Текст книги "Приключения инспектора Бел Амора. Вперед, конюшня!"

Автор книги: Борис Штерн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 36 страниц)

– Кого вы к нам пр-ривели?! Во двор-ре тр-рава, на тр-раве др-рова… И этот рыкающий солдафон будет руководить эпохальным научным проектом?! Да это же обыкновенный капрал-от-гауптвахты, а не боевой генерал!

Как он был прав, академик Лон Дайк, царство ему небесное! Как он меня сразу расшифровал! И как это мы с дженералем промахнулись с этим «р»?! Мелочь, а неприятно. С тех пор я уже ни на кого не рычал,– разве что в моменты очень сильной взволнованности, но это другое дело.

Моя презентация в этой ученой конюшне отличалась от представления в конюшне футбольной. Вот имена великих, которыми мне предстояло руководить: академики Тутт, Лоп Дайк, Гор, Капельцыа, Оппергермут, Цукерман, Комап, Хейзенберг, Тирак, Лореисис, Фрепкфорд, Тейяр де Журдеп, Гусочкин (Корову тоже приодели в костюмчик и привели) и другие, другие, другие – за их спинами стояли (хотя и не присутствовали на этой встрече) тысячи, десятки тысяч, целая армия ученых не с такими громкими именами. Тех же, кого я упомянул, дженераль называл «бессмертными академиками», хотя в то время некоторые из них были еще членкорами или даже всего лишь докторами наук; Корова же вообще являлся иепришиваемым к кобыле хвостом; но в неофициозпом смысле все они, конечно, были Бессмертными Академиками, что и подтвердилось после окончания ПРОГЛОДА, иначе и быть не могло.

ПИСЬМО ПРЕЗИДЕНТУ.

Это письмо было отправлено президенту д'Эгроллю обычной электронной почтой – о времена, о нравы! – и, на удивление, оно нашло адресата (сначала легло на стол дженераля ГуСина, а потом было доложено Президенту). Мне дали прочитать те знаменитые шесть или семь страничек, которые теперь сделались историческими. В левом верхнем углу первой страницы стояли две курицелапые резолюции президента д'Эгролля (даю их с переводом).

Первая резолюция, в день прочтения письма:

«В Б Л ЯЩК!» («В ближний ящик!» – т. е., не откладывать в долгий ящик.)

Вторая, на следующий день:

«ДЖ! ВС НЧ НСПЛ ДМЛ ДЛ АРХВЖ! ИЗЧ И ДЛЖ СВ СБР ТЕМПО ВЛСА!» (Дженераль! Всю ночь не спал, думал. Дело архиважное! Изучить и доложить свои соображения в темпе вальса!) Теоретическое обоснование проекта было безошибочным, но, как впоследствии оказалось, неверным. В нашем случае действовала другая теория, и мне еще предстояло привыкнуть к афоризму академика Тутта: «В действительности все обстоит не так, как па самом деле». Не буду приводить здесь полное обоснование ПРОГЛОДА (если бы я знал тогда, что проект полностью соответствует своему прозвищу и даже перекрывает его в жадности), оно подписано всеми вышеперечисленными бессмертниками; последней стояла подпись (с выведением каждой буковки, будто подписывался ученик первого класса) какого-то «А. Гусочкина», и я опять не сразу сообразил, что этот «А. Гусочкин» и есть Толик Корова.

Напомню, что речь в письме шла о красном смещении и о рождении-смерти Вселенной. Начиналось оно знаменитой фразой: «По современным космогоническим представлениям, когда создавалась наша Вселенная, неизбежно возникала и другая, ей равновеликая, но только из антивещества…»

Ну и так далее. Предупреждение академиков было недвусмысленным (я уже писал об этом, повторюсь): на Верхне-Вартовской стороне нашего вселенского пузыря Красное смещение сменилось Фиолетовым, на противоположной Нижней Варте Красное смещение перешло в Инфракрасное. Это может означать только одно: в зоне заполярной Верхней Варты на нашу Вселенную наехала другая Вселенная и выдавливает ее (нас) в неизвестно куда.

(Президент признался в своих мемуарах, что, прочитав это письмо, он решил, что у него «крыша поехала», и что он испытал чувство сельского человека, который утром по нужде вышел во двор, посмотрел и сказал: «…ь, да мне сосед своим дирижаблем крышу продавил!») Бессмертники писали о том, что угроза всему нашему мирозданию налицо, и что для стабилизации процесса и спасения Вселенной следует ускорить вакуумнодиффузионные исследования нашего Пузыря. Далее шли некоторые технические подробности о «методе Гусочкипа»: открытие диффузионной технологии – это не только футбольная амуниция для победы на чемпионате мира, по и средство для управления Вселенной управления, строительства, перестройки, овладения – как хотите, на выбор,пусть даже «завоевания» Вселенной,– кто владеет тайной полимеризации диффузионного межвселенского пространства-времени, тот и владеет Вселенной и т. д.; в конце письма эта мысль повторялась (тут бессмертные сбились с научной фени на тиффозно-фужерньш слог): «С появлением первых, еще примитивных фуфаек из диффузионной ткани, футбол стал на порядок мобильнее и интенсивнее, вышел из колыбели зеленых лужаек, ушел с подножного грунта, вырвался в космос.

С появлением же фуфаек Гусочкина футбол становится средством для овладения Вселенной в мирных целях, в связи с чем нижеподписавшиеся просят у Президента солидной материальной помощи для научных исследований в этой области».

«ПРИМ. К ПРОБЛЕМЕ ПРОСТРАНСТВА-ВРЕМЕНИ.

Недаром у Президента крыша поехала. Именно в этот период я потерял счет времени, все даты смешались, я уже никогда толком не знал, не чувствовал, какое сегодня число (да и сегодня ли это «сегодня»? или еще вчера? или уже завтра? и который сейчас час?).

Оглядываясь и вспоминая из сегодняшнего далека то время, я представляю его цельным и бесформенным конгломератом, из которого торчат какие-то куски и хвосты моих пространственных воспоминаний; что было раньше, что позже выделить невозможно и не имеет значения,– все происходило вместе, одновременно, все надо было делать вчера – на вопрос «когда?» так и отвечали: «вчера»; время брали, раскладывали, кроили, перекраивали и разрезали, как штуку полотна.

Когда в моих отчетах возникает путаница в пространстве-времени – она уже возникла, следственная комиссия Конгресса так и не смогла установить конкретные даты экспериментов, погрузок, отгрузок, купли-продаж разных объектов,– конгрессмены так и не поняли наших объяснений о том, что «все происходило вчера и одновременно», и мы не водили их за нос,– когда эта путаница возникает, то следует учитывать, что таковым оно (космос-хронос-гумос) и было – оно скручивалось в жгуты, захлестывалось в петли, запутывалось в морские и гордиевы узлы, что было раньше, что позже не имело значения, все происходило одновременно – «вчера-сегодня-завтра».

ВЫБОР МЕСТА ДЛЯ ПРОГЛОДА.

О'К-АЛЛИСТО.

Первое (и последнее), что мы сделали в тот исторический день,– обсудили и выбрали место для Диффузионного Комплекса. Все основные предприятия для получения диффузионного текстиля предполагалось сосредоточить в одном месте (подсобные грязные объекты уровня атомной энергетики – всякие там котлы-реакторы и синхрофазотроны решили здесь не громоздить, а использовать уже имеющиеся в Метрополии). Территория должна была соответствовать следующим условиям: находиться подальше от разреженных Красным Смещением областей, в глубине Вселенной, чтобы не подвергнуться прямому армейскому наступлению противника (от внезапного нападения диверсантов никакая территория не застрахована); в малолюдной и труднодоступной местности, но недалеко от наезженных трасс, чтобы не было проблем с поставками; иметь много воды (достаточно крупного орбитального пояса ледовых комет) на случай взрыва вакуумно-диффузионных установок, сравнимым со взрывом сверхновой (об этой теоретической опасности мы уже знали). Вот, собственно, и все. Облако Оорта так и напрашивалось – Плутон с Хароном, эта крупная станция на пути к Метрополии, были рядом, через них проходили стратегические пути сообщения, оттуда все дороги вели в Метрополию. Я запомнил эту местность после испытаний Коровиной фуфайки и доложил свои соображения бессмертному собранию.

Мы тут же отправились в Облако, и нам (не всем) понравился тот самый астероид с названием О'к-Аллисто – скалистый и малозаселенный, с Маракканну размером, с относительно правильной округлой формой и стационарной орбитой. На таких астероидах бывает не более двух универсальных магазинов, а на этом был всего один под названием «Овраг», и продавалась там всякая мелочь, сваленная в кучу,– носки, зажигалки, презервативы, печенье к чаю. Аборигены добывали здесь неплохие, но мелкие алмазы и сбывали их за бесценок (за 1 карат им платили не более стоимости бутылки водки) алкогольной фирме «Алка», которая неплохо наживалась на этом бизнесе. Даже с первого взгляда эта алмазная глыба производила впечатление надежности.

Правда, выбор этого места вызвал ожесточенную критику некоторых бессмертных – «в такую даль киселя хлебать!»,– которые хотели бы иметь производство поблизости от своих коттеджей и лабораторий. Мне не хотелось им грубить,– вернее, я-то хотел высказать все, что думаю о заср…цах, для которых теплый ватерклозет важнее защиты отечества, но сдержался и промолчал. В дальнейшем лишь один зловредный математик Лон Дайк сохранил привилегию работать дома в своем Категорическом Императиве (ранчо под Метрополией),– для его вычислений нужны были только карандаш, бумага да персональный компьютер (кстати, я вскоре запретил работу на компьютерах, боялся потусторонних хакеров с их виртуальными вирусами); остальные бессмертные со стонами, скарбом и семьями вынуждены были переселиться в зону О'к-Аллисто и перейти на армейское (точнее, генеральское) довольствие; и не пожалели – условия для работы и отдыха ученых были созданы не хуже (лучше!), чем для футболистов на «Маракканне-2-бис»; через год и Лон Дайк не выдержал одиночества, ему не на ком было вымещать свою злость, и он тоже переехал на О'к-Аллисто, в отдельный особнячок с краю.

Наконец, разъехались по домам.

Наступала Новая Эра. С футболом было покончено.

(Так я думал тогда.)

БЕЛАЯ ТЕТРАДЬ.

ЧЕРНАЯ ДЫРА С ДВОЙНЫМ КРАСНЫМ СМЕЩЕНИЕМ.

Наверно, я сильно переволновался в тот день, слишком много новых людей и впечатлений на меня навалилось.

Я чувствовал, что заболеваю,– болело горло, горело лицо, меня трясло, плыла крыша. После презентации я вернулся на Маракканну и сразу же послал в точку либрации первого встречного, который ко мне с чем-то обратился. На свою беду, этим встречным опять оказался Бoгатенький Арлекино.

– Ты уже на людей бросаешься,– сказал возвращавшийся из столовой Войнович.– Лечиться надо. Зайди ко мне, сделаем «двойное красное».

Войнович был прав, надо было срочно лечиться, тем более что у Макара завтра был редкий День рождения, и он созывал гостей. Вспомнил, как доктор Вольф лечил Корову, и решил действовать еще круче, по рецепту Войновича стал готовить коктейль «Красное двойное смещение» – помыл тонкий стакан с золотым ободком, пошел к доктору Вольфу, он с сомнением покачал головой, но отлил мне из своей сулеи двести грамм медицинского спирта, потом я пошел на камбуз к шеф-коку Борщу, набрал столовую ложку молотого красного перца и отправился к Войновичу. Я не догадался сразу всыпать перец в стакан, лифт опять не работал, пришлось бережно подниматься по лестнице со стаканом спирта в левой руке и с ложкой перца в правой, стараясь не расплескать и не рассыпать, пока на меня не наехал все тот же арлекин – этот молодой горный козел мчался вниз верхом на перилах, завалил меня, облил спиртом и обсыпал перцем. Материться уже не было сил, я зачихал и заплакал от перцовой пыли, чуть не лопнул от злости. БэА конфузился, извинялся, потом оставил меня в коридоре и побежал со стаканом и ложкой восстанавливать статус-кво. Доктор Вольф взглянул на него волком, но все же – добрый доктор! – опять взялся за сулею и восстановил в стакане спиртовую недостаточность, а шеф-кок Борщ вытер громадный черпак и набрал ему килограмм перца – на, бери, не жалко; к тому времени весь коридор провонялся спиртом, и я продолжил свой путь со стаканом – мокрый, грязный, больной, чихающий и слезящийся. Войнович опять скучал после ужина, лежал на диване, смотрел в потолок. Початая бутылка «Соломона» на подоконнике, носки на томике Анатоля Франса, тренировочная фуфайка на полу… Я поставил стакан на стол.

– Ну и видос у тебя,– сказал Войнович.– Где ты валялся?

– Упал в коридоре.

– Не упадешь – не поднимешься)– философски заметил он.– Упаковался уже? (Войнович имел в виду не чемоданы.) – Нет, я трезвый.

– А в морду никому не надо дать? – продолжал допытываться он.– Кто это тебя так вывалял?

– Это экологическая катастрофа, никто не виноват. Ты лучше на себя визуально посмотри. Что с тобой, Тиберий?

– Ясности хочется,– вздохнул он.

– Какой тебе ясности, Тиберий? Чего тебе не хватает?

– Понимания жизни. Четкой философии. Ясной программы. Минимум-максимум.

– С этими делами не ко мне, а к Лобану.

– Лобан – монах от футбола, он нас всех под монастырь подведет,зашептал Войнович, глядя мне в глаза.– Вся эта ваша затея плохо закончится. Войнухой, инфляцией, голодомором. Или еще чем похуже.

– А ты как думал? Жизнь – она всегда плохо кончается. Такова она.

– Я тебя предупредил. Но ты меня не понял. Ты – кто?

«Ты – кто?» было спрошено очень серьезно.»

– Ты знаешь, кто я.

– Да, я знаю. Ты уже руководитель всего Проекта. Но почему – ты?

«Он еще не знает, что проект назван ПРОГЛОДом»,– подумал я и ответил:

– Потому что я дал согласие.

– Я знаю, кто ты. Ты – Посторонний Наблюдатель. Тебе все по…

– Я – больной посторонний наблюдатель.

ПОДОЗРЕВАТЬ ВСЕХ.

МОИ НАБЛЮДЕНИЯ ЗА САМИМ СОБОЙ.

«В самом деле, а ты кто такой? – строго спросил я у себя.Что ты тут делаешь? Нет, ты скажи: кто ты такой, чтобы всех подозревать?» – «Я Главный тренер».– «Да какой из тебя тренер?! Даже ВТЫК не смог закончить!» «Но диплом получил».– «Не получил, а дали.

Войнович прав – ты и есть тот самый Посторонний Наблюдатель».– «Шпион, что ли? Кто же меня завербовал, и откуда я взялся?» – «А ты вспомни».

Посторонний Наблюдатель – назовем его Кривой Кондра. тий – безусловно, тихо радовался, подслушивая наш разговор.

Войнович долил мне в стакан из маленькой заветной бутылочки чайную ложечку церковно-сладкого темно-красного «кагора», разболтал и перекрестил содержимое, я медленно выпил этот гремучий коктейль, вернулся к себе, принял душ,. завернулся в верблюжье одеяло и стал ожидать красного смещения. Оно настало – я попал в черно-красную дыру, внутри горела реакторная жара, снаружи бил озноб, зуб на зуб не попадал. Что-то снилось нехорошее, черно-красное, траурное, не помню. (Потом вспомнил – мне снился Кривой Коидратий – черный человек без лица, с багрово-пылающей полированной лысиной, как у председателя Сури'Нама, но по галстуку я знал, что это был Бoгатенький Арлекипо. БэА правил на солдатском ремне с пастой гойя бритву «два близнеца» и предлагал мне – губ тоже не было – побриться. Я убегал, он догонял, размахивал бритвой, потом мне обожгло горло.) Наступило утро Кривого Кондратия. Легче не стало, наверно, с перцем переборщил. Поднялась температура, болело горло, не мог глотать, доктор Вольф определил какую-то детскую свинку, приписал компрессы и постельный режим. Макар обрадовался, вытащил бутылку «Соломона», щелкнул себя по горлу и сказал:

– Вот и компресс! Полечим горлышко!

Но доктор Вольф объяснил, что детские болезни опасны для пожилых людей (это я-то пожилой?), и что они (детские болезни) плохо действуют на мужскую потенцию (это действительно страшно), и настоял, чтобы я уехал в Метрополию и три дня отлеживался дома.

Я так и сделал. Редкий день рождения Макара, к сожалению, отмечали без меня. Макар, кажется, обиделся. «…»

ПОДОЗРЕВАТЬ ВСЕХ.

У Макара очень подозрительный день рождения – день Кривого Кондратия.

ЧЕРНАЯ ТЕТРАДЬ.

ФИРМА «АЛКА».

Сразу же после осмотра астероида, мы (наши адвокаты) начали переговоры о его государственном приобретении и тут же столкнулись с фирмой «Алка». Оказалось, что мы влезли не в свою парафию – эта алкогольная фирма спаивала местных потомственных стеклорезов (население, в основном, занималось изготовлением инструментальных алмазов и нарезкой стекол; знатные стеклорезы любили знатно выпить; зимой заготавливали алмазы, летом разбредались по всей Вселенной на заработки, их зазывные голоса «кому стекло вставлять-прирезать…» слышались даже в медвежьих закутках Диаметрального Приобья) – так вот, фирма «Алка» была обычным мафиозным предприятием для отмывания денег. Эти глуповатые гангстеры с оселедцями на бритых головах вскоре на нас наехали, захватили дядю Сэма в заложники (он проводил на астероиде перепись населения – тоже дурак на минуточку, без охраны!), затащили в свой офис, позвонили нам по обычной мобильной вертушке и выставили условие: убраться в 24 часа по местному времени, «иначе с вашим дядей Сэмом…». Они не успели сообщить, что же все же случится с дядей Сэмом, и вообще не поняли, с кем имеют дело, потому что их уже засекли на запятой после слова «времени» и по той же мобильной вертушке они были парализованы двумя психотронными разрядами «пси-поля». Вышибить дверь, войти в офис «Алка» и вызволить дядю Сэма (которого, к сожалению, тоже парализовало), моим охранникам Гуго и Хуго уже не представляло никакого труда.

ПРОБЛЕМА АБОРИГЕНОВ.

Как и всегда случается при огосударствлении частной собственности, одни жители О'к-Аллисто, самые умные (средний класс, болото), несмотря на то, что им по доброму согласию была выплачена полная стоимость их имущества плюс всяческие льготные и подъемные, оказались не по своей вине пострадавшими; началась инфляция, и они так и не смогли прижиться в новых местах; другие о'к-аллистяне, самые хитрые (местные богатенькие арлекины), решили нажиться за счет счастливого случая и заломили за свои ранчо и трехэтажные, проточенные термитами особняки несусветные цены – с ними наши адвокаты решали в закрытых арбитражах, на порядок снижали сверхсветовые цены до проходимого порога 300000 квр/к.эт. (триста тысяч кварков за каждый этаж) и выпроваживали их с астероида с обычной скоростью света; третьи, самые мудрые,– бедняки, бомжи и вольные художники,попросту подарили ПРОГЛОДУ свои развалюхи на условии их государственного содержания до конца их жизни. Мы подумали и пошли на обустройство резервации для этих аборигенов: построили им общежитие, одели в чистое солдатское б/у и обеспечили нормальным трехразовым питанием с водкой перед обедом и ужином. Утром – ни-ни! Они были счастливы, а в свободное от безделья время с удовольствием поднанимались выполнять у нас разные несложные хозработы – подметали, убирали, носили, грузили, мыли, чистили, и вскоре О'к-Аллисто превратился из замшелого астероида в настоящую столицу кометного облака Оорта. Сейчас эта жемчужина (вернее, алмазина) затмевает даже Плутон с Хароном.

Уголовные разборки с фирмой «Алка» и юридическое решение проблем аборигенов происходили без моего непосредственного участия. Все это продолжалось длительное время «некоторые крючкотворные дела тянутся вот уже 20 лет»; мне же, заболевшему в те дни детской свинкой, пришлось очень серьезно подумать о собственном здоровье.

БЕЛАЯ ТЕТРАДЬ.

ДЕНЬ КРИВОГО КОНДРАТИЯ.

В предыдущих записях много неправды – утром после «красного двойного смещения» у меня не болело горлышко, не было никакой детской свинки, а с мужской потенцией все обстояло слава Бoгу. Пока что. Тьфу-тьфу. Доктор Вольф боялся совсем другого диагноза – речь шла о «разрушении личности» – моей личности! – но я был ни сном,– ни духом.

Что же все же произошло, и почему я не присутствовал на дне рождения у Макара? Сейчас я уже могу заполнить эту лакуну. Этот редкий, несчастливый и самый темный день, который появляется и уходит, как комета с периодом в четыре года, должен был как-то отметиться. Я не оговорился– это самый темный день по своей иррациональности – темнее, чем День зимнего галактического противостояния. Этот день Кривого Кондратия я запомнил на всю жизнь. С этого дня я вообще перестал что-либо понимать и стал жить по привычке: «Ничего не понимаю,– значит, так и надо, значит, все обстоит, нормально». С этой привычкой я жил два с половиной года, до самого окончания ПРОГЛОДА, потом пришлось от нее лечиться.

В этот день состоялась моя скоропостижная встреча с дженералем Гу-Сином. Ранним утром сотрудники СОС вытащили меня из постели, разрешили только побриться и стояли над душой, пока я крепко не порезался «двумя близнецами».

Нашли пластырь, заклеили мне щеку, не дали позавтракать и отвезли в Планетарий. Я поднялся на Чердак в Заоблачный кабинет. Дженераль поздоровался со мной крепким рукопожатием и сочувственно спросил: – Что это у вас со щекой?

– Спешил. Брился. Порезался.

– Бритва старая?

– Нет. Рожа старая.

– А вы бороду не пробовали отпускать?

– Было дело. Давно. Когда служил навигатором.

– Да, по себе знаю, в навигации бриться лень. Взгляните внимательно, вы не знакомы с этим человеком?

И дженераль предъявил мне склеенные фотографии, которые он конфисковал в ресторане «Метрополь». На них запечатлелись в непотребном виде три полуголые метропольские девки – Верка в мундире с погонами подполковника, Надька в офицерском галстуке и Любка в сапогах; а с ними (или под ними, или между ними,– оргия в разгаре, в свалке не разберешь) какой-то веселый молодой офицер (надо понимать, подполковник) в надетой набекрень военно-морской фуражке с двуглавым крабом.

– Нет, не знаком,– поспешил откреститься я.

– Посмотрите еще раз. Неужели не узнаете?

Я присмотрелся и иакоиец-то узнал Богатенького Арлекино. Значит, этот пацан совсем даже не лейтенантик, как я считал, а подполковник. Наверно, я не сразу узнал БэА, потому что он был голый, без бородки и усиков, да еще с фуражкой набекрень и зачесанными набок волосами. Ну и я никак не ожидал увидеть в этом сопляке того таинственного ночного подполковника.

– Да, мы немного знакомы.

– Кто же он?

– Я даже не знаю, как его зовут. Я с ним познакомился на Маракканне. Это тренер Легкоступовой, Анфиски. Или кем он там ей приходится.

– А раньше вы его никогда не встречали? До того, как вы познакомились на Маракканне? Посмотрите внимательней.

Я опять стал разглядывать фотографии. Несомненно, я знал этого человека еще до Маракканны. Где я мог его видеть? Этот БэА мне в сыновья годился.

– Вы очень хорошо его знаете, но не узнаете. И это при вашей-то профессиональной памяти, генерал?

– Ваш вопрос о профессиональной памяти – для медицинской комиссии, что ли? Мне пора сдавать дела?

– Что вы, что вы, не комплексуйте! Я на вашем месте тоже его не узнал бы:., но я не хотел бы сейчас очутиться на вашем месте. Знаете, он жаловался на вас. Мол, вы его невзлюбили, задираете, манкируете, делаете замечания при посторонних…

– Жаловаться – недостойно офицера!

– Да, конечно. Жаловаться, особенно на коллег, недостойно для офицера, но когда вы поймете, кто он такой, ваше мнение о его достоинстве или недостоинстве изменится. Еще вчера я хотел вас свести, познакомить, оставить наедине, вы бы расположились – да хоть бы вот здесь, за моим столом. Побеседовали бы с этим молодым человеком.

– О чем мне с ним беседовать?

– Да о чем придется.

– С какой целью?

– Не целясь. Навскидку. Вам было бы интересно. А нам – полезно. Но доктор Вольф отсоветовал. Даже запретил эту встречу.

– При чем здесь доктор Вольф?

– Все это очень трудно объяснить. Вы спрашивайте, спрашивайте! Важно, чтобы вы сами догадались, кто он такой.

– Просто скажите прямо: кто он такой?

– Ага, прямо… Да вас на месте кондрашка хватит, если я прямо скажу.

– Да кто он мне, чтобы меня кондратий хватал,– сват, брат, кум, отец родной?! Я с ним свиней не пас.

– Вот-вот-вот! Тепло!… Даже горячо! Вы рядом, вы почти догадались!

– Он офицер Службы Охраны Среды?

– Он? Да, офицер. Но… э… из другой среды… Из другой, родственной нам Службы.

– Какой?

– Аббревиатура вам ничего не скажет. У нас СОС, а у них SOS. Они тоже охраняют… э… другую среду.

– Скажите хоть, как его зовут, этого подполковника?

– Я-то могу сказать. Да вот кондратий… без доктора не имею права.

– Что же, вызывать с Маракканны доктора Вольфа?

– Он уже здесь.

– Давайте доктора.

– Он у вас за спиной.

Я оглянулся. Действительно, доктор Вольф уже был здесь со своим докторским саквояжем.

– Я и не заметил, как вы вошли.

– А я не входил,– ответил Вольф.– Я стоял за портьерой и наблюдал за вами.

– Можно, доктор? – спросил дженераль.

– Думаю – да.

– Может быть, взять с него подписку о том, что мы не несем ответственности за его… мм… возможное психическое расстройство?

– Думаю – нет.

– Кто ему скажет – я или вы?

– Думаю – вы. А я на него посмотрю.

– Хорошо. Сделаем, как доктор приписал,– сказал дженераль.– Этого ночного подполковника зовут… подполковник Бел Амор.

КАК ДОКТОР ПРИПИСАЛ.

Наступила томительная пауза.

– Ну, я пошел на крышу, а вы тут без меня разбирайтесь,сказал дженераль Гу-Син, по-отечески потрепал меня по плечу, по-дружески ткнул меня кулаком в живот и, прикрыв дверь, оставил нас наедине с доктором.

Птички чирикали за окном. Какие-то зяблики. Прилетела удивленная зеленая муха и присела на мою порезанную щеку.

Наверно, щека пахла кровью. «Откуда мухи и зяблики на такой высоте?» подумал я и уныло спросил доктора:

– У меня опять… расщепление личности?

– Нет. Вы в порядке.

Я обрадовался:

– Мы с этим подполковником тезки и однофамильцы, что ли?

– Нет,– сказал Вольф.– Он – это Вы. «Он» и «Вы» доктор сказал с большой буквы» А Вы – это Он. Вы оба – одно и то же лицо. Но однажды ваша дорога раздвоилась в пространстве-времени. Знаете, есть такой предупредительный дорожный знак – «дорога раздваивается». Вы с ним последствия этого раздвоения.

Я всматривался в фотографии БэА. Лицо было очень знакомое. Это лицо я видел в зеркале лет двадцать пять назад.

– Та-ак…– сказал я.

Лицо на фотографии было моим лицом в молодости – выбритое и прическа набок.

– Н-да,– сочувственно сказал доктор.– Я вас хорошо понимаю. То есть, я себя хорошо понимаю. Я бы тоже в такой ситуации сказал: «Та-ак!» Мы с дженералем опасались этой ситуации…

– Это самое…

– Что?

– Та-ак… вы что-то говорили про дорожные знаки…

– Я не уверен, что я смогу вам толком объяснить то, что с вами произошло.

– Ну, попробуйте.

– Вы ведь не изучали ВТГД?

– Это что?

– Всеобщая теория глобальной диффузии.

– Я университетов не заканчивал.

– Да, знаю. Вы закончили СПТУ по специальности «сантехник». А вот ваш… м-м… двойник… закончил академию Генерального штаба.

Я поднапрягся и припомнил:

– Нам преподавали общую теорию относительности,– конечно, в нужных для сантехника пределах. Мне запомнился «например» о двух близнецах – один из них улетает в космос с субсветовой скоростью и, когда через два года возвращается, то застает своего брата глубоким старцем. Наш случай из этой области?

– Для нашего случая пример с братьями не точный, приблизительный. Эйнштейновская ОТО является лишь небольшой частью ВТГД. Случай с близнецами возможен на медленных околосветовых скоростях, а здесь у нас расщепление личности на два самостоятельных объекта. Я консультировался у Лон Дайка и Капельцына. Они сказали: такое бывает, наверно. Такое должно быть. Когда создавалась наша Вселенная, сказали они, неизбежно возникала и другая, ей равновеликая, но только из антивещества. При соприкосновении вещество и антивещество аннигилируют и превращаются в энергию. Не представляет труда подсчитать, что при этом один миллиграмм вещества дает взрыв энергии, эквивалентной взрыву Сверхновой. «Я не уверен, что верно цитирую доктора Вольфа; возможно, несу какую-то дичь от его имени.» Вполне достаточно, чтобы разнести нашу Галактику вдребезги. Такое случается, сказали они. Но теория относительности не учитывает влияния псевдо-пространств и разрывов в обычном пространстве-времени. В вашем случае сработал обратный эффект – раздвоение или расщепление одной индивидуальной Вселенной. С этого момента ваша дорога раздвоилась, вы разошлись, как в море корабли, и начали жить самостоятельными жизнями. Катамаран разъехался.

– С какого такого момента?

– Я вам напомню.

ЧЕРНАЯ ТЕТРАДЬ.

ГРАНИЦА С НЕЙТРАЛЬНОЙ ПОЛОСОЙ.

Сей час я провожу в «Отчетах» резкую (спиртовыми чернилами) границу между тем, что я писал до сих пор, и тем, о чем буду писать в дальнейшем. Вот она:

На эту границу указал мне академик Тутт, когда дочитал «Отчеты» до этого места, и я ему глубоко благодарен. Он сказал, что все то, о чем я до сих пор писал, было действительным, реальным, и если и ошибочным,: то эти мои личные ошибки, если они ненамерены, тоже происходят из реального, а если намерены, то все равно реальны и останутся на моей совести; все то, о чем я буду писать дальше, уже не будет ошибками, потому что мы вступили в область неизвестного, неопределенного, непонятного, это может не соответствовать действительности и даже может вообще не существовать.

– Но об этом НУЖНО писать,– сказал академик Тутт, потому что в такой ситуации чрезвычайно важна принципиальная возможность постановки задачи и принципиальная возможность формулирования ответов, потому что мы, наконец-то, столкнулись с Незнаемым или даже с Непознаваемым.

Кажется, я понял его и правильно передал его мысль.

То есть, Бoг его знает, что нас ждет впереди, и Чeрт знает, что нас поджидает сзади, но мы ДОЛЖНЫ идти хоть каким-то путем, а там будет видно.

Я ввожу в отчет воспоминания об очень давних событиях, которые напомнил мне доктор Вольф. Без этих событий ПРОГЛОД вряд ли был бы осуществим.

ДВОЙНАЯ ЧЕРНАЯ ДЫРА С КРАСНО-ФИОЛЕТОВЫМ СМЕЩЕНИЕМ.

МОИ УНИВЕРСИТЕТЫ.

Я не очень-то люблю вспоминать свое первое дело в Службе Охраны Среды, когда я сунул свой любопытный нос, куда не следует, и провалился в черную дыру подпространственной канализации, став (как оказалось из рассказа Бел Аморамладшего – буду называть его так, хотя он то ли мой двойник, то ли мое второе Я, то ли он – это я в молодости,– тут никакой Фрейд без бутылки не разберется) первым человеком, вышедшим за пределы Внешнего Пузыря Вселенной. Так глупо и глубоко до меня еще никто не проваливался.

Я начал свою трудовую деятельность в Планетарии обыкновенным сантехником. Где что прорвет – посылали туда меня в паре с бригадиром Сан Саныч-саном.

Наоборот, конечно,– ведущим посылали Сан Санычсана, а меня – ведомым, при нем. На нас все ездили и не слезали, мы с Сан Санычем были безответными и безответственными людишками – я по молодости лет и по глупости, а мудрый Сан Саныч из-за пенсионного возраста старался ни в чем не перечить начальству – показывал, разве что, кукиш в кармане. Так мы и ковырялись. Единственная отрада – за час до обеденного перерыва Сан Саныч-сан задумчиво приговаривал: «А не послать ли нам гонца за бутылочкой винца?» И я бежал на Угол за бутылкой водки.

Наш обеденный перерыв начинался сразу после моего возвращения, примерно за полчаса до официального обеденного перерыва,– мы закрывались в своем саптехническом бункере с дворником и с электриком, выпивали, закусывали докторской колбасой и азартно забивали козла. Битие козла было единственной нашей отрадой, это было Святое! Подпивший Сан Саныч кричал: «Крыша! Рыба! Яйца!» и становился человеком, у которого все прекрасно – и лицо, и мысли, и душа, и одежда, будто никогда и не купался в дерьме. Так продолжалось до конца обеда и до второго пришествия все той же приговорки про гонца. Появлялась вторая бутылка – и так до самого вечера. Потом Сан Саныч ушел на пенсию, наша связка распалась, и я остался совсем не у дел.