Текст книги "Приключения инспектора Бел Амора. Вперед, конюшня!"

Автор книги: Борис Штерн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 36 страниц)

«ПРИМ. Ничего не «добре». Лобан, конечно, рекомендовал меня на пост главного тренера, но мы с председателем Суром темнили друг перед другом и ходили вокруг да около запретной темы. Мы оба хорошо знали, КТО настоял на моем назначении и КТО дал согласие на мое назначение, чтобы преждевременно не раскрывать участие в этом деле Службы Охраны Среды, но мы плохо понимали, ЧТО стоит за моим назначением. Сейчас об этом уже можно говорить. А тогда нет»

– Вы почему не побрились? – спросил председатель Сур, пытаясь перевести этот скользкий разговор с тонкого льда на нейтральную почву.

– Бритва тупая.

– Я вам подарю лезвия,– обрадовался он.– Вы какой бреетесь – «жиллетт» или «вилкинсон»? Как по мне – «жиллетт» мягче.– Председатель погладил ладонью свой полированный череп.

– Я бреюсь опасной бритвой. Золинговая сталь «два близнеца».

Сури'Нам задумался, провел пальцем по горлу и спросил:

– Это такая первобытная бритва-складень? И правите ее на солдатском ремне с зеленой пастой?

– На офицерском ремне. Но у меня паста закончилась.

– Я вам достану пасту «гойя»,– пробормотал Сури'Нам.Мне говорили, что у вас повадки пещерного человека, но я не думал, что до такой степени.

– Подобной золинговой бритвой брился сам Эйнштейн,отпарировал я.Хорошие мысли приходят в голову во время бритья. Однажды он рассматривал на бритве клеймо «два близнеца» и придумал эффект двух близнецов для своей СТО.

Председатель не знал этой аббревиатуры.

– Специальная Теория Относительности,– объяснил я.

– Этот ваш Эйнштейн тоже, наверно, был порядочным дикарем,– ответил председатель Сур.

МОИ ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ ОТ КОНЮШНИ.

ТРОННАЯ РЕЧЬ.

Наш «торнадо-квант» встречали Макар с Чайником – знаменитая связка голкиперов, наше «дубльве», два Виктора – капитан конюшни Виктор Мак'Карра и его ведомый Виктор Чаянов. Кто из тиффози в обоих полушариях Вселенной не знает поношенный свитер и задрипанную кепку Мак'Карры с пуговицей на макушке? Эта пуговица с секретом – третий глаз, ловящий лю-бизоны и позволяющий Мак'Карре спокойно пасти своих лю-бизонных телят в нейтральных зонах. Не ахти какой голкиперский секрет, но удобно, и правилами разрешено.

Председатель Сур пожал Мак'Карре его мозолистую руку, а я приветственно подмигнул Чаянову. Мак'Карра очень знаменит, Чаянов – тоже, хотя и в тени Мак'Карры. У Мак'Карры сразу три тиффозных прозвища – Макар, Макарон и Кепка (получить от тиффози хоть одно устойчивое прозвище – великое дело для футбольного профессионала; прозвище – это не только признание и слава, это больше – это любовь; многие футболисты даже вносят свое новое имя в паспорт, но другие так и остаются без профессионального прозвища при своих изначальных фамилиях). Макар – спокойный, обстоятельный, немногословный сорокалетний мужик (Чаянов же – Чайник, кипуч и порывист); наверно, Макар единственный человек из всех жеребцов в конюшне, который «сказал – сделал». И его надо уметь слушать.

Вот и сейчас Макар сказал: – Осторожно, дверь!

Но телохранители, ведущие председателя Сури'Нама, уже успели не заметить тонкую стеклянную дверь, сходу вошли в нее и разнесли ее вдребезги.

– Он же вас предупредил! – тут же взвился Чайник, а Макар лишь развел руками.

И это называется «пуленепробиваемое стекло»? Ничего не умеем делать, даже бронестекло, откуда только руки растут?

Ладно, будем считать, что дверь разбили на счастье.

Вся конюшня вместе с обслуживающим персоналом уже собралась в холле «Маракканны» – я давно не видел Ираклия, Брагина, Ван дер Стуула, фон Базиля, дядю Сэма, доктора Вольфа и фройлен фон Дюнкеркдорфф, даже Гуго Амбал и Хуго Верстак (они всегда ходят в паре) пришли поглазеть на мою презентацию – я им кивнул; некоторых молодых я в лицо не знал; но я не нашел здесь Тиберия Войновича – правда, на подобных собраниях Тиберий любит забиться куда подальше и читать «Спортивный курьер» или дремать. В полукруглом углу (если, конечно, угол может быть полукруглым) стояла голубая канадская елка до потолка, украшенная разноцветными гирляндами и красивыми бутылочками с портером, пепси и кокой.

Жеребцы погрязли в мягких креслах (вот именно – «погрязли»), нога за ногу или вытянув ноги на всю длину, с задранными выше колен тренировочными брюками, в тапочках на босу ногу, в расхристанных рубашках, завязанных узлом на голых животах а ля президент д'Эгролль. Они лениво попивали из бутылочек, почесывались, позевывали, ковыряли в зубах и без осоБoго любопытства, но с вежливым интересом, меня разглядывали.

Меня с председателем Суром поставили под елкой, как каких-нибудь китайских Санта Клаусов (я тоже был желтый после третьей бессонной ночи), и председатель, отбрасывая лысиной на потолок солнечные зайчики, представил меня от имени все той же «…многомиллионной армии тиффози, которые…».

И т. д. в том же д.

Я не мог вмешаться и остановить его, как это недавно сделал Президент. Суру понадобилось, наверное, полчаса, чтобы добраться до нескольких несложных фраз:

– Вот ваш новый командор, прошу любить и жаловать, желаю успеха в отборочном цикле чемпионата мира…

И это речь председателя Футбольной Федеративной Лиги?

О финале мирового чемпионата Сур даже не упомянул,– куда там! – если пройдем отборочные игры, это уже успех, о большем мы и пе мечтаем, где уж нашему теленку волка съесть.

Такая хилая целевая установка на очередной цикл чемпионата Вселенной да еще из уст футбольного председателя! – никуда пе годится. А где уверенность в себе? Я эти пораженческие настроения быстро поломаю,– если надо, то и через колено.

Этот новогодний утренник закончился тем, что у председателя начался приступ аллергического кашля – в холле стоял какой-то резкий раздражающий запах, и Сур чуть пе отдал душу своему китайскому Бoгу. Председателя увели осматривать «Маракканну», а я остался один на один с конюшней. Признаюсь, я прилично волновался и был не в своей тарелке,– а тут еще привкус «Цицерона» и этот запах в холле,– но виду не подавал.

– Ребята, вы меня хорош.о знаете,– грустно сказал я из-под елки, когда председателя увели кашлять на свежий воз.

– Знаем, знаем,– лениво ответили они из мягких кресел.

Интонация была понятна: «Знаем, знаем, что ты за фрукт».

Тогда у меня случился приступ красноречия (такое со мной бывает, когда я сильно волнуюсь), и я на одном дыхании и без запинки произнес – даже толкнул! – довольно складную тронную речь:

– Ладно, ребята,– сказал я.– Я буду говорить то, что думаю, а вы уж как знаете. Я не был великим игроком и не собираюсь корчить из себя великого тренера. Я простой, как валенок. И все же я кое-что понимаю в футболе. Я играл в «СОСках» в одной связке с Тиберием Войновичем,– где, кстати, Войнович? – однажды даже забил гол – заметьте, с игры, не с пенальти! великому Микеланджело Леффевру, более того, в конце своей карьеры сломал ногу самому Лобану, когда он доигрывал в «ЖЛОБах», и за это меня на год дисквалифицировали, и я уже не вернулся в большой футбол. Ираклий, ты чего в тюбетейке?… А, доктор приписал… О'к. Я такой же, как вы, плоть от плоти вашей, по образу вашему и подобию,– продолжал я.– Не Бoг, не царь и не герой. В команде я временно, потому что я – и вы это знаете – либерал, гнилой воды либерал… Брагин, иди чесаться на улицу!… Я согласился взять сборную конюшню только потому, что люблю вас, потому что здесь неплохо платят и потому что после ухода Лобана ни один крутой и здравомыслящий тренер до сих пор не согласился взять сборную, потому что вы медленно деградируете и опускаетесь на дно, даже утреннюю физзарядку не делаете, потому что ночами играете на компьютерах. А ну, честно: кто делал сегодня зарядку?… Вот! То-то и оно! Да вы еще не проснулись! Чего вы все чешетесь?… Компьютеры выброшу! Я тоже ненавижу зарядку, руки-ноги-спина врозь, а люблю перекинуться в картишки, сладко поспать, вкусно поесть и хорошо выпить, и вот когда с моей помощью вы опуститесь окончательно и почувствуете ногами дно,– вот тогда вы запоете «Сулико»! – потому что меня отстранят от должности и за несусветный гонорар пригласят Лобана, который сейчас подрабатывает сразу в трех стойлах,– в национальном, молодежном и юношеском,– в Приобском Хантстве, где местный хант щедро платит ему ранней сырой нефтью по среднему всемирному эквиваленту. Вот тогда вы поскачете через скакалку, вот тогда вы запляшете железную тарантеллу! Лобан вас запрет на три года в Шишкином Лесу, и – вставать по свистку. Хотите в тренеры Лобана?

– Нет! Не хотим! – с поддельным ужасом закричали все.

Впрочем, почему с «поддельным»? С самым настоящим ужасом.

– То-то! А теперь слушай объявление: Новый Год закончился, начинаем работать! Всем на завтрак! После завтрака – легкая тренировка. Ага, вы уже завтракали… А вот я с утра не успел. Тогда до обеда все свободны. Запаситесь мячами,– после обеда сыграем в пляж-болл с выбыванием.

О'к.

ТИБЕРИЙ ВОЙНОВИЧ.

Председатель Сур все еще кашлял в платочек и никак не мог отдышаться. Совсем стал плох старик. Гориллы немного прогуляли его по Маракканне вверх-вниз, туда-сюда, председатель понюхал цветочки, подышал озоном, оклемался, потом я проводил его к «торнадокванту», сделал ему ручкой, «квант» заквакал и отчалил, а я отправился в ресторацию позавтракать,– есть не хотелось, но нужно было отбить цицероновый привкус во рту и специфический запах в носу. Там, в этой столовке, сидел обрюзгший и потолстевший Тиберий Войнович. Он читал «Спортивный курьер» и лениво ковырялся вилкой в каком-то гадюшнике из мясных макарон в томате и в горчичном соусе. На собрании он таки не присутствовал, а жрал.

Мы сдержанно перекивнулись: привет, мол. Не бросаться же друг другу на шею – сколько лет, сколько зим! Три зимы и три лета, всего лишь. За три года с небольшим, что мы не виделись, Войнович откормил такую ряху, что, как говорится, «день скакать – не обскакать, три дня ср…– не обоср…».

Сейчас он приканчивал, судя по количеству пустых тарелок перед ним, третий завтрак. Я прикинул: раз-два-три глубоких тарелки. Точно, слопал за раз три порции то ли спагетти, то ли макарон по-флотски. Я присел за его столик и спросил:

– Как тут кормят, Тиберий?

– Хорошо. Не жалуемся. Повар хороший. Борщ.

– Борщи хорошо готовит?

– Его фамилия Свекольник. Прозвали Борщом.

– Это плохо, что повар хороший.

– Почему?

Кроме ряхи Войнович отрастил пузо. Жрет макароны, как не в себя, да еще по-флотски – с хлебом. Тоже мне, земеэс!

Я похлопал его по арбузику:

– Что с тобой, Тиберий? Кто это тебя так заделал? На каком ты месяце? Когда собираешься в декретный отпуск?

– Нет чтобы пожелать приятного аппетита,– ответил он, но все же смутился и отодвинул тарелку.

Это хорошо, что он смутился. Значит, еще не проел остатки спортивной злости.

– Нет, завтрак доешь,– сказал я.– Приятного аппетита! Впереди у нас трудный день, тебе надо хорошо заправиться. Но вот обед раздели с другом, а ужин…

– А ужин я оставлю Лобану! – догадался Войнович.

Мы посмеялись. Лобан нам не враг, но все футболеры – как профи, так и тиффози,– любят подтрунивать над Лобаном, разговор о нем считается хорошим тоном и нейтральной, но занятной темой, вроде разговора о погоде. Как же без Лобана,– футбола без Лобана не бывает.

– Лобан никогда не ужинает,– поддержал я этот разговор.– Лобан себя блюдет.

– Лобан худой, потому что злой,– сказал Войнович.

– Или наоборот – злой, потому что худой.

– Да. Он злой и худой, потому что он сыроед и потому что совсем не пьет. Даже коньяк па шару.

Ладно, с Лобаном разделались. Я опять принюхался и спросил:

– Послушай, чем здесь пахнет? Или мне кажется?

– Не тем, о чем ты думаешь. Не коньяком. Клопами.

– Шутишь?

– Во-от такие! – Войнович показал ноготь указательного пальца и почесался.– Совсем заели, собаки подковерные.

– Бр-р! Надо пригласить в конюшню бабу Валю и тетю Катю.

– А кто им будет платить?

– Дядя Сэм,– не раздумывая, ответил я.

– А где он деньги возьмет?

– Это вопрос к нему. Пусть думает.

– Правильно, дядя Сэм что-нибудь придумает. Хочешь совет?

– Совет от Войновича всегда готов выслушать.

– Отмени сегодняшнюю тренировку. Не дело – начинать с понедельника.

– Уже отменил. Сообщишь об этом конюшне?

Войнович кивнул.

КОНСПИРАТИВНАЯ ВСТРЕЧА В ПЛАНЕТАРИИ.

ДЖЕНЕРАЛЬ ГУ-СИН.

Но тяжелый понедельник на этом не закончился. Более того, этот чертов понедельник продолжался весь год, им же и завершился. Как говаривал академик Тутт на своем родном карданвальском, описывая состояние первичной материи в Черных дырах: «Kako Kosmos, tako Hronos – yako Gumus un kloako» (к сожалению, в переводе с карданвальского теряется смак каламбура; приблизительный перевод: «Как Пространство, так и Время, болтаются, как г… в ополонке»). К вечеру я вернулся домой – то есть в Планетарий «так называют небоскреб Управления Службы Охраны Среды из-за торчащего над облаками купола» и имел беседу с бригадным дженералем Гу-Сином.

– И все-таки зачем я вам нужен? – опять спросил я.– Я вспыльчивый холерический тип со средним техническим образованием – так записано даже в моей служебной характеристике. Почему выбрали именно меня? Мало ли есть на свете толковых безработных тренеров?

Дженераль Гу-Син развел руками, отвел взгляд и ответил словами председателя Сура: – Я сам толком не пойму. Но Лобан настаивает именно на вашей кандидатуре.

Я пожал плечами. Ответ меня не убедил.

ЧЕРНАЯ ТЕТРАДЬ.

ПРОБЛЕМА ПОСТОРОННЕГО НАБЛЮДАТЕЛЯ.

«Одно из невнятных и самых темных мест в отчете. Никто не разводил руками и не пожимал плечами.

Наша беседа с дженералем Гу-Сином не ограничилась этими двумя фразами, а продолжалась на крыше Планетария часа два до самой темноты. Почему на крыше?

– Неуютно здесь,– признался дженераль.– Мне все время кажется, что за нами кто-то наблюдает. Чeртовщина какая-то… Кто-то в спину смотрит, вся спина в мурашках. У вас нет этого ощущения?

– Есть. В этом здании все мы под наблюдением,напомнил я.– Кто-то в спину смотрит, кто-то в анкеты заглядывает.

– Кто же?

– Вы. Обычное режимное наблюдение.

– Это так,– усмехнулся дженераль,– но я говорю о другом наблюдении. С тех пор, как мы взялись за этот проект, я чувствую себя неуютно. Мы лезем в неизвестность и провоцируем наблюдение неведомой силы… какого-то неведомого Постороннего Наблюдателя. Стены, стены… Ладно, полезли на крышу.

Здесь, над темными мокрыми облаками, я впервые узнал о Проекте «поначалу он назывался совсем мудрено – «Проект по легированным сплавам для сельскохозяйственных контейнеров» (ПРОПЛЕСК), за этим подозрительным названием явно что-то скрывалось; простое название Проект Глобальной Диффузии – ПРОГЛОД – возникло позднее», который (проект) доложили в своем письме президенту д'Эгроллю наши ведущие физики-теоретики. Поначалу Президент отнесся к проекту скептически4, но все же поручил дженералю Гу-Сину организовать дополнительные лабораторные исследования и сделать первые пробные шаги.

– А там будем посмотреть,– сказал Президент и добавил вполголоса: – И не забывайте о Постороннем Наблюдателе. Посоветуйтесь но этому вопросу с академиком Капельцыным.

Так на самой ранней стадии ПРОГЛОДА возникла проблема Постороннего Наблюдателя. Она уже была обозначена в историческом письме, подписанном десятью бессмертными академиками, где подпись Капельцына стояла второй, сразу после подписи Лон Дайка. Я проконсультировался с Капельцыным. Он объяснил мне, что проблема Постороннего Наблюдателя в научных исследованиях возникла еще в глубокой древности, о ней задумывался сам Эйнштейн.

– Например, по Эйнштейну, для этого Постороннего Наблюдателя человек, падающий с крыши, остается неподвижным относительно здания,– так объяснял Капельцын.– Каково? Или такой парадокс: Посторонний Наблюдатель, куда бы он ни шел, переносит с собой центр проходимой им местности. Но если он случайно (или умышленно) попадает в выгодную точку пространства-времени (например, пересечение дорог в час пик), откуда не только его взгляды, но и вещи (пешеходы, автомобили) расходятся в разные стороны,тогда субъективная точка зрения совпадает с объективным расположением вещей, и восприятие обретает всю полноту. Местность расшифровывается и становится понятной. Понятно?

– Более чем,– ответил я.

Капельцын меня понял и посоветовал не брать в голову эти эйнштейновы умосозерцания.

– Надо уметь отстраняться,– сказал он,– надо уметь выбирать точку зрения и просто наблюдать, чтобы получить какой-нибудь результат, потому что результат в современной науке зависит от точки зрения Отстраненного (Постороннего, Внешнего) Наблюдателя, а не от наблюдателя внутри научного проекта.

Такое вот. Многим эта проблема казалась надуманной, но только не мне; я ломал голову: кто он, этот таинственный Посторонний Наблюдатель, к которому все время обращался Эйнштейн? «Для Постороннего Наблюдателя все равно,движется ли поезд относительно Земли, или Земля относительно поезда». (Хорошенькое дело! Таким образом, самый мудрый Посторонний Наблюдатель – это нищий на перекрестке: он никуда не едет по отношению к Земле, вокруг него надают с крыш самоубийцы, встречаются старик и юноша – братьяблизнецы, и он воспринимает мир с наибольшей полнотой!) Я чувствовал этого Постороннего Наблюдателя.

За нами кто-то следил. Я шкурой ощущал Его постоянное присутствие и в каждом, кто попадал в мое иоле зрения, видел Его агента. Потом мне пришлось долго лечиться от этих навязчивых подозрений.

Информация по ПРОГЛОДУ уже тогда была мокрой, невнятной, сомнительной; дженераль Гу-Син и президент д'Эгролль мало что понимали в ней; потом она (информация) вообще перешла в газодиффузионное состояние, и в ней уже не разбирался никто – включая и самих физиков-теоретиков. В то смутное время я нужен был дженералю для отвода глаз Постороннего Наблюдателя от центральной фигуры ПРОГЛОДА (в то время такой фигурой являлся Лобан).

Обычная роль подсадной утки. Ее до меня исполнял председатель Сури'Нам, но старик нервничал и не тянул уже. Но в то время мы еще не переступили чeрту, а мое назначение на должность строительного прораба всего Проекта еще никому даже в голову не приходило.

Темна вода во облацех.

МАРАККАННА-2-БИО.

ДЯДЯ СЭМ.

У футбольного тренера сборы недолги – во вторник утром я вернулся на попутке в Шишкин Лес, бросил рюкзак в своей комнате на втором этаже, надел спортивный костюм и отправился завтракать. Макароны по-флотски с нежным горчичным соусом были очень хороши. После завтрака я взял под ручку дядю Сэма (нашего завгара и администратора конюшни Семена Рафальского – его называют попросту Рафой или, почтительно, дядей Сэмом) и часа два прогуливался с ним па новому спортивному комплексу.

Осматривал все это народное хозяйство, всюду совал свой нос и вспоминал Фрейда с его «Психофизическими пертурбациями сексуально-спортивного комплекса 3-го рода». Вот, оказывается, куда уходят денежки тиффози-налогоплательщиков. Архитекторы удобно вписали «Маракканну-2-бис» в уютный кратер Шишкин Лес – дубняк, сосняк, березняк.

Красиво. О'к. С востока и севера – отвесные вулканические стены, тепло, не дует; на юго-западе – пологий склон разрушенной вулканической стены с выходом на Олимпийскую равнину. Хорошо, удобно,– неплохие зимние квартиры (но двери, двери! – двери везде стеклянные, жеребцы по привычке открывают двери ногами и то и дело надевают их на себя), мягкая мебель, кинозал, бильярд, библиотека,– что еще? – теннисные корты, тренажеры, баскетбольная площадка, бассейн, пинг-понг, клумбы, сауны, персональные компьютеры,все, что нужно для работы, отдыха и реабилитации, но главное: три отличных тренировочных Полигона – первый, основной, с подогревом и мягкой радиацией, на нем даже можно позагорать; второй жесткий, для мобильных тренировок, тут не позагораешь; ну, а на третьем, без крыши, намешали всяческой квази-грязи – сам черт ногу сломит. Неквантованный и нелинейный полигон самое сложное и паршивое состояние поляны. Что ж, отлично, о'к, будет где поработать. Есть '/2 и четвертая полянка – «песочница» – детский, чистенький манеж под куполом. Зер гут.

– Все хорошо, дядя Сэм, все очень хорошо, велл,– почтительно говорил я.– Но вот что не очень хорошо, Рафа,– стеклянные двери. Так ведь и покалечиться можно.

– Уже. Вчера,– отвечал дядя Сэм.– Вчера послал строителям факс-рекламацию с обещанием оторвать им все помидоры. Двери заменят. Гарантия.

– Отлично, дядя Сэм, вери велл! Но вот что очень плохо, Рафа, скажу тебе по секрету,– клопы!

– Да, командор, клопов много,– охотно соглашался дядя Сэм.– Но клопы, командор, не в моей компетенции. Научно доказано, что клопы и тараканы появились на Маракканне одновременно с людьми. Еще неизвестно, кто первым ступил на Маракканну,– Армст Нейлинг или его домашний таракан, который спрыгнул на грунт с плеча скафандра.

– Рафа,– сказал я,– ты, наверно, знаешь, что я никого и ничего не боюсь. Так вот, меня не интересует, кто первым ступил на Маракканну и чья это компетенция. В конюшне все чешутся и пахнет вот такими клонами,– я показал ноготь большого пальца,– а я очень боюсь клопов. Да, боюсь, и не боюсь в этом признаться. Клопы – это ужасно. Я комплексую и не могу работать, когда вижу клопа.

– Понял,– сказал дядя Сэм.– Может быть, пригласить па две полставки бабу Валю и тетю Катю?

– Ты читаешь мои мысли, Рафа. Они умеют травить клопов, пылесосить комнаты и стирать футбольные подштанники. Я не могу тратить время на проблему невыстиранных трусов и портянок. Пригласи бабу Валю и тетю Катю. Но не на пол-, а на две полные ставки.

– Минуточку… А кто им будет платить?

– Ты.

– Минуточку… А где я деньги во… Понял, командор!

– Ты умница, дядя Сэм! Дурак бы не понял. Но вот что мне совсем не нравится – эта мягкая мебель.

– А что? Мебель как мебель. Как но мне, то ничего, в розовый цветочек. Или сменить обивку?

– Нет, дядя Сэм, обивка мягкая, цветочки красивые. Но клопы, Рафа, клопы! Клопы любят мягкую мебель в розовый цветочек. Сделаем так. Первое: пусть Гуго Амбал и Хуго Верстак после обеда…– кстати, где они?., я их еще не видел…

– Пошли мячи заготавливать.

– Ледниковые?

– Да. До вечера.

– Тогда завтра с утра пусть вынесут диваны, ковры и кресла на маракканнский мороз, и когда все клопы перемерзнут…

– Ничего не выйдет, командор. Они эти диваны сразу занесут обратно.

– Не понял.

– Клопы эти диваны занесут обратно. Их много.

– Смешно, дядя Сэм, смешно. Я смеюсь. Но это очень старый анекдот. Диваны обратно заносить не надо, потому что, второе: ты эти диваны, ковры и кресла продай налево, Рафа. Ну, ты меня понял, да?

– Нет, командор, не понял.

– Продай. Загони. Налево. За наличные. Можно за полцены. А деньги положи…

– Минуточку… Что вы такое говорите, командор?!! Это же должностное пре.

– Не пре. А деньги положи в сейф и все четыре года плати полные ставки бабе Вале и тете Кате.

– Ага, понял. Это благородное должностное пре. Я – за. Но спать на чем? А сидеть на чем?

– Мягкая мебель нам не нужна, дядя Сэм. Лежать и сидеть полезно на твердом. Табуретки и нары. Нары и табуретки. Пусть Гуго и Хуго сколотят табуретки и нары. В здоровом теле – что, дядя Сэм?…

– Вот за что я вас уважаю, командор! Вот так и Лобан всегда говорил: «В здоровом деле – не больше двух»! – вскричал дядя Сэм.– Вы настоящий Главный тренер! Вы не просто даете задание, но объясняете, как его выполнить. Но, командор, просто так за наличман продать нельзя. Нужна фирма, командор.

– Это еще зачем?

– Для налоговой полиции. Чтобы все было чин-чинарем.

– Хорошо. Сделай фирму, дядя Сэм.

– Хорошо, я сделаю фирму. Но как ее назвать?

– Назови как-нибудь. Фирма «Маракканна», например.

– «Маракканна-2-бис».

– Пусть так.

– Хорошо, я подумаю.

– Но хорошо подумай.

– Я хорошо подумаю. Но вы круто начинаете, командор.

Вот так и Лобан всегда говорил: «Думай, Рафа, хорошенько думай!» Почему ты о Лобане в прошедшем времени? Лобан и сейчас говорит и не всегда бывает неправ. Хочешь работать с Лобаном?

– Бoж-же упаси! Лобан жадный.

– Лобан не жадный.

– А зачем он в Приобском Хантстве сразу три стойла взял?

– Поработать хочет.

– Какое «поработать»! Деньги!

– Нет. Он там селекционирует.

– Что? Что он там селекционирует?

– Игроков.

– Врет! Он деньги селекционирует.

Вот и опять Лобану косточки перемыли…

– Рафа, это не твое дело. Твое дело – двери, клопы и диваны.

– И деньги тоже!

Последнее слово всегда остается за дядей Сэмом.

О'к.

ПОДОЗРЕВАТЬ ВСЕХ.

ДЯДЯ СЭМ.

Я смотрел ему вслед и думал: «Хитер, дядя Сэм, но на роль Постороннего Наблюдателя не годится. Не забыть сказать, чтобы вместе с мебелью продал все персональные компьютеры».

ВЫПИТЬ ВОДКИ ДЛЯ ОБВОДКИ.

ТРОЙКА РЫСАКОВ.

Потом я долго бродил над Олимпийской равниной, дошел до внешнего эксцентриситета, потом добрался даже до крайней юго-западной точки либрации (L-прим), там хорошо и удобно думается. Завис и лежал, как в гамаке; меня покачивало мягкой приливной волной, чуть не уснул. Стал размышлять о кандидатах в основной состав, даже набросал список в блокноте. Треть надо сократить, выгнать к чертовой матери. Выбор кандидатур на отправление к этой самой матери большой, значит, обид на меня будет еще больше.

О'к.

Чего уж тут о'к.

Вернулся и – тут же, на месте преступления – застукал Брагу (Брагина), Хуана (Эстремадуру) и Касана (Касанидиса) – пили! – вернее, собирались безобразно распить в подворотне у библиотеки бутылку водки на троих. Ну и нюх у меня,– из подворотни мне послышался запах нефти (если, конечно, запах может послышаться), я заглянул: они уже распечатали бутылку водяры с бутылкой пива и уже сделали по глотку. Уж кто-кто, а эти точно не посторонние наблюдатели! Среди пьяниц девяносто процентов – хорошие люди. Это больше, чем в других категориях человеческих слабоволии; но в футболе пьяница, к сожалению, быстро устает и сходит с дистанции. Я был в ужаcе:

– Форварды! Варвары! Водку! Днем!

– Выпить водки для обводки,– ответил на это Брага присказкой из футбольного фольклора.

– А пива для отрыва,– подхватил Хуан.

– А ерша – для куража,– напомнил Касан.

Я не остался в долгу:

– А вина – для Лобана?! Днем! Из горла! Без стакана!

– Для аппетита, перед обедом,– оправдывались они. – А что, командор, разве перед обедом нельзя?

Я ответил известной поговоркой:

– Нельзя, но если очень хочется, то можно. Все можно, только осторожно. Но почему вы прячетесь? От кого? Почему не накрыли ящик «Спортивным курьером» и не пригласили в подворотню главного тренера? Неуважай-Корыто?

Я отобрал у Касанидиса (наш главный запольный форвард с амплуа «сгоняй-принеси») початую бутылку, посмотрел на этикетку с надписью «Карданвал», сделал большой глоток, скорчил скверно-противную рожу и разбил бутылку о фальшивую булыжную мостовую (керамика под булыжник). Этот «Карданвал» первой полуперегонки был в самом деле отвратителен и отдавал нефтью. Я продолжал разбор полетов:

– Ребята, вам надо овладевать новой техникой, а вы пьете этакую дрянь! Коньяк надо пить, коньяк «Соломон» тридцатилетней выдержки! Опьянение должно быть качественным, должно придавать новые силы, поднимать настроение и навевать умные мысли, а этот «Карданвал» не дает дотянуть до аэродрома, даже до вечера,– днем он сбивает с ног, аутром бьет по голове! А человек с бодуна за пультом футбольного панциря – самоубийца, труп. Вы это сами знаете. На фиг мне это нужно – за вас отвечать? Мне вас не жалко, жалко у пчелки, мне себя жалко. Ребята, я интеллигентный человек, и потому позволю себе один раз осквернить рот: еще раз учую запах «Карданвала» – выгоню на «слово нрзб.» из сборной!

«Ну, вы меня поняли, да?» – А не «Карданвал» можно? – спросил Касан.

– Я сказал: нельзя, но если очень хочется, то можно.

Касан, кажется, не поверил. Он из тех молодых форвардов, о которых опытные защитники говорят: «Забить-то он, конечно, забьет. Да кто ж ему даст забить?» Что ж. О'к.

Я ему рога обломаю.

«НА ПОЛЯХ

ПРИМЕЧАНИЕ БЕЛ АМОРА:

«Привет тому деятелю из ФУФЛА, который сейчас читает этот отчет!»

ТУТ ЖЕ ПРИМЕЧАНИЕ КАКОГО-ТО ДЕЯТЕЛЯ ИЗ ФУФЛА:

«Привет в ответ! А без мата в отчете никак нельзя? Главный тренер думает, что его отчеты никто не будет читать, и позволяет себе непарламентские выражения даже в официальном документе. А я все читаю! У меня должность такая – «Чтец», за это мне платят жалованье: читаю все входящие и исходящие документы».» «К этой же странице отчета в Белой тетради подклеено следующее

ПРИЛОЖЕНИЕМ ИЗ ФУТБОЛЬНОГО НАРОДНОГО ТВОРЧЕСТВА.

Нужно ли это поэтическое приложение в отчете для ФУФЛА? Думаю, да. Я чувствую свою ответственность перед отечественным языкознанием с тех пор, как целое лето охранял студентов-филологов на Соловьиных Островах. Мой долг закрепить это устное народное футбольное творчество на бумаге. Почему это мой долг?

Потому что фужеры «футбольные журналисты» этим фольклором почти не интересуются. А жаль, пропадет.

Конечно, это не высокая поэзия, даже не стихи, а чтото вроде рифмованных приговоров-заклинаний. Эти рифмы создавались многими поколениями футболистов, и я не уверен, что располагаю полным списком.

Буду благодарен за свежую информацию в этой области тиффозного языкознания. Итак: «Выпить пива – для отрыва, / Самогона – для обгона (вариант: для разгона), / Водки – для обводки, / Коньяка – для рывка, / Сивухи (или бормотухи) – для прухи, / Солнцедара – для удара, / Кока-колу для приколу, / Кофе – для Иоффе (знаменитый тренерядерщик, ныне покойный), / Кваса – для запаса, / Кефира – для блезира, / Ерша – для куража, / Ликера до упора, / Воды – до (нецензурно), / Шнапса – для коллапса, / Мадеры – без меры, / Кровавой Мэри – ни 230 231 в коей мере, / Рому – для подъему, / Хереса – для стресса, / Грогу – па дорогу, / Браги – для отваги, / Вишневки (буряковки) – для сноровки (для тренировки), / Кальвадоса – для видоса, / Саке – чтоб войти в пике, / Виски – для очистки, / Полета – для сухого листа (вариант: для игры с листа), / Четвертинку – на разминку, / Пол-литра – для арбитра, / Чачи – для удачи, / Ну, и вина – для Лобана».

СУП-ГЛАЗЕНАП И ОТБИВНАЯ ДРЕССУРА.

ШЕФ-КОК БОРЩ.

Обедали с Войновичем за тем же столиком. Когда я съел свой обед – все было вкусно, но я так и не понял, что именно я съел (со дна глубокой тарелки с супом на меня что-то внимательно смотрело), Войнович по-дружески придвинул мне половину своего обеда:

– На, жри, я не хочу.

Я съел и половину обеда Войновича. Недурственно. Это я неплохо устроился.

После обеда ко мне из кухни подкатился повар – типичный колобок с большим черпаком в волосатой руке, в белом колпаке и во врачебном халате. Он чуть не плакал.

– Шеф-кок Свекольник,– представился он.

– То есть, Борщ,– сказал я.– Что случилось, кок?

– Шеф-кок,– поправил Свекольник.

– Так точно, шеф.