Текст книги "Приключения инспектора Бел Амора. Вперед, конюшня!"
Автор книги: Борис Штерн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 36 страниц)
– В небе висит молодая звезда, некуда падать,– сказала фройлен и перекусила нитку.
Опять я в смущении. Опять фройлен Ворона кого-то процитировала. Не знаю кого.
– Это Высоцкий,– объяснила она.
Наверно, хороший был футболер, подумал я. Но промолчал.
СОВЕЩАНИЕ КАБИНЕТА МИНИСТРОВ.
Я обнаглел до того, что решил проверить и утвердить свою власть, и провел совещание Кабинета Министров, хотя и не был премьером,– тогдашний премьер-министр Р. любезно уступил мне свое место в торце стола, и за все совещание не произнес ни слова, показав тем самым, кто в доме хозяин. Решались вопросы дофинансирования строительства Шестой Установки, законсервирования Первой, секвестирования Четвертой и закладки одиннадцатой. Хотя проект и обеспечивался по высшей категории, но финансы пели романсы, а некоторые министры не очень-то понимали, кто я такой (строительный директор какого-то футбольного ПРОГЛОДА?), и почему их коллеги поддакивают мне или молчат в тряпочку.
В начале Проекта нам не хватало денег и материалов даже на Коровину Установочку (а ведь Приобский хант со своей отсталой промышленностью построил подобную установочку за два месяца!), а сейчас денег и материалов катастрофически не хватало для развертывания основного фронта работ, несмотря на высочайшие шифры и индексы первоочередности «три-а» и «три-нуля». Министр материального обеспечения разводил руками и говорил, что редкие изотопы жидкого эйнштейния-346 на складе не обнаружены, а в титановых тугоплавких контейнерах с надписью «эйнштейний» находится глубокий вакуум как видно, произошла диффузия эйнштейния-346; а Министр финансов отвечал:
– А хоть и десять нулей припишите, денег все равно нет, ваш ПРОГЛОД все сожрал.
Я грубо их оборвал, непроизвольно использовав сержантское р-раскатистое «р». И, кажется, даже послал обоих, куда следует, потому что после совещания они напросились на прием к Президенту и нажаловались ему на мою «нетактичность, некомпетентность и агр-рессивность». Что ж, они достигли великолепного результата: д'Эгролль тут же по инерции послал их еще дальше, т. е., отправил обоих в отставку и, по моей рекомендации, назначил министром материального обеспечения дядю Сэма. Правда, я предложил совмещение дядей Сэмом и поста министра финансов, но Президент на это не согласился и, может быть, правильно сделал:
– Слишком много соблазнов для одного человека,– объяснил он.
Теперь за мат-обеспечение я мог быть спокоен; министром же финансов чуть позже был назначен некий молодой да ранний N, поначалу я к нему с недоверием присматривался, но N быстро нашел общий язык с дядей Сэмом, и, когда они вдвоем вдохновенно принялись делать деньги почти что из воздуха, а материалы для ПРОГЛОДА доставать буквально из вакуума, я успокоился за эту часть Проекта.
Наверно, я очень нервничал на этом совещании. Я так много курил, что от кремня на зажигалке натер волдырь на большом пальце правой руки. Потом мне рассказали, что передо мной в пепельнице дымилась сигарета, о которой я забыл, вторую горящую сигарету я крутил между указательным и средним пальцами левой руки, третья, дымящаяся, искуренная до фильтра, торчала в зубах, четвертую я выдирал из пачки правой рукой, прищурив левый глаз и кашляя от едкого дыма тлеющего фильтра, а правым глазом разыскивая на столе зажигалку, которую придерживал мизинцем и безымянным пальцами левой руки. Министры с изумлением смотрели на эти мои манипуляции.
«ПРИМ.
Лет через десять, когда все давно закончилось и были рассекречены некоторые документы, конгресс создал комиссию по проверке нашей финансовой деятельности. Президент д'Эгролль давно уже отдыхал на пенсии, нас некому было защитить. Комиссия замордовала нас проверками и следственными действиями, фужеры строчили статьи о наших злоупотреблениях, мне даже позвонил уже старенький д'Эгролль и сказал: «Валите все на меня!», но до суда дело не дошло, его (дело) спустили на тормозах, потому что… потому! Не знаю, возможно, что-то и прилипло к рукам дяди Сэма и Лифшица, но ведь мы спасали Вселенную и, главное, спасли ее! Это надо понимать, и комиссия это поняла.»
ЕЩЕ ОДИН НОБЕЛЕВСКИЙ ЛАУРЕАТ– ЯСЕНЬ КЛЕНОВ.
Сейчас я должен отчитаться об участии в Проекте Ясеня Кленова, хотя этот рассказ уведет мои «Отчеты» немного в сторону от основного направления наших исследований. Ничего не поделаешь, придется вильнуть хвостом,– не могу не упомянуть об участии в Проекте такой знаменитости.
Дыня красно-фиолетового смещения угрожающе увеличивалась, ПРОГЛОД жрал все, что видел, а наши бессмертники все так же плохо представляли себе всю многомерность пространства-времени, блуждали в его закутках и пытались связать концы с концами этих пространственно-временных шнурков; что уж говорить о нас, простых смертных? Теоретики неуверенно рассуждали о каких-то генах времени и пространства, о двойной-тройной пространственно-временной спирали с «открытой и закрытой застежкой-молнией», прочее.
– Теория, конечно, верна,– говорили бессмертники,– но вот вопрос вопросов: соответствует ли она действительности?
Все понимал один лишь Корова, но он не умел по-человечески объяснить мычал, фыркал и восклицал:
– Фространстфо-фремя, ну! Дфойная сфираль, фля (бля)! Застежка-молния, флин (блин)! Чефо тут нефонятного, тьмму-у-таракань?!
Мне все это не нравилось. Так дело не пойдет. Я привык работать с твердыми материалами – бетон, кирпич, щебенка, но не с философскими камнями. Лон Дайк посоветовал мне пригласить на О'к-Аллисто еще одного бессмертного прошлогоднего нобелевского лауреата по литературе Ясеня Кленова «я о таком писателе даже не слышал, не то что не читал», у него был хороший слог и буйная фантазия, более того, он один мог найти общий язык с Коровой, потому что в молодости, как и Корова, гостил лет пять у Приобского ханта на лесоповале.
– Он мог бы побеседовать с Коровой, во всем разобраться и на пальцах нам все объяснить,– сказал Лон Дайк.
– Хорошо, напишем заявку, пошлем приглашение. Где этот Ясень живет?
– На своем ранчо в Термической Терцине.
– Это где?
– На Нейтральной Полосе.
– Он что, ненормальный?
– Я бы сказал «неформальный». Космополит тот еще. Пригласить не сложно, да вот согласится ли он?
– Ну, если его не вдохновит проект спасения Вселенной…
– Плевать он хотел на Вселенную, Он в законе. Этот тин похуже вашего Лобана.
Помыли косточки Лобану, вернулись к Ясеню Кленову:
– Так что делать? Приглашать?
– Попытайтесь. Надо использовать любой шанс.
ДИСКРИМИНАЦИЯ БУКВЫ Ё.
Я отдал приказ: достать Ясеня Кленова! Фройлен Ворона заахала-закаркала
– «Ах, Ясень Кленов, ах, лауреат Нобелевской премии по литературе!» отпечатала на машинке (о компьютерах я уже говорил) и послала Кленову мгновенной пневматической почтой официальное приглашение. В ответ молчанье. Послали повторное приглашение – молчит, как Гамлет. Я засомневался:
– Да может, он уже умер там, в своей Термической Терцине, и некому его похоронить на Нейтральной Полосе? Там же одни оленеводы… Туда только ледоколом… да и то в навигацию и в светлое время года…
– Живой, живой,– ответил дженераль Гу-Син на мой запрос.– Ходит. Дышит. Прослушивается. Сердце стучит.
– Почему же не отвечает?
– Обижен. Творческая депрессия. Даже не приехал за своей половиной Нобелевской премии.
– Почему только за половиной?
– Вот за половину и обижен. Литературную премию в прошлом году разделили на двоих – ему и трем братьям-близнецам Грейпфрутам.
– Ему и трем братьям – значит, на четверых?
– Нет, на двоих. Кленову половина и трем братьям половина. Близнецы тоже обиделись. Причем почему-то не на Нобелевский комитет, а на Кленова.
– Тогда, может быть, выписать ордер на задержание Кленова и его силовой привод в Планетарий? – предложил я.
– Что вы, что вы! Слишком круто, скандала не оберешься! Да и по большому счету не в Нобелевской премии дело, а в букве «ё», -?
– Вы телеграммы ему послали, наверно, без буквы «ё». «Клёнов», наверно, написали через «е». Клёнов его фамилия, Клёнов! Эти две точки над «е» для него принципиальны! А у нас же так с древних времен повелось – издатели «ё» обстригают, мол, «е» и «ё» одно и то же. Вот Клёнов и выступает против дискриминации буквы «Ё». Создал правозащитное общество «Ё», добивается справедливости. А девиз, девиз общества… не поверите!
– А что за девиз?
– «*б твою мать – через «Ё»!
– Смешно!
– Было смешно, уже надоело. Он вам очень нужен? Зачем связываться с этим *бнутым?
– Сам толком не знаю. Лон Дайк говорит, что это еще один шанс для успешного окончания Проекта.
– Я бы сказал «шансик»… А что если я попрошу президента д'Эгролля наградить Кленова, ну, скажем, орденом Почетного Легиона? И чтобы в указе «Клёнов» и «Почётный» были написаны через «ё»… А? Может быть, он клюнет на орденок и приедет. Как вы думаете?
– За орденом я бы приехал. Тем более, через «ё».
АКЦЕНТИРОВАННЫЙ УДАР.
После лекции Кленова на Ок'Аллисто я говорил с ним насчет буквы Ё. Бывают случаи, говорил я, когда без «Ё» просто невозможно обойтись. Вот случай из бокса. Звукооператор забыл выключить микрофон, и в перерыве после второго раунда слышится совет секунданта (на все скопления галактик): «Коля, по очкам ничего не выйдет, судья, сука, не туда судит, надо поставить две точки над «е», надо два раза акцентировано ёбнуть, как учили – левой-правой, и всё!» И Коля вышел, и Коля поставил эти две точки.
– Вы правы! – воскликнул Ясень, когда я рассказал ему эту историю из олимпийского бокса.– Именно это я и хотел сказать о букве «Ё»!» Был обнародован Указ о награждении Ясеня Кленова полным (не половинным) орденом Почетного Легиона, еще через три дня пришел ответ: «Ёлки-палки шью смокинг высылайте ледокол». Пригнали ему ледокол, но прошло еще много пространства-времени, пока был пошит смокинг и пока ледокол на пыхтячем пару возвращался обратно, останавливаясь на каждой станции у каждого столба с оркестром. Сбегался простой народ – дети, дамы, творческая интеллигенция.
Кленов выходил на капитанский мостик в смокинге и в старом зековском котелке, плакал, кланялся, котелок падал, он поднимал его и, значит, опять кланялся. «Вернулся! – вздыхал народ.– Мученик ты наш за общее дело!» Через месяц сам президент д'Эгролль (и мы, грешные, сзади и по бокам) с цветами встречал Ясеня Кленова в космопорте Метрополии.
Этот мужичок меня удивил – сам с ноготь, борода с локоть, в глазах похоть. Был оживлен, депрессии как не бывало, в благодарность за цветы даже ущипнул Ворону за попку, а фройлен зарделась, смутилась, умилилась, расплакалась. Это был лучший день в жизни фройлен фон Дюнкеркдорфф (если не считать тот день, когда она, наконец-то, вышла замуж,– но тут я не уверен). Состоялось награждение, Президент попросил Кленова выступить перед бессмертными академиками, тому уже было неудобно отказаться, коготок увяз, птичке конец, он отправился со мной на О'к-Аллисто в гости к бессмертным и познакомился с Коровой. Они побродили по Облаку, повспоминали свое былое-приобское и общих знакомых на лесоповале, Ясень подписал Корове свою нобелевскую книгу «На берегах Приёбья», Корова же рассказал ему о своей Установочке.
Конечно, Ясень Клёнов был не прост,– ох, не прост! Посложнее Лобана. Он прочитал нашим академикам чуть ли не нобелевскую лекцию о единстве пространства-времени как формы-содержания. Все пришли, даже я и шеф-кок Борщ,но я по долгу службы, а Борщ, уже приготовивший нобелевский банкет, из любопытства. Ясень начал так, будто перед ним сидел не бессмертный конклав, а факультет третьекурсников: – Ну, мне все ясно. Вы, господа, не можете определиться с репликацией пространственно-временных генов, где матрицей попеременно является то пространство, то время. Понятно? Все это очень просто, как две точки над Е – что-то вроде известной фразы «Архип осип, а Осип охрип». В теории Гусочкина, по существу, речь идет о единстве формы и содержания, она «теория Гусочкина» перекликается с содержанием моей Нобелевской лекции, которую я подготовил, но так и не прочитал, потому что не присутствовал на награждении. Приведу три парадокса.
Фройлеи фон Дюнкеркдорфф стенографировала этот доклад, я сохранил стенограмму в своем сейфе, даю ее конспективно.
ПРОСТРАНСТВО-ВРЕМЯ КАК ДВЕ ТОЧКИ НАД Е.
(Доклад лауреата Нобелевской премии Ясеня Кленова.)
ПЕРВЫЙ ПАРАДОКС КЛЕНОВА, спортивный.
Предположим, что чемпион мира по шахматам гроссмейстер К."арасев» в партии с гроссмейстером Н."удельманом» делает ход «е2-е4». Шахматные тиффози, собравшиеся в зале, начинают волноваться и обсуждать этот ход, прикидывать – а не испанскую ли партию разыграют гроссмейстеры? В это же время в каком-то шахматном клубе на астероиде О'к-Аллисто мальчик Ваня Тюлькин делает тот же ход «е2-е4». Почему никто из этих тиффози не мчится на О'к-Аллисто и не обсуждают этот ход – ведь ход-то один и тот же?
ВТОРОЙ ПАРАДОКС КЛЕНОВА, литературный.
У Гроэма (или Квестертона, не помню) есть рассказ под названием «Портрет одного человека». Рассказ небольшой – всего пять страничек. Я (Кленов) начал его читать. На первой странице описывается портрет на стене. Просто: описание портрета – рама, холст, краски, глаза, нос, прическа; написано очень вкусно, я переворачиваю страницу – продолжается подробное и вкусное описание портрета – на щеке бородавка, форма подбородка, галстук, пиджак; на третьей странице продолжается описание – выражение глаз, морщины на лбу и т. д.– я продолжаю читать с интересом и даже с возрастающим интересом, потому что чувствую приближение последней страницы и нарастающий вопрос: «ЗАЧЕМ автор описывает на пяти страницах этот портрет? Пять страниц для портрета – много!» Т. е., вопрос о «сверхзадаче». Последняя страница. И последняя фраза: «Читатель, наверно, спрашивает: зачем автор описывает этот портрет? Меня всего лишь интересовало, смогу ли я удержать внимание читателя описанием «всего лишь» портрета. Если читателю не было скучно – моя задача выполнена». Я (Кленов) рассмеялся – мне было не скучно, автор достиг своей цели.
ТРЕТИЙ ПАРАДОКС КЛЁНОВА, этический.
Первая ситуация: некоему человеку, находящемуся в Благородном собрании,– предположим, это знаменитый эйнштейновский Посторонний Наблюдатель,– захотелось справить естественную нужду. Наблюдатель размял сигаретку, вышел из зала, зашел в туалет и сделал то, что требовала от него природа. Какова была реакция присутствующих? Не было никакой реакции (кроме, возможно, ленивой мысли: «приспичило»). Вторая ситуация: этот же Посторонний Наблюдатель, захотевший справить нужду, решил никуда не выходить, а просто и прямо посреди зала сделал то же самое. Какова сейчас должна быть реакция собравшихся?
«– В морду ему! – не выдержал шеф-кок Борщ.
– Вы абсолютно правы! – тут же согласился Кленов.– Не вызывать же полицию?… Дадут ему в морду, спустят с лестницы и больше никогда не пустят в Благородное собрание.
А что, собственно, произошло? В обоих случаях этот человек совершил одно и то же действо… По содержанию. Но не по форме» Во всех «напримерах» форма оказывалась важнее содержания: ценность одного и того же содержания (ход «е2-е4») определяется формальной стороной дела: кто этот ход сделал чемпион мира гроссмейстер К. или Ваня Тюлькин.
Ценность одно и того же содержания, высказанного разными людьми, тоже определяется формально: кто это сказал – выдающийся писатель, познавший истину кровью, потом и головной болью; или бойкий щелкопер, суждения которого не интересны, потому что за ними не стоит личный опыт. Ясень ставит этический вопрос ребром. Этические нормы (форма), главенствуют над самим поступком (содержанием). Человек совершает один и тот же поступок, но в одном случае на этот поступок никто не обращает внимания, во втором случае спускают человека с лестницы. Рассказ Гроэма подтверждает – главное не содержание (в описании портрета нет содержания – или это содержание неуловимо – что, зачем, почему?), а форма (как написано?). Тезис – единство формы и содержания, без формы нет содержания, без содержания нет формы,остается теоретически верным, но ничего толком не объясняет (вроде эйнштейновской неразрывности пространства-времени).
– Это как дважды два в десятиричной системе,– говорил Ясень.– Вы (мы) перешли диффузионный порог – и теперь стало не «вот Бог, а вот порог», а наоборот – «вот порог, а вот и Бог». Мой вам совет: вам надо ставить не точку над I, а две точки над Е. Подумайте. И будьте мне здоровы.
ЧЕЛОВЕК В ФУФАЙКЕ.
От Нобелевской лекции у меня в голове осталась одна лишь перхоть, пришлось ее вытряхивать; зато на Борща она произвела потрясающее впечатление.
Его так потрясло поведение эйнштейновского Постороннего Наблюдателя, что на Нобелевском банкете он стоял в дверях и с подозрением разглядывал каждого, кто вставал из-за стола. Рядом со мной сидел Лон Дайк и что-то с увлечением рисовал на салфетках. Я тихо спросил его:
– Как вам лекция? Уяснили что-нибудь?
Он тихо ответил:
– Есть, есть у нас свой родной Посторонний Наблюдатель в фуфайке!
– Он в смокинге,– поправил я.
– Заблуждаетесь. Он всегда в фуфайке. Человек в фуфайке все знает. Он правильно посоветовал: нам надо ставить не точку над I, а две точки над Е.
Я вопросительно взглянул на Лон Дайка.
– Мы думали, что нам надо делать один заряд и взорвать его в центре пересечения двух Вселенных, в центре «дыни». Смотрите…
Лон Дайк показал мне салфетку с двумя пересекающимися окружностями и с одинокой точкой в центре «дыни».
– Но это не так,– сказал он и перечеркнул рисунок.– А вот как,– и показал мне вторую салфетку с теми же окружностями, но с двумя точками у полюсов «дыни».– Я только сейчас понял: чтобы разъединить два пузыря, нам нужно сделать не одну бомбу, а две… не один заряд, а два заряда. И взорвать их синхронно не в «дыне», а у ее полюсов.
«Рисунки Лон Дайка см. в академическом издании «Отчетов»
Наконец-то и я кое-что понял! Дошло! Наконец-то я понял, какие переговоры вел дженераль Гу-Син с моим антиподом из службы SOS!
– Нет! – сказал я.– Нам надо делать одну бомбу!
– Их должно быть две на полюсах «дыни»,– сухо ответил Лон Дайк.
– Вы правы! Две! Не в центре, а на полюсах! Но мы должны сделать одну! Вторую сделают Там. Плюс-минус, пространство-время, форма-содержание, бог-черт! Вторую точку над Е поставят в анти-Вселешюй!
ЧЕРНАЯ ТЕТРАДЬ.
ВАКУУМНО-ДИФФУЗИОННАЯ ТЕХНОЛОГИЯ.
От литературоведческого визита Ясеня Кленова, который так помог нашим теоретикам, вернусь к своим обычным заботам в ПРОГЛОДЕ.
Строительство Вакуумно-диффузионного завода (ВДЗ – ВОДОВОЗ) уже шло полным ходом. ВОДОВОЗ должен был удовлетворять трем главным требованиям: быть НЕУЯЗВИМЫМ для известных или неизвестных источников опасности; обеспечивать НАДЕЖНОСТЬ в работе и БЫСТРОТУ достижения нужного уровня побочного и конечного продукта (диффузионной ткани и «энной пустоты»). Трудности, возникавшие на нашем пути, не поддаются описанию – ведь многие детали конструкции весом более 10 000 тонн нужно было собирать с точностью прецизионных механизмов; о пружинах, демпферах, клапанах и прочей мелочи до ста тонн нечего и говорить. «Лукойл», «Адидас» и «Кока-Кола» преодолели эти неслыханные трудности за каких-то полгода.
ЗАЩИТА ОТ КВАНТОВАННОГО ПРОСТРАНСТВА.
Особую проблему составляла защита ВОДОВОЗА от квантованного пространства (это был уже не космос в обычном понимании, а «межвселенское пространство»,– не знаю, как назвать,– тот самый эфир, в котором существуют сами Вселенные). Нужно было выбрать доступный и надежный материал. Песок, бетон и свинец не подходили, кванты пространства-времени пронизывали их без всякого сопротивления, мы провели эксперимент, засыпали песком, залили свинцом и бетоном три глубоких каньона – толщина свинца достигала ста метров, бетона – еще больше,– и облучили их Коровиной Установочкой. Результат был «ноль на массу», кванты прошили песок, бетон и свинец, будто их там и не было,– сравнение ножа с маслом здесь не подходит, потому что на ноже остаются хотя бы следы масла, масло хотя бы сопротивляется. В ходе исследований нам случайно удалось найти (отличились академики Цукерман, Капельцын и я, грешный) простое, дешевое и эффективное решение проблемы. Дело было так: Цукерман и Капельцын уперлись в песок, бетон и свинец, в эти традиционные материалы защиты, и никак не могли выйти из этого сыпуче-тягучего треугольника и найти пригодную тормозящую субстанцию. Правда, они не опускали руки и сейчас подыскивали каньон поглубже, чтобы залить его серебром, но этот эксперимент показался мне излишне дорогостоящим, и я попросил Цукермана и Капельцына поделиться с Коровой своими затруднениями, а сам решил поприсутствовать сбокуприпеку.
– Фазовый портрет явления очень интересен,– говорили они Корове.– В результате малых случайных флуктуации исходное состояние пространственно однородно, или, как говорят, трансляционно инвариантно.
Значит, уравнение, описывающее процесс, также трансляционно инвариантно. Тогда и решение должно быть трансляционно-инвариантным. Однако спонтанно возникающие объекты – например, кристаллический пузырь – таким свойством не обладают. Они нарушают пространственную однородность: возникает спонтанное нарушение трансляционной инвариантности.
И т. д. в том же д.
Корова слушал, бодал головой и шевелил ушами, ему было все понятно понятно, что ничего не понятно; как вдруг я увидел, что проблема нарушения трансляционной инвариантности должна быть легко решена, потому что центр тяжести частицы мог находиться в любой точке пространства-времени, значит, защита должна быть неоднородной, значит, годился всякий хлам вроде утиль-сырья и бытового мусора. Я неуверенно сказал об этом и, как бы невзначай, спросил: – А фанеру нельзя?
Фанера! Очень часто решение проблемы приходит в голову постороннему, а не тому, кто бьется над ней. Фанера и клей! Таким материалом оказалась обычная фанера, обычный шпон для отделки мебели! Более того, фанера не богатых сортов (дуба или красного дерева), а малоценная березовая, липовая или осиновая. Технология: на лист фанеры насыпались тонким слоем намагниченные опилки железа, заливались эпоксидным клеем, сверху слой алмазной пыли, опять слой клея, сверху накладывался очередной лист фанеры, пока не набирался (до 1000 слоев) монолитный блок. Построили на далекой орбите монолитный километровый куб, с полым 40-миллиметровым кубиком в центре, и включили рубильник. Куб слетел с орбиты, вызвал взрыв сверхновой, специальные розыскные группы нашли его в черной дыре на окраине Гончих Псов, а наградой нам послужил утихомиренный квант пространства-времени (п-в, конечно, поменялось местами и стало в-п). Это было второе выигранное сражение. Мы нашли не только способ защиты, но и способ управления квантами. (И я тут был при чем! И тихо этим горжусь.)
БЕЛАЯ ТЕТРАДЬ.
ПРЕЗИДЕНТСКАЯ РАТЬ КАК СПАРРИНГ-ПАРТНЕР.
А вот и еще один спарринг-партнер объявился – президент д'Эгролль прочитал докладную о секретной системе Лобана «оборотень», сжег ее в пепельнице и сказал мне, что его президентская команда хотела бы сыграть товарищеский матч с конюшней, и чтобы я уговорил Лобана.
Я спросил, знает ли д'Эгролль формулу Эйнштейна «Еравно-эм-цэ-квадрат»?
– А как же! В школе проходили,– ответил д'Эгролль.– Я из-за этого эм-це-квадрата здесь и сижу.
Я ответил, что в нашей конюшие эйштейновская формула осмысливается иначе. У нас говорят: «Бэ равно эм-цэ квадрат».
– Что это «Бэ»? – спросил д'Эгролль.
– Бабки. Так ваш министр финансов называет деньги. Время-деньги-пространство. Деньги-пространство-время. Пространство – время, а время – бабки. Товарищеские игры мы играем только для того, чтобы заработать это самое «Бэ».
– Будто вы мало получаете по ПРОГЛОДУ!
– ПРОГЛОД – одно, а «Бэ» – другое.
– Будет, будет вам это «Бэ»! – усмехнулся д'Эгролль.
Лобан согласился играть за «Бэ» против этих профанов.
«Против» – сильно сказано; просто – побегать с ними. Мы провели эту игру. За нас играли – Лобан, я, Макар, Ираклий, Брага, Племяш, другие, на замену (для смеха) выпускали доктора Вольфа, Корову, даже шеф-кок Борщ постоял в воротах,– против нас вышли президент д'Эгролль, дженераль Гу-Син, министр финансов (он-то и расплачивался живыми кварками после игры), несколько фужеров. Мы хотели усилить правительственную команду Племяшом, но они отказались от услуг какого-то мальчишки (зря отказались). Племяш обиделся и сказал, показывая пальцем на президента д'Эгролля:
– А я за этих жирных и не хотел играть.
Тогда Лобан выставил Племяша за нас. Мы сумели сыграть, не впадая в амбиции – это было сложно. Инстинкт профессионала не даст настоящему футболисту сыграть плохо, не даст схалтурить, но с президентской администрацией мы решили свести матч вничью – без халтуры, но с веселостью; вообще, игра в поддавки – занятие опасное, возникает кураж.
Кураж опасен – когда все идет хорошо, ничего хорошего нет, потому что кто-то сорвется и отнесется к делу очень серьезно. Племяш играл против самого д'Эгролля и делал его как хотел по всему периметру полигона. На это было забавно смотреть – очкастый гигант д'Эгролль и маленький Катигорошек.
Наверно, Лобан зря это сделал, выпустив Племяша,– я хотел, чтобы было смешно, но ребенок жесток,– ребенок так забодал д'Эгролля своими финтами, рывками и подсечками, что никто уже был не рад. Этот Гаврош играл всерьез, вот в чем дело. Д'Эгролль тоже играл всерьез, хотя и посмеивался. Я сказал Лобану – и он согласился со мной,– что этот мальчик уже не мальчик, его надо ставить в основу и не дать засидеться в дубле до алкоголизма.
«…» Как закончилась игра – не помню, не имеет значения.
С каким-то смешным счетом. После матча президент д'Эгролль пожал всем руки (с особым уважением Племяшу) и подарил нам два «торнадо-кванта»: салатовый лимузин – Лобану (водитель Хуго), вишневый – мне (водитель Гуго). «…»
К ПРОБЛЕМЕ ПЕРСОНАЛЬНЫХ ВОДИТЕЛЕЙ.
К водителям льнут тиффози. Перед ними заискивают фужеры, пытаясь выведать тайны мадридского двора. Водители многое знают по мелочам наверно, больше главного тренера.
Хуго и Гуго ценят это к себе уважение и с достоинством принимают мелкие знаки внимания – пачку сигарет, кружку пива, стакан вина, иногда и что-нибудь покрепче. Они – тиффозные генералы. Они важны и косноязычны. Свои языки они никогда не развязывают – хотя бы потому, что эти морские узлы просто невозможно развязать, только вырвать или разрубить. Но еще они хорошо знают, что болтать не надо.
«…»
ПОПЫТКА ОТРАВЛЕНИЯ ПРЕЗИДЕНТА С ЖЕНОЙ.
Они опять повторили свой номер! После игры мы пригласили Президента с женой откушать. Президент намазал горчицей отбивную и откусил. Глаза полезли на лоб, слезы. Что?
Почему? Д'Эгролльша тоже попробовала – слезы, спертое дыхание. Вызвали доктора Вольфа – он понюхал, лизнул, и у него тоже полились слезы.
– Никому не прикасаться к горчице! – приказал Вольф.
Проверили другие приборы, там горчица была нормальная, вкусно горчила. Попытка отравления? Прибежал шеф-кок Борщ, выдавил горчицу в столовую ложечку и отправил в рот.
Он чуть не умер.
«Козлы стоеросовые,– думал я в адрес Брагина и Гусочкина.– Им все шуточки. Нашли с кем шутки шутить. Опять подменили обычную горчичную приправу на острую горчицу, которой зэки догоняют кайф».
Потом Президент смеялся. А что еще ему было делать?
ЧЕРНАЯ ТЕТРАДЬ.
ПРОБЛЕМА БОРЖОМИ.
Одной из причин выбора Облака Оорта было наличие в этом районе в орбитальных кометах большого количества воды, которая требовалась для отвода тепла от ВОДОВОЗА. Если для добычи энного пространства в объеме дикого яблочка нам требовалась гора эйнштейния, размером с Эверест, а для добычи эйнштейния требовались Гималаи урана, то для охлаждения ВОДОВОЗА нужны были Тихие океаны воды, воды, воды – и, как оказалось, холодной минеральной воды, вроде «Боржоми». Требовалось построить завод по очистке и растоплению грязных кометных айсбергов, рядом – второй, перегонный, для очистки воды до уровня дистиллированной, тут же – третий, для обогащения ее минеральными солями, и, наконец, четвертый – заводхолодилышк. Корова побоялся обращаться ко мне с этим необъятным проектом самогонного аппарата и передал его через дядю Сэма.
– Подлость еще состоит в том,– объяснил мне дядя Сэм,– что перегонный, обогатительный и морозильный заводы могут вообще не понадобиться, наверное, и грязная вода сойдет. Но, если океаны «Боржоми» все-таки будут нужны, то их отсутствие сорвет весь ПРОГЛОД.
Я спросил его: – Твое мнение?
– Нельзя рисковать. Надо строить.
– Начинай строить.
– Во что это обойдется?
Я прикинул на калькуляторе приблизительную смету четырех водоперегонных заводов и через минуту сказал:
– Итого: около 10 миллиардов золотых кварков.
– Гос-споди, твоя воля! – испугался дядя Сэм.– Хорошо, что я этого не знал минуту назад.
Такие вот методы были у нас в начале строительства. Строительство заводов по перегонке воды мы, недолго думая, поручили концерну «Кока-Кола» (кому же еще?) и не ошиблись – они отлично справились с этим заданием. Ну, а на «Боржоми» мы даже сэкономили: третий, минеральный, завод мы законсервировали. Как оказалось (Лон Дайк подкорректировал вычисления Коровы), грязная вода все-таки не годилась для наших целей, но холодной дистиллированной было достаточно.
«ПРИМ.
Потом возникла еще одна крупная проблема для «Кока-Колы» рекультивация ландшафта, восстановление окружающей среды. Запасы ледяных комет в Облаке Оорта в результате нашей бурной деятельности начали истощаться, и нужно было проводить постоянные, даже беспрерывные работы по их восстановлению. Специалистами «Коки» был предложен хитроумный план замкнутого цикла или «круговорот воды» – мы начали выкачивать из псевдо-пространства водород и кислород и загонять их на орбиту Оорта, где они превращались в куски, глыбы, айсберги чистого льда,– так что вскоре 1-й очистительный завод мы прикрыли.»
ЧЕРНАЯ ТЕТРАДЬ.
ЖИЛИЩНО-БЫТОВЫЕ ПРОБЛЕМЫ.
Это была постоянная головная боль для меня и дяди Сэма: надо было обеспечить привычные бытовые условия не только бомжам (о них я уже отчитался) и бессмертным (три десятка удобных коттеджей, автомобили и заоблачная зарплата не были проблемой), академики и бомжи были довольны,– но и создать сносные условия жизни для всего персонала О'к-Аллисто. Я уже писал, напомню, что в окрестностях астероида был всего лишь один универсальный магазин под названием «Овраг», скорее напоминавший большую лавку с полуграмотной рекламой:
«ЧАЙ, КОФЕ, МЫЛО, БЕЛЬЕ, КОЛБАСА, ПРЕЗЕРВАТИВЫ И ДРУГИЕ КОЛОНИАЛЬНЫЕ ТОВАРЫ», и весь этот колониализм был свален в одну кучу; здесь можно было выпить, подраться, посмотреть единственную программу ТВ, которую транслировали с Харона, это был скорее салун-магазин-харчевня, посещение «Оврага» на первых порах было способом убить время – «пошли в овраг, что ли?».
