Текст книги "Приключения инспектора Бел Амора. Вперед, конюшня!"

Автор книги: Борис Штерн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 36 страниц)

Вскоре я взял к себе и дядю Сэма, уговаривать сю не пришлось, он сразу согласился; хотел перетянуть к себе Войновича, но разговор у нас не получился.

– Я не хочу в это дело ввязываться,– сказал Войнович.– Я слышал о красном смещении. Не понимаю, при чем тут футбольные тренеры по имени Лобан, Бел Амор или Войнович?

– Конюшню расформируют, а ты сгниешь под забором.

– Не пропаду. Как-нибудь проживу без вашего ПРОЖОРА.

– ПРОГЛОДА,– поправил я.– А жрать что будешь?

– Тошнотники меня прокормят.

– И пропоят.

– И это тоже.

– В шмен де фер?

– А хоть бы и в шмен де фер. Хочешь совет? – спросил Войнович.

– Знаю я твой совет.

Мы налили и выпили.

Я не знал, что к тому времени уже было принято политическое решение и что Войнович уже продался – вернее, уже продан – Приобскому Ханту. А я, как всегда, остался с дураками,– я ведь слышал разговор Войновича с Лобаном:

– Касанидис плачет. Просится обратно в команду.

– Решай как знаешь.

Вот Войнович и принял решение – какой гад! – забрал с собой тех десятерых (и одиннадцатого Касанидиса!), с которыми делился ужином, в Приобское Хантство! А я-то думал, что он отдает ужин врагам! Хоть бы предупредил, намекнул… Наша молодежная конюшня в лапах у ханта! Я как чувствовал, что Войнович и есть тот самый Посторонний Наблюдатель! " Что еще я сделал в этом направлении (в приобщении к Проекту своих людишек)? По совету мудрого Лон Дайка (мне это в голову не пришло бы) я назначил Гуго Амбала бригадиром группы математического обеспечения ПРОГЛОДА, за что черепно-мозговые математики поначалу обзывали его (и меня) «сволочью», хотя Гуго им и слова кривого не сказал, разве что будил по утрам: «Подъем, становись, смирно!», а дальше математики вольны были делать все, что им угодно.

Хуго Верстак был назначен бригадиром жо… желто-головой группы молекулярного анализа с теми же полномочиями утреннего будильника и тоже по согласованию с Лон Дайком. Представляю возмущенное выражение ихних желтоголовых лиц и негодующее сжимание-разжимание ихних межъягодичных впадин (научного названия этой анатомической впадины я до сих пор не знаю – век живи, век учись), когда Верстак будил их по утрам.

Все эти меры принесли прекрасные дисциплинирующие результаты. Более того, поближе к окончанию ПРОГЛОДА математики и молекулярщики души не чаяли в своих бригадирах.

И, наконец, я пристроил к делу Сан Саныч-сана, дворника Пентагона и Витю-электрика и очень этим горжусь. Об этой опупее я расскажу в своем месте.

БЕЛАЯ ТЕТРАДЬ.

СИМФОНИЧЕСКИЙ КОНЦЕРТ.

Оказывается, Лобан не забыл о своей большой музыкальной идее. Дядя Сэм написал заявку в ФУФЛО на Большой Симфонический оркестр под управлением самого Вячеслава Рыбакова. Председатель Сури'Нам удивился, но заявку одобрил и подписал. Оркестр не заставил себя долго ждать и перед решающим матчем с воблами в полном составе со всеми причиндалами заявился на «Маракканну».

– Вечерняя тренировка отменяется! Всем на Бетховена!

– Ур-ра!

Ну и вечерочек был! Концерт давали во втором ангаре Среднего полигона там акустика получше, чем в «Грандопера». Гром небесный! Грохоту было! «Бам-ба-ба-бам! Бамба-ба-бам!.» Ребята благодарно спали.

– Почему они спали? – ревниво спросил Лобана Вячеслав Рыбаков, когда концерт закончился.

– Они очень устают после тренировок.

– Бедные мальчики.

Рыбаков понял и не обиделся. Потом он о чем-то шептался с дядей Сэмом. Я спросил Рафу: – О чем ты говорил с маэстро? Он что, тоже хотел получить наличманом?

– Что вы! Маэстро очень, очень культурный человек! С ним расплатятся из фонда ФУФЛА по культурным расценкам.

Маэстро попросил билетик на матч с воблами.

– Всего один билетик? Выдай ему билеты на весь оркестр.

Потом Лобан, Рыбаков и я поужинали. Маэстро, оказывается, любит кисленькое и красненькое винцо. Я нажимал на «Соломона», Лобан – на беседу с маэстро. Я прислушивался. Они выяснили, что в сущности тренер и дирижер родственные профессии. Дирижер так же тренирует музыкантов, как тренер дирижирует футболистами. Значит, мы – коллеги. Я выпил с маэстро на брудершафт. Лобан пригласил Славика на очередной матч – посидеть рядом с ним на тренерской скамейке. Маэстро чуть не заплакал от счастья и подарил Лобану на счастье свою дирижерскую палочку из эбенового дерева. Я ее подержал в руках. Гм. Такая гладкая тяжелая палочка. Струмент дирижера. Никогда не думал, что дирижерская палочка такая увесистая. Лобану палочка тоже очень понравилась, он засунул ее за голенище.

– Это будет моя счастливая волшебная палочка,– сказал он.– Только успевай махать, и все получится.

Потом Лобан рассказал старый тренерский анекдот: «Два тренера отбирают молодых спринтеров. Двое бегут стометровку. Один – высокий, гибкий, координированный, бежит красиво, плавным широким шагом и пробегает за 11 секунд ровно. Второй – какой-то кривой, маленький, бежит как-то странно: подпрыгивает, машет руками, дергает головой; но пробегает тоже за 11 секунд.

Лон Дайка (мне это в голову не пришло бы) я назначил Гуго Амбала бригадиром группы математического обеспечения ПРОГЛОДА, за что черепно-мозговые математики поначалу обзывали его (и меня) «сволочью», хотя Гуго им и слова кривого не сказал, разве что будил по утрам: «Подъем, становись, смирно!», а дальше математики вольны были делать все, что им угодно.

Хуго Верстак был назначен бригадиром жо… желто-головой группы молекулярного анализа с теми же полномочиями утреннего будильника и тоже по согласованию с Лон Дайком. Представляю возмущенное выражение ихних желтоголовых лиц и негодующее сжимание-разжимание ихних межъягодичных впадин (научного названия этой анатомической впадины я до сих пор не знаю – век живи, век учись), когда Верстак будил их по утрам.

Все эти меры принесли прекрасные дисциплинирующие результаты. Более того, поближе к окончанию ПРОГЛОДА математики и молекулярщики души не чаяли в своих бригадирах.

И, наконец, я пристроил к делу Сан Саныч-сана, дворника Пентагона и Витю-электрика и очень этим горжусь. Об этой опупее я расскажу в своем месте.

БЕЛАЯ ТЕТРАДЬ.

СИМФОНИЧЕСКИЙ КОНЦЕРТ.

Оказывается, Лобан не забыл о своей большой музыкальной идее. Дядя Сэм написал заявку в ФУФЛО на Большой Симфонический оркестр под управлением самого Вячеслава Рыбакова. Председатель Сури'Нам удивился, но заявку одобрил и подписал. Оркестр не заставил себя долго ждать и перед решающим матчем с воблами в полном составе со всеми причиндалами заявился на «Маракканну».

– Вечерняя тренировка отменяется! Всем на Бетховена!

– Ур-ра!

Ну и вечерочек был! Концерт давали во втором ангаре Среднего полигона там акустика получше, чем в «Грандопера». Гром небесный! Грохоту было! «Бам-ба-ба-бам! Бамба-ба-бам!…» Ребята благодарно спали.

– Почему они спали? – ревниво спросил Лобана Вячеслав Рыбаков, когда концерт закончился.

– Они очень устают после тренировок.

– Бедные мальчики.

Рыбаков понял и не обиделся. Потом он о чем-то шептался с дядей Сэмом. Я спросил Рафу:

– О чем ты говорил с маэстро? Он что, тоже хотел получить наличманом?

– Что вы! Маэстро очень, очень культурный человек! С ним расплатятся из фонда ФУФЛА по культурным расценкам.

Маэстро попросил билетик на матч с воблами.

– Всего один билетик? Выдай ему билеты на весь оркестр.

Потом Лобан, Рыбаков и я поужинали. Маэстро, оказывается, любит кисленькое и красненькое винцо. Я нажимал на «Соломона», Лобан – на беседу с маэстро. Я прислушивался. Они выяснили, что в сущности тренер и дирижер родственные профессии. Дирижер так же тренирует музыкантов, как тренер дирижирует футболистами. Значит, мы – коллеги. Я выпил с маэстро на брудершафт. Лобан пригласил Славика на очередной матч – посидеть рядом с ним на тренерской скамейке. Маэстро чуть не заплакал от счастья и подарил Лобану на счастье свою дирижерскую палочку из эбенового дерева. Я ее подержал в руках. Гм. Такая гладкая тяжелая палочка. Струмент дирижера. Никогда не думал, что дирижерская палочка такая увесистая. Лобану палочка тоже очень понравилась, он засунул ее за голенище.

– Это будет моя счастливая волшебная палочка,– сказал он.– Только успевай махать, и все получится.

Потом Лобан рассказал старый тренерский анекдот: «Два тренера отбирают молодых спринтеров. Двое бегут стометровку. Один – высокий, гибкий, координированный, бежит красиво, плавным широким шагом и пробегает за 11 секунд ровно. Второй – какой-то кривой, маленький, бежит как-то странно: подпрыгивает, машет руками, дергает головой; но пробегает тоже за 11 секунд.

Старый тренер спрашивает молодого: – Ну, кого из них выбираешь?

– Хочу вон того, высокого. Сразу видно: талант.

– А я, пожалуй, возьму маленького.

– Почему? – удивился молодой тренер.

– Понимаешь, сначала я научу его не подпрыгивать, и он пробежит стометровку за десять-семь. Потом я научу его не размахивать руками, и он пробежит за десять-три. А потом я научу его не дергать головой, и он пробежит за десять-ноль».

Рыбаков этот анекдот не знал и очень смеялся.

Я постеснялся попросить и себе дирижерскую палочку.

Мне тоже надо дирижировать – академиками. Я подозвал Рафу, и тот принес наш антикварный футбольный мяч из дубленой кожи леопарда (круглый, черно-желтый, сшитый из кожаных пятигранников – такие древние мячи мы дарим только премьерам и президентам). Еще я подарил Рыбакову нашу фирменную СОС-овскую кепочку и флажок. Но Рыбаков мне ничем не ответил. Наверно, на всех дирижерских палочек не напасешься.

ПОВТОРНАЯ ИГРА С ВОБЛАМИ.

Мы не сомневались в победе над воблами. Конечно, мы въезжали в финальную часть чемпионата на чужом горбу, на чужих неудачах (переворот на шлакобетонном заводе, дисквалификация жлобов), я всем сочувствовал, но ведь и мы натерпелись от собственной невезухи. Теперь повезло нам. Везуха равна невезухе. Прав академик Тутт.

УСТАНОВКА НА ИГРУ.

Лобан:

– Сыграть аккуратненько, без шквальных атак. В «оборотень» не входить. Кто у нас фартовый? Племяш. Аккуратненько подносить ему снаряды с противоходом в ближний угол. Он забьет.

«…» 6:0. Племяш забил половину. Ему подносили, он забивал.

Но, главное, он не только забивал, но и сам подносил. Вячеслав Рыбаков сидел между мною и Лобаном и всю игру с упоением размахивал своей запасной дирижерской палочкой.

Лобан не обращал на него внимания, а мне эта палочка мешала наблюдать игру. Интересно, сколько у маэстро таких палочек? Возможно, целый склад, как у нас пузырей. Ладно, обойдусь без дирижерской палочки.

«…»

ЛОГОСЫ ОТ ЛОБАНА.

«Как говорит Лобан» – известная тиффозная присказка. Чтобы не забыть записываю сюда фразы, которые он орет со скамейки, говорит в стадионном ангаре или на тренировках: «Футбольный ангар я знаю лучше своей квартиры». «Это правильно. Любой серьезный тренер это подтвердит» «Выйди из омута, пройди с мячом по периметру и дай ему по соплям, но чтобы арбитр не видел!» «Да ежежвашу, извините, мать!» «Иди потренируйся в трехмерной песочнице резиновым мячиком» «иронично о неумелом игроке и о детском полигоне».

«Что ты ее «планету» все время подкидываешь?! Ты во что играешь – в футбол или в подкидного дурака?» «Как они не могут понять, засранцы,сначала ложный замах, имитация удара, а потом уже удар! Что они все сразу лупят в планету!» «По-деревенски играешь!» «Ошибка в пасах – техника не дотягивается до замысла, нога отстает от мысли!» «Это он по-игроцки сыграл!» «Забивай! Вот же она, пустая кошелка!» «Поляну подготовили ничего, на хрен с плюсом».

«Чего ты падаешь в люк?! Спокойно, мы их сделаем!» И т. д. «…»

МЫ ПРОБИЛИСЬ В 1/8 ФИНАЛА.

«…» Состоялась жеребьевка. В одной восьмой будем играть с КОБРами (Конфедерация Объединенных Банановых республик) и с ВАФЛями (Всеармейская футбольная лига).

Мы их не боимся. Нам уже ничего не страшно.

ЧЕРНАЯ ТЕТРАДЬ.

ПОДРЯДЧИКИ.

КОНЦЕРНЫ «АДИДАС» И «КОКА-КОЛА».

Несколько строк об участии в ПРОГЛОДЕ концернов «Лукойл», «Адидас» и «Кока-Кола» (с нами работало несколько сотен фирм и компаний, но все они были поменьше, и отношения с ними строились на примере трех самых крупных). С «Лукойлом» у нас не возникло особых опасений – кому же еще поручить строительство крупных заводов, как не «Лукойлу»? Но даже ресурсов «Лукойла» нам не хватало, и мы решили привлечь к проекту концерны «Адидас» и «Кока-Кола», хотя и не знали, о чем и как с ними говорить вакуумно-диффузионная физико-химия была для них китайской грамотой.

– Ничего, нормальный дилетантский уровень,– сказал дженераль Гу-Син, когда я поделился своими сомнениями.– Ни вы, ни я, ни Президент тоже ни черта не смыслим в устройстве Вселенной, тем не менее, руководим проектом по ее спасению. Давай-давай, не дрейфь! Штурм и натиск! Кнут и пряник! Сначала попробуйте лаской, а потом возьмите их на испуг.

Дженераль, кажется, уже успел заразиться от ч-мо их чмокнутыми лозунгами, но был прав. Я пригласил президентов «Адидаса» и «Кока-Колы» в бункер – обоих разом, чтобы одним махом взять за рога и покончить с ними; но бить кнутом и угощать пряниками этих пожилых джентльменов мне не пришлось. Вначале я предупредил их о строжайшей секретности того, что они сейчас услышат, а после первых же моих фраз о Красном смещении и о возможном конце Вселенной, эти джентльмены прониклись такой ответственностью (чуть в штаны не наложили), что с радостью предоставили для ПРОГЛОДА все ресурсы своих легендарных фирм:

– Не надо лишних слов, господин генерал! Мы не хотим ничего лишнего знать! Можете нами располагать, господин генерал!

Я их похвалил:

– Вы настоящие патриоты!

ЧЕРНАЯ ТЕТРАДЬ.

ПОДРЯДЧИКИ (продолжение).

КОНЦЕРН -«ЛУКОЙЛ».

Зато неожиданные проблемы возникли именно с «Лукойлом». Президент и вице-президент «Лукойла» поначалу не могли понять (я не сразу раскрывал карты), почему они должны участвовать в проекте с футбольным названием и под руководством главного тренера – их концерн, слава Богу, не имеет к футболу никакого отношения, они занимаются физико-химией и добычей (ударение на «о») редких природных ископаемых – нефть там, газ, алмазы всякие, урановая руда, то да се; а я ответил, что меня интересует именно «то да се», что к футболу проект имеет лишь косвенное отношение (из соображений секретности), и что ставки в этой игре предельно высоки – и не только ставки денежные. Президент и его вице возжелали подробностей. Я, как мог, рассказал им о Красном смещении и о «добыче энной пустоты в «диком яблочке». Президент и вице были неприятно поражены размахом и целью проекта и с явной неохотой согласились взять на себя этот гигантский правительственный заказ, оговорив, что, цитирую: «в области футбольновакуумной диффузии они не имеют ни знаний, ни опыта, а их компетенции хватает лишь на то, чтобы понять, что вся предлагаемая программа лежит за пределами человеческих знаний, опыта и возможностей, а поиски абсолютной пустоты – абсолютно пустое дело». Охота даже энтузиазм – возникла у них после того, как я налил всем по стопке чистого домашнего виски, которым снабжали меня баба Валя и тетя Катя (которых я тоже перетянул на О'к-Аллисто с ихним самогонным аппаратом), распечатал банку с малосольными огурцами и произнес короткий, но страстный спич: – Я сам дурак и полностью разделяю ваши опасения, но так как речь идет о судьбе Вселенной, мы не можем сидеть сложа руки и манкировать опасностью светопреставления. До тех пор, пока не будет доказана невозможность добычи энной пустоты, мы должны немедленно начать и полным ходом, аварийными темпами вести строительство Вакуумно-диффузиопных заводов!

Эта речь (да и виски под 70 градусов) произвела на них сильное впечатление, у них даже появился игроцкий блеск в глазах.

– Если у вас такая выдержка и хладнокровие, то это уже не мало,– сказал президент «Лукойла», хрустя огурцом.

Мы скрепили наше устное соглашение (никаких бумажек!) крепким рукопожатием – этого было достаточно, но… еще недостаточно – теперь все зависело от Совета директоров «Лукойла», а директора у них были те еще фрукты, президент «Лукойла» не давал никаких гарантий, что директоров можно переубедить.

Через день состоялся директорат. Меня пригласили.

Я прибыл в полевой генеральской форме, прихватил с собой Гуго и Хуго (они уже были обер-майорами), и мы разыграли в «Лукойле» небольшое театральное представление. Бригадиры математиков и химиков Гуго и Хуго, играя бицепсами, положили на стол перед каждым директором листки бумаги, перевернутые текстом вниз. Я попросил директоров пока не читать эти документы и с раскатистым «р» изложил директорам все, что ранее изложил их президенту, не вдаваясь в подробности. Потом слово взял президент «Лукойла»:

– Я рекомендую директорату взять на себя выполнение административного заказа в новой для компании области. Этот научный проект очень громоздкий и в высшей степени трудный. Назовем его условно «Проект легированных сплавов для труб». Дело, можно сказать, труба. Он потребует мобилизации всех ресурсов концерна. Его выполнение сопряжено с огромным риском, но высшее руководство, сам президент д'Эгролль, рассматривают этот проект как важнейший в человеческой истории. Крайняя секретность проекта не позволяет даже рассказать о его основных целях. Однако,закончил Президент «Лукойла»,если кто-либо из директоров пожелает, он может до голосования перевернуть и прочитать материалы о проекте.

Решение было принято тайным голосованием – единогласно. Директора «Лукойла» продемонстрировали истинный патриотизм и полное доверие президентской администрации – ни один из них не перевернул бумаги (это были чистые листы безо всякого текста) ни до голосования, ни после. Я снял перед ними генеральскую пилотку и каждому пожал руку со словами: «Благодарю! В случае чего валите все на меня».

«Через десять лет на следственных допросах оставшиеся в живых директора «Лукойла» валили все на меня и правильно делали.»

ЧЕРНАЯ ТЕТРАДЬ.

КОРОВА ВЫСАДИЛАСЬ НА ГОРЕ АРАРАТ.

ПЕРВЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ.

Фронтальное строительство только-только началось, а Коровина Установочка (под этим названием полигон № 3 вошел в историю) уже была готова. Первый запуск прошел успешно – не успел Корова воткнуть рубильник, как сразу же обнаружился след одной сотой миллисекунды энной пустоты, всего лишь след на фотоэмульсии – один из ста тысяч ангелов на кончике иглы показался бы великаном, по сравнению с этим следом. Но это был грандиозный успех! Она, эта неустойчивая доля миллисекунды, выбила клапан Установочки и разделилась – как и было предсказано теорией Гусочкина – на два полукванта, временной и пространственный – первый с грохотом сорвал крышу с Установочки и ушел в свою Анти-Вселенную, второй прошил Маракканну (мне даже послышался писк «ой!») и отправился искать свою половину,– надеюсь, они соединились,– и это была не авария, как ее потом квалифицировали наши недоброжелатели в Конгрессе, нет, это был гром первой победы, хотя разрушения от взрыва пришлось устранять больше месяца. Никто, слава Богу, не пострадал,– лишь у дяди Сэма пошла кровь из носа, а самого Корову вытащили из-под обломков, слегка контуженного, но без единой царапины. Ему разжимали пальцы, которые намертво сжимали ручку рубильника (сам рубильник конечно же испарился), а он оглоушешю мычал:

– Все ко-м-му-у…

– Что «кому»?

– Все ком-м-муникации разрушены!

– Ничего, восстановим.

Тут же послали дженералю Гу-Сину шифрованную компьютерную телеграмму, ставшую теперь знаменитой:

КОРОВА ВЫСАДИЛАСЬ НА ГОРЕ АРАРАТ РАСТЕТ КРУПНЫЙ ВИНОГРАД ПОДРОБНОСТИ ЦЕЛУЕМ

В это важное сообщение вкрались какие-то «ПОДРОБНОСТИ ЦЕЛУЕМ», они явились предметом внимательного разбирательства наших секретчиков и шифровальщиков. Откуда взялись эти подробности с поцелуями, мы так никогда и не узнали, но служба Безопасности СОС рекомендовала нам отказаться – а я ведь предупреждал! – от работы на компьютерах. Эта рекомендация означала запрет.

– Ручками, ручками надо работать! – одобрил этот запрет Лон Дайк.– И карандашиками! И головками!

Разрушенная Коровина Установочка – это был наш первый настоящий успех, первая победа, первое доказательство того, что мы на верном пути. Этим экспериментом было окончательно доказано, что диффузионная ткань является лишь побочным продуктом той самой «энной» пустоты, пустоты пустот, в которой живут Вселенные. На большом промышленном комплексе мы и надеялись добыть эту – напишу кучеряво – основу основ мироздания.

Но за праздничным ужином мы крепко задумались: что если подобная победа, взрыв «энного пространства в диком яблочке», произойдет на промышленной установке Вакуумно-диффузионного завода? Лон Дайк быстренько прикинул карандашиком на манжете и выдал двухвариантный ответ: или-или. Или Вселенная мгновенно лопнет и испарится, как мыльный пузырь; или Вселенная медленно и мучительно испустит дух и превратится в сдутый презерватив.

– Как но мне: лучше лопнуть, чем жить в такой Вселенной,– зловеще сказал Лон Дайк в наступившей тишине.

ЧЕРНАЯ ТЕТРАДЬ.

К ПРОБЛЕМЕ КОНГРЕССИРУЮЩЕЙ ОПАСНОСТИ.

И все-таки мы победили,– точнее, выиграли первое сражение – но я не забыл мудрые слова футболиста с чудной кулинарной фамилией, которого процитировала фон Ворона; он был прав, этот Сельдерей или Чемерис, насчет того, что «пораженье от победы ты сам не должен отличать»; любая победа несет в себе полуквант поражения; эта первая победа через десять лет вылезла нам боком, когда Конгресс учинил расследование этой «аварии».

Этот крик-всплеск «ой!» был зарегистрирован сейсмическими станциями, сообщение о необычном трясении в районе «Мараккаины-2-бис» попал в спортивные газеты, и на Маракканну примчались фужеры:

– Что вы тут делаете?! Маракканну трясете?!

Они увидели развалины Устаиовочки, но нам удалось убедить их, что это не развалины, а строительство нового Полигона. Если бы не дядя Сэм, который до приезда фужеров успел мобилизовать на субботник всю конюшню и убрать, прибрать, прикрыть лезущие в глаза последствия аварии (я тоже таскал камни и бревна), информация просочилась бы в Конгресс, и вся эта история – а вместе с ней и весь Проект – наверняка закончились бы длительным и мучительным расследованием в комиссиях и подкомиссиях Конгресса.

«Опасность такого расследования угнетала нас на всех этапах работы и давала повод к шуткам. Вместе со мной эту опасность разделяли и д'Эгролль, и дженераль Гу-Син, и Войнович, и все бессмертные (за исключением, конечно, Коровы – ему все было по барабану). Мы шутили: если наша работа не увенчается успехом, и Вселенная превратится в презерватив, то результаты расследования будут для нас разрушительнее конца Вселенной. Точно – посадят. Джеиераль Гу-Син уже тогда что-то почувствовал. Когда я принес ему Белую тетрадь на прочтение, он полистал ее и сказал:

– Вы тут даже формулы записываете… Хорошо, оставьте, я почитаю. Мой вам совет. Я собираюсь купить дом недалеко от Цирка… (Так мы называли здание Конгресса.) Дом рядом также продается. Советую вам его приобрести. Это будет очень удобно на старости лет, потому что нам с вами придется провести остаток жизни в коридорах и кабинетах Конгресса, давая показания разным комиссиям. Это в лучшем случае. В худшем – будем коротать старость в тюрьме. Вы в шахматы играете?

Дженераль совсем не шутил. "

Итак, первым же нашим экспериментом было доказано, что милли-КВАНТЫ анти-ВРЕМЕНИ существуют, они взаимодействуют с пространством («взаимодействуют» – это мягко сказано), а ловушка для этих квантов и последующее их сжатие состоит в технологическом процессе…

«ПРИМ.

В этом месте отчета я описал технологию квантовой ловушки и последующий процесс получения энной пустоты, но оно было вычеркнуто секретниками СОС. Сейчас квантовая ловушка не составляет ни военной, ни государственной тайны – ее устройство основано на теории пространственно-временных фильтров Тутта– Капельцына, а опущенный цензурой текст будет восстановлен в академическом издании «Отчетов»

БЕЛАЯ ТЕТРАДЬ.

ИЗ РАЗГОВОРОВ С БЕССМЕРТНЫМИ.

ИГРА В ОБРАТНОЙ ПРОПОРЦИИ.

– В науке всегда есть чувство сопротивления неизвестного,– сказал Лон Дайк.– Что-то тебе мешает, но не понятно что.

– Соперник мешает,– сказал я.

– Какой соперник? Кто?

– Тот, кто сопротивляется вам.

– Незнание мешает.

– Да. В науке, как и в футболе, все очень просто,– сказал я.– Надо вынудить соперника сыграть в обратной пропорции.

– Это как? – заинтересовался академик Капельцын.

– Настолько плохо, насколько хорошо мы сыграем сами, – объяснил я.

– Это высокий класс, это научный подход,– уважительно сказал Капельцын.

– Это Лобан говорит, это не я,– сказал я.

– Я так и подумал,– сказал Лон Дайк.

– На нас кто-то наехал, значит, надо как можно лучше и энергичнее трепыхаться, чтобы успеть выскочить из-под колеса.

– Ехал мальчик на машине, весь размазанный по шине,сказал Лон Дайк.

– Очень мудро,– сказал Капельцын.– Главное: успеть.

– Кто не успел, тот опоздал,– сказал я.

– Очень мудро. Кто это сказал?

– Так говорил наш сантехник Сан Саныч-сан, когда наливал по последней.

– Это надо записать.

– Так и запишем.

ПРОБЛЕМА ПОСТОРОННЕГО НАБЛЮДАТЕЛЯ.

ОН ОБНАРУЖЕН!

Это случилось! Это, наконец-то, случилось! Я верил и не верил, и это случилось… В то утро я вошел в свой кабинет на «Маракканне». На столе не было черной тетради. Не было ее и в сейфе. Я обыскал все. Черная тетрадь исчезла.

«В этом-то и состоит проявление Постороннего Наблюдателя? разочарованно думал я.– Украл тетрадь? Просто спер, и с концами? Что-то скажет дженераль?» Событие было экстраординарным, и я немедленно позвонил ему.

– Тетрадь пропала!

– Какая? – спросил дженераль.

– Черная! Белая у вас!

– Приезжайте,– спокойно сказал дженераль. Как-то излишне спокойно сказал.

– Когда? – спросил я, ожидая услышать в ответ «немедленно».

– Сегодня. Не суетитесь. Сделайте все свои дела и приезжайте в Планетарий.

Дженераль не спешил. Я был разочарован.

ТЕОРИЯ «ОДНОГО ДЕЛА».

Легко сказать: «сделайте все дела…». Делать все дела не хотелось, и я воспользовался «теорией одного дела». Она гласила (ее однажды изложил мне Войнович, лежа на диване): – Каждый день надо обязательно сделать хотя бы 1 (одно) дело, но сделать его хорошо. Сделал дело – и достаточно. Конечно, если есть охота, можно сделать и два, и три, и много дел, но одно дело в день надо сделать обязательно, второе – можно отложить на завтра. Сделал отдыхай. Теперь прикинь, сколько дел можно сделать за год.

В то утро я быстро и хорошо сделал одно дело, которое давно откладывал: за три минуты уладил конфликт между двумя учеными из бригады математического обеспечения – один из них был травмированным ч-мо (черепно-мозговым), а второй настолько жо… желто-головым, что они никак не могли прийти к общему знаменателю: на какую картину мироздания указывают их вычисления. «Эта проблема была исключительной важности, о ней подробней в своем месте-времени.» Первый (ч-мо) утверждал, что наша Вселенная – «правша», а анти-Вселенная – «левша», и против нее надо действовать зеркальными апперкот-уравнениями, не входя в алгебраический клинч; второй (жо) страшно хохотал, издавал разные другие звуки и настаивал, что обе Вселенные интровертны и чуть ли не гермафродитны, но наша – с мужским знаком, а та – с женским «или наоборот, не помню». Я вот что им сказал: – Если завтра черновая математическая картина мироздания не будет лежать на моем столе, то послезавтра будете докладывать ее (картину) Гуго Амбалу и Хуго Верстаку.

«Оба непримиримых усердно вкалывали весь день, всю ночь и все следующее утро, и к обеду черновая картина мироздания – как йотом оказалось, неверная, зато от нее уже можно было плясать,– лежала на моем столе. Эти три минуты дали нам выигрыш по времени месяца на три, без этих минут ни черта бы мы не успели к светопреставлению.» Потом я помчался в Планетарий по зеленому монорельсу.

БОГ С ЗАКОРЮЧКОЙ.

– Он проявился! – воскликнул я.

– Я знаю,– спокойно ответил дженераль.– Однако вы быстро управились со всеми делами.

– Посторонний Наблюдатель проявился!

– Я знаю.

– Он похитил мою черную тетрадь!

– Это не Он, это я взял вашу черную тетрадь. Вернее, мне ее взяли.

– Вот оно что,– разочарованно сказал я.– Значит, это вы сперли. А я подумал, что Он проявился.

– Вы правы – Он проявился,– сказал дженераль, скорбно вздохнул, вынул из сейфа и положил на стол белую тетрадь в клеточку.– Я прочитал ваши отчеты в белой тетради. Сейчас читаю черную.

– Мои отчеты никто не читал до вас,– сказал я с трепетным чувством начинающего литератора, который нашел своего первого Читателя.

– Вы этим огорчены? – усмехнулся дженераль. Он понял мой трепет.– Вы не правы. На любой текст найдется свой чтец. Есть, есть чтецы! Любой текст кому-нибудь писан, и кто-нибудь обязательно его прочитает. Я очень внимательно прочитал ваши тетради. Вы там себе кое-что позволяете… Но мне было очень интересно. Я искал в ваших отчетах след. Даже отдал их в шифровальный отдел. Какой-то след должен быть. Если Посторонний Наблюдатель действительно существует, он тоже должен заинтересоваться вашими отчетами. Там столько всего для него… интересного. И мы, кажется, нашли его след…

– Прогуляемся? – перебил я.

– Зачем? Куда?

– На крышу.

– Нет надобности. Он проявился, теперь можно не бегать по крышам, хотя и сохранять разумную секретность.

– Разумную? Что это значит по отношению к секретности? – переспросил я.

– Разумная – значит, абсолютная. На крыше ему лучше слышно.

– Кто он? – спросил я.

– Я уже догадываюсь «кто», но мне нужно еще подумать. Вместе с вами. Вы мне поможете подумать. И сформулировать.

Джеиераль вынул из портсигара картонную трубочку, зарядил ее какой-то зеленой травкой и закурил. Его глаза прояснились. Ясно – Корова научил.

– У вас, я слышал, была диверсия? – спросил дженераль.

– Впервые слышу.

– А кто на объекте номер… не помню номер… гвоздь в силовой кабель забил?

– Было такое… Мы расследовали этот инцидент. Гвоздь застрял в толстой резиновой обшивке и не добрался до кабеля. Злоумышленника не нашли. По всей видимости, это какой-то озлобленный мусорщик хотел нам насолить. Спонтанно, стихийно, в состоянии аффекта.

– Возможно, возможно… Но мы не имеем права на такие благодушные предположения. Мы должны предполагать крайнюю ситуацию – это была диверсия. Да, я понимаю, что гвоздь в кабель скорее всего забил озлобленный дурак или неуместный шутник, но я ДОЛЖЕН предположить худшее. Вы должны подозревать всех. ВСЕХ. Посторонний Наблюдатель из эйнштейновской ОТО давно уже здесь, среди нас. С самого начала. Притаился и наблюдает. Он уже и не таится. С него все, как с гуся вода,– все ему относительно, он наблюдает со стороны и даже не из своего вагона. Движущийся вагон для него стоит по отношению к мирозданию, а человек, падающий с крыши, неподвижен по отношению к зданию. Ему наплевать на суициды и на железнодорожные катастрофы. Вы спрашиваете: кто он? Тупоголовый – с виду! – мусорщик? Физик-теоретик из ч-мо? Бессмертный лауреат? Президент д'Эгролль? Кто? Левый крайний нападающий? Кто-то из тренеров? Лобан? Баба Валя и тетя Катя? Доктор Вольф? Шеф-кок Борщ? Я? Вы? Подозревать всех – и себя тоже! Что ему нужно от нас, этому Постороннему Наблюдателю? Фуфайки, что ли? Или его используют, его глазами смотрят на нас из анти-Вселенной, а он и не знает, что является шпионом? Дженераль понизил голос.– Не нужны ему фуфайки. Никто его не использует. Дело обстоит гораздо хуже. Он – Посторонний Наблюдатель. Этим все сказано. Он влияет на события одним лишь своим Присутствием, своим Наблюдением. Если бы Он отвернулся, события без него пошли бы своим – другим! – чередом, и мы бы не знали ни о каком красном смещении, ни о каком ПРОГЛОДЕ. Но Он наблюдает – и этим себя выдает. Как говорится, «в пьянке замечен не был, но по утрам жадно пил холодную воду». Кто устроил нам три технических поражения подряд? Кто заставил нас заняться ПРОГЛОДОМ? Кто забил гвоздь в силовой кабель?