Текст книги "Царь Иоанн Грозный"

Автор книги: Борис Федоров

Соавторы: Олег Тихомиров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 48 страниц)

3 июля всё войско тронулось из Коломны. Иоанн с сердечным умилением молился перед иконою Богоматери, бывшею с Дмитрием Донским во время Мамаева побоища и стоявшею теперь в коломенском успенском соборе. Вместе с двоюродным братом своим князем Владимиром Андреевичем он оставил Коломну и 8 июля прибыл во Владимир, где нашёл архангельского протопопа Тимофея, возвращавшегося из Свияжска с доброю вестью, что цинга там прекратилась. Помолившись у гроба святого благоверного князя Александра Невского, молитвенника перед Богом за землю русскую, Иоанн 10 июля выступил из Владимира и 13-го прибыл в Муром, где был встречен другой радостной вестью, что воеводы князь Микулинский и боярин Данила Романович ходили на горных людей и разбили их, вследствие чего горные люди по Свияге реке вниз и по Волге снова присягнули государю. Здесь же Иоанн получил известие из Москвы, что супруга его с твёрдостью и покорностью Провидению переносит разлуку, что духовенство и народ непрестанно молят Бога о здравии царя и воинства [46]46
  «Будь чист и целомудрен душою, – писал к царю митрополит Макарий, – смиряйся в славе и бодрствуй в печали. Добродетели царя спасительны для царства». «Благодарим тебя, – отвечал Иоанн первосвятителю, – за пастырское учение, вписанное у меня в сердце. Помогай нам всегда наставлением и молитвою. Идём далее. Да сподобит нас Господь возвратиться с миром для христиан!»


[Закрыть]. В Муроме царь-воин молился у мощей святого благоверного князя Петра и княгини Февронии. Отпустив вперёд себя Шиг-Алея, вызванного сюда через стольника Фёдора Ивановича Умного, на судах к Казани с князем Петром Булгаковым и стрельцами, а также князей Юрия Шемякина и Фёдора Троекурова с боярскими детьми и посошными людьми, чтоб они на речках и «ржавицах» (болотах) мосты мостили, Иоанн 20 июля оставил Муром и вслед за войском переехал Оку и ночевал в Саканском лесу, на реке Велетеме, в 30-го вёрстах от Мурома. Царь шёл частым лесом и чистым полем, и везде войско находило обильную пищу: было много всякого овощу «благовонного»; лоси, по словам летописца, как будто сами приходили на убой («яко самозванни на заколение прихождаху»); в реках множество рыбы, в лесу множество птиц. «Егда же приспе пост (успенский) и в ты дни, – продолжает тот же летописец, – не видаху ни птицы, ни лосей». Черемисы и мордва, испуганные многочисленностью русского войска, приходили к царю, отдаваясь в его волю, и приносили хлеб, мёд, мясо, что дарили, а что продавали; кроме того, делали на реках мосты для переправы. На реке Суре государя встретили послы от свияжских воевод и от горных людей и объявили, что бояре – князь Пётр Иванович Шуйский и Данила Романович ходили на остальных горных людей, и теперь уже все без исключения горные люди добили челом и приложились к Свияжскому городу. Иоанн позвал к себе на обед горных людей, обласкал их и объявил, что прощает их народу прежнюю измену, и приказал мостить мосты по рекам и расчищать тесные места по дороге. За Сурою государь соединился с воеводами, шедшими через Рязань и Мещеру. Войско русское встречало на пути своём прекрасные картины природы: с одной стороны, глазам открывались зелёные равнины, холмы, рощи, тёмные леса, с другой – величественная Волга с дикими утёсами, с живописными островами, за нею – необозримые луга и дубравы. Изредка в крутизнах и ущельях показывались чувашские селения. Жители доставляли хлеб и мёд, питьём служила чистая вода. И никто не жаловался. Трезвость и бодрость господствовали в войске. «Хлеба сухого наядохомся со многою сладостью и благодарением... Черемисский хлеб сладостнее калачей обретеся, занеже подвизахомся за отечество», – писал Курбский. Наконец 13-го августа русское войско прибыло в Свияжск. Духовенство с крестами и иконами, князь Пётр Шуйский и боярин Заболоцкий встретили Иоанна во вратах крепости. Он пошёл в соборную церковь, где диаконы провозгласили ему многолетие, а бояре поздравляли его как завоевателя и просветителя земли Свияжской. Осмотрев крепость, государь изъявил благодарность князю Семёну Микулинскому и другим начальникам. Для него изготовили дом, но он не вошёл в него. Сказав: «Мы в походе», – сел на коня, выехал из города и стал в шатрах на лугу Свияги.

Воеводы пришли в Свияжск как в свой дом из долгого и трудного пути: здесь почти каждого из них ожидали домашние запасы, привезённые на судах. Кроме того, сюда наехало множество купцов из Москвы, Ярославля, Нижнего с разными товарами, так что можно было всё достать.

Став под городом на лугу в шатре, царь Иоанн Васильевич начал советоваться с князем Владимиром Андреевичем, с царём Шиг-Алеем, с боярами и воеводами, как ему своим делом промышлять. На совете было решено идти к Казани не мешкая, а к казанцам послать грамоты, что если они захотят без кровопролития бить челом государю, то государь смилуется над ними. Шиг-Алею поручено было написать к родственнику его, новому казанскому царю Едигеру, чтобы он выехал из города к государю, не опасаясь ничего, и государь его пожалует. Сам Иоанн послал грамоты к главному мулле Куль-Шерифмолке и ко всей земле Казанской, «чтоб не стояли за тех, кто начал лихое дело и землю возмутил, и били ему, государю, челом», и он их простит. Эти грамоты были посланы 15 августа, а на следующий день войско уже начало перевозиться через Волгу и становиться на Казанской стороне. 18 августа сам царь переправился за Волгу. Шиг-Алей отправился на судах занять Гостиный остров, а боярин Михаил Яковлевич Морозов повёз огнестрельный снаряд, рубленые башни и тарасы или тараны – осадные машины. Несколько дней шли дожди: реки выливались из берегов, низкие луга обратились в болота. Казанцы испортили все мосты и гати, приходилось вновь устроивать дорогу. К 20 августа всё было готово, и Иоанн переправился за Казанку. Здесь он получил ответ от Едигера: в нём заключалось ругательство на христианство, на Иоанна, на Шиг-Алея и вызов на брань.

Казанцы не захотели мира, приходилось прибегнуть к оружию. Иоанн велел вынимать из судов пушки и устроивать всё, необходимое для начатия осады города. Русское войско стояло в 6-ти вёрстах от Казани на гладких весёлых лугах, расстилавшихся, подобно зелёному сукну, между Волгою и горою, где стояла Крепость. Два дня выгружали пушки и снаряды из судов. Тут явился из Казани перебежчик Камай-Мурза с семью казаками и рассказал, что их поехало 200 человек служить государю, но казанцы, узнав об этом, почти всех перехватили. Про Казань рассказывал, что царь Едигер, мурзы и муллы бить челом государю не хотят и всю землю на лихо наводят, возбуждая во всех злобу против христиан; что съестных и военных запасов в городе много; что остальное войско, которое не в городе, собрано под начальством князя Япанчи в Арской засеке, чтобы не пропускать русских людей на Арское поле и тревожить их постоянными нападениями.

Царь созвал совет, передал речи Камая и рассуждал, как идти к городу. Решено было: самому государю и князю Владимиру Андреевичу стать на Царёвом лугу, царю Шиг-Алею – за Булаком у кладбища; на Арском поле стать большому полку, передовому и удельной дружине князя Владимира Андреевича, правой руке с казаками – за Казанкою, сторожевому полку – на устье Булака, а левой руке выше его. Приказано было, чтобы во всей рати каждый воин приготовил по бревну на тын и каждый десяток воинов – по туру[47]47
  Туры – большие и высокие корзины, плетённые из прутьев; наполненные землёю и поставленные рядом, туры представляли хорошую защиту от стрел и пуль.


[Закрыть]. Отдан был также строжайший приказ, чтобы без царского повеления, а в полках без воеводского повеления никто не смел «травиться», то есть бросаться к городу. 23 августа на рассвете полки заняли назначенные им места. Царь вышел на луг против города и велел развернуть своё знамя: на знамени был Нерукотворённый образ Спасов, а наверху крест, бывший у великого князя Димитрия на Дону. Когда отслужили молебен, царь подозвал к себе князя Владимира Андреевича, бояр, воевод, ратных людей своего полка и обратился к ним с такою речью:

«Приспело время нашему подвигу: потщитесь единодушно пострадать за благочестие, за святые церкви, за православную веру христианскую, за единородную нашу братию – православных христиан, терпящих долгий плен, страдающих от этих безбожных казанцев; вспомним слово Христово, что нет ничего больше, как полагать души за други своя. Припадём чистыми сердцами к Создателю нашему Христу, попросим у Него избавления бедным христианам, да не предаст нас в руки врагам нашим. Не пощадите голов своих за благочестие: если умрём, то не смерть это, а жизнь; если не теперь умрём, то умрём же после, а от этих безбожных как вперёд избавимся? Я с вами сам пришёл: лучше мне здесь умереть, нежели жить и видеть за свои грехи Христа хулимого и порученных мне от Бога христиан, мучимых от безбожных казанцев! Если милосердный Бог пошлёт нам Свою милость, подаст помощь, то я рад вас жаловать великим жалованьем. А кому случится до смерти пострадать, рад я жён и детей их вечно жаловать».

Князь Владимир Андреевич отвечал от лица всего войска:

«Видим тебя, государь, тверда в истинном законе, за православие себя не щадящего и нас на то утверждающего, и потому должны мы всё единодушно помереть с безбожными этими агаряками. Дерзай, царь, на дела, за которыми пришёл! Да сбудется на тебе Христово слово: всяк просяй приемлет и толкущему отверзется».

Вслед за тем духовник царский, протопоп Андрей, благословил крестом Иоанна и всё войско. Царь сел на богато украшенного аргамака, взглянул на образ Спасителя, осенил себя крестным знамением, сказал громким голосом, чтобы все слышали: «Владыко, о Твоём имени движемся!» – и с этими словами двинулся с войском к городу.

Достопамятная осада Казани была первым правильным опытом русских в искусстве брать города, защитники Казани проявили необыкновенное мужество, отчаяние истинно великодушное, так что победа была куплена русскими весьма дорогою ценою. Вот почему осада и взятие Казани, вместе с Мамаевым побоищем, живёт и до сих пор в памяти народа как славнейший подвиг древности, как подвиг вдобавок к тому благочестиво-христианский, которым тысячи христиан были избавлены от мучителей – бусурман.

Казань была сильной крепостью, защищённой самой природой. Участник осады Казани, князь Андрей Михайлович Курбский, описывает местоположение её следующим образом: «Град Казань в великой крепости лежит: с востоку от него идёт Казань-река, а с западу Булак-речка, зело тиновата и непроходима, под самый град течёт и впадает под угольную вежу (башню) в Казань (Казанку)-реку; а течёт из озера, Кабана глаголемого, немалого, которое озеро кончится аки полверсты от града; и лишь только переправиться тую нужную речку, тогда между озером и градом лежит с Арского поля гора, зело прикрытая (высокая, крутая) и к восхождению нужная (трудная). А от той реки около града ров копан, зело глубокий, аж до езерка, речённого Поганого, еже лежит подле самую Казань-реку; а от Казани-реки гора так высока, яко оком воззрити прикро (трудно): на ней же град стоит и палаты царские и мечети зело высокие, мурованные (каменные), ид еже их умершие царие клались; числом, памятамися (помнится мне), пять их».

За высокими крепкими стенами[48]48
  Стены Казани были не каменные, а деревянные: их составляли два ряда огромных дубовых столбов, между которыми была насыпана и плотно убита земля со щебнем.


[Закрыть] с боевыми башнями, окружавшими Казань и окружёнными, в свою очередь, широким и очень глубоким рвом, скрывалось 30 000 отборного войска и 2700 ногаев. Осаждающее войско было до 150 000 человек. Главную силу его составляли стрельцы – постоянное пешее войско, учреждённое впервые царём Иоанном Васильевичем Грозным. Стрельцы были вооружены ружьями и бердышами. При русском войске было 150 пушек.

Всё предвещало, что оборона будет очень упорная.

Когда русское войско подступало к Казани, там всё казалось тихо и пусто: не заметно было никакого движения, не видно было людей на стенах. Многие радовались, думая, что царь казанский от страха бежал с войском в леса; но опытные, бывалые воеводы советовали не вдаваться в обман и иметь тем большую осторожность. Русские обступали Казань. 7000 стрельцов и пеших казаков перешли по наведённому мосту тинистый Булак и, видя перед собою (не более, как в 200 саженях) царские палаты и каменные мечети, лезли на высоту, чтобы пройти мимо крепости к Арскому полю, – как вдруг раздался шум и крик: отворились со скрипом ворота, и 15 000 татар конных и пеших ударили на стрельцов, расстроили и сломили их. Князья Шемякин и Троекуров удержали бегущих, они сомкнулись. На помощь к нашим послано было воеводами несколько боярских детей. Началась горячая схватка. Русские, не имея конницы, стояли грудью, из оборонительного положения перешли в наступательное, бросились на неприятеля, смяли его и гнали до самых городских стен, несмотря на сильную пальбу из города, взяли пленников и медленно отступили, в виду всех наших полков, которые, спокойно идучи к назначенным для них местам, издали наблюдали за этим первым славным делом. При этом особенного удивления заслуживал небывалый порядок: во исполнение царского приказания, бились только те, кому было приказано, – из других полков никто не смел двинуться. Когда все полки заняли назначенные им места, расставлены были шатры и поставлены три полотняные церкви: во имя Архистратига Михаила, Великомученицы Екатерины и преподобного Сергия Радонежского. Ночь прошла спокойно. Но на другой день царю и войску русскому пришлось выдержать сильное, неожиданное испытание: страшная буря сломила шатры и в том числе царский шатёр; на Волге разбило много судов, причём погибло много запасов. Войско упало духом: думали, что всему конец, что осады не будет, что, не имея хлеба, должны будут удалиться со стыдом. Но царь не унывал: он послал в Свияжск и в Москву за съестными припасами, за тёплою одеждою для воинов, за серебром, объявляя твёрдое намерение зимовать под Казанью, если это окажется нужным; ездил днём и ночью кругом города, рассматривая места, где удобнее делать укрепления. Осадные работы шли безостановочно: ставили туры, снабжали их пушками; где нельзя было ставить туров, там ставили тын, так что Казань со всех сторон была окружена русскими укреплениями – ни в город, ни из города не могла пройти весть. Казанцы постоянно делали вылазки, бились отчаянно с защитниками туров, но были постоянно отбиваемы в город. И в этих схватках, по замечанию летописца, всегда падало больше бусурман, нежели русских, в чём последние видели особенный знак милости Божией и получали новое подкрепление для своего мужества.

25 августа лёгкая дружина князей Шемякина и Троекурова двинулась с Арского поля к реке Казанке выше города, чтобы отрезать его от Луговой Черемисы, соединиться с правою рукою и стать ближе к стене. Казанцы сделали вылазку. Князь Шемякин был ранен; но князь Дмитрий Хилков, главный предводитель отрядов, помог ему с детьми боярскими отбросить неприятеля в крепость. Ночью сторожевой полк и левая рука без боя и сопротивления расставили туры и пушки. Стрельцы окопались рвом, а казаки, под самой городскою стеною, засели в каменной, так называемой Даировой бане. Засев здесь, стрельцы и казаки не давали казанцам всходить на стены, снимая их оттуда меткими выстрелами. 26 августа большой полк выступил перед вечером из стана: князь Воротынский шёл с пехотою и катил туры; князь Мстиславский вёл конницу, чтобы помогать ему в случае нападения. Государь дал им отборных детей боярских из собственной дружины. Казанцы ударили на них с диким воплем, а с башен и стен посыпались ядра и пули. В дыму и в огне русские отражали казанцев ружейною стрельбою, копьями и мечами, хладнокровно шли вперёд, втеснили татар в город и наполнили неприятельскими телами мосты. Казаки стали на валу, стреляли до самой ночи и дали время князю Воротынскому утвердить и насыпать землёю туры в 50-ти саженях от рва, между Арским полем и Булаком. Тогда он велел им отступить к турам и закопаться, скрыться под ними. Но темнота не прекратила битвы: казанцы до самого утра выходили и резались с нашими. Отдыха никому не было – ни воины, ни воеводы не смыкали глаз. Иоанн молился в церкви и ежечасно посылал своих знатнейших сановников ободрять сражающихся. Наконец неприятель утомился, и восходящее солнце осветило решительную победу русских. Государь велел петь в стане благодарственные молебны.

27 августа боярин Морозов, прикатив к турам стенобитный снаряд, открыл сильную пальбу со всех наших бойниц (баттарей); а пищальники стреляли в городе из окопов. Казанцы скрывались за стенами, но, желая проведать о положении дел в нашем войске (добыть языка), напали на русских воинов, рассеянных в поле, близ того места, где стоял князь Мстиславский с частью большого полка. Мстиславский подоспел на выручку к своим, обратил в бегство неприятеля и взял в плен знатного улана Карамыша, который был представлен государю. Пленник сообщил, что казанцы готовы умереть и не хотят слышать о мирных переговорах.

28 августа из леса на Арское поле высыпал неприятель многочисленными толпами, напал на русские полки и хотя был отражён с уроном, однако не меньший урон был и на стороне осаждающих. От пленников узнали, что это приходил князь Япанча из своей засеки. После этого Япанча не давал покоя русским своими частыми и неожиданными нападениями, наездами: появится на самой высокой городской башне большое магометанское знамя, и вот Япанча, по этому условному знаку, нападает на русских из лесу, а казанцы изо всех ворот бросаются на их укрепления, и начиналась лютая сеча. Войско наше истомилось от беспрестанных вылазок, от наездов из лесу и от скудости в пище: съестные припасы вздорожали; но и сухого хлеба ратникам было некогда поесть досыта. Кроме того, почти все ночи приходилось проводить без сна, охраняя пушки, жизнь и честь свою. Наконец царь на совете с воеводами порешил отрядить большую силу, чтобы покончить с Япанчею. Воеводою над этим отрядом был назначен князь Горбатый-Шуйский («муж зело разумный и почтенный и в военных вещах свидетельствованный»). Он искусно повёл дело и привёл его к желанному концу. Имея 30 000 конных и 15 000 пеших воинов, князь Горбатый-Шуйский расположился за горами, чтобы скрыть свои движения от неприятеля, и послал отряды к Арскому лесу – завязать борьбу с неприятелем. Япанча со своими наездниками бросился на русских. Последние начали отступать к своим укреплениям. Татары подумали, что русские бегут, погнались за ними, втиснули в обоз и пускали стрелы дождём, а другие толпы, конные и пешие, шли медленно, в боевом порядке, прямо на стан главного русского войска. Тогда князь Юрий Шемякин с полком своим, готовым к бою, бросился на татар из засады. Татары были поражены такою неожиданностью, однако, находясь уже далеко от леса, должны были принять битву. Скоро явился и сам Горбатый-Шуйский с многочисленным конным отрядом; а пехота наша заходила в тыл неприятелю с правой и с левой стороны. Татары обратились в дикое бегство: их давили, секли, кололи на пространстве 15-ти вёрст до реки Килары, где главный виновник победы, князь Горбатый-Шуйский, остановил своего утомлённого коня и трубным звуком созвал рассеянных победителей. На возвратном пути русские очистили лес, в котором скрывались беглецы, и взяли несколько сот пленников. Одним словом, грозный Япанча был совершенно истреблён. Государь обнял вождей, покрытых бранною пылью, орошённых потом и кровью, хвалил их ум и доблесть, благодарил и всех воинов. Затем он велел всех пленных татар (числом 340 человек) привязать к кольям перед нашими укреплениями, чтобы они уговаривали казанцев сдаться. В то же время русские ездили около города и обещали от имени царя жизнь и свободу и всем этим узникам, и самим осаждённым, если они добровольно сдадутся. Выслушав молча это предложение, казанцы пустили град стрел в своих несчастных сограждан, закричав им: «Лучше вам умереть от нашей чистой, нежели от злой христианской руки!» Упорство казанцев привело царя в ярость, он велел всех пленников перебить перед городом.

Хотя царь, видимо, и рассчитывал на долгую осаду, но всё-таки изыскивал всякие способы ускорить взятие города. И вот 31 августа он призвал «немчина розмысла навычного градскому разорению» (то есть инженера, искусного в разорении городов) и велел ему сделать подкоп под Казань от реки Булака между Аталаковыми и Тюменскими воротами. Потом призвал Камая-Мурзу и русских пленных, выбежавших из Казани, и спросил у них, откуда казанцы берут воду. Ему сказали, что есть у казанцев тайник (подземный ключ) в берегу реки Казанки, у Муралеевых ворот (теперь «Тайные» ворота), а ходят к нему подземным путём. Царь сперва приказал воеводам сторожевого полка, князю Василию Серебряному и Семёну Шереметеву, уничтожить тайник, но воеводы отвечали, что этого сделать нельзя, а можно подкопаться под тайник от каменной Даировой бани, занятой уже русскими казаками. Царь послал для этого Алексея Адашева и розмысла, но последнему велел для подкапывания тайника отрядить учеников, а самому надзирать за большим подкопом под город. День и ночь работали над подкопом под тайник целые пять дней; наконец подкопались под мост, куда ходили казанцы за водою; сам князь Серебряный с товарищами вошёл в подкоп и, услыхав над собою голоса людей, едущих с водою, дал знать государю. Царь велел поставить под тайник 11 бочек пороху (зелия), и 4 сентября тайник взлетел на воздух вместе с казанцами, шедшими за водой; поднялась на воздух часть стены, и множество казанцев в городе было побито камнями и брёвнами, падавшими с огромной высоты. Казанцы обмерли от ужаса. Русские отряды стремительно кинулись в пролом. Многие особенно рьяные удальцы ворвались в город с громким криком, «как львы рыкали (по словам летописи), свирепо безбожных татар убивали и множество их положили». Но казанцы очнулись от страха и отразили русских. Царь на этот раз удержал войско от нового приступа. В городе распространилось уныние. Многие думали, что дольше защищаться нельзя. Но более упорные взяли верх, стали копать землю в разных местах и дорылись до нового ключа. Вода в нём была смрадная и вредная: иные болели от неё, пухли; другие воздерживались насколько могли от питья, терпели нужду, но молчали и сражались.

6 сентября был взят с большим кровопролитием острог (укрепление), построенный казанцами в 15-ти вёрстах от города на Арском поле, на горе между болотами, где соединились остатки разгромленного войска наездника Япанчи. Во главе отряда шёл князь Семён Микулинский; с ним были бояре Данила Романович и Захарий Яковлев, князья Булгаков и Палецкий, головы царской дружины, дети боярские; стрельцы, атаманы с казаками, темниковская мордва и горные черемисы, служившие проводниками. Срубленный городнями, насыпанный землёю, укреплённый засеками, острог казался неприступным. Воины сошли с коней и вслед за неустрашимыми вождями, через болото, грязную дебрь, чащу леса, под градом пускаемых на них стрел, без остановки взлезли на высоту с двух сторон, отбили ворота, взяли укрепление в 200 пленников. Тела неприятелей лежали кучами. Взяв острог, воеводы пошли к Арскому городищу, воюя и пожигая сёла. От Арского городища они возвратились к Казани другою дорогою, повоевали всю Арскую сторону, многих людей побили, жён и детей в плен взяли, а христиан многих из плена освободили. Воевали они на 150 вёрст поперёк, а в длину до самой Камы; выжгли сёла и пригнали к Казани в полки множество скота, так что корову можно было теперь купить за 10, а вола за 20 денег. Царь и войско были в большой радости.

Однако опасности в окрестностях Казани ещё не прекратились для русских. Если Арский лес не бросал уже в них стрелы, зато луговые черемисы отгоняли наши табуны и тревожили наш лагерь со стороны Галицкой дороги. Стоявшие тут воеводы правой руки ходили на них и побили их наголову, но опасность новых нападений, заставляя этот полк быть постоянно настороже, утомляла его; сверх того, занимая низкие равнины вдоль Казанки, он более всех терпел от пальбы с крепости, от ненастья и от сильных дождей, весьма обыкновенных в это время года, между тем как суеверие приписывало их чародейству. Князь Курбский говорит, что на городские стены, при восходе солнца, выходили какие-то старцы и бабы и в виду русского войска творили разные чары: «вопили сатанинские слова, махали своими одеждами на русское войско и неблагочинно вертелись», – и тогда вдруг поднимался сильный ветер, собирались тучи (хотя раньше небо было совершенно ясно), лил дождь ливмя, и земля на тех местах, где стояли русские, обращалась в болото. Царю посоветовали привезти из Москвы крест с частицею Животворящего Древа. Когда был привезён этот крест и стали совершать с ним молебствия и крестные ходы, то сила «поганых чар», по словам Курбского, прекратилась. По словам летописца, были и для русских добрые предзнаменования, предвещавшие успех. Набожные люди видели вещие сны: один видел, как святые Апостолы благословляли Казань, где должно было водвориться православие; другому св. Николай Чудотворец повелел возвестить царю, что Казань будет взята. Замечен был некоторыми какой-то чудный свет над городом, поднимавшийся столбами.

Между тем осадные работы продолжались. Дьяк Иван Выродков поставил против Царёвых ворот башню в 6 саженей вышиною, построенную тайно, вёрстах в двух за станом; внесли на неё много наряду, пищали полуторные и затинные (небольших размеров пушки). Стрельцы начали стрелять с башни в город и побивали много народу. Осаждённые укрывались в ямах, копали рвы под городскими воротами, под стенами и рыли норы под тарасами: у всяких ворот за рвами были у них большие тарасы, насыпанные землёю. Выползая из нор, как змеи, они бились беспрестанно, день и ночь, с осаждающими. Особенно жестоко бились они, не давая придвигать туров ко рву. Тем не менее, однако, князь Михаил Воротынский успел придвинуть туры к самому рву, против Арской башни и Царёвых ворот, так что между городскими стенами и русскими турами оставался один ров в 3 сажени шириною и в 7 глубиною. Придвинув туры ко рву, осаждающие разошлись обедать, оставив подле укреплений немногих людей. Заметили казанцы эту оплошность, вылезли изо всех нор и из-за Тарасов и неожиданно напали на туры._ Защитники последних дрогнули и побежали. Но воеводы успели выстроить полки и ударили на казанцев, которые были сбиты во рвы. Русские били их и тут, но они норами убегали в город. Это дело было одним из кровопролитнейших; и хотя туры были спасены, однако это спасение дорого стоило осаждающим, которые потеряли много убитыми и ранеными. Сам князь Воротынский получил несколько ран и спасся от смерти благодаря крепости своего доспеха. В то время как ожесточённый бой кипел против Арской башни, ногаи и казанцы сделали вылазку из Збойлевых ворот на туры передового полка и яртоула. Здесь воеводы были готовы, подпустили неприятеля к турам, ударили на него со всех сторон и поразили без всякого для себя урона.

Уже около пяти недель стояли русские под Казанью, истребив во время вылазок и в городе не менее 10 000 неприятелей, а осада грозила кончиться ещё не скоро. Наступающая осень пугала всех более, нежели трудности осады: все желали скорейшего конца. Видя, что русский огонь не причиняет большого вреда осаждённым, скрывающимся за тарасами, царь велел сделать подкоп под эти тарасы, и как только их взорвут, придвинуть туры к самым воротам Арским и Царёвым. 30 сентября тарасы взлетели на воздух вместе с людьми; брёвнами побило множество народа в городе, остальные обеспамятели от ужаса и долго оставались в бездействии; стрелы перестали летать из Казани. Пользуясь этим временем, воеводы утвердили туры подле Царёвых, Арских и Аталыковых ворот. Наконец казанцы опомнились, выскочили изо всех ворот и с ожесточением напали на русских. В это время Иоанн сам показался у города. Увидав его, русские с новым, удвоенным рвением ударили на неприятеля, схватились с ним в воротах на мостах, у стен, бились копьями и саблями, схватывались за руки. Дым от пушечной и пищальной пальбы покрыл город и сражающихся. Наконец осаждающие одолели, взобрались на стены, заняли Арскую башню, втеснили в самый город. Князь Михаил Воротынский послал сказать Иоанну, что надобно пользоваться удачею и вести общий приступ. Но остальные полки не были приготовлены к этому дню, и, по царскому приказанию, воинов вывели насильно из города. Стены, ворота и мосты были зажжены, а в Арской башне утвердились русские люди. Мосты и стены горели целую ночь, из стен сыпалась земля. Русские воеводы велели своим ратникам на занятых местах заставиться крепкими щитами, а туры засыпать землёю. Татары также работали: ставили против пробитых мест срубы и насыпали их землёю.

На другой день, 1 октября, царь велел наполнить рвы лесом и землёю, устроить мосты и бить из пушек беспрестанно: били весь день и сбили до основания городскую стену. Общий приступ назначен был на следующий день, в воскресенье, 2 октября. Во всех полках ратным людям велено было очистить душу (исповедаться и причаститься) накануне рокового дня. Но прежде решительного приступа царь хотел в последний раз испытать действие мирных переговоров: к городу был отправлен Мурза-Камай с предложением, чтобы казанцы били челом государю; если они отдадутся в его волю и выдадут изменников, то государь простит их. Предложение было отвергнуто. Осаждённые в один голос отвечали: «Не бьём челом! На стенах Русь, на башне Русь – ничего: мы другую стену поставим – и все помрём или отсидимся!» Итак, казанцы сами решили свою участь. Услышав их ожесточённо-отчаянный ответ, Иоанн произнёс: «Премилосердный Боже! Ты видишь моё сердце, что я посылал к ним с предложением мира; они отвергли его и предпочли кровопролитие. А потому да будет эта кровь на них и на детях их!» Решено было взорвать подкопы и всеми силами ударить на город в 3 часа следующего утра. По дорогам царь велел также расставить полки, чтобы не пропускать казанцев, если они вздумают бежать из города.

В ночь с субботы на воскресенье шли приготовления. Из города видели необычайное движение в русском стане, поняли, в чём дело, и тоже готовились к последнему смертному бою.

Занялась заря. Небо было ясное, чистое. Казанцы, готовые к бою, стояли на стенах, русские – в своих укреплениях. Ни с той, ни с другой стороны не стреляли. Время от времени только звучали то там, то сям трубы и бубны, и снова наступала полная тишина. То была тишина томительная, зловещая, словно затишье пред грозой... Царь пред рассветом беседовал наедине со своим духовником, затем стал вооружаться, надевать свой юшмак (доспех), как вдруг ему почудился колокольный звон из Казани. «Слышу, – сказал царь своим приближённым, – звон как будто Симонова монастыря!» Это было принято за доброе предзнаменование. Царь пошёл к заутрене в свою походную церковь. Князь Воротынский уведомил его, что розмысл всё уже приготовил, 48 бочек пороху под город подведено, и мешкать более нельзя ни минуты, потому что из города заметили приготовления. Царь послал возвестить по всем полкам, чтобы все изготовились к бою, отпустил от себя всех воевод по их местам, велел своему полку ждать себя в урочном месте, а сам начал молиться со слезами: «Владыко Христе! Помилуй рабов Твоих. Се пришло время Твоей милости; се время – подай крепость на сопротивных, рабам Твоим, освободи сирых и пленных! Пошли Свою древнюю милость свыше, да разумеют поганые, что Ты – Бог наш, что на Тебя уповая побеждаем! И Ты, о, Пречистая Владычица и Богородица, будь помощница мне и моему воинству! Надеющееся на Тя да не посрамимся в брани Твоими молитвами!»