Текст книги "Третья мировая-в бестселлерах и не только"

Автор книги: Борис Пядышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Annotation

Разве сотрется в памяти народной 22 июня 1941 года? Забудутся ли первые бомбежки и пожарища войны, испытания всех ее 1418 дней и ночей?

И как пережившие хотя бы малую толику этих Испытаний советские люди должны воспринимать сегодня разговоры о новой – третьей мировой войне? Причем разговоры не праздные, а вполне конкретные, ведущиеся языком гигантских военных приготовлений, политических и идеологических кампаний.

Обо всем этом рассказывает в своей книге известный советский публицист-международник, доктор исторических наук Б. Д. Пядышев.

ВСТУПЛЕНИЕ

КАК ЭТО БЫЛО

4 АВГУСТА

НЕЗАЧЕМ РУССКИМ ВОЙНА

«ГОТОВ ВЗОРВАТЬ ВЕСЬ МИР»

ПОЛИТИКА:

ЗОЛОТОЙ ДОЖДЬ

СНАЧАЛА СТРЕЛЯЮТ,

В ДВУХМЕРНОМ

МУДРОСТЬ ИЗ ЗАХОЛУСТЬЯ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В ИЗДАТЕЛЬСТВЕ «НАУКА» ГОТОВИТСЯ К ПЕЧАТИ:

INFO

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

46

47

48

49

50

51

52

53

54

55

56

57

58

59

60

61

62

63

64

65

66

67

68

69

70

71

72

73

74

75

76

77

78

79

80

81

82

83

84

85

86

87

Б. Д. ПЯДЫШЕВ

ТРЕТЬЯ МИРОВАЯ –

В БЕСТСЕЛЛЕРАХ И НЕ ТОЛЬКО

*

Ответственный редактор

В. А. АЛЕКСАНДРОВ

Рецензент

доктор исторических наук

А. Д. НИКОНОВ

© Издательство «Наука», 1985 г.

ВСТУПЛЕНИЕ

Четыре десятилетия минуло после второй мировой войны. Чем дальше в историю уходят события, связанные с этой великой битвой против гитлеровского фашизма, тем глубже понимание беспримерности, величия подвига советского народа в Великой Отечественной войне. На советско-германском фронте решался в основном вопрос, отстоят ли народы свободу и независимость, или над миром возобладает диктат самых мрачных, человеконенавистнических сил, которые могло только породить эксплуататорское общество. Советский солдат одолел, в тяжелейших битвах опрокинул агрессора, добив его в Берлине. Человеческая цивилизация была спасена.

Уроки второй мировой войны учат многому, прежде всего тому, что нельзя допустить нового мирового пожара, который мог бы поставить под угрозу само существование человечества. Отмечая в 1985 г. сорокалетие великой Победы, советские люди, как никто другой, зная цену войне, полны решимости сохранить мир на земле. Выражая волю советского народа к миру, Коммунистическая партия Советского Союза и Советское правительство проводят последовательный ленинский курс на укрепление всеобщей безопасности, разоружение, на устранение опасности термоядерного конфликта. Этот курс встречает признание и поддержку в политических сферах и общественных кругах многих стран, среди народных масс по всей планете.

Приходится вместе с тем констатировать: ныне, четыре десятилетия спустя после последних залпов второй мировой войны, на человечество надвинулись густые предгрозовые облака. Какие ветры несут беду?

«К сожалению, – отмечал М. С. Горбачев – история повторяется. И сегодня – более чем когда-либо – речь идет о бдительности к проискам тех, кто толкает мир к пропасти, на этот раз – ядерной. Надо ясно и в полной мере представлять, откуда в паши дни исходит угроза человечеству. Советский Союз заявляет об этом и с той же силой, что и до войны, предупреждая о грозящей опасности. Говорить об этом приходится еще и потому, что и ныне в ходу злонамеренный миф о «советской военной угрозе», которым столь крикливо пользовался нацизм»^[1].

Милитаристская активность на Западе, сердцевиной которой служит невиданная гонка прежде всего ракетно-ядерных вооружений, сопровождается интенсивным идеологическим натиском, рассчитанным на то, чтобы в повестку духовной жизни нации поставить вопрос о третьей мирровой войне, приучить людей к мысли о ее неотвратимости и даже желательности. Стараются выветрить из памяти людской ужасы, с которыми была связана вторая мировая война, извратить цели и освободительную миссию Советского Союза в борьбе с гитлеровским фашизмом. Это что касается дел недавнего прошлого. Главное же в идеологической кампании военно-промышленного комплекса США – заставить людей потерять правильную ориентировку в вопросах войны и мира, внушить им, что война, в том числе термоядерный конфликт, является, мол, столь же нормальной и приемлемой перспективой, как и мирное развитие. Более того, она может быть даже желательной, ибо «есть вещи похуже войны». Пытаются убедить американцев, что им-де незачем страшиться ракетно-ядерной схватки, если она и будет фатальной. Пусть страшатся другие.

Расчеты на безопасный для США вариант третьей мировой войны, надежды выиграть ее не остаются уделом лишь фанатиков-антикоммунистов, они излагаются не только в бестселлерах и научных изысканиях отдельных политиков, ученых или литераторов. Такого рода иллюзии – в самой официальной политике Вашингтона. Громкоголосы за океаном пророки третьей мировой…

Вот почему в нынешней обстановке, когда на Западе с легкостью стали говорить о третьей мировой войне, важно помнить уроки второй мировой войны, держать в памяти то, как она началась и чем кончилась, ибо опыт прошлого немало может сказать о предстоящем.

Вот почему в наши дни особую актуальность имеет знание конкретных источников военной опасности – насколько глубоко милитаризм пророс в политике, экономике и идеологии, каковы те силы, круги и группировки в Америке, рвущиеся к мировому господству, кто эти пророки третьей мировой…

КАК ЭТО БЫЛО

22 июня 1941 г. вытянулось долгим днем. Началось оно войной, и, пока ночные сумерки, проплыв своим неспешливым ходом над всей Россией, дошли до литовского города Каунаса, минуло немало времени.

Солнце не торопилось уйти в этот самый длинный астрономический день года. Большая часть огромной страны еще не встревожилась взрывами, инерция мирной жизни не была прервана враз, яркое и долгое солнце воскресенья было кстати людям, еще никто не подозревал, что в миру живут последний денек.

В пограничной кромке и за ее пределами, куда доставали моторы германских самолетов, светило то же солнце, но уже не оно, а взрывы слепили глаза, закрыв их навеки первым тысячам из двадцати миллионов советских людей, унесенных войной.

Война объявила себя в Каунасе без замедленья, хотя в город сразу не вошла, не дав потому людям разобраться, что это был за грохот, который поднял их ни свет ни заря. В окна ничего не было видно, только занимающееся первым светом небо.

– Верно, опять танки на Зеленой горе, – сказала мать, когда мы сгрудились у окна, и, помолчав, добавила – Не сегодня-завтра начнется.

Она ошиблась. Уже началось.

Грохот стих, рассветное безмятежье, всколыхнутое им как камнем вода в колодце, скоро устоялось, снова сомкнувшись над городом. Успели заснуть, когда позвонил отец.

– Немцы перешли границу. Нет, не танки, это они разбомбили аэродром. Нужно быстро собраться и уезжать. Сейчас к вам приедут помочь. Увидимся у поезда.

Приехал военный, служивший вместе с отцом в войсках. Ничего из вещей брать нам было не велено, отлучка из дому предстояла всего на несколько дней – поживем пока на даче под Вильнюсом.

Сестра сняла с руки часы, которые ей накануне подарили родители, и аккуратно положила на стол в своей комнате. Часы, да еще иностранной марки, были для нее – девочки, приехавшей в Литву из Сталинграда, невидалью, пусть они полежат эти дни тут, неровен час, побьются в дороге. Так и остались они на столе.

Отца у поезда мы не увидели. Ни в тот день, ни потом. Только через три месяца беспутица войны с ее самыми невероятными ситуациями сделала счастливый для нас излом, дав несколько часов повидать отца.

В городе никакого секрета не было в том, что Германия нападет на Советский Союз. Этого ожидали со дня на день. Все чаще людей вспугивали учебные тревоги, к ним, впрочем, быстро привыкли. В школьном дворе открыли бомбоубежище, но только на один класс. Остальные же, когда завывала сирена, весело рассыпались среди могильных памятников соседствовавшего с русской школой кладбища. Однажды в школе раздали большие военные плакаты в картинках. Достался о том, как мыть и скрести лошадей в кавалерийских конюшнях. Плакат повесили дома: лошади статные и сильные напоминали о славной коннице-буденнице, которая, думали, и сейчас поспорит с броней на колесах.

Видно, по какому-то соглашению в город приехали на огромных грузовиках германские солдаты, то ли что-то забрать, то ли вернуть. В доме неподалеку от школы был их штаб, в окнах вывесили большие знамена со свастикой и портреты Гитлера. На время в магазинах пропала вкусная литовская колбаса и копчености, германцы все это скупили, забив свои грузовики. Солдаты ходили по городу группами, крепкие, дороги никому не уступали, шли как клин на Чудском озере. Я смотрел на своего отца – совсем не слабее.

На пионерских сборах и просто на переменах между уроками пели вслед за взрослыми:

Если завтра война,

Если завтра в поход,

Мы сегодня к походу готовы.

Не сложилось быть готовым сегодня, тогда как враг изготовился уже вчера. Из-за границы, а она была рукой подать, в нескольких десятках километров, давно несло железом. Там уже таились 190 германских дивизий с общим числом 5,5 млн. человек, 37 тыс. танков, 5 тыс. самолетов и тьма-тьмущая другой техники. Граница была вспорота ножевым ударом армий группы «Центр» под командованием генерал-фельдмаршала Ф. Бока, которые, пройдя с юга через Каунас и Вильнюс, отвернули на Минск. Выше оборону резала, целясь с литовского плацдарма на всю Прибалтику и дальше на Ленинград, группа армий «Север» под началом другого генерал-фельдмаршала В. Лееба. В боях с ними и затерялась воинская часть отца, 37-летнего майора с двумя шпалами на петлицах, для которой, вернее, для горстки оставшихся в живых, передышка наступила только под Великими Луками.

Сорок лет спустя была возможность посмотреть подшивки германских, английских, американских газет за июнь 1941 г. Странное дело, неизбежность нападения Гитлера на Советский Союз, которая чувствовалась и виделась, в мировой прессе не очень-то проглядывалась, Гитлеру удалась глобальная дезинформация, он заставил думать, что основные военные действия 1941 г. продолжатся против Англии, в Средиземноморье, на Ближнем Востоке. Главное же для него, сутью его сумасшедшей доктрины был поход на Восток. Занавес над периферийными военными театрами, включая английский, полагал он, можно будет опустить без труда, когда он того пожелает, между делом.

18 июня 1941 г., среда.

Стокгольм. Шведское телеграфное агентство: «Вся Англия похолодела, задаваясь вопросом: где Гитлер ударит завтра? Положение Британии становится хуже день ото дня. До сего времени военные действия против нее велись на чужой территории. Массированные передвижения германских войск в последние дни по всем фронтам ясно показывают, что вскоре германская пехота вступит на английскую землю».

Берлин. Германское телеграфное агентство: «Правительство рейха выразило возмущение переданной заместителем госсекретаря США Ч. Уэллсом посольству Германии нотой с требованием закрытия всех германских консульств, а также представительства агентства «Трансоцеан», германских железнодорожных и туристических бюро в США».

Рим. «Джорналс д’Италиа»: «Блокируя германские и итальянские представительства в США, американские поджигатели войны открыто объявили экономическую войну силам Оси. Италия встретила это с абсолютным спокойствием».

19 июня 1941 г., четверг.

Берлин. Германское телеграфное агентство: «Вчера вечером в 11 часов в Анкаре германский посол и министр иностранных дел Турции подписали договор о дружбе между Германией и Турцией».

Виши. Адмирал Дарлан с призывом по радио к французам, сражавшимся в Сирии в рядах генерала де Голля: «Еще не поздно признать свою ошибку. От имени маршала Петена, который готов вас простить, я призываю вас перейти на эту сторону огневого рубежа к своим братьям. Де Голлю и другим вашим предводителям не будет снисхождения. Они понесут суровое наказание».

Вашингтон. «Ассошиэйтед пресс»: «Министр финансов США Моргентау сообщил журналистам о начале переговоров с представителями СССР о размораживании советских авуаров в Америке в соответствии с решением президента Рузвельта».

20 июня 1941 г., пятница.

Берлин. Германское телеграфное агентство: «Посольству США в Германии вручена нота с требованием, чтобы чиновники американских консульств и бюро «Америкой экспресс компани» были отозваны из Германии, а также Норвегии, Голландии, Бельгии, Люксембурга, из оккупированных областей Франции, Сербии, Греции».

Нью-Йорк. «Нью-Йорк таймс»: «Военные действия в Северной Африке доказывают, что английские военно-воздушные силы, несмотря на все старания, не в состоянии действовать в тех же размерах и с такой же эффективностью, как и германские».

Москва. СЕП: «На Всесоюзной сельскохозяйственной выставке этого года демонстрируется 400 сельхозмашин различных видов. 60 из них – совсем новые конструкции, которые осенью впервые выйдут на поля».

21 июня 1941 г., суббота.

Рим. «Джорпале д’Италиа»: «Предстоящая неделя может принести сенсационные события».

Берлин. Германское телеграфное агентство: «Окончательный план уничтожения Англии готов».

В Москве английский посол Стаффорд Кирппс срочно запросил о встрече с И. В. Сталиным. Не спеша, паузами подчеркивая значимость говоримого им, посол стал читать личное письмо Черчилля: «Я располагаю достоверными сведениями от надежного агента, что, когда немцы сочли Югославию пойманной в свою сеть, то есть после 20 марта, они начали перебрасывать из Румынии в южную Польшу три из своих пяти танковых дивизий… Ваше превосходительство легко поймет значение этого факта».

Сталин понимал. Растолковывать азбуку ему было не нужно. На столе кремлевского кабинета лежали донесения из посольств и от резидентов о том, что Берлин скрытно и в больших масштабах стягивает к границе СССР ударные части своей армии. От Рихарда Зорге из Токио, Владимира Заимова из Софии и других советских разведчиков шли тревожные сообщения, назывались сроки начала «плана Барбароссы».

Взгляд пришелся на большой глобус, стоявший в кабинете. Над континентальной Европой, которую к тому времени впору было окрасить в коричневый цвет, не занятых фашистами мест оставалось всего ничего – держалась Англия, припаленная, однако, Дюнкерком и налетами люфтваффе. Соединенных Штатов видно не было, затаились по ту половину шара. Куда повернут англичане, если дело дойдет до дола, под какие ветры они подстроятся? И стронется ли с места североамериканская держава или, как и в первую мировую, будет до конца отсиживаться за горизонтом, чтобы потом стать выше других?

Информация Черчилля о переброске германских танков к советской границе, конечно же, была важной. Еще важнее был тон и сама суть послания. Впервые английский премьер-министр заговорил языком порядочного человека. Что ж, если Черчилль о сотрудничестве всерьез, Москва к этому готова давно.

Посол Криппс вышел из кабинета, на Ивановской площади перед Царь-пушкой его ждал автомобиль. Добираться до посольства было недолго. «Роллс-Ройс» выехал через Боровицкие ворота, поднялся через Каменный мост на ту сторону Москвы-реки, где на Софийской набережной окна в окна с кремлевскими дворцами и поныне стоит посольство Соединенного королевства Великобритании и Северной Ирландии. Несколькими днями позже Черчиллю доложили шифровку посла Криппса, в которой тот излагал свои впечатления от кремлевских встреч. Прочитав ее, премьер сказал:

– Советское правительство знает о грозящей ему опасности, а также о том, что мы нуждаемся в его помощи.

Надо бы начать поворачивать руль к сближению, Гитлер-то рядом, но дружбы с Россией все не получалось. У Англии нет друзей, есть только интересы, а большевистская Россия никак не вписывалась в интерес. Несколько месяцев назад – летом 1940 г. – опять распалились английские буржуа, на этот раз из-за Прибалтики. Как не укладывалось у них в голове, что литовцы, латыши, эстонцы могут настоять на своем праве воссоединиться с СССР, с народами которого связана вся их прошлая судьба. В Лондоне было объявлено о политико-экономических санкциях против Советского Союза, наложен арест на золотые авуары прибалтийских республик в английских банках, захвачено более 20 латвийских и эстонских судов, находившихся в английских портах. Лорд Бэкстон увлек полпарламента своим требованием заключить мир с Германией и снова ополчиться против русских коммунистов. Недвусмысленные сигналы из Берлина шлет заместитель Гитлера по партии Рудольф Гесс. Пришло агентурное донесение о том, что он собирается тайком вылететь в Англию для переговоров о мирном соглашении.

До самого последнего дня в Лондоне ловчили, отдаляя неизбежное – союз с Россией для отпора безжалостной нацистской агрессии. Вечером 22 июня Черчилль выступил по радио.

– Англия будет на стороне СССР в советско-германской войне, ибо этого настоятельно требуют ее высшие национальные интересы.

Только позднее узнали, что по радио выступал не сам Черчилль. Текст обращения к нации зачитал английский актер, искусно подделываясь под голос премьер-министра. Что же касается боевого англо-советского сотрудничества в трудные годы войны, оно было без подделки. 22 июня 1941 г. Черчилль принял самое правильное решение за всю свою долгую жизнь британского политика.

Совсем мало знали об Америке. К американцам теплились смутные симпатии. Американскую деловитость призывали соединить с русским революционным размахом. Чувствовалось, что эти внешние, неосознанные симпатии были взаимными. Американцам была понимаема огромная Советская страна, занятая, как когда-то и сама Америка, первооткрывательством, не сравнимым ни с чем социальным переустройством. Москвичи проходили мимо посольства США на Манеже, думая, что если в надвигающейся войне будет союзник, то им прежде всего может стать Америка.

За стенами этого едва ли не самого лучшего из числа новых зданий в Москве прикидывали по-другому. Посол США Штейнгардт играл в жесткую политику. О советско-американских отношениях «нельзя сказать ничего хорошего» – эту выдержку из доклада Советского правительства на VII сессии Верховного Совета СССР он направил в Вашингтон шифровкой, про себя думая, что многим там такое положение дел с Россией придется по душе.

Эмоции по поводу прибалтийского вопроса здесь, на Манеже, были совсем не тише, чем в английском посольстве по ту сторону Кремлевского холма. Дж. Кеннан и двое-трое молодых дипломатов, работавших в ту пору и посольстве США в Москве, не очень твердыми голосами советовали не горячиться так по поводу вхождения Литвы, Латвии и Эстонии в СССР. Но кто же их, зеленых, послушает. Штейнгардт со снисходительностью умудренного метра пожелал им и далее не скупиться на воображение.

– Но запомните крепко, коммунизм – враг, его надо сдерживать больше, чем любую другую опасность. Придет ваше время, вы станете послами, вам придется действовать так же.

Д. Кеннан запомнил. После войны он стал послом США в Москве и действовал точно в соответствии с этой схемой. В последующие годы этот здравомыслящий дуайен американской дипломатии не раз удивлялся, ol-кой же это гипноз окутал его так, что он за короткое время наделал в Москве столько антисоветских глупостей в духе «холодной войны» и был объявлен персоной пон-грата.

Прибалтийским вопросом в Соединенных Штатах постарались еще более затянуть «моральное эмбарго» против СССР, объявленное в декабре 1939 г. В американских банках были заморожены фонды *грех прибалтийских республик, задержано, а попросту говоря присвоено, золото, принадлежащее им. Уже в наши дни в Вашингтоне – «дожевывали» это ворованное золото, организуя на пего антисоветские козни.

В Берлине решенным делом считали намерение свести окончательные счеты с британцами, с конвейеров японских заводов сходили бомбы, которые вскоре полетят в американские корабли, а в Вашингтоне все маялись, нельзя ли поладить с Гитлером, сторговаться с Осью, да так, чтобы се агрессивное жало было направлено прежде всего против России. Пока не грянул гром, в Вашингтоне и Лондоне и не думали, что надо бы соединиться с Советским Союзом, ибо иначе не покончить с фашистским разбоем. Гром грянул в воскресное утро.

22 июня 1941 г., воскресенье.

Берлин. 5.30 утра, рейхсминистр Геббельс по радио с воззванием фюрера: «Германский народ, национал-социалисты! Я решил сегодня вложить судьбу Земли и будущее рейха в руки наших солдат. Да поможет бог в нашей судьбоносной борьбе».

Москва. Московское радио: «Внимание! Говорит Москва! Сегодня в четыре часа утра без всякого объявления войны германские вооруженные силы атаковали границы Советского Союза. Началась Великая Отечественная война советского народа против немецко-фашистских захватчиков. Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!»

23 июня 1941 г., понедельник.

Берлин. Германское телеграфное агентство: «Фронт, крестового похода» против большевизма составляет по прямой линии с севера на юг 2400 км».

Виши. Агентство «Гавас»: «Политические наблюдатели при правительстве маршала Петэна расценивают поход Германии против России как возвращение к доктрине, Майн кампф». Суть этой доктрины Адольфа Гитлера состоит в том, что рейх должен повернуть свои взоры от запада к востоку».

Токио. По данным военных экспертов, Германия может бросить против России 8 млн. солдат и 15 тыс. самолетов, тогда как Россия может выставить 6 млн. солдат и 7 тыс. самолетов, из которых 2 тыс. вынуждены держать на востоке.

24 июня 1941 г., вторник.

Вашингтон. Заместитель госсекретаря США С. Уэллс: «Подлое нападение Германии на Советский Союз доказывает, что правительство рейха не имеет представления о чести».

Нью-Йорк. «Нэшнл бродкастинг компани»: «В Москве вчера была объявлена первая воздушная тревога, которая длилась 25 минут. Группы молодежи из «Осоавиахима» и другие добровольцы занимают посты в различных пунктах города. Многие носят через плечо противогазы».

25 июня 1941 г., среда.

Вашингтон. Президент Рузвельт: «России будет оказана вся возможная помощь».

Стокгольм. Агентство «Гавас»: «В захвате старой крепости Каунаса на Немане вместе с германскими войсками участвовали литовские антибольшевистские группы во главе с воспитанником германской военной школы, бывшим начальником Генерального штаба генералом Райцикусом. Вчера в 13 ч 40 мин радио Каунаса передало и прокламацию, кончающуюся словами: «Да здравствует дружба с третьим рейхов! Да здравствует фюрер!»».

Нью-Йорк. «Ассошиэйтед пресс»: «Первая бомбардировка, которой германская авиация подвергла Ленинград, по силе равна десятку больших налетов на Лондон».

26 июня 1941 г., четверг.

Мадрид. «Арриба»: «Необъятная русская держава, с которой Наполеон в 1812 г. не сумел справиться, не составляет трудности для Гитлера в 1941 г. Германо-советская война будет завершена в пользу третьего рейха еще до начала осени».

Нью-Йорк. «Нью-Йорк дейли мейл»: «Нет оправдания заявлению президента Рузвельта о помощи России. Если Сталин победит, Европа станет коммунистической. Хотим ли мы, чтобы Великобритания стала коммунистической?».

27 июня 1941 г., пятница.

Москва. Сводка о ходе военных действий: «После тяжелых оборонительных боев линия фронта переместилась на 200 км на восток».

Москва. Агентство «Рейтер»: «В Москве введен комендантский час от полуночи до 4 часов утра. Въезд в город только по пропускам».

Рим. Агентство «Стефани»: «Муссолини, прибыв к месту на самолете, пилотируемым им самим, принял парад первой мотодивизии, отправляющейся на советский фронт. Обращаясь к солдатам, дуче воскликнул, что, воюя с Россией – смертельным врагом цивилизации, они покроют себя славой, невиданной со времен Ромула и Рема».

28 июня 1941 г., суббота.

Берлин. Германское телеграфное агентство: в то время как Германия, Италия и некоторых другие государства прямо объявили войну СССР, многие страны – Испания, Финляндия, Норвегия, Голландия, Португалия и другие заявили о желании участвовать в европейской войне против Советской России путем посылки на фронт добровольческих соединений.

Нью-Йорк. «Нэшнл бродкастинг систем»: «Взятие Минска – ключа к Москве – произвело сильное впечатление на американские военные круги. Для всего мира теперь нет сомнения в германской победе в этом монументальном походе».

Берлин. Германское телеграфное агентство: «Освобождение Литвы от большевиков даст большие выгоды для германского хозяйства. Для него особый интерес будет представлять лесная промышленность Литвы и вывоз сырой кожи. Мемельская область Литвы уже была причислена к рейху в 1939 г.».

Звуки войны сопровождали пас от Каунаса, но лица ее мы еще по-настоящему не видели. Увидели в Вильнюсе. На этот город, только что ставший столицей Литовской ССР, с самого утра, не особенно разбираясь, где военные цели, а где просто жилые дома, посыпались бомбы.

Поезд кое-как подошел к вокзалу. Ему бы подраздать пары, взять верхнюю скорость да выскочить из города. Но нет. Вагоны остановились, мы вышли на перрон. Никто пас, конечно, не встречал, немыслимо это было, и никогда после не было претензий к тому человеку, который должен был прийти встретить и не пришел. Город был в войне.

Скорее всего, жизни стоила бы эта поездка на дачу, отстань мы от поезда. Спасибо, подбежал военный, видно из вокзальной комендатуры. В руке он держал в огромной деревянной кобуре маузер – как в фильмах о Котовском и Пархоменко. Что-то он громко кричал, тыкая кобурой в небо, а потом, взяв детей в охапку, затолкал снова в вагон. Места наши были, понятно, заняты, и на долгие дни вперед. И столом, и кроватью стали чемоданы и узлы в вагонном проходе.

Когда поезд тронулся и круговерть немного спала, прослышали, а потом и увидели пассажира, какого может быть больше и не случалось в наших беженских поездах» Через два купе нижняя полка была как ширмой опоясана брезентом, за которым лежал немец.

Это был раненый фашист-летчик, сбитый под Вильнюсом. Его везли куда-нибудь подальше в тыл, чтобы там определить, что с ним делать. Может быть, это был один из самых первых пленных, завоевателей России, которых потом советские солдаты десятками и сотнями тысяч брали под Сталинградом, Курском, в Белоруссии. Но «кольца» и «котлы», бесславный марш по московским улицам многих тысяч пленных гитлеровцев были потом.

А сейчас это был один-единственный пленный немец среди женщин и детей, спасавшихся от более удачливых его собратьев-убийц. Немец лежал на полке, а рядом, притулившись на краешке, сидел охранявший его солдат. Поначалу солдат никому не разрешал заглядывать за брезент, но потом смягчился. Рана у немца была, видно, не весть какая большая, стонать он не стонал, вид у пего был перепуганный.

Злости к нему не было. Не успела она еще накипеть. Проехали несколько часов, несколько горевших поселков вдоль дороги, и солдат, достав из вещмешка еду, половину стал есть сам, а половину сунул за брезент. Солдату протянули кусок батона и колбасу. Снова половину он сунул за брезент. Ни у кого вокруг это не вызывало протеста. Вроде так и надо: немец, мол, он тоже человек.

Только пожилая женщина в углу, опуская лицо в шерстяной платок, негромко сказала:

– Он вас бомбами, жжет и убивает, а вы ему колбасу.

Злость, а с ней и ненависть пришли скоро.

На какой-то станции на следующий день с земли крикнули в наш вагон:

– Пленный здесь?

Немца ссадили, а та самая пожилая женщина в платке полуспросила солдата:

– Брезент-то не позабыл взять?

Солдат уже почти с земли – в дверном проеме была видна только его голова да ствол трехлинейки со штыком – ответил:

– Да пусть останется вам, гражданка.

– Да мне-то зачем, только бы доехать до Минска, а там я дома.

– Ну все же, может, сгодится, – с этими словами солдат исчез вовсе, и не зная, каким горьким пророком он стал.

Дальше ехали медленно, с частыми остановками. Километров за сто от Минска наш поезд, встав в хвост другим эшелонам, застрял, можно было судить, надолго. К нему в конец подстроился еще один товарняк. По людям пронеслось, что путь впереди разбомбили.

То, что скоро прилетели немцы, не было неожиданным. Редкие полдня в дороге проходили без того, чтобы они не появлялись в небе, то на восток, то возвращаясь. На этот раз, однако, их было слишком много, много было и вагонов, бездвижно стоявших на земле.

Люди побежали прочь от поезда в поле. Кто сколько успел, пока самолеты, сделав большую дугу, пошли на эшелоны. Мы отбежали довольно далеко и сбились в ложбинке под деревьями. На землю упали одновременно со взрывами бомб, словно ими поваленные, хотя это были еще не наши бомбы, они рвались у передних эшелонов.

Пришли и наши бомбы. Грохот, огонь, а сверх всего – страх вдавливал в землю. Но все же в какие-то мгновения, помимо воли, глаза смотрели в небо. Видно было все. Подлетела очередная волна самолетов. От каждого из них отрывалось по несколько бомб. Видно было, куда они летят, куда упадут. Одна такая пригоршня пошла на пас. Первая из бомб вонзилась в вагон позади нашего. Сначала она прошла его сверху вниз рвущим уши стоном, а потом – снизу вверх ослепляющим даже закрытые глаза пламенем. Вторая упала совсем рядом, как раз посредине между поездом и нашей ложбинкой.

Это сейчас люди настолько свыклись с газетными сообщениями о сверхоружии, что, говоря о бомбах меньше чем килотонна или мегатонна, в голову их не берут. А тогда были бомбы как бомбы. На пашу долю достались небольшие, но и их хватило чрез меру. Потом уже, много спустя, спрашивали друг друга, помнит ли кто, что было сразу после взрыва. Никто, ничего. Только взрыв. Он никого в нашей группе, к счастью, не побил, не поранил, но в каждом поселил страх. Даже придя в себя, боялись поднять голову, боялись пошевелиться, чтобы узнать, целы ли руки-ноги.

К вечеру люди потянулись из укрытий к поезду, к нему возвращались как к родному дому. Несколько вагонов отгорело в золу. Но оказалось, что, пока пассажиры таились в ложбинках и оврагах, отважно действовали железнодорожники и невесть откуда взявшиеся красноармейцы, тушившие огонь, не давая ему перекинуться на нетронутые вагоны. Красноармейцы же собирали убитых и раненых.

У нашего вагона на брошенном на землю брезенте лежала пожилая женщина в платке. Ее родственницы и сопутчицы уговорили бойцов не хоронить ее в поле, как всех убитых, а довезти до дому, до которого оставалось всего ничего. Красноармейцы внесли в вагон и положили на полку. Оказалась она той самой, на которой вчера ехал пленный немец. Полку снова отгородили брезентом, он, солдат, угадал – сгодился.

Так прошли первые из 1418 дней Великой Отечественной войны.

С ровесниками, которые в 1941 г. ходили в первый класс, да, может быть, прибавить сюда ребятишек на год-два помоложе, кончается то поколение, которое сохраняет осознанную память о начале войны. Так сказать, последние свидетельские показания. Дальше шли уже несмышленыши, которые, впрочем, раньше, чем научились читать-писать и видеть дальше мамкиного подола, знали, что впереди всех бед идет фашист.