Текст книги "Не проходите мимо. Роман-фельетон"

Автор книги: Борис Привалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Фельетон девятый. Соловьиный свист

Можаев нагнал своих друзей почти у самого пруда. Вид у него был сконфуженный.

– Наш Юрий Холмс, кажется, потерпел здоровисенькое поражение, – съязвил Мартын.

– Упустил… – вяло ответил Юрий. – Чорт бы побрал эти серийные поросячьи маски!

Со стороны пруда слышались залпы смеха. Плотное кольцо зрителей окаймляло водоем.

– Цирк на воде! – кричали мальчишки. – Ну и комик!

Зрелище, которое пользовалось таким успехом, было действительно смешным. В центре пруда, качаясь, как пресспапье, плавал небольшой плот. На нем, с трудом удерживая равновесие, балансировал долгогривый молодой человек в клетчатых штанах. В одной руке он держал штиблеты-босоножки, в другой – ракетную гильзу. Электрики, не разобравшись, в чем дело, направили на пруд прожекторы. Лицо молодого человека на плоту было бледно, как очищенная репа.

– Альберт! – воскликнула Вера. – Боже мой! Что случилось, Бертик?

– Вот сейчас начнется самый цирк, – сказал кто-то из зрителей. – С берега будут задавать вопросы, а тот водяной комик станет отвечать в куплетной форме!

Но потомок именитого литератора, услышав свое имя, вздрогнул и неосторожно переступил ногами. Плотик закачался еще активнее и одним краем ушел под воду.

– Папа! – пискнул Альберт, отчаянно взмахивая босоножками.

Зрители засмеялись: они принимали борьбу Бомаршова со стихией за хорошо отрепетированный номер.

– Эх, пропустили вы начало! – сказал сосед Благуши. – Он уже и на четвереньках ползал и сандалиями, как веслами, загребал.

– Это кошмарно… – сжимая Надину руку, всхлипывала Вера – Он тонет, а все хохочут… Его спасать надо!

– Пять шестых земного шара – вода, – философски изрек Юрий, – но человек вспоминает об этом только тогда, когда начинает тонуть.

– Спа…па-па…сите! – донесся с пруда жалобный вопль. – Папа!

– Милиция идет! – закричали мальчишки.

Среди Поросят и Чайников замелькали белые фуражки блюстителей порядка. Сержант расспрашивал с помощью рупора Альберта:

– Фамилия? Место жительства? Год рождения? Под судом и следствием не состояли? Отвечайте, гражданин!

– Бомаршов его фамилия! – сказал Юрий. – Литераторов сын. Спасать ребенка надо, а не разговаривать.

– Что ж я, прямо так, при всей форме, и полезу в воду? – удивился милиционер.

Другой блюститель порядка, услышав фамилию Бомаршова, крикнул уже почтительно:

– Продержитесь еще маленечко, товарищ, сейчас все будет в полном порядке.

– Но он же утонет! – простонала Вера, заламывая руки. – Он такой хрупкий, он такой неприспособленный! Неужели здесь нет настоящего мужчины? Что же все смотрят? Плывите к нему кто-нибудь! Юрий, мне говорили, что вы бывший моряк…

Но прежде чем Можаев смог ответить, Мартын сбросил свою двухцветную спортивную куртку, тренировочные брюки, сандалеты на гуттаперчевом ходу и сдал очки Юрию на хранение.

– Купаться здесь воспрещается! – закричал милиционер, бросаясь к Благуше. – Гражданин! Вы нарушаете постановление горсовета от двадцать восьмого апреля…

– Он командировочный, – сказал Юрий, – поэтому имеет правоте знать здешних указов!

Мартын, кинув на Надю взгляд героя, легко вскочил на цементную лягушку и бросился в воду.

Публика бурно зааплодировала и тут же разразилась хохотом. Благуша показался из воды, потирая ушибленную голову: пруд был ему лишь по пояс.

Мартын зашагал к плоту. За ним, как за Гулливером, тянулись ниточки водорослей и целая армада каких-то листьев, похожих на игрушечные кораблики.

Альберт затих и тупо глядел на приближающегося Благушу.

– Сидеть смирно! – приказал Мартын, вылавливая из воды веревку. – Поехали, хлопче!

Юрий не удержался и, расчехлив свою «лейку», щелкнул несколько кадров.

– Потом подарите мне один снимок, – сказала Надя, – для семейного альбома. Мама вам будет очень благодарна!

Отфыркиваясь и похлопывая себя по плечам, Благуша вылез на сушу. Альберт, уже успевший надеть свои босоножки, ждал, когда плот накрепко привяжут к берегу. Мартын не выдержал, схватил Бомаршова за шиворот, приподнял, встряхнул его, как градусник, и поставил на землю.

– Ты простудишься! – заботливо сказала Вера. – Немедленно поезжай домой! Боже, Альберт, как ты меня напугал!

– Насморка я не боюсь, – сказал Альберт, поглаживая свои крысиные усики.

– Ты такой храбрый, Бертик, – сказала Вера, смотря на Бомаршова влюбленными глазами.

– Скажите, а вы не были водолазом? – спросила Надя Мартына. – Вам полагается медаль «За спасение утопающих». Об этом должна похлопотать Вера.

– Говоря откровенно, похлопотать должны и вы, Надя, – не выдержал Юрий. – До того как Мартын увидел вас, он столь героических поступков не совершал.

И кто знает, какой бы оборот принял этот обмен мнениями, если бы около них не раздался официальный голос:

– Простите, гражданин! Я вас предупреждал: купаться в пруду нельзя! Прошу уплатить штраф!

– За что? – удивился Юрий. – Один из всех рискнул броситься на спасение, а вы его же и…

– Большинство граждан – местные жители, – сказал милиционер, – они знают, что утонуть в этом водоеме невозможно.

– Тогда и Альбертика штрафуйте, – сказал Мартын добродушно, – в компании как-то веселее.

– Я не купался, я тонул! – возмутился Альберт. – И кроме того… кроме того… у меня из кармана выпал паспорт. И утонул. Верусик, как же мы теперь пойдем в загс?

– Человек без паспорта, – заметил Юрий, – имеет мокрый вид…

– Товарищ Бомаршов, – почтительно произнес милиционер, – в воду не влезали. У них, глядите, даже брюки сухие. А насчет утопленного документа не тревожьтесь. Выдадим новый в обычном порядке.

– Паспорт можно вернуть, – усмехнулся Юрий. – А как быть с утерянной репутацией храбреца?

– Скажите, Надя, – спросил Мартын, – ваше бюро возвращает потерянную репутацию?

– Теряйте – заходите, – лукаво ответила Надя. – Но боюсь, что ничем помочь не сможем.

– А вас, – бодрым голосом сказал Мартыну милиционер, – прошу уплатить десять рублей.

Мартын улыбнулся виновато-чарующей улыбкой. Милиционер ответил ему тем же… Тогда Благуша покорно достал из кармана бумажник, уплатил десятку из командировочного фонда, а квитанцию в негодовании бросил наземь.

– Стоп! – сказал Юрий. – Ты сделал первую ошибку, когда отдал червонец, а вторую – когда бросил квитанцию. По этой самой квитанции я получу деньги назад. Товарищ милиционер, пойдемте в отделение. Там мы с вами выясним, как применять постановление горсовета от двадцать восьмого апреля…

– Да не журись ты, Юра, из-за десятки, – небрежным тоном бросил Мартын.

– Штраф вместо медали – нет, этого я так не оставлю! Не поминайте лихом. Встретимся через полчаса, ну хотя бы на горке.

Эскортируемый милиционером, Юрий отбыл в отделение.

Альберт вытянул шею, будто силился кого-то разглядеть поодаль, и сразу же заторопился.

– Мне пора домой. У нас сегодня гости, и мне нужно переодеться. Ты со мной, дорогая?

– Да, – сказала Вера, – поедем.

И они ушли.

Мартын и Надежда долго молчали. Благуша, видимо, понимал, что рыцаря из него не получается. Лучшим выходом было покинуть это роковое место.

– Знаете что, Надя, – наконец прервал молчание Благуша, – здесь столько народу, что сохнуть у всех на глазах просто неприлично. Да и студено что-то после ныряния. Давайте устроит пробежку до конца аллеи, на горку. Добре?

– Идет! – согласилась Надя.

Финиш состоялся у маленькой, увитой плющом беседки. Надя прибежала к беседке первой и целую минуту ждала Мартына.

– Что значит узкая специальность, – запыхавшись, произнес Благуша. – Я левой рукой могу сто раз выжать швейную машинку, а вот бег на средние дистанции не моя стихия!

С вершины холмика был виден клочок массового поля. Там все вертелось, кружилось, сверкало огнями. Здесь же было тихо, и луна светила так, будто ей перед этим прочитали инструкцию «Как добиться максимального эффекта в освещении Земли ночью». Из беседки доносились звуки поцелуев.

– Гарно! – сказал Мартын. – Пойдемте посидим.

Но осуществить этот замысел оказалось не так-то легко: все скамейки были заняты влюбленными. Когда Надя и Мартын проходили мимо, то парочки делали вид, что беседуют о выполнении квартального плана и о понижении себестоимости продукции. Попадались и смелые люди: те целовались, невзирая на окружающих.

Наконец место было найдено. Над обрывом, среди старых лип притаилась какая-то древняя, еще допарковых времен, скамья. Ближайшее к ней дерево было покрыто червонными тузами и стрелами, а также инициалами нескольких поколений влюбленных.

Мартын и Надежда подошли поближе к скамье и вдруг обнаружили в тени деревьев двух тихо переговаривающихся людей. Оба были в масках: один – Поросенок, другой – Чайник.

– Так по рукам? – покачиваясь, спросил Поросенок. – Я тебя з-за-зывал, я тебя и осчастлив-влю-лю…

– А д-дач-чку построить пом-можешь? – в свою очередь, вопросил Чайник. – А насчет б-балансика не беспокойся…

Мартын рассеянно прислушался. «Где я слышал эти голоса? Постой, постой… А не те ли это заговорщики, за которыми охотился наш Юрий Холмс?..»

Поросенок и Чайник, заметив посторонних, испуганно икнули и, поддерживая друг друга плечами, быстро-быстро зашагали куда-то в сторону.

«Остановить?.. Спросить?.. А ну их!.. Не до этих мистических разговоров сейчас…»

Мартын обернулся к Надежде. Полянка подле скамьи лучилась от серебристого света. Луна, небесный прожектор, была направлена прямо на них. Мартын поймал себя на мысли, что Надя, конечно, гораздо красивее Веры: у той много искусственного: крашеные ресницы, губы. Хотя Вера с первого взгляда привлекает больше внимания.

– Сколько сейчас времени? – нарушил молчание Благуша.

На черной от загара Надиной руке серый ремешок часов казался почти белым.

– Тридцать пять минут двенадцатого.

– Мы с вами знакомы, Надя, ровно пять суток три часа и двадцать минут…

Надя засмеялась. Смех был ей к лицу – она становилась еще красивее. В ее больших глазах дрожали две маленькие луны.

Мартын попытался было найти в Наде какой-нибудь недостаток и обрадовался, обнаружив, что она немного курноса. Но через мгновение именно нос начал ему нравиться больше всего.

– Бывают в жизни моменты, – сказал Благуша, – когда я жалею, что моя профессия – оператор-документалист.

Есть же такие счастливцы, которые снимают лирические фильмы.

– Если бы зрители учились у кино любить, – сказала Надя, – то самое слово «лирика» давно бы было забыто.

– Вот они! – послышался голос. – Воркуют!

Двое студентов с полупогончиками горного вуза на плечах подошли к скамье.

– Простите, – сказал широкоплечий, – мы бы не вмешались в ваши личные дела, но есть важные обстоятельства.

– А ведь это не она, – сказал худощавый, – не невеста Бомаршова. Та в другом платье… Но похожа-то как! Вы сестра той девушки, на которой женится Альбертик? Да? Я вас видел всех вместе у пруда!

– Что вам, собственно, нужно? – грозно забасил Мартын.

– Вот, ознакомьтесь с документиком, – протянул Наде записку широкоплечий. – Пусть семейство Калинкиных будет в курсе.

Надя быстро пробежала послание.

– Ах вот как! Это же Леля пишет, верно?

– Верно, – подтвердил худощавый. – Какая девушка из-за этого пижончика чуть не пропала! А вы еще самоотверженно спасали такого типа, – сказал он Мартыну. – Его не спасать надо было, а совсем наоборот.

– Будет очень хорошо, – сказал широкоплечий, – если вы доведете содержание письма до сведения вашей сестры! Все честные люди должны действовать сообща… Ну, простите великодушно!

– Прощаем.

И студенты удалились.

– Як не вертись, собака, а хвист ззаду, – сказал Благуша.

– Конечно, я все расскажу Вере, – произнесла Надя, – но она мне не поверит. Скажет: «завидуешь, клевещешь». Но для нас с мамой это очень важно… Мы найдем Лелю через институт…

Мартын с нежностью смотрел на Надю.

«Ах, какая девушка! Решительная, тонкая, красивая!.. А ведь совсем на-днях я ее не знал, – думал Мартын. – А сейчас готов сделать для нее что угодно… Но что? Взять и носить на руках по всему парку? Или влезть на дерево, как герой одной юмористической повести? Глупо!»

В это мгновение где-то рядом послышался звонкий, переливчатый соловьиный свист.

– Давненько не слышал я соловьев, – шопотом сознался Мартын. – Красиво спивает птаха!

Соловей пел так, будто выступал на заключительном туре вселенского конкурса вокалистов. Трели его струились среди притихших деревьев, взвивались к луне. И вдруг он смолк.

Под чьими-то шагами заскрипел песок аллеи.

– Эх, спугнули пичугу! – кулаком стукнул по колену Мартын.

Но соловей запел снова. Его песня, очевидно, загипнотизировала девушку: когда Мартын взял крепкую маленькую Надину руку и положил ее в свои большие ладони, то Надя даже не пошевельнулась.

И опять трель прервалась.

– Кто-то сюда идет, – сказала Надя и высвободила пальцы.

– Юрка! – закричал Мартын.

Вместо ответа Можаев залился соловьиным свистом.

– А мы думали, что соловей был настоящим, – разочарованно сказала Надя.

– Люди, Наденька, на природе немножко… глупеют. Надо знать, что натуральные соловьи давно уже кончили петь… Но как Мартын-то поддался на этот розыгрыш? Он же знает, что на вечерах самодеятельности я всегда выступал в качестве мастера художественного свиста.

Можаев бережно достал из кармана смятую ассигнацию.

– Получите штрафную десятку, дорогой казначей. И не транжирьте деньги так легкомысленно.

– Значит, добродетель восторжествовала в милиции? – спросила Надежда.

Мартын благородным жестом отказался от возврата блудной десятки в лоно общей казны.

– Червонец принадлежит тебе – трать по усмотрению.

– С удовольствием, – согласился Юрий.

– Да, кстати, – вдруг вспомнил Мартын, – по-моему, я бачил твоих таинственных незнакомцев. Подходим мы с Надей, а они возле дерева стоят, о каком-то балансе говорят, о дачном строительстве…

– Где же они? – обрадовался Юрий. – Куда ты их девал?

– А я… я что… они сами – увидели нас, испарились.

– To-есть как? – Юрий опешил. – И ты даже не пытался их задержать? Да ты знаешь, кто ты такой? Ты… ты… Эх, не будь здесь дамы, я бы сказал, кто ты… И это мой боевой товарищ! – горько закончил Юрий.

Надежда в недоумении смотрела на операторов.

Благуша чувствовал себя виноватым, но пытался обороняться:

– Что же, мне у них документы проверить, что ли? Я же не милиционер!

– Ты мог проводить их до милиционера, а он бы у них проверил, что надо… Нам же, главное, получить их координаты! Эх, ты! Первый раз в жизни наткнулся на серьезное дело и то ухитрился пройти мимо… И не улыбайся, не улыбайся, ничего тут веселого нет…

Операторы и Надя медленно спускались с холма. Юрий злился на Мартына и, скорбно поджав губы, шел сзади. Надежда была смущена тем, что стала невольной свидетельницей размолвки товарищей. А может быть, Благуша именно из-за нее не обратил внимания на какое-то нужное дело? Мартын шагал молча. Он радовался тому, что Юрий не продолжает разговора. Впрочем, в глубине души Мартын негодовал на себя: действительно, кажется, дал маху с этими Поросенком и Чайником…

…Вот так, к сожалению, очень часто случается в жизни. Заметил человек недостаток, фальшь, зло на работе ли, дома ли, на улице, в магазине. Заметил. Хотел потребовать жалобную книгу, позвонить по телефону куда следует, написать гневное письмо в редакцию… Хотел, но раздумал, да и махнул рукой, решил не вмешиваться не в свое дело. И по прежнему покрывается пылью жалобная книга. И по прежнему висит на рычаге телефонная трубка, сняв которую можно было позвонить «куда следует». И осталась чистой бумага, вполне пригодная для писем в редакцию, райком, горсовет. А недостаток, фальшь, зло… сохранились. Не потому сохранились, что глубоко скрыты. Не оттого, что их не приметили вовремя. А только потому, что люди прошли мимо. Один прошел мимо, не найдя в себе достаточно решительности, воли, энергии для борьбы. Другой прошел потому, что пожалел виновного. Третий успокоил себя: дескать, «сам я тоже не лишен житейских слабостей, и все мы смертны и все не без греха».

Но порок в нашей жизни не остается незамеченным. Его рано или поздно разоблачают и уничтожают. И настолько раньше это случалось бы, если б ни один человек не проходил мимо! Если бы каждый был убежден: нет зла маленького и большого, любое зло равно достойно уничтожения, так как из маленького вырастает большое…

…В парке земля была покрыта густым слоем конфетти и серпантина – осадками карнавальной бури. На глазах увядали фонтаны. Карусели описывали последние круги. Ракетный плотик мирно дремал, приткнувшись к корням ивы. Повара в ресторане-поплавке жарили последние, самые вкусные шашлыки – для себя.

Когда Надя и операторы вышли на городскую площадь, то город уже спал. Только где-то вдали слышалась плавная мелодия вальса. Казалось, что Красногорску снится веселый сон.

Фельетон десятый. Покупатель и продавец, будьте взаимно бдительны!

В полутемном вестибюле облисполкома было прохладно. И деятели областного масштаба, владельцы стеклянных табличек на дверях, проходя мимо гардеробщика, завистливо вздыхали: их светлые, солнцеобильные кабинеты в эти жаркие дни превращались из рабочих комнат в филиалы парильного отделения.

Юрий Можаев никогда не имел личного кабинета, выходящего окнами на юг (точно так же, как кабинета, выходящего окнами на остальные стороны света), и поэтому не мог в достаточной мере оценить рабочие условия гардеробщика. Свернув в коридор, Можаев зашагал к лифту. Из висящего в вестибюле указателя он выяснил, что Облпромкожсоюз базируется на третьем этаже.

Возле лифта, на деревянном диванчике, дремал старичок.

Заслышав шаги, он приоткрыл один глаз.

– Здравствуйте, папаша, – сказал Юрий, – а лифт, как я вижу, приказал долго стоять?

– Да! – оживился старичок и легко соскочил с диванчика. – Стоит как вкопанный! Механизм с характером! А тебе, сынок многоуважаемый, куда надо-то?

– Облпромкожсоюз, – как заклинание, проговорил Юрий.

– И такой у нас есть, – весело сказал лифтер, видимо соскучившийся по разговору. – Это тебе, значит, надо сначала в Областной совет промысловой кооперации попасть. А уж там и до Кожсоюза ногой подать. Отсюда, от меня то-есть, тебе надо итти по коридору до развилки. Прямо пойдешь – в Облторф попадешь. Налево пойдешь – в Котлонадзор придешь, а направо пойдешь – до лестницы дойдешь… А как до нее доберешься, так и вверх полезай, на третий этаж. А там опять три коридора. Налево пойдешь…

– Спасибо, папаша, – улыбнулся Юрий, – все ясно, местную географию я уже усвоил.

– Эх, молодость! – забираясь на диванчик, мечтательно сказал лифтер. – Им лишний коридор пройти ничего не стоит. Ведь наверняка не туда попадет.

…На двери, перед которой стоял Юрий, были привинчены две стеклянные пластины:

ОБЛПРОМДРЕВСОЮЗ

Председатель президиума

ОБЛПРОМКОЖСОЮЗ

Председатель президиума

Можаев вошел в приемную. Вдоль стен небольшого зала стояли самые разнокалиберные скамейки. Здесь были и тяжелые, монументальные (на таких парятся в банях), и легкие, портативные (для интимных бесед в саду), и низенькие спортивные скамейки-таксы, и скамейки-сороконожки непонятного назначения. И на каждой – трафаретик: «Руками не трогать, не садиться и не ложиться – экспонат». Видимо, облкооперация готовилась к выставке.

Неэкспонатных сидений в приемной не было, и человек двадцать посетителей слонялись по комнате, как неприкаянные грешники.

По обе стороны дверей, как мраморные львы у старых усадеб, сидели секретарши. Миновать их было невозможно. На кожсоюзном фронте располагалась блондинка со строгим лицом. С древосоюзной стороны держала оборону девушка с шевелюрой чернобурки и великолепными белоснежными зубами. Она знала, что у нее красивые зубы, и была их рабой – ей приходилось все время улыбаться.

Девушка поймала взгляд Юрия, улыбнулась как можно шире и, скокетничав, спрятала лицо в большой букет анютиных глазок.

Юрий подошел к столу серьезной блондинки.

– Мне по поводу кожартелей. К кому обратиться за консультацией?

Женщина старательно писала что-то, и губы ее, видимо от удовольствия, были вытянуты. Не поднимая взгляда, она равнодушно ответила:

– Председатель президиума в отпуске. Начальник отдела кадров Иннокентий Петрович Поплавок никого не принимает. А без его разрешения я посторонним никаких справок не даю.

И она продолжала выписывать из раскрытой перед ней книги какие-то цифровые данные.

Юрий присмотрелся внимательнее и увидел, что книга кулинарная, а выписывает секретарь из нее рецепт хлебного кваса для окрошки. В кудрях блондинки виднелись кружочки конфетти: видимо, она пришла на работу прямо с карнавала. Бедная девушка! Не дали ей отдохнуть, и она вынуждена сгорать на работе.

Стены были щедро оснащены плакатами. Особенно много плакатов призывало к бдительности: «Покупатель и продавец, будьте взаимно бдительны!», «Не пей вина: в пьяном виде ты можешь обнять врага!»

В комнату вбежал молодой человек в голубых брюках.

– Тш-ш! – зашипел он подколодным змием и подкатился к столу блондинки из Кожсоюза. – Привет, Таточка Петровна! – расшаркался он перед серьезной секретаршей. – Привет Наточке Ивановне! – послал он воздушный поцелуй чернобурой девушке.

Та улыбнулась как только могла широко и, хихикнув, спрятала лицо в букет анютиных глазок.

А Таточка Петровна продолжала невозмутимо изучать поваренную книгу.

– Таточка Серьезновна! – сказал голубобрюкий. – Таточка Хмуровна, улыбнитесь хоть раз! Дайте мне папку отчетов ваших артелей за прошлый год и улыбнитесь! Берите пример с Наточки Улыбковны – она никогда не сердится!

– В левом шкафу, на первой полке, папка номер семь, – сказала блондинка, мельком взглянув на шустрого служащего, и снова нахмурилась.

Голубобрюкий молниеносно отыскал нужную папку, шлепнул ее о коленку, чтобы выбить пыль, и, сделав ручкой, понесся к двери.

– Наточка, – сказала блондинка, – а кто этот тип?

– Наверное, от Ивана Ивановича, – на всякий случай улыбнулась чернобурая секретарша. – А может быть, от Сигизмунда Моисеевича… Видно, наш сотрудник: и без пиджака и нас знает…

Услышав последние слова, Юрий встрепенулся, поспешно выбежал в коридор и сдал пиджак в гардероб.

Через минуту Юрий вбежал в комнату со скамейками. Скользя по паркету, подъехал к Таточке Серьезновне.

– Привет, Таточка Петровна! – сказал он бодро. – Вчера на карнавале вы были самой авантажной маской. Мне нужно спешно цифры выполнения плана за последний месяц.

– Для Ивана Ивановича? – сказала Таточка, не поднимая глаз. – Левый шкаф, первая полка, папка номер четырнадцать.

Юрий достал папку.

– А Иннокентий Петрович у себя? – спросил он.

– Никого не принимает, но попробуйте, – сказала Таточка.

…Иннокентий Поплавок был не то что толст, а несколько округл. На первый взгляд он казался составленным из шаров: на шарообразном туловище сидела глянцевитая, как биллиардный шар, голова. На голове шарик поменьше – нос. Двумя серыми мячиками казались большие вялые глаза. И помещался Поплавок на каком-то особом кресле, сиденье которого было сплетено из шнуров и провисало, как гамак – ни дать ни взять биллиардный шар, загнанный в лузу.

– Я приезжий, – сказал Юрий. – Прибыл в ваш город по специальному заданию. О причинах своего визита расскажу после. А пока объясните мне: те плакаты о бдительности, которые висят в соседней комнате, имеют к вам отношение? «Покупатель и продавец» и так далее?

– Имеют, – сказал Поплавок. – Мы же, более-менее, бдительные люди. Даже скорее более, чем менее. Вот, например, я не могу с вами дальше разговаривать до тех пор, пока вы не заполните анкетку… Простите, у нас такой порядок… Мало ли кто ко мне придет… Надо, более или менее, знать…

– Скорее более, чем менее, – вставил Юрий.

– Вот именно! Фамилия… Год рождения… Национальность… Образование… Все-таки сразу видно человека, какой он…

Когда Юрий заполнил все графы, Поплавок взял у него анкету, пробежал ее глазами и сказал:

– Та-ак, та-ак. Вот теперь мы можем разговаривать… Вас, значит, плакаты интересуют? Это же к выставке, экспонаты.

Поплавок обвел кабинет глазами. Вздохнул.

– Выставка нас угнетает. Будем показывать результаты работы. А пока из-за этих результатов работать нельзя.

Стол Иннокентия Петровича был завален самыми различными предметами: резиновыми подушками, гуттаперчевыми мальчиками, эмалированными кастрюльками. К шкафу кто-то привязал гроздь детских воздушных шариков разных расцветок. А на подоконнике валялся полусвернутый лист ватмана, видимо с диаграммой роста производства. Юрий прочел: «телеги крестьянские (в двухосном исчислении) – 465 %».

– Здесь и «Резинсоюз», и «Игрушсоюз», и союз «Посудотара» расположились. А наши изделия еще у кого-то в кабинете лежат – голова кругом идет… – и Поплавок озабоченно почесал затылок карандашом…

– А там, среди скамеек-экспонатов, нет ли у вас скамьи подсудимых? – спросил Юрий. – Может быть, она напомнила бы вашим сотрудникам, что не стоит давать папки с данными о выходе готовой продукции первому попавшемуся человеку. Boт я получил папку.

– Ай-ай! – воскликнул Поплавок. – Это ужасно! Вы меня пугаете, – и щечки-шарики задрожали. – И с вас даже не взяли расписку о неразглашении? – Потом он успокоился и сказал: – Впрочем, вы не жулик… Жулика я сразу вижу по анкете. Но расписку о неразглашении все-таки оставьте. Так спокойнее. Правильно написано на том плакате: покупатель и продавец, будьте взаимно бдительны! Я с вопросом бдительности, более или менее, знаком.

– Скорее менее, чем более, – заметил Юрий.

– Нет, более, чем менее… Тем более, что я от общества по распространению лекции о бдительности читаю.

– А ваши сотрудники на этих лекциях бывают?

– Более или менее, – вяло отозвался начальник отдела кадров Кожсоюза, очевидно не совсем понимая, что хочет от него этот энергичный молодой человек. – Чего вы волнуетесь? Вы же, насколько я понял, не из нашей системы? О чем хотите узнать конкретно?

Юрии рассказал о разговоре Поросенка с Чайником, который они с Мартыном вчера слышали в парке, на карнавале.

– Вы понимаете, что кроется за этим разговором? – спросил Юрий. – Это же преступление! В зашей системе работают жулики!

– А в вашей системе ни одного жулика уже нет? – спокойно сказал Поплавок. – Есть. Но ведь мы с вами не уголовный сыск? Более или менее, нет.

– Вы член партии? – спросил Юрий. – Да? Тогда вы не имеете права проходить мимо таких фактов. Под вашим носом совершаются уголовные махинации, а вы и не думаете разоблачать жуликов.

– Не читайте мне лекцию, дорогой! Я сам лекции читаю. Зайдите через недельку, я тут личные дела посмотрю, выясним.

– Это надо не в личных делах искать, а на месте.

– На каком месте? – переспросил Поплавок.

– На месте преступления, конечно, – запальчиво ответил Юрий. – Кто из ваших артелей выполнил план прошлого месяца на сто десять процентов? В какой артели работает Федя Белорыбицын?

– Этого я, пожалуй, точно не скажу. Списки в сейфе, а я не помню, куда ключ задевал… Два дня никак не найду. Приблизительно сказать могу. Более или менее.

– Лучше более… – высказал свое пожелание Можаев.

– Этот Федя в Кудеярове работает – то ли в «Ремешке», то ли в «Лакокоже». Пожалуй, даже более в «Ремешке».

– Так вот, значит, Поросенок и был из «Ремешка». Там и надо уголовников искать! – легко заключил Юрий, и ему самому понравились его сообразительность и оперативность.

Поплавок захихикал. Все составляющие его шары – большие и маленькие – пришли в движение. Казалось, ими кто-то жонглировал. Послышалось бульканье, и Юрий дважды огляделся, прежде чем понял, что это смеялся начальник отдела кадров Кожсоюза.

Иннокентий Петрович булькал все громче, словно должен вот-вот закипеть:

– Да разве можно так говорить? Буль… буль… Там, знаете, кто руководит? На кого напраслину возводите? На председателя лучшей артели! Да он рационализатор… буль… механизатор, инициатор – высокого качества личность. Вот, например, кто «Резинсоюзу» мысль подал радиоподушки делать? Он. Вот она, подушечка, – надувается, а в ней наушники: лежишь, а у тебя оркестр словно в ухе мурлычет. Душа-человек. Выпить, верно, буль… буль… любит. Я с ним борюсь в этом плане… Как лектор общества по распространению… А вообще это человек проверенный: анкета у него абсолютно чистая… И личное дело без единой кляксы…

– Я сам проверю, что за деятель ваш этот передовой председатель, – сказал Юрий. – По роду занятий я буду в Кудеярове и зайду в артель. Вот видите, не надо быть работником сыска, чтобы установить личность.

– Это скорее более, чем менее, – пробормотал Поплавок и почесал затылок карандашом. Тут только Можаев заметил, что похожая на биллиардный шар голова Поплавка в районе затылка исчерчена фиолетовыми полосами: карандаш, которым почесывал голову Поплавок, был химический.

– Я вот только не понял еще, – с ударением сказал Юрий, – к какой категории руководителей вы относитесь…

– Областного масштаба, – быстро вставил председатель.

– …лодырей по убеждению или разгильдяев по заблуждению?

И Можаев вышел из кабинета.

– У этого парня энергичные мозги, – сказал Иннокентий Петрович.

А в это время обладатель энергичных мозгов уже возвращал папку Таточке и говорил ей:

– Следующий раз не давайте документации кому попало. Вот вам влетит от начальства.

И тут впервые Таточка улыбнулась, а Наточка удивилась так, что забыла улыбнуться.

– Ей влететь не может: ведь Иннокентий Петрович родной брат Таточки Петровны! – пояснила Наточка. – Разве вы не знали? Тогда, значит, вы не местный, приезжий…

Юрий получил от гардеробщика-официанта пиджак и вышел на улицу.

– Ого, я опаздываю на съемку! – взглянув на часы, молвил он.

– Дорогой, – крикнул кто-то сверху, – вы захватили не ту папочку!

В окне второго этажа лоснился биллиардный шар.

– У меня на столе была папочка с более или менее закрытым материалом, а вы ее захватили, оставив свою, дорогой.

– Своей у меня не было, а ту папку я отдал вашей сестре, – сказал Юрий. – Я, очевидно, перепутал их – папочки одинаковые. Зря, зря вы не поставили на выставке той скамейки, о которой я вам говорил… Напомнила бы!

– Это, более или менее, правильно, – сказал Поплавок громким голосом, так что прохожие на улице подняли головы. – На всякий случай распоряжусь, чтобы все бумаги заперли в сейф и никому не давали.

– Вот это проявление бдительности! – обрадовался Юрий. – Расскажите-ка об этом на своей лекции… Тем более, что ключ от сейфа у вас, кажется, потерян!