Текст книги "Не проходите мимо. Роман-фельетон"

Автор книги: Борис Привалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

Фельетон седьмой. Мечты по дороге

Белый фаэтон № 777, похожий на летний мужской полуботинок, тихо и плавно катился по тенистым улицам Красногорска. С Ново-Кондовой автомобиль свернул в Античный переулок.

Альберт Бомаршов вез Веру Калинкину в загс – подавать заявление о регистрации брака. А через неделю они снова поедут туда – уже расписываться.

Момент был торжественный. Жених и невеста безмолвствовали. Казалось, им не хватало слов, чтобы выразить все охватившее их счастье. Видимо, им было о чем помолчать.

Светофор возле универмага зажмурил зеленый глаз, и Альберт затормозил.

Из дверей универсального магазина выходили воодушевленные красногорцы. Те, кто хотя бы частично удовлетворил свои покупательские запросы, везли и тащили в семейные очаги плюшевых мишек, эмалированные тазики, чопорные пылесосы, рулоны мохнатых туркменских ковров и рижские полированные гарнитуры.

На тротуаре в ожидании транспорта стояли зеркальные шкафы. Возле них с самодовольными улыбками на устах суетились бывшие покупатели, перешедшие в ранг владельцев. Зеркал было так много, что солнечные зайцы разбежались по всей улице.

«Вот здесь, на углу, мы впервые увидели друг друга!» – с умилением вспомнила Вера.

Она так ярко и отчетливо представила себе тот день, словно все произошло не полтора месяца назад, а вчера. Вот так же, щедро отражая проходящих и проезжающих, стояли зеркальные шкафы. Поливная машина окропила было тротуар, но шкафовладельцы подняли такой крик, что поливальщик сложил свои водяные крылья и испуганно умчался. Мокрый асфальт улицы дымился.

Белый фаэтон одиноко стоял на перекрестке. Когда молодой человек за рулем увидел Веру (а она сразу заметила, что он обратил на нее внимание), то так растерялся, что пропустил зеленый свет. Он пришел в себя лишь после тою, как глаз светофора снова стал алым.

«Сколько в нем нежности и страсти! – с любовью подумала Вера об Альберте. – Как изысканно вежлив, как благороден был он в день знакомства! Ах, как жаль, что родители не могут оценить по достоинству эту утонченную душу!»

Ну, конечно же, Альберт не мог проехать мимо такой очаровательной девушки! Высокая, ясноглазая, она шла по тротуару, и почти все мужчины, по крайней мере так казалось ему, восхищенно смотрели ей вслед.

– Я должен во что бы то ни стало познакомиться с этим пупсиком! – молвил юный Бомаршов.

Альберт помнил все так, словно это случалось сегодня утром. Он не мог оторвать взгляда от стройных ножек девушки.

– Ах, боже мой! Ну как же познакомиться? Каким способом?

Способов знакомства с помощью автомобиля Альберт Бомаршов имел на вооружении всего три.

…Увидев красивую девушку, Альберт судорожно тормозил машину и восклицал:

– Дорогая, когда я увидел вас, я сразу забыл все правила уличного движения! Скажите, где здесь левый поворот?

Обычно незнакомка отвечала, что точно не знает. И тут он завязывал беседу о коварстве уличного движения, опасных поворотах, рискованных переходах и неукротимой езде на красный свет.

Углубление знакомства было уже делом голой техники, как любил говаривать его друг поэт Дамоклов.

…Второй способ назывался почему-то «бродвейским». Авто тормозилось так, будто сдерживаешь горячего необъезженного мустанга: гикая и произнося ругательства на иностранных языках. Особым шиком Альберт считал, если при этом одно колесо машины залезет на тротуар.

– Хэлло, крошка! – широчайшим жестом распахивая дверцу, кричал он в данном случае. – Я не могу спокойно держаться за баранку, когда такие красотки ходят пешком! Мой фаэтон у ваших ног! А ножки у вас такие, что, глядя на них, хочется просить вашей руки! Садитесь, я довезу вас до Ниагары, а может быть, и дальше!

Весь расчет строился на быстроте и натиске. Большое значение имела ошарашивающая голливудская улыбка. Чтобы добиться нужного оскала, Альберт тренировался перед зеркалом три с половиной месяца. При «бродвейском» способе встреча не могла окончиться ничем. Ошеломленная жертва или безропотно влезала в машину, или сразу звала на помощь ближайшего милиционера. Во втором случае спасали только третья скорость и четыре колеса.

…Последний способ был мягким и гуманным. Он назывался «кинолирическим» и был рассчитан на полную потерю бдительности среди девушек.

Роскошная машина бесшумно останавливалась на десять метров впереди намеченного объекта. Из авто выходил эксцентричный молодой человек и начинал чрезвычайно озабоченно присматриваться к прохожим. Когда ничего не подозревающая девушка приближалась, то молодой человек очень учтиво, с тысячью извинений и легкими полупоклонами просил уделить ему минутку времени. Затем он рекомендовался ассистентом какого-нибудь знаменитого кинорежиссера:

– Мы снимаем картину «Ты постой, постой, красавица моя». Очень любопытная фольклорно-песенная лента… Жена режиссера, как вы, вероятно, понимаете, уже в летах. Врачи ей запретили играть молоденьких. А роль юной героини словно для вас написана. Между нами, вы созданы для экрана! Такие ресницы! Глаза! Овал лица! Вам прежде никто этого не говорил? Не может быть! Значит, вы жили доселе в кругу эгоистов, чуждых эстетике!.. Учтите: я ничего не гарантирую, будут еще просмотры и пробы. Вы познакомитесь с режиссером и всем съемочным коллективом. Но мне кажется, вы именно то, чего до сих пор недоставало нашему кинематографу! Будьте добры, ваш адрес, телефон, имя, фамилию, семейное положение… Я доложу на худсовете. И на-днях вызовем вас на прослушивание…

Если удавалось получить все необходимые сведения, то дальше все шло само по себе. Несколько встреч, якобы для проверки дикции и пластики… Потом просто так прогулка в парк. А когда выяснялось, что фольклорного фильма в природе не существует, то взаимоотношения уже были налажены. И кинознакомство легко выдавалось за невинную шутку, милую интеллектуальную шалость влюбившегося с полувзгляда человека.

Альберт, увидев Веру в тот памятный день, быстро прикинул шансы на успех во всех трех вариантах. Киноспособ показался ему в данной ситуации самым пригодным. Он вылез из машины и стал всматриваться в лицо приближающейся девушки. Оно показалось ему почему-то знакомым. Вера была уже в двух шагах, когда Альберт вспомнил фотографию, замеченную им в квартире Калинкиных во время собирания с папой материала для киносценария.

«Так это же Вера! – озарило его. – Ну, данных для знакомства достаточно! Все будет олл райт! Пупсик, можно сказать, уже на крючке!»

И юный Бомаршов уверенно подошел к девушке:

– Если не ошибаюсь, вы Вера Калинкина? Наконец-то я вижу героиню нашего с папой сценария!

И тут чуть не испортил дела какой-то пожилой гражданин. Он остановился возле белого лимузина и покачал головой, устремив осуждающий взгляд на Бомаршова-младшего:

– Сегодня на моих глазах вы пристаете уже к пятой девушке!

Наступила щекотливая пауза, но Альберт, удачно сославшись на галлюцинации и сплетни, отбился от пожилого гражданина.

А через пять минут Вера уже сидела в белом фаэтоне № 777 рядом с водителем – точно так же, как она сидела сейчас. Только тогда машина свернула налево, к парку, а сейчас они поедут направо – в загс…

Светофор менял цвета, как хамелеон. Из красного он стал желтым, потом зеленым.

Мелькнули рестораны «Эльбрус», «Тянь-Шань», «(Енисей», «Струи Арагвы». Швейцары, стоявшие у парадных дверей, почтительно приветствовали Альберта.

Вере льстила популярность ее жениха. Именно здесь, среди этих «Струй Арагвы» и «Енисеев», протекал короткий, но бурный период ухаживания Бомаршова-младшего за представительницей семьи Калинкиных. Вера влюблялась в Альберта под. звуки бывшего джаза, ныне выступающего под псевдонимом «эстрадный оркестр». Выстрелы бутылок шампанского казались ей салютом в честь их любви.

«Все мои сородичи недооценивают Альберта, – думала Вера, покачиваясь на подушках автомобиля. – А он так заботлив, так меня любит… Конечно, неудобно нам будет долго жить на деньги Дормидонта Сигизмундовича, но… я через два года уже кончу институт, может, сама буду зарабатывать… Альберт станет искусствоведом… Он и сейчас пишет что-то исследовательское… У меня по субботам будет собираться в квартире цвет красногорского общества… Правда, Вике не очень нравится мой брак. «Ну что это, сын писателя областного масштаба? По рангу это что-то равно замуправляющему трестом… То ли дело – руководитель республиканского союза писателей! Это уже начальник главка. Или член секретариата из Москвы. Это почти замминистра…» Да ну ее, Вику… Мама в конце концов поймет, что мой муж – идеальный семьянин, вдумчивый, самоотверженный, верный… Он может создать настоящее семейное счастье…»

…С каждой секундой машина приближалась к загсу. Вот еще проплыли рестораны.

«Трактирус» ассоциировался у Альберта с Лерой, Лорой, Лирой и Ларой… И кто бы мог подумать, что юный Бомаршов – свободолюбивый и независимый сын знаменитого драматурга – поедет сочетаться законным браком на двадцать третьем году жизни! И с кем! С девушкой, у которой из мебели, кроме бигуди и губной помады, ничего собственного нет.

Вот что значит натуральная любовь!

В этот момент из-за угла вышла женщина средних лет, с портфелем. Альберт тотчас узнал декана своего факультета.

«Не хватало только, чтоб она напомнила мне о моих академических задолженностях».

Встретившись глазами с деканом, Альберт малодушно свернул в переулок.

«Сколько в наши дни возникает препятствий для любящих сердец, – думал Альберт, держась за баранку: – партком, профком, комитет комсомола, даже деканат!.. И это не говоря уже о фельетонистах-газетчиках! Сколько энергии, ума и таланта приходится приложить, чтобы иметь право сочетаться законным браком с любимой девушкой! Разве мог бы я сейчас ехать с Верой в загс, если бы Лельку не распределили в глухую провинцию? Хорошо у них в горном вузе дело поставлено: если уж отправят, так далеко… Слава богу, на-днях Леля уехала, и руки у меня развязаны… Дернуло же меня в тот вечер, когда душа горела и пылала, дать ей обещание жениться. Да еще при свидетелях. А потом – здрасьте! – мне предстоит стать папой!.. И бывают же такие совпадения: именно в этот момент я понял, что Леля мне никогда не нравилась. Я человек откровенный, я прямо ей об этом сказал. Вот тут я и понял, что такое общественные организации. После первого же собрания, где вентилировался мой вопрос, я испугался. Во-первых, меня могли шугануть из вуза. А во-вторых, об эпизоде с Лелей мог узнать папа… А в таких случаях папа обычно топает ногами и кричит: «Ты опять опозорил славную фамилию Бомаршовых. Мне теперь остается только один выход – взять псевдоним!» А войдя в морально-этический раж, старик может даже снять единственного сына с денежного довольствия.

Поэтому в конце собрания я заявил, что Леля мне попрежнему нравится.

– Уж и пошутить нельзя! Сразу начинают прорабатывать, – сказал я в заключительном слове и публично облобызал бывшую любимую девушку.

Оставался единственный шанс: она кончает институт, ее посылают куда-нибудь подальше, и я… еду с ней. Так мы и договорились: она отбывает сразу, а я немножко погодя, так как мне еще нужно переводиться из института, продать машину и подготовить папу к самостоятельной жизни без меня… И вот наконец-то моя любимая Лелечка уехала… А я отправился в загс, потому что душа моя горит и пылает и без Веры я жить не могу. Вера не чета Сильве и прочим Марицам. А тем более Леле. Сегодня дадим в загс заявление, через неделю зарегистрируемся. А там нас уже никто не разведет. Тем более, что на лето все институтские общественные деятели разъедутся на каникулы… А осенью месткомы, профкомы и тому подобные «комы» спохватятся, да будет поздно: у меня новая семья! А семью разбивать нельзя…

С Верой жить мы будем неплохо. Она меня любит, она мне верит. С учебой ей, разумеется, придется проститься. На нашей квартире в городе ей прописываться не стоит – пусть сидит на даче, бегает по хозяйству, прихорашивается к моим приездам… Самому же, конечно, надо базироваться только на городскую квартиру…»

И Альберт улыбнулся при воспоминании о своих альковных делах…

«Какая у него чудесная улыбка появляется, когда он думает о нашем будущем счастье!» – восторженно наблюдая Альберта, решила Вера.

Загс был уже близко.

«Мы поедем с ним в свадебную поездку… – мечтала Вера. – На берег моря… Медовый месяц! Курорт… Фурор… Все будут спрашивать: «А кто эти молодожены? Они так верны друг другу!»

«Нет, чорт побери, – рассуждал Альберт, замедляя движение машины, – пожалуй, на городской квартире будет опасно женатому человеку… Там не развернешься – соседи по дому, прислуга… Жена нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь… Придется, видно, искать холостую базу! Лишний расход, но зато техника безопасности! А вообще женатому человеку легче вести свободный образ жизни. Если какая-нибудь девица будет предъявлять претензии, можно всегда ответить: а зачем ты встречалась со мной – ведь знала, что я женат. Хотела семью разбить?»

Фаэтон № 777 затормозил у зеленого особняка.

Из окон загса глядели какие-то женщины и восхищенно качали головами:

– Ах, какая чудная пара! Оба молодые, красивые! Вот будет образцовая семья!

Альберт взглянул в зеркальце, торчащее сбоку, поправил шевелюру и соскочил на землю. Ощерившись своей голливудской улыбкой (на шестнадцать зубов!), он тренированным жестом распахнул дверцу авто.

Вера радостно подала ему руку…

Фельетон восьмой. Разговор Поросенка с Чайником

Гроздья ламп у входа в парк сверкали так ослепительно, словно именно в этот вечер они хотели перегореть. Над кассами были сооружены антресоли. Музыканты в карнавальных костюмах – четыре осла, четыре козла, четыре проказницы-мартышки и четыре косолапых мишки – трубили «Входной марш». Этот же марш играли другие оркестры в глубине парка, и казалось, эхо, специально нанятое дирекцией на сегодняшний маскарад, повторяет одну и ту же музыкальную фразу по нескольку раз.

Белый круглоносый фаэтон № 777, похожий на летний модельный полуботинок, сигналил беспрестанно, но карнавальная толпа подавалась лишь на шаг и снова смыкала ряды. Наконец автомобиль, сообразив, очевидно, что все его лошадиные силы бессильны перед толпой, забился в щель между двумя ларьками и затих. Из-за руля вылез долгогривый молодой человек в пиджаке по колено и в яркоклетчатых брюках. Пощипывая тоненькие, похожие на крысиные хвостики усы, он недовольно оглядел вливающуюся в парк толпу.

– Пропал весь эффект, – пробормотал он, – придется итти пешком…

Двое юношей с полупогончиками горного вуза на плечах внимательно следили за владельцем белого лимузина.

– Я бы подошел к этому субтильному типу, – произнес худенький студент с озорными глазами, – взял бы его за шиворот…

– Подожди, – сказал широкоплечий, – посмотрим, куда он пойдет. Наверное, к тупику свиданий… Интересно, кто его очередная жертва?

Долгогривый собственник клетчатых штанов действительно стал пробираться к тупику.

Кругом шумел карнавальный прибой. Грохотали залпы хлопушек. Шипя, как змеи, сгорали карманные фейерверки.

Вздымались тучи конфетти, и молнии серпантина рассекали их.

Среди быстротечной маскарадной толпы выделялся табунок незамаскированных молодых людей. Юноши и девушки стояли смирно, занимая все пространство между электрочасами и оклеенным афишами забором. Это было традиционное место встреч, называемое «тупиком свиданий».

Тупик переживал напряженные часы. Он был наполнен влюбленными до отказа. Когда долгогривый молодой человек втиснулся в ряды ожидающих, то среди них произошло некоторое оживление.

– Салонный лев вышел на охоту! – довольно громко сказал кто-то.

– Грива львиная, а грудь воробьиная…

Владелец белого фаэтона презрительно передернул плечами.

– Это сынок драматурга Бомаршова, – объяснял какой-то старожил тупика свиданий своему компаньону. – Ну, того, о котором в газетах говорят, будто он написал что-то такое не то эпохальное, не то фундаментальное. Живет на папашины деньги. Известный трутень по имени Альбертик.

Окинув говоривших надменным взглядом, Альберт невозмутимо принялся читать афиши.

Афишные щиты несли большую общественную нагрузку: они служили средством связи. Если кто-нибудь не дождался любимой или хотел предупредить ее об отмене встречи, условиться о свидании или просто излить свои чувства, на помощь приходили афиши. Разумеется, надо заранее договориться на каких афишах вы будете писать. Так, например, одни выбирали себе рекламные плакаты филармонии, другие – афиши эстрадного театра. Всегда были целиком исписаны извещения о концертах теноров: есть поверье, что тенора приносят счастье в любви.

Альберт Бомаршов рассеянно просматривал законспектированные переживания влюбленных душ.

На плакате, возвещающем об астрономической лекции «Есть ли жизнь на планетах»:

«БЕЗ ТЕБЯ ДЛЯ МЕНЯ НЕТ ЖИЗНИ НИ НА ОДНОЙ ИЗ ПЛАНЕТ. ВАЛЯ К.».

На афише «Эстрадный концерт с участием чревовещательницы Турнепсовой-Ратмирской» было написано:

«ИМЕЛ ВСЕГО ДЕСЯТЬ СВОБОДНЫХ МИНУТ, ЖДАЛ ЧАС. МОЖЕШЬ МНЕ БОЛЬШЕ НЕ ЗВОНИТЬ: МЕЖДУ НАМИ ВСЕ КОНЧЕНО.

ЗАВТРА В ТРИ БУДУ ОБЕДАТЬ ТАМ ЖЕ. КОЛЯ».

– Раньше условленного времени приехал, – вздохнул Альберт, взглянув на часы, – это не стильно. Стоять здесь и долго ждать – опасно для жизни. Могут произойти нежелательные инциденты. Не люблю незапланированных встреч. Пойду и куплю маску: в маске спокойнее.

Но как раз в эту минуту произошла встреча, которую юный Бомаршов никак не планировал. Сквозь толпу к нему протиснулись двое студентов в полупогончиках горного вуза.

– Гражданин Бомаршов? – спросил широкоплечий, отмахиваясь от худощавого, который возбужденно суфлировал: «Бери его сразу за шиворот…»

– Чем могу служить, синьоры? – Альберт вежливо улыбнулся, а крысиные хвостики его усов испуганно зашевелились.

– Нет, я его сейчас набальзамирую, – тоненьким от волнения голоском прокричал худощавый студент. – Можно? – и он встал в боевую позицию.

– Вася, не забывай, что ты член профкома! – сказал широкоплечий внушительно. – Сначала надо установить истину и поговорить с Дон-Жуаном… Узнаем этот почерк, гражданин Бомаршов? – и он извлек из кармана записку.

Альберт дрогнувшей рукой взял лист бумаги.

«Теперь я знаю цену твоим клятвам! Правы были мои подруги, предложив испытанный водевильный ход: лжеотъезд (направления на работу я еще не получила). В то время как ты думал, что проводил меня всерьез и надолго, я сошла на первой же станции, где живут мои родственники. Здесь я и узнала, что спустя трое суток после моего отъезда ты побывал в загсе с Калинкиной. А ведь всего неделю назад ты убеждал меня, что слухи о тебе и «какой-то Вере» – клевета. Довольно! Я не хочу больше ни слышать, ни видеть тебя. Но имей в виду: о твоих похождениях будут знать все. Тебе не удастся больше никого обмануть: об этом постараются мои друзья».

Альберт покрылся легкой испаринкой.

«Друзья постараются… – убито подумал он. – Будут знать все… лжеотъезд… Хотя Леля и пишет, что больше не хочет видеть меня, на самом деле легко она от меня не отстанет. Нет, свадьбу с Верой из осторожности придется отложить до Лелиного отъезда. Иначе будет шум… и с загсом, значит, надо подождать. А заявление пусть полежит».

Альберт вернул записку одному из своих собеседников и обиженно проговорил:

– Боже мой! Лжеотъезд… Слежка… Какое коварство! Я оскорблен в своих святых чувствах! Ах, Леля, Леля! Как я тебя любил! Но клевета легла между нами, и вот…

– А в загс с Калинкиной ездили? – спросил худощавый запальчиво. – Ездили или нет? Ну?!

– Тихо, Вася, – остановил друга широкоплечий студент. – Во-первых, ты член профкома, а во-вторых, мы выступаем сейчас как чрезвычайные и полномочные послы…

– Очень тонко подмечено! – делая шаг, подхватил Альберт. – Давайте держаться в дипломатических рамках… В атмосфере… этого… взаимопонимания…

– Нет, я хочу принять чрезвычайные меры! – засучивая рукава, волновался худощавый. – Я его сейчас набальзамирую!

– Папа! – закричал Альберт, делая скачок в сторону. – Папа! – и, пригнувшись, нырнул в толпу влюбленных.

– Не уйдешь! – вскричал худощавый и бросился в погоню.

Широкоплечий, крича на ходу: «Вася! Ты же член профкома!.. Не превышай полномочий!» – побежал следом за ними.

…Мартын Благуша и Юрий Можаев, пробившись к тупику свиданий, остановились у рекламного щита местного цирка: там было оговорено место встречи с Калинкиными. Нади и Веры еще не было.

– Стань на эту тумбу, Март, и служи путеводным маяком для Калинкиных, а я пойду обзаводиться карнавальным ширпотребом. Раз принято решение веселиться, то надо это делать во всеоружии!

И, задымив трубкой, Юрий ринулся к прицепному автофургончику, который торговал масками.

Деятели местной торговли не обладали могучей фантазией: они подготовили к карнавалу только два типа масок – «поросенок» (свиное рыло в ермолке) и «чайник» (горшок из папье-маше с носиком-хоботом). Но и за этими шедеврами стояла очередь, ибо те же торговые деятели распустили слух, будто в парк без масок не пускают.

Толпа напирала на автофургончик с такой силой, что он тихо катился по направлению к парковым воротам. Торговля производилась на ходу: за каждые полтора метра пройденного пути продавец успевал замаскировать минимум человек сорок.

Впрочем, были и недовольные.

– Десять рублей? – трагически восклицал какой-то дядя, вертя в руках горшок с хоботом. – За такую дрянь? Да ведь настоящий чайник и выглядит не хуже и стоит столько же! Да за десять рублей я в любом буфете так замаскируюсь, что меня родная жена не узнает! Сто пятьдесят, кружка пива…

– А я наоборот, – сказал другой мужчина. – Чтоб меня никто не узнал, пойду на маскарад трезвым…

Когда Юрий пробился к заветному окошку, он бросил взгляд вокруг и увидел, что карнавальная толпа уже процентов на семьдесят состояла из «чайников» и «поросят».

– Не буду терять индивидуальную внешность. Пожалуй, без маски оригинальней.

И, махнув рукой, он отошел.

Мартын возвышался над тупиком свиданий, как памятник неизвестному влюбленному.

– Сюда! – вдруг закричал он и замахал кому-то рукой.

Вера с Надей и Юрий почти одновременно подошли к каменной тумбе.

– А мы вас ждем уже четверть часа! – сказал Благуша, спускаясь на землю и теряя свою монументальность.

– Прийти раньше, – усмехнулась Надя, – это не значит быть точным!

– Вы не видели здесь Бертика? – спросила Вера, оглядываясь по сторонам. – Он где-то тут, мы проходили мимо его машины.

– Потерялся влюбленный, – сказала Надя. – Принимаю заявку о потере. Фамилия – Бомаршов, особые приметы – масса добродетелей…

– Опять это злоязычие, – сказала Вера, всматриваясь в текущую мимо толпу. – Лишь я одна его понимаю… Он хороший и умный…

– Только ум у него легкого, а язык дурного поведения, – докончила Надя.

Мартын хихикнул, но под взглядом Веры сразу замаскировал свой смех кашлем.

– Наверное, что-то случилось, – сказала Вера. – Машина здесь, а его нет. Я начинаю волноваться.

Дружный крик фанфар перекрыл все шумы. В небе хвостами гигантских павлинов раскрылись веера разноцветных ракет. Карнавал начался.

– Пойдемте, – сказала Надя, – может быть, Альберт на радостях все перепутал и ждет Веру в парке? Да, поздравьте ее, товарищи: позавчера они с Бомаршовым ездили в загс сдавать заявление о браке.

– Альберт, как я вижу, – заметил Юрий, – человек бури и натиска: вы недавно знакомы и уже…

– Может быть, он действительно ждет у пруда? – засомневалась Вера. – Мы обычно встречались там.

– Так пойдемте к пруду, – подхватил девушек под руки Юрий. – А то в парке сгорят все ракеты, лопнут все хлопушки, и нам не достанется конфетти. Мартын, ты, как таран, должен пробивать дорогу…

– Слушаю и повинуюсь, – сказал Благуша.

Два фонтана, словно почетный караул, обнажив свои водяные сабли, стояли возле входа. Слева начиналось массовое поле. Крутились карусели, вертелись какие-то колеса. Ларьки по случаю карнавала наряжены были в фанерные яркие кокошники. Грохотали мотоциклы аттракциона «вертикальные мотогонки по горизонтальной поверхности», мотались по воздуху оглобли аппарата «перелетные птицы» (бывшие «летающие люди», они же «вниз головой»).

– Пруд вон там, за театром, – сказала Вера.

Вера потянула сестру и операторов к пруду:

– Меня волнует Альберт. Он может не дождаться и уйти!

– Я чую, – сказал Мартын, – что где-то здесь могут осуществиться мои думки о кружке пива… Юра, поддержи хоть раз в жизни! – и Благуша так умоляюще улыбнулся, что Юрию оставалось только заметить:

– А что скажут наши дамы? Не можем же мы их бросить на произвол маскарадной судьбы?!

– Дамы будут пить томатный сок! – сказала Надя. – В конце концов горячо любимый жених может подождать горячо любимую невесту лишних пять минут.

Надежда вдруг приняла небрежную позу, мизинцем поправила воображаемые усики и произнесла тягучим голосом:

– Верусик, пупсик, я жду тебя пять с половиной минут. Меня могли похитить. Ты же знаешь, что все девушки города и области влюблены в меня до потери подсознания. Мой бедный богатый папа не пережил бы такой пропажи… Поцелуй меня, пупсик.

– Свои пародии прибереги для самодеятельности, – обиделась Вера.

Мартын хмыкнул и восхищенно посмотрел на Надю.

– Мартын, не забывай о винницкой установке: не влюбляться с первого взгляда… – шопотом сказал Юрий, перехватив взгляд друга, и затем, уже громко, добавил: – А пародии у вас, Надя, получаются лучше, чем в некоторых сатирических изданиях.

– Я не хочу пить, – отказалась Вера, но Надя силой увлекла ее к киоску «Воды – соки», а операторы направились к соседнему ларьку.

Круглая будочка была оформлена под пивную кружку. Издали казалось, что на нее надета большая папаха, лихо сдвинутая набекрень: бумажное сооружение должно было означать бьющую через край пену.

Возле ларька было людно. Потребители отходили в сторону, бережно неся кружки обеими руками.

Мартын и Юрий взяли по кружке и тоже отошли в сторонку. Рядом с ними, у высокого столика, окруженные тарелками и стопками, пили двое мужчин. Один в маске поросенка, другой – чайника. Для того чтобы сделать глоток, они быстро приподнимали маски и, закусив, сразу же снова замаскировывались.

Мартын шарил глазами по сторонам, надеясь увидеть Альберта, а Юрий, услышав несколько занятных фраз, невольно прислушался к разговору Поросенка с Чайником.

– Живу ничего, – меланхолично говорил Чайник, – но никто не завидует.

– Трудишься, значит, – хихикнул сильно выпивший Поросенок. – Зарабатываешь, значит, деньги, а тратить их времени не имеешь. Надо так жить, чтоб твой рабочий день был пох-хож на сплошной об…беденный перерыв.

– Я тоже хочу, чтоб… обеденный перерыв.

– Держись за меня, братец. Ведь земля, братец, вертится не на оси, а на знакомстве и связях. Вот у нас в артели есть ребята – друг за друга. Деньги получаем не только по ведомости… И все шито-крыто. Но есть и у нас деж… журная зануда. Ей кое-что известно, и она все дело баламутит, до корней докапывается… Пуд крови мне испортила!

– Федя небось? Белорыбицын?

– Он, чтобы ему… И выгнать нельзя: стахановец, лучший производственник. Но все равно Феде до всего не додуматься…

– А вдруг?..

– Впервой, что ли? Не подкопаться. План прошлого месяца на сто десять процентов. Среди кожевников на первом месте. Ну, а если что… Возьму и разбегусь в разные стороны. Ищи ветра… Своя лысина, братец, дор…роже чужих кудрей.

– Сообразим еще грамм по сто? – вдохновенно произнес Чайник.

– Ишь-ты, какой сообразительный… А впрочем, давай… Ты всегда был своим в доску, артельным парнем… Я тебя устрою… Ну, за то, чтоб все шло, как идет! За тех, кто нам не мешает жить!

Поросенок с Чайником чокнулись и, приподняв маски, опорожнили стаканы.

Калинкины уже насладились помидорным напитком и, не дождавшись своих спутников, сами двинулись им навстречу.

– Что же вы задерживаетесь, мальчики? – кокетливо надула губки Вера. – Мы вас ждем!

Юрий сделал было несколько шагов вслед за Мартыном, но потом решительно остановился.

– У меня тут есть одно дело, – сказал он Благуше тихо. – Надо выяснить, о каких темных делах говорили наши соседи, где они работают…

– Ты становишься смешным, – ответил Мартын громким шопотом. – Де вже нашому теляти та вовка пиимати. Короче, не строй из себя сыщика, не лезь куда не надо.

– Это почему же куда не надо? На наших глазах беседуют преступники, – сказал Можаев, делая жест по направлению к столику, – а мы проходим мимо…

– Так где же те пройды? – спросил Мартын насмешливо.

Юрий поглядел на столик – за ним уже никого не было.

Только пустые кружки да стаканы сверкали, отражая карнавальные огни. Поросенок и Чайник исчезли, растворились, надев маски, среди честных людей.

– Впрочем, нет, я, кажется, их вижу, – быстро проговорил Юрий. – Я их не упущу. – И, уже удаляясь, крикнул: – Идите к пруду! Там встретимся!

…На пруду, возле берега, привязанный веревкой к сутулой иве-плаксе, плавал небольшой плотик. На нем валялись картонные гильзы. Доски были покрыты черными подпалинами. Во время открытия карнавала с этого плотика пускались ракеты.

Из-за кустов, спугивая целующихся влюбленных, выскочил Альберт Бомаршов. Он быстро, по-заячьи, перебежал освещенную луной дорожку и нырнул в тень ивы.

Двое студентов с полупогончиками горного вуза на плечах, выбежав из-за кустов, в недоумении остановились на берегу.

– Что ж он, под воду ушел, что ли? – спросил широкоплечий, удивленно озираясь.

– Я вообще не агрессор, – взволнованно сказал худощавый студент, – но считаю так: надо его набальзамировать…

– Телесно его наказывать будет папа, – спокойно произнес первый, – снимет штаны и выпорет. А ты помни: профком не уполномачивал…

– Ага! – вдруг радостно закричал студент и ринулся к иве.

Худосочный ствол не мог укрыть полностью всего Альберта, и острый глаз будущего горного инженера сразу заметил кусок яркоклетчатой штанины, выглядывавшей из-за дерева.

– Окружай его! – закричал студент. – Попался Альбертик!

Бомаршов заметался вокруг ивы, ища пути к спасению.

– Вася! – урезонивал приятеля широкоплечий. – Это не метод перевоспитания. Надо обсудить, сделать оргвыводы…

– Не надо оргвыводов. Я понял, что люблю только Лелю, – заверещал Альберт.

Но худощавый продолжал наступать на испуганного Бомаршова неумолимо, как рок.

Пытаясь хоть на мгновение отдалить неприятную встречу, Альберт стал отступать к воде. Земля кончилась, и нога Бомаршова ступила на колеблющиеся доски плота.

– Плыви, мой челн, – сказал Вася и, отвязав плотик, толкнул его ногой. «Челн» медленно отплыл от берега.

– Вы за это ответите! – кричал Альберт. – Я пожалуюсь папе!

– И тете! – кричал студент. – И бабушке! И всем родственникам! И мимо нашего института не ходи лучше – мумию из тебя сотворим!