Текст книги "Не проходите мимо. Роман-фельетон"

Автор книги: Борис Привалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Особенно клеветали на папочку местные литераторы – его кровные враги.

– Они все хотят сесть в мои кресла и получать мои оклады, – сказал мне папа потом.

Детский писатель Горшков, старинный папин недруг, кричал даже:

– Если бы вы, Дормидонт Сигизмундович, не были редактором альманаха, членом редсовета издательства и членом бюро отделения Союза писателей, то ваши книги никто не печатал бы! Произведения Бомаршова валяются на полках, а в этом году запланировано опять восемь переизданий!

Папа встал и заявил:

– Я алмазный фонд нашей литературы! Меня критиковать нельзя – мое имя упоминается даже в букварях! Гражданин нашей страны уже с детства начинает верить в меня! Поэтому критика меня – это дезориентация советского читателя. Того читателя, который воспитан на мне! Это низвержение основ! Нигилизм! Злопыхательство! Забвение государственных интересов!

В общем кое-как папа отбился. Но тут выступил председатель правления и сказал, что у Бомаршова якобы замашка помещика, феодала и т. д. Но папа и тут не устрашился.

– В чем меня можно обвинить? – загрохотал он. – У меня пятнадцать человек обслуживающего персонала – да. Ну так что же? Они у меня все члены профсоюза, имеют свою низовую организацию, свой местком, свою ревизионную комиссию…

Собрание кончилось в три часа ночи. Вопрос о папе был перенесен до выяснения обстоятельств. Петросянкин, Дамоклов и Гурмилло посоветовали принять такую резолюцию: предложить папе перекрасить голубой забор нашей виллы в розовый цвет, уменьшить высоту забора на двадцать сантиметров (ремонт за счет литфонда) и уволить младшего садовника по сокращению штатов. Кроме того, предоставить папе годовой творческий отпуск с сохранением окладов.

10 июня, вечером

Сегодня еду по улице и вдруг встречаю… Веру Калинкину! Я ее даже сразу не узнал – так хороша! Еще интереснее, чем на фото! Глаза! Улыбка! Ножки! Я молниеносно с ней познакомился, прихватили Дамоклова и поехали в ресторан обедать.

Устроили самый фешенебельный кутеж. Я своих денег не жалел.

15 июня

Если я и любил когда-нибудь кого-нибудь – все это было пустяком. Я люблю только Веру. Единственно, что омрачает будущее – Леля. Как быть? Со дня на день она должна уехать, и я вздохну свободно. Только бы Вера не узнала всей этой истории… Тогда может произойти что угодно… Родственники Веры и так уже очень плохо ко мне относятся – отчего? А если вмешается и Леля, Вера даст мне отставку… А я этого не переживу.

Июнь (число неразборчиво)

Сегодня у меня опять были гости – наш институтский комсомольский комитет. Второе в этом году выездное заседание. И опять специально для разговора с папой!

В прошлый раз я от них избавился, но сегодня… Я приказал швейцару и сторожам не пускать их и продержал три часа на солнцепеке. Но какая выдержка! Они все-таки добились аудиенции у папы!

Папа очень удивился.

– Я же не член ВЛКСМ, – сказал он.

Но наши комитетчики – народ маловежливый, они сразу же вспомнили недавнюю папину статью, где папа писал о борьбе с равнодушием, об активном вмешательстве в жизнь и т. д.

– Я вам внимаю, – сказал папа, выслушав несколько цитат из самого себя.

И тут начался поклеп на меня. Что я бездельник, иждивенец, что я пою песенки типа «И тот, кто с папой по жизни шагает, тот никогда и нигде не пропадет», привели мои рассуждения о бездетном налоге и коснулись различных фактов моей интимной жизни.

– А деньги я ему плачу за то, что он иногда помогает мне в работе: кое-какие библиографические справки, сбор материалов… Что же касается личной жизни, то все позади – он остепенился и женится.

Опять припомнили папе его собственную статью о воспитании детей в советской семье, и опять папа был прижат к стене.

Папа был очень сконфужен и рассержен, он пообещал комитету разобраться во всех проблемах.

Когда, наконец, комитет удалился – я отправил их пешком, сказав, что все машины в разгоне, – папа ворвался ко мне в кабинет и устроил большую говорильню.

Я подождал, пока он выкипит, и потом чистосердечно, даже со слезой в глазу, покаялся и обещал быть хорошим, лучшим, передовым. Деликатного намека, что я все-таки единственный продолжатель рода Бомаршовых, оказалось довольно. Папа сразу стал сентиментальным. Это ему обошлось в пятьсот рублей.

Кстати, решил окончательно: писать сценарий. Если папа их пишет за два дня, так неужели же я за неделю не сумею?!

А дневник не та форма. Надоело. Память у меня хорошая, и я отныне буду излагать свои мемуары сразу в магнитофон. Все будет записано на пленку. Мой голос и тот войдет в историю…

А писать стоит лишь для кино!..

Фельетон девятнадцатый. Собачье счастье

У щита объявлений «Кудеяровгорсправки» стояло несколько человек. Миши среди них не было. От нечего делать Мартын занялся исследованием спроса на рабсилу и жилплощадь. Одни объявления уже выцвели, другие были наклеены, видимо, только на днях. Большинство извещений принадлежало частным лицам и начиналось со слов: «Покупаю», «Продаю», «Сдаю», «Даю». Попадались и такие, которые не имели этого телеграфно-делового зачина. Они начинались в стиле эпическом: «Молодой одинокий инженер, очень занятый на работе, ищет…» и т. д. От некоторых объявлений пахло семейными драмами. Так, например, некая Ядвига Ивановна Моисеева и Геннадий Измайлович Рейтузов в пожухлом, с оборванными уголками объявлении доводили до сведения кудеяровцев, что они жаждут обменять две комнаты в разных районах на две вместе (звонить по телефону 29–45). А на другом листке, свежем и новеньком, владельцы телефона 29–45 предлагали две комнаты вместе на две в разных районах. Желающим рекомендовалось вызвать по вышеупомянутому телефону Ядвигу Ивановну или Геннадия Измайловича.

– Жилплощадь нужна? Это дорого пахнет! – раздался пылкий шопот возле уха Благуши.

Миша стоял рядом и пытался обаятельно улыбнуться. Пушистые его усы торчали агрессивно, как у кота, увидевшего мышь. И воинственно сверкали пестрые ангорские глаза.

– Спасибо за ласку, – ответил Мартын, – я постоянно прописан в другом городе.

– Так, может быть, вы собираетесь две в разных на две вместе? – продолжал улыбаться Миша.

– Рано еще, – сказал Мартын и почему-то покраснел.

– Ну, я пошутил, – произнес Миша. – Я знаю, что вы сейчас мечтаете только о кожреглане. Вы не забыли случайно – это пахнет сотней рублей сверх суммы?

– Если я запамятую о деньгах, то вы, надеюсь, мне на: помните? – стараясь быть учтивым, проговорил Мартын Благуша.

К Мише подскочил какой-то гражданин с лицом вулканического происхождения и громко зашептал:

– Наше вам! Как живем-можем?

– Как можем, так и живем, – словно заклятье, произнес Миша и ринулся к уху гражданина с такой скоростью, будто хотел его откусить. Знакомые, быстро перебирая губами, о чем-то зашептались.

Сначала Мартын ничего не слышал. Потом, по мере того как беседа подогревалась, до него стали долетать отдельные обрывки фраз. По ним Благуша установил, что тема разговора возвышенна и благородна, но носит трагический характер. Миша жаловался на то, что улучшение работы местного универмага бьет его по карману. Знакомый Миши с лицом вулканического происхождения, наоборот, был настроен боевито и оптимистически:

– Хорошо работают не все универмаги. И в этом наше счастье. Человек, который может достать вещь, еще не скоро выйдет из обихода… Попробуйте купить цигейковую шубку или нейлон-паутинку. Или гарнитур в стиле «Вампир».

– А что, кому-нибудь надо? – оживился Миша. – Я могу достать гарнитур… Это трудно, но возможно… Это будет пахнуть…

– Не надо, я сам достану что угодно для души. Главное, Миша, знать, где чего не хватает, в каком городе что дефицитно. Надо чутье иметь!

Миша зашевелил ушами и втянул воздух.

…Людям, творящим правое, нужное дело, не к чему таиться. Они говорят о нем полным голосом. Но есть среди нас еще личности, говорящие шопотом. Они толкутся возле магазинов, предлагая на ухо товар, которого в данный момент нет на прилавке. И, конечно же, просят приплаты за услугу… Они пролезают в учреждения – там их шопот похож на жужжание мухи. И, как мухи, эти шептуны разносят заразу сплетен, накипь слухов. Но личности, говорящие шопотом, имеют голоса. Попробуйте схватить их за ухо и извлечь из щели на свет. Ого, каким благим матом они завопят!.. И надо уметь распознать их подлинный голос, а подчас и голос, с которого они шепчут.

– Господи, ну и мерзота! – вздохнул Мартын, сдерживая желание подойти к шептунам и стукнуть их лбами. – Шопот, робкое дыханье, трели милицейского свистка, как сказал бы Можаев. Ну, что поделаешь – общественная нагрузка: надо выяснять тайны кожпальто…

Миша извиняющимся тоном прошептал:

– Простите, но пока Виктория Айсидоровна опаздывает, я тут выясню одно обстоятельство…

«Спасибо товарищу Можаеву, который втянул меня в эту историю, – размышлял Мартын. – Сагитировал на поход к этим пройдам. Тебе, говорит, они почему-то больше доверяются. Обидно. Если я не ввязываюсь во все встречные скандалы и занимаюсь только своим делом, то меня, значит, можно причислить к лику неправедников? А тут еще Надя! Но я докажу Наде, что я могу не хуже Юрия сдать экзамен на Шерлока Холмса».

– Я уже тридцать секунд здесь, – сказала Вика, – а вы меня не замечаете. Для ответственного работника искусств это неприлично.

– Работники искусств не любят опозданий, – сказал Мартын серьезно. – Но я прощаю вам полчаса, так как это наше первое свидание!

«Хлопчики, – подумал Благуша, мысленно хватаясь за голову, – еще час – и я стану законченным пошляком. Ах, бис меня возьми! Неужели Юрий прав, и я еще настолько несовершенен?..»

Вика одобрительно притопнула туго очулоченной ножкой:

– Когда с вами нет этого противного Можаева, то вы совсем другой. Я сразу поняла еще там, в Красногорске, что вы можете оценить душу красивой женщины.

– Оценить? – как из-под земли вырос Миша. – Здравствуйте, Виктория Айсидоровна! Простите, я не слышал, что надо оценить?

– Ах, Миша, вы этого не поймете! – сказала Вика и взяла Мартына под руку. Ведите нас лучше к Маргарите Бакшиш, к этой суперженщине!

– Пожалуйста, – прошептал Миша. – Идемте, она нас ждет. Но что касается оценок и расценок, имейте в виду – я специалист. Сейчас специалистам стало хуже. Человек идет в магазин и покупает вещь. Но разве эта вещь – вещь? Она стандарт. Вот я достаю только уникальные предметы. Но моя зарплата все-таки падает. Покупатели все больше верят в магазин и все меньше в меня. Плохие времена!

– А почему бы вам не устроиться на работу? – наивно спросил Мартын.

– Не говорите так, – прошептал Миша, – вы мне делаете больно. Я ж инвалид. У меня галлюцинации по ночам. Мне вечно снятся гадальные карты: дальняя дорога, казенный дом, бубновый туз… Я могу вас обслужить, могу достать все, что хотите. Даже билет в Большой театр в Москве… На «Лебединое озеро» со всеми удобствами. Я могу познакомить вас с нужным человеком, дать консультацию по жизненно-необходимым вопросам… Но подчиняться труддисциплине не могу. Нервы! Простите, я вас сейчас догоню, – и Миша юркнул в подворотню.

Несколько минут его не было. Но вот Миша выскочил впереди, метрах в ста, из другой подворотни и как ни в чем не бывало стал поджидать спутников.

– Просто я не хотел встречаться с одним нехорошим человеком, – пояснил Миша вполголоса. – Я не могу с ним разговаривать. Он всегда делает мне больно.

– Кредитор? – спросил Мартын.

– Нет. Я никому не должен. Предпочитаю деньги взаймы не брать. Как говорят знающие люди: «берешь взаймы на время, а отдаешь навсегда». И все равно приходится ходить по городу с оглядкой. Такое уж мое собачье счастье!

Вика, Мартын и Миша двигались улицей 31 мая и свернули на мост имени Женского дня. После дождя город как-то подурнел. Стены стали серыми, а тротуары – белыми. С заборов обильными потоками стекала краска… Общую картину несколько оживляли плакатики «ОСТОРОЖНО: ОКРАШЕНО!», антигусиные знаки и железные щиты «НЕ СИФОНЬ, ЗАКРОЙ ПОДДУВАЛО!».

Поход к Маргарите Бакшиш протекал без особых происшествий. Вика мило щебетала, отвечая на приветствия знакомых. Мартын мысленно проклинал Можаева. А Миша время от времени шептал: «Я вас догоню» – и скрывался в подворотнях.

Выскакивая затем из очередного проходного двора, он застенчиво топорщил свои кошачьи усы и жаловался:

– Неудачный день! Я не говорю о встречах! Но я сейчас узнал, что в магазин номер семь привезли шерстяные мужские костюмы. Такое мое собачье счастье! И Виктория Айсидоровна сегодня без машины. Как назло!..

– Я разнашиваю новые туфли, – заявила Вика. – И три дня придется ходить пешком. Это ужасно, когда все кругом толкаются. Надо было бы установить порядок: когда идет не простой смертный, перекрывать пешеходное движение.

Миша опустил свои ангорские глаза, пошевелил усами и прошептал:

– Хороший товар носите! Вчера эти туфли пахли полтыщей. Сегодня уже поношены. А завтра возьмут да и в магазин привезут. Вещь станет стандартной… Такой клиентке, как вы, положено носить только то, чего никто не носит…

Вика, Миша и Мартын долго лавировали среди ям городского парка. Там, где город уже постепенно начинал сходить на нет, они остановились возле высокого сплошного забора.

Миша отсчитал тринадцатую доску справа от калитки и начал на ней выстукивать сложную музыкальную фразу, которая положена на слова: «В нашей жизни всякое бывает».

За забором раздался лай, на соседней даче заплакал ребенок. Загремели железные засовы калитки.

Им открыла высокая старуха. Огромная, как белый медведь, собака рычала на пороге конуры, сделанной из бочки.

– Диоген! Цыц! – сказал Миша, убедившись, что пес на цепи. И, обратившись к старухе, добавил, кивнув на своих спутников: – Эти со мной. Марго у себя? Осторожно, Виктория Айсидоровна. Подальше от собаки. Она делает больно. Посмотрите, какие у нее злые глаза. Она покусала столько людей, что в ней половина человеческой крови.

– Ах, какая дача! – сказала Вика. – Люкс! Экстра!

Мартын не обращал внимания на замечания своих спутников.

«Так вот каков коттедж Самозванцева! – думал он. – Тот самый, который оформлен на Бакшиш! Гарно получается! Пожалуй, в другой раз мне придется шагать вместе с Юрой».

– Вот живут люди! – завистливо прошептал Миша. – Правильно говорится: лучше быть здоровым, но богатым, чем бедным, но больным.

И кошачьи усы грустно опустились.

Хозяйка, улыбающаяся пышная женщина, встретила посетителей на середине большой комнаты. Алмаз на ее пальце метал молнии. Синий атласный халат-безрукавка, согласно новейшей кудеяровской моде, кончался почему-то шлейфом. Новой модой веяло и от домашних туфель Маргариты Бакшиш. Спереди на каждой туфле была вышита лисья морда. Вместо глаз – две пуговки. Когда Маргарита стояла, лис не было видно. Но стоило ей пойти, патрикеевны начинали поочередно выглядывать из-под полы халата… Вместо буквы «р» Бакшиш произносила букву «х».

– Разрешите мне, – сказала Вика после положенных приветствий и рукопожатий, – звать вас просто Марго.

И женщины, прильнув друг к другу, затараторили о каких-то своих дамско-трикотажных делах.

– Вы свой кожреглан возьмете с собой? – спросил Миша Благушу. – Или Виктория Айсидоровна пришлет машину попозже?

– Я должен подумать, – ответил Мартын, пошелестев в кармане наличностью – тремя рублями, которые Юрий выдал ему из общей кассы на случай непредвиденных расходов по кожевенной экспедиции.

– Киностудия не отпустила дополнительных средств на расследование злодеяний в городе Кудеярове, – сказал Юрий, когда Мартын уходил. – Но если тебе придется катать даму на автобусе, то ты не должен ударить лицом в грязь. Вот тебе трешница и смотри, не купи на нее пальто.

«Трешница… И столько же у Юрия, – подумал Мартын. – Вика сказала: «Вы же операторы, а операторы – богатый народ. Хорошо быть женой оператора…» Слава богу, если Юрию удастся заложить в ломбарде свои и мои часы… Тогда мы разбогатеем. В конце концов, идя к славе, не обязательно считать минуты!.. Авось еще и Шишигин пришлет денег…»

– Чего же вы раздумываете? – азартно зашептал Миша, и его усы защекотали ухо Благуши. – Такой товар надо хватать. Вы народ денежный… Своим сомнением вы мне делаете больно! Цена – четыре косых. Даром!

– У меня только три, – неуверенно произнес Мартын и снова пошелестел купюрой.

– Меньше чем четырьмя тысячами это не пахнет, – погрустнел Миша. – Но в крайнем случае разницу занесете завтра. Учтите: качество. Уникальная вещь! Индпошив! Рыжее шевро с золотым отливом! Шагреневская кожа!

– Шагреневая, – поправил Мартын снисходительно.

– Это вот они, – кивнув на женщин, прошептал Миша, – общественно-политической литературы не читают. А я знаю, кто такой был Бальзак. И про кожу я его читал. Но эта лучше! Ее наш красногорский комбинат выпускает. Освоили при директоре товарище Шагреневе. Вот мы ее так и называем – шагреневская. Если вы на рынке куртку из такой кожи встретите – хватайте! Такого вы в магазине никогда не достанете: комбинат курток не шьет…

– Я вам теперь покажу моих собачек, – заявила хозяйка и, запахнувшись в халат, пошла в другую комнату. Из-под ее подола поочередно выглядывали лисьи морды.

– Ну, я пошел, – сказал Миша, – мы еще увидимся. У меня деловое свидание. В магазин номер шесть через пять минут привезут брюки… Кроме того, я не люблю собак, а они отвечают мне взаимностью.

– Гав! – раздалось за дверью.

– Они делают мне больно, – прошептал Миша и скрылся.

Вошла Марго с желтым кожаным пальто в руке. За ней шли семь белых пуделей мал мала меньше. Псы были подстрижены под львов.

– Собачки шик-модерн, – восхитилась Вика. – Правда, Март?

– Семь пуделей, как семь слонов, – сказала хозяйка, – приносят счастье дому.

Она помогла Мартыну надеть пальто и подпоясала его. От кожи пахло свежим теленком. Реглан скрипел, как новенький бумажник.

– Никто не скажет, что вы оператор, – произнесла Вика, отступая на несколько шагов и чуть не задавив самого маленького из пуделей. – В этом пальто вы типичный главный режиссер. Таким я себе представляю самого Протарзанова! Ах, как я завидую его жене!

– Четыхе тысячи! – назначила цену Марго.

Пудели дружно залаяли.

– Дешевле не могу! – приложив руку к району сердца, произнесла хозяйка. – За что купила, за то и пходаю!

– Вот тут царапина, – заметила Вика, поворачивая Мартына спиной к свету. – Вот здесь перекрашено. Сама крашусь десять лет, знаю толк в этом деле. Три тысячи, и ни рубля больше!

В это время пудель номер шесть начал грызть Викин каблук, а пудель номер два стал лизать пальто, которое Мартын бросил на диван.

Марго согнала собаку с дивана.

– Сколько с ними забот! Позавчеха Миша пхивез мне самого модного собачьего пахикмахеха. Он их стхиг электхической машинкой. А я плакала весь день… Вы себе не можете пхедставить, как их было жалко! Я пообещала пахикмахеху сто хублей, и он тоже плакал! Стхижет и плачет, стхижет и плачет! Тхи тысячи восемьсот, и ни копейки меньше!

– А как зовут этих чудесных песиков? – спросила Вика, игнорируя денежный вопрос.

«Зверячья дипломатия, – подумал Мартын, стоя у окна и наблюдая за бочкой с Диогеном. – Разбалакались, як свинья с гуской…»

– Собаке идет, когда ее зовут кхасиво, – сказала Марго. – Тхудно выбхать подходящее имя. Тут пхиезжал мой бхат и сказал, что если собака живет в бочке, то собаку почему-то можно звать Диогеном. Почему – он мне не объяснил, но имя мне понхавилось. А эти пуделя опхеделенных имен не имеют.

Мартын даже отвернулся от окна.

– Не имеют постоянных имен? – переспросил он. – Как же вы их называете?

Безыменные собаки залаяли хором.

– Знаете, надоедает собаку звать одинаково несколько лет. Я люблю хазнообхазие… Тхи тысячи восемьсот – окончательная цена.

– А у кого это плачет ребенок? – спросила Вика. – Вот, слышите, опять?

– На соседней даче живет известный гипнотизех. Он так скуп, что о нем говохили, будто он женился на своей домхаботнице, чтобы сэкономить на ее жаловании, – сказала Марго. – Вот сейчас он ходит по саду и усыпляет хебенка.

– Я встречала его жену, – сказала Вика. – Она красит ноги под нейлон. Три тысячи двести. Вы поглядите, какая подкладка, – это же мешок!

– А как только у гипнотизеха собехутся гости, так сидят до тхех часов ночи, – не обращая внимания на Викины слова, продолжала Бакшиш. – И почему бы, вы думали, они сидят? Все остхы на язык, и каждый боится уходить пехвым… Уйдет, а вдхуг оставшиеся начнут его обсуждать, хазбихать по косточкам, по косточкам… В тхи все встают и охганизованно уходят… Тхи тысячи семьсот пятьдесят. Я несу убытки. И вообще мои собаки культухнее этой гипнотизехши…

– Три тысячи двести, – сказала Вика, вставая с кресла, – это мое последнее слово.

– А вы, – обращаясь к Мартыну, спросила Марго, – ведь вы хотели покупать пальто?

– У вас пальто одно, – произнес Мартын, шелестя в кармане трешницей, – я уступаю его даме.

– Эта вещь пхинадлежит моему мужу, – пояснила Марго, – а у меня есть еще одно пальто – моего бхата. Я вам его могу уступить. Он его ни хазу не надевал. И вообще он любит дхап.

– Я учту это обстоятельство, – сказал Мартын, придавая голосу протарзановские интонации. – Пока я получу перевод на крупную сумму, ваш брат может носить это пальто недели две.

– Три тысячи двести, – объявила Вика и внушительно добавила: – И не забывайте, что я номенклатурная жена!

«Козырной туз, – подумал Мартын, наблюдая торг. – Бой нокаутом выиграла Закусилиха на третьем раунде».

А Марго тем временем звенела браслетами, как солистка цыганского ансамбля, и произносила хвалебную речь в честь и. о. председателя горсовета. Даже собаки притихли, слушая голос своей хозяйки.

– Только для вас, – вздохнула Марго. – За тхи тысячи двести пятьдесят…

– Я хочу сделать Олегу Игоревичу подарок, – пояснила Вика, – сюрприз ко дню рождения. Поэтому я его даже не взяла на примерку. Хотела купить что-нибудь в магазине, но мне, как жене председателя, просто неприлично толкаться со всеми у прилавка. А директора магазинов просто обнаглели: они делают вид, что не знают, кто я. Я предпочитаю приобретать вещи в частном порядке.

– Ай-ай-ай, – посочувствовала Марго, – какой чехствый наход!

– Я заеду сегодня вечером за пальто и привезу деньги, – сказала Вика. – Значит, три тысячи двести пятьдесят. Ладно, куплю ему пальто, хотя он и не очень заслуживает. Ах, мадам Бакшиш, мадам Бакшиш! Не могу без вздоха вспомнить своего бывшего мужа – стоматолога. Хотя он был не номенклатурное лицо, но умел меня содержать. Ах, как надо продуманно определять избранника сердца…

«Ну и хищница, – сказал про себя Мартын, – недаром Можаев о ней говорил – щука».

– Если у вас сейчас не все деньги, – проговорила Марго, – то можно в хассхочку – я вам вехю.

На участке гипнотизера заорал радиоприемник: вероятно, ребенок окончательно отказался усыпляться и хозяин, чтобы заглушить ворчание супруги, прибег к помощи техники. На пойманной волне слышались жалобные детские голоса, рычание, чей-то страшный бас. Все покрывалось громким мяуканьем. Очевидно, шла детская передача.

– Наконец-то мы покинули это собачье царство, – обрадовался Мартын, когда калитка захлопнулась.

И Вика уцепилась за руку Мартына.

– Итак, Март, – сказала она после паузы, – Кудеяров благодаря вашему визиту будет знаменитым городом. Все увидят на экране наши сады. Озеленение! Порядок на улицах! А председателя вы не снимали? Игорь мне ничего не говорит…

– Не снимали.

– А будете? Я же должна знать, как его одеть.

– Специальных приготовлений не надо, – сказал Мартын. – У нас свой, особый метод съемки. Мы снимаем неожиданно, так что объект даже не разумеет этого. Получается очень натурально.

– Но я должна знать хотя бы, когда…

– Хотя бы завтра…

Вика облегченно вздохнула.

Возле магазина «Готовое платье» Мартын и Вика встретили Мишу. Он был задумчив. Какие-то промтоварные мысли роились в его голове. Увидев Вику, он оживился.

– Приобрели? – как обычно, шопотом спросил он. – С обновкой вас! А вы, – зашептал Миша Мартыну на ухо, – тоже купили?

– Я… – начал Мартын, но в это мгновение Миша испуганно зашевелил своими кошачьими усами и бросился в подворотню. Однако тут же был схвачен за шиворот какой-то энергичной гражданкой.

Мгновенно собрался народ.

– За что бьют? – спрашивали зрители.

Гражданка била сумочкой Мишу по лицу – слева направо и сверху вниз.

Миша жмурил глаза и не пытался вырваться.

– Не делайте мне больно! – изредка произносил он, и Мартын впервые услышал его голос. Голос был густой, но противный.

– А я его бью за то, – приговаривала гражданка, – что он мне устроил вот эту сумочку, получил сто рублей комиссионных, клялся, что такой ни у кого нет. А такие – пожалуйста» в магазине! Аферист.

– А ты не доверяй всяким личностям, – сказали из толпы, – в магазин ходи. Министерству торговли верь.

Гражданка выпустила Мишу и пошла своей дорогой.

Толпа начала редеть.

Миша подошел к Вике и Мартыну и снова зашептал:

– Заговорился с вами, не увидел, кто идет. Но меня били сейчас доброжелательно…

– Как это? – заинтересовался Мартын.

– Бывает больнее… – И вдруг ангорские глаза его погрустнели, усы опустились вниз.

– В чем дело? – опросила Вика. – Опять кто-нибудь идет?

– Как говорят у нас в Виннице, – вставил Мартын: – Хто порося вкрав, у того в ухах пищить.

– Нет, – вздохнул Миша, – просто вспомнил: сейчас в магазин номер восемь привезли откуда-то партию пальто… Опять убытки. Такое мое собачье счастье…