Текст книги "Не проходите мимо. Роман-фельетон"

Автор книги: Борис Привалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Фельетон двадцать шестой. «Коммутатор слушает!»

Телефон убил эпистолярный жанр.

После того как в трубку было сказано первое «алло», количество писем стало резко падать. Человечество начало экономить на бумаге. Если раньше влюбленным, чтобы выяснить отношения, требовалось минимум килограмм бумтоваров, то теперь можно просто набрать нужный номер и сказать:

– Валя, это ты? Валя, это я. Есть личный разговор. Жду тебя на том же месте. Подруг с собой не бери.

Конечно, почтовые отправления еще играют в жизни некоторую роль. Но это, надо полагать, объясняется еще недостаточной телефонизацией. Когда телефон войдет в быт так же широко, как зубная щетка или консервы «Зеленый горошек», то личная переписка отомрет сама по себе. Писатели, которые ныне упускают возможность создать эпистолярные шедевры, потом спохватятся, но будет поздно.

Труднее будет телефону ликвидировать переписку служебную. Перед ней слабые токи пасуют. Зато радуются бюрократы:

«На телефонный разговор резолюцию не наложишь, его в исходящие не подошьешь, к исполнению не предъявишь! Нет-с, уважаемый, давайте составим письмецо!»

И вот уже бежит по улице скороход-рассыльный с охапкой фирменных конвертов. А ему навстречу другие курьеры с целыми грудами межведомственной переписки. Курьеры, кур-еры, курьеры – тридцать пять тысяч одних курьеров! А канцеляристы, удовлетворенно взирая на уличную суету, с сознанием исполненного долга бредут к кассам получать зарплату.

Телефон завоевывает все новые и новые рубежи. Если раньше он был достоянием ответственных работников и частных зубных врачей, то теперь телефонный кабель распространен уже более, чем водопроводная труба, хотя еще и менее, чем электрический провод.

…В селе Горелове телефонный коммутатор работал уже больше года. Руководить всем этим слаботочным хозяйством поручили Ольге Калинкиной – курносой улыбчатой девушке. Правление колхоза подарило ей сшитую по спецзаказу в красно-горском ателье форму работника Министерства связи: жакет с голубым кантом и фуражку. На рукаве жакета перекрещивались две позолоченные молнии.

Ольга стала самым осведомленным человеком в колхозе.

В ее коммутаторе сталкивались тысячи разговоров, и по характеру службы ей приходилось быть в курсе всех событий. Ольга могла ответить на любой вопрос, который ребром ставила жизнь: где в текущий момент находится председатель колхоза? Сколько литров молока дала за неделю рекордсменка Олимпия? В какую цену сегодня котировался колхозный лук на кудеяровском рынке? Почему вчера не состоялась лекция «Как лететь с Земли до звезд»? И зачем звонила Валя из зоолаборатории Мише по четырнадцатому номеру?

– Коммутатор слушает. Тридцать третий? Готово. Одиннадцатый? Занято.

– Ольга Прохоровна, это опять я, Благуша. Допомогайте! Войдите в мое положение…

– Вхожу! Все знаю: пленка кончается, Можаев пропал на Кожкомбинате. Завтра днем часть Калинкиных разъезжается… Съемки будут сорваны. Не стоните, разговор с комбинатом заказан.

– Чуете, мы с Надей в музее старого быта. Снимаем Прохора Матвеевича. Если Можаев…

– Уже учла!.. Коммутатор слушает.

– Оля, это я, тракторист Таратута. Соедини меня с книжным магазином в Кудеярове.

– Подписка на Гюго уже кончилась.

– Ой! Меня остальные Таратуты со свету сживут… Я ж в семье ответственный за культработу! Бальзака пропустил, Гончарова упустил, теперь Гюго…

– Таратута, не занимай провода! Байки будешь рассказывать вечером в клубе.

– А ты там будешь?

– Выключаю!.. Коммутатор слушает. Из райисполкома? Дать председателя? Не могу. Потому что он сейчас в поле. Что передать?

– Чтобы срочно, к вечеру, прислал сводку о заготовке меда в ульях. И чтоб по каждой пасеке! Отдельно гречишный и отдельно липовый. Скажите – инструктор Сурепкин требует. Кто принял телефонограмму?

– Калинкина. Коммутатор слушает. Одиннадцатый? Занято. Коммутатор слушает… Междугородная? Мне нужен Красногорск двадцать – пятьдесят пять. Жду. Да, Горелово. Я – Калинкина! Москва будет говорить? Слышимость хорошая.

– Здравствуй, Олечка!

– Здравствуй! Ой, Андрей, тут тебя все ждут, у всех к тебе дела… Автопоилка что-то капризничает, рентгеновский аппарат надо устанавливать, кинооператор прибыл – нашу семью снимает.

– Проси его подождать три-четыре дня. Досмотрим сельскохозяйственную выставку – вмиг прилечу. А вообще колхоз раньше-то мог без инженера жить? Мог. Ну и сейчас поживет несколько деньков! Поздравь от меня маму с папой. Подарок везу им к золотой свадьбе! Ну и чудеса здесь! Оператору привет.

– Кончайте разговор, ваше время истекло. Кончили?

– Коммутатор слушает. Из райисполкома? Председателя еще нет. Он в поле. Что передать?

– Скажите, чтобы срочно составил сводку внедрения индюков в приусадебные хозяйства колхозников. Скажите – инструктор Осотов требует. Кто принял? Калинкина?

– Передам, передам… Коммутатор слушает. Одиннадцатый? Занято.

– Безобразие! Час звоню – и все занято! У меня дела!

– Подождите, товарищ, там тоже решаются очень важные дела… Коммутатор.

– Ольга Прохоровна, это опять я, Благуша. Мы с Надей переходим на конеферму. Это чтобы вы знали, где я пребываю. Так я питаю надежду, Ольга Прохоровна!

– Надейтесь, надейтесь!.. Коммутатор слушает.

– У вас там на коммутаторе никого, более или менее, посторонних нет? Нас не подслушивают?

– Да что с вами, товарищ? И вообще кто это говорит?

– Поплавок, Иннокентий Петрович, русский, 1911, да, нет, не состоял, не имею, служащий, начальник отдела кадров Облкожпромсоюза. А вы кто?

– Товарищ, бросьте шутить, не мешайте мне работать. Какой номер вам нужно?

– Хороши шуточки! Бдительность – наше…

– Я выключаю…

– Минуточку! Мне нужен Красногорск. Девятнадцать – двадцать четыре.

– Вы в правлении колхоза? Ждите вызова… Коммутатор. Одиннадцатый? Занято.

– Опять занято? Я поставлю вопрос на общем собрании! С ума сойти можно! Да с кем же он разговаривает? С инкубатором?

– Да, с двадцать вторым.

– Тогда все понятно! Лучше вы мне позвоните, Ольга Прохоровна, когда они кончат. Это уже стихийное бедствие.

– Вот сами влюбитесь, тогда будете знать! А пока ждите. Но я, на всякий случай, эти номера проверю.

Одиннадцатый. Ну и что?

Двадцать второй. Ну и ничего.

Одиннадцатый. А зачем ты вчера в кино сказала Таратуте, что я тебе по характеру не подошел? А позавчера на танцах говорила мне, что подошел?

Двадцать второй. Ну и что?

Одиннадцатый. Ну и ничего! Ходи в кино тогда с Таратутой!

Двадцать второй. Да он все занят. На тракторе круглые сутки, а в свободное время пытается на Гюго подписаться.

Одиннадцатый. Ты мне Таратутой зубы не заговаривай. Ты прямо скажи: подошел я тебе характером или нет?

Двадцать второй. Ну и что?

– Эй, молодежь! Эго Калинкина говорит! Хватит висеть на телефоне! Довыясните свои отношения вечерком в клубе…

Двадцать второй. Ой, Оля, подожди! У нас самое интересное место в разговоре!

Одиннадцатый. Не отключайся, Оля! Пусть она мне при свидетеле скажет: подошел или нет?

– Ну, вот вам для полного счастья еще пять минут – укладывайтесь как хотите! Коммутатор… Опять райисполком? Председателя? Он еще не вернулся. Что передать?

– Передайте: звонил инструктор Овсюгов! Пусть ваш хозяин быстренько составит сводку о торфоперегнойных горшочках! Значит, так: по месяцам, – вы записываете? – и по неделям отдельно, и по декадам…

– Записала, передам… Коммутатор слушает. Сорок семь? Готово. Восемьдесят один? Готово… Это правление? Товарищ Поплавок? Красногорск на проводе. Говорите.

Поплавок. Таточка Петровна? Здравствуйте, это я. Посторонних в комнате нет? Как без меня идут дела, более или менее? Нашлась моя рукопись?

Таточка Петровна. Это про бдительность? Да, нашли, в вашем сейфе. Вы ее, оказывается, туда засунули и забыли. Мы брали бумаги – начальство потребовало…

Поплавок. Нашлась. Ай-ай-ай! А я-то считал ее утерянной. Да, а как же вы открыли сейф, когда ключи у меня?

Таточка Петровна. Как всегда – штопором. А разве вы не знали? Берется обыкновенный алкогольный штопор…

Поплавок. Тише, тише! Вы, более или менее, разглашаете служебную тайну! Даже скорее более, чем менее… Нас могут подслушать… Да, прибыли составленные мной новые образцы анкет? Не те, которые на сорок восемь вопросов, а которые на семьдесят пять.

Таточка Петровна. По-моему, нет…

Поплавок. Это, знаете ли, более или менее, безобразие! Скорее даже более, чем менее! И вот так каждый раз: стоит уйти в законный отпуск, как все идет вверх дном! Ну, я вам через несколько дней позвоню.

– Кончили?.. Не волнуйтесь, не волнуйтесь, я вас не подслушивала!.. Коммутатор. Одиннадцатый? Занято. Почему – не знаю. Пятьдесят восемь? Даю. Междугородная? Горелово. Будет говорить совхоз «Новоселье» через Кустанай? Да, я Калинкина. Не отхожу, не отхожу. Здравствуй, Феликс!

– Салют, Оленька! Привет с целинных земель! Почему на письма не отвечаете? Сам виноват? Ну, знаешь, у нас тут дела… Подняли еще десять тысяч, ох, и ребята подобрались! Передай маме и папе поздравления, пожелания и все, что полагается от всех новоселов. Надо же, полвека брака! Юбилей! Жалко, что я не смогу побывать в Горелове! Поцелуй за меня маму и папу…

– Горелово! Кончили разговор?

– Кончили. Плохая слышимость была… Коммутатор. Главного инженера? Он в Москве, на сельскохозяйственной выставке. А кто его спрашивает?

– Да это из Неурожайки. У нас молотилка, вы знаете, от ветряка работает. Так вот – заело. А урожай, сами знаете, нынче буйный – стоять никак нельзя! Механика бы нам!

– Я поговорю. Пришлем вам самого лучшего, без двух минут инженер – только недавно в МТС из города приехал! Не волнуйтесь! Как только председатель приедет, я ему скажу. Коммутатор слушает… Опять райисполком? Опять, наверное, какая-нибудь сводка? Да нет еще председателя! В полях он.

– Звонит инструктор Пыреев. Запишите: пусть немедленно даст сводку о росте поголовья зеркального карпа в колхозных водоемах. И прирост мальков на каждую карпоматку. Ясно?

– Ясно, ясно, записала, передам… Ох, бедный наш голова! Днями в бригадах, вечерами собрания проводит, а ночами сидит сводки пишет!.. Коммутатор. Одиннадцатый? Занято! Девяносто девятый? Сейчас… Молочную ферму? Готово… Коммутатор. Кого? Меня лично? A-а, Филя, здравствуй.

– Оленька, ты не забывай, что завтра у тебя сеанс одновременной игры.

– Ой, я не могу! У моих стариков завтра золотая свадьба. Все наши приедут.

– А на прошлой неделе ты, что же, не знала об этом? Ведь сама назначала! Мы и афиши написали: «Чемпионка района по шахматам Ольга Калинкина» и так далее.

– Да как-то неожиданно все получилось: само торжество перенесли на послеурожайную пору, а завтра отмечаем дату в узкосемейном порядке.

– Зазналась ты и так далее. Афиша же висит… Придется отменять… Эх, чемпионка, расстроила ты меня… Ну, поздравь своих стариков!

– Спасибо!.. Коммутатор слушает. Кожкомбинат? Товарищ Можаев? Наконец-то! Не кладите трубку, сейчас с вами будет говорить товарищ Благуша… Конеферма? Здравствуй, дядя Егор. Мне быстро кинооператора, который у вас там ходит. Что? Почему не может? Снимает папу с любимым конем? Ничего, папа подождет! Минуточку, товарищ Можаев!.. Это вы, Благуша? Говорите!

Благуша. Мы что, снимаем фильм или ты окончательно перешел на следовательскую работу? Где пленка?

Можаев. Во-первых, здравствуй! Во-вторых, пленку я достал у Гиндукушкина. В-третьих, дело Поросенка и Чайника оказалось гораздо сложнее, чем мы думали. Но это не телефонный разговор.

Благуша. Ты бачил Гиндукушкина? У него, как всегда, «ясни очи, та чортови думки»? Значит, и Протарзанова встретил? Что же тебе сказал Витя в тигровом галстуке?

Можаев. Вообще… «Он сказал мне лишь слово одно, это слово любовью полно». Передавал приветы.

Благуша. О нашем фильме ничего не говорил?

Можаев. Что ты волнуешься? Ничего страшного не произошло. Все в приблизительном порядке… И не нервничай, пожалуйста.

Благуша. Ничего страшенного не произошло? Значит, что-то все же случилось? Эх, друже, чего-то ты крутишь!

Можаев. Просто я берегу твое здоровье. Ты мне кажешься чересчур взволнованным. Дай мне слово, что ты возьмешь себя в руки! Тогда я тебе кое-что поведаю.

Благуша. Ну, ну, добре. Сказывай.

Можаев. Мне сказал Протарзанов, что фильм снимать не надо… Но я думаю, что два лишних съемочных дня роли не играют, а? Доснимем, Март, а там будь что будет!

Благуша. Ах, нечистая сила! Как же это?..

Можаев. Март! Март! Что ты молчишь?

Благуша. А что говорить? Приезжай поранку. Только утром, обязательно утром, а то все Калинкины разъедутся. Это страшно поспешливая семья… Эх, Юра! Как же так?..

– Разговор окончен! Ваше время истекло!

– Вот и все, товарищ Благуша, теперь вы спокойны?

– Абсолютно, Ольга Прохоровна, идеально! Благодарю за заботу!

– Не стоит… Коммутатор слушает. Одиннадцатый? Занято. Сорок два? Готово… Семьдесят шесть? Даю… Опять райисполком. Нет, председатель еще на работе, в бригадах!

– Тогда запишите: звонил инструктор Лебеда, просил к утру представить сводочку: сколько колхоз намеревается сдать в текущем хозгоду пуха и пера (отдельно по уткам, гусям и курам), свиной щетины, конского и барано-овечьего волоса. Записали? Чтоб к утру!

– Передам… Коммутатор. А, привет агроному! Самому севооборотистому человеку на селе наш телефонный поклон!

– Оля, соедини меня скорее с автобазой, а то тут дипломатический конфликт произойти может. Я ж при иностранной делегации экскурсоводом сейчас! Неурожайку кончили осматривать, едем к вам, в Горелово, а машина в разгоне. Дай мне автобазу – пусть скорее высылают автобус! И скажи папаше своему, чтоб бороду расчесал пофасонистей: ему как директору музея старого быта придется объяснения давать…

– Даю автобазу!.. Коммутатор. Опять райисполком? А-а, Леночка? А я испугалась: думала, снова сводку с председателя требуют! У тебя какие-нибудь новости?

– Только ты пока, Олюшка, никому не говори. Ну, председателю можно. Завтра в газете печатать будут: пришел указ насчет переименования наших деревень.

– Наконец-то, Леночка! А мы теперь где живем?

– В Богатове. С чем и поздравляю! А соседний колхоз пока не переименовывают. Ему пока старое название подходит.

…Оля не устояла перед соблазном первой сообщить односельчанам радостную весть. В несколько минут все гореловцы узнали, что они стали богатовцами. И вот тут-то новонареченные могли полностью оценить преимущества телефона перед почтой и даже телеграфом: бывшие гореловцы, ныне богатовцы, разбросанные по всей стране, с помощью междугородной станции были оповещены об изменении своих анкетных данных в тот же день. Понятно, что большинство новобогатовцев обещало прибыть на именины родного села.

– Красивая жизнь! – восхищенно сказал Прохор Матвеевич Калинкин. – Я, персонально, больше писем не пишу! К чему? У меня дочка на телефоне!

…Телефон убил эпистолярный жанр!

Фельетон двадцать седьмой. Матвеевич, Прохоровичи и Андреевичи

Обязанности гонцов, курьеров и фельдъегерей в семье Калинкиных обычно исполняли три Андреевича: пятилетний Илья, шестилетний Алеша и семилетний Никита.

– Богатыри! – бросал клич Прохор Матвеевич. И перед ним, как из-под земли, вырастали внуки.

Доспехи Ильи состояли из трусов и сучковатой сабли. Алеша за неимением доброго коня сидел верхом на палке. Никита являлся с неизменной морковкой в зубах. Воинственные порывы младших братьев были ему чужды. Вероятно, у него в натуре имелось что-то вегетарианское. Он любил морковь, как кролик, и постоянно ходил с желтым ртом.

– Ты, Никита, бегом в библиотеку! Сдай вот эту «Зарю над черноземом», а взамен что-нибудь такое с глубокой вспашкой жизни возьми. Ты, Алеша, заскочи в клуб – узнай насчет лекции. Если опять из Красногорска товарища Поплавка прислали, то я лучше спать дома буду. А тебе, Илья, самое ответственное задание: разыщи бабушку. Пусть скорее домой идет. Дед, мол, скажи, в избе не кормлен, не поен сидит!

– Деда, а ты нам за это вспомнишь про Ивана Грозного? – спрашивал Никита.

– Вспомню.

– Ты пожилой, дедушка? – домогался Алеша. – Ты много видел?

– Много, – соглашался дед.

– А Петра Первого? – не унимался Никита. – Ты его помнишь, деда?

– Как сейчас, – нетерпеливо шелестел бородой Прохор Матвеевич. – Только не задерживайтесь, богатыри! Выполняйте приказ!

Андреевичи, восхищенно гогоча, убегали.

Сегодня на внуков был спрос, как никогда: то надо было встречать дядю Тимофея и дядю Володю; то мчаться вскачь на коммутатор к тете Оле и передавать ей записки; то встречать тетю Веру и тетю Лизу… Андреевичи, браво справившись с заданиями, вертелись подле стола. В их взглядах, устремленных на сахарницу, светилась тайная надежда.

Сегодня Прохор Матвеевич и Пелагея Терентьевна принимали поздравления по случаю пятидесятилетия со дня бракосочетания. Юбилей отмечался, так сказать, в рабочем порядке. Основные торжества были перенесены на послеуборочный период.

Выставив никелированный живот, украшенный медалями, на столе шумно дышал самовар. Пелагея Терентьевна, как обычно, творила одновременно массу дел. Она наблюдала за производством ватрушек, расцеловывала прибывающих детей, отглаживала внукам свежие штаны, критиковала в хвост и гриву местную конеферму. Кроме того, она успевала присматривать за столом и не давала пустовать чашкам гостей.

Прохор Матвеевич восседал в красном углу и любовался потомками. Он был в своем повседневном полувоенном кителе, при двух медальных планках. Известная всей округе калинкинская борода свисала, как сталактит. Прохор Матвеевич весело курил трубку, подаренную Тимофеем. Дым растекался по усам, и от этого они казались втрое длиннее.

– А мой курительный агрегат дает дым куда большей густоты, – сказал Юрий. – Это я вам говорю, как курильщик курильщику! Смотрите!

Можаев пыхнул трубкой и мгновенно, как волшебник, исчез в клубах дыма. Когда завеса рассеялась, Юрия на прежнем месте не оказалось: он уже влез на печку и оттуда в поисках точек съемок прицеливался киноаппаратом. Обычно этим делом занимался Благуша. Но ныне Мартын был хмур и задумчив, словно его уже проработали на художественном совете. Слишком большие запасы нервной энергии были израсходованы на ожидание пленки и Юрия. Озабочивал его и регламент съемки. Тимофей с Владимиром, приехавшие накануне, после обеда собирались уезжать. Елизавета торопилась на концерты в соседние села. Двое – Андрей и Феликс – вообще отсутствовали. Андрей Прохорович вместе с делегацией богатовцев изучал экспонаты Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, а Феликс Прохорович поднимал последние гектары целины.

Когда Мартын уже полностью разочаровался в жизни и побежал на почту телеграфировать о пропаже оператора кинохроники Можаева, он встретил машину. На ней, развив недозволенную скорость, ехали Юрий и Николай.

– Отыскался след Самозванцева! – объявил Юрий. – На комбинате такие подкожные дела обнаружены! Я тебе потом расскажу все детективные детали…

Мартын ходил мрачнее тучи. Его морально угнетал тот факт, что картина уже зарезана на корню. И в глубине, на самом донышке души, Мартын считал, что сейчас, вместо того чтобы доснимать последние кадры, самое подходящее время извиняться перед Калинкиными за причиненные им бессмысленные хлопоты. И только частые встречи с глазами Надежды поддерживали его иссякающее мужество.

Юрий же попрежнему воинственно попыхивал трубкой, был бодр и аккуратен.

– Товарищи Калинкины! – объявил он. – Еще один последний кадр, и кинолетопись окончена моя! Так соберитесь хоть на пять минут вместе! Где Тимофей Прохорович? Куда ушла Ольга Прохоровна? Прохор Матвеевич, обеспечьте явку детей!

– Богатыри! – воскликнул глава семейства.

Три Андреевича явились немедленно.

– Хотите расскажу, как я видел Александра Невского?

– Угу! – дружно выразили согласие Андреевичи.

– Тогда отыщите дядю Тиму и тетю Олю! Только быстро!

Внуки умчались.

– Мартын, иди сюда! – сказал Юрий. – Нам повезло: мы встретили очевидца Ледового побоища!

– Для своих семисот лет Прохор Матвеевич неплохо сохранился, – восхищенно заметил Мартын.

– Дивлюсь я на нынешнее поколение, – начал Прохор Матвеевич, разглаживая бороду, – наивности в нем много… Почему-то все считают так: раз у человека борода, значит он должен помнить всю старину. Один корреспондент целый день допытывался, помню ли я Николая Алексеевича Некрасова. Я ему говорю: «Нет, сынок, не помню». А он мне: «Припомните, папаша, получше, иначе у меня очерк не получится». Вот и внуки пристают: расскажи да расскажи… То про Грозною, то про Димитрия Донского, то про Петра. Что мне делать! Вот я им и рассказываю согласно просмотренным кинокартинам…

Прибежали в избу дети:

– Тетю Олю нашли, дяди Тимы нет!

– Андреичи, – взмолился Юрий, – поищите дядю еще раз! А ты, Март, смотри за другими Калинкиными, а то они очень непоседливые! Если уж на сегодняшней золотой свадьбе всех вместе не снимем…

– Ничего страшного, – сказал Владимир, подмигнув Юрию. – На следующей неделе будем на другой свадьбе. Если Вера нас пригласит, конечно!

– А мы решили празднества не устраивать, – сказала Вера из дальнего угла. – Пока ремонтируется наша половина дачи, мы с Альбертом поедем в Сочи.

В комнату, эскортируемые юными богатырями, вошли Тимофей и Ольга.

– Ура! – закричал Юрий. – Кажется, все на местах! Раз, два, три, четыре, пять, шесть… Постойте, а где Николай?

– Я считал, что мальчик может этих лирических разговоров и не слушать, – виновато проговорил Мартын. – Я его выпустил в сад из педагогических соображений.

– Ты, Мартын, ведешь себя так, словно решил сегодняшние кадры и впрямь доснимать на Вериной свадьбе! – вздохнул Юрий. – Но учти, во-первых, как ты слышал, она будет не скоро, а во-вторых…

– А во-вторых, на ней будут не все Калинкины, – подхватила Пелагея Терентьевна. – Лично я и видеть принца Альбертика больше не хочу.

– На вашем месте, мама, я не стала бы так оскорблять человека, которого любит ваша дочь, – заволновалась Вера. – Вы настроили всю семью против Бомаршовых. А Надежда, так та распространяла сплетни, что у него сейчас какие-то отношения с какой-то Лелей… И чуть ли не каждый день надоедает мне своими пародиями, передразнивает моего Альберта. Но я знаю, Берт любит меня неограниченно. Он человек золотой души!

– Не столько золотой, сколько позолоченной! – вставила Пелагея Терентьевна. – Снаружи шик, а внутри пшик!

Вера порывисто встала и, алея от гнева, фыркнула:

– Хватит злословить! Не вам с ним жить, а мне! Завтра Альберт получит новый паспорт, и мы сразу из милиции едем в загс!

– На той самой машине, на которой твой Альберт в свободное от одной невесты время возит за город другую? – спросил Владимир Прохорович. – Кстати, у меня есть сведения, что он и паспорта-то не терял!

– Это опять кто-то распускает сплетни, – отмахнулась Вера. – Если раньше Альберта можно было в чем-то упрекнуть, то в последнее время он совсем иной, даже внешне.

– Вот-вот, именно внешне. Знаешь такую древнюю пословицу: «Змея меняет шкуру, но не меняет натуру»? – с ударением произнес Владимир Прохорович. – Мы вместе с Надей видели четыре дня назад, как Альберт возле моей станции целовался с одной девушкой…

– Легче всего возвести на человека напраслину! – рассердилась Вера. – Еще одно слово об Альберте – и я покидаю вас.

Владимир достал из кармана две фотографии и подал снимки Вере.

Вера зарделась так сильно, что ее ярко накрашенные губы оказались самым бледным пятном на лице.

Она скомкала фотографии и, не выпуская их из рук, выбежала из комнаты мимо ошарашенного Тимофея Прохоровича.

В комнате наступила неуютная тишина. Братья и сестры понурились.

Только самовар попрежнему пребывал в хорошем настроении и весело пыхтел.

– Разбегаются действующие лица и исполнители, – грустно сказал Юрий. – А ведь когда мы сегодня подъезжали к деревне, я казался себе мудрым и многоопытным. Рассчитывал быстро снять последние кадры.

Но Благуша не слушал его, а смотрел на Надю. Юрий наклонился к уху приятеля:

– Глядя на тебя, я вспомнил одну древнюю украинскую легенду: парубки влюбляются раз в жизни, да и то перед этим три года присматриваются к дивчинам, чтобы характер изучить досконально. Один мой друг считал даже это своей жизненной установкой, но… влюбился с первого взгляда. И вот уже почти целый месяц думает, что этого никто не замечает.

– Неужели так заметно? – испуганно спросил Мартын и до конца съемок старался смотреть только на Пелагею Терентьевну.

Тимофей Прохорович, сдвинув мохнатые брови, вышел из дому.

– Хоть бы одним глазком заметить, как они вместе, эти Калинкины, выглядят, – простонал Юрий.

– Едва ли Вера вернется быстро, – сказала Надя. – Ей сейчас не до съемок. Представляете, раззвонили о свадьбе на весь Красногорск – и вдруг такой конфуз! Вика Удилова и прочие уже наряды сшили к пиру. Ах, как они будут разочарованы! И я еще над нею насмешничаю…

– Нет худа без добра. Хорошо, что паспорт во время, так сказать, «утонул» у этого Бомаршова, – усмехнулся Владимир Прохорович, – не успела наша красавица расписаться! Сейчас небось ревмя ревет где-нибудь под смородиновым кустом!

– Человек переживает, а ты насмехаешься, – укоризненно произнесла Елизавета Прохоровна. – Женская душа не автомотор, в ней так просто не разберешься. А если бы ты узнал о своей любимой девушке накануне свадьбы такое?

– Не волнуйся, с моей девушкой такого случиться не может, – веско заявил Владимир Прохорович. – Во всяком случае, я ее знаю лучше, чем Вера Альберта!

– Типично мужская самоуверенность, – отметила Елизавета Прохоровна. – Вот Тимофей был убежден, что он Веру воспитывал в лучших традициях. А мы ведь его не раз предупреждали!

– А чего его было предупреждать? – сказала Пелагея Терентьевна. – Он все знал. Его беда в другом: он увидит, покричит, а потом скажет: «Все это мелочи. Надо быть выше их», – и успокоится.

– У них, у снабженцев, – пробурчал Прохор Матвеевич, наливая чай, – у всех твердости в характере нет. Торговля дело неустойчивое и неровное. Ежели каждую неприятность долго переживать, нервов на всю жизнь определенно не хватит. Вы уж сейчас на Тимошу не наскакивайте. Ему и так не сладко, не сахарно.

В комнату ворвались три Андреевича.

– Дядя Коля идет! – отрапортовал Илья, размахивая саблей.

– Мама с базара приехала! – не слезая с палки-лошади, доложил Алеша.

– Тетка Трындычиха дяде Тимофею какую-то бумажку передала, а он сразу ка-а-ак нахмурился! – дожевывая очередную морковку, сообщил Никита.

Тимофей в дом не вошел. Он остановился в палисаднике, под окном.

– А где Вера? – спросил Владимир Прохорович. – И почему у тебя такой вид, словно ты явился на гражданскую панихиду?

Тимофей молча протянул Владимиру сложенную треугольником записку.

Владимир быстро пробежал ее. За его спиной сгрудились остальные Калинкины.

– Вот это поворот, – ахнул Владимир. – Слушайте:

СПЕШУ В КРАСНОГОРСК ЗАСТАТЬ АНДЕРТАЛЬЦА – ОН ТАМ ПО ПУТИ В СОЧИ. ВОЗМОЖНО, УЕДУ НА КУРОРТ. НАДО УСТРАИВАТЬ СВОЮ ЛИЧНУЮ ЖИЗНЬ. ТЫ МЕНЯ ВСЕГДА ПОНИМАЛ, ПОЙМЕШЬ СЕЙЧАС. НЕ МОГЛА ПРОСТИТЬСЯ. ЕДУ ПОПУТНОЙ МАШИНОЙ. ОЧЕНЬ СПЕШУ. ЦЕЛУЮ. ВЕРА.

– Да, как-то не педагогично получилось, – задумчиво произнес Юрий, – как-то не воспитательно…

– Это я виноват, – тяжело вздохнул Владимир. – Слишком резко, грубовато как-то вышло с этими фотографиями.

– Да при чем здесь твои фотографии? Это все мелочь, – мрачно сказал Тимофей. – Тут мы со Стасей виноваты.

– Если бы я была ее матерью, – печально сказала Пелагея Терентьевна, – но я ею не была…

– Как говорят у нас в Виннице, – тихо молвил Мартын: – «Хто дитям потаче, той сам плаче».

– Давайте, – предложил Владимир, – я ее в два счета на своей мотоциклетке догоню! А можно сейчас же позвонить ко мне на перекресток. Там машину задержат!

– Тут дело не такое простое. Ну, покаялись, ну, виноваты… Что вам, легче от этого? А что дальше делать? – задумчиво произнес Прохор Матвеевич. – Давайте устроим совет.

– Март, приготовься! – скомандовал Юрий, приободрившись. – Пора за дело. Вот этими кадрами семейного совета мы и кончим фильм! Начали! Пошли!