Текст книги "Агент, бывший в употреблении"

Автор книги: Богомил Райнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Богомил Райнов
Агент, бывший в употреблении

Эта книга – роман, сиречь плод писательского воображения. Все персонажи и события в ней вымышлены, и всякое их сходство с реальными лицами и фактами – абсолютная случайность

Ибо нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы известным и не обнаружилось бы.

Лука 8:17

Часть первая
НУ ВОТ И ОН – ДОМ

Цюрих – красивый город, расположенный на берегу знаменитого Цюрихского озера и изобилующий многочисленными достопримечательностями, о чем написано во всех путеводителях. Однако после того, как вынужденно торчишь тут без дела уйму времени, не имея ни малейшего представления, сколько еще придется торчать, красоты города и его окрестностей перестают волновать. Занимаешься чем-нибудь помельче – например, решаешь, куда зайти выпить чашку кофе.

На маленькой площади расположены два кафе – «Кристалл» и «Селект». Зайди я в «Кристалл» – и некоторых неприятностей в моем будущем, возможно, удалось бы избежать. Однако я не мог этого знать, потому наугад вошел в «Селект».

После яркого солнечного дня помещение кажется сумрачным. Почти темным и почти безлюдным. Что оно не безлюдно, понимаю, когда вместе с заказанным кофе за моим столиком возникает Бобби.

– Помнишь меня?

– А как же! Последнее время только о тебе и думаю.

– Тогда угости.

И, не дожидаясь согласия, заказывает проходящему мимо кельнеру:

– Арнольд, один мартини, пожалуйста.

Встретить болгарина в Цюрихе – не редкость. Швейцарцы еще задолго до падения берлинской стены начали негодовать по поводу того, что их город сделался перевалочным пунктом для восточно-европейских гастарбайтеров. Подобное утверждение, однако, едва ли имеет отношение к Бобби. Он никогда в жизни не был арбайтером. Вдобавок сейчас он под кайфом. Не слишком сильно. Так, нюхнул свою обычную дозу.

– «Кент» куришь? – спрашивает он, отпивая глоток подоспевшего мартини.

Протягиваю ему пачку. Он закуривает, глубоко вдыхает дым и медленно выпускает его вместе с вопросом:

– Как поживает Вале?

– Понятия не имею.

– Это ты его упрятал?

– Не понимаю, о чем ты.

– Да ни о чем, так просто спрашиваю.

Отпивает еще глоток и смотрит сквозь витрину на улицу.

– Твой лом?

Киваю. Он имеет в виду серый БМВ, припаркованный у противоположного тротуара.

– За скромную плату я мог бы отогнать эту рухлядь на автомобильное кладбище.

– А кто мне пригонит новую машину?

– Те, на кого ты работаешь. Так хорошо работаешь, что тебе даже не платят. Обидно.

– Извини, – говорю, бросая взгляд на часы. – Но мне пора идти.

– Иди, иди. И передай большой привет Вале.

Он смотрит на меня погасшим взглядом и добавляет:

– Если, конечно, он еще жив.

Да уж, верно сказано, что никогда не знаешь, из какого куста выскочит заяц. И с той же уверенностью можно утверждать, что никогда не знаешь, из-под какого камня выползет змея. На первый взгляд случайная встреча с Бобби кажется незначительным пустяком, однако бывалые и многоопытные люди не склонны доверять первому взгляду. Бобби – мелкий наркоторговец, от которого я в свое время получал информацию о дельце покрупнее – об упомянутом Вале. Плохо то, что наркоторговцы живут и действуют сплоченной группой – этакой устойчивой кровеносной системой, призванной отражать натиск враждебной окружающей среды. И не удивлюсь, если в этот самый момент, когда я еду в отель, Бобби докладывает своим хозяевам о том, что видел меня.

Это опасение западает мне в голову в качестве небольшой надбавки к тому общему ощущению безысходности, которое с некоторых пор преследует меня. Последнее указание из Центра гласило: «Сиди на месте и жди распоряжений». Я сидел и ждал у моря погоды, а единственным ответом на мои запросы было молчание.

Непредвиденная встреча с наркоманом наводит меня на самую простую и, возможно, самую здравую мысль: вернуться в страну. Конечно, не для того, чтобы проведать Вале. Как у него дела, мне и без того хорошо известно.

В тот же день оплачиваю счета в отеле и еду на своем БМВ в направлении Санкт-Галлена. Движение на автостраде не очень интенсивное, поэтому быстро примечаю в зеркале заднего обзора один назойливый объект: матово-зеленый «мерседес» последней модели, неотступно движущийся за мной. Проделываю несколько обычных в подобных случаях трюков, дабы выяснить, случайна эта привязанность к моей машине или умышленна. Умышленна, ошибки быть не может.

Различаю одного лишь водителя – худого типа в темных очках. При дистанции в пятнадцать метров мне не рассмотреть, сколько у него спутников и как они выглядят, но большого значения это не имеет. Если меня велено убрать, это можно сделать и в одиночку. Однако в Швейцарии такие вещи среди бела дня не делаются. Эта страна настолько отстала от общей динамики века, что если, к примеру, полицейский споткнется о распростертый у дорожной обочины труп, он не ограничится тем, что просто перешагнет через него, а начнет искать очевидцев и задавать вопросы. Словом, не упустит ничтожного повода, чтобы поважничать.

Начинает смеркаться, когда мой БМВ подкатывает к Боденскому озеру. Если мои преследователи намерены предъявить мне какие-то претензии, то сейчас для этого самое время. Потому что впереди точка стыка трех государств, и посты таможенников и полицейских там на каждом шагу.

Еду без определенной цели, не сворачивая с прибрежного шоссе, в надежде, что людям в «мерседесе» надоест бессмысленная езда и они отвяжутся от меня. Однако ничего подобного не происходит.

Уже давно ночь. Но поскольку придорожные заведения работают круглосуточно, делаю уже третью остановку, чтобы, невозмутимый и беззаботный, выпить кофе. Ну, не совсем невозмутимый и не совсем беззаботный… Одна забота у меня все-таки есть: поставить БМВ таким образом, чтобы он всегда был у меня на виду. Когда после проделанной петли, чтобы обогнуть озеро, снова оказываюсь в Санкт-Галлене, решаю продолжить путь в направлении Германии, пересекаю границу и направляюсь к Кемптену. В сопровождении «мерседеса», естественно.

Главное шоссе тянется монотонной беговой дорожкой на высокой насыпи. Справа, несколькими метрами ниже темнеет узкая полоса второстепенной дороги, чье окончание теряется где-то в ночи. Эти два шоссе разделяет поросшая травой полоса крутого склона. Съехать по ней с верхнего шоссе на нижнее – почти равносильно сальто-мортале. Но, учитывая, что нас с моим БМВ, уже давно пора, так сказать, сдавать в утиль, какая нам разница, когда именно наступит этот момент – чуть позже или прямо сейчас, на этой пустынной, окутанной ночью равнине?..

Еду с умеренной скоростью. Спешить мне пока незачем. Давлю на педаль газа лишь тогда, когда впереди возникают какие-то здания в окружении высоких деревьев. Сразу за ними шоссе делает поворот, и это хорошая возможность на миг исчезнуть из поля зрения моих преследователей, дабы попытаться проделать то самое сальто-мортале.

Осуществляю попытку. Если машина, спускаясь по крутому склону, перевернется, то отпадет всякая необходимость убивать нас. Мы сами, так сказать, скатимся к летальному исходу. Однако моя старушка, воодушевленная той отчаянной смелостью, что характерна для людей, которым уже нечего терять, выдерживает испытание. Ее бешено бросает сначала в одну сторону, потом в другую, затем я справляюсь с управлением, описываю круг и на полной скорости несусь во мрак – туда, где, по всему вероятию, находится Австрия.

Многие проклинают одиночество, я же его просто обожаю. У меня такое чувство, что в этот самый момент в этом бурном и враждебном мире нас только двое – я и ночь. Ощущаю такую умиротворенность, что практически впадаю в дрему, поэтому не имею точного представления, как именно преодолеваю расстояние от Брегенца до Вены. Уверен только, что матово-зеленого «мерседеса» у себя за спиной я больше не видел.

После долгих дорожных мотаний и перед лицом еще более долгого перегона, который мне предстоит, чувствую насущную необходимость хоть немного поспать. Не доезжая десяти километров до Вены, останавливаюсь около мотеля, который мне хорошо известен. Умеренные цены, уютные номера, чистая постель. Единственное неудобство в том, что отсутствует возможность присматривать за машиной, а какая-то маниакальная мнительность подсказывает мне, что не следует спускать с нее глаз.

Решая, воспользоваться ли уютом гостиничной постели или удовлетвориться пропахшим бензином салоном БМВ, я, похоже, заснул. Просыпаюсь непонятно в какое время суток с ощущением, будто слышал какую-то тихую возню возле машины. Смотрю наружу. Никого. За окном уже вечер. Времени на сон больше нет. Наспех перекусываю в ресторане и возвращаюсь в свою колымагу. Проверяю наличие бензина и масла, и собираюсь уже тронуться с места, как меня вдруг снова охватывает маниакальная подозрительность…

В пакете, сунутом под заднее сиденье, – обычный блок сигарет «Кент». Необычным же является то обстоятельство, что не я его туда сунул. В блоке, как и положено, десять пачек «Кента». Но и тут обнаруживается необычная подробность: вместо сигарет в пачках находится наркотик. Не из дорогих, вроде очищенного героина или кокаина, а какое-то дешевое зелье, о низком качестве которого достаточно ясно свидетельствует тяжелый запах и коричневатый цвет. Ничего удивительного: отрава предназначена не для потребления, а для компрометации.

Гадать, когда именно мне подкинули блок сигарет – во время сна или во время посещения ресторана, – бесполезная гимнастика ума. Сейчас важно поскорее избавиться от нежелательного подарка. В лесочке за мотелем журчит чистый горный ручей. Позволяю себе безобразие временно нарушить его экологию и высыпаю содержимое сигаретных пачек в воду. После чего бросаю упаковку в ближайшую мусорную урну; урны у австрийцев установлены даже в лесах.

Внутренний голос подсказывает мне, что исполнители операции по моей компрометации и пассажиры «мерседеса» – одни и те же лица. Цель операции – изъять меня, так сказать, из обращения и тем самым наказать за историю с Вале. А кульминация по их расчетам должна наступить при досмотре на одном из пограничных пунктов. На каком именно? Трудно сказать, так как до Софии их шесть. Да и незачем гадать. Сейчас это уже не имеет значения.

Еду на Родину, строго соблюдая правила дорожного движения. Пересекаю одну границу за другой, и нигде меня не задерживают для досмотра. Пожилой господин на старой, зарегистрированной в Германии машине следует из такой порядочной страны, как Швейцария, – к чему тут досмотры?.. Пограничник лишь бросает беглый взгляд на документ и привычно машет рукой: «Проезжайте».

Похоже, катастрофический для меня финал запланирован вне связи с каким-то определенным пограничным пунктом. Весь расчет организаторов построен на моем невезении, на том, что я попадусь хотя бы на одном из шести пунктов. И обманулись они лишь по чистой случайности, поскольку невезение у меня не редкость.

Хотя иной раз бывает, что и везет.

Калотина. Ну вот и он – дом.

Останавливаю запыленный БМВ перед контрольно-пропускным пунктом и протягиваю паспорт. Против обыкновения дежурный офицер не торопится мне его вернуть. Медленно перелистывает страницу за страницей, потом снимает телефонную трубку. Молод и очевидно из тех, кто любит напустить на себя важнецкий вид. Словно хочет сказать: может, у тебя все и в порядке, только ты у меня в руках. Наконец кладет трубку и почти нехотя возвращает мне документ.

Теперь таможенный досмотр. И здесь, против обыкновения, хотят показать, на чьей стороне власть. Старший команды даже делает знак, чтобы я съехал на боковую дорожку. До сих пор со мной такого не случалось, но, как говорится, век живи – век учись.

– Откройте багажник.

Подчиняюсь. Старший с помощником роются какое-то время внутри, потом переходят к мотору. Наконец успокаиваются.

– Вы свободны.

Собираюсь занять место в БМВ, но таможенник останавливает меня:

– Машина останется здесь.

– Как это «останется»? Для чего?

– Для проверки.

После чего соблаговоляет объяснить мне, что, похоже, номера на двигателе перебиты, и есть вероятность, что мое транспортное средство находится в угоне.

– А как я доберусь до Софии?

Он пожимает плечами. Помощник оказывается более отзывчивым.

– Не проблема. В город постоянно идут машины.

Направляюсь к служебному помещению.

– Вы куда? – останавливают меня на входе.

– Хочу позвонить.

– Телефон только для служебных лиц.

Я мог бы ответить, что как раз служебным лицом и являюсь, однако это не в моих правилах. Есть люди, которые всем своим видом хотят показать, кто они такие. Мой же стиль – делать вид, что я никто. Господин Никто, как меня некогда окрестила одна дама из французской разведки.

Направляюсь к обычной телефонной будке, хотя остро предчувствую, что телефон там неисправен. Предчувствие меня не обманывает. Теперь нет никаких сомнений – я дома.

Я дома, и жизнь прекрасна, а мелкие неприятности существуют лишь для того, чтобы лишний раз напомнить: жизнь продолжается.

Раннее солнечное утро на исходе лета. Чашка кофе в буфете удерживает меня от искушения заснуть тут же, сидя на стуле. До смерти хочется спать. Это единственное ощущение, которое вытесняет из моего сознания любые мысли о ближайшем будущем.

По-видимому, в полусонном состоянии я вышел из буфета, пристал к кому-то из водителей грузовиков и уговорил подвезти меня до города. Воспоминания о последующем у меня довольно смутные. Водитель, человек средних лет, должно быть, довольно общительный малый, хотя из его монолога я улавливаю лишь отдельные фразы.

– Хорошо возвращаться?

– Да, – киваю.

– Но еще лучше уезжать.

Не знаю, что он там еще говорит, потому что снова проваливаюсь в сон. Просыпаюсь, когда чувствую, что меня похлопывают по плечу.

– Просыпайся, браток, рассвело! Дальше я не еду.

Вылезаю из кабины. Водитель подает мне чемоданчик и указывает на мигающий светофор:

– Автобусная остановка там.

Продолжительное торчание на остановке и толкотня в переполненном автобусе помогают мне прогнать сон. Сходя с автобуса, решаю, что сначала покажусь на службе, а потом пойду отсыпаться. Рабочий день в разгаре, но, похоже, опаздывающих на работу гораздо больше тех, кто уже на рабочем месте, поскольку на улицах полно народу.

Вот и министерство[1]1
  Имеется в виду Министерство внутренних дел, здание которого расположено в Софии в доме № 29 по улице 6-го сентября. – Здесь и далее примечания Георгия Пилиева, кроме специально оговоренных случаев.


[Закрыть]. Большое белое здание строгих линий с каменным львом при входе, этаким стражем порядка и безопасности. Каждый раз, видя его, задаюсь вопросом: почему свирепый взор этого грозного зверя обращен в сторону улицы Графа Игнатьева? Не иначе как именно оттуда он ожидает появления неприятеля[2]2
  По-видимому, главный герой намекает на Администрацию президента и Совет министров Болгарии, которые размещены в соседних зданиях, стоящих неподалеку от улицы Графа Игнатьева.


[Закрыть]. Прохожу мимо благородного млекопитающего и направляюсь к бюро пропусков на противоположной стороне улицы.

– К генералу Пееву, – сообщаю в окошко.

Дежурный, вместо того чтобы спросить, о ком доложить, безучастно смотрит на меня:

– Пеева нет.

– Тогда – к его заместителю.

– И заместителя нет.

– Но кто-то же есть в отделе?

– Не могу знать.

Мое любопытство, похоже, ему надоедает. И чтобы предупредить мой следующий вопрос, он недовольно бросает:

– Отойдите от окошка. Тут вам не справочное бюро на вокзале.

Весьма глупая ситуация. Но нет худа без добра. Теперь, по крайней мере, я могу с чистой совестью пойти и выспаться, а остальное, как говорится, – новый день, новая удача. Хорошо хоть, моя квартира в нескольких шагах отсюда. Много лет назад в министерстве позаботилось о том, чтобы освободить квартиры окрестных домов и заселить их своими сотрудниками. Так, из простой предусмотрительности, на всякий случай. Я оказался одним из счастливчиков, удостоенных квартиры. Наверное, потому, что она была однокомнатной. Мои коллеги, люди сплошь семейные, претендовали по меньшей мере на две комнаты.

Квартира моя на самом верхнем этаже, лифта в доме нет. Это помогает мне окончательно проснуться. Тот же ободряющий эффект производит открытие, что ключ не подходит к замочной скважине. Пытаюсь вставить его снова и снова, когда дверь вдруг распахивается, и на пороге возникает хмурая особа слабого пола с накрученными на бигуди волосами.

– Мама, иди посмотри! – кричит особа писклявым голосом. – Уже среди бела дня грабят!

Упомянутая мама, вероятно, выдумана для храбрости, потому как не появляется. Пытаюсь объяснить, что пришел не грабить, а хочу лишь попасть к себе домой. После недолгих пререканий до женщины в бигуди все-таки доходит суть ситуации.

– Если вы считаете, что имеете какие-то права на эту квартиру, то выясняйте это в каком-нибудь другом месте. А нас тут поселили по служебной линии.

Следовало бы возразить, что и я проживаю здесь по служебной линии, однако, как я уже говорил, это не в моих правилах. Осмеливаюсь только поинтересоваться судьбой моих вещей.

– Ни о каких вещах ничего не знаю. Обратись к консьержу.

Спускаюсь по лестнице. Не утруждаюсь поисками консьержа. Мне известно, что в этом доме его нет.

Выхожу на залитую солнцем улицу и жадно вдыхаю пропитанный бензином воздух.

Ну вот он – и дом.

Безысходность, кажется, полнейшая. Однако решаю попытать последнюю возможность: Борислав.

Мой единственный друг живет на улице Любена Каравелова, на которой когда-то располагался зоопарк. «Рядом со львами», – льстил я ему. «Нет, рядом с обезьянами, – поправлял меня Борислав. – Это вы, более достойные товарищи, рядом со львом!» Пиком невезения будет, если и его выгнали из квартиры. Но это вряд ли. Он живет в квартире жены или, если быть точным, тестя.

Из того, что у Борислава не отобрали квартиру, еще не следует, что пришел конец моему невезению. Продолжительное нажатие звонка не приносит никаких результатов. Очень может быть, что хозяина квартиры нет в стране, поскольку профессия у него такая же, как у меня. Что же касается его жены и тестя, то они пребывают в тех краях, откуда не возвращаются.

Выхожу на улицу и, за отсутствием другой возможности, присаживаюсь за столик перед заведением, расположенным напротив. Когда-то это был гараж, а теперь его переоборудовали под кафе. Могли бы повесить вывеску «У обезьян», но не догадываются. Две чашки эспрессо не помогают перебороть сон… Прихожу в себя, услышав как кто-то произносит:

– Полагаю, меня ждешь.

Борислав.

– Угадал, – говорю. – У меня нет левов заплатить за кофе.

– Всего-то?

– Ну, если в придачу к левам, у тебя найдется еще и свободная кровать…

Разговор продолжается на кухне Борислава, где он принимается за приготовление яичницы. Короткий рассказ о моих злоключениях, начиная с Калотины и до сего момента, не особенно его впечатляет.

– Пустяки, – следует его краткий комментарий. – Тебя все это удивляет потому, что ты только приехал. День, два – и привыкнешь.

– Мне необходимо увидеться с генералом.

– Трудновато будет. Он в тюрьме.

– За что?

– Ну, было бы желание посадить, а за что – найдется.

Собираюсь спросить еще что-то, но, видимо, засыпаю. Ото сна меня пробуждают слова «Интернационала». «Вставай, проклятьем заклейменный…» – поет Борислав, похлопывая меня по плечу. Потом выводит меня в коридор, и мы оказываемся в очень светлой комнате с тюлевыми занавесками на окнах и большой белой кроватью.

Просыпаюсь почти в полной темноте. Почти – потому что сквозь чуть приоткрытую дверь проникает полоска света. И снова слышу голос Борислава:

– Пришел посмотреть, не умер ли ты.

– Отчего такие мрачные предчувствия? – бормочу в ответ.

– Оттого, что уже первый час ночи, а ты все лежишь, как труп. Давай, вставай, ужин ждет. Я столько труда приложил, чтоб приготовить эти деликатесы.

«Деликатесы» – это жареная картошка и по паре сосисок на брата. Скромно, но от души. Имеется и пиво.

– Что это за Эйфелева башня у тебя висит над кроватью? Когда я включил свет, то решил, было, что нахожусь в Париже.

– В том-то весь и замысел. Этот плакат я когда-то привез Афине, и она повесила его прямо над кроватью, чтобы, просыпаясь по утрам, ей казалось, будто она в Париже. Этот город был ее большой мечтой, но она умерла, так его и не увидев.

– Сказал бы ей, что нет в нем ничего особенного, не считая туристов. Таскают их туда-сюда с левого берега на правый и с правого на левый, водят по галереям и площадям, а под видом изысканной французской кухни подают плохо прожаренные бифштексы, какие подаются во всем мире.

– …И жареную картошку на гарнир.

– А мы сейчас разве не то же самое едим? Тоже мне «французская кухня»!.. Париж… Ты только вспомни, как у них по улицам машины ездят и как водители собачатся друг с другом. Настоящий бедлам. А полицейские! Не знаю, есть ли на свете более придирчивые типы, чем французские полицейские!.. Мало того что остановят ни за что ни про что, так еще целую нотацию прочитают на тему прав пешехода и обязанностей водителя, мудро умозаключив, что в своей стране вы, господин, можете ездить, как пожелаете, а у нас, в Париже, будьте добры изучить наши правила дорожного движения и строго их соблюдать…

– И мне случалось выслушивать подобные проповеди, – кивает Борислав. – Только Афину, браток, не интересовали французские полицейские, и когда она мечтала о Париже, то вряд ли думала о бифштексах и о бардаке на дорогах.

Замолкаю, понимая, что моя попытка отвлечь его от неприятных воспоминаний не удалась. Он тоже погружается в молчание. Курит сосредоточенно, словно процесс курения требует особой собранности, и в кухне воцаряется мертвая тишина, нарушаемая лишь стуком капель о мойку, которыми сломанный кран отсчитывает уходящее время.

Афина, если я забыл упомянуть, – его покойная жена.

– Тебе не кажется, что этот сломанный кран действует, как та излюбленная китайцами пытка? – спрашиваю, чтобы нарушить молчание.

– Напротив. Он напоминает мне, что жизнь продолжается. С нами или без нас.

И добавляет:

– Завтра починю. Сейчас спать хочется.

Не спать ему хочется. Тут другое. Но я не в состоянии ему помочь.

– Мне надо съездить за своей машиной, – замечаю спустя несколько дней за завтраком.

– Не надо, – говорит Борислав. – Когда будет надо, они сами тебе сообщат.

– А если не сообщат?

– Тогда заберут тебя.

Завтрак состоит из кофе в огромных дозах и жареного хлеба, почти такого же черного, как кофе.

– Позавчера я подумал, что ты случайно пережарил хлеб, но сейчас понимаю, что ты это делаешь намеренно.

– Говорят, он так полезнее. В аптеке даже продают готовый уголь.

– Почему ты думаешь, что меня могут забрать? – возвращаюсь к прежней теме.

– А зачем, по-твоему, они оставили у себя твою машину? На кой черт им эта рухлядь?

– Откуда мне знать. Наверное, надеялись что-нибудь найти в ней.

– А ты, конечно, уверен, что ничего компрометирующего в ней найти нельзя?

– Уверен.

– Вот поэтому ты и спокоен. И тебе даже в голову не приходит, что, если они не найдут в твоей машине того, что ищут, они сами это что-то могут туда подложить. После чего без труда найдут.

– Но так не делается. Потребуются свидетели.

– Свидетелей – пруд пруди. Все нелепости в судах доказываются с помощью свидетелей.

– И к чему вся эта операция?

– Это станет понятно потом, когда уже будет поздно. В любом случае они не случайно занялись этой старой рухлядью, особенно учитывая личность ее владельца.

– Потому, что и ее владелец – старая рухлядь.

– Потому, что им слишком хорошо известно, кто ты.

Закуриваю и несколько раз затягиваюсь ароматным дымом, чтобы разогнать остатки сна. Мне снилось, что… Чего только не приснится человеку, достигшему моего возраста…

– Хорошо, Борислав, не буду забирать машину. Но дай мне хоть что-то делать по дому. Мне совестно смотреть, как ты занимаешься всей домашней работой.

– Исключено. Это мое хобби. И успокойся: с завтрашнего дня я не буду пережаривать хлеб.

Борислав учит меня ждать, будто не знает, что я настоящий чемпион по ожиданию. Незаменимая тактика. Надо только знать, когда и как ею пользоваться. Как сказано или, может быть, не сказано в Библии: есть время ожидать и есть время действовать. Проходит всего несколько дней, и мне дается знак, что мое терпение вознаградится: я получаю повестку.

Повестка у меня на восемь утра. Прихожу за пять минут до назначенного часа. Одна из дверей приемной открыта в помещение, где, судя по запаху, работает машина для эспрессо. Проходит четверть часа, однако меня не приглашают. Вместо этого в двери показывается молодая женщина и любезно спрашивает:

– Желаете кофе?

– Не откажусь, если ожидание грозит затянуться.

Кофе казенный, сиречь скверный. Еще более скверно то, что я продолжаю без толку торчать в приемной. Наконец по лестнице спускается полицейский и сопровождает меня наверх. Человек, который встречает меня в небольшом кабинете, высок, молод и внешне приятен. Боюсь только, что внешность – единственное приятное в нем.

– Простите, что заставил вас немного подождать, но так уж у нас водится, – сообщает он мне в форме извинения и указывает на стул. Молча сажусь и устремляю терпеливый взгляд на хозяина кабинета. Почувствовав, что я настроен не слишком дружелюбно, и явно желая умягчить меня, он замечает: – Наверное, незачем говорить, что мне известно, кто вы. Кое для кого из моих младших коллег вы настоящая легенда.

– Не стоит преувеличивать.

Моя невинная реплика остужает порыв его благорасположения.

– Понимаю вашу скромность, – кивает он. – И разделяю ее. Могу себе представить, как люди, подобные вам, огорчаются, столкнувшись с человеком, не верящим ни в какие легенды.

– Назначив на восемь и приняв в девять, вы, я смотрю, приготовили для меня интересную тему для беседы.

– Тема другая, и вам это известно. Речь идет о ваших взаимоотношениях с гражданином Валентином Зарковым. Какого характера были эти взаимоотношения?

– Служебного.

– Точнее?

– Такие, как, к примеру, у нас с вами в данный момент: вы спрашиваете – я отвечаю. Только в случае с Зарковым было наоборот: спрашивал я.

– В общем, беседовали, – обобщает хозяин кабинета.

– Можно сказать и так.

– А под каким углом в этих беседах обсуждалась тема наркотиков?

– Я ведь вам уже объяснил: я спрашивал, а он отвечал. Поскольку специалистом по наркотикам был он, а не я.

– Дело в том, что Зарков утверждает обратное. По его словам, все его действия координировались известной секретной службой и конкретно лично вами.

– Вполне естественно, что, пытаясь выкрутиться, он утверждает нечто подобное. Неужели вы допускаете, что найдется такой наивный человек, который поверит его россказням?

– Пока что я ничего не допускаю. Просто занимаюсь анализом фактов.

– Вам должно быть известно, что несколько лет назад по этому делу проводилось следствие, потом состоялся судебный процесс и был вынесен приговор. Материалов по этому делу собрано довольно много, и все они в вашем распоряжении. В них гораздо больше подробностей, чем я могу сейчас припомнить.

– Благодарю за наставление. Вы, я вижу, убеждены, что вас вызвали с единственной целью доставить неприятности. Но беда в том, что материалы, о которых вы упомянули, совсем не так многочисленны, как вам кажется. Скажу прямо, из них многое изъято и изъято целенаправленно. С очевидным намерением скрыть определенные факты. Можно было бы махнуть рукой: дело прошлое, зачем его ворошить. Но ситуация осложнилась: Зарков подал прошение о пересмотре дела. Прошение его удовлетворено соответствующей инстанцией. Поэтому я позволил себе вызвать вас. И рассчитываю, что, как коллега, пусть и бывший, вы могли бы помочь мне в ликвидации некоторых белых пятен.

– Пусть и бывший, но я не ваш коллега, господин прокурор. И у меня нет ни малейшего опыта в том, что касается вашей работы. Так что допрос окончен.

– Это не допрос, – сухо возражает хозяин кабинета. – Но если вы упорствуете в своем недружелюбии, то я могу вам организовать и допрос.

После чего резкими движениями отмечает мой пропуск и отпускает меня.

«Сдали под конец нервы у молодого человека», – думаю не без некоторого злорадства, спускаясь по лестнице. Потом соображаю, что и меня они подвели. В чем, собственно, передо мной провинился этот человек? Просто делает свою работу, отрабатывая зарплату.

– Зачем вызывали? – спрашивает вечером Борислав.

Коротко пересказываю ему свою беседу с прокурором.

– Не понимаю только, зачем им вытаскивать на свет старую историю с наркотиками.

– Человек тебе ясно сказал: решили пересмотреть дело.

– Ну и пусть себе пересматривают. Только не понимаю, чем я им могу помочь.

– Как же тебе понять, когда ты ленишься заглянуть в газеты. Цель – реанимировать давнишние обвинения против нашей страны, чтобы лишний раз напомнить, как преступен был прежний режим и как непорочен нынешний. Репертуар известен: болгарская военная промышленность производила оружие для стран, поддерживающих терроризм. Последние, за неимением денег, расплачивались с нами наркотиками. А мы под видом лекарственных средств вывозили эти наркотики на Запад: с одной стороны, чтобы зарабатывать валюту, а с другой – чтобы травить золотую буржуазную молодежь.

– Зачем мне читать подобную чушь, когда я могу послушать ее в твоем пересказе? Не знаю только, стоит ли утруждаться. Эти выдумки столь избиты и затасканы…

– Им стараются придать свежести. Не так давно этот подонок… пардон, этот красавец, наш президент[3]3
  Имеется в виду Желю Желев (1935), избранный президентом Болгарии 15 ноября 1990 года и пробывший на этом посту два срока до 22 января 1997 года.


[Закрыть], самолично потребовал от правительства Италии вновь поднять вопрос о причастности Болгарии к покушению на папу римского. Ему отвечают, что вопрос этот давно изучен и что Болгария не имеет к покушению никого отношения, но наш красавец не унимается: настаивает на том, чтобы против нас в очередной раз выдвинули обвинение и тем самым заклеймили прежний режим как террористический.

– Кстати, – говорю, – эта история с наркотиками, в которую меня впутывают, началась именно тогда, когда нас обвинили в организации покушения на папу. Обстановка в то время была накаленная, и в связи с этим передо мной поставили определенную задачу. Ты ведь знаешь, что наркотики – не наш с тобой профиль.

– Это мелочи, Эмиль. Дай бог, чтобы я ошибался, но в данном случае главное для них – превратить тебя в обвиняемого.

– Но фактов же нет.

– Чтобы понять, есть или нет, требуется провести новое расследование, а это – действенный способ достичь нужного эффекта: новая шумиха в прессе по поводу преступной торговли коммунистами так называемыми лекарственными средствами. На это время, чтобы не скрылся или не сбежал за границу, тебя, естественно, посадят под замок. В конце концов, тебе вынесут приговор на основании ложных свидетельских показаний, а может, и выпустят, если, конечно, доживешь.

– При таком счастливом исходе дела смогу ли я все еще рассчитывать на твой кров?

– Комната Афины всегда в твоем распоряжении.

– Слава богу. Но, поселив у себя уголовника, ты рискуешь подорвать свою репутацию.

– Наша с тобой репутация, Эмиль, и без того уже подорвана, и подорвать ее сильнее едва ли возможно.

– Раз уж речь зашла о комнате Афины; вчера вечером мне подумалось, а не слишком ли нахально, с моей стороны, жить в ней? Не лучше ли нам поменяться комнатами? Все-таки Афина была твоей женой, а не моей.