Текст книги "Пьесы"
Автор книги: Бьёрнстьерне Бьёрнсон
Жанр:
Драматургия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)
Вальборг. Но дайте же мне…
Саннес (выпускает ее руки, отступает назад, умоляюще). Нет, нет, не заставляйте меня изменить решение. Оно единственно справедливое, раз мне его подсказывает совесть. В браке с вами я испытывал бы бесконечные терзания – я всегда считал бы себя недостойным вас! А сейчас я расстаюсь с вами с добрым чувством, без капли горечи. Я знаю, что теперь буду с отрадой вспоминать все, даже самые мучительные минуты наших отношений. Благослови вас бог, будьте счастливы. Прощайте!
(Бежит к двери.)
Вальборг. Саннес! (За ним.) Саннес! Да постойте же!
(Саннес наклонился, чтобы поднять плащ и перчатки, которые упали на землю, бежит к двери и сталкивается с адвокатом Берентом, который входит вместе с Якобсеном.)
Саннес. Простите.
(Убегает направо.)
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Берент, Якобсен, Вальборг, потом Тьельде.
Берент. Здесь, кажется, играют в прятки?
Вальборг. Видит бог, вы правы!
Берент. К чему призывать в свидетели бога? Все и так ясно с первого взгляда.
(Смеется, держась за живот.)
Вальборг. Извините, пожалуйста, отец там.
(Указывает влево, а сама быстро уходит направо.)
Берент. Нельзя сказать, чтобы нас встретили очень любезно, а? Как по-вашему?
Якобсен. Ей-богу, мы ввалились совсем некстати, господин адвокат.
Берент (смеется). Вы правы. А почему, как вам кажется?
Якобсен. Кто его знает. У них такой вид, точно они только что подрались. Лица какие-то расстроенные.
Берент. Скорее взволнованные!
Якобсен. Может, и взволнованные. А вот и Тьельде!
(Мягко.)
Господи! Как он постарел!
(Отступает все дальше и дальше, в то время как Берент идет навстречу хозяину.)
Тьельде (Беренту). Добро пожаловать в наше скромное жилище! Мы рады вам нынче, как и в прошлом году, и нынче даже больше, чем в прошлом!
Берент. Потому что в нынешнем году дела идут еще лучше, чем в прошлом! Поздравляю с окончанием конкурса и приветствую ваше решение выплатить все сполна!
Тьельде. Если будет на то воля божья…
Берент. Но ведь дела идут отлично!
Тьельде. До сих пор я не мог пожаловаться.
Берент. Самое трудное уже позади! Новое дело зиждется на здоровой, честной основе!
Тьельде. Ваше доверие поддержало меня в трудную минуту, а благодаря вам мне стали доверять и другие.
Берент. Если бы вы сами не сделали основного, я бы ничем не мог вам помочь. Ну, довольно об этом! Хм! Я вижу, здесь стало еще уютнее, чем в прошлом году!
Тьельде. Да, мы мало-помалу отстраиваемся.
Берент. И вся семья по-прежнему вместе?
Тьельде. Да, пока.
Берент. А кстати, я и забыл. Могу вам сообщить последние новости о беглом члене вашей семьи.
(Тьельде удивлен.)
О лейтенанте кавалерии.
Тьельде. Вот как? Вы его видели?
Берент. Я встретился с ним случайно на пароходе. Среди пассажиров была весьма богатая невеста.
Тьельде (смеется). Вот оно что!
Берент. Боюсь, однако, что у лейтенанта вышла осечка. Ловля невест – это ведь все равно что охота на дичь… Промазал раз – больше не пытайся: вся стая уже начеку.
Якобсен (во время этой беседы несколько раз пытался подойти к Тьельде, наконец, решился, подошел и стоит теперь, держа шляпу в руке). Я – настоящая скотина, я сам знаю.
Тьельде (беря его за руку). Бросьте, Якобсен, о чем вы!
Якобсен. Отъявленная скотина. Но я сам в этом признаюсь!
Тьельде. Забудем прошлое! Верьте мне, я рад, что мы опять в добрых отношениях.
Якобсен. Не знаю, что сказать. У меня вот тут жжет.
(Показывает на сердце, продолжая трясти руку Тьельде.)
Вы куда лучше меня. Я так и сказал жене: «Он – честный человек», так прямо и сказал.
(Взволнован.)
Тьельде (высвобождая руку). Кто старое помянет, тому глаз вон. Будем помнить только хорошее, Якобсен. Как дела на пивоварне?
Якобсен. Тьфу, чтоб не сглазить! Пока норвежцы будут хлестать пиво, как теперь…
Берент. Якобсен был так любезен, что сам доставил меня сюда. Благодаря ему мне не пришлось скучать в дороге, ведь Якобсен большой оригинал.
Якобсен (недоверчиво, к Тьельде). Что это он хочет сказать?
Тьельде. Что вы не похожи на других людей.
Якобсен. А-а! А то я не понял. Мне сдается, что он потешался надо мной всю дорогу.
Тьельде. С чего вы взяли? Прошу вас в дом, господа! Только извините, я пройду первым. Я не уверен, готова ли жена к приему гостей. А без меня она не может привести себя в порядок.
(Уходит.)
Берент. Мне кажется, что Тьельде чем-то расстроен. Я думал застать его в лучшем настроении.
Якобсен. Да разве? А я не заметил.
Берент. Может быть, я ошибаюсь. Но нам, кажется, предложили войти в дом?
Якобсен. Что до меня, то я именно так понял.
Берент. Ну, раз уж вы привезли меня сюда, ведите теперь к хозяйке дома.
Якобсен. К вашим услугам, господин адвокат. Я глубоко почитаю госпожу Тьельде (поспешно) и самого Тьельде тоже, конечно, его тоже!
Берент. Ну, так за чем дело стало?
Якобсен. Пошли!
(Он стоял справа от Берента, теперь подходит к нему с левой стороны и пытается идти с ним в ногу, но это ему не удается.)
Берент. Лучше не старайтесь, Якобсен. Это не многим удается.
Якобсен. Ничего. Я попробую.
(Уходят налево.)
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Саннес, Вальборг.
Саннес быстро выходит справа, идет к левой кулисе, озирается, потом выходит на авансцену и наконец решительно направляется в глубину сцены направо и там прячется за дерево. Вальборг появляется следом за ним, выходит на авансцену, замечает его и смеется.
Саннес (выходит из-за дерева). Вот видите, фрекен, вы смеетесь надо мной.
Вальборг. По правде говоря, мне хочется плакать.
Саннес. Поймите, вы ошибаетесь. Вы не можете видеть все так ясно, как я!
Вальборг. А кто уже один раз сегодня вынужден был признаться, что ошибся? И даже просить прощения?
Саннес. Я, пусть, но на этот раз… Поймите, счастливое супружество не может строиться на одном уважении…
Вальборг (смеется)…для этого нужна еще любовь?
Саннес. Не в этом дело! Подумайте сами, разве вы можете, не испытывая смущения, появиться со мной где-нибудь в обществе?
(Вальборг смеется.)
Вот видите, вы смеетесь при одной только мысли об этом?
Вальборг (смеясь). Я смеюсь, потому что вы придаете значение пустякам.
Саннес. Я такой неловкий, неотесанный, да я просто-напросто трушу, когда попадаю в общество тех, кто…
(Вальборг опять смеется.)
Ну вот, видите. Вы уже заранее не можете удержаться от смеха!
Вальборг. Что ж такого! Быть может, я и вправду посмеюсь над вами в обществе…
Саннес (серьезно). Но ведь это уронит меня в ваших глазах…
Вальборг. Саннес! Как вы не понимаете? Вы так дороги мне, что не потерпите никакого урона, если я посмеюсь над вашими маленькими недостатками. Ведь я люблю посмеяться! Если нам придется оказаться в каком-нибудь избранном обществе и я увижу, что вы растерялись, подавлены и не в силах овладеть всеми правилами светской любезности, неужто я должна отнестись к этому всерьез? Но неужели вы думаете, что если все общество станет над вами смеяться, я не возьму вас под руку и не пройду с гордо поднятой головой через всю толпу? Я знаю вам цену, и все люди нашего круга ее знают! Слава богу, земля полнится слухами не об одних только дурных поступках.
Саннес. Ваши слова опьяняют, сбивают с толку…
Вальборг (властно). Если вы не верите, испытайте меня! Здесь адвокат Берент. Он не только принадлежит к самому высшему обществу, он один из самых уважаемых людей в стране. Хотите узнать его мнение о вас? Я не стану ни о чем спрашивать, но сделаю так, что он его выскажет!
Саннес (увлеченный). Зачем мне другие, мне важно только ваше мнение.
Вальборг (тем же тоном). Правда ведь? И если вы поверите в мою любовь…
Саннес (прерывая). Тогда я ничего не буду бояться. Ваша любовь в одно мгновение научит меня всему, чего мне недостает!
Вальборг. Взгляните на меня!
Саннес (беря ее за руку). Да!
Вальборг. Как по-вашему, буду я стыдиться, что вышла за вас?
Саннес. Нет, не будете!
Вальборг (взволнована). Верите вы мне, что я люблю вас?
Саннес. Да! (Падает на колени.)
Вальборг…на всю жизнь, до конца наших дней?
Саннес. Да, да!
Вальборг. Тогда вы мой, и мы вдвоем будем опорой старости наших родителей и сменим их, когда господь призовет их к себе…
(Саннес выпускает ее руки и рыдает.)
Тьельде (появившийся в конторе вместе с Берентом, которому он показывает счетные книги, случайно смотрит в окно и видит молодую пару. Он подходит к окну и тихо спрашивает). Вальборг, что случилось?
Вальборг (спокойно). Ничего. Просто мы с Саннесом обручились.
Тьельде. Возможно ли! (К Беренту, погруженному в изучение гроссбуха.) Извините!
(Поспешно уходит в левую дверь конторы.)
Саннес (который в волнении чувств не слышал предыдущего разговора). Простите. Борьба была слишком долгой и слишком трудной. Это выше моих сил…
(Отворачивается, взволнованный до глубины души.)
Вальборг. Саннес, пойдемте, расскажем маме!
Саннес (в глубине сцены, отвернувшись). Я не в силах, фрекен Вальборг! Потом…
Вальборг. А вот и они!
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Те же, Тьельде, фру Тьельде, потом Сигне.
Тьельде катит в кресле жену. Вальборг бросается к матери и падает перед ней на колени.
Фру Тьельде (тихо). Благодарю тебя, боже! Да святится имя твое!
Тьельде (подходит к Саннесу и заключает его в объятия). Сын мой!
Фру Тьельде. Так вот почему он хотел уехать! Саннес!
(Тьельде подводит Саннеса к жене, он опускается на колени, целует ей руку, но тут же снова встает и отходит в глубину сцены.)
Сигне (входит). Мама, у меня все в порядке!
Фру Тьельде. И здесь тоже.
Сигне (озираясь). Неужели это правда?!
Вальборг (подходя к ней). Прости, что я не открылась тебе.
Сигне. Да, ты хорошо хранила свою тайну.
Вальборг. Я просто долго страдала втайне – вот и все.
Сигне (целует ее, шепчет ей что-то на ухо, потом оборачивается к Саннесу). Саннес!
(Подходит к нему.)
Значит, теперь мы – зять и невестка?
Саннес (смущенно). Фрекен Сигне, вы… Сигне. Но тогда зачем же «фрекен» и «вы»?
Вальборг. Не удивляйся. Он и меня продолжает величать «фрекен».
Сигне. Но ведь после свадьбы ему придется тебя звать по-другому!
Фру Тьельде (мужу). А где же наши друзья?
Тьельде. Адвокат в конторе. Вот он!
Берент (смотрит из окна в лорнет). С вашего позволения, я только предупрежу моего друга Якобсена, и мы не преминем явиться с поздравлениями.
(Выходит.)
Вальборг (подходит к Тьельде). Отец!
Тьельде. Дитя мое!
Вальборг. Если бы не наше несчастье, нам никогда не дожить бы до этого счастливого дня…
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Те же, Якобсен, Берент.
Тьельде. Позвольте вам представить жениха моей дочери Вальборг, господина Саннеса.
(Приветствия.)
Берент. Ваш выбор делает вам честь, фрекен. Я рад поздравить всю семью с таким зятем.
Вальборг (с торжеством). Саннес! Слышите!
Якобсен. Я человек неученый, но что знаю, то знаю: этот парень влюблен в вас с тех пор, как его конфирмовали. Раньше-то, наверное, не успел: слишком мал был. Но, ей-богу, я никогда не думал, что у вас хватит ума пойти за него замуж.
(Смех.)
Фру Тьельде. Тут кто-то шепчет мне на ухо, что обед стынет.
Сигне. Господин адвокат, разрешите мне вместо матушки повести вас к столу?
Берент (подавая ей руку). Почту за честь, фрекен. Но сначала – жених и невеста!
Вальборг. Саннес?
Саннес (беря ее руку, шепчет). Это не сон; я держу вашу руку!
(Выходят. За ними следуют Берент и Сигне, потом Якобсен.)
Тьельде (берется за спинку кресла, чтобы отвезти жену, но останавливается и склоняется над ней). Нанна, я чувствую благословение божье над нашим домом.
Фру Тьельде. Хеннинг!
Берент – Э. Поссарт. «Банкротство». Мюнхенский театр
Тьельде – А. Антуан. «Банкротство». Свободный театр.
Рис. А. Гильома
― СВЫШЕ НАШИХ СИЛ ―
OVER ÆVNE
Перевод Т. Гнедич
Над этой пьесой Бьёрнсон работал с перерывами около шести лет; окончательный вариант был создан им во время пребывания в Париже в 1883 году, и в ноябре вышло первое издание. Впоследствии пьеса включалась во все норвежские собрания сочинений писателя и издавалась отдельно в 1896, 1899, 1907 и 1916 годах. К началу века она была переведена на немецкий, английский, французский, итальянский и испанский языки. С 1897 по 1912 год пьеса выдержала в России пять изданий.
Сценический успех драмы можно сравнить лишь с триумфом «Банкротства». Первая постановка пьесы была осуществлена Новым театром в Стокгольме в 1886 году. Широкий общественный резонанс вызвала премьера театра «Творчество» в Париже (1894). Событием исключительного значения в культурной жизни скандинавских стран стали две постановки «Свыше наших сил» в 1899 году. Весной состоялась премьера в копенгагенском Народном театре при участии лучших актеров страны. Осенью этой же драмой открыл свой первый сезон Национальный театр в Кристиании. В дальнейшем театры скандинавских стран неоднократно обращались к сценической интерпретации «Свыше наших сил»; в частности, пьеса вновь возвращалась на сцену Национального театра в 1931, 1946 и 1955 годах. Русский зритель впервые увидел драму на сцене Народного дома гр. Паниной в 1909 году в исполнении артистов петербургского Передвижного театра. Спектакль этот занимал почетное место в репертуаре труппы до 1923 года и выдержал около трехсот представлений – явление беспрецедентное в сценической истории пьес Бьёрнсона. Бессменными исполнителями ролей пастора Санга и Клары были руководители театра П. Гайдебуров и Н. Скарская. Спектакль был показан более чем в шестидесяти городах России. Идейно-образное решение этой безусловно талантливой постановки сводилось к мистическому богоискательству, пьеса была понята односторонне и тенденциозно. Приступая к репетициям, П. Гайдебуров обратился к труппе с программным заявлением, в котором сказал: «Вера, утверждающая чудо, свыше ли она человеческих сил? Вот прямая сущность ожидающей нашего воплощения пьесы. Ответ на вопрос, поставленный Бьёрнсоном, один: по вере твоей воздастся тебе. И чудо совершалось между Сангом и одинаково с ним верующим. И для обоих в этом не было чуда». Рецензенты писали о спектакле как о литургии, как о мистерии, вызывающей в зрительном зале истерический экстаз.
Подобная интерпретация пьесы весьма показательна. Сразу же после ее выхода в свет между критиками разгорелась ожесточенная полемика, существо которой сводилось к утверждению или отрицанию религиозной веры как позитивной идеи произведения. Достаточным поводом для этого служили и противоречивые высказывания самого Бьёрнсона, то признававшего абстрактно-религиозную проблематику единственным содержанием драмы, то подчеркивавшего, что его драма «лишь использует определенный жизненный материал и помещает его в психологических картинах». Все же симптоматично, что в примечании к первому изданию пьесы сам Бьёрнсон делает ссылку на две научные работы, посвященные психическим заболеваниям и истерии. Из этого следует, что он рассматривал историю пастора Санга как явление в известном смысле патологическое. В двадцатом столетии почти все исследователи, вне зависимости от концепционной направленности своих работ, приходят, наконец, к единому пониманию финала драмы как авторского отрицания способности религиозной веры вызвать чудо. И в 1932 году известный датский драматург, пастор Кай Мунк, пишет драму «Слово», которая является полемической антитезой «Свыше наших сил». Мунк намеренно повторяет сюжетную ситуацию, круг образов и ведущий конфликт бьёрнсоновского произведения с тем, чтобы в финале прийти к диаметрально противоположному выводу: его герой силой своей веры пробуждает к жизни умершую.
Ракел – Е. Головинская
Элиас – В. Шимановский
Бланк – А. Брянцев
Братт – Н. Лебедев
«Свыше наших сил». Передвижной театр. Рис. О. Клевера
Часть первая
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Адольф Санг, пастор.
Клара Санг, его жена.
Элиас, их сын.
Ракел, их дочь.
Ханна Робертс, сестра Клары.
Епископ.
Крейер, пастор.
Незнакомец (пастор Братт).
Бланк, пастор.
Брей, пастор.
Фалк, пастор.
Йенсен, пастор.
Вдова пастора.
Огот Флурвоген.
Священники и толпа народа.
Действие происходит в северной Норвегии на берегу фиорда.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕСкромная комната с бревенчатыми стенами; в правой стене два окна, в левой дверь. Впереди, ближе к правой стороне, стоит кровать, так что ее изголовье приходится на одной линии с дверью. Около кровати столик со склянками и чашками. Комод, стулья и другая мебель.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
На кровати, покрытой белым одеялом, лежит фру Клара Санг, вся в белом. У одного из окон стоит ее сестра миссис Ханна Робертс.
Миссис Ханна Робертс. Как ярко освещена солнцем листва берез! И какая красивая листва!
Фру Клара Санг. А знаешь, сейчас я чувствую запах черемухи!
Ханна. Я стою у самого окна, но никакой черемухи не вижу.
Клара. Из этого окна ее не видно. Но утренний ветерок доносит сюда запах.
Ханна. Я что-то ничего не чувствую.
Клара. А я после ливня особенно ясно ощущаю все, даже самые незначительные дуновения.
Ханна. И ты уверена, что это черемуха?
Клара. Уверена… А все-таки закрой окно.
Ханна. Как хочешь.
(Закрывает окно.)
Клара. Кто это говорил, что нужно опасаться обвала в горах?
Ханна. Старик, который привез нас. Помнишь, я тебе рассказывала? Дождь лил целый день, и старик сказал: «Это опасно. После такого дождя здесь, в горах, ненадежно».
Клара. Я всю ночь только об этом и думала. Ты знаешь, у нас здесь очень часто бывают обвалы. Мне рассказывали, что много лет тому назад, когда нас еще не было на свете, обвалом снесло церковь.
Ханна. Церковь?
Клара. Да, но не ту, которая у нас теперь. Прежняя, говорят, стояла много дальше.
Ханна. Вероятно, поэтому новую церковь и построили здесь, внутри садовой ограды?
Клара. Да. Знаешь, когда летом окна церкви открыты, я могу лежа здесь, слышать, как Адольф поет перед алтарем, то есть, понимаешь, тогда открыта и эта дверь, и дверь в гостиную, и, конечно, окна в гостиной тоже тогда открыты. Он так хорошо поет! Когда обе двери открыты, я отлично вижу отсюда нашу церковь. Подойди сюда. Посмотри, ведь моя кровать именно для этого так и поставлена.
Ханна (подходя к кровати). Дорогая Клара! Как мне тяжело видеть тебя в таком состоянии!
Клара. Ханна!
Ханна. Почему ты мне не писала?
Клара. Во-первых, Америка чересчур далеко от нас, а, во-вторых… Ну, об этом в другой раз…
Ханна. Я вчера не поняла твоего ответа на мой вопрос о докторе.
Клара. Адольф был в комнате, и я не хотела отвечать. Никакого доктора у нас нет.
Ханна. У вас нет доктора?
Клара. Ну да! Он приходил несколько раз. Но он живет очень далеко от нас. И вообще это ни к чему. Когда я пролежала целый месяц без сна.
Ханна. Целый месяц без сна? Но это же невозможно!
Клара. Даже больше – месяца полтора. Но доктор тут не помог бы, я ведь знаю. Когда мой муж спросил доктора, что со мной, тот назвал мою болезнь каким-то длинным уродливым словом. Адольф мне, впрочем не сказал, как именно. Я так и не узнала. Но с тех пор мы больше за доктором не посылали.
Ханна. А можно ли тебе так много говорить?
Клара. Да я же по целым дням вовсе не говорю. Зато иной раз говорю без умолку. Не беспокойся. Мне можно. Скоро уже Адольф придет со своей утренней прогулки. И принесет мне цветов.
Ханна. А разве я не могу нарвать цветов, если тебе хочется, чтобы здесь были цветы?
Клара. Нет. Есть цветы, которых я терпеть не могу. А он знает. Ханна, ты ведь еще не рассказала, как ты встретила моих детей на пароходе. Знаешь, мне ужасно хочется поскорее услышать все, все подробности этой встречи!
Ханна. Вчера было не до того.
Клара. Да, да! И вы все были такие усталые. Подумай только: дети еще спят! С семи до семи! Вот что значит юность!
Ханна. Да, им это необходимо. А я вообще сплю очень мало – всего несколько часов. Сейчас я не испытываю никакой усталости.
Клара. Нет, это другое. Знаешь, все, кто весной, во время белых ночей, приезжает к нам, на север, испытывают нервное возбуждение, страдают бессонницей… Но скажи мне: правда, дети славные?
Ханна. Да, такие наивные и милые. Но они не похожи ни на тебя, ни на Санга; вот разве только глаза. Это я сразу заметила.
Клара. Ну, рассказывай, рассказывай все!
Ханна. Если бы они были похожи на тебя или на Санга, я сразу узнала бы их. Правда, я ведь и вас обоих видела только молодыми. Я обратила внимание на них, когда они появились на палубе, и потом следила за ними, хотя они ехали в другом классе.
Клара. У них не было средств на лучшее, бедненькие!
Ханна. Да… я не узнала их. Однажды утром я была в каюте. Дети ходили мимо меня на палубе: им хотелось согреться. Каждый раз, как они проходили мимо, я обращала внимание на их глаза: такие знакомые глаза! Вдруг какие-то морские птицы пролетели очень близко и пронзительно закричали. Ракел испугалась и стала отмахиваться, сильно вытянув руки. Этот жест я сразу узнала, и глаза – у нее ведь глаза Санга.
Клара. И ты сразу же подошла к ним?
Ханна. Конечно! Я подошла и спросила: ваша фамилия – Санг? Отвечать им не пришлось. Теперь уж я была уверена, что это – они. Я – тетя Ханна из Америки, – сказала я. Ну и все мы расплакались.
(Обе сестры плачут.)
Клара. Ракел написала тебе и просила приехать ко мне? Ведь правда?
Ханна. Да! И за это я буду вечно благодарна ей! Какая она у тебя милая! Я сразу же увела их в первый класс; ее укутала в большую шаль, чтобы она согрелась, а ему дала плед.
Клара. Милая моя Ханна!
Ханна. Но ты слушай дальше. В заливе дул свежий ветер. Мы плыли под скалой, голой и мрачной. Множество чаек кружилось над нами с громкими криками. Было так холодно. Мы прошли много миль и не видели на берегах ничего, кроме голых гор, скал и убогих домишек. Вот он, наш север! – подумала я. – Здесь выросли эти бедные замерзающие дети. Да… Я никогда не забуду этой минуты. Ужасно!
Клара. Да нет же! Вовсе не ужасно!
Ханна. Ах, Клара! И ты вот лежишь больная! Помнишь, какой ты была тонкой, какой веселой и беззаботной?
Клара. Да, да! Но об этом после. Я никак не могу найти слов, чтобы объяснить и рассказать тебе все. Ах, боже мой!
Ханна. Но почему же ты все-таки не обратилась ко мне? Ты же знаешь, что я имею средства… Я могла бы помочь тебе, не допустить, чтобы ты… чтобы… ты так переутомилась.
Почему ты не написала правды? Ты все скрывала от меня. Ракел первая написала правду.
Клара. Да, да, конечно. Иначе и не могло быть.
Ханна. Но почему?
Клара. Если бы я тебе написала правду, вы все бросились бы помогать мне. А я не хочу, чтобы мне помогали. Мне невозможно помочь.
Ханна. Но… значит ты притворяешься перед
Клара. Конечно… я все время притворялась… и перед всеми. А что мне оставалось делать?
Ханна. Ничего не понимаю. Все это как-то странно!
Клара. Ханна! Ты вот сказала «переутомление»… Ты сказала, что могла бы не допустить этого, помочь мне. А скажи, способен ли человек в состоянии изнеможения просить о помощи или оказывать сопротивление?
Ханна. Но ведь это случилось не сразу?
Клара. Ах, ты сама не знаешь, что ты говоришь!
Ханна. Так объясни мне, если можешь.
Клара. Нет. Так сразу я не могу… Но после, может быть, объясню.
Ханна. Начнем вот с чего: ведь ты не разделяла прежде его веры? Может быть, в этом причина?
Клара. Ах, это длинная история. Суть совсем не в том. У нас ведь разные натуры… но и не в этом суть. Будь бы Санг таким, как другие люди, – ну, возмущался бы, старался бы проявить власть, – тогда, может быть… Но еще задолго до того, как мы с ним познакомились, вся его сила, – а сила у него есть, в этом ты можешь мне поверить, – вся его сила была отдана его делу. Затем она превратилась в любовь, в самопожертвование. Нельзя себе представить ничего более прекрасного! Знаешь! В этом доме я не слышала ни одного грубого слова. Здесь ни разу не произошло ни одной так называемой «сцены». А ведь уже скоро двадцать пять лет как я замужем. Он всегда светится праздничной радостью. У него ведь все дни в году – праздник.
Ханна. Боже, как ты любишь его!
Клара. Мало сказать, что я люблю его. Без него меня не существует. Ты вот говорила о каком-то «противодействии»? То есть, это я говорила… иной раз мне приходится оказывать противодействие… когда это становится свыше наших сил…
Ханна. Я ничего не понимаю.
Клара. Сейчас я тебе объясню. Скажи мне кто может противостоять доброте, простой доброте? Чистому подвигу во имя ближних? Чистой, простой, благостном радости? И как можно противиться, когда его детская вера и его сверхъестественная сила увлекает людей?
Ханна. Ты говоришь – сверхъестественная сила?
Клара. A разве ты об этом не слышала? Разве дети тебе не рассказали?
Ханна. О чем?
Клара. Если Санг о чем-нибудь горячо молится, он получает то, о чем просит…
Ханна. Ты хочешь сказать, что он творит чудеса?
Клара. Да.
Ханна. Санг?
Клара. Неужели дети не рассказали тебе об этом?
Ханна. Нет.
Клара. Странно.
Ханна. Мы с ними об этом не говорили.
Клара. Но, значит, они не… Ах, они, вероятно, просто думали, что ты знаешь об этом. Ведь Санг – «пастор-чудотворец», это знает вся страна. Да, да, они просто думали, что ты это уже знаешь. Они ведь очень скромные, правда?
Ханна. Но неужели он творит чудеса? Чудеса?
Клара. Разве с первого взгляда на него ты не заметила чего-то необычного, сверхъестественного?
Ханна. Мне самой, пожалуй, не пришло бы в голову это слово, но теперь, когда ты сказала… Да, он производит впечатление чрезвычайно… как бы это выразиться… чрезвычайно одухотворенного человека… Да, он действительно производит странное впечатление. Будто он человек не от мира сего, не такой, как все…
Клара. Ну вот, ведь правда?
Ханна. Да, это правда.
Клара. Знаешь, я иной раз лежу сведенная судорогой, прижав руки и ноги к груди… Я бы показала тебе, как, но я боюсь: как бы это опять со мной не случилось. Так вот, я лежу по целым дням, пока его нет, и не могу двинуться. Ты не можешь себе представить, как это ужасно! Однажды он уехал в горы. Ах, эти поездки в горы! И, знаешь, я пролежала в таком состоянии целых восемь дней! Но как только он подошел к двери, и я увидела его, и он посмотрел на меня, я сразу почувствовала, как сведенные судорогой руки и ноги расслабляются, а как только он подошел и прикоснулся ко мне, я уже лежала вот так, как сейчас, – спокойно вытянувшись. И так всегда. Это повторяется! Не успеет он войти в комнату, как прекращаются судороги.
Ханна. Удивительно!
Клара. А знаешь ли, что верующие, страдавшие какой-нибудь болезнью, выздоравливали, когда он приходил помолиться вместе с ними. Таких случаев сотни.
Ханна. Действительно выздоравливали?
Клара. Совершенно выздоравливали! Да, а что ты на это скажешь? Больные, к которым он не мог прийти, – а у нас тут такие огромные расстояния, – так вот: больные, к которым он не мог прийти, получали от него письмо, что в такой-то день и в такой-то час он будет молиться именно о них и что в это самое время они должны тоже молиться… И, знаешь, в их болезни с этого самого часа наступал перелом. Это правда. Я знаю много случаев! Множество случаев!
Ханна. Удивительно! Но об этом ты никогда не писала!
Клара. Я ведь всех вас знаю! Неужели ты думаешь, что я стала бы делать его предметом ваших обсуждений и сомнений!
Да, вот еще. Здесь есть вдова пастора. Тебе следовало бы ее увидеть! Она живет недалеко от нас. Самая почтенная женщина, какую я знаю. Когда Санг приехал сюда, она была расслабленной: уже пятнадцать лет передвигалась с большим трудом. А теперь – вот уже двадцать пять лет как она без всякой помощи ходит в церковь каждое воскресенье. А ведь ей почти сто лет!
Ханна. Он исцелил ее?
Клара. Только тем, что молился и заставил ее также молиться. А молиться он умеет! Уж поверь! Так случилось и с Огот Флурвоген. Это было совсем удивительно: она умерла на наших глазах. Мы видели своими глазами, что она мертва! А Санг одной рукой взял ее за руку, а другую руку положил ей на грудь, как бы отогревая сердце, и, вообрази, она начала дышать. Теперь она живет вместе с вдовой пастора в двух шагах от нас. Я могу так вот лежать и рассказывать, рассказывать – без конца. Его слава распространилась и здесь, и по всей стране, среди многих тысяч верующих. И слава эта растет так, что теперь у нас нет ни одного дня покоя.
Ханна. Я смогу сама убедиться в этом… во всем, что ты рассказываешь. Я ведь поживу здесь некоторое время.
Клара. Все это такая же правда, как то, что я вот лежу здесь и могу только приподниматься на локтях…
Ханна. Но почему его дар творить чудеса не подействовал на тебя, Клара? Почему же он не излечил тебя? Он давно должен бы это сделать!
Клара. Это… Тут особые причины…
Ханна. Ты должна мне рассказать, что тут за причины.
Клара. Нет… впрочем, да, конечно, только попозже. Послушай! Открой-ка снова окно! Здесь что-то душно! Знаешь, мне всегда не хватает воздуха.
Ханна. Пожалуйста!
(Открывает окно.)
Клара. Он, верно, скоро придет. Сегодня он что-то слишком задержался. Да… что я еще хотела сказать? А, о цветах. У меня особенная чувствительность к запаху цветов. После дождя их, наверное, будет множество. Сейчас, вероятно, около семи часов; да, пожалуй, уже семь.
Ханна (смотрит на свои часы). Да, семь часов.
Клара. С тех пор как я слегла, я научилась точно определять, который час. Почему же я не чувствую свежего воздуха? Вероятно, ветер стих? Что же ты мне не отвечаешь?
Ханна. Прости, я не слышала, что ты сказала. Я еще не могу прийти в себя от изумления.
Клара. Да, это самое замечательное, самое чудесное явление в нашей стране, а может быть, и самое чудесное явление нашего времени.
Ханна. Что говорит народ? Как к нему относятся?
Клара. Я думаю, все это произвело бы в десятки раз, в сотни раз большее впечатление в любом другом краю. А здесь все это принимают так, словно иначе и быть не может.
Ханна. Но, Клара, чудо есть чудо, ведь так?
Клара. Да, для нас – чудо. Но здесь в самой природе есть что-то странное, требующее необычного и от нас самих. Ведь здесь сама природа переходит все привычные границы. Ночь у нас длится почти всю зиму, день – почти все лето. А весной, в белые ночи, не разберешь – день или ночь. Солнце стоит над горизонтом, и ты видишь его ночью. Знаешь, когда с моря наплывает туман, оно кажется втрое, вчетверо больше обычного. А какие здесь краски у неба, моря, гор? От пурпурно-золотого до тончайшего, нежнейшего золотисто-белого. А какие краски у северного сияния зимой! Правда, они бледней, но какой дикий рисунок, какие тревожные, изменчивые очертания! Да мало ли у нас чудес природы! Стаи перелетных птиц – знаешь, сколько птиц? Миллионы! «Косяки рыб, протянувшиеся на расстояние от Парижа до Страсбурга», как выразился один писатель. А посмотри на эти горы, поднимающиеся как будто прямо из воды. Они не похожи на обычные горы, и об их подножия разбиваются волны всего Атлантического океана.
И образы народной фантазии тут, естественно, такие же. Они тоже грандиозны. В сагах, сказках словно навалены друг на друга целые континенты, а сверху еще нагромождаются айсберги с северного полюса. Да, ты вот улыбаешься! Но ты послушай-ка саги! Поговори с простым народом, и ты сразу узнаешь, что пастор Адольф Санг им всем пришелся по сердцу. Его вера – их вера. Он явился сюда с довольно значительным состоянием и почти все роздал нуждающимся. Так нужно. Такова христианская вера. А когда он отправляется за несколько десятков миль к какому-нибудь бедному больному, чтобы помолиться с ним вместе, сердца их раскрываются и свет нисходит на них! Иногда его видят в море в самую невероятную погоду; он один в маленькой лодочке, а порой с ним дети… Он ведь брал с собой детей, когда им едва исполнилось шесть лет… Он совершает чудо, потом отправляется в другой рыбачий поселок и опять совершает чудеса! От него уж теперь словно ждут все больших и больших чудес. Если бы я не противилась, то у нас уже не осталось бы ни гроша, возможно, и его самого не было бы в живых. Может, и детей наших не было бы! О себе я уж не говорю. Моя жизнь кончена.
