Текст книги "Пьесы"

Автор книги: Бьёрнстьерне Бьёрнсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

― НОВАЯ СИСТЕМА ―

Det nу System

Перевод В. Кошкина

Пьеса была написана в Аулестаде зимой 1878/79 г. В октябре и ноябре 1879 года вышли подряд два ее издания, причем во втором автор произвел некоторые сокращения. Вскоре появились переводы на немецкий, французский, шведский и чешский языки. В России пьеса впервые была опубликована в петербургском альманахе «Наблюдатель» в 1893 году.

Первым театром, поставившим «Новую систему», был Резиденц-театр в Берлине (премьера состоялась в декабре 1878 года). Кристианийский театр показал пьесу лишь в 1886 году; вскоре примеру столичной труппы последовал Норвежский театр в Бергене. Годом позже пьеса была поставлена в Стокгольме, в Новом театре Шьернстрема, а в 1890 году – в копенгагенском Королевском театре и в Городском театре Гельсингфорса. В Национальном театре в Осло «Новая система» ставилась дважды – в 1906 и 1942 годах. В 1905 году пьеса шла на сцене петербургского Малого театра. Заслуживает внимания авторский комментарий, данный Бьёрнсоном в одном из писем: «Я намерен изобразить мелочные пропорции маленького общества, мелочные мысли, бескрылую фантазию, прирученую волю; борьбу, которая никогда не перерастает в нечто серьезное и поэтому никогда не приносит полной победы; большие, сильные характеры, но – готовые на компромиссы, и озлобленных унылых людей. Я изображаю это, выводя на сцену семейные группы так, что одни и те же человеческие типы излучают одни и те же свойства в различных (часто противоположных) обстоятельствах, но все они определены условиями того общества, в котором эти люди выросли».

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Рийс, генерал-директор.

Камма Рийс, урожденная Равн, его жена.

Фредерик, их сын.

Карен, их дочь.

Кампе, инженер.

Ханс, его сын, тоже инженер.

Фредерик Равн, инспектор водных путей.

Ларсен, начальник канцелярии.

Карл Равн, инженер.

Анна, его жена.

Гости на обеде инженеров у генерал-директора:

Фру Уле Равн, ее называют «тетя Уле», мать Айны,

Пройс, инженер,

Его жена, урожденная Равн,

Фру Томас, урожденная Равн,

Фру Станге, также урожденная Равн,

Карс, Ланге, Крафт – инженеры.

Председатель железнодорожного комитета

Фрекен Нура Холм.

Фрекен Лисе Гран.

Слуга в доме генерал-директора.

Служанка в доме генерал-директора.

Служанка в доме Кампе.

Множество гостей у генерал-директора.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Приемная, продолжением которой служит веранда, выходящая на море. Виден берег и прибрежные островки.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Кампе, его сын Ханс и Фредерик Равн сидят за столом.

Равн. Я тебе вот что скажу: когда ты нападаешь на генерал-директора, – а нападать на его «новую систему», значит нападать на него самого, хотя система-то и не его, и не новая, – так вот: когда ты нападаешь на генерал-директора…

Кампе. А не поднесут ли нам по стаканчику?! Мари!

Ханс. Потом, отец. Сейчас слишком жарко.

(К вошедшей Мари.)

Пару бутылок сельтерской, пожалуйста.

Равн. Да слушай же ты меня! Когда ты нападаешь на «новую систему» высокочтимого зятя моего, хоть она и не его, и не новая, ты забываешь, что такое у нас, в нашем крохотном мирке, генерал-директор.

Кампе. Совершенно верно!

Равн. Сразу видно, что ты семь лет не бывал на родине. Так ты себя ведешь.

Кампе. Так оно и есть!

Равн. Сразу видно, что ты из Америки приехал!

Кампе. All right![11]11
  Хорошо, правильно, все в порядке (англ.).


[Закрыть]

Равн. И ты воображаешь, что тамошнее свободомыслие можно прихватить сюда с собой, что и здесь, как в большом мире, оно окажется действенным. Короче говоря, ты ведешь себя как глупец.

Кампе. Хм… Такое заключение…

Ханс. Я беседовал с инженерами, которые не разделяют твоего мнения.

Равн. Ты, видно, говорил с такими наивными простаками, как мой племянник Карл. Нет, инженеры здесь такие же, как везде. Они или уже получили казенную должность, или тянутся к ней. А кто на частной службе, так и те – или делают карьеру, или стремятся ее сделать. И в том, и в другом случае люди не ссорятся с теми, у кого власть.

Ханс. Когда я думаю обо всех тех, с кем я учился за границей…

Равн. Но теперь большинство из них переженилось. А у женщин чутье на выгоду еще безошибочней.

Не забывай, что ты приехал на родину. Здесь ты встретишь мелкие души маленького мирка, – убого, как репа, произрастают они на своих грядках.

Кампе. Вот по этому поводу, думается мне, надо бы выпить чего-нибудь крепкого. Мари!

Ханс. Не надо, отец, еще совсем рано.

(К вошедшей Мари.)

Принесите сигар! Я согласен, что в маленьком мирке труднее говорить правду.

Равн. Труднее? Совершенно невозможно!

Кампе. Хм?

Равн. Может быть, ты имеешь в виду те дешевые истины, которых идет по сотне на фунт? А вот истины большие, – те, что угрожают взрывом, – таких истин здесь не выскажет никто.

Кампе. Высказать-то выскажут…

Равн. А что толку? Они горят, как порох, если его из патрона высыпать: полыхнут и погаснут. А настоящей, здоровенной правды маленькое общество не выдержит, уверяю тебя, такого эксперимента оно не снесет – лопнет ко всем чертям. Здесь нужны реторты покрепче.

Ханс. Величайшая из истин принесена в мир малым народом.

Равн. Так вот он по всем правилам и лопнул.

Ханс. Он не от этого лопнул.

Кампе. Суховато что-то получается. А может, нам…

Ханс. Отец прав.

Кампе. Наконец-то!

Ханс.… мы слишком отошли от сути дела.

Кампе. Вот тебе и на!

Ханс. Я чувствую, что будут трудности. Что люди пренебрегут сутью дела и станут нападать на личности. Ну, а если я все это выдержу?

Равн. Да, и запутался же ты! Говорил я папаше Кампе: не держите мальчика так долго за границей, не следует ему так долго путешествовать. Он поплатится за это, когда вернется. Разве не так?

Кампе. Так. (Встает, несколько раз проходит по комнате и, будто случайно, выходит.)

Равн. И вот, пожалуйста: во всеуслышание нападать на такое авторитетное лицо!..

Ханс. Ну, такое и раньше видывали.

Равн. Конечно, видывали! Но ты – молодой человек, никому еще не известный! А!.. Да что там! Утихомиришься.

Ханс. Пока я жив – никогда!

Равн. Что ж, топчись тогда в одиночку.

Ханс. И буду, пока не найду себе сторонников. Или, быть может, здесь сторонников не найдешь, в «нашем маленьком мирке», как ты говоришь? Может, здесь и партий не бывает?!

Равн. Как не быть – да еще и со всеми пакостями, какие при этом полагаются. Как же, как же…

Ханс. Так же, как и в большом мире.

Равн. Нет, не так, как в большом; там – настоящая борьба, часто жестокая борьба, а в борьбе всегда есть душевный подъем. Что все потоки лжи и грязи, когда силы и способности напряжены до крайности?! Тогда ли думать о ранах, бояться тюрьмы?! Гибнешь или побеждаешь вместе с тысячами, но знамя всегда развевается в вышине, и из каждого нового поколения сбираются под него все новые полчища. Так создаются большие характеры, закаленные бойцы, так куются государственные мужи, писатели, люди искусства со своими мыслями и своей целью. А здесь? А ну, взгляни-ка на здешних: несколько сломленных, больных, ожесточившихся людей, с которыми едва ли можно сработаться, и – несколько одиночек.

Ханс. Пусть так, но если они победят?

Равн. Победят! Ах ты, наивная душа! Где нет никакой борьбы, не может быть и победы. Бесконечные обвинения в ереси, извращения, ложь, лицемерие… И возни хватает, и шуму, а борьбы нет. Я тебе сказал: каше маленькое общество просто не вынесет борьбы! Все эти ненадежные заклепки, которые его держат, повыскакивают и – бах!

(Встает.)

Ханс. Да, изрядно тебя разъели сомнение и уныние!

Равн. Ты так думаешь?

Ханс. Думаю! Ведь я же помню тебя таким смелым… таким смелым, как сейчас твой племянник Карл.

Равн. Придет и его черед.

Ханс. Мне прежде казалось, что ты такой яркий, прямо сверкающий весь. Как алмаз!

(Смеется.)

Равн. Алмаз в слишком твердой оправе: если по нему молотить, он в куски разлетится. Впрочем, это довольно удачное сравнение. Оно дает представление о семье энтузиастов, живущей в маленьком мирке.

Ханс. Но все же эта, как ты говоришь, семья энтузиастов достигла уважения и богатства.

Равн. Это было в иные, деятельные времена. Давным-давно! С нами было то же, что бывает с великими людьми, – они ведь тоже энтузиасты. Разве ты не замечал? Но если верно, что великие государства не могут существовать, не принося в жертву тысячами маленьких людей, то малые страны, наоборот, не могут выжить, не жертвуя многими из великих и величайших сынов своих. Это верно не в меньшей степени!

Ханс. Хм?

Равн. Да! Постарайся только понять это. Пользоваться у нас успехом могут лишь покорные или хитрые. Только те достигают нынче высот, кто умеет вкрадчиво, по-женски, улыбаться.

Ханс. Ты имеешь в виду своего зятя?

Равн. Да нет, я не думаю, что именно он улыбается больше других. А вот сына его ты видал? Моего тезку, Фредерика? В мою честь назвали стервеца. Правда, это еще в те дни было.

Ханс. Ну, и что же с ним?

Равн. Ага, вот какой теперь тон зазвучал? Так ты слышал о…

Ханс. Ты имеешь в виду дело с…

Равн. Договаривай!

Ханс. Сам договаривай!

Равн. Могу и я: с Анной, дочерью моей хозяйки. Ей теперь в Америку собираться приходится.

Ханс. Об этом я слышал.

Равн. Но он уже опять улыбается.

(Берет сигару.)

Ханс. Да, Фредерик наверняка добьется удачи! Я вчера слышал, что его отец и министр уже подыскали ему невесту.

Равн. Ничего невероятного. Его отец и сам так сделал.

Ханс. Что сделал? Он что, тоже…

Равн. Бросил молодую девушку для карьеры. Так-то. А знаешь, кто это была? Тетка Анны!

Ханс. Старая Мария?

Равн. Тсс, кто-то идет!

Ханс. Карен!

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Те же и Карен Рийс. Позднее Кампе.

Карен. Извините!

Ханс. Фрекен, вы, здесь?!

Равн. Смотрите-ка!

Карен. Ваш дом лежит у самой дороги…

Ханс. Это верно, но мы никогда ранее не имели чести… Во всяком случае, после моего возвращения.

Карен. Мои подруги и я, мы… Здравствуй, дядя!

Равн. Здравствуй, детка!

Карен. Мы проходили мимо, и нам ужасно захотелось покататься на лодке. Ах, позвольте нам взять лодку!

Ханс. С величайшим удовольствием! Да, правда, ключ у отца. Я…

Равн. А вон старик идет.

Карен. Здравствуйте!

Кампе. Здравствуйте, фрекен! Вы…

Карен. Можно нам с Нурой Холм и Лисе Гран взять ненадолго лодку, да?

Кампе. Можно ли вам лодку? Разлечься там и романы читать?

Xанс. Конечно, вы получите, лодку! Принеси ключ, а я…

Кампе. Ключ я принесу.

(Уходя.)

Так, значит, будут в лодке лежать и читать?

Карен. Здесь совсем ничего не изменилось.

Xанс. Вы находите?..

Карен. Всего доброго.

Xанс. Всего доброго! Было так приятно увидеть вас, хотя бы мельком.

Карен. Этому трудно поверить с тех пор, как вы перестали приходить к нам. Всего доброго, дядя!

Равн. Всего доброго! Но будьте осторожны!

Карен. А Фредерик так вас любит!

Кампе (за сценой). Так что же у вас с собой, действительно роман? Ну не говорил ли я этого?

Карен (заторопилась). Неужели они в самом деле читают, пока меня нет?

Xанс. Такая интересная книга?

Кампе (за сценой). Приключения?

Xанс. Приключения?

Карен (смеется). Да еще и какие! – Женщина спасает мужчине жизнь. Это для разнообразия. Прощайте.

(Уходит.)

Ханс. Прощайте.

(Остается на том же месте.)

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Ханс, Равн, потом Кампе.

Равн (подходит к Хансу, хлопает его по плечу). Перед тобой открываются такие перспективы, а ты собираешься объявить войну ее отцу!

Ханс. Не ему – его системе. Понимаешь ли, я постараюсь быть осторожным.

Равн. Ой-ой. Нет, пусть уж Карен будет той женщиной, которая «спасает мужчину», а этим мужчиной должен быть все же ты, Ханс.

Ханс. Это легкомысленно. Я могу доказать, что так называемая «новая система» стоит стране миллионы. Я один-единственный все это досконально изучил и, во всяком случае, я – единственный, желающий поднять свой голос. А ты теперь советуешь мне молчать и жениться на его дочери. И говоришь еще, что это много лучше.

Равн. Я, родной ты мой, этого бы тебе не советовал, если бы так не было лучше для самого дела. Если ты выступишь уже сейчас, не имея еще никакого веса, ты все погубишь. Подожди!

Ханс. Чего?

Равн. Подожди, дорогой, пока заграница свое слово скажет. Если эту затею осудят там, то через десять-двадцать лет ее осудят и у нас. Подожди, пока приговор заграницы не доставят сюда, пока его не выгрузят, тихо-мирно, вместе с тюками хлопка, шелком, пухом и прочим нешумным товаром. На свой риск маленький народ ничего не смеет решать.

Ханс. Но он же принял «систему»?!

Равн. А почему он ее принял? Да потому, что сперва иностранные-то инженеры и рекомендовали ее, а их одурачил некий наш отечественный фрукт. Тупицы!

Кампе (входя). Вы что, все еще не наговорились? Тогда вам, ей-же-ей, надо подкрепиться. Я тут как раз бутылочку обнаружил.

(Идет к выходу.)

Ханс. Отец!

Кампе. Подожди, сынок!

(Уходит.)

Равн. Я пытался, можешь мне поверить. И безрезультатно.

Ханс. Хм!

Равн. Значит, и ты хочешь за это взяться. Ну, да. Ты вернулся набитый фантазиями. Так же было и со мной когда-то, точно так же. В давние годы… Но вот, возьми своего отца. В железнодорожных делах он у нас, бесспорно, разбирается лучше всех, да он и сделал тут больше всех.

Ханс. С этим я согласен. Я поражаюсь ему.

Равн. Да, но он никогда не был, по общему мнению, достаточно представительным и солидным. А почему? Да потому, что он, как и ты, начал говорить правду. Ну, точь-в-точь, как ты. Вот он и спился от этого. Только того и достиг.

Ханс. Тсс!

Кампе. А вот и бутылочка! Присоединяйтесь! Да не убегайте, не упрямьтесь! Такая штука живо украсит весь наш мирок, да так, что он еще и за большой мир сойдет. Ваше здоровье!

(Пьет.)

(Равн пьет с ним. Ханс смотрит в сторону моря.)

Кампе. Он там читающих девиц высматривает, наш Ханс.

Равн. А почему ты с ними так неласково обошелся?

Кампе. Да мне пришло в голову, что вот читают романы, вечные романы о мужестве, о вдохновении, обо всем таком, а сами ни на что не годны, разве что жеманиться.

Равн. А я здесь ничего удивительного не вижу. Они же в таком кругу живут, где никто ничего не смеет, никто даже возразить ничего не решится.

Ханс (перебивает). Ну уж, за Карен я ручаюсь! Помню, она еще совсем ребенком убежала из дому, потому что отец велел ей сделать что-то такое, что она считала неправильным. Она прибежала ко мне. Я тогда увез ее на лодке далеко-далеко.

Кампе. Это и я помню.

Равн (взял свою трость). В Карен больше нашей крови. Но воспитание, условия жизни… Ты все же води с ними знакомство! Издавай свою книгу! Счастливо!

(Протягивает руку.)

Ханс (не протягивая свою). Об одном обстоятельстве ты все время забываешь, говоря о моей книге, – о риксдаге.

Равн. О риксдаге? Нет, я не забываю о нем. Я ведь и сам депутат.

Ханс. Я изложу суть дела так четко и ясно…

Равн. Я пошел, Ханс. Спасибо, что моего совета спросил.

Ханс. И это определенно?

Равн. Определенно.

Кампе. А ты не вып…

Равн. Нет, спасибо. Счастливо!

Кампе. Всего хорошего!

Равн (Хансу, провожающему его). А как с отцом? Когда книга выйдет, любой инженер поймет, что расчеты сделаны им. Его уволят.

Ханс. Да. Об этом я как раз сейчас хочу поговорить с ним.

Равн. Поговори! До свидания,

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Кампе, Ханс.

Кампе. Ну, как? Что ты о нем думаешь?

Ханс. Сколько горечи в человеке!

Кампе. Да, таких здесь много кругом.

Ханс. И это он, прежде такой ярый энтузиаст, – впрочем, как и вся его семья!

Кампе. Я, черт подери, знаю, каково у нас приходится энтузиастам. Все они в конце концов этим кончают. Да, да! Спаси, господи, всю нашу братию!

(Пьет.)

Ханс. Отец!

Кампе. Что?

Ханс. Брось ты это.

Кампе. Да что именно?

Ханс. А вот это самое.

Кампе (пьет еще). Ерунда, сынок. Со мной уже покончено. А церемоний я не люблю.

Ханс. Но я хочу теперь…

Кампе. Ни слова больше об этом! Давай о тебе поговорим. Ты здесь столкнешься со всем тем, о чем он сейчас говорил. Но это вовсе не значит, что надо отступиться. Если мы в нашей стране не начнем когда-нибудь высказывать свое мнение, свое собственное мнение, мы далеко не уйдем. Это теперь моя новая система.

Ханс. Это довольно старо…

Кампе. Да, но всегда и ново. Говори правду! А там – будь что будет! Ты знаешь, в честь кого ты носишь имя?

Ханс. Нет.

Кампе. Я расскажу. Женившись, я вошел в утонченную семью твоей матери. Я не чувствовал себя хорошо среди ее родных. К тому же, семья плохо влияла на мать, и я не смог продвинуться в жизни. А стремление у меня было. И вот, когда уже совсем невмоготу становилось, я отправлялся на охоту. Моим постоянным спутником был старый хусман[12]12
  Хусман – безземельный крестьянин-арендатор.


[Закрыть] Ханс, самый порядочный человек из всех, кого я встречал. В его честь тебя и назвали. Я пригласил его, когда праздновали твое рождение, поднял за него тост… был большой скандал… а впрочем, забавно было!.. Так вот, когда мы по голым скалам карабкались за оленем… нас пронизывал холодный осенний ветер… а мы все же лезли, выслеживали добычу… он говорил мне: «Смелей, малый!» И теперь я тебе так говорю.

Xанс. Но ведь я никуда не взбираюсь.

Кампе. Называй как хочешь! Но – вперед. У меня это не вышло. Ладно, хватит об этом.

(Пьет.)

Ханс. Но я и вперед не двигаюсь. Ведь я ничего не предпринимаю.

Кампе. Не предпринимаешь? Что ты хочешь сказать этим? Неужели карканье Равна в самом деле испугало тебя?

Ханс. Нет, отец. Это ты меня пугаешь.

Кампе. Я? А, а… Ты имеешь в виду мой пример… Не тревожься об этом, Ханс, ты ведь не женат и не споткнешься там, где я упал. А впрочем, никаких громких фраз! Да и что тебе до меня?!

Ханс. Отец!

Кампе. Болтовня! Я вывел тебя на дорогу. И больше всего радости это принесло мне самому. Ты делаешь свое дело, я – свое.

(Наливает себе.)

А если вечером я опрокину «колпачок» на ночь, то что тебе с того?

Ханс. Ладно – тогда и я налью себе «колпачок».

(Наливает и прикладывается.)

Кампе. Ты, Ханс?

Ханс. Да, я. Я приехал домой, чтобы жить одной с тобой жизнью.

Кампе. Так ты хочешь, как я…

(Замолкает.)

Ханс. Так же, как и ты, буду каждый вечер пьяным отправляться в постель. Рядышком с тобой.

Кампе. Я запрещаю тебе это, Ханс!.. Не смей шутить, ты так напугал меня.

Ханс. Но за что бы я ни взялся, пока ты вот такой, – далеко ль я уйду?

Кампе. Да черта ли тебе до меня?!

Ханс. И это ты спрашиваешь! Ты, желающий, чтобы я стал чуть не реформатором! Что скажут люди? «Это он-то реформатор?! Пусть начинает у себя в доме!»

Кампе. Они так скажут?

Ханс. Не знаешь ты нашего общества?! Они скоренько выяснят, кто я таков, и решат, что я личность ненадежная: я ведь сын…

(Запинается.)

Кампе. Пьяницы. Договаривай! – тут ничего не поделаешь. Придется тебе примириться.

Ханс. Примириться! Ну, нет! Отдать родного отца людям на посмешище?! Не для того я трудился!

Кампе. Хуже, чем есть, быть не может, нет. Эх, Ханс, если уж твоя мать не сумела!.. Довольно об этом! Ты что думаешь, я не пытался? Господи Иисусе!

Ханс. Пока ты не сделаешь попытку завоевать себе новое, самостоятельное положение, до тех пор ты еще ничего не попытался сделать.

Кампе. Как это понять?

Ханс. Я говорил тебе, что стал представителем крупнейших машиностроительных заводов Англии и Америки.

Кампе. Говорил, да не нравится мне это; ты создан для большего.

Ханс. Но я взялся за эту работу для тебя.

Кампе. Для меня?

Ханс. Ты будешь управлять нашей конторой. Мы объединимся. Фирма «Кампе и сын». Я никогда больше не покину тебя, отец, ни на один день. Это я говорю, глядя тебе в глаза, вспоминая о матери.

Кампе. Ханс, мальчик мой!.. Но все это ни к чему. Ты не должен жертвовать собой ради меня.

Ханс. Жертвовать собой? Да если есть для меня путь к чему-нибудь высокому, так вот он, этот путь. Поверь мне, я знаю, что делаю.

Кампе. Мой Ханс! Ах, как замечательно, что ты вернулся домой… Нет, чушь, громкие фразы. Я подведу тебя. Я ведь знаю себя.

Ханс. Но я не отступлюсь. Я буду заботиться о тебе еще больше, чем мама.

Кампе. Для тебя это будет обуза, Ханс. А заодно и мне будет тяжело. Да, да, не спорь! Рассказал бы я тебе… Ну, да в другой раз. Уф, как это утомляет! Надо…

(Идет к столу.)

Ханс. Отец!

Кампе. Да уж, как видишь. Дело зашло уже так далеко, что я ничего не могу поделать. И это для меня-то ты хочешь пожертвовать будущим?! Вздор, чушь. Брось со мной возиться.

(Снова идет к столу.)

Ханс. Ну, а если бы мать была жива, отец?

Кампе. Зачем ты меня мучишь?! Думаешь, я забыл?!

(Закрывает лицо руками.)

Ханс. Я не могу понять, почему ты после смерти матери…

Кампе. Да замолчи ты! Тебе не понять! Это было, когда стряслось самое худшее… Но я не хочу говорить об этом. Не хочу, чтобы вмешивались.

Ханс. Отец!

Кампе. Ты не имеешь права вмешиваться. По службе у меня все в порядке? Ну, а остальное время – мое. И никаких отчетов я не даю. Никаких!

Xанс. Что это вдруг на тебя нашло, отец?

Кампе. Не потерплю я этого. Кто, кроме меня самого, может знать, отчего я такой? Мне так нужно – коротко и ясно. И никого я спрашивать не собираюсь.

(Пьет.)

Ханс. Нет, этого я не вынесу.

Кампе. Тебе не мешало бы узнать, что мне довелось вынести из-за тебя.

Ханс. Тебе? Из-за меня?

Кампе. Ты вот сейчас сказал, что я – помеха твоей карьере.

Ханс. Нет, не это…

Кампе. Не нет, а именно это ты имел в виду. Тебе не пришло в голову быть со мною помягче.

Ханс. Но послушай, отец…

Кампе. Нет уж, теперь я хочу полностью свести счеты. Я отправил сына посмотреть мир и должен был работать, но работа эта превратилась в ад. Мне, благодаря которому наше высокое начальство достигло сейчас тех высот, которых оно достигло, мне пришлось убираться. Меня, бывшего когда-то ближайшим доверенным лицом, куда меня только ни швыряли, и вот я, наконец, стал помесью надсмотрщика и кассира на новых участках, и приходилось терпеть – ведь мой сын все время просил: еще одно путешествие, еще один годик…

А в добром стаканчике много горя можно утопить, знаешь ли… Так вот оно и шло. Понятно? И не тебе меня упрекать. Того, что я вытерпел ради тебя, ты – ради меня – никогда бы не смог. А потому – помалкивай.

(Идет к столу и снова берет бутылку.)

Ханс. Вот что, отец, будешь пить еще – я уйду.

Кампе. Ну, так у тебя ничего не выйдет. Командовать собой я не позволю.

Xанс. А я не собираюсь. Я просто уйду.

Кампе. Уйдешь? Куда же?

Ханс. Совсем уйду, навсегда.

Кампе. Ты так бессердечен? Тогда уходи!

Ханс. Боже милосердный, и ты говоришь о бессердечии, когда я просто не в силах видеть тебя таким! Возвращаясь домой, я и понятия не имел о том, как здесь скверно. И если я хочу разделить свое будущее с тобой, то это не долг, не жертва – или как ты там это называешь, – нет, это самая дорогая мечта моя. Ничем бы я так не гордился, как если бы мне удалось опять поднять тебя на ноги.

Кампе. Ханс!

Ханс. А ты даже слушать меня не хочешь, не оторвешься от стакана даже на то время, пока я говорю с тобой. Тебе даже не стыдно было сказать мне, что все это по моей вине. А если так, то нечего мне здесь делать. Да и опасно здесь оставаться, – вот какое у меня появилось ощущение. Так что я уеду, отец.

Кампе. Не понимаешь ты меня. Если я и упираюсь, так это затем, чтоб не казаться привлекательнее, чем я есть. Уж лучше изобразить себя похуже, чтоб тебя не обманывать.

Ханс. Неужели ты даже попытаться не можешь?

Кампе. Боже мой, если бы я не знал, что это бесполезно! Эх!

Ханс. Хочешь ты меня выслушать?

Кампе. Хочу.

Ханс. Сейчас конец квартала. Ты как раз сдал свой отчет. Напиши, что ты увольняешься, именно сейчас напиши. Если они поднимут шум, не обращай внимания. Лучшего они не заслуживают. Вечером упакуем вещи, а утром уедем. Поездим месяц-два за границей.

Кампе. Ханс!

Ханс. А пока напечатают мою книгу. Приезжаем, а тут и книга выходит. Откроем свою контору. Твое имя придаст вес. Вот мы и сами себе господа; будем драться за то, во что оба верим, будем работать. Что ты скажешь на это, а?

Кампе. Ах, какая мечта! Если бы это свершилось, Ханс! О!

Ханс. А ты что, не хочешь?

Кампе. И ты еще спрашиваешь?! Но я слишком низко опустился.

Ханс. Сперва надо попытаться. У тебя еще много сил, отец.

Кампе. Ты в это веришь?

Xанс. Еще бы! Скорей вырывайся отсюда.

Кампе. Если бы я мог поверить в себя сам!

Ханс. Пусть тебе поможет мысль, что я – это ты сам в молодости. Ну, как?

Кампе. Да что же тут говорить?! Но я не решаюсь… Я ведь сорвусь, я знаю!

Ханс. Но мы всегда будем вместе. Кампе. Ах, как это было бы…

(С моря доносится крик: «На помощь! Сюда!»)

Оба. Это с моря?

Xанс. Кто-то из купающихся.

Голос. Помогите!

Кампе. Он запутался в водорослях! Он тонет!

Ханс. Но вон лодка. Нет, они гребут прочь! Ну и ну!

(Спрыгивает вниз.)

Кампе (спрыгивая следом). Это те самые дамы! Они гребут к берегу. А, что я говорил?

(Снаружи.)

Сюда лодку! Сюда, сюда! Не мешкайте там! Налегай, налегай! Голос. Спасите!

Голос Кампе. Мы сейчас!

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Карен Рийс, Нура Холм, Лисе Гран, испуганные, входят в левую дверь. Карен беспрерывно мечется по комнате.

Нора. Ты видишь его? Мне страшно туда взглянуть!

Лисе. Нет. Он утонул!

Карен. Нора. Утонул!

Карен. Мы должны были спасти его!

Нора (плача). Но мы ж не могли, Карен!

Карен. Это скверно, скверно, скверно! Никогда в жизни я не найду себе оправдания. – Ты видишь его?

Лисе. Нет.

Нора. Тонущие обычно два раза показываются на поверхности.

Лисе. Но он же запутался в водорослях!

Карен. В том-то и дело, ах, в том-то и дело! Лодки не видно?

Лисе. Вот она!

Нора. Вот она!

Карен. Слава богу!

Лисе. Как раз к тому месту гребут!

Нора. Вон старик ныряет!

Карен. О!..

(Тишина.)

Нора (шепотом). Его так долго нет!

Лисе. Вот он!

Карен (пришла в себя, подходит и смотрит на море). Спас он его, да?

Лисе. Он уже достиг лодки!

(Все вскрикивают, хватаясь друг за друга.)

Нора. Лодка опрокинется!

Лисе. Ой, старик сорвался'

Карен. Ханс уже держит того.

Hора. Старик с другой стороны вынырнул.

Лисе. Руку протягивает!

Карен. Ханс уже втянул его в лодку! Слава тебе господи!

(Рыдает.)

Лисе. Сколько лодок собралось!

Нора. А народу сколько! Куда же мы пойдем? Туда нам нельзя. Где мы?

Лисе. Ну, Карен! Приди в себя!

(Карен рыдает.)

Нора. Нам только отсюда бы выйти! Но в какую дверь?

Лисе. Карен, милая моя Карен!

(Уходят направо.)

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Через некоторое время. Справа выходит Кампе, босой, в потемневшей, волочащейся по полу одежде. Мокрые волосы свисают на лоб. Быстро идет к двери в левой стене.

Ханс (снаружи). Отец, постой!

Кампе. Я только переоденусь.

Ханс. Постой же!

(Вбегает в комнату.)

Ну то о чем мы говорили прежде, чем все это случилось, – обещай мне теперь!

(Обнимает отца.)

Кампе. Ты весь вымокнешь, мой мальчик!

Xанс. Так обещаешь, старина?

Кампе. Попробую.

Занавес