Текст книги "Венера"

Автор книги: Бен Бова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)

Делалось это не только для комфорта. Дело в том, что на Венере гравитация всего процентов на пять отличается от земной, и если мы бы летели в абсолютной невесомости, наши мышцы совершенно обмякли бы и атрофировались за два месяца полета. Таким образом, подготовленные с помощью искусственной гравитации, вызванной вращением, мы могли нырнуть в облака Венеры, едва достигнув ее орбиты.

Как только прозвучало предложение отстегнуть ремни, я поспешил в свою каюту на «Третьене». Когда «Третьей» курсировал между Поясом астероидов и системой Луна– Земля, на нем были оборудованы капитанские апартаменты. Я увидел, что каюты обставлены соответствующим образом, хотя обстановка показалась мне несколько ветхой. Несмотря на это, складная койка была достаточна уютна и все настенные экраны работали. Места тоже оказалось достаточно, чтобы не ощущать приступов клаустрофобии и чтобы гости не загромождали комнату, не толпились в ней. Иллюминаторов, к сожалению, не было, но стенные экраны легко настраивались, воспроизводя любой пейзаж из моей видеотеки.

Затем я проверил все туалеты и ванную. Сантехника была в порядке. Очень хорошо. Медицинский кабинет забит запасами транквилизаторов, и целых три шприца-инъектора – на всякий случай! – лежали в шкафу возле раковины. Просто прекрасно.

И все же в каютах ощущался отчетливый запах затхлости. Может, корабль плохо проветрили? Хотя как можно проветрить каюты на орбите, просто не представляю. Или это ощущалось чье-то присутствие? Прошлого хозяина? Впрочем, мне все равно никогда не привыкнуть к этой обстановке. К тому же откидной стол и еще кое-какие предметы обстановки оказались не в моем вкусе.

Но теперь уже все равно ничего не изменить. Я выстрелил в себя ударной дозой транквилизаторов и подошел к столу. Предстояло еще многое сделать… Дюшамп будет капитаном, очень хорошо. Просто замечательно, пусть будет. Но по какому праву она позволяет себе отстранять астронома и назначать кого-то другого, с кем я даже не встречался? Что еще за биолог?! Я им покажу!

Это у меня всегда такой подъем после укола транквилизатора. Видимо, появляется добавочный адреналин. «Добавочный» – это, конечно, всего лишь слово, своего-то у меня» наверное, не было с рождения.

Я попросил систему интеркома отыскать мне новоиспеченного капитана. Спустя несколько секунд изображение ее осунувшегося лица с заостренными чертами появилось передо мной на стене.

– Мне нужно поговорить с вами, капитан,– сказал я, вкладывая особое чувство в последнее слово.

– Мы еще не закончили проверку систем,– железным голосом ответила она.– Я освобожусь через час и… – тут она зажмурилась,– и одиннадцать минут.

– Тогда я жду вас в моих апартаментах… то есть каюте. До встречи.

Она кивнула, и экран погас.

Я стал ждать. Можно было, конечно, сходить на капитанский мостик, всего десять шагов по коридору, но я решил, что лучше заставить ее прийти ко мне. Показать, кто здесь главный. Она завоевала свое право называться капитаном, она выиграла сражение. Теперь мне предстояло сделать то же самое, отстаивая свое звание владельца корабля. Я не позволю ей диктовать мне условия. Я научу ее, как себя вести.

Надеюсь.

Ровно через час и двенадцать минут она стукнула один раз в мою дверь, отчего та открылась, и вошла в мои апартаменты. Комбинезон ее по-прежнему был безукоризненно свеж и без пятнышка. Такая ответственная работа, как проверка систем корабля, не оставила и следа усталости на ее лице.

Я не встал при ее появлении, продолжая как ни в чем не бывало восседать за столом. Жестом пригласил ее присаживаться в кресло. Она села, забросив ногу на ногу, но могу сказать, что по сравнению с нашей первой встречей некоторое напряжение в ней все же чувствовалось. И правильно, босс не должен позволять распускаться никому, даже капитану. А ведь она не просто капитан, она была мой капитан.

– Что там насчет нового члена экипажа? – начал я.– Насколько мне известно, назначение на должности не входит в круг ваших обязанностей.

– Я это предчувствовала,– со вздохом сказала она.

– Что это еще за обмены: астронома на биолога, а? Что это такое, я вас спрашиваю? Что за биолог? Вы мне…

– На самом деле то, что она биолог, от меня не зависело,– резко обрезала она меня на полуслове.

– Что-о? – Я грозно моргнул несколько раз, так обычно делал отец, когда был в гневе и разговаривал с подчиненными.– Что это вы себе позволяете?

– Ее имя Маргарита Дюшамп. Это – моя дочь.

– Ваша дочь!

– Моя дочь.

– Я не потерплю на моем корабле этого… кумовства! Нам не нужен биолог. Понимаете? Не нужен. Никакой. Биолог. Не нужен! – произнес я отчетливо и раздельно, чтобы до нее лучше дошло – раз и навсегда.

Дюшамп в ответ просто вздернула бровь и сказала:

– Моя дочь полетит со мной.

– Это невозможно,– произнес я твердо, как только мог.

– Слушайте, вы,– заговорила она с плохо скрытым раздражением.– Ваш отец хочет убрать меня с дороги, ладно, пускай. Но я не собираюсь оставлять свою дочь на одной планете с этим… старпером. Никогда! Это понятно? Только не с ним!

Я смотрел на нее широко раскрытыми глазами. Вот она какая. Какое пламя бушевало под этим льдом! И теперь я понимал почему. Отец намеренно отсылал ее подальше, чтобы заняться ее дочерью. И вот отчего она так переживала и стервенела. Говорят, нет сильнее ярости отвергнутой женщины. Чего же ожидать от той, которую отвергли, чтобы совратить ее дочь?

Затем я представил, как себя должна чувствовать при этом дочь. Не окажется ли так, что ее увозят с Земли брыкающейся и в слезах?

Да куда я попал, Алекс? Настоящее змеиное гнездо!

* * *

Мы покинули земную орбиту на следующий день, начав двигаться по траектории, которая через два месяца выведет нас к Венере. Конечно, такая траектория – лишний расход топлива, но я подсчитал, что экономия на времени -в два раза – будет того стоить.

Я едва почувствовал стартовый толчок, когда мы покинули орбиту.

В это мгновение я стоял в углу капитанского мостика, давая интервью средствам массовой информации, а остальные члены экипажа занимались своим делом. Вперед, к Венере! Вот тоже новая тема для новостей. Как это? Где это? Вы слышали – Ван Хамфрис отправился за телом брата – в самое пекло Солнечной системы? Потом, когда я смотрел вечерние новости, они показывали большей частью не меня, а компьютерные симуляции того, как должна выглядеть поверхность Венеры. Очень поучительно.

А отец между тем продолжал каркать насчет Фукса, бомбардируя меня грозными предупреждающими посланиями. Ну и где же он, Фукс? И что он сейчас делает? Это меня тоже беспокоило.

Впрочем, неважно. Мы приближались к Венере. А это самое главное.

СОН

Я знал, что сплю, но каким-то странным образом это не имело значения. Я снова стал ребенком, просто ребенком, коротышкой, который учится ходить, ковыляя ножонками по полу. Вот передо мной взрослый – огромный человек. Он протягивает мне руки навстречу:

– Иди сюда, Ван. Ты сможешь. Давай.

Там, во сне, я не мог разглядеть его лица. Голос казался добрым, но лицо его почему-то скрыто от меня.

Идти было ужасно трудно. Гораздо проще вцепиться во что-нибудь цепкими толстыми ручонками. Или плюхнуться на пол и ползти на четвереньках. Но голос звал, он ободрял меня, он просил, и я в конце концов поддался на его уговоры.

Я сделал робкий, но отчаянный шажок, затем другой.

– Моло-дец! Ты молодец, Ван.

И тогда я увидел его лицо. Мой брат Алекс! Он сам тогда был еще ребенком, лет десяти, но он уже помогал мне учиться ходить. Я всемерно стремился стать таким же, как он,– высоким и ловким. Шаг за шагом я пытался добраться до его протянутых рук.

Но тут мои ноги совсем запутались, и я полетел на пол.

– Да-а, Коротышка, ничего из тебя не выйдет. Ты совершенно безнадежен. Ничего путного.– Внезапно надо мной нависла другая гора – отец. Гора хмурилась: на его лице не было написано ничего даже отдаленно похожего на сочувствие. Он смотрел на меня с явным отвращением.

– В Древней Греции таких детей сбрасывали со скалы на поживу волкам и воронью.

Алекса уже не было. Он куда-то пропал. И тогда я вспомнил, что он умер. Алекс погиб, и я в полном одиночестве сидел на полу, задыхаясь от слез.

ТРАНЗИТ

Конечно, я встречался с членами экипажа несколько раз, еще на Земле. Я имею в виду команду моего «Геспероса». На «Третьене» имелась своя команда – двенадцать седых матерых астронавтов, мужчин и женщин. Но я практически не имел к ним никакого отношения. Этой частью экспедиции руководила капитан Дюшамп. Меня это не волновало, меня волновал только мой экипаж.

Не считая Дюшамп и Родригеса, их было четверо: три техника для наладки оборудования: связи, сенсорных систем и системы жизнеобеспечения, и один врач. Инженеры по связи и сенсорам – две девушки примерно моего возраста – неописуемые технари, которые могли общаться только друг с другом, причем на немыслимом жаргоне. При этом они задирали нос, так что общение с ними казалось в принципе невозможным. Парень, отвечавший за системы жизнеобеспечения, был вроде ничего – не считая, конечно, того, что его огромное, как сковородка для блинов, лицо никогда не покидала хмурая гримаса, отчего создавалось впечатление, что любая мелкая неполадка на корабле может вызвать как минимум конец света.

Все они, конечно, молодцы ребята. Родригес и Дюшамп отзывались о них хорошо. Корабль, само собой, летел на автопилоте, и люди нужны были главным образом для ремонта и регулировки. Мне показалось, что их вполне могли заменить роботы, но Родригес убедил меня, что без людей не обойтись. К тому же они дешевле.

Единственный член экипажа, с которым мне волей-неволей приходилось общаться ежедневно,– доктор Уоллер. Он наблюдал за моей анемией и следил за тем, чтобы я все время находился в форме. Одного возраста с Дюшамп, он считался ярым противником омоложения, и все-таки казался мне подозрительно моложавым: возраст выдавали только поредевшие волосы, которые он собирал пучком сзади. Черный с Ямайки. Почему-то мне всегда затруднительно определить возраст темнокожих. Выглядел он крайне серьезно, даже мрачно. Глаза всегда воспалены или налиты кровью, словно после бессонной ночи.

– А как вы себя чувствуете в космосе, доктор? – как-то спросил я, пока он обводил меня диагностическим сканером.

– Прекрасно, мистер Хамфрис,– отвечал он, прищурив воспаленные глаза и пристально рассматривая показания приборов.

Несмотря на хмурый облик, он постоянно напевал что-то под нос. Слов нельзя было разобрать. В голосе угадывался какой-то негритянский ритм. Зажмурившись, представлялось, что эти звуки вырываются из этакого весельчака-доктора, завзятого оптимиста,– но, открыв глаза, обнаруживаешь перед собой хмурую рожу. Или, может быть, это маска?

– Можете опустить майку,– объявил он, поднимая хомут сканера и защелкивая его обратно на место.

– Жить буду, доктор? – пошутил я.

Коротко кивнув, он добавил внушительным тоном:

– Триглицерин у вас вырос. Слишком много сладкого. Может, ввести блокировку в кухонные биосинтезаторы?

Я засмеялся:

– Только не забывайте, что я – владелец судна. И могу убрать любую блокировку из компьютера на камбузе.

– Тогда остается только надеяться на ваш здравый смысл. Вам необходимо побольше упражнений и поменьше жирного.

– Хорошо! – кивнул я.

– А в остальном вы в прекрасной форме. Заправив майку в штаны, я спросил:

– Чем вы занимаетесь в свободное время?

– Свободное время? Я рассмеялся.

– Хотите сказать, не знаете, что это такое? Хмурый облик доктора на мгновение просветлел.

– Пишу докторскую. Здесь к этому располагают все условия. Никто не мешает. Не отвлекает. Да и космонавты – народ в основном здоровый. Так что никаких оправданий, не увильнешь.

– И какова тема вашей работы?

– Подспудное сходство организмов Марса, юпитериан-ских лун и Земли.

– Ну что ж,– протянул я.– Возможно, на Венере отыщутся еще какие-нибудь организмы, которые раздвинут рамки вашей работы.

И тут случилось чудо. Доктор Уоллер улыбнулся. Светлая широкая улыбка засияла на его черном лице, показав ослепительно белые зубы.

– Слабо надеюсь на это, мистер Хамфрис. Я специально примкнул к этой космической миссии, чтобы убедиться в том, что в моей работе можно поставить точку; что нет никаких дальнейших источников для изучения, а значит, осложнений не предвидится.

* * *

За первую неделю полета я лишь дважды встретился с Маргаритой Дюшамп. Первый раз – вскоре после того как мы оторвались от земной орбиты.

Как только мы прошли сквозь замочную скважину и двери земного притяжения остались позади, мы по уже намеченной траектории направились прямиком к Венере, капитан Дюшамп оставила Родригеса на мостике и попросила меня пройти вместе с ней в капитанскую каюту, как она ее называла. Это была небольшая каюта всего в нескольких шагах по коридору от моих апартаментов.

– Мне хотелось бы, чтобы вы познакомились с биологом,– бросила она через плечо, открывая дверь.

– То есть с вашей дочерью,– уточнил я, ступая в каюту, которой по размерам подобало бы называться, скорее, шкафом.

Свободного пространства здесь оказалось едва ли больше, чем в чемодане. Из всей меблировки – лишь койка и складной раздвижной столик. Дочь капитана вытаскивала из дорожной сумки, расстегнутой и брошенной на койку, какие-то вещи и даже не повернулась, когда скрипнула дверь.

– Маргарита, я хочу представить тебя владельцу этого корабля.

Она повернулась, слегка в замешательстве. Думаю, у меня был такой же вид. Даже, я бы сказал, донельзя смущенный. Маргарита оказалась копией матери. Конечно, выглядела она моложе, и лицо ее – не такое строгое и неприступное, и

все же мне показалось, будто я вижу перед собой клон. Та же высокая стройная фигура. Те же прожигающие насквозь глаза и волосы цвета воронова крыла.

И все же, насколько уверенной и неприступной была мать, настолько неуверенной и смущенной казалась дочь. Волосы, постриженные до плеч и собранные в узел на затылке у матери, у дочери отросли значительно длиннее и свободно падали с плеч.

– Перед тобой мистер Ван Хамфрис,– объявила Дюшамп. Затем, повернувшись ко мне, представила: – Моя дочь Маргарита.

– Сын Мартина,– пробормотала она, сделав шаг навстречу. Уголком глаза я заметил, что ее мать подобралась, как пантера перед прыжком.

Я протянул руку.

– Рад встрече, мисс Дюшамп.

Она ответила слабым коротким пожатием, едва коснувшись моей руки. Пальцы у нее оказались горячими и дрожали. Казалось, между нами проскользнул электрический разряд.

– Маргарита получила докторскую степень по биологии в Оксфорде,– объяснила Дюшамп, как мне показалось, с вызовом, но в ее голосе не было и следа, ни единого признака родительской гордости. Затем она присовокупила: – Я думаю, что вам пришла пора встретиться.

– Очень рад знакомству,– кивнул я Маргарите. И, взглянув на ее мать, добавил: – Хотя, боюсь, в этой экспедиции для вас не найдется много работы.

Ответной улыбки не последовало. Очень серьезным тоном она ответила:

– Возможно, я могла бы оказать помощь в других научных исследованиях,– ее голос звучал низко, казался мягким и покорным.

Казалось, стены каюты покрылись льдом, как в небольшом эскимосском иглу.

– Мы найдем тебе работу, не беспокойся,– поддержала дочь капитан Дюшамп.

– Да, мама. Я не сомневаюсь. Ты всегда найдешь мне работу.

Я решил, что самое время раскланяться. В воздухе повисло такое напряжение между матерью и дочерью, что, казалось, электрические лампочки в каюте сейчас взорвутся.

* * *

Доктор Уоллер рекомендовал мне физкультуру, и я стал бегать трусцой по лабиринтам коридоров в трюмах «Третьена». Главный грузовой отсек старого промышленного судна, некогда перевозившего несметные тонны руд, напоминал гигантскую металлическую пещеру. Наши запасы, приборы, запчасти уместились в одном углу одного из огромных трюмов. Прежнему экипажу пришлось попотеть, чтобы очистить такую территорию: открыть отсеки в вакууме и как следует просифонить здесь все, чтобы посторонний мусор вынесло в космос. Эта процедура продолжалась несколько дней. И все же на металлических переборках остался толстый слой рудной пыли. Под кроссовками у меня постоянно что-то хрустело. За что ни хватись – на пальцах оставалась сажа.

Но это только вызывало улыбку. Меня радовало все. Ведь я касался пыли иных миров. Вместо того чтобы сидеть дома и балдеть от виртуальных симуляторов, я притронулся к далеким мирам, планетоидам, плывшим в немой безмолвной пустоте космоса биллионы лет, с тех пор как возникла Солнечная система. С тех пор как она была создана.

Затем я обнаружил в трюме отсек, где находился старинный плавильный цех. Ныне здесь царила пустота и тишина. Но мне казалось, что я ощущаю жар громадных печей на ядерном топливе, пожирающих тонны руды. Здесь сжигались в шлак породы, чтобы выплавить из них крупицы драгоценных металлов, выделить необходимые минералы, которые необходимы растущей и пополняющей свет человеческой расе.

Впервые меня озарила догадка, чем же на самом деле занимается корпорация, возглавляемая отцом. Они конвертировали – пользуясь финансовым и горнорудным термином– древние ошметки, оставшиеся со времени создания Солнечной системы, в спутники и фабрики, а также космические суда. Все это делалось для людей, живущих на Луне и Марсе, в бронированных модулях, плавающих на льдинах юпитерианских лун.

Казалось, я слышал несмолкающий шум камнедробилок, скрежет шестерней и вибрации ремней конвейера, по которым разбитая в прах руда уходила в раскаленные добела устья печей. Стоило закрыть глаза, и передо мной появлялись водопады лавы, изливавшейся в сепараторы следующего громадного отсека.

Теперь здесь все смолкло и царила мертвая тишина, не считая тихого эха от топота одинокого бегуна.

Внезапно я остановился, схватившись за поручень и почувствовав дурноту. А ведь это он втравил меня во все это! Он заставил меня. Потому что знал: я приму этот вызов. Или только надеялся, что приму? В любом случае, я клюнул на его приманку.

Но зачем ему это? Неужели вся канитель, начиная с памятной вечеринки, на которой прозвучало его объявление, была задумана только ради того, чтобы дать мне пинок под зад, поскорее отправив на Венеру? Для того чтобы убрать меня с дороги, как выразилась Дюшамп? И предать той же судьбе, которая ожидала несчастного Алекса?

– Но зачем?

НИКТО НЕ ХОТЕЛ УСТУПАТЬ

Я шел по коридору к своим апартаментам, освежившись бегом, слегка вспотев, когда вдруг увидел перед собой Маргариту Дюшамп. Она шла по коридору мне навстречу.

Я видел ее впервые после той встречи, устроенной ее мамочкой, встречи, прошедшей на грани истерики и скандала. Маргарет почти все время проводила в своей каюте, также как и я в своей – не считая ежедневных пробежек. Вероятно, по моему разумению, она могла стажироваться на мостике у матери, или находиться где-то в дальних закоулках огромного корабля, или найти себе еще какую-нибудь работу. Места здесь было так много, что можно не встречаться годами.

Я затруднялся определить: похожа ли она на клон своей матери или только на ее младшую сестру. Те же черные волосы и глаза, тот же тонкий гибкий стан. Она была чуть выше меня ростом, но мне и не попадалось человека ниже меня ростом. Недаром и отец назвал меня Коротышкой.

В тот день она надела обычный комбинезон темно-песочного цвета и тапочки без каблука, специально для работы в космосе. Как бы она ни походила на мать, Маргарита была значительно моложе, свежее, и ей не хватало неприступного высокомерия, более того, она казалась открытой.

Я заметил зеленую нашивку у нее на левом рукаве. Когда она оказалась уже совсем близко, оказалось, что и волосы у нее тоже подвязаны такой же зеленой лентой.

– Вы что – одна из них? – невольно вырвалось у меня. Ее глаза цвета оникса вспыхнули.

– Из кого – из них? – спросила она.

– Этих… «зеленых».

Она тут же заметно расслабилась.

– Конечно,– ответила она, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся.– А кто сейчас не «зеленый»?

– Я, например.– Развернувшись, я пристроился рядом с ней.

– А почему? – поинтересовалась она, очевидно, даже не заметив, что я запыхался и обливался потом.

Ее вопрос застал меня врасплох.

– Наверное, потому, что я никогда не принимал политику всерьез.

Маргарита пожала плечами.

– Ну, с вашими деньгами, наверное, просто не до того.

– Однако мой отец весьма интересуется политикой,– поспешил я добавить. Со стороны это, наверное, выглядело глупо – как будто я оправдывался.

– Вот уж это точно,– фыркнула она.– Не «зеленый», Вот уж кто не «зеленый» так не «зеленый».

– Да,– согласился я, усмехнувшись в ответ.– Он определенно не «зеленый». Хотя «зелени» у него хоть отбавляй.

Направлялась она в сторону камбуза, а я шел за ней, как привязанный, в провонявшем потом спортивном костюме, не говоря уже о прочих моих недостатках.

– Вы хорошо знакомы с отцом? – спросил я, понимая, что подобный вопрос ставит меня в ранг беззастенчивого зануды первого класса.

Она мельком взглянула на меня.

– Да я с ним всего один раз только и встречалась. Вместе с мамой.

– Всего один раз?

– Этого хватило. Более чем достаточно.

И по голосу я понял, что это была за встреча. Отец умел подать себя как надо, когда это требовалось. Он мог быть обходительным, а мог быть и настойчивым, в зависимости от обстоятельств. Судя по реакции ее мамочки, отец вел себя с ее дочерью крайне развязно.

Несмотря на то что камбуз «Третьена» реставрировался вместе с остальными частями корабля, вид у него остался запущенным. Но металл был надраен что надо – трубки диспенсеров-раздатчиков сияли, как на старинном корабле по случаю приезда адмирала. Маргарита принесла высокий кувшин с фруктовым соком. За столами никого не было, так что я налил себе такой же термос-кувшин с охлажденным соком и присел рядом с ней. Казалось, она не ожидала, что я пожелаю составить ей компанию. «А что она сделает? – задался я вопросом.– Я же владелец корабля. Это мой корабль, на все сто процентов мой. И я буду сидеть там, где пожелаю, где мне заблагорассудится». Однако я с тайной радостью отметил, что она не торопится пересесть.

– Так как же вас зовут? Марджери?

– Маргарита,– решительно поправила она.

– Маргарита? И все?

– Такое имя дала мне мать.

Наверное, она сама понимала, что отвечает грубовато, резковато и даже, я бы сказал, хамовато. Но тут, смягчив тон и сбавив обороты, она сказала:

– Терпеть не могу, когда меня называют Марджери или Марджи. А также Магги.– Она поежилась от отвращения, брезгливо передернув плечами.

Я не выдержал и рассмеялся.

– Ничего, Маргарита. Меня зовут Ван. Не обращайте внимания. Не обижайтесь. Зовите меня просто Ван. Или Вэн. Или даже Иван.

Мы поболтали главным образом о политике, хотя это не принято за столом. Но больше мы ни словом не упоминали моего папочку. Маргарита оказалась ярой сторонницей «зеленых», целиком преданной идеям остановить глобальное потепление Земли, стремилась к решительным изменением классовой структуры, то есть решительной встряске общества. Солнечная энергия вместо разработки полезных ископаемых и ядерного топлива. Налоги на здравоохранение и разумное перераспределение доходов, чтобы ликвидировать пропасть между богатством и нищетой. «Это все равно что попытаться замазать пропасть штукатуркой, принимая ее за щель в фундаменте»,– не соглашался я. Международный контроль за торговлей и коммерческой информацией и все такое…

Я попытался обратить ее внимание на то, что именно ядерная энергия может отучить мир от использования нефти и угля скорее, чем какая-то эфемерная солнечная энергия, какие-то солнечные батареи.

– Особенно с тригелиумом для сплавных генераторов,– настаивал я с растущим энтузиазмом.– Мы можем утроить мощность мировых электростанций и сократить парниковый эффект процентов на семьдесять, никак не меньше. Она чуть нахмурилась:

– Кажется, ваш отец является монополистом на тригелий, не так ли?

– Его корпорации принадлежит солидный пай гелиумных разработок на Луне. Не думаю, что это можно назвать монополией. К тому же…

– И ему принадлежит контроль за распределением ресурсов Луны, без которых не построить орбитальных солнечных электростанций, я права?

– Но он вовсе не «контролирует» их. Существует корпорация Мастерсона. И Астро.

Маргарита покачала головой.

– Мистер Хамфрис, ваш отец – один из наших самых непримиримых врагов.

– Да, я знаю. А меня зовут Ван, между прочим.

Она кивнула, словно речь шла о само собой разумеющемся, и мы продолжили беседу. Я уже и думать забыл об уколе, забыл про необходимые мне транквилизаторы, о сложных отношениях дочки-матери Маргариты и Дезирэ, о Родригесе и об остальных членах экипажа. Я забыл даже о Гвинет, оставшейся в моих апартаментах в Барселоне. Я весь отдался этому разговору. Я купался в ее голосе, в ее глазах, увлеченный беседой настолько, что позабыл обо всем на свете. И в ходе нашей милой болтовни я намекнул, задел тему ее поразительного сходства с матерью.

– А что? – спросила она крайне серьезно.– Разве может быть по-другому? Ведь я ее двойник.

– То есть – клон?

Коротко кивнув точеным подбородком, Маргарита объяснила:

– Мама всегда говорит, что не встретила в своей жизни человека, которого могла бы назвать отцом своего ребенка. Поэтому она клонировала себя и после этого имплантировала эмбрион. Через восемь с половиной месяцев родилась я.

Сказать, что я был поражен, значит не сказать ничего. Такого потрясения я не испытывал, наверное, никогда в жизни. Собственно говоря, ничего нового в двойниках-дупликаторах, или, как их еще называли, «дубликатах», не было, люди повсеместно клонировали себя уже не первый год. Эта процедура многими народами и отдельными моралистами признавалась безнравственной и даже антигуманной. Но вот передо мной сидела совершенно обычная живая женщина, к тому же потрясающе обаятельная и красивая, которая вот так спокойно, как ни в чем не бывало называла себя клоном собственной матери.

– И давно это случилось? – осторожно поинтересовался я.

Ее глаза на миг расширились, и я почувствовал себя не в своей тарелке.

Но Маргарита только рассмеялась.

– Вообще-то я еще не проходила омоложения…

– Я имел в виду… Просто никак не могу определить, сколько лет вашей маме. Моему отцу уже за сотню перевалило, и…

Я проклинал себя за эту глупость, но уже поздно было держать язык за зубами. Тем более, кто мне мешал узнать ее возраст, просмотрев личные карточки членов экипажа.

Но Маргарита пропустила это мимо ушей, и наша беседа продолжалась как ни в чем не бывало. То есть в дружеском и располагающем тоне. Пока речь не зашла о целях экспедиции.

– Вам не кажется это странным? – поинтересовалась Маргарита.– Ведь до вашего брата на Венеру не было послано ни одной экспедиции?

– Роботы с сенсорными устройствами достаточно хорошо изучили поверхность планеты,– ответил я.– Присутствие человека не понадобилось.

– В самом деле? – Ее брови недоверчиво поползли вверх.– Мне показалось, что вы специалист по планетологии. Вы не задумывались о странностях этой планеты?

– Само собой. Я как раз собираюсь провести сейсмические пробы для профессора Гринбаума, если вам известна такая фамилия.

– Первый раз слышу.

– Это автор теории о взрыве планетной поверхности,– пояснил я.– Он считает, что кора Венеры со временем нагреется настолько, что начнет плавиться.

– Поразительно,– пробормотала Маргарита. Я помахал рукой в воздухе.

– Это не слишком привлекательная планета.

– Привлекательная? – вмешалась она.– Мы говорим об освоении мира или о том, чтобы построить там отель для туристов?

– Я хочу сказать, Венера – настоящее пекло. Где даже алюминий существует в расплавленном виде, как сырок.

– Но от этого Венера еще интереснее, неужели вы не понимаете! Планета почти одинакового размера и массы с Землей и, несмотря на это, с совершенно иной окружающей средой. К тому же налицо парниковый эффект, можно сказать, в квадрате. И там, где на Земле двуокись углерода или углекислый газ, на Венере – компоненты серы. Это же просто чудо!

– Венера – пустыня,– настаивал я на своем.– Совершенно безжизненный мир. Там биологу делать нечего.– Тут я шел вразрез с тем, что говорил доктору Уоллеру.

– Вы уверены? С чего это вы взяли, что этот мир мертв?

– Но там нет ни капли воды,– возразил я.– И атмосфера совершенно непригодна для дыхания. Это мертвый, расплавленный и опасный мир, к тому же жаркий, как горн для плавки.

– На поверхности… – тут я согласна. А что скажете насчет облаков? Там-то температура поумереннее. В облаках Венеры содержится нечто, поглощающее ультрафиолетовую энергию. Вполне возможно, это растения, которые для синтеза хлорофилла поглощают инфракрасное излучение.

– Но ни один из посланных аппаратов не обнаружил ни крупицы органики. И не заснял в облаках каких-нибудь крылатых звероящеров. Ничто не может существовать при температуре в два раза выше точки кипения воды.

– Отсутствие доказательств – еще не доказательство отсутствия,– высокомерно заметила она.

– Венера мертва,– настаивал я.

– В самом деле? Тогда откуда сера в атмосфере? Ведь сера, как известно, важнейший компонент биохимии, не так ли? – заметила девушка.– Отвечайте же…

– Ну, возможно, это и так…

– И разложение серы – метаболизм, присущий примитивным земным организмам. Он сохранился и до сего дня, у организмов в гидротермальных скважинах на дне океана.

– Чепуха! – выпалил я.

Отчего, интересно, когда нет фактов, чтобы доказать свою точку зрения, голос повышается сам собой?

Очень серьезным тоном, совершенно не выведенная из себя моим упрямством, Маргарита спросила:

– А как вы думаете, отчего это до две тысячи двадцатого года на Венеру состоялось больше десятка экспедиций, а с тех пор – почти ни одной?

У меня на этот счет не было даже самого туманного и смутного предположения, однако я ответил:

– Первые же пробы грунта рассказали все, что было необходимо узнать. Первые зонды принесли всю необходимую информацию о Венере. Да, признаю, что остается еще масса загадок, но планета настолько жутко негостеприимна, что никому даже в голову не приходило отправлять туда экспедицию.

– Пока на это не решился ваш брат.

– Да,– согласился я и почувствовал, как вдруг что-то сдавило живот. Наверное, опять спазмы.

– У нас есть постоянные исследовательские станции на Марсе и в системе Юпитера,– как ни в чем не бывало продолжала Маргарита.– И еще рудные разработки в Поясе астероидов. Но ничего – на Венере. Даже простой орбитальной обсерватории.

– Научные круги потеряли интерес к Венере,– попытался объяснить я этот несомненный факт – и вопиющее, по ее мнению, безобразие.– Что поделать? Когда так много изучено и все и так понятно…

– Научные круги перестали выделять деньги на изучение Венеры,– отрезала Маргарита.– А фонды на такие цели, как правило, поступают от спонсоров типа вашего отца. Или, как их еще называют, «университетских патронов».