Текст книги "Блаженная (СИ)"

Автор книги: Белла Ворон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Машинальным движением он потянул за цепочку на жилете, вытащил часы, несколько раз щелкнул крышкой, вернул часы в жилетный карман, снова вытащил. Сел на диван.

– Много лет назад я совершил… ужасный поступок. – глухо начал он, глядя на циферблат, – И теперь обречен расплачиваться за него. Каждый день.

Мне стало холодно при мысли, что мы вдвоем в пустом театре, в звуконепроницаемом кабинете с запертой дверью. Каргопольский поднял на меня глаза.

– Вы – единственный на свете человек, кто может мне помочь. Возможно, вы не захотите, учитывая то, что я вам только что сказал, и что скажу позднее… Но пока вы не поможете мне, ваша жизнь будет в опасности.

– То есть… С самого начала… Вы притащили меня сюда… Вы… – я не могла подобрать слов от возмущения.

– Я согласен со всем, что вы скажете. Я еще большее чудовище, чем вы можете представить. И бог знает сколько людей пострадает из-за того, что я совершил.

Мне хотелось запустить в него этой мерзкой лампой. Но что толку?

– Что вы сделали? – мой голос внезапно сел, и грозный вопрос прозвучал жалко.

– Я все вам расскажу. Но сначала…

– А моя бабушка? – осенило меня, – Это… тоже вы?

Каргопольский медлил с ответом, но мне было этого достаточно.

Я вскочила, метнулась к двери, несколько раз дернула ручку, осознавая всю бессмысленность этого действия. Но что мне еще оставалось?

– Я не убивал вашу бабушку. – спокойно произнес Каргопольский. – Ее здоровье и благополучие было для меня ценнее моего собственного. Так же как и ваше. Со мной вы в полной безопасности.

Моя голова шла кругом. Я ничего не понимала. Но если бы он хотел причинить мне вред, давно бы это сделал. Я отпустила дверную ручку, но возвращаться в кресло не спешила. Осталась стоять, вжимаясь в дверь.

– Я не убивал вашу бабушку. – повторил Каргопольский, – Но думаю, что она погибла по моей вине.

– Объясните. – с трудом проговорила я.

– Прежде я хочу дать вам прочесть одну вещь. Мой дневник. Я вел его много лет. Когда вы прочтете, вам будет проще выслушать то, что я скажу.

Он покажется вам странным. Возможно, вы решите, что я разыгрываю вас. Возможно, решите, что я сумасшедший. Но я умоляю вас верить мне.

Что ж. Непохоже, чтобы он собирался придушить меня прямо сейчас.

И он не врет. Уж что-что, а вранье я чую за версту. И есть надежда, что я наконец-то получу ответы на все вопросы.

– Хорошо. Я прочту.

– Есть одна заминка. Свой дневник я дал Серафиме Андреевне в тот самый день, когда… В ее последний день.

– Бабушке?

– И я подозреваю, что мой дневник – причина ее смерти. Прямая или косвенная.

– Но среди вещей бабушки не было никакого дневника. Может быть его кто-то забрал?

– Будь это так, я узнал бы об этом так или иначе. Полагаю, она спрятала его.

– Спрятала… – машинально повторила я.

– Вы не знаете, куда она могла его спрятать? Тайник?

А я уже перебирала в памяти бабушкины тайники. Она прятала от меня сласти, а я каждый находила их в самых неожиданных местах. Быстро и безошибочно. В детстве мне казалось это игрой, а сейчас я подумала, что бабушка просто проверяет мои способности находить потерянные вещи.

– Могу поискать. Если он в доме, то я его найду.

– Тина… – Каргопольский сложил руки в умоляющем жесте, – если вы…

Нежные переливы акордеона оборвали его на полуслове.

“ Никогда бы не подумала, что Борис Павлович поставит на звонок “Человека и кошку.” – машинально отметила я.

Каргопольский болезненно сморщился, выхватил телефон, продолжая пристально смотреть на меня.

– Да… Что? Не может быть… прямо сейчас? Иду.

Он дал отбой и отключил телефон.

– Простите. Я срочно должен идти. Завтра. После репетиции. Умоляю… Помогите найти дневник! И я расскажу вам все.

– Хорошо, Борис Палыч. Мы поищем ваш дневник. Завтра.

***

Этот день никогда не закончится!

Завтра – сказал Каргопольский. Завтра я буду знать все.

А сейчас – домой. Поваляюсь в пенной ванне и съем все, что хоть немного похоже на еду. На мне штаны уже болтаются. Может я и в обмороки падаю от голода?

Проходя через фойе, я заметила, что чей-то портрет висит на одном шнуре вверх ногами. Портрет Аркадия, как оказалось. Я бы на его месте усмотрела в этом дурной знак. Пока он ничего не видел и не расстроился, я бросила на пол сумку с балетками и попыталась сделать доброе дело – прицепить соскользнувший шнур к колечку на раме.

– Маркиза, ты мое стусло не видела?

Через фойе ко мне брел Федя, тоскливо поглядывая по темным углам.

– Чего не видела?

– Стусло. Такая штука с насечками. Углы под сорок пять запиливать. – Федя изобразил руками в воздухе фигуру вроде кирпича.

– Я и слов-то таких не знаю… Федь, помогите Аркадия поправить. – Я показала Феде оборванный конец шнура.

– Кому тут надо поправить Аркадия? Тебе? – Раздался вкрадчивый женский голос у меня за спиной.

Яна. Подкралась бесшумно, как пума. Вид у нее был такой, будто она сейчас вцепится мне в горло.

– Ян, может хватит на сегодня?

– На сцене обжимайтесь, сколько хотите. Но не дай бог я что-то замечу…

– Да я просто…

– Просто не лезь к моему мужу. Поняла? И подружке своей передай.

В пруду утоплю!

– Янка, уймись! – вмешался Федя, – Потрет Аркашкин оборвался, поправить надо!

Яна мельком взглянула на портрет, сконфуженно сморгнула, но позиций не сдала.

– Головы вам поправить надо. – сварливо пробормотала она, – Всем. Особенно подружке твоей.

И гордо понесла к выходу свое крохотное тельце. Паркет жалобно попискивал под ее ногами. Грохнула дверь. Мы с Федей переглянулись и дружно прыснули.

– Не обращай внимания. У нее бывает. – Федя крутанул пальцем возле виска.

– Обострение?

– Вроде того. Аркашка говорит, таблеточки попьет и нормальная будет.

– Ну-ну… – вздохнула я и побрела домой.

Этот день никогда не кончится.

Проходя мимо афишной тумбы, где красовалось мое объявление, я вспомнила, что у меня осталось еще одно, последнее дело на сегодня – забрать у Лики продукты.

Завтра я должна буду встретиться со своим страхом на узкой дорожке, и если вы подумали, что речь идет о призраке, или о дневнике Каргопольского, или о туманных намеках Вадима, то вы ошиблись.

Все это детские игрушки по сравнению с ролью хозяйки вечеринки. Я из тех, кто ходит на чужие вечеринки, а не устраивает свои. На чужой вечеринке можно забиться в угол с телефоном и сделав вид, что у тебя куча дел, почитать книжку или полистать картинки с хомячками. Они прекрасно снимают стресс. И незаметно улизнуть, когда станет совсем невыносимо.

А устроить свою вечеринку… У меня зубы начинают ныть при одной мысли об этом. Я предпочла бы десяток призраков.

Без Ликиной помощи мне не справиться. Ей вечеринку устроить – раз плюнуть. Лика… Она злится на меня, и я не понимаю, почему. Чтобы просить ее о чем-то, надо сначала выяснить отношения, а у меня ни сил, ни желания…

– Я же говорила, что все придут.

Рядом со мной стояла Лика и внимательно изучала подписи под объявлением.

– Лика! – обрадовалась я, – Я только что о тебе думала, а ты вот она.

– Ты домой? – спросила Лика, не глядя на меня. – Можешь зайти ко мне на минутку?

Пока мы поднимались по лестнице, я болтала что-то о вечеринке, о гостях, лишь бы не допусать неловких пауз. Лика молчала.

– Не хотела тебя беспокоить, но… продукты…

Лика отперла дверь. Я вошла в кухню-гостиную, точную копию моей, только у Лики царил порядок, не то что в моей берлоге.

Возле порога пара зеленых тапочек с помпонами ждали хозяйку, но Лика прошла мимо, не разуваясь, прямо к раковине, открыла воду и стала пить прямо из-под крана.

Я осталась мяться у порога. Лика будто забыла про меня она опустила штору, потом зачем-то снова подняла, затем принялась переставлять с места на место баночки на столешнице. Я вдруг подумала, что она прячет от меня лицо.

– Лик… может я заберу покупки и пойду?

Лика устало махнула рукой.

– Можешь оставить их у меня. Завтра вместе дотащим.

– Ты же холодильник бревном подперла. – напомнила я ей и тут же пожалела о своей мелочности. Лика опустила глаза, щеки ее порозовели.

– Прости, что так вела себя сегодня.

Это было неожиданно. Пока я искала подходящий ответ, задумчиво произнесла, по-прежнему стоя ко мне спиной:

– Любовь меняет человека. Толкает на некрасивые поступки. А может не меняет, а просто показывает все, что в тебе есть… И хорошее и всякую гадость.

– Это точно… И гадость. – вздохнула я и, спохватившись, быстро добавила: – Это я о себе. В тебе нет гадости.

Лика, словно не расслышав моих слов, продолжала:

– Знаешь, я совсем не умею врать. Какой-то генетический дефект. Поэтому я просто предупреждаю людей, что ничего не скажу. Не могу. Не хочу. Ты – другое дело. Мне кажется, ты единственная здесь, кому я могу доверять. Что ты не станешь использовать чужие тайны себе на пользу.

Бедняжка! Если бы она только знала, как заблуждается! В одном она права – ее доверием я пользоваться не стану. Я затаила дыхание, в надежде, что сейчас она мне все расскажет. И вместе мы придумаем как ей помочь. Но меня настораживало ее упорное нежелание повернуться ко мне лицом.

– Ты здорово гадаешь и людей, должно быть, видишь насквозь. – продолжала Лика, – Надо было послушать тебя, а я… Мне показалось, что ты догадалась обо всем… обо мне и о нем. И что между вами что-то возникло… и ты нарочно запугиваешь меня.

– Лика! Я ни о чем не догадалась. Я понятия не имею, с кем у тебя роман! Я хотела бы это знать, потому что уверена, эти отношения опасны для тебя. Но я бы никогда не перешла тебе дорогу! И было бы лучше, если бы ты мне все рассказала…

– Я очень хочу рассказать. Но сейчас не могу. Я должна сначала поговорить с ним.

И эта туда же!

У меня на языке крутилась едкая фраза насчет местной манеры говорить загадками, но Лика повернулась ко мне и я осеклась.

Ее лицо было почти неотличимо по цвету от полупрозрачной шторы у нее за спиной, даже губы побелели, а глаза потемнели. Я поняла, что она чем-то до смерти напугана.

– Я сегодня сделала ужасную вещь… – она обхватила себя руками, словно ей холодно, – Прокралась к нему… думала, что застану его с тобой. Но он был… не с тобой. И то, что я увидела… оно настолько ужасно, что в это невозможно поверить. Твои карты сказали правду!

На последних словах голос ее задрожал и сорвался.

– Лика! Что ты видела?

Лика замотала головой.

– Я должна убедиться, что правильно поняла то, что видела. Иначе это будут домыслы и сплетни.

– Лик… может лучше сейчас? Все эти штуки, которые мерещутся мне с того момента, как я сюда приехала… мне кажется, это связано с тобой. Тебе что-то угрожает, я не знаю, не вижу, что именно. Кто-то там… – я показала глазами на темнеющее небо за окном, – бережет тебя. Может меня для этого и прислали сюда. Что ты видела?

Лика словно не слышала моих слов.

– Я брошу его. – твердо сказала она, – Завтра. Но сначала поговорю с ним. А потом… Понимаешь, я хотела ему помочь… думала, что смогу. А сейчас мне кажется… – она зябко передернулась, – …что ему нужна помощь психиатра.

ГЛАВА 12. «В настоящее время абонент недоступен.»

После того, как случилось страшное, я не раз думала, что если бы я не вымоталась за этот безумный день, все могло бы сложиться иначе. Будь у меня побольше сил, я смогла бы убедить Лику все мне рассказать. В последующие несколько дней, уже после того, как случилось то, что случилось, эта мысль болталась в моей голове, как камешек в ботинке и терзала мою совесть.

Но в последний вечер мечта о горячей ванне, чае с бутербродами и теплой постели затуманила мой разум.

"Лика дома…" – твердила я себе уже в полусне, в теплых объятиях одеяла – "…ей ничто не угрожает, дверь она кому попало не откроет, и разговор с ней вполне может подождать до завтра."

Если бы я только знала, к чему приведет минутная слабость…

***

– Все в сборе? – протрубила Иерихонская Труба.

Оглядев нас как священник паству и убедившись, что ни одна овечка не отбилась от стада, Анна Сергеевна поднялась на сцену.

– Господа, у меня сообщение от Бориса Павловича. – объявила она драматическим тоном.

Все притихли. Я почувствовала, как сидящая рядом со мной Лика затаила дыхание.

– Ему пришлось срочно уехать, – продолжала Анна Сергеевна, – его не будет в ближайшие несколько дней. Он написал, чтобы репетировали эпизоды, которые успели сделать за последние два дня. Если он не вернется к понедельнику, будем выстраивать следующие сцены. Инструкции он мне оставил. Концепция есть. Работаем так, будто Борис Павлович войдет в зал в любой момент. Всем ясно?

Краем глаза я видела, как Лика наматывает прядь волос на палец, разматывает и снова наматывает.

– А куда он уехал? – спросил кто-то.

– В Москву. В министерство. Решать вопросы, связанные с усадьбой.

– Эти вопросы ночью возникли? – уточнила Лика чуть осевшим голосом.

– Э-э-э…Ему позвонил юрист, насколько я поняла. – слегка растерянно ответила Анна Сергеевна. Эта суровая женщина, по всей видимости, не привыкла задавать начальству лишние вопросы.

Я припомнила вчерашний звонок, после которого Каргопольский буквально сорвался с места. Но он ни словом не обмолвился о том, что ему надо уехать. Насколько я помню, он сказал “иду” а не “еду”.

Легкое облачко тревоги наливалось свинцом и грозило вырасти в тучу. А тут еще Лика. Она съежилась в своем кресле и все крутила и крутила эту несчастную прядку. Я попыталась понять, что она чувствует… Беспокойство? Смятение? Внезапно меня осенило – это паника. Она знает больше чем Анна Сергеевна, больше, чем я, и прямо сейчас сбываются ее худшие опасения.

Я тихонько толкнула ее в бок. Она криво улыбнулась мне, отвернулась и снова занялась своими волосами.

Репетиция получилась отвратительная. Актеры ползали по сцене как осенние мухи, забывали мизансцены и лепили отсебятину.

Анна Сергеевна срывала голос, но все без толку. Шла сцена Сесиль с Вальмоном. Лику было едва слышно, она периодически впадала в задумчивость, опаздывая с репликами, а Аркадий расслабился до такой степени, что зевнул в момент, когда поправляли его мизансцену.

– Вальмон, ты может ляжешь, поспишь? – устало предложила окончательно осипшая Анна Сергеевна.

Аркадий прижал руку к сердцу.

– Извините, Анна Сергеевна! Полнолуние, наверное…

Анна Сергеевна обозвала нас профнепригодными бездарностями и пообещала, что Борис Павлович непременно узнает о нашем безобразном отношении к работе. Выразив надежду, что нас всех разгонят к чертовой матери, она швырнула своим экземпляром пьесы в Аркадия и ушла.

Всем было очень стыдно. Расходились, виновато переглядываясь.

Я сунулась было к Лике, но она убежала, сославшись на необходимость срочно вымыть голову.

Срочно, так срочно. Мне тоже было бы неплохо привести себя в порядок. Рано или поздно Лика мне все расскажет – легкомысленно рассудила я и направилась домой.

Но по пути возникла неожиданная заминка. Прямо возле входа в театр вспыхнула на солнце Мишкина рыжая шевелюра.

– О! Давно не виделись… – начала было я и запнулась на полуслове.

Мишка был не один. Рядом с ним стояла пожилая женщина в жемчужно-серой блузе с оборками и длинной цветастой юбке. Ее лицо было полускрыто широкими полями ажурной белой шляпы. После секундного замешательства я ее узнала.

– Наталья Павловна?

– Здравствуй, Тиночка! Не забыла меня… Как приятно.

Мишкина бабушка! Как ее забудешь? Она кормила меня вишневым вареньем, перевязывала растянутые лодыжки, обрабатывала раны от ржавых гвоздей… Близкая подруга и соседка моей бабушки. Они вместе выросли, ходили в одну школу. Бабушка стала библиотекарем в Воронине, а Наталья Павловна закончила медицинское училище в Ленинграде, вернулась и всю жизнь проработала медсестрой в Воронинской больнице.

Она была последняя, кто видел бабушку живой и первая, кто нашел ее мертвой.

Мы обнялись, и я чуть не до слез поразилась, какая же она маленькая. Мне показалось, что я обняла плюшевого зайчика. Правда, благоухал этот зайчик розовым маслом, а внутри него чувствовался прочный, гибкий каркас.

– Как живешь? – тихо спросила Наталья Павловна. Она ласково смотрела на меня и не выпускала моих рук из своих. Это было явное приглашение погрузиться в скорбные воспоминания. А мне этого совсем не хотелось. Я постаралась, чтобы моя улыбка вышла беззаботной.

– Хорошо. Работать вот приехала. К вам… – я высвободила руки и широким жестом обвела усадьбу.

– Я рада, что ты снова здесь. А я вчера только вернулась с похорон… Еще одна подруга ушла… – Наталья Павловна рассеянно покачивала головой, будто в ответ на собственные мысли, – Теперь будем с тобой видеться. Будем видеться… Я прихожу сюда заниматься розами. У меня на них легкая рука. Борис Павлович увидел мой сад и пригласил меня. Помнишь мои розы?

Я кивнула больше из вежливости. Пахучие заросли возле Мишкиного дома я помнила смутно. В те далекие времена чужие сады интересовали меня только если в них росла клубника или малина. Но не таскать же их у бабушки лучшего друга!

– Теперь будем видеться. – тихо повторила Наталья Павловна, и, печально улыбнувшись вместо прощанья, направилась в сторону центрального здания.

Я смотрела ей вслед. Не оборачиваясь, она подняла руку и помахала одними пальцами. Могу поклясться, она чувствовала мой взгляд.

Только когда Наталья Павловна исчезла за кустами боярышника, я осознала, что Мишка что-то мне говорит.

– Что, прости?

– Забыла, говорю, Тинка, про свою таратайку? А я тебе эвакуатор раздобыл. – ворчливо пожурил меня Мишка, совсем как в детстве, когда я не являлась вовремя на условленное место перед вылазкой в усадьбу или плановым налетом на соседский сад.

– Золотой ты мой человечек! А техник к нему прилагается? Телефон бы мне выволочь из-под сиденья. Грустно без связи с внешним миром.

Техник к эвакуатору на счастье прилагался. В маленьком городке людям приходится быть мастерами на все руки, и хлипкий на вид эвакуаторщик отработанным приемом ловко демонтировал водительское кресло. Мой несчастный телефон был извлечен на свет божий, а Каракатица благополучно погружена на подъемник.

– Ты не едешь?

– Я на своей. Хотел поговорить. Сядем?

Он кивнул в сторону видавшего лучшие времена серебристого седана под липами.

Я открыла переднюю дверцу и чуть не села на роскошный альбом “Бабочки мира”, брошенный на пассажирское кресло.

– Кому такая красотища? Дочкам? – я взяла альбом в руки, плюхнулась на сиденье и раскрыла книгу наугад.

– Да… – почему-то смутился Мишка, – Бабушка привезла. В подарок.

– Сказочной красоты… – я с трудом оторвалась от причудливых творений природы. Бабочки… опять бабочки.

. – Ты хотел поговорить? Насчет моей просьбы?

– Да… Я говорил с отцом. Расследование было прекращено. Эксперт ничего не обнаружил. Медицинское заключение… сама знаешь. Состава преступления нет. Дело на руки, разумеется, никто не даст. Ты можешь попробовать добиться возбуждения уголовного дела, но… отец говорит – без шансов.

– Ясно. – вздохнула я. – Спасибо, что попытался.

– Да в общем не за что. Тин… – он помялся, собираясь с духом, – ты не думала насчет дома?

– Насчет дома? А-а-а… н-не успела. Я там еще даже не была. Тут столько всего происходит…

– Охота за привидениями? – подмигнул Мишка.

– Если бы! С привидениями легче ужиться, чем с актерами. Они хотя бы молчат и не скандалят. А тут еще Каргопольский как сквозь землю провалился! Кстати, помнишь, мы говорили про подвалы?

– Ну…

– А есть у них какие-нибудь планы, чертежи?

Мишка поскреб макушку.

– Чертежи есть. Но они не актуальны. Не соответствуют реальности. Вообще не факт, что они подлинные. Они датированы концом девятнадцатого века, усадьба была построена раньше.

– А ты сам был в этих подвалах?

Вместо ответа я получила возмущенный взгляд.

– Ты чего? – растерялась я.

– Кому бы спрашивать про подвалы… Забыла, как тебя там с собаками искали?

– Меня?

– Нет, меня! Ты вообще ничего не помнишь? Или придуриваешься?

Мы с тобой играли в Тома Сойера и Бекки Тэтчер…

Я наморщила лоб, изображая интенсивную работу мысли.

– Что-то такое припоминаю… Смутно.

– “Смутно!” – передразнил меня Мишка, – Скажи лучше, стыдно стало. Весь город на ушах стоял. Батя мой до сих пор вздрагивает, когда вспоминает и спасибо мне говорит. Ведь это я тебя тогда нашел.

– Ты мой герой…

Я деланно рассмеялась, но Мишка даже не улыбнулся.

– Ладно, не дуйся. – примирительно сказала я, – Дело прошлое. Мы были маленькие. А потом-то ты в эти подвалы спускался?

– Кое-где. Половину из них заложили, насколько я знаю.

– Почему?

– Опять за рыбу деньги! – Мишка очень смешно возмущался, но мне было не до смеха. Выходило так, что история с подвалами должна быть для меня предельно ясной, но в моей памяти, как я ее не напрягала, было так черно, будто там жгли старые покрышки.

– Ты можешь просто объяснить?

– Чер-те-жи не со-ответ-ствуют дейст-ви-тельности! – медленно и членораздельно, словно дурочке, объяснил мне Мишка, – Ориентироваться по ним в подвалах нельзя. Опасно. Поэтому Каргопольский решил их просто закрыть.

– А чего было не сделать новые чертежи?

– Откуда я знаю? Ты с Каргопольским на короткой ноге, вот и предложи ему поработать над этим. Только зачем?

– Зачем… Мне просто странно, что человек, который так досканально воспроизводит обстановку, даже артистов набирает по внешнему сходству, вдруг одним махом отказывается от такой интересной штуки, как подвалы. Это же тоже часть истории.

– Опять не ко мне вопрос. Каргопольского тряси.

Мишка взял у меня альбом, открыл на середине и сердито уставился на зеленую бабочку.

– Миш… – я молитвенно сложила руки, – а можешь дать мне эти чертежи?

– С ума сошла! – вскинулся Мишка, – Опять заблудиться хочешь?

– Мишань…

– Я не имею права выносить их из музея…

Я смотрела на него несчастными глазами, сложив бровки домиком.

– Артистка… – проворчал Мишка, перевернул страницу и ткнул пальцем в ядовито-зеленую, волосатую гусеницу. – Вот. Твой портрет.

– Ну Мишусь… – я похлопала ресницами.

– Могу переснять и прислать. – сердито буркнул Мишка.

– Спасибо тебе, дорогой!

– Попробую. Но не обещаю.

– Все равно спасибо. Вот твой портрет. – я показала на симпатичного оранжевого мотылька. Большие глазки на его раскрытых крыльях напоминали милую, грустную мордочку.

Мишка рассеянно улыбнулся, потом слегка нахмурился, поджал губы, забарабанил пальцами по рулю.

– Что опять задумал?

– Да я все насчет дома… Если тебе тяжело туда идти… может, я с тобой схожу?

– Я сначала сама. Прости.

– Да я понимаю все… Я-то ничего… а баба Наталья мне всю плешь проела. Они ж вроде как с твоей бабушкой тогда договорились о продаже. И Машка еще… ну, жена. Пилит.

– Миш, я все помню. Вот только с силами соберусь.

– Я понимаю. Не забудешь?

Мы договорились созвониться в ближайшие дни, Мишка укатил, а я вернулась в усадьбу.

“ – Стыдно врать, Тина. Тем более старому другу. Ты не помнишь, как потерялась в подвалах под театром.

– Да, я соврала. А что мне было делать? Рассказывать ему про провалы в памяти?

– Может и стоило. Он бы мог тебе напомнить что-нибудь важное о твоем детстве.

– Что толку напоминать, если я сама не помню? Мое детство затянуто клочьями тумана. И не знаю, что делать, чтобы развеять этот туман.

“– Знаешь. Только, как обычно не хочешь подумать.

– Ты мне надоел.

– А тебе не кажется странным, что Мишка так настойчиво обхаживает тебя насчет дома?

– Он же сказал – баба Наташа плешь проела…

– Пф! Тоже мне, причина! И, кстати, ей-то что? Так беспокоится за взрослого внука?

– Чужие семейные дела – не моя печаль. Займусь домом, когда буду готова. Отстаньте от меня все!”

Я ввалилась к себе в комнату, воткнула зарядку в телефон и и дрожащими от нетерпения руками открыла мессенджеры.

Три дня назад – это Борис Палыч не мог дозвониться, пока я сидела в канаве. Незнакомый номер – это Мишкин. Надо сохранить. И целая простыня неотвеченных звонков и голосовых сообщений от Татки. Меня ущипнула совесть – я перестала звонить подруге в самом разгаре ее очередной семейной драмы. Сил уже не было слушать ежедневные рыдания. Но сейчас, судя по количеству попыток со мной связаться, я ей действительно нужна.

Я считаю себя человеком практичным и время свое ценю, поэтому все подряд слушать не буду, а открою-ка я последнее голосовое.

– Тинка, дрянь такая! Вот ты пропала с радаров и не знаешь, какие чудеса со мной происходят! А я тебе ничего рассказывать не буду, пока не позвонишь. Ладно, так уж и быть, скажу. Я очень, очень счастлива! Позвонишь – узнаешь. Ну хорошо, дам подсказку: Меня спасла зубная фея! Хочешь подробностей – звони. И поторопись, а то меня разорвет от счастья. Целую!

Я с облегчением вздохнула. У Татки все хорошо. Позвоню, когда будет время. От счастья еще никого не разрывало. На душе стало легче.

Вот только упоминание о зубной фее меня смутило. Я не могла отделаться от ощущения, что в этих словах есть что-то важное лично для меня.

– Зубная фея… Тоже мне, мастер интриги. – проворчала я, возвращаясь в список неотвеченных сообщений.

В нем осталось еще одно. Пустое сообщение от Каргопольского. Через час после нашего с ним последнего разговора.

“ В настоящее время абонент недоступен.” – сообщила мне несуществующая женщина.