Текст книги "Блаженная (СИ)"

Автор книги: Белла Ворон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

“Что ты скрывала от меня? Подскажи, намекни!” – мысленно твердила я, перебирая бабушкину колоду.

Я открыла глаза и, не формулируя вопроса, разложила карты.

ГЛАВА 9. Ловушка для осьминога

Я просто сдвинула колоду, разбросала карты по столу. Сгребла поближе. Поводила рукой, как по сонной воде в пруду, затянутом ряской. Я ждала, когда откроется крошечное, мутное окошко, в котором я попытаюсь хоть что-то увидеть.

В детстве я с жалостью и досадой смотрела как бабочки, по неосторожности залетевшие в комнату, бьются о стекло рядом с открытым окном.

– Ну, давай! – шептала я, – Чуточку вправо – и ты на свободе.

Но бабочки продолжали искать свою смерть в шаге от жизни.

Конечно, я выпускала их. Но к чувству освобождения примешивалась горечь от того, что не у каждой бабочки есть такая большая и умная я.

Вот, к примеру мы с Ликой. Нас никто не избавит от опасности, не выпустит на волю просто из сострадания.

Поэтому моя дрожащая рука бродит поверх разложенных карт. Где-то здесь должна быть раскрытая форточка…

Мне кажется? Или я действительно чувствую ладонью тоненький сквознячок?

Первая карта. Я беру ее, не глядя, моя рука ползет дальше, бьется об стекло, ищет выход… Вторая. Главное – не потерять эту мятную прохладу в ладони… Третья и последняя.

Я открываю карты.

Как говорится, выход есть, но он тебе не понравится.

Первая карта – перевернутый Король Мечей. Человек из ближайшего окружения. Тот, кто обладает влиянием и властью. Сметает все на своем пути. Не остановится ни перед чем. И он рядом со мной.

Вторая карта – Маг перевернутый. Он пытается подчинить себе то, что лежит за пределами человеческих возможностей. Коллега. Но цели у него черные. Безжалостный. Беспринципный.

Третья карта – десятка мечей.

Если бы выпала Смерть, можно было бы допустить, что бабушка умерла естественным образом. Но десятка мечей не оставляет сомнений. Человек на карте убит.

Если верить картам и моим рукам, то у бабушкиной смерти есть автор…

– Кто же ты такой?.. – задумчиво спрашиваю я Короля Мечей.

Король на картинке кого-то мне напоминает. Мне смутно знакомы эти высокие скулы и холодный, непреклонный взгляд.

На спинке его трона бабочки. Неподвижные, будто наколотые на булавку. Неживые. Насмешка над моими жалкими попытками найти выход.

Что означает бабочка? Метаморфоза. Превращение. Умереть и возродиться…

Ничего не понимаю, ничего не вижу! Просто сижу и фантазирую. Я смешала карты.

А может, зря я все это затеяла? Может нет никакого преступления? Сердечный приступ у пожилой женщины – эка невидаль!

А машина у забора, беспорядок в комнате и рана у бабушки на голове… Что ж, бывают и не такие совпадения.

Я закрыла глаза и представила себе бабушку. Густая шапка темных с проседью волос, тяжелые серьги, правая бровь насмешливо приподнята – так она смотрела на меня, когда занималась со мной математикой, и я тупила в сантиметре от верного решения. Она сказала бы от чего умер человек. Я знаю, она умела это видеть.

“—Что с тобой случилось? От чего ты умерла?”

Я выдернула из колоды три карты.

Пятерка Мечей, Тройка Мечей, Туз Кубков.

Пятерка мечей. Победитель с довольной ухмылкой подбирает оружие поверженных противников. Побежденные покидают поле битвы.

Тройка мечей – пробитое сердце. Инфаркт? Да, все сходится. Кто-то напал на бабушку, она сопротивлялась и сердце не выдержало? А может битва была на словах? Скандал, ссора… и в результате инфаркт?

Ладно, смотрим дальше.

Туз кубков. Хорошая карта. Процветание, счастье, перемены к лучшему.

Рука из облаков протягивает золотой кубок, белый голубь несет церковную облатку – благословение. Помню, я читала об этом в книжке по Таро. Но сейчас я вижу руку протянутую из неизвестности, из тумана… Белый голубь словно подбитый летит вниз головой и что-то бросает в чашу… Белый кружок с крестом… Таблетку? Отравленная влага переливается через край и капает в озеро с кувшинками… Яд?

Я вздрагиваю, словно просыпаюсь от тяжелого сна и пытаюсь собрать воедино все, что увидела.

Опасный человек – наделенный властью, хитрый, беспринципный обладатель сверхспособностей дрался с моей бабушкой, нанес ей удар в сердце и отравил. Бессмыслица какая-то… А может это надо понимать иносказательно? Отрава – это обман, предательство… Может он принес ей весть, которая разбила ей сердце? Но зачем? Бабушка не бывала здесь последние годы. Она никому не причинила вреда. А может, она что-то знала? Или узнала с помощью гадания, раскрыла чью-то тайну и ее заставили замолчать? Каргопольский… Кто-то из театра… Соседка баба Аня… Бред!

Гадать на ровном месте можно до бесконечности. Карты не скажут мне имя. Остается одно – выуживать информацию из людей.

Первым делом надо поговорить с Вадимом – ведь это он делал вскрытие. Потом с Каргопольским – его машина стояла возле дома в тот день. И если разговор с доктором выглядит вполне невинно – внучка интересуется обстоятельствами смерти бабушки, это вполне естественно и не вызывает подозрений, то разговор с Каргопольским смахивает на фарс.

“ – Борис Павлович, вы случайно мою бабушку не убивали? Нет? Ну тогда все в порядке. ”

Ладно. Будем решать проблемы по мере поступления. Поговорю с Вадимом. Только очень осторожно, чтобы он не догадался о моих подозрениях. У меня и предлог есть. Поблагодарю за помощь с закупками, приглашу на вечеринку и как бы невзначай заведу разговор.

А с Каргопольским что делать? Может застать его врасплох и спросить напрямую, не помнит ли он, кому давал свою машину в тот злополучный день. Можно будет сослаться на Мишку. Или лучше не упоминать Мишку, мало ли что… Скажу – бабы на базаре говорили. Эх, Мишка, зачем только я тебя встретила! Готовилась бы сейчас спокойненько к репетиции… Кстати, репетиция! Я ахнула, бросила взгляд на часы. Уф! Еще целый час до начала. Еще можно кое-что успеть.

Больничный корпус я нашла по указателю. Он размещался в ближнем к театру двухэтажном флигеле и с виду не отличался от остальных построек. И внутри ничто не выдавало больницу – ни стерильной чистоты, ни специфического больничного запаха, ни стеклянных витрин с наводящими ужас железяками. Крошечная прихожая перетекает в небольшой холл, спокойный и приветливый – нежно-голубые стены, белоснежные двери, небольшие изящные диванчики. Роскошная монстера высотой под потолок приветствует меня блестящими зелеными ладонями размером с Австралию.

Я не спеша прошлась вокруг холла в поисках открытой двери. Не обнаружив ни одной, уже собралась с духом, чтобы отправиться на второй этаж, но тут мое внимание привлек небольшой выступ в дальнем углу холла. Как оказалось не зря. За выступом прятался узкий, темный коридорчик, ведущий, на первый взгляд, в никуда. Я прошла в темный тупичок и, освоившись немного в темноте, разглядела дверь, выкрашенную не в белый, как все прочие, а в цвет стены. На тусклой металлической табличке темнела гравированная надпись “ВИВАРИЙ”. Я могла только догадываться, что находится за этой дверью, но явно ничего хорошего. Неужели Вадим ставит опыты над животными?

– Там нет ничего интересного. – послышался голос рядом со мной.

В первую секунду я не опознала темный силуэт в шаге от меня и шарахнулась в сторону, стукнувшись плечом о противоположную стену.

– Вадим! Ну разве можно так внезапно возникать?

– Не так уж внезапно. Я живу на втором этаже. Услышал ваши шаги и принял вас за грабителя.

Он стоял неподвижно, перегораживая коридорчик. Я чувствовала себя крысой перед грозной тенью кошки. Что ж, придется быть храброй крысой и броситься первой.

– Вы ставите опыты над животными? – осведомилась я прокурорским тоном.

– Слово “виварий” наводит дрожь на непричастных к медицине. – ответил Вадим, не шелохнувшись, – И держит некоторых… сотрудников подальше от моих запасов спирта.

– Вот как? Значит за этой дверью…

– Склад. Медикаменты, перевязочные материалы…

– И спирт? – строго спросила я.

– Чистейший. Медицинский.

– Неужели мои коллеги настолько неустойчивы в этом смысле, что приходится пугать их виварием? – попыталась я пошутить.

– Всякое бывает. – серьезно ответил Вадим и отступил немного в сторону. – Пойдемте.

Как пить дать, врет. Врет и хочет как можно скорей увести меня подальше от вивария. Но я решила сделать вид, что ничего не замечаю и вообще дурочка. Так у меня больше шансов увидеть то, что от меня прячут. Мы вернулись в холл.

– Я могу быть чем-то полезен? – холодновато спросил он. – Надеюсь, все здоровы.

– Все здоровы. – надеюсь, моя улыбка вышла хотя бы наполовину такой же лучезарной и нежной, как у Лики, – Я пришла поблагодарить вас. Огромное спасибо, что помогли мне с вечеринкой.

Он выдохнул. Напряженные плечи немного опустились.

– Не за что. – улыбнулся он, – был рад помочь. Тем более, что я ничего не сделал. Покупками занималась… ваша подруга.

– Буду рада вас видеть завтра на вечеринке. – продолжала я, будто не заметив, что он не захотел произнести имя подруги. Ни за что не поверю, что он его забыл.

– О! Спасибо, я постараюсь прийти. Может быть, чуть позже. Завтра напряженный день в больнице – куча биопсий.

– Биопсий? Вы их тоже делаете? Вы же…

– В основном их я и делаю. Аутопсия, ну, то есть вскрытие… история нечастая.

– И что же, некому вас подменить? Вы единственный патанатом на весь Воронин?

– Врачей моей специальности не бывает много. – он сделал виноватый жест, – Непрестижная.

Возникла пауза. Я перебирала в голове варианты непринужденного перехода к главному, но Вадим меня опередил.

– У меня такое впечатление, что вы хотите меня о чем-то спросить и не решаетесь. Ваш друг что-то рассказал вам?

– С чего вы взяли?

– У вас на лице написано.

Ну да. конечно. Как я могла забыть. У меня всегда все на лице написано.

– Мой друг, да. Глупо скрывать. Конечно мы говорили о бабушке. Тогда… в мой приезд… последний… В общем, мне было не до того. И я просто не подумала… потом запрещала себе думать. Господи, как же трудно все время подбирать слова!

Он коснулся моего плеча.

– У меня есть отличный зерновой кофе. Предлагаю выпить по чашечке и спокойно поговорить.

– Спасибо, но боюсь, еще одна доза кофеина станет последней для меня. – я натянуто рассмеялась. – Может лучше на свежем воздухе?

Мы вышли из флигеля и сели на скамейке возле кенотафа Марфы Сапожниковой. С минуту я собиралась с мыслями, сосредоточенно наблюдая, как тень от кустов боярышника, словно кружевная вуаль, трепещет на грубом камне. Вадим терпеливо ждал.

– Вы делали вскрытие бабушке? – решилась я наконец.

Вадим удивленно приподнял бровь, но ясно было, что мой вопрос не застал его врасплох. Он молча кивнул.

– Вы один?

– Нет, конечно. С ассистентом. Врач из нашей больницы.

– И ни у кого из вас не возникло сомнений в причине смерти?

– Ни малейших. – быстро ответил он. – Это был инфаркт. А почему у вашего друга возникли сомнения?

– Они возникли у меня. Бабушка очень заботилась о своем здоровье после того, как… мы с ней остались вдвоем. Она говорила, что не может позволить себе роскошь умереть, пока я не стала самостоятельной. У нее было отличное сердце, я это точно знаю. Откуда инфаркт?

– Я не знаю, чего наговорил ваш друг, и лекцию не хочу читать, поэтому скажу в общих чертах. Чтобы сразу отпали вопросы. Слышали выражение – разбитое сердце? Тот самый случай. Его еще называют синдром такоцубо – ловушка для осьминога.

– Что это такое?

– Сосуды спазмируются и сердце оказывается как бы в ловушке. В результате – инфаркт. А вот причину спазма установить обычно не удается. Его может спровоцировать внезапное страшное известие. Прием какого-нибудь препарата. Сильный испуг. – он помолчал немного, – Я думаю, именно последнее было причиной.

– Почему вы так думаете?

– Не знаю, стоит ли говорить.

– Говорите.

– Когда привезли Серафиму Андреевну, – произнес Вадим, чуть помедлив, – я был поражен выражением ужаса, застывшем на ее лице.

Он говорил что-то еще, но я не слышала, не воспринимала.

Выражение ужаса… Бабушкино сердце продолжало биться даже после самого страшного события, какое может произойти с человеком. Что могло так сильно ее напугать? Она боялась только за меня. Но я была в Москве, в полной безопасности. Тогда что? Что?

– Тина… Ты в порядке? – Вадим осторожно коснулся моей руки. Я вздрогнула.

– Она ничего не боялась. Она дорожила жизнью только ради меня… она сама говорила. – прошептала я. – Подожди. Была еще рана. На голове… Мишка сказал.

– Небольшая ссадина, насколько я помню. Ударилась, когда падала.

Вадим вдруг обнял меня за плечи, будто угадал, что сейчас мне это необходимо.

– Твоя бабушка… потрясающая была женщина. Видела людей насквозь и тем не менее, была к ним добра.

Я украдкой вытерла глаза, отодвинулась немного.

– Когда ты успел так хорошо ее узнать? – мы как-то незаметно перешли на “ты”.

– Она приезжала время от времени. Мы общались. Неужели она не рассказывала тебе обо мне?

Я как будто услышала эхо. Тот же вопрос задал мне Борис Павлович во время нашей беседы у меня дома. Я покачала головой.

– Мы нечасто виделись. Я училась в Москве. Приезжала только на каникулы. Бабушка не говорила, что ездила в Воронин. Даже не упоминала о нем. Мы с ней как будто договорились никогда не упоминать о доме в Воронине.

– Твоя бабушка не производила впечатление открытого человека. Борис Павлович был того же мнения.

– Они были хорошо знакомы с бабушкой?

– Как тебе сказать… – Борис Павлович искал любую информацию об этих местах и об усадьбе. Разумеется, он пытался наладить дружбу с твоей бабушкой, но…

– Но… что?

– Серафима Андреевна даже не пожелала с ним разговаривать. Если честно, мне казалось, что она боится его.

– Бабушка? Бориса Палыча? Ерунда. Сам же сказал, они были едва знакомы!

– Это-то и странно. – ответил Вадим.

– Черт знает что такое, – проворчала я, – Все, кого я встречаю знают о моей бабушке что-то, чего не знаю я. Вдобавок врут мне и что-то скрывают!

Мне хотелось схватить Вадима за идеально отглаженный воротник и вытрясти из него все, что он знает.

Но пока я обдумывала следующий вопрос, он заговорил сам.

– Вокруг смерти твоей бабушки ходило много разговоров. Много было слухов, много версий. Но в одном я уверен – Серафима Андреевна делала все возможное, чтобы ты не приезжала в Воронин. Если она пошла на такую меру, как продажа фамильного гнезда…

– Какая продажа? Какого гнезда?

– В последний раз Серафима Андреевна приехала чтобы продать дом.

Я молча таращилась на Вадима, пытаясь осознать услышанное.

– Ты не знала об этом? – опешил он.

– Впервые слышу. Как же так…

– Насколько я понял, несколько поколений вашей семьи жило в этих краях?

– Все, кого я помню…

– Хм. Семейное место силы. – уважительно заметил Вадим, – Большая редкость в наше время. У человека должна быть серьезная причина, чтобы избавиться от такого дома.

– Место силы… – задумчиво повторила я.

Говорят, этот дом был частью “Вороньего приюта”. После отмены крепостного права дела Каргопольских медленно, но верно приходили в упадок и часть имения пришлось продать. Ее выкупил какой-то купец, родом чуть ли не из бывших крепостных, и, словно в насмешку над своими бывшими хозяевами устроил в одном из флигелей школу для крестьянских ребятишек. Моя прабабушка училась в этой школе, потом работала в ней учительницей. И в этой же школе ей выдали жилье. И даже когда школа закрылась, ее семья продолжала жить в этом доме. Здесь родилась и выросла моя бабушка. И моя мама. А мой дед выкупил этот дом, когда это стало возможно. В девяностые кажется. А потом моя мама вышла замуж за папу и они переехали к нему в Петербург. И я родилась уже там. Но мы постоянно приезжали сюда к бабушке. И летние каникулы я проводила здесь. В последний раз это было в год аварии.

Но я не стала рассказывать об этом Вадиму. Я заводила разговор совсем с другой целью. А Вадим, специально или случайно, уводит меня с темы бабушкиной смерти.

– А как Борис Павлович оказался в коляске? – вдруг вырвалось у меня.

Еще секунду назад я не знала, что задам этот вопрос. Вадима он тоже застал врасплох.

– Он попал в аварию…

– В каком году?

– В пятом, кажется. Я как раз переехал … Стоп! Подождите, при чем здесь Каргопольский?

– Каргопольский здесь очень даже при чем, если верить слухам.

– Послушайте, Тина… – занервничал Вадим, – если хотите что-то узнать о Каргопольском, то спросите его самого…

– Я обязательно это сделаю. Мне очень не нравится вся эта история.

Я как будто играю в жмурки с прошлым. Единственная, у кого здесь завязаны глаза!

– Тина… – остановил меня Вадим, – Я терпеть не могу давать непрошенных советов, но… ты бы лучше не копала там…

– Почему?

– У меня есть ощущение, что твоя бабушка и Борис Павлович знали что-то такое, за что поплатились. Каргопольский здоровьем. Серафима Андреевна…

– По-твоему они знали что-то такое, что Каргопольскому подстроили аварию, а бабушку убили?

– Я не имел в виду человеческие руки.

– А чьи же тогда… Только не говори6 что ты веришь в сверхъестественное? Человек с высшим медицинским образованием… – с наигранной укоризной сказала я. Меньше всего мне хотелось обсуждать с ним призраков.

Вадим и ухом не повел.

– Мне приходилось сталкиваться с вещами, которые сложно объяснить с рациональной точки зрения. Они существуют где-то на пересечении науки и…

– Эзотерики? – подсказала я насмешливо.

Доктор кивнул.

– Например?

– Например… один английский физик считал, что привидения – это отголоски давних трагедий. Поэтому призраки частенько появляются в театрах, где эмоции бьют через край. Говорят, Марфе Сапожниковой не нравится, что у нее балаган на могиле. – сообщил он на полном серьезе.

– Такое только бабки на базаре говорят. И Каргопольский. А ты повторяешь.

– Может и бабки. А вот некоторые свидетели вчерашнего… происшествия рассказали мне, что у тебя было такое лицо, словно ты увидели призрак. У тебя на лице был написан ужас. Ты даже попытались от кого-то закрыться руками.

– Свидетели, это Лика, надо полагать? И ты поверил? Мы же актеры! Народ мнительный, суеверный… Глупости все это. У меня просто голова закружилась.

– А тебе не кажется, что слова “ужас на лице” слишком часто всплывает за последнее время? Даже во время нашего разговора. Серафима Андреевна. Теперь ты.

– Не кажется. – отрезала я. – я об этом от тебя в первый раз слышу. Надеюсь, в последний.

– Я беспокоюсь за тебя.

– То есть, мне угрожает призрак, и, чтобы ты не беспокоился, я должна сбежать, поджав хвост?

Вадим смущенно улыбнулся, покраснел.

– Это слишком грубо сказано, но…

– Знаешь, однажды я совершила глупость. Дала волю эмоциям и в итоге рассталась с профессией. А наша профессия ревнива. Она не прощает измены. Я никуда не сбегу.

Я встала, давая понять, что обсуждать нам больше нечего. Вадим тоже поднялся.

– Ты очень смелая и целеустремленная. А твоя бабушка была умная, практичная и рассудительная. Так вот она сделала все, чтобы ты была как можно дальше от “Вороньего приюта”. Она жизни своей не пожалела, чтобы тебя защитить. И если с тобой что-то случится, то ее жертва будет напрасной.

– Вадим… я спинным мозгом чувствую, что с бабушкиной смертью что-то нечисто. Я должна узнать все о ее последнем дне. И если выяснится, что ей помогли умереть, то… этому человеку придется плохо.

Спасибо, что беспокоишься обо мне и, если может показаться, что я тебе не доверяю… то это не так. Я тебе доверяю. В смысле, как врачу, не как человеку. То есть, как человеку тоже…

Я совсем запуталась, сбилась и замолчала.

Вадим терпеливо выслушал эту ахинею и ответил с мягкой, спокойной улыбкой.

– Ты молодец! Любая на твоем месте усмотрела бы во вчерашнем происшествии дурной знак. На самом деле я рад, что ты остаешься. – он накрыл мою руку своей, – Если я вам понадоблюсь… как врач и как человек… буду рад помочь.

Я внимательно взглянула на него. Он спокойно выдержал мой взгляд, но я почему-то была уверена, что он чего-то не договаривает.

Я осторожно высвободила свою руку.

– Спасибо. Мне сейчас очень нужен… друг.

Я шла к театру и злилась сама на себя. Вадим просто мастер заговаривать зубы! Мы проговорили битый час, а что нового я узнала? Что у бабушки инфаркт непонятной природы? Это я и так знала. Что каждая собака здесь что-то знает и морочит мне голову? Тоже не секрет. Что мне грозит опасность? Только в чьем-то воспаленном воображении.

Но кое-что я все-таки заметила. Вадим очень настойчиво давал мне понять, чтобы я не лезла с расспросами к Каргопольскому и держалась подальше от “Вороньего приюта”.

Хотела бы я знать, чьи интересы он при этом оберегал, мои, свои или своего загадочного пациента?

Так или иначе, намеков я не понимаю, добрых советов не слушаю и с пациентом обязательно побеседую. Сразу после репетиции, на которую я опять опаздываю.