Текст книги "Блаженная (СИ)"

Автор книги: Белла Ворон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

УВЕРТЮРА

В начале ХХ века английский физик сэр Оливер Лодж выдвинул гипотезу, согласно которой привидения представляют собой призрачное отображение какой-то длительной трагедии. Он предположил, что мощные эмоции могут запечатлеться в окружающей обстановке и восприниматься людьми. Поэтому призраки появляются именно в театрах, переполненных эмоциями актеров и зрителей.

ТИНА

“– Привет, ребята, меня зовут Тина и я шарлатанка.

– Привет Тина!”

Так началось бы мое выступление на собрании анонимных шарлатанов.

Фальшивые гадалки, поддельные целители, экстрасенсы-притворяшки вдруг осознали всю глубину своего падения и решили встать на путь исправления.

Я едва сдержала хихиканье и бросила взгляд исподтишка на клиентку. Заметила? Нет, она слишком взволнована, чтобы заметить.

Я бы, может, и не прочь поучаствовать в таком собрании, но… ничего другого я делать не умею, а кушать хочу, как и добропорядочные граждане, хотя бы раз в день.

Поначалу меня мучила совесть, но я сумела с ней договориться.

Свои шарлатанские сеансы я считаю маленькими спектаклями.

Уже год как я не имею возможности выходить на сцену, но актерское образование ничем не вытравишь.

Я надеваю на физиономию профессиональное выражение, соответствующее обстановке. А обстановку я завела что надо. Целую комнату в огромной квартире, где вот уже год проходит моя одинокая жизнь, я отвела под кабинет. Кое-какая подходящая мебель у меня была, кое-что пришлось докупить, а кое-что было найдено на роскошных питерских мусорках.

Например, шаткая этажерка, заставленная старинными книгами, которые я вряд ли когда нибудь открою. Изящный столик, на котором стоит серебряное блюдо для вознаграждений.

А вот блюдо фамильное, бабушкино. Она выкладывала на него горячее печенье и мы с ней пили чай за большим круглым столом. Чтобы притащить его сюда из гостиной, мне пришлось звать на помощь дворника. Стол дубовый, тяжелый как слон. Теперь он накрыт лиловым шелком, и я делаю на нем расклады. А чай я пью на кухне. За маленьким кухонным столиком не так остро чувствуется одиночество.

Лиловый бархат для занавесок мне подарила знакомая костюмерша. У них в театре прорвало трубу, отрез подмок и пошел пятнами. Для костюмов не годится, а для кабинета гадалки в самый раз.

А мелочи вроде кристаллов, хрустальных шаров, баночек и прочей ненужной дребедени я приволокла с индийской ярмарки. Впрочем, тут я немножко привираю: Все эта дребедень мне не просто нужна, а необходима, потому что я – шарлатанка.

Бабушка все это выкинула бы вон. Ей действительно ничего не было нужно, кроме колоды карт. А иногда она и без нее обходилась.

К бабушке приходили женщины с встревоженными лицами и мне приходилось отправляться в мою комнату. Я делала вид, что ушла, а сама скидывала тапки, тихонько прокрадывалась в темный коридор к плотно закрытой бабушкиной двери и подглядывала в замочную скважину. А там бабушка раскладывала на столе старинную колоду Таро и что-то тихонько рассказывала. Гадала.

Она очень неплохо зарабатывала своим ремеслом нам на жизнь, а со мной даже в петушка или курочку отказывалась играть.

И к картам не подпускала. Говорила – не время. Я спрашивала: а когда время? А она отвечала – надеюсь никогда. Если есть возможность туда не лезть, то лучше не лезть.

Время настало, когда меня с треском вышибли из профессии, о которой я мечтала и которую добыла потом и кровью.

Надеюсь, бабушка не слишком сердита на меня за это. Что бы она сказала, узнав, чем я тут занимаюсь? Отходила бы крапивой по ногам или похвалила бы, что не пропала, а выгребаю как могу?

***

Дама элегантного возраста в элегантном черном костюме не сводит с меня тщательно подведенных, припухших глаз. Моя клиентка, мой доверчивый зритель.

Смотрит как маленькая девочка на взрослую тетю – с видимым недоверием и затаенной надеждой. Недоверие я могу понять. Здравомыслящий человек не станет планировать свою жизнь, опираясь на магические прогнозы. И уж тем более решать серьезные проблемы. И он же не станет надеяться на них, магов, то есть.

Значит дама в элегантном костюме наполовину здравомыслящая, а наполовину… ну, в общем, как все люди.

Она пришла в первый раз. Станет ли она моей постоянной гостьей во многом зависит от того, насколько точно я угадаю цель ее визита.

Обычно это у меня неплохо получается – не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы отличить обманутую жену от разлучницы. А ко мне приходят в основном по этому поводу. Обычно у меня готов диагноз в первые пару секунд. Я надеваю на свою бесстыжую физиономию маску профессионала и спрашиваю:

– Муж?

или:

– Любовник?

Здесь пятьдесят на пятьдесят. Вероятность попадания высока, даже я, притворяшка, не ошиблась ни разу за все время моей практики.

А дальше начинается чистой воды цыганщина. По малейшим изменениям мимики человека ты угадываешь и улавливаешь, куда двигать свои фантазии на заданную тему. Смышленные, но нерадивые студенты так сдают сессию.

Без интуиции тут, конечно, никак. И наблюдательность должна быть выше средней. Этим добром боженька меня не обидел. Еще необходим хорошо подвешенный язык и магнетический взгляд. Тут меня выручают начитанность, широкий кругозор и упомянутое выше актерское образование.

Но каждый раз холодный пот струится вдоль позвоночника, когда я озвучиваю клиентке свои озарения. Я боюсь погореть на какой-нибудь ерунде, которая рентгеновским лучом высветит мою насквозь фальшивую сущность.

Чтобы выиграть время я медленно тасую старинную колоду Таро, ту, самую, бабушкину. Когда я держу колоду в руках, мне кажется, что это бабушка держит меня за ручку.

Получив немного поддержки от той, кого нет на свете, я сканирую даму пристально-рассеянным взглядом.

На обманутую жену не похожа. Даже сейчас, когда она расстроена и не в пике формы, я чувствую, как сквозь ее волнение проступают уверенность и твердость. Она немного напоминает мне эту гадюку Регину…

Таких не бросают, даже если предают. За таких держатся обеими руками. А если вдруг попутает бес в женском обличьи, то изворачиваются как шпионы на грани провала.

На разлучницу она тоже не тянет – для этого ей не хватает особого огонька в глазах. Я этот огонек сразу засекаю. Рыбак рыбака, как говорится. Здесь не тот случай. К таким не убегают.

Чего же она хочет от меня?

В приоткрытую форточку вдруг потянуло жареным мясом.

Я поморщилась. Ни к селу ни к городу вспомнился Виталик, мой однокурсник, верста коломенская под центнер весом. У него было два брата, такие же громилы, и их миниатюрная мама жарила котлеты ведрами. Еще бы – муж и три сына! Что за дурь мне в голову лезет? При чем тут три сына? Я вытягиваю карту из бабушкиной колоды. Паж жезлов. Хм… Юноша, рвущийся к успеху.

– Сын? – брякаю я наобум.

Тщательно подведенные глаза наполняются слезами и я внутренне облегченно вздыхаю: попала. Опять повезло. Каждый раз я каким-то чудом выкручиваюсь. И каждый раз удивляюсь тому, как моя память подбрасывает нужную ассоциацию.

Гадать дальше мне не приходится – мой вопрос будто пробку вышибает. Дама начинает говорить. Банальная, в общем-то история.

Связался мальчик черт-те с кем, та, неровен час, забеременеет, женит его на себе и тогда прости-прощай элитная недвижимость. Ну и драгоценная кровиночка, разумеется.

Прошу показать фотографии сына. На маму похож. Красавчик. Упрямец. Подбородок как у Альберта… Губы твердые. Может быть жестоким.

Девицу покажите. Вот их общее фото. Девочка как девочка. Красивая и нежная. Немного капризная. Но ничего угрожающего.

Отворо-о-т? Нет, я такими делами не занимаюсь.

Я хоть и шарлатанка, а из ума не выжила даже понарошку такое изображать. Расклад могу сделать, по картам Таро историю сплету – заслушаетесь. Но осторожненько, выбирая выражения, чтобы не напугать человека. И чтобы была возможность подкорректировать свой прогноз, если уж совсем промахнусь. Мои гадания… Стыд и позор. Я почти механически описываю то, что вижу и ничего не чувствую.

Вот и сейчас. Я смотрю и рассуждаю. И все время сверяюсь с лицом дамы – туда или не туда?

– Видите – Паж жезлов. Мальчик ваш сильный, твердый, своевольный. Рвется к покорению новых вершин. Такого сложно окрутить, если сам не захочет. Ваша порода.

В заплаканных глазах вспыхивает гордость. Опять я угадала. Сказала то, чего от меня ждали.

– Это верно. Он когда в восьмом классе учился… мне из школы звонят и говорят: срочно приходите, ваш сын документы забирает!

– Забрал?

– Я забрала. Пришлось. Он захотел в другую школу.

– Ну вот видите, какой он у вас! А вы девочки боитесь.

Теперь, имея на руках предварительный диагноз я смело раскладываю карты.

Собственности вы точно не лишитесь, ясно вижу. А сын ваш ее преумножит. А девочку не троньте, хорошая девочка. Тем более, она уедет скоро. Видите – колесница ей выпала.

Дама глубоко и радостно вздыхает.

Даю ей соль в красивом мешочке – на всякий случай, чтобы отвадить недобрых людей. Соль йодированная. Для щитовидки хорошо – думаю себе. Очень уж характерные припухлости у нее под глазами, никаким консилером не скроешь. У подружкиной мамы такие были, она тироксин принимала. Начинаю водить вдоль дамы руками.

Руки у меня красивые, белые, с длинными пальцами. Я замечала, что люди любят смотреть на мои руки. Вот и эта. Я перед ней руками танцую, а она смотрит как зачарованная.

Как бы невзначай спрашиваю, проверяла ли она щитовидку. И опять попадаю в цель. Конечно проверяла, никуда не годится щитовидка, с такими-то волнениями.

Еще один мне плюсик. Ну тут, понятное дело, надо успокоить человека, погладить ласково по шерстке.

Из черного бархатного мешочка я достаю маленький кристалл. С индийской ярмарки, как и прочий реквизит. Даю даме в руки, велю каждое утро смотреть на него и глубоко дышать. Вдыхать свет, выдыхать тьму. И к эндокринологу сходить обязательно. На таких как вы этот мир держится.

Вам надо себя беречь, холить и лелеять.

Дама клятвенно обещает.

Я до сих пор не перестаю удивляться, как мне, девице двадцати четырех лет от роду, удается словно малых детишек успокаивать почтенных матрон. Природная самоуверенность, я считаю. Так я и работаю. Уж скоро год как дурю народ.

Ну вот и скажите, плохо я делаю? Полегчало ведь человеку? Полегчало. Значит не такая уж я шарлатанка.

Бережно спрятав мешочек с солью в дорогущую сумку, оставив солидный гонорар на серебряном блюде, дама уходит почти успокоенная.

Возможно она еще вернется за порцией душевного комфорта. А может посолит своему мальчику еду моей волшебной солью и покажется ей самой, что все не так уж страшно. Так тоже бывает. Приходят, говорят, что все вдруг раз! и само собой разрешилось. Благодарят, конечно, за помощь. А я беру. Шарлатанкам тоже кушать хочется.

***

Проводив даму, я иду в ванную. Я умываюсь после каждого посетителя, иначе к вечеру голова треснет от боли.

Брызгая в лицо холодной водой, я задумываюсь. Вот я разыгрываю тут спектакли. Люди приходят ко мне именно за ними, по крайней мере, я себя в этом уверяю, чтобы совесть меньше терзала. Но я даже близко не подхожу к тем пределам, за которыми вспыхивают протуберанцы магических битв, где обитают люди, видящие по-настоящему. А им, беднягам, каково, если даже у меня, притворяшки, болит голова после рабочего дня?

Пока я наблюдаю в зеркало свою наглую физиономию и подтираю поплывшую тушь, мне вдруг мерещится за плечом темный силуэт. Я оборачиваюсь быстрее, чем успеваю осознать происходящее.

Уф! Я не закрыла дверь в ванную, и в зеркале отражается кусок прихожей, высокая вешалка, а на ней мое пальто и шляпа.

Померещилось. Заработались вы, барышня, вот что. Отдыхать пора. В отпуск, что ли съездить?

Едва я переступила порог своей мастерской, как спинным мозгом ощутила – я здесь не одна. Но комната пуста.

А-а-а… Клиентское кресло фонит. Обеспокоенная мамаша оставила в нем шлейф своей печали. Я такие штуки хорошо улавливаю. Надо проветрить.

Я делаю шаг к окну и… буквально подпрыгиваю на месте, шарахаюсь в сторону с тихим писком.

В кресле сидит человек. Сидит себе спокойненько, смотрит на меня и улыбается одной стороной рта.

– Как вы… что вы… – лепечу я.

– Прошу прощенья, если напугал. Дверь была открыта. – произносит человек мягким баритоном.

Ой, как глупо! Потерять лицо перед посетителем! И как я после этого буду вешать ему лапшу на уши?

Я беру себя в руки и с величавым достоинством усаживаюсь в кресло. Мельком успеваю подумать, что во избежании подобных конфузов нужно завести клиентское кресло с низкой спинкой,

Теперь можно рассмотреть посетителя. А он, все так же криво улыбаясь, не сводит с меня своих неподвижных, черных глаз, словно всасывает ими мои силы и мысли… И вдруг меня как будто током пробивает.

Господи, боже мой! Как я могла забыть? Это же тот самый человек…

АКТ I. Глава 1. Годом ранее…

– Спаситель прощал, умирая! Бог да сохранит и тебя и Его… – прошептала я и умерла.

Лежа в кромешной тьме я услышала отчаянный, звериный вопль моей несчастной матери, вбежавшей в комнату. Я слышала его уже не единожды, пора бы привыкнуть, но каждый раз кровь стынет у меня в жилах от ее крика. Даже предсмертный стон моего возлюбленного не причиняет мне такой боли. Потом еще кто-то вбегал, кричал, чего-то требовал, кого-то в чем-то обвинял, но это меня уже совсем не трогало. Все было кончено.

А потом на меня повеяло ветерком, запахло пылью и раздался шум и грохот. Я приоткрыла один глаз и сквозь темную вуаль моих рассыпанных волос увидела, как сомкнулись пунцовые крылья занавеса.

Мишель Булкин, притаившийся за левой кулисой, показывает мне большой палец. Я подмигнула ему. У нас получилось. Этот шум и гром, доносящийся до нас – честно заработанные аплодисменты.

Я мигом вскочила и мы, артисты, встали на поклоны. Занавес разъехался.

Каждый раз, когда это происходит, я чувствую себя так, словно у моей ванной рухнула стена ровно в тот момент, когда я расслабляюсь под душем. Даже еще более беззащитной я чувствую себя в эту минуту. Смотрите, вот она я. Моя обнаженная, растрепанная душа лежит перед вами на ладошке.

О, благодарю, я обожаю когда розы несут охапками. И ваши роскошные наряды я люблю, и сверкание ваших украшений, и изысканные парфюмы. Но еще больше я люблю выворачивать перед вами душу. Мне кажется, только в эти моменты я настоящая.

Я скользила взглядом по первым рядам парьера. Теперь я могу рассмотреть тех, кого успела почувствовать. Я не притворяюсь, что обо всем забываю на сцене. Я чувствую всех, кто сидит неподалеку. Я не вижу лиц, не читаю мыслей, но я ощущаю вас спинным мозгом, или каким-то особым органом, которого нет у нормальных людей.

Вот юная дева, которая очень хочет стать актрисой.

Вот ее молодой человек, которого раздражают все эти кривлянья и который ждет не дождется, когда эта нежная фиалка поступит в его безраздельную собственность и начнет варить ему борщи.

Вот роскошная дама, которая гордится тем, что сидит на премьерном спектакле в первом ряду партера.

Вот ее напыщенный супруг, который не заснул только благодаря роскошному декольте леди Мильфорд.

А вот свободное место. Это я забронировала его, будто для непришедшего друга. На самом деле – здесь сидела бы бабушка, будь она жива. Она не пропустила бы мою премьеру, притащила бы огромный букет, хлопала бы, не жалея ладоней. Ее нет, но я чувствую ее присутствие.

А вот и он. Тот кто фонил сильнее всех. Он улыбается мне белоснежными винирами и всасывает меня взглядом. А глаза его словно черные дыры. Антиматерия. Жутко в них смотреть, а хочется. Я наступаю на ногу Фердинанду, роняю букет. Снова занавес.

Наступил момент подняться на сцену главному герою вечера, нашему постановщику. В просвет расползающегося занавеса я наблюдаю его победное шествие. Он идет, скромно улыбаясь, но в каждой морщинке, каждом движении, даже на кончике породистого носа сияет гордость и самодовольство. Альберт не знает другого сценария. Он триумфатор. За это я его и люблю.

Под усилившиеся аплодисменты он поднимается на сцену, проходит в центр и вклинивается между нами. А мы расступаемся.

Он берет меня за правую руку своей левой. А правую протягивает своей супруге, Регине. Она сегодня играла леди Мильфорд. Роль моей мечты. Мою роль. Ничего, ничего Регина, пройдет совсем немного времени и я возьму свое, и твое я тоже возьму. Ты – угасающая звезда, прима, отступающая в тень. Скоро, очень скоро ты будешь играть старенькую фрау Миллер, а я – леди Мильфорд. И все главные роли я у тебя заберу. А твоего мужа я заберу сегодня.

Альберт, держа за руки своих жену и любовницу, делает шаг вперед.

Мы трое делаем поклон. Мы отыграли премьеру. Но главный спектакль только начинается.

***

– Блаженная, на банкет идешь?

Блаженная – это я. Фамилия такая, а не то, что вы подумали.

Я смерила Булкина взглядом, в котором должно было ясно читаться все, что я о нем думаю. Что за идиотский вопрос?

А, поняла, это он меня дразнит. Перебрав в голове несколько достойных ответов, я вдруг, сама того не ожидая, спросила:

– Булкин, у тебя шампанское есть?

Настала очередь Булкина сделать возмущенное лицо.

– Ну так принеси…

– Сюда?

– Нет, Регине в кабинет! – окрысилась я.

– Понял.

Булкин исчез, а я брызнула порцию мицеллярной воды на ватный диск. Разговор предстоит серьезный, и размазанный грим мне ни к чему. Руки дрожали. Я поняла, что дрожат они с того самого момента, как я перехватила взгляд человека с глазами-дырами.

Чушь собачья! Просто премьера, волнение, и для меня еще ничего не кончилось, а только начинается. Вот и дрожат руки.

В дверь гримерки постучали.

– Да.

Это прозвучало немного гнусаво, я как раз стирала грим с носа.

Стук повторился, такой же аккуратный и настойчивый. С каких это пор Булкин стал таким деликатным? Всегда без стука вламывается к дамам, на него уже и внимания никто не обращает. Наверное я действительно великолепно отыграла премьеру, если Булкин так меня зауважал, что стучится в гримерку!

– Да входи уже, господи ты боже мой! – я с досадой швырнула ватный диск, выпачканный гримом, взяла новый и занялась правым глазом.

– Добрый вечер. – вкрадчиво прозвучал незнакомый голос.

Я быстро обернулась. Еще не успев как следует рассмотреть незванного гостя, я уже знала – это он, тот самый, с глазами-дырами.

Более того, я четко понимала, что едва увидев его в зале, я знала, что он придет ко мне в гримерку. Я словно видела эту сцену когда-то, и сейчас пересматривала давно забытое кино.

– Поздравляю с премьерой. Это было блистательно.

Я молча смотрела на него, а в голове у меня свистел ветер. Я будто забыла, что полагается отвечать в таких случаях.

– Не в моих правилах чтить талант с помощью убитых растений. – продолжал он тихо, но очень отчетливо. Словно змея прошипела. – Предпочитаю произведения искусства.

Он достал, как мне показалось, из рукава, плоскую коробочку, обтянутую потертым малиновым бархатом и сделал шаг ко мне. Я непроизвольно отшатнулась.

Он сделал движение пальцем, крышечка отскочила и изящный золотой браслет в виде двух льнущих друг к другу нарциссов ослепил меня сверканием бриллиантов. Старинный, сразу видно. Тончайшая работа и бриллиантов на целое состояние.

– Вы с ума сошли! Я не возьму. – прошептала я, не сводя глаз с искристых лепестков.

– Не будьте мещанкой. Это всего лишь цветы. – с суховатым стуком коробочка легла на мой гримировальный столик.

Я смотрела на браслет, и не могла отделаться от ощущения, что это он смотрит на меня.

– Тем более, – продолжал мой вкрадчивый гость, – что этот скромный презент ни к чему вас не обязывает. Это дар вашему таланту, а не вашей красоте.

Я подозрительно посмотрела на него.

Он учтиво кивнул.

– Позвольте представиться – Борис Павлович Каргопольский. Я имею честь сделать вам весьма интересное предложение.

– Каргопольский… Что-то похожее на обрывок сна промелькнуло в голове, вильнуло хвостом и ускользнуло.

А мне вдруг стало до того тоскливо, плохо и страшно, что в животе заныло. Я не могла понять почему, и не хотела думать об этом, копаться в своих ощущениях и искать причины. Я не хотела даже узнать, что это за человек такой, что швыряет бриллианты к ногам никому не известной актрисы.

Я хотела одного – чтобы он исчез из моей гримерки вместе со своими нарциссами, заманчивыми предложениями и витиеватой речью.

– Не хочу. Заберите. – выговорила я хрипло. Прочистила горло и добавила тверже:

– Бриллиант – не мой камень.

Гость улыбнулся краешком рта и слегка пожал плечами.

– И не мой тоже.

Сделав над собой усилие, я захлопнула крышку и отодвинула от себя подношенье. Моего загадочного дарителя это не смутило.

– Вижу, вы не расположены сейчас к серьезному разговору. – произнес он сочувственно, – Вы устали, взволнованы…

Из кармана пиджака он достал золотую визитницу и аккуратно положил поверх футляра визитную карточку. На угольно-черном поле сияли лишь золотистые цифры. Номер телефона и ничего больше.

– Не смею более злоупотреблять вашей любезностью. Благоволите сообщить, когда будете готовы продолжить нашу беседу. Смею вас заверить, госпожа Блаженная, вам не придется об этом жалеть.

Продолжая держать меня на прицеле своих глаз, он отступил к двери.

– Заберите браслет.

– Пусть он напоминает вам о предстоящей встрече.

Церемонный, театральный поклон – и он вышел.

Пару секунд я сидела в оцепенении, тупо уставившись на дверь. “Благоволите”… “Смею заверить”… Сейчас только на сцене такое услышишь. И что мне делать теперь с этим браслетом?

Дверь распахнулась от молодецкого пинка, заставив меня подскочить на стуле.

Булкин! Дорогой, любимый, невоспитанный Булкин возник на пороге. Физиономия его победно сияла, в одной руке он держал бутылку, а в другой – два бокала. В первый раз за все время нашего знакомства я ему по-настоящему обрадовалась. Пока он ножкой прикрывал дверь, я быстренько смахнула в ящик стола футляр вместе с визиткой и взяла чистый ватный диск.

– Ну и глаза у тебя! – хихикнул он, – как у панды.

– Лей. – коротко скомандовала я.

На дураков не обижаются.

***

Через двадцать минут оживленная шампанским и полная решимости, я выгнала Булкина из гримерки и влезла в платье, купленное специально для сегодняшнего банкета.

Что это было за платье! Черное, струящееся, с открытыми плечами. Если бы женщина в таком платье попросила меня съесть мою пудру и запить мицелляркой, я не смогла бы ей отказать.

Дрожащими пальцами и я набила сообщение для Альберта:

“ Жду тебя в кармане.”

Бросила отчаянный взгляд в зеркало и беззвучно сказала последнее “прости” отраженной в нем бледной женщине с растрепанными волосами и полустертым гримом.

А потом… Я не знаю почему я это сделала. Выдвинула ящик стола, достала бархатный футляр, и дрожащей рукой застегнула на себе эти чертовы нарциссы.

– На удачу. – объяснила я своему отражению и ринулась навстречу судьбе.

Каблуки моих туфель отстукивали что-то сбивчивое, как если бы вдребезги пьяный ударник вздумал сбацать мазурку на деревянном ящике.

И вот я в кармане. Так у нас в театре называется темный, глухой закуток возле правой кулисы. Обычно там громоздится отработанный реквизит и дежурят костюмеры, держа наготове платья для быстрого переодевания между сценами.

По моим расчетам Альберт уже должен был там меня дожидаться. Сообщение мое он прочел, а от банкетного зала коротким путем идти не больше минуты. Но в кармане грустил лишь зеркальный столик из будуара леди Мильфорд, и черный кружевной пеньюар был наброшен на зеркало. Я сдернула пеньюар и швырнула его на пол. Зеркало превратилось в бездонный колодец, в котором маячил мой мрачный силуэт – в кармане было темно, лишь слабый свет просачивался со стороны сцены.

Повеяло мускусом. Это от пеньюара. Регина даже на сцену тащит свой душный парфюм. Леди Мильфорд конечно не бюргерша, а особа королевских кровей и фаворитка герцога. Духами она безусловно пользовалась. Кельнской водой, Пармской фиалкой, чем там еще душились во времена Шиллера? Уж точно не “Опасными связями” от Килиан! Но кому, кроме меня есть до этого дело? Подумаешь, духи!

“Блаженная, ты не только сволочь, ты еще и зануда. Тебя только на сцене можно терпеть.” – сказал мне как-то мой однокурсник. Это он верно подметил. Я сама себя только на сцене могу терпеть.

Альберт прокрался бесшумно, как кот в темную кухню. Я ощутила его присутствие раньше, чем осознала, что он стоит за моей спиной. Я обернулась и мои руки взлетели к нему на плечи.

Я сразу поняла – что-то не так. Я словно обняла бетонную плиту. Он вальяжным жестом, мягко, но решительно, снял мои руки с плеч, поцеловал левую, прохладно приобнял меня и коснулся губами моего лба.

– Умница. – сказал он чужим голосом. – Только сцену с миледи чуть пересиропила. Завтра все скажу на разборе полетов. А сейчас – быстренько за стол. Будем праздновать. – Он сделал движение, будто собирался уйти. Наверное Регина бродит где-то рядом. В его кармане зазвонил телефон.

– Да, дорогая!

Дорогая это Регина. Значит нет ее поблизости. Значит неладное мне не померещилось.

– Сейчас иду.

Я дождалась, пока он даст отбой и взялась обеими руками за лацканы его пиджака.

– Ты сказал – после премьеры. – напомнила я.

– После премьеры… что?

– После премьеры – все. Ты скажешь Регине. Мы уедем из театра вместе.

– А… это… С-с-слушай… давай об этом завтра. Я устал. Ты устала. Все устали.

Он чуть отступил, но я крепко держала его за лацканы.

– Нет. Нет. Вчера было завтра. И позавчера. И месяц назад. Ты сказал – после премьеры точно. Сейчас.

Он взял мое лицо в ладони, прищемив прядь волос браслетом часов.

– Тина, Тина, Тина… – зашептал он мне на ухо, – Чертово имя! Меня затянуло в тебя, как в тину. Но что с тебя проку? Ты как персонаж из пьесы. Обворожительная, но не настоящая. Выдуманная.

Меня словно хлестнуло. Я вырвалась, отступила на шаг.

– А Регина? Она настоящая?

– О! Более чем. Она не просто настоящая, она из тех, кто создает реальность. И, надо сказать, весьма комфортную. Она умеет нагреть место. – Что? Что ты сказал?

– Все. Я сказал – все.

Нет. Это не может быть правдой.

– Подожди… Ты же… Я… – я давилась словами, как горячей картошкой.

Он отцепил мои руки от своих лацканов.

– Твое место на сцене, девочка. Только там ты существуешь. Только там что-то из себя представляешь. Там и оставайся.

На моем лице легко читать. Должно быть сейчас на нем отразились мои намеренья. На моем платье не было лацканов и Альберт схватил меня за плечи, слегка встряхнул.

– Не смей. – сказал он жестко.

– Чего я не должна сметь?

– Ничего. Если хочешь остаться в театре.

***

Я брела вдоль кулис. Я сильно хромала на правую ногу – где-то в закоулках и потемках осталась шпилька моей новенькой туфли. Дрянь такая. Купила за бешеные деньги. Такая же фальшивка, как Альберт.

Этого не должно было случиться. Только не со мной.

Из трех китов успеха – талант, трудолюбие и удача – на первое место я всегда ставила трудолюбие. Талант и удача соперничали за серебро и бронзу в зависимости от обстоятельств.

Я поступила в театральный. До сих пор не понимаю, почему меня взяли.

“ Сутулая, косолапая, голос не летит… но что-то в ней есть… ” – подслушала я через дверь, за которой шло обсуждение абитуриентов. Это было обо мне. Меня взяли. Мне, девочке, избегающей зеркал, это казалось сказкой.

Я отвоевывала сантиметр за сантиметром у своего тусклого голоса, у косолапых ног, у сутулой спины. Я понимала, что судьба выдала мне кредит на астрономическую сумму и пахала как двенадцать лошадей, чтобы выплатить его с процентами. Я с блеском отыграла дипломник и получила красную книжечку, где черным по белому стояло: “Актриса драматического театра и кино.” Я победила сама себя.

Мне нельзя по-другому. Я не имею права на шаг не в ту сторону.

И вот Альберт, сорокалетний, женатый, красивый и гениальный стал камнем, обходя который, я сбилась с пути.

Чудным майским вечером, случайно, от нечего делать он забрел на наш последний дипломник. После спектакля он подошел ко мне и предложил роль в своей новой постановке в театре “Тет-а-тет”.

Я никогда не слышала об этом смешном театре. Но это шанс – говорила я себе. Когда удача плывет к тебе в руки, отвернуться от нее в гордом расчете на свой талант будет черной неблагодарностью судьбе. Еще не настало время отказываться от ее скромных подарков. Сейчас надо с благодарностью принимать все, что она дает – убеждала я себя. Это синица в руках – лукавила я сама с собой, прекрасно понимая, что не в синице дело.

Альберт… Я теряла способность соображать от его взгляда, от звука его голоса, от его аромата. Даже если бы он предложил мне мыть полы в театре всю оставшуюся жизнь – я нашла бы причину, чтобы согласиться.

Но не все было так просто – мне предстояло еще пройти фейс-контроль примы, а по совместительству супруги режиссера и сестры главного мецената театра.

Регина… Эта старая перечница играла Леди Мильфорд – роль моей мечты. И мужчина моей мечты был не просто у нее под каблуком, а как бабочка на булавку насажен на шпильку ее дорогущей туфли. Но этого я пока не знала.

Я оделась как можно скромнее – джинсы, черная водолазка. Усмирила волосы. Жена режиссера должна убедиться, что я ей не соперница.

– Альберт Леонидович видел тебя на сцене и считает, что ты справишься с ролью Луизы. – процедила Регина, подозрительно прищурившись.

Я скромно потупила глазки и чуть склонила голову – Луиза сделала бы именно так.

– Но я… – продолжала Регина, – я тебя не видела. Я доверяю своему мужу в вопросе подбора актеров, но за тобой буду наблюдать. Ты не подходишь по фактуре. Волосы темные… Нежности, что ли, тебе не хватает, воздушности… Пока репетируешь Луизу во втором составе. Там посмотрим.

Я еще ниже склонила голову чтобы скрыть мою радость.

Мне казалось, что Регина мигом догадается по моим сияющим глазам, что я по уши влюбилась в режиссера, который по досадному недоразумению оказался ее мужем.

***

Итак я брела вдоль кулис, ведя захватывающий диалог с голосом разума.

– Не лезь на банкет, дура. – твердил он мне. – Ты проиграла сражение, не проиграй войну! Поезжай домой. Поплачь, напейся, выспись. Завтра все будет по-другому.

– Молчи, дурак! – мысленно огрызалась я. – Я всегда тебя слушалась и была уверена, что ты меня не подведешь. Но ты осрамился. Нет тебе больше доверия.

– Да, осрамился! – парировал голос как ни в чем не бывало. – И что? Решила последовать моему примеру?

– Да пошел ты! – ответила я ему вслух, входя в банкетный зал.

Все обернулись ко мне. Через секунду раздался смех и аплодисменты. Секунду подумав, я сбросила туфли. На одном каблуке триумфальная поступь не получится. Подошла к столу, схватила бокал стоящий перед Альбертом и выплеснула из него шампанское, облив кое-кого из труппы.