Текст книги "Блаженная (СИ)"

Автор книги: Белла Ворон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

ГЛАВА 6. Здесь точно что-то есть!

Давида уже увезли в больницу в Воронин в сопровождении Вадима и Лики, а страсти вокруг ширмы все еще кипели. Я сидела на Ликином пуфике, понемножку приходя в себя и наблюдала отдельные мизансцены.

Яна смахивает пылинки с Аркадия. Хлопочет вокруг него, будто он пострадал сильнее всех, а он даже на сцену не выходил в момент, когда летела ширма. А она? Она ведь стояла в нашей кулисе, буквально в трех шагах от меня и от ширмы. Надо бы спросить у нее, не видела ли она чего странного.

Борис Павлович что-то горячо обсуждает с Анной Сергеевной.

Бородатый мужик в полосатой рубашке, тот, что наорал на меня, объясняет что-то другому бородатому мужику, очень на него похожему, только в клетчатой рубашке. Клетчатый, видимо, не склонен ему верить, потому что полосатый горячится, трясет руками перед носом клетчатого, тычет пальцем в сторону ширмы и мою.

А я так и сижу, подпирая голову руками и пытаюсь понять, что же все-таки произошло.

Полосатый в отчаяньи махнул рукой на клетчатого и решил обрушить на меня свой праведный гнев.

– Из какого места руки у тебя растут? – заорал он, – Как? Вот объясни мне, как тебе удалось вырвать из пола крепления?

Пока я открывала рот, чтобы достойно ответить, Анна Сергеевна налетела на клетчатого, как разъяренный индюк на ястреба, кружащего над его выводком

– По-твоему вот эта вот глиста в обмороке, – Анна Сергеевна энергично ткнула пухлым пальцем в мою сторону, – вырвала с корнем крепление?

Я послала Анне Сергеевне взгляд, полный благодарности. Хоть кто-то не считает меня виноватой! Я даже не обиделась на глисту. – Ты нажрался и забыл ее закрепить! А если бы кто-то пострадал? Ты бы сел надолго! И я бы села! Мы бы все тут сели!

– Я ее закрепил! Сашка свидетель! И не пил я ничего. Она вон пусть дыхнет. – он махнул бородой в мою сторону.

А мне вдруг стало все безразлично. Кто бы что не орал, как бы меня не называл, по сравнению с тем, что я видела, это были сущие пустяки.

К скандалистам тем временем приблизился Борис Павлович и мягко положил руку помрежу на плечо.

– Анна Сергеевна, не волнуйтесь, все ведь обошлось. Федор, успокойтесь, мы во всем разберемся.

– Разберетесь вы, как же… Вот же, смотрите, дырки от саморезов! – чуть не плакал клетчатый. – Их кто-то вывинтил!

– В голове у тебя, Федя, дырки. От саморезов! – снова вскинулась помреж. – Кто их мог вывинтить? Кому это надо?

На этот вопрос Федя ответить не мог. А вот меня он навел на некоторые соображения. Федя, похоже, говорил правду. Я чую вранье за версту, и сейчас моя чуйка говорила, что Федя чист, как магический кристалл. Во всяком случае, он верит в то, что закрепил ширму. Возможно, ее действительно кто-то вывинтил в расчете, что она упадет. Но это же глупо!

Кто мог предположить, что я поймаю глюк на сцене и опрокину ее?

Но, возможно, тот, кто вывинтил болты, имел в голове другой план? Может быть, он или она рассчитывал сам в нужный момент опрокинуть ширму?

Но я понятия не имею, кто против кого может здесь что-то замышлять.

Я могу опираться только на свое дурацкое гадание и предположить, что кто-то точит зуб на Лику. Яна, помнится, бродила в кулисах как раз с нашей стороны. Неужели она?

Но могла ли Яна сделать так, что Ликина юбка зацепится? Никоим образом. Сделать что-то с юбкой мог только тот, кто находился рядом с ней на сцене. То есть Воланж и…я. Идиотизм! Ни я ни Воланж… как там ее зовут, Вера, кажется, этого не делали.

Я незаметно осматриваю пол там, где сидела Лика. Там маленький гвоздик вылез из доски и загнулся, когда кто-то на него наступил. Вот за этот гвоздик, как за крючок, зацепилась ликина юбка. Это безумие. Никто не смог бы это подстроить. Это случайность. И ширма. И призрак. Это цепь случайностей, не более того.

Но это еще страшнее. Человеческие козни раскрыть сложно, но можно. А козни судьбы не просчитаешь наперед.

“– А вот бабушка твоя считала по-другому. – возразил мне мой закадычный недруг.

“– Моя бабушка была настоящей гадалкой. А я…”

“ – Да ты бы хоть попробовала… Таро – не самое сильное твое место, но ты кое-что видишь. Может попытаешься понять хотя бы, каким местом ты это видишь?”

“– Я бы тебе сказала… если бы сама знала. А пока я вижу одно – вчера я почуяла опасность для Лики, а сегодня ее чуть не прибило ширмой.”

“– Опасность для Лики, говоришь? А пострадал Давид. И на сцене была не только Лика…

“– Ну да. Еще Воланж. И я… Ты на что намекаешь?

“ Ни на что. Я всего лишь твой внутренний голос и знаю не больше тебя.

“– Ну и помалкивай тогда!”

Я поднялась с пуфика. Здесь больше нечего высиживать.

Подобрав длинную юбку как можно выше, я спускаюсь со сцены по крутой лестничке с частыми ступеньками, на которые невозможно уверенно поставить ногу, такие они узкие. Не хватало еще одного происшествия!

– Позвольте вам помочь.

Борис Павлович. Я оперлась на его руку и благополучно спустилась со сцены.

– Тина, мы можем сейчас с вами поговорить? Или вам нужно время, чтобы прийти в себя? – спросил он, продолжая держать меня за локоть.

– Нет. Я… в себе.

– Тогда пойдемте ко мне в кабинет. – он кивнул на дверь в стене зала рядом со сценой.

Я пожала плечами, послушно пошла следом. На меня навалилось безразличие к происходящему.

Каргопольский открыл дверь и пропустил меня вперед. Я вошла в крохотное помещение без окон, заставленное старинной мебелью. Письменный стол, два кресла, диван в углу, библиотека во всю стену.

– Располагайтесь, как вам удобно. Воды?

Я помотала головой и рухнула на диван. Борис Павлович пододвинул ближе к дивану посетительское кресло и устроился напротив меня.

– Сильно испугались?

– Я в порядке. – повторила я как заклинание.

– Вы смелая девушка. Некоторое время он пристально смотрел на меня поверх пальцев, сложенных домиком. Я ждала.

– Тина, прошу вас, скажите честно. Вы что-то видели?

Я пожала плечами.

– О чем вы?

– О вашем лице. На нем был написан ужас.

– Конечно. Я очень испугалась за Лику.

– Вы испугались раньше. Я внимательно наблюдал за вами. Шла ваша сцена. Чего вы испугались?

Я молчала, глядя в стену и прикусив губу.

– Вы что-то увидели, но не хотите говорить. Вы боитесь, что вас сочтут сумасшедшей.

Я быстро взглянула на него. Его лицо было серьезно. И более того, мне показалось, он ищет у меня ответа на вопрос, который долго мучает его.

– Я… я не уверена.

– Тина. Не мне вам объяснять, что театр – необыкновенное место. Мистическое. Его пространство наполнено не только придуманными и показными чувствами, но и вполне реальными драмами и… трагедиями. Ни одно событие, ни одна эмоция здесь не исчезает бесследно. Оно остается здесь, кристаллизуется. Время не властно над этими следами. Оно только взращивает их и усиливает… Неудивительно, что сверхчувствительные люди, вроде вас, видят что-то, что недоступно простым смертным. Я сам из числа таких… сверхчувствительных людей.

– Вы… что-то видите? —

Каргопольский печально покачал головой.

– Если бы я только мог… Бог не наградил меня такими способностями.

Но я чувствую. Эта усадьба – мое родовое гнездо. И сам я часть его.

Я приложил немало усилий, чтобы умиротворить нечто, живущее в “Вороньем приюте”. И я ни в коем случае не сочту вас сумасшедшей. Вы можете сказать мне все.

Он наклонился ближе ко мне и, глядя мне в глаза, тихо спросил:

– Вы видели… женщину?

Чуть помедлив, я кивнула.

Каргопольский с видимым облегчением снова откинулся на спинку кресла.

Напряженные морщины у него на лбу разгладились, глаза заблестели.

– Вы сказали – “нечто, живущее здесь”… Вы верите в призрак Марфы Сапожниковой?

Каргопольский молча смотрел на меня.

– Так что же получается? Ее действительно замуровали… ее кости лежат сейчас где-то рядом с нами…

– Ее останков не нашли в ходе восстановительных работ. Но, должен признаться, я не ставил себе такой цели.

– Но… при нашей последней встрече вы говорили, что все это слухи, что бояться нечего… Получается, вы мне соврали?

– А что еще я мог говорить? Ведь ее никто не видел. А слухи… детские страшилки… Их никто не воспринимает всерьез.

– Но вы сами только что признались, что чувствуете “нечто”! Значит… значит вы знали, что здесь творится какая-то чертовщина и не сказали мне!

Я вскочила с дивана.

– Так не честно, Борис Павлович!

– Тина, не сердитесь. Сядьте.

Я села, сердито насупилась.

– Я никак не мог знать о ваших способностях. Я не догадывался о них до сегодняшнего происшествия. Все, что я о вас знал – вы великолепная актриса, эмпат, интуитив и, простите, бога ради, очень… средняя гадалка.

Строго говоря, вы вообще не гадалка. Вы читаете людей, а не карты. Вы улавливаете эмоции. Я не спроста заговорил о них в начале нашей беседы.

Они не исчезают, они проникают в древние стены, в землю… я не знаю, куда. Я не наделен вашими способностями. А вы… похоже, вы читаете не только живых.

Это было похоже на правду. Я сама не догадывалась о своих способностях.

Я и сейчас в них почти не верю.

– Допустим. Вы сейчас сильно преувеличиваете, но допустим. И что дальше?

– Если вдруг вы сможете понять, что мы можем сделать для этой женщины – это будет прекрасно. Мы имеем долги перед мертвыми. Если это Марфа, и если она была убита моим предком… Вы понимаете, что это в первую очередь моя ответственность.

– Но что же я могу сделать?

– Если вдруг… вы сможете понять, чего она хочет? Может она подаст какой-то знак…

– Мне показалось… показалось… Она просила отпустить ее…

– Отпустить? – мне показалось, это слово ошарашило Каргопольского.

Он смотрел на меня непонимающе, потом потер лоб.

В дверь постучали.

– Да! – крикнул Каргопольский. В дверь всунулась голова Анны Сергеевны.

– Я прошу прощенья. Вадим Алексеевич просит напомнить, что вы с ним встречаетесь через десять минут.

Каргопольский поморщился.

– Процедуры. Пора уже это прекращать. – пробормотал он еле слышно, – Иду, Анна Сергеевна. – ответил он громче, не вставая с кресла.

Анна Сергеевна кивнула и скрылась за дверью.

Я поднялась и пошла к выходу, не дожидаясь, пока меня попросят. Если честно, я только и ждала предлога, чтобы свернуть этот странный разговор. Мне вовсе не улыбалось становиться скорой помощью для призраков.

– Прошу прощенья, Тина… Еще только один вопрос.

Я обернулась к нему.

– Волосы у нее рыжие?

– Что?

– У женщины, которую вы видели… были рыжие волосы?

Я помотала головой.

– Темные.

И снова изумленный, непонимающий взгляд.

– Вы уверены?

– Абсолютно.

Я поспешно ретировалась, не дожидаясь продолжения. Мне хотелось побыть одной.

***

Я брела в сторону актерского флигеля и вела невеселый диалог с голосом разума.

– Езжай домой, дура. – твердил он мне, – Ты же видишь, здесь опасно.

– А как же Лика? А как же роль? – слабо трепыхалась я.

– Еще вчера днем ты и знать не знала о Лике. Кто она тебе? А роль… Ты готова рискнуть головой ради сцены?

– Если кто здесь и рискует головой, то Лика. Ей же выпало вчера…

– Ты сама-то себе веришь? Ты прекрасно знаешь, что ты – жук-притворяшка.

– От навозника слышу. Я не могу уехать. Мне машину надо приводить в порядок.

– Вот приводи и катись на ней отсюда.

У меня не было сил ему возражать. Тем более, что он был прав. Почти во всем. Почти. Было что-то, что меня смущало. Не в доводах разума. Что-то, что я заметила при разговоре с Каргопольским. Что он мне наврал? Нет, не то. Я ему уже высказала по этому поводу и с его враньем как раз все ясно.

Что же другое? Я мысленно перебирала наш с ним разговор. И вдруг меня осенило. Тот момент, когда я призналась, что видела призрак! Он обрадовался. Но не просто обрадовался, он словно услышал то, что давно хотел услышать. Он ждал этого от меня. Он за этим меня искал. Значит, дело не в роли. Он искал не актрису, он искал меня!

Тут я по-настоящему разозлилась, причем больше на себя, чем на Каргопольского. Это ж какой надо быть дурой, чтобы поверить его вкрадчивым речам и лживым комплиментам! Он с самого начала имел какие-то тайные планы на мой счет, и сегодня на репетиции понял, что не прогадал.

Я остановилась посреди дорожки. Может вернуться и вытрясти из него душу? Заставить рассказать мне всю правду?

“– Ага, так он тебе и рассказал! Я прямо вижу, как он испугается, заплачет и признается в своих коварных планах! Езжай-ка ты лучше домой.

– А вот фигушки. Никуда я не поеду,

Я буду репетировать маркизу де Мертей и следить за этим… Борисом Павловичем. И, знаешь что? С чего ты взял, что я шарлатанка? Мои предсказания сбываются. И не важно, с помощью чего я их делаю. Может я экстрасенс?

– Ну тогда тебе дорога на первый канал.

– Можешь издеваться сколько влезет. Лике грозит опасность, я чувствую. Я должна присмотреть за ней, а заодно вывести Каргопольского на чистую воду!”

Решение было принято и мне стало легче. У меня даже сил прибавилось. Я взлетела по лестнице к себе на второй этаж, но притормозила перед Ликиной дверью. Может она уже вернулась? Я постучала, и к моей радости, живая, здоровая и вполне довольная жизнью Лика открыла мне дверь.

– Как ты? Как Давид? – спросила я с порога.

– Слава богу, обошлось. Ни переломов, ни трещин. Только ушибы. Вадим сказал, через пару дней будет как новенький.

– Я обязательно зайду к нему.

– К Вадиму?

– К Давиду.

– Лучше завтра, он сейчас спит, наверное.

– Он сильно злится на меня?

– Давид? Что ты, он и злиться-то не умеет. Он сказал – ерунда, с каждым может случиться.

– Он единственный, кто так считает. Все остальные думают, что у меня с головой беда. А монтировщик… Федор, кажется, прямым текстом мне это сказал. Вернее, проорал. Но их можно понять, я это заслужила.

– Ерунда. Федя сам виноват. Плохо ширму закрепил, это все понимают.

Он поэтому и орет. Если бы случилось что-то серьезное, Федя бы за это отвечал. С актрисы какой спрос? оступилась… Ты ни в чем не виновата.

– Да. Но видимо я вела себя неадекватно… – я поежилась, вспомнив женщину, тянущую ко мне руки.

– Тин… – Лика понизила голос, – ты что-то увидела?

Я кивнула.

– Я сразу поняла.

– Ты… тоже что-то видишь?

– Нет. Но я чувствую. Иногда на сцене становится так холодно, что прямо зубы стучат. Потом наступает тишина. Ни одного звука. И дышать очень трудно. Это длится буквально несколько секунд, но кажется, проходит вечность.

– И что же это, по-твоему, такое?

– Это она. Марфа. Я никому об этом не говорю. Но мне кажется… Борис Павлович тоже что-то такое чувствует.

– Почему ты так решила?

– Иногда во время репетиций он замирает иногда, как будто не видит нас и не слышит. И лицо у него такое… как у тебя сегодня. Я поэтому и подумала. Это было страшно?

– Очень. Не хочу рассказывать.

– Понимаю. – Лика деликатно помолчала, – Старая усадьба – это тебе не ЖК “Воронино”. Здесь происходят необъяснимые вещи.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну вот, например моя юбка сегодня. Я прямо почувствовала, как меня кто-то держит.

– Там гвоздик вбит. Ты за него зацепилась.

Лика будто не расслышала моих слов.

– Кенотаф этот… ну, камень. Марфы Сапожниковой… За него постоянно кто-то запинается и падает. Его несколько раз переносили на разные места, и везде та же история. Теперь его положили в таком укромном месте, под деревьями. Захочешь, не споткнешься.

– Я вчера об него споткнулась.

– Вот видишь. Кажется, все такие мелочи, но от этого всего бывает не по себе. А однажды мне показалось, что кто-то зовет какую-то Ольгу. Вроде: “Ольга, ты слышишь меня?” А у нас в труппе нет никакой Ольги.

– А где это произошло?

– Возле пруда, ближе к больничному корпусу.

– Женский голос?

– В том-то и дело, что мужской.

– Может это вообще за оградой?

– Нет-нет, совсем рядом. Я ужасно испугалась.

– А ты узнала голос?

Лика помотала головой. Глаза ее были испуганными.

– Очень глухой голос. Он шел как будто из-под земли.

– Я уверена, все это имеет какое-нибудь простое объяснение. Может и не совсем простое, но без всяких потусторонних штучек. – я хотела успокоить Лику, но мои слова прозвучало не очень убедительно. Должно быть потому, что я сама не до конца в это верила. Прав Каргопольский, что-то здесь такое висит в воздухе, придавая мистическую окраску простым вещам.

– Или вот… – продолжала Лика, снова оставив без внимания мои слова, – ты мне вчера сказала, что мне надо быть осторожней, и вот… если бы не Давид, меня бы прибило этой ширмой!

Я осторожно кивнула. С этим я поспорить не могла. Меня так и подмывало спросить, на кого она гадала? Кто этот человек, который дорог ей и опасен?

Неужели Давид? Не может быть. Он сегодня головой рискнул, чтобы спасти Лику. Он даже не скрывает, что влюблен в нее. А она? Не знаю, не знаю… Но я не решилась спросить ее прямо.

Сегодня ей повезло. Надеюсь, на этом все закончится. Надеюсь, она будет осторожнее. Мне не удалось успокоить Лику, надо хотя бы не напугать ее сильнее.

– Да уж, ширма. Она сильно подмочила мою репутацию.

– Брось. Завтра все забудут.

– Ты так думаешь?

– Слушай! – просияла вдруг Лика, – устрой вечеринку!

– Вечеринку… – опешила я, пытаясь прикинуть, в какую адскую прорву денег влетит мне вечеринка для всей труппы и технических работников.

– Здесь все новенькие устраивают что-то вроде праздника. Да ты не падай в обморок. Чисто символически. Фрукты, нарезки, сладостей немножко.

На напитки все скинутся. Ты со всеми перезнакомишься и все поймут, что ты нормальная… то есть, я хотела сказать… что ты классная. – смущенно улыбнулась Лика, розовея на глазах.

– Лика, ты просто прелесть! – рассмеялась я, – Вот только у меня нет

уверенности, что ко мне кто-нибудь придет.

– Не сомневайся. Здесь так мало развлечений, что все рады хоть какому-нибудь поводу для вечеринки.

– Завтра утром репетиций не будет, и неизвестно, будет ли после обеда… Я слышала, монтировщикам придется целый день работать, будут каждый винтик проверять. – рассуждала я вслух.

– Вот именно. И у тебя будет куча времени, чтобы успеть съездить в Воронин, все купить. Могу тебе помочь.

Лика чуть не прыгала от радости. Видно, здесь действительно очень плохо с развлечениями.

Что ж, это выглядит неплохо. Перезнакомиться со всеми, пообщаться и сгладить безобразное впечатление о себе.

Приглашать каждого по отдельности казалось мне так себе идеей.

Я решила написать объявление о вечеринке и повесить его в театре на доску объявлений. Лика оказалась счастливым обладателем толстого черного маркера, дело оставалось за ватманом. Узнав, что ватман здесь можно раздобыть только у декоратора, того самого, в клетчатой рубашке, я опечалилась. Придется отправляться в логово тигра, ведь где-то там бродит бородато-полосатый Федор, а он едва ли обрадуется встрече со мной. Лика вызвалась меня проводить, но я гордо отказалась.

Пусть все знают, что я никого не боюсь. Выяснив, что клетчатого декоратора зовут Александр, я отправилась в логово тигра.

ГЛАВА 7. Плюшевые тигры и Десятка Пентаклей

– Есть тут кто-нибудь?

Мой неуверенный призыв упал мне под ноги, не получив в ответ ни отклика, ни эха.

Когда я подходила к театру, мне показалось, что я слышала жужжание шуруповерта или еще какой-то штуки в этом роде. А сейчас на сцене и в зале было пусто и царила тишина.

Пара одиноких фонарей скрестили лучи над авансценой, освещая ломберный столик, козетку и пуфик. Злосчастная ширма лежала сложенная возле стены – завтра приедут Федины помощники из Воронина водрузят ее на место ее и закрепят намертво.

– Есть кто живой? – тихо спросила я у первого ряда кресел.

Не дождавшись ответа, я поднялась по узким ступенькам и опасливыми шагами, будто ступая по болоту, описала круг возле выгородки.

Чего я хотела? Снова увидеть призрак, или убедиться в том, что никакого призрака нет?

Бархатный задник съедал звук моих робких шагов и тишина на сцене раздражала меня, казалась неправильной, невыносимой.

– Эй! Кто-нибудь…

Как мышь пропищала. Меня будет слышно на этой сцене? Примет ли она меня? Она дама капризная, ревнивая, измены не прощает.

Я прошлась на середину сцены, произнесла пару своих первых реплик.

Когда-то, в прошлой, почти забытой жизни я стояла здесь. На этом самом месте.

Сколько мне было? Восемь? Девять? Театр был похож на старый сарай. На стенах цвели пятна плесени, лепные херувимчики печально смотрели на меня из-под под потолка, и мне казалось, что темные потеки на стенах – это следы от их слез. Доски сцены прогнили, из черных щелей между ними тянуло холодом и склепом. Я бродила по сцене, ежеминутно рискуя провалиться, и именно тогда в мою голову забрела мысль стать актрисой. Это была даже не мысль. Ощущение, уверенность, что мое место – здесь. Я просто вдруг поняла, что я – актриса. Тогда у меня не было в этом сомнений. Вернуть бы эту уверенность…

Я пропустила момент, когда это началось. Мне показалось, что пищит у меня в ухе, я отмахивалась от этого звука, как от назойливого комара, и вдруг поняла, что он не внутри моей головы, а где-то снаружи.

Я оглянулась по сторонам, потерла уши – звук усилился. Поднялся ветер – сначала тихий, потом все сильней, и вместе с ветром усиливался звук, превращаясь из писка в завывание.

Бегом отсюда! Я метнулась на авансцену и в этот миг раздался страшный грохот справа, словно град обрушился на железную крышу. Я кинулась к правой кулисе, и в этот миг прямо надо мной что-то загрохотало и над сценой и в зале погас свет..

Не помню, как я оказалась в зале, наверное спрыгнула со сцены, рискуя сломать ногу. В ту же секунду все стихло.

– Ну что, маркиза, испугалась? – послышался веселый голос откуда-то с колосников. Вспыхнул свет.

Наверху, над сценой, что-то заворочалось загрохотали чьи-то шаги,

и через пару секунд из-за задника высунулась довольная, бородатая физиономия. Федя.

– Это что было? – ошарашенно спросила я.

– Машинерия. – гордо объявил Федя.

– Вы с ума, что ли сошли, так пугать?

– Зато мы с тобой теперь в расчете. – Федя подошел ко мне и протянул ручищу, – мир?

Я не спешила подавать ему руку.

– Ты, это… прости, что наорал. Испугался я.

Продолжать склоку не было смысла. Зачем мне враг в театре? Я пожала ему руку.

– Хочешь, покажу как тут все работает? – сверкнул глазами Федя, не выпуская мою руку.

– То есть еще раз включите вашу адскую машину?

– Пошли, не бойся!

Федя помчался за ширмы, увлекая меня за собой. За самой дальней ширмой пряталась деревянная лестница, один пролет вел наверх, другой уползал вниз, в темную яму, огороженную хлипким деревянным заборчиком. Федя ловко, как мартышка, взобрался наверх. Я растерянно остановилась.

– Держись только крепче! – крикнул он уже из-под колосников и софитов.

Я взялась за изъеденные жучком, затертые до блеска перила и, кляня свою мягкотелость, полезла вслед за Федей. А он уже поджидал меня на дощатом настиле над сценой. За его спиной громоздилось деревянное сооружение, из которого торчала черная металлическая ручка. Вся эта штука смахивала на здоровенную мясорубку.

– Машина ветра. – гордо объявил Федя, – Хочешь покрутить?

Его глаза горели, как у мальчишки, демонстрирующего друзьям новый велосипед. Мне ничего не оставалось, как подойти к этой адской машине и взяться за ручку. Она шла тяжело.

– Смелей! Сильнее налегай!

Я приналегла и услышала тот самый писк, с которого все началось. Ручка пошла легче, и писк перешел в визг и в завывание.

– Отличная вещь! – похвалила я. А что мне еще оставалось?

– Она совсем была раздолбана, я ее собрал и отладил! Чертежи старые нашел… – хвастался Федя.

– А теперь смотри…

Он обошел меня, прошел по настилу до боковой стены и дернул какой-то рычаг. Где-то в стене зашумело и загрохотало, словно град на крыше.

– Это машина дождя! – проорал мне на ухо Федя, – Там шкаф такой спрятан, в нем движутся лопасти, вроде эскалатора, а на них сыпется керамзит. Пробовали дробь, как в девятнадцатом веке. Но с керамзитом больше похоже на дождь.

Федя вернул рычаг на место и все стихло.

– Я бы тебе еще машину грома показал…

– Не-не-не! – взмолилась я, – Не надо грома, я и так оглохла.

– А теперь пошли в нижнее отделение!

Я поняла, пока Федя не покажет мне все свои достижения, он не уймется. Поэтому я покорно спустилась следом за ним в самый низ, под сцену, где на точно таком же деревянном настиле оказалась к сложная система валиков, шестеренок, тросов, рукояток и рычагов.

– Я даже не буду пытаться понять, как это работает. Просто скажи, что это.

– Это чтобы волны на сцене ходили. И наверху еще есть похожая. Если нужно спустить кого-то сверху. Зевса, например. Громовержца. Ну, там еще машину грома надо включать…

Федины глаза опасно сверкнули, я забеспокоилась, что он сейчас все это проделает и поспешила перехватить инициативу.

– Мощно. Верю. А… там, внизу что? Вход в механические ады?

– Там помещение ремонтное. Чтобы снизу подобраться к механизму. Хочешь посмотреть?

– Хочу.

Мы спустились еще на пролет. Федя включил фонарик, разогнал кромешную тьму и осветил деревянные внутренности машины. Но меня не очень-то заинтересовал сложный механизм. А вот узенький, коридор, уходящий во тьму, показался мне гораздо более заманчивым.

Я попросила у Феди фонарик, посветила в коридор, но ничего рассмотреть не смогла. Сырые, тесные стены, шагах в десяти от нас проход заколочен досками. Вот и все. Федя рассказал, что под театром была когда-то целая система подвалов, но их постоянно подтапливало, поэтому ими не пользуются. А это хвостик коридора, где-то там должна быть лестница, но проход туда закрыт. Неровен час кто-нибудь заблудится.

– А это что? – фонарик случайно выхватил из темноты коридора узкую дверку с массивным железным кольцом. Мое сердце затрепетало. Это же мечта моего детства – потайная дверка!

– А никуда. – Федя дернул за кольцо, открыл дверку. Мой взгляд уперся в кирпичную кладку. Кирпичи были разного размера и лежали вкривь и вкось, словно проем заделали наскоро.

– Обманка… – расстроилась я.

– Аппендикс какой-то был. Может подсобка. А может, ход в подвал – это же наружняя стена. За ней скорей всего лестница вниз. Иначе зачем его так капитально закладывать? Досок бы хватило. Все я тебе показал, пошли уже наверх.

– Да, да…

Я поглаживала руками кирпичную кладку. Она тянула меня, буквально примагничивала к себе. Я с усилием оторвалась от нее, осторожно закрыла дверку и пошла по лестнице наверх, где уже маячила Федина борода. Он подал мне руку, помог выбраться наверх.

– Ну как тебе?

– Класс.

– Вот погоди, Борис Палыч начнет восстанавливать репертуар, все это будет работать на полную катушку. А ты приходила-то чего? Ширму прикручивать? – всхохотнул Федя.

– Приходила… Ой, да. Мне ватман нужен! – вспомнила я.

– За ватманом – это к Саньке. А тебе зачем?

– Объявление написать. Вечеринку я устраиваю. – объясняла я, а мысли мои все еще бродили возле дверки с железным кольцом.

– Хорошее дело. Пошли, к Саньке провожу.

Студия декоратора притаилась с противоположной стороны сцены. Я подумала, что смогла бы отыскать его и без Фединой помощи по запаху скипидара. Огромное помещение, заваленное фанерой, рулонами холста, заставленное стеллажами с красками, инструментами пропахло скипидаром от пола до потолка.

Посреди всего этого добра обнаружился Александр – клетчато-бородатый Федин двойник. Правда, при ближайшем рассмотрении оказалось, что они ничуть не похожи, в заблуждение вводили их одинаковый рост и бороды. Хотя и бороды, были разные, если присмотреться – у Феди лопатой и с проседью, а у Саши – ухоженная, блестящая, аккуратненько подстриженная. Вообще, в нем с первого взгляда угадывался завсегдатай барбер-шопа. Правда, его модная стрижка порядком отросла – то ли времени ему не хватало, то ли с барбер-шопами в Воронине проблема. Впрочем, он и обросший был очень даже симпатичный.

Кусок ватмана он мне выдал, сообщив, что от сердца отрывает и предупредил, что после вечеринки заберет. Для эскизов сгодится.

Я шла домой с рулоном подмышкой и размышляла о том, что раз тигры в логове оказались плюшевыми, то возможно и остальные страхи окажутся игрушечными.

Объявление было накарябано и повешено на афишной тумбе возле актерского флигеля. Тумба пестрела записочками, объявлениями и предупреждениями, место здесь, видимо, бойкое и я решила, что мое объявление не останется незамеченным.

Дело оставалось за малым – устроить вечеринку. Для этого нужно было как минимум раздобыть продукты. Ехать в Воронин на каракатице мне не улыбалось. Спасибо, что до усадьбы она меня довезла. Подвергать ее новым испытаниям, не показав автослесарю, было боязно. Нет никакой уверенности, что моя и без того пострадавшая подруга выдержит местные колдобины. А между тем ремонт ей необходим, не гоовря уже о том, что где-то под сиденьем лежит и тоскует в одиночестве мой телефон. Выудить его мне не удалось, и даже точное местонахождение его определить не представлялось возможным – он давно погрузился в глубокий анабиоз. Получается, я без машины и без связи. Значит надо хватать кого-то в подручные, вызывать такси, ехать в Воронин, договариваться с каким-нибудь техцентром, и тащиться за продуктами.

Я решила провернуть это все завтра с утра пораньше. Репетиции назначены после обеда, с утра на сцене монтировщики.

Значит сегодня отдыхать. К тому же я вспомнила, что со вчерашнего вечера ничего не ела, да и те пять конфет и три печенья едой назвать сложно. А утренний глоток вчерашнего холодного кофе тоже вряд ли может сойти за завтрак. Я вспомнила о яйцах, молоке и масле, которые со вчерашнего дня терпеливо ждут меня в холодильнике и направилась к себе в комнату с твердым намереньем соорудить себе омлет, пока не удалось разжиться чем-нибудь посущественней.

Возле актерского флигеля маячил Давид, живой и с виду вполне здоровый. Я театрально сложила руки в покаянном жесте и пошла к нему навстречу.

Давид издалека заулыбался мне и помахал рукой – этот парнишка, похоже, и впрямь не умел злиться.

– Чем я могу искупить свою вину? Хочешь – обрушь ширму на мою глупую голову. – провозгласила я, делая трагическое лицо.

– Полно, маркиза! Уроните ширму снова, и я буду счастлив поймать ее для вас!

– Давид, кроме шуток. Я очень виновата. У меня прямо гора с плеч свалилась, когда Лика сказала, что ты ничего не сломал.

– Все, забудь. Ты, кстати, Лику не видела? – спросил он как бы между прочим, краснея при этом до ушей.

– Видела, пару часов назад. Она дома была.

– Мы с ней договорились погонять нашу сцену, я пришел – ее нет.

“Плохи твои дела, парень. Если она пообещала тебе что-то и забыла об этом, то шансы твои не очень.” – подумала я, а вслух сказала:

– Странно. Куда бы ей деваться… – я глянула на часы, – Ого, почти восемь. Мне она вообще-то тоже нужна.

– Кто это вам обоим понадобился?

Из-за кустов боярышника на дорожку вышел Вадим. Он мельком осведомился у Давида о самочувствии и устремил на меня внимательный взгляд. Даже слишком внимательный. И холодноватый. Впрочем, может быть, он казался таким из-за слишком холодного оттенка глаз. И даже когда лицо доктора выражало интерес и дружелюбие, его прозрачные, как оконное стекло глаза меня смущали и немного отталкивали. Впрочем, разве он в этом виноват?