Текст книги "Блаженная (СИ)"

Автор книги: Белла Ворон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

– С ума сошла?

– Немножко. Имею право. Сегодня особенный день!

Все смотрели на меня. Кроме Альберта. Его глаза были прикованы к блестящей вилке, на которую он сосредоточенно нанизывал зеленые горошинки. В гробовой тишине я схватила бутылку шампанского, налила себе полный бокал. Разумеется, через край. Опять кого-то облила. И запрыгнула на стол, сопровождаемая всеобщим “Ах!”

– Всех с премьерой! – громко сказала я и сделала глоток. Слишком большой глоток. Поперхнулась, закашлялась. Краем глаза я видела, как шепчутся вокруг, видела грозный взгляд Регины, брошенный на Альберта, его фальшиво-недоуменный ответный взгляд. Но меня несло.

Я уже не смогу обратить все в шутку, даже если очень захочу. Почему все молчат? Почему никто не сдернет меня со стола?

– Я… как это говорится? …имею честь сообщить вам радостную новость. Мой любовник только что сделал мне предложение. Правда, Альберт? Извини, Регина, сегодня не твой день. И не твой год. И мужчина не твой.

Что было дальше, я помню урывками. Чьи-то руки пытаются меня схватить и стащить со стола, а я с визгом уворачиваюсь. Помню, как вылила шампанское из своего бокала на голову Альберту. Помню крики – “Она рехнулась! она все врет!” Помню, как летели на пол тарелки, бокалы… Кто-то смеялся, кто-то вскрикивал. Но я чувствовала, что публике нравилось происходящее. Эти насквозь фальшивые люди, даже вне сцены привыкшие к вызубренным ролям, жадно глотали мои настоящие эмоции, как сидящие в душной комнате глотают струю воздуха из выбитого ветром окна.

***

Утро.

Сообщение от Альберта: “Надеюсь, ты понимаешь, что это все.”

И еще одно – от Мишки Булкина.

“ В театре кошмар. Лучше не приходи сегодня, я вечером заеду. Это было грандиозно! ”

Мой верный друг-стервятник. Он мне сочувствует, но в каждом слове его коротенького сообщения светится плохо скрываемый восторг – он обожает скандалы.

Нет, дружочек, не заедешь ты ко мне вечером. Где ж ты был вчера, когда твоя помощь была необходима? И в театр я приду. Я не из тех, кто забивается в нору, поджав хвост. Я сумею уйти красиво.

***

Извиняться перед Региной за интрижку с ее мужем – идиотизм. А вот за безобразное поведение и испорченный банкет порядочные люди извиняются. И вот, отбивая от себя косые взгляды – жадные, сочувствующие, злорадные, – я шагала по коридору к Регининому кабинету. Вошла без стука.

Регина молча проследила, как я прошла через кабинет и села в кресло по другую сторону ее стола.

– Прошу прощенья, Регина Владиславовна. – сказала я, глядя ей в глаза. – Я не должна была вести себя вчера подобным образом.

Регина выдержала паузу, будто дожидаясь продолжения. Не дождавшись, она бросила:

– Ты уволена.

Я знала, что так будет. Я была даже не против. Мне было стыдно за мое вчерашнее поведение и нового скандала я не хотела. Я потеряла интерес к этой истории в тот момент, когда поняла, какой дрянью оказался мой возлюбленный.

Но Регинин пренебрежительный тон, жест, которым она отбросила прядь волос от лица, то, как безразлично она опустила глаза в дрянной глянец, распластанный перед ней, всколыхнуло во мне всю желчь.

– Ясно. Ну так вот вам мое “до свиданья”. – сказала я спокойно, хотя внутри у меня все дрожало.

– Ваш театр – дерьмо собачье. Хотя, какой вы театр… У вас тут драмкружок при маникюрном салоне. Вам на перекурах интересней, чем на репетициях. У вас все мысли об очередном уколе ботокса и о том, кто с кем спит. Да ладно бы только это! Вы же играть не умеете! Вы передвигаетесь по мизансценам и произносите текст с заученными интонациями. Чего-то пыжитесь, кривляетесь, Шиллера играете. Какой вам Шиллер? Вам Васю Пупкина доверить нельзя. Потому что все вы тут… Очень. Хреновые. Актеры.

Зачем я это несла? Ну зачем?

Регина не останавливала меня и выражение ее лица не менялось. Стороннему наблюдателю могло бы показаться, что она стойкая и хладнокровная и держит лицо, как самурай. Но я-то знаю, что это из-за ботокса.

– Можешь проститься с профессией. – хрипло произнесла Регина, дождавшись, пока я выдохнусь, – Тебя не возьмут ни в один театр. Даже аниматором тебе работать не придется. А если я хотя бы заподозрю, что ты продолжаешь лезть к моему мужу…

– То что?

– Вылетишь из Москвы, как пробка из бутылки.

***

Я возвращалась из театра будто с кладбища.

Дома меня ждал ворох цветов – это мне вчера надарили. Мои первые и последние цветы. Да, еще эти нарциссы… Я так и не сняла браслет со вчерашнего вечера. Забыла.

Я плюхнулась на диван, подобрав ноги, будто хвост поджала.

В этой милой моему сердцу квартирке на уютной Московской улочке мне можно жить еще месяц – пока хватит депозита. Денег, что выдадут мне в театре (если выдадут), хватит исключительно на то, чтобы не помереть с голоду за этот месяц. И в этот же месяц я должна найти работу. Не по специальности. Кем я смогу стать? Официанткой в обжорке? Поломойкой? Беби-ситтером? Без профессии я просто сожру сама себя, сойду с ума раньше, чем умру с голоду. Вопрос времени, причем недолгого.

За целый год моей жизни в этой квартире я не успела обрасти вещами. Некогда было. Из родного Питера я привезла только бабушкину фотографию. Все собиралась вставить ее в рамочку, да так и не нашла подходящей. Теперь я достала фотографию из блокнота, который мне подарила бабушка при последней встрече. Чтобы записывать впечатления дня – так она сказала. Блокнот остался чистым – слишком много было впечатлений, чтобы их записывать.

Я держала фотографию в руках и всматривалась в бабушкино лицо, будто ждала от нее подсказки. Бабушка на фотографии смеялась. А я не могла даже улыбнуться в ответ.

– Что мне делать? – спросила я у фотографии, машинально щелкая замочком браслета, – Что мне делать… что мне делать, – бормотала я, как заклинание, – ну подскажи, что мне делать?

Телефонный звонок прервал мою сомнительную медитацию.

Булкин, черт его раздери! Эта гадюка обещала подползти сегодня к вечеру. Полная решимости послать его подальше, я дотянулась до телефона.

– Да!

– Тинусь… – послышался гнусавый от слез голос моей давней подружки, одноклассницы Таты.

– Татусь… – вздохнула я.

– У него кто-то есть! – зарыдала Татка, – Он себе бабу заве-е-е-л!

– Чем тебе помочь? – спросила я. Мы с ней обходились без лишних слов и держаний за ручку. Просто прибегали на помощь друг дружке по первому писку.

– Может мне кажется? Может все не так страшно? Как думаешь? – шмыгала носом Татка.

Я молчу. Думать тут нечего. Ей не кажется. Таткин муж – тот еще котяра. Вдобавок врун, каких мало. Страшно ли это? Ну… кому как. Мне это кажется полной фигней по сравнению с моей катастрофой.

– Думаю, никуда он от тебя не денется.

Я не лукавлю, я действительно так думаю.

– Тинусь… а может погадаешь?

Я бесшумно вздыхаю и возвожу глаза к потолку. За годы нашей с ней дружбы, я много раз брякала наобум свои прогнозы о ее очередной вечной любви и каждый раз каким-то чудом попадала в десятку. Даже когда я перебралась в Москву, она звонила мне по видеосвязи и я играла с ней в гадалку. Как теперь откажешь?

Я молчу и смотрю на бабушку. Она улыбается мне. Правый глаз у нее сощурен чуточку больше левого и мне кажется, что бабушка мне подмигивает. А может это ответ? Может уже настало время? А, бабуль?

– Тин… ну погадай… Погадаешь? – канючит Татка.

– Погадаю. Завтра. Я возвращаюсь домой.

ГЛАВА 2. Визитер

– Борис Павлович Каргопольский. – медленно произносит мой незванный гость. И снова его фамилия кажется мне смутно знакомой. И он сам. Будто мы виделись с ним когда-то. Или я видела его во сне и фамилию его слышала там же.

Нет, я в своем уме. Я помню, как он приходил ко мне в гримерку. Но и до гримерки как будто что-то было. А что – не могу вспомнить. Словно дверь в голове захлопывается, когда я пытаюсь об этом думать. Почему-то меня злит это ощущение.

Он тем временем протягивает мне руку через стол и мне ничего не остается, как пожать ее. Рука у него холодная и влажная. Б-р-р-р!

С трудом преодолевая желание вытереть свою руку о бархатную обивку кресла, я натянуто улыбаюсь.

– Я вас помню.

Обычно я любезна и дружелюбна даже с несимпатичными мне посетителями. А этот человек ничего плохого мне не делал, но меня так и подмывает сказать ему какую-нибудь гадость. Он мне неприятен. Его хочется оскорбить и выгнать вон. Рядом с ним я чувствую себя как возле открытой розетки – нельзя, опасно, но так и тянет сунуть туда пальцы.

Опустив подбородок на руки, сложенные домиком, и, не переставая улыбаться, он гипнотизирует меня своими черными дырами, явно наслаждаясь моим смятением.

Я одарила его такой же фальшивой улыбкой. Пока я придумывала какую-нибудь вежливую гадость, он опередил меня:

– Как все изменилось, м-м-м?

Я промолчала. Терпеть не могу подтверждать очевидное.

– Забавная штука жизнь! Еще вчера ты на коне, и рука твоя крепко держит поводья… и вдруг – небольшой камешек на дороге… хлоп! И ты в канаве. И мир понесся дальше, и все, что ты можешь – швырнуть ком грязи ему вслед. – философствовал он, прожигая меня глазами.

– У вас ко мне какое-то дело? Жена изменяет? – прошипела я.

– Жена? Вот уже много лет, как она лишена возможности изменять кому бы то ни было. – равнодушно произнес он.

– Извините. – сухо сказала я.

– Не стоит. Я сам виноват. У меня не так много времени, предлагаю не тратить его на обмен колкостями.

И снова пауза. Я вдруг почувствовала себя гостем в собственном кабинете. Бабушкина колода Таро – мой спасательный круг – лежит передо мной на столе, а я не в состоянии протянуть к ней руку. Вдобавок у меня противно затянуло мышцу где-то глубоко в спине, а я не могла изменить положение в своем удобном и любимом кресле.

Я тихо паниковала, а мой посетитель, казалось, чувствовал себя все более уверенно. Я могла поклясться, что он знает все обо мне, даже про мышцу в спине знает. И ждет, что я начну говорить. Ну уж нет! Не дождешься.

Я повозилась немного на кресле, убедилась в том, что мое тело все еще мое, положила ногу на ногу, руки скрестила на груди. Мышцу в спине отпустило. Могу поклясться, мой гость это почувствовал.

Он подался вперед и облокотился о край стола.

– Я хочу ангажировать к себе на службу одного человека. Мне хотелось бы знать, есть ли у этого начинания… – он приостановился и поднял глаза к потолку, словно выискивая в памяти подходящее слово, – … перспектива! Да, перспектива… и что меня ждет в случае, если этот человек примет мое предложение.

Он смотрел на меня, не мигая и улыбался этой своей фирменной кривой улыбочкой. Что за дурацкая игра? Ясно же как день, что речь идет обо мне. Я сгребла одеревеневшей рукой бабушкину колоду, перемешала. Одна карта выпала из колоды, скользнула на пол.

– Выпавшие карты тоже следует учитывать. – подсказал мне Каргопольский. Вот наглец!

Я подняла карту, положила на стол.

– Восьмерка жезлов… – заметил он, мельком глянув на карту, – …советует принимать решения без промедления. Поправьте меня, если я ошибаюсь.

– Все верно. – заторможенно проговорила я.

– Кладите карту. – скомандовал он.

Я повиновалась.

– Семерка кубков.

– Хм. Мечтания и заблуждения. – нахмурился Каргопольский, – Нельзя забывать об иллюзорности этого мира. То, что кажется нам прочным и незыблемым, может рухнуть в одночасье, и дай нам бог выбраться из-под обломков наших воздушных замков. Чем дольше избегать прозрения, тем тяжелее последствия. Вам это должно быть хорошо известно.

– Я что-то не понимаю, кто здесь кому гадает… – процедила я сквозь зубы и хлопнула об стол следующей картой. – Принц Мечей. Вы не в состоянии сделать правильный выбор.

– Почему?

– Вам виднее. Может информации не хватает. Может боитесь. А может вам приходится выбирать из двух зол. Так или иначе, вы не знаете, как поступить. Ни на что не можете решиться.

Мне доставляло настоящее удовольствие сообщать ему неприятные новости.

– Позвольте, я сам себе вытяну карту!

– Думаете, вам это поможет? Хорошо, тяните.

Моя растерянность и злость вдруг сменились веселым азартом. Я протянула ему колоду, он вытащил карту, положил на стол.

– Принц Жезлов. Что скажет Дельфийский оракул?

– Оракул думает, что один человек очень хочет над всеми доминировать и все контролировать, – отчеканила я, глядя на него в упор, – Этот человек так упивается своей властью, что не всегда следует голосу разума. Он несется вперед и уверен, что крепко держит вожжи в руках. Но маленького камешка на дороге иногда бывает достаточно, чтобы свернуть шею.

– Ну и нагнали вы, милочка, жути! – Каргопольского, похоже, тоже забавляло происходящее. В нем вдруг появилось что-то мальчишеское – щеки порозовели, волосы растрепались, глаза уже не были похожи на черные дыры. Обычные темные глаза, только весело блестят. Это, наверное, Принц Жезлов так на него подействовал.

– Эта карта может символизировать взросление, переход на новый уровень. – разглагольствовал он, – Если разобраться в себе и сделать верный выбор.

– Интересно, откуда вам это известно? – поинтересовалась я, тасуя колоду.

– О, деточка! Поживите с мое, еще не то узнаете.

– Ну, так или иначе, Принц Жезлов советует вам притормозить и разобраться в своих желаниях. Нужно хорошенько взвесить все “за” и “против” и только после этого действовать.

– Я обдумаю его совет. – пообещал Каргопольский, – И все-таки, мой главный вопрос: будет ли иметь успех мое начинание? Имею ли я шанс получить согласие нужного мне человека?

– Девятка Жезлов. Добрый знак. У вашей ситуации хороший потенциал. – была вынуждена я признать. Подходящий момент для реализации планов. Но все-таки… – я энергично перетасовала колоду. – Узнаем, каков будет исход дела.

– Семерка жезлов. Опасность. – задумчиво произнес Каргопольский.

– И, возможно, серьезная! – подхватила я, – Завистники и недоброжелатели что-то замышляют.

– Но если нам с вами завидуют, значит мы изначально в выигрышном положении! Прямо успех нам не обещают, но шансы хорошие.

– Нам с вами? – притворно удивилась я, – Когда это мы успели объединиться?

– Мы с вами гадаем о нашем общем будущем, вы же не станете делать вид, что не понимаете этого. Семерка жезлов призывает нас идти до конца и ни в коем случае не сдаваться. Шансы на победу велики.

– Слушайте, может хватит? – спросила я, обмахиваясь картами, как веером. Что-то жарко мне стало.

– Да мы, кажется, закончили. – он тщательно пригладил шевелюру и вальяжно откинулся на спинку кресла. – Мне понравилось то, что я увидел и услышал. Звучит обнадеживающе.

– Ну… Как сказать. Я бы на вашем месте трижды подумала.

– Я имел в виду не совсем это. Я ведь пришел не за раскладом, а за тем, кто раскладывает. Вы азартны, хорошо соображаете и вы очень артистичны. Думаю вам это известно. И ваши, весьма эм-м-м… схематичные познания Таро держат вас на плаву благодаря вашим прочим способностям.

Я почувствовала, как краска заливает мое лицо.

– Простите, если обидел, – он прижал холеную руку к тому месту, где у людей бывает сердце, – Увидев вас на сцене год назад, я понял, что вам не место в том болоте… – он сделал небрежный жест куда-то себе за плечо, – …но видеть вас в этом цирке шапито… – еще один небрежный жест, на этот раз в адрес моего рабочего стола, – …не менее прискорбно.

Не столько его слова, сколько этот жест и пренебрежительный тон царапнули мое сердце. Я создавала это пространство с любовью и приложила немалые усилия, чтобы создать достойные, как мне казалось, декорации.

– Я так понимаю, что встреча наша подошла к концу, – надменно сказала я, поднимаясь с кресла, – была рада помочь.

– Вы слышали что-нибудь об усадьбе “Вороний приют?”– спросил он, не двигаясь с места. От удивления я плюхнулась обратно на свое кресло и вытаращила на него глаза.

Слышала ли я о “Вороньем приюте”? Да я, можно сказать, выросла в нем! Остов разрушенной часовни был виден из окна моей комнаты в бабушкином доме. Иногда я пробиралась туда одна, бродила по обломкам наборного паркета, ловила свое отражение в осколках зеркал и представляла себя роскошно одетой дамой 19 века, какой-нибудь графиней, приглашенной на бал.

А усадьба тем временем умирала. Местные жители растаскивали кирпич из ограды, а мы с друзьями обрывали яблоки с замшелых яблонь – чудом уцелевших старожилов графского сада.

– Что-нибудь слышала. – усмехнулась я, – я выросла в тех местах. Дом моей бабушки был в Воронине. Буквально в двух шагах от усадьбы. Я приезжала к ней на лето, до тех пор пока… – я осеклась.

Он смотрел на меня выжидательно. А я молчала. Не его это дело.

– Я слукавил, задавая вам этот вопрос. Я имел честь быть знакомым с вашей бабушкой. И о трагедии мне известно. Примите соболезнования.

Я молча кивнула.

– Серафима Андреевна никогда не упоминала обо мне? – как бы между делом поинтересовался Каргопольский.

– Никогда.

Он едва заметно прищурился. Мне вдруг показалось, что он мне не верит.

– Что вы так смотрите? Честное слово, я о вас от нее не слышала.

– Я вам верю. Но странно… Возможно ваша бабушка мне не симпатизировала.

– Почему вы так думаете?

– Таких, как я не любят в небольших городках. Приехал деньгами трясти!

– Бабушка не была склонна мыслить стереотипами. Может, у нее была другая причина не упоминать о вас?

Каргопольский медлил с ответом.

– Она была необычной женщиной. – произнес он задумчиво. – Ее до сих пор вспоминают с любовью и благодарностью.

– Но… если вы знали мою бабушку, зачем спрашивать меня, знаю ли я “Вороний приют?” – осенило меня.

– Чуточку терпения и вы все поймете. Я не случайно спросил вас о “Вороньем приюте”. Едва ли вы знаете, что произошло с усадьбой после того, как вы покинули эти места.

– Почему же? Знаю. Слышала. За нее долго сражались министерство культуры и академия наук. А потом его вроде выкупил какой-то богатенький Буратино. Говорили, он отвалил обеим конторам по такой сумме, что они быстро успокоились и помирились.

Моя версия событий позабавила Бориса Павловича, он захихикал.

– Буратино… Можно и так сказать. – согласился он, отсмеявшись. – Хотя мне на память приходит… хи-хи… другой литературный герой… Так или иначе, – посерьезнел он, – я и есть тот самый… Буратино.

– Вы?

– Постойте-ка… Каргопольский… Я вспомнила! Ведь это фамилия владельца усадьбы! Неужели вы…

– Его пра-пра-пра… Потомок. Вернуть к жизни родовое гнездо было мечтой нескольких поколений нашей семьи. И вот я ее осуществил. Но главное – театр. Вы знаете, что в усадьбы в девятнадцатом веке был театр? Жемчужина “Вороньего приюта”

Я вспомнила полуразрушенное здание, сгнившие подмостки, останки амфитеатра…

– Крепостной. – сурово уточнила я, – Слышала.

– Он восстановлен! – с гордостью объявил Каргопольский, ничуть не смущенный моим укоризненным взглядом, – И ваш покорный слуга – его режиссер, директор и меценат. – он важно поклонился.

– По старинным рисункам, по материалам местного музея, буквально по крупицам нам удалось воссоздать интерьеры, зрительный зал, сцену. Местные умельцы сумели реконструировать машинерию – двести лет назад театр был передовым в техническом смысле. А костюмерная… Большой театр позавидует. Наша портниха – гений. Моцарт швейной машинки! А какие актеры! Талантливые, яркие ребята, одержимые профессией. Грандиозные планы. Потрясающий репертуар.

Он перевел дух и принялся приводить в порядок растрепавшуюся шевелюру. Под волосами мелькнул побелевший, давний шрам и как будто немного вдавленный участок под ним – след от старой травмы.

И я замерла, пытаясь ухватить смутное, детское воспоминание. Я видела такой же точно шрам… Где? У кого? Нет, не вспомню. Он перехватил мой взгляд, как бы случайно смахнул прядь волос себе на лоб.

– Итак. Мое к вам предложение. Что вы скажете о том, чтобы вернуться в профессию? – Я ведь знаю о ваших злоключениях… – продолжал он, – О вашем триумфальном выступлении в том, с позволения сказать, коллективе… – он поморщился. – И о волчьем билете знаю. А ведь я видел вас на сцене. Я понимаю, чего вы стоите. И тем печальнее видеть одаренную актрису в убогих декорациях. Ваше место на сцене, а не в этом цыганском шатре. – он брезгливо оглядел мой кабинет.

Я насупилась.

– Работаю как могу. – отрезала я.

– Вы можете не так.

Он полез в портфель. Передо мной легла увесистая папка, на первой странице надпись “Опасные связи”

– Уверен, вы с блеском сыграете маркизу де Мертей.

– Мертей… – тут я прочувствовала, что означает выражение “в зобу дыханье сперло”.

– Репетиции уже идут. Не хватает только вас.

Маркиза де Мертей… Я бредила этой ролью, она мне до сих пор снится по ночам. После всего, что случилось со мной я сыграю ее совсем по-другому, чем могла бы пять лет назад, я доросла до нее. Внутри у меня все дрожало от радости. Но…

В голове у меня воцарился страшный сумбур. Вроде все получается гладко, но почему у меня такое чувство, что он чего-то не договаривает? И я не могу вывести его на чистую воду, потому что даже не знаю, за какую ниточку уцепиться.

– Подождите, подождите… А год назад? Вы уже тогда хотели пригласить меня?

– Точно так. Но вы не пожелали со мной говорить. Я понял – не время.

– Вы знали бабушку, – гнула я свое, – значит… значит в прошлом году вы уже знали кто я? Вы искали меня?

Он замялся.

– И да и нет. Мы искали интересную актрису подходящей фактуры. И вот я вижу яркий талант на сцене очень плохого театра. Открываю программку чтобы узнать имя. И вдруг такое совпадение! Актриса, которая практически выросла в моем театре. Да еще и внучка безмерно уважаемой мною женщины. Поверьте, Тина, не стоит искать подвоха там, где его нет.

– И как вы меня нашли? Я в черном списке. Меня даже актерские агентства поудаляли из баз.

– Не все актерские агентства настолько педантичны. – уклончиво ответил он. Разыскать вас оказалось непросто. Но за вас стоило побороться.

“ – Мутный тип этот Каргопольский, не находишь? “ – поинтересовался голос разума.

“– О! Прозрачный проснулся! Ты где был, когда я на стол лезла?”

“– Давай забудем прошлое. Станем снова друзьями. Я ж за тебя волнуюсь!”

“ – У меня теперь новое правило: послушай голос разума и сделай наоборот.”

“ Дурочка ты все-таки. Я, какой-никакой, а голос разума. Рассоришься ты со мной, и что потом?”

– А что потом? – машинально повторила я вслух его последнюю реплику.

– Потом? если все сложится удачно – получите еще роль. Сможете остаться в труппе. Ну а… если не захотите – мало ли что… я смогу замолвить за вас словечко в Питере. У меня там хорошие связи в минкульте. Достаточно прочные, чтобы аннулировать ваш волчий билет.

Это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

– А зрители? трепыхалась я, – Ни за что не поверю, что местные станут смотреть классику.

– Тут вы почти правы. Но мы и с этим справились. “Вороний приют” всегда полон гостей. Главное здание переделано в апарт-отель. Там сдаются помещения для всяких… коворкингов, ретритов, семинаров, конференций. Мы уверены, в зрителях недостатка не будет. А местные – это дело времени. Подтянутся со временем. Еще из Питера будут ездить!

– “Не было ни гроша, да вдруг алтын”… – пробормотала я, машинально.

– Итак. – важно произнес Каргопольский, – Вы сможете на какое-то время приостановить вашу… практику и быть на репетиции в понедельник в 11 утра?

В его голосе вдруг прозвучали властные, хозяйские нотки. Он нагло рассматривал меня, откинувшись на спинку кресла.

Почему он уверен, что я соглашусь? Или у меня на лбу написано, что я готова на все, лишь бы снова вдохнуть пыль кулис и почувствовать под ногами доски сцены?

– Смогу. Пару дней дадите?

– Боюсь только пара дней у вас и есть. А мое время почти закончилось – он бросил взгляд на часы, – Я так понимаю, мы договорились?

Он протянул мне руку через стол. Помедлив пару секунд, я энергично ее встряхнула. На этот раз она не показалась мне липкой и холодной.

– Доберетесь сами, или вам потребуется… трансфер? – деловито поинтересовался Каргопольский.

– Доберусь. У меня машина.

– Вам будет подготовлена комната в актерском флигеле. Или вы предпочтете жить… в вашем родовом гнезде?

– Нет. нет. Лучше во флигеле.

– Как пожелаете. Ждем вас в воскресенье.

Он направился было к двери, но остановился на полдороге, обернулся ко мне.

– Забыл спросить… Приходилось ли вам слышать о Марфе Сапожниковой?

– О ком?

– О крепостной актрисе, которую якобы замуровали где-то в здании театра.

– А-а-а… припоминаю. Так говорили нам, детям, чтобы мы, дети, держались подальше от развалин и не посворачивали себе шеи.

– Марфа была великой актрисой, хоть и из крепостных. Слухи сопровождают таких людей, как свита короля. Слухи… Со временем они обрастают подробностями, превращаются в страшные истории, потом легенды и начинают жить собственной жизнью. Надеюсь, вас не пугают подобные истории?

– Детские страшилки о привидениях? – фыркнула я, – Очень странный вопрос.

– Вы, возможно, еще не раз услышите о Марфе. Надеюсь, эти слухи вас не обеспокоят. Пока я жив, вас ожидают лишь приятные подарки судьбы. Надеюсь и впоследствии тоже.

– Подарки! – воскликнула я, – Как я могла забыть? Вот голова дырявая!

Я быстро встала, подошла к старинной конторке, распахнула секретер. Порывшись в нем, я выудила футляр малинового бархата.

– Заберите ваш браслет.

– Это ваш браслет. – спокойно ответил Каргопольский, – я не имею привычки хранить у себя чужие украшения.

Старомодный, театральный поклон, и он быстро вышел, оставив меня в полном замешательстве

Я не сразу заметила черный конверт. Каргопольский оставил его посреди разбросанных карт.

Сумма, лежащая в конверте значительно превосходила предполагаемые дорожные расходы и для аванса казалась великоватой.

Он оставил мне гонорар, чтобы не оставлять выбора.