Текст книги "Блаженная (СИ)"

Автор книги: Белла Ворон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

ГЛАВА 13. В которой шампанское открыли преждевременно

Вечеринку было решено начать часиков в шесть, чтобы к семи уже вовсю безобразничать, а к десяти разойтись.

С Анной Сергеевной шутки плохи. Знающие люди шепнули мне, что она большая любительница потанцевать и поиграть в шарады, но на репетицию явится вовремя. И горе тому, кто опоздает хотя бы на пять минут.

Сейчас четыре, значит у меня есть два часа – целая уйма времени, чтобы привести себя в порядок. И если вы думаете, что приводить себя в порядок я буду перед зеркалом, то вы плохо меня знаете.

Привести в порядок мне надо растрепанные мысли, и для этого у меня есть верное средство – горячая вода, ароматическая бомбочка и побольше пены.

А в зеркало я только любуюсь.

Поэтому я включила воду погорячее, опрокинула в ванну полфлакона гель-душа, погрузилась в пену и впала в задумчивость.

Что меня тревожит сильнее всего? Что путает мысли, тянет под ложечкой и высасывает силы?

Два вчерашних разговора – с Ликой и Каргопольским.

Интересно, есть ли между ними связь?

Они оба были вчера в сильном смятении и тревоге.

Каргопольский оборвал важный для него разговор из-за телефонного звонка. Сегодня его нет и Лика очень расстроена.

А что если… его позвала Лика? И между ними произошло что-то, после чего Каргопольский пропал.

“– Но тогда известие о его срочном отъезде не стало бы неожиданностью для Лики.

– О! Давно тебя не слышали. Но в кои-то веки ты говоришь дело. Лика не притворяется, она по-настоящему напугана.

– Лика призналась, что кого-то караулила. Значит этот кто-то позвонил Каргопольскому и попросил его прийти. И Лика стала свидетельницей их встречи.

– Да, это похоже на правду. Но что могло между ними произойти? Ведь Лика была в ужасе вчера вечером. И ты должна была вытрясти из нее правду.

– Я пыталась.

– Плохо пыталась. Нужно было проявить настойчивость.

Я ушла с головой под воду и пару секунд пробыла так. Резко вынырнула, глубоко вдохнула.

– Тебе не удастся спрятаться под водой от своей совести.

– Я и не пытаюсь. Мне так легче думается.

– Ну-ну. Посмотрим.

– Вопрос – кто позвонил Каргопольскому. Из вчерашних Ликиных слов следует, что это был ее амур. Король Пентаклей.

– Получается, ты вернулась туда, откуда начинала. Кто этот самый Король Пентаклей?

– Да уж… Подозревать можно любого представителя мужского пола. Как и три дня назад.

– Немногого же ты добилась. А ведь расклады ты прочла почти хорошо. Тебе только мозгов чуточку не хватает, чтобы дога…”

Я снова нырнула и вынырнула. На этот раз помогло. Горе-помощник умолк, теперь можно и подумать.

Ясно, как день, от Лики правды не дождешься. Ее нежная беспомощность обманчива. Она упряма как пятьдесят тысяч ослиц и будет выгораживать своего Короля Пентаклей.

Займемся лучше Каргопольским. Он прямым текстом просил меня о помощи. Я понятия не имею, чем я могу ему помочь, но я обещала ему найти дневник. А это уже что-то. Борис Павлович уверен, что бабушкина гибель связана с этим дневником. И мне почему-то кажется, что Ликина история переплетается с историей Бориса Павловича и с моей. Я не знаю пока, каким образом. Но я узнаю. И возможно, дневник мне в этом поможет.

У меня так и чесались руки схватить телефон и начать звонить Борису Павловичу, но во-первых, они были мокрые и в пене, а во-вторых, я была уверена, что звонок будет безрезультатным. Если бы он был в состоянии ответить, то позвонил бы сам. Итак, решено: оставить в покое Лику и заняться поисками дневника. И начну я с моего фамильного гнезда.

Мысли пришли в порядок, наступила относительная ясность. Мне даже задышалось легче. Значит решение я приняла правильное.

Но реализацию его придется еще немного отложить. Сначала – вечеринка.

Я выдернула пробку из ванной и включила душ.

***

Мы с Ликой и Давидом тащили мешки со снедью по темным закоулкам позади сцены, ориентируясь на приглушенные звуки рояля.

Вернее, ориентировались Давид и Лика – они знали, где находится малый репетиционный зал. Я же полностью сосредоточилась на том, чтобы не свернуть шею в кромешной тьме – в каждой руке по пакету, держать фонарик было уже нечем.

Где-то скрипнула дверь, звуки рояля стали громче, и через пару секунд в темноте вспыхнул фонарик

– Идете?

– Федя! Как ты вовремя!

– Работа такая.

В свете фонарика Федя был страшен, как злобный гном. Он поманил нас рукой и нырнул в хитросплетение лестничек и коридорчиков, словно в пещеру горного короля.

– Что бы лампочку не повесить! – прошипела я, ткнувшись лицом в какую-то пыльную тряпку.

– Лампочка висит. Только перегорела. – добродушно ответил Федя, – не ворчи, пришли уже.

Три ступеньки, поворот, и мы, наконец, вошли в небольшой зальчик с высокими арочными окнами.

Посередине стояли в ряд три дощатых, грубо сколоченных стола, заляпанных краской, Александр накрывал их листами упаковочной бумаги. Невзрачный паренек с огромными ушами, который играет Азолана и чье имя я забыла, Паша, кажется, перетаскивал стулья к стенам.

Дамы окружили рояль. За роялем сидел Аркадий и играл вальс Шопена, очень даже неплохо, насколько я могу судить.

– Привычная мизансцена, – заметил Давид, аккуратно опуская пакеты с напитками в уголке возле окна, – люди работают, Аркадий вдохновляет.

Аркадий замер на секундочку и звуки вальса плавно перелились в похоронный марш.

– Аркадий! Не нагнетай. – бросил Федя через плечо.

– Завидуйте молча, – ответил Аркадий, непринужденно вспорхнул из минора в мажор и вернулся к прерванному вальсу.

– Аркашка здорово играет, скажи? Не хуже, чем в ресторане! – в голосе Феди звучала такая гордость, словно он сам играл не хуже, чем в ресторане, – Что хочешь подберет. А Давидка и Санька на гитаре. Такие дуэты отжигают! Дашка на скрипке, вроде. Янусик поет. Артисты.

Федя вздохнул.

– Я вот ничего такого не умею, но искусство очень даже уважаю.

Наше появление остановило стихийный концерт, и общими усилиями мы быстренько выгрузили на стол скромные деликатесы, Аркадий и Федя открыли напитки.

Я с сомнением оглядела крошечный зальчик.

– Значит здесь мы и будем…

– Не на сцене же! А тут все есть – столы от ремонта остались, бумаги, вон, Санька дал, грязь прикрыть. Даже музыка есть. А посуду можно у Януськи выпросить. Она у нас пока за реквизитора…

Перспектива что-то выпрашивать у Януськи меня не вдохновила, и я заверила Федю, что картонные тарелки и стаканчики закуплены, а вилку каждый может принести с собой.

– Ну и правильно. – одобрил Федя, а то побьют, чего доброго.

– Кого побьют?

– Посуду! – хохотнул Федя.

– Господа артисты, почему нарушаем традиции?

Анна Сергеевна стояла посреди зала, уперев руки в боки и распространяя вокруг себя аромат флер-д-оранжа. Ей оказывается, не чуждо ничто человеческое – свои пышные формы она упаковала в зеленое платье с золотистой искрой, в ушах раскачивались длиннющие серьги.

– Анна Сергеевна, зачем вы обижаете артистов? Мы их как раз соблюдаем.

– А бокал для Марфы?

Я не поняла, о чем идет речь, но господа артисты приняли сконфуженный вид.

– Сашуленька, столик и Марфин бокал! – распорядилась помреж, сверкая сережками, – Тина, а ты готовься.

– К чему? – забеспокоилась я.

– Новенький подносит бокал вина Марфе Сапожниковой. – пояснила Анна Сергеевна таким же голосом, каким вызывает артистов на сцену. – иначе Марфа закроет дорогу на сцену.

Александр тем временем вернулся, бережно держа в руках бокал из зеленого, пузырчатого стекла с радужным отливом. Изящный, на длинной ножке, должно быть, ровесник Марфы Сапожниковой. Аркадий наполнил его красным вином и вручил мне.

– Я должна это выпить?

– Боже упаси! Это Марфе. Говорят, это был ее бокал.

– Неси на сцену. – распорядилась Анна Сергеевна, – И смотри, не расплещи. Не прольешь ни капли – все главные роли будут твои.

Ничего себе задачка! Я взялась за полный до краев бокал обеими руками.

– Конфетку не забудьте! – крикнула вслед Анна Сергеевна.

– С сухим вином? Варвары… – бормотала я, не отрывая глаз от темно-рубиновой поверхности.

– Марфа была сластеной, – пояснил кто-то за моим плечом.

Конфетку я могла бы нести только в зубах – налитый в края бокал я держала обеими руками.

Александр с шутовским поклоном распахнул передо мной дверь в закулисье.

– Включите фонарик! – взмолилась я, замерев на границе света и тьмы.

– С фонариком и дурак донесет. – заметил мне в спину Федя, – надо в темноте. Примета такая.

Мы дружною толпой двинулись темным, извилистым путем, вперед к сцене.

У меня получалось отлично. Вино едва колыхалось от моих плавных шагов. Поворот, три ступеньки вниз… Где-то здесь должна висеть пыльная тряпка…

Краем глаза я увидела, как шагах в десятии от меня вспыхнула маленькая точечка, будто кто-то зажег свечу. Вокруг нее, как пятно воды на ткани, расплылось белое сияние и приобретало очертания женщины в длинной белой рубахе. А огонек свечки был похож на рыжеволосую голову.

Видение медленно двинулось в сторону сцены, освещая мне дорогу.

Ага, господа артисты, я поняла! Кто-то переоделся призраком в расчете на то, что я взвизгну, разолью вино и не видать мне главных ролей, как своих ушей. А вот фигушки вам! У меня тут с вами нервы закалились – дай бог каждому. Я даже виду не подам, хоть и неожиданную штуку вы придумали. Сжав зубы, я шла вслед за белой фигурой, вино еле-еле колыхалось, я чувствовала, что отлично справляюсь. Последний поворот и передо мной три ступеньки к сцене. Сияние померкло и последние три шага я сделала в полной темноте.

Чья-то рука отодвинула бархатный задник – и я на сцене.

Она погружена в полумрак, лишь одинокий фонарь направлен в зрительный зал, его тусклое сияние напоминает свет луны.

В самом центре поблескивает черным лаком изящный столик, на нем одинокая свеча в серебряном подсвечнике. А в противоположной кулисе я краем глаза вижу расплывчатое белое пятно. Я не могу поднять глаза и рассмотреть, кто же меня дурит, мое внимание приковано к поверхности бокала. Не чуя пола под ногами, я пересекаю сцену и с тихим стуком опускаю бокал на столик. Ни капли не пролила! Я гордо поворачиваюсь к моей свите и вскидываю руки над головой в победном жесте. Аплодисменты. Я делаю глубокий поклон и оборачиваюсь к кулисе, в которой стоит мой ряженый проводник. Но там никого нет. На ширме белеет пятно – кто-то испачкал ее то ли мелом, то ли краской.

– А где…она?

– Конфетка? Держи, клади рядом. – Давид сует мне в руку шоколадный трюфель в бумажной розетке. Я рассеянно кладу лакомство на столик рядом с бокалом и поворачиваюсь к коллегам.

– Ребят, колитесь, кого вы переодели? Кто свечку нес?

Артисты переглянулись.

– Тинчик, ты хлебнула по дороге? – вежливо спросил Аркадий,

– Да нет, бокал вон полный. Надышалась, наверное. – живо подхватил Федя.

Я строго взглянула в удивленно-невинные лица коллег.

– Ясно. Будете морочить мне голову до упора. Ладно, сделаем вид, что я вам поверила. Зато теперь я прима!

– Удачи тебе, Тинчик! – поспешно воскликнул Аркадий.

– Ты попала в непростой театр, но ты справишься! – подхватила Лика.

– Ура! – сказал Федя.

Я махнула рукой.

– Фиг с вами, газлайтеры! Открывайте шампанское!

***

Помня свой печальный опыт, я решила не рисковать с шампанским, уж очень непредсказуемо оно на меня действует. Пока Аркадий наполнял бокалы, которые кто-то все же выпросил у Яны, я незаметно соорудила себе нехитрый коктейльчик.

Я была готова к скучным посиделкам с неискренними пожеланиями удачи и перешептываниями за спиной – такими были вечеринки в гадючьем гнезде, моем первом театре. Я дала себе слово быть начеку, вести себя хорошо и не запрыгивать на стол, если что-нибудь пойдет не так.

И варварская смесь белого вина, яблочного сока и минералки гарантировала мне ясную голову.

Но все оказалось легче и веселее, чем я думала. Коллеги выпили шампанского, расклевали нарезки и затеяли игру в шарады.

После того, как команда Анны Сергеевны разгромила в пух и прах команду Аркадия, было предложено убрать столы, освежить напитки и потанцевать.

Аркадий быстренько переместился за рояль и заиграл веселенький рэгтайм. Полагаю, это был хитрый ход, чтобы его не припахали двигать мебель.

Я до того расслабилась и осмелела, что плеснула себе немножко неразбавленного белого вина, оттащила в уголок наименее ломкий стул и присела возле раскрытого окна отдохнуть, освежиться и понаблюдать за народом.

Лика последовала моему примеру – примостилась в противоположном углу возле окна. В ее бокале было красное вино, и происходящее в зале ее мало интересовало. Взгляд ее был прикован к гравийной дорожке за окном. В длинном льняном платье, с распущенными волосами она напоминала печальную нимфу.

Я запретила себе смотреть в ее сторону – так мне было проще соблюдать договоренность с самой собой. Но краем глаза я видела ее белое платье, бокал с вином… словно кровь у нее на коленях. Я честно отворачивалась, но красное пятно словно магнитом притягивало мой взгляд.

Примерно в этот же момент я уловила краем уха знакомый, но нераспознаваемый звук. Что-то вроде стрекота. Тихий, но явственный, он пробивался сквозь музыку, смех, разговоры и звон бокалов. Сначала мне показалось, что дребезжит рояль. Я прислушалась – нет, не то. Что-то тихонько трепещет, будто ветерок, веющий в раскрытое окно играет шнуром от шторы.

Я оглянулась – штора лениво покачивается, не касаясь стекла. Но источник звука здесь, совсем рядом.

Я заглянула за штору – так и есть. Бабочка. Небольшая, голубая с белой окантовкой, похожая на фарфоровую брошку, бьется о стекло на расстоянии крыла от распахнутой створки. Я осторожно накрыла бабочку рукой, подставила снизу другую и отправила неразумное существо на волю.

Все еще чувствуя ладонями трепет бархатных крылышек, я откинулась на спинку стула с таким облегчением, словно освободила не бабочку, а саму себя. И тут же, ни к селу, ни к городу мне вспомнился момент, когда я несла бокал с вином. Я была уверена, что кто-то нарядился призраком, чтобы напугать меня, или рассмешить, а может и то и другое.

Но сейчас мне стало ясно – никто из присутствующих не мог быть той белой фигурой, которую мне так и не удалось рассмотреть. Все они шли за мной по темным коридорам. Всех их я видела на сцене. А значит… значит снова галлюцинация.

Мне стало страшно. Я почувствовала себя лесным зверем, по глупости забредшим на открытое пространство. Опасность со всех сторон. Опасность для меня, для других. Опасность, идущая от меня самой.

Сердце глухо и тяжело стучало, ворочалось где-то возле горла. Зря я пила вино, мне нельзя ни капли. Надо бы на воздух, но сил нет подняться.

Меня подташнивает и уши заложило, звуки извне не доходят до меня, я слышу только нервный шорох крыльев бабочки по стеклу. А живые люди рядом со мной превратились в персонажей немого фильма.

Александр и Федя сидят за столом, уничтожают остатки колбасы, чокаются и, судя по жестам, о чем-то горячо беседуют. Паша сидит рядом и пытается встроиться в разговор, но у него не получается. Раньше я не обращала особого внимания на этого лопоухого паренька – общих сцен у нас нет, а живет он во втором флигеле. Перехватив мой взгляд, он робко приподнял руку и помахал мне. Я рассеянно улыбнулась ему и перевела взгляд на группу возле рояля.

Яна на своем привычном месте – поближе к Аркадию, следит, как бы чего не вышло. Вера поет, ей вторит Анна Сергеевна, она очень старается, даже глаза слегка закатывает. Даша стоит к роялю вполоборота, вяло шевелит губами, а сама то и дело бросает взгляды в угол, в котором мучает гитару Давид. Он беззвучно перебирает струны, не сводя глаз с Лики. А она по-прежнему сидит в уголке и задумчиво смотрит в сад. Она не замечает, как накренился бокал в ее руке и красное вино вот-вот прольется на белое платье, и отчаянья Давида она не замечает, и взглядов Аркадия поверх голов. Ее внимание поглотила гравийная дорожка и куст белой гортензии под окном.

Вдруг ее пальцы крепко сжали бокал, в последний момент перед тем, как прольется вино. Она отвернулась от окна, посмотрела не меня, и тут же отвела глаза, перехватив мой взгляд. Я наблюдаю за ней, а она за мной.

Я похолодела от внезапной мысли, что, опасный для Лики человек – я сама.

Что если я сбила ее с толку своими откровениями? Может, без меня вся эта история плавно сошла бы на нет, а я вмешалась и повернула ход событий в сторону катастрофы? Что если Лика усугубит ситуацию страхами и подозрениями, которые внушила ей я? И что теперь? Бросить все, как есть нельзя, продолжать действовать – значит наломать еще больше дров.

Пока я была шарлатанкой, от меня не было вреда. И призраков я не видела…

– Скрываешься от общества? Вот это героиня вечера!

Вадим. Я не заметила как он вошел.

Стрекот в ушах оборвался. Окончилась эра немого кино. Комната наполнилась звуками.

Аркадий играет надрывный цыганский романс, Давид вторит ему на гитаре, девушки поют теми расслабленными, наполненными голосами, что прорезаются после бокала хорошего вина.

– Предпочитаю наблюдать. – ответила я, улыбнувшись как можно беззаботнее, – Так гораздо больше можно узнать о людях, чем собирая сплетни.

– Ты хитрая. И что же тебе удалось узнать?

– Ну, например… что Федя с Александром давние друзья, а Паша очень хочет в их клуб, но его не берут. Его вообще никуда не берут. А еще он никак не определится, подкатить ему к Лике или ко мне, но понимает, что в обоих случаях его ждет неудача. Даша неравнодушна к Давиду и желает Лике провалиться сквозь землю… Мне продолжать?

– Продолжай.

– Вере скучно, она пришла сюда потому что больше некуда пойти. Она… мне кажется, мечтала о чем-то, но ее мечты не сбылись. А еще… примерно каждый смотрит на Лику, как кот на сливки, а ей на всех плевать. И еще она встревожена и подавлена.

– И слишком много пьет. – добавил Вадим.

Лика как раз подливала себе вина, рука ее дрожала. Мне показалось, что она намеренно не смотрит в нашу сторону. Более того, как только вошел Вадим, она развернулась вместе со стулом и сидит теперь боком ко мне. Как только вошел Вадим… Она больше не смотрит в окно, сидит в неудобной, напряженной позе. Неужели все-таки?…

Аркадий завершил романс головокружительным глиссандо и плавно перешел в нежную блюзовую импровизацию. Александр выключил верхний свет, оставив гореть только небольшие боковые софиты, по широкой дуге подошел к Дарье и смущенно пригласил ее танцевать.

Судьба давала мне шанс проверить мое подозрение.

– Ты танцуешь? – спросила я у Вадима и, не дожидаясь ответа, протянула ему руку. Он с готовностью поднялся, хотя видно было, что не ожидал такого поворота. Он обнял меня, почти не касаясь, и медленно кружа, повел ближе к центру зала.

– Намечается белый танец… – шепнул он.

Я окинула взглядом зал – Лика подошла к Давиду. Он мгновенно вскочил, вручил гитару Феде, для которого это явилось полной неожиданностью, и обнял Лику, будто в последний раз. Лика положила голову Давиду на плечо. Паша не стал ждать подарков судьбы, а быстренько пригласил Веру. Яна осталась возле Аркадия, решительно отклонив Федины притязания. Но Федя оказался не из тех, кто унывает, он нежно прижал к себе гитару и закружился вместе с ней. Анна Сергеевна не смогла вынести этого зрелища, схватила Федю и решительно повлекла его танцевать.

Мне никак не удавалось увидеть Ликино лицо. Когда я поворачивалась к ней, их пара делала круг и я могла видеть только закрытые глаза Давида.

Но вот Вадим сделал неожиданный разворот, и я оказалась лицом к лицу с Ликой. Она смотрела прямо на меня. Не подмигнула, не улыбнулась. Просто смотрела, пока ее лицо не скрылось за плечом Давида.

И опять я ничего не понимаю.

– Ты многое видишь… – шепнул Вадим и обнял меня чуть крепче. – А чувствуешь еще больше.

Зря я пригласила его. Я и так думаю о нем больше, чем нужно. И изо всех сил стараюсь не давать этим мыслям свободы. А сейчас, когда в крови циркулирует бокал белого вина, звучит нежная музыка, он что-то шепчет мне на ухо, а его руки лежат на моей спине…

– Я? Нет… нет.

Это был ответ и Вадиму и самой себе. Я не могу. Мне нельзя.

– Я иногда боюсь тебя. А иногда… – его щека чуть коснулась моей.

Мои руки сами собой сомкнулись у него на шее.

На мое счастье Аркадий завершил свою импровизацию красивым, печальным аккордом, и в ту же секунду вспыхнул свет. Я очнулась, отдернула руки от Вадима, словно от чужого кармана.

Игнорируя возмущенные возгласы, Аркадий подошел к столу, плеснул себе вина.

– Тинчик, за тебя! Гори… сияй, моя звезда! – и он залпом опрокинул бокал.

А Яна уже тут как тут. Привстала на цыпочки и что-то зашептала ему на ухо.

– Янусик, хоть выпить-то я могу без твоего участия? – спросил Аркадий, прижимая руку к сердцу и закатив глаза.

Лика приблизилась к столу, подлила себе вина, потом плеснула мне, перелив через край. Мне это совсем не понравилось. В ее глазах затаился огонек, не предвещающий ничего хорошего.

– Присоединяюсь к Аркадию! – с вызовом сказала она, – Тина, желаю тебе удачи на сцене и… во всех твоих делах! А еще хочу пожелать всем присутствующим, чтобы каждый получил то, о чем мечтает… и что заслужил.

Последние слова она произнесла раздельно и с нажимом, глядя мне за плечо. Я озадаченно смотрела, как она осушает бокал.

– Что она творит? Нужно вести ее домой. – тихонько сказала я Вадиму.

Дамы тем временем силой вернули Аркадия за рояль. Впрочем, сопротивлялся он только для вида.

– Вы сами этого хотели! – прорычал наш бессменный тапер, свирепо вращая глазами, и заиграл танец маленьких лебедей.

Если он планировал кого-то этим расстроить, то это ему не удалось. Все радостно подхватили идею и устроили маленький кордебалет. Александр, Федя, Давид и Паша выстроились в ряд и запрыгали.

– Тин… может пойдем на воздух? – нерешительно предложил Вадим. – мне кажется нам есть о чем поговорить…

Я не знала как быть, что ответить. Я совсем запуталась.

– Тиночка, я заберу у тебя Вадима Алексеевича? – пробасила Анна Сергеевна, подплывая к нам, – У меня к нему медицинский вопросик… Вадим, вы не откажете?

– Пожалуйста, Анна Сергеевна!

Добрая женщина выручила меня, но это ненадолго. Пожалуй, самое время бежать. И Лику бы желательно прихватить… Но боюсь, она не пойдет со мной.

А тут еще Давид… Он долго бродил кругами, не решаясь приблизиться к Лике, наконец набрался храбрости, подошел, присел рядом, заговорил.

Лика выслушала его с вымученной улыбкой. Помотала головой.

Аркадий, одной рукой наигрывая танго, выхватил у Яны бокал с шампанским, сделал глоток и произнес на весь зал:

– Давидик, ей скучно с тобой!

Давид поднял глаза на Аркадия. Даже мне стало не по себе от его взгляда.

Он встал и направился к роялю.

“Сейчас будет драка…” – мелькнуло у меня в голове.

А Давид в ритме танго подошел к Яне, тоскующей возле рояля, взял ее за локоть и развернул к себе. Яна мгновенно оценила ситуацию, закинула руку на плечо Давиду, обернулась к Аркадию и послала ему взгляд полный наигранного презрения. Они с Давидом сделали великолепную проходку через весь зал. Аркадий встал.

Музыка оборвалась, на зал обрушилась тишина, но лишь на мгновенье.

Александр ловко подхватил оброненный ритм на гитаре.

Аркадий шел прямо к танцующей паре. Давид, увидев его, притянул Яну к себе и запрокинул ее назад так низко, что ее волосы почти коснулись пола. Они замерли. Секунда – и Яна легко взлетела к Давиду на колено.

“ А вот сейчас точно…”

Аркадий, не нарушая ритма, крадучись приблизился, выразительным, точным движением перехватил жену у Давида, прижал к себе. Давид кивнул и отступил. Александр прижал струны ладонью. Раздались аплодисменты. Я выдохнула.

– Артисты! – одобрил Федя.

Лика сидела, подперев голову рукой и едва ли видела блестящее выступление, посвященное ей. Надо срочно тащить ее домой, она совсем расклеилась. Я поискала глазами Вадима – может он мне поможет? Нет, едва ли, он что-то объяснял Анне Сергеевне, тоскливо глядя по сторонам. Что ж, может оно и к лучшему.

– Доктора пасешь?

Обдав меня ароматами сладкого парфюма и алкоголя, ко мне подсела Вера с полным бокалом в руке. Видимо, настроилась на длинную беседу. Странно. До сих пор наше с ней общение сводилось к обмену репликами маркизы де Мертей и Мадам де Воланж. Она казалась мне излишне манерной и в то же время удивительно безликой – я, наверное, не узнала бы ее на улице. Я и имя-то ее с трудом запомнила.

– С какой стати? – фыркнула я.

Вера сладко улыбнулась.

– Все время возле него трешься.

– Что? – возмутилась я, – да он сам…

– Вадим Алексеич? Са-а-ам? – почти пропела Вера, округлив глаза, – Ты бы хоть справочки навела, зая… уж потом врала.

– А в чем дело?

– В чем дело? Он же монах!

– В каком смысле?

Вера глотнула вина, глядя на меня поверх бокала, выдержала загадочную паузу.

– В прямом. Ну почти. У него жена погибла… лет пятнадцать назад. Так говорят, он хранит ей верность.

– Что?

Вера кивнула с наигранно-скорбной гримаской.

В моей голове со скрипом и свистом закружилась карусель из обрывков мыслей, слов, сцен… “ Но как же… не может быть…”

Помимо всего прочего, рассыпалась в пыль моя прекрасная версия насчет Лики и Вадима. Помимо всего прочего…

– Это не мое дело. И не твое, полагаю. – отрезала я, взяв себя в руки.

Вера по-своему перетолковала мою досаду.

– Вот ты дурочка! – фыркнула она, – Но не расстраивайся, заюш, не ты одна. Многие пробовали к нему подкатить. Бесполезно.

Она еще что-то болтала, но я уже не слышала. Я думала о Вадиме. Мне вспомнились Мишкины слова об ученом-фанатике, которому чуждо любое человеческое проявление. Почему я этого не вижу? Почему мне все время кажется, что Вадим проявляет ко мне больше, чем интерес. Мне с самого начала, с нашей первой встречи так показалось. А сегодня я в этом убедилась. И все же в словах Веры что-то есть. Эта его холодность, отстраненность…

– …так что ищи кого-нибудь другого. Хотя… кого тут найдешь?

Вера со вздохом обвела глазами зал.

– Давидика на Лике заклинило, да и молодой он еще. Аркашку Яна держит когтями и зубами. Федя – гном. Пашка – хоббит. Сашулька? Никак не определится между Дашкой и Аркадием. Монтировщики пьют как лошади. Тоска… Разве что Борис Палыч…

Мне стало душно и противно.

– Я сюда, вообще-то, работать приехала, а не ерундой заниматься.

– Ну, работа работой, а часики-то тикают. Вон Лика… помается-помается, да и выпасет ее цыганенок.

– Кто?

– Ну, Давидик.

Вера сделала большой глоток. Больше всего на свете мне хотелось вылить ей остаток вина за шиворот, но я приказала себе терпеть и слушать.

– У него бабка цыганка. Зря Лика его дразнит. С огнем играет. Давидка ревнивый… перемкнет его… придушит ее как куренка.

Я встала.

– Мне пора…

– Домой?

Я не ответила. Вера смерила меня насмешливым взглядом.

– Что так рано? – приподняла Вера нарисованную бровь.

– Тошнит меня, заюш. Рядом с тобой.

И не дожидаясь ответной реплики, я подошла к Лике.

– Пойдем?

Лика посмотрела на меня, встала.

– Пойдем.

– Вы куда? – Давид вскочил было, но Лика усадила его на место, едва коснувшись его плеча. Повернулась и пошла к выходу.

– Проветримся немного, – успокоила я Давида, и поспешила вслед за Ликой, прихватив ее сумочку.

Мы вошли в темный коридор. Лика сразу же оступилась и я едва успела подхватить ее под руку. Включив фонарик на телефоне, я повела ее к выходу.

– Тина…

– Т-с-с-с! Сейчас выйдем на воздух.

– Все не так…

– Все хорошо, Ликусь. Ты просто перебрала немножко.

– Я специально… Для храбрости. Я хотела поговорить…

– Да-да, мы обязательно поговорим…

– Не с тобой..

– А с кем… Осторожно, здесь ступеньки!

Я едва успела подхватить Лику, мы буквально вывалились на сцену и приостановились, глядя на столик с одиноким бокалом.

– Я дальше сама!

– Лик… пожалуйста, держись за меня!

– Пусти, я сама!

– Нельзя на сцену в таком состоянии!

Лика вырвалась, сделала пару неуверенных шагов.

– Осторожно!

Я бросилась за ней, но ее уже повело влево, и, удерживая равновесие, она схватилась за столик. Марфин бокал опрокинулся, покатился и упал со столика, залив сцену красным вином. Лика замерла на месте, глядя на меня округлившимися от ужаса глазами.

– Что я наделала… – прошептала она.

– Ничего страшного!

Я подняла бокал. Его радужно-зеленый бок был рассечен трещиной. Я повернула его к Лике целой стороной.

– Он не разбился – видишь?

– Это плохой знак…

– Ничего страшного… – я подхватила Лику под руку, повела ее со сцены, – все хорошо, сейчас будем дома.

– Будто кровь… – прошептала Лика, обернувшись назад, на багровое пятно на полу.

– Отмоем, все отмоем!

Мы благополучно спустились по лестнице, вышли из театра. Проходя мимо колонн, Лика погладила одну из них.

– Я не вернусь сюда, я знаю, чувствую… – шептала она, вытирая слезы.

– Вернешься, как миленькая! Завтра репетиция. Хороша ты на ней будешь… – ворчала я.

– И ты беги… обещай мне!

– Хорошо, обещаю!

Мы уже шли по дорожке. Полпути пройдено.

– Ты уедешь завтра?

– Уеду… только не плачь.

Наш флигель уже совсем близко.

– Я должна сказать ему…

– Кому?

– Борис Павлович… он не вернется.

Я остановилась.

– Почему? Откуда ты знаешь?

– Обещай, что уедешь…

– Господи, как же напилась! – пробормотала я, подставила Лике плечо и помогла подняться по лестнице. Она засыпала на ходу. Я выудила из Ликиной сумочки ключ, открыла дверь и мы ввалились в ее комнату. Осталась финишная прямая. Несколько шагов и Лика рухнула на кровать. Я, как смогла, натянула на нее одеяло и выдохнула. Дело сделано. Теперь домой и спать.

***

Не включая свет, я села на кухне напротив окна и уставилась на темные крыши домов за оградой.

Я устала сегодня. От света, от музыки, от движения, от впечатлений. Но сильнее всего я устала от мыслей. И с этой усталостью я ничего не могу поделать. Я не умею отдыхать от мыслей.

“Тина, расслабь голову!” – частенько говорила мне бабушка. Правильно говорила. Еще знать бы как…

После того, что я узнала о Вадиме, моя версия насчет него и Лики рассыпалась. С одной стороны это плохо… то есть хорошо, а с другой… Нет, это со всех сторон плохо. Я совсем запуталась. Не буду думать о Вадиме.

Я не хочу всех этих переживаний, не хочу отношений. Я просто хочу заниматься своим делом.

Бабушка нашла бы сейчас слова для меня. Очень простые волшебные слова. Она мыслила ясно и четко, в голове у нее все было разложено по полочкам, недаром она много лет проработала в библиотеке.

Я поймала себя на том, что повторяю пальцем на поверхности стола очертания крыши бабушкиного дома.

Он укоризненно смотрит на меня из-за ограды. А где-то там, в его недрах, возможно, дожидается меня дневник Каргопольского.

Я бросила взгляд на часы – почти одиннадцать. Время детское. До утра многое можно успеть. Главное не задумываться.

Я сгребла со стола связку ключей и выскочила из дома.