Текст книги "Кронштадтский тупик (СИ)"

Автор книги: Белла Лестранж

Соавторы: Анастасия Калько
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

– 27 декабря 2014 года. Накануне вечером вышла новость, а наутро посыпались комментарии.

– Василису задержали как раз в 2014 году, летом, а осенью Гусева перевели с понижением в Веселый поселок...

Подруги помолчали.

– И Архипова говорила, что ее "Даня" просто пошутил с Василисой и возненавидела ее за то, что после этой шутки возлюбленного выдавили с Котлина. Ну и уродка же! – начала закипать Белла.

– И при мне тоже она не знала, как еще обругать Василису, – Наташа встала и прошлась по комнате. – И об актерской школе высказывалась... – она закурила в форточку.

– И мне тоже говорила. Гусев ей рассказывал о том, как ищет компромат на школу и ее владелицу. И Лизочку это радовало. Она не может простить Фурштадтской своего исключения.

– Архипова мне поведала, как владелица школы хотела заставить ее ублажать почетного гостя, – Белла тоже щелкнула зажигалкой. – Конечно, эта болтушка соврет и недорого возьмет, но...

– Но мне и Амелина-Фурштадтская не показалась невинной овечкой, – подхватила ее мысль Наташа. Она вспомнила, как Лора Яковлевна жестоко разделалась с проштрафившимися сотрудниками. – Не исключаю, что она действительно может использовать некоторых студентов для особых поручений... И еще, Белла, надо проверить, что случилось с Анатолием Ковалевым, братом парня, напавшего на Амелину. Ярослав при задержании кричал полицейским: "Пусть она (и указывал на Лору) скажет, где мой брат? Он в ее школе учится, пусть она скажет!". Я уже спросила Фурштадтскую об этом, и она ответила, что действительно незадолго до католического Рождества исключила из школы за прогулы и нарушение дисциплины одного из студентов и предложила завтра утром побеседовать с преподавателем курса, на котором он учился.

– Завтра утром, – хмыкнула Белла, – как раз успеют написать и разучить текстовку.

– Почему-то мне кажется, что завтра я услышу, каким плохим студентом был Анатолий и как он измучил и других учащихся, и педколлектив своими хулиганскими выходками, и как его до последнего терпели из жалости, но упала какая-то "последняя капля"... – Наташа потянулась. – Мне нужно поспать. Что-то я за день совсем умоталась.

Наташа расстелила постель, приняла душ, включила новогоднюю гирлянду и села перед зеркалом с баночкой ночного крема и сывороткой-бустером, а сама думала о происходящем.

Мерзавец, который несколько лет назад смаковал свою отвратительную выходку, на днях погиб. Уверенный в своей безнаказанности, он как ни в чем не бывало заявился перед Новым годом в Кронштадт к подруге, которая тоже считала случившееся шесть лет назад "просто приколом". А Василиса, которая должна была "спасибо сказать за то, что легко отделалась", до сих пор не опомнилась от пережитого ужаса, живет фактически затворницей за городом и кто знает, как еще дает о себе знать прошлое. Ее отец сейчас лежит под стражей в спецблоке, и его собираются обвинить по "убойной" статье. Следователь не против запихнуть Степанова в Колпино или Горелово и забыть о нем на время праздничных дней. "Холодец, – с горечью подумала Наташа, – оливье... "Ирония судьбы" по всем каналам и детские утренники с Дедом Морозом и Снегурочкой... Это святое. А Егор Павлович пусть подождет, пока все отгуляют. Да? Как бы не так. Теперь мы просто обязаны разобраться с этим делом и спасти человека от приговора за то, что произошло совершенно случайно. Он просто не совладал с собой, увидев Гусева, весело хохочущего над скабрезными шутками. И кто виноват, что аллея была такой скользкой..."

Несмотря на поздний час, Белла из своей комнаты набрала номер Корина. Андрей ответил ей не сразу, хриплым спросонья голосом:

– Алло... Атаманша, ты что, никогда не спишь?

– Не называй меня так. Извини, что разбудила, но до утра я бы не дотерпела.

– Это я помню, ты и в школе была шилопопой. Ну, говори уже, что у тебя, все равно на ноги подняла.

– Корин, ты ведь знал, что именно сделал Гусев с Василисой Степановой? – Белла взобралась с ногами на подоконник, открыла форточку и закурила.

Долгая пауза в трубке.

– Алло? Ты куда-то пропал.

– Знал, конечно, – не сразу ответил Андрей, – но ты-то как доискалась? История мерзкая, мы решили не выносить сор из избы, по-тихому все разрулить, в своем кругу. Огласка ведь по всем ударила бы, И по нам, и по самой потерпевшей. Город у нас маленький, на Цитадельском чихнешь, с Тулонской аллеи "будь здоров!" кричат. Пошли бы шепотки да пересуды, ей бы от позора шагнуть было бы некуда. Ну, и нас бы прополоскали в керосине. Это как пить дать.

– Это верно, – согласилась Белла. – Не хотели получить пятна на репутации из-за одного Гусева... Верю, Дрюля, что вы репутацию свою оберегали...

– Да, оберегали, – не поддержал ее ироничный тон Андрей. – Да, не хотели, чтобы вольнодумные писаки всех нас в грязи валяли в своих СМИ, блогах и ЖЖ. Потому и предпочли Гусева по-быстрому понизить и подальше сбагрить, чтобы лишний раз не мелькал... – Андрей еле сдержал рвущиеся с языка ругательства, – но и о девочке мы подумали. Ведь при разбирательстве и на судах ей пришлось бы не раз и не два все рассказывать, заново переживать, а ее и так один раз пришлось из петли вытаскивать, потом в клинике лежала... И семья у них рассыпалась – мать от позора, когда дочь с наркотиками повязали, а потом с люстры снимали, подалась искать, где за рубль пять дают; девчонка за город перебралась; отец так бобылем и тоскует... А ты откуда эту историю раскопала?

– Из интернета, Дрюшка. Шесть лет назад я дискутировала на форуме одного новостного агентства с хейтерами, поливающими грязью Наташу, когда ее держали в московском СИЗО, и мои сообщения автоматически репостились на Фейсбуке. А сегодня я зашла, чтобы поздравить подругу с днюхой, и увидела воспоминание, как шесть лет назад надрала задницу какому-то "Максимусу Милосердному". Я из интереса кликнула воспоминание, чтобы посмотреть, о чем шла речь, и прочла, как он с упоением рассказывает о девушке в мужской камере и доволен собой донельзя. Он советовал проделать то же самое и с Навицкой...

– Вот черт, – зло сказал Андрей, – черт подери!

– Кого?

– Не тебя же! Этого... ммммм... Максимуса! Он еще и в интернете свои подвиги обсуждал... Чудом от срока увернулся – и как с гуся вода! Черти же его за язык тянули, – в сердцах добавил Корин, – хоть и грех так говорить...

– Андрюша, – тихо сказала Белла, – а ведь не наткнись я на это воспоминание, мне было бы сложнее защищать Степанова, доказывать, что он действовал не преднамеренно, а просто потерял над собой контроль, увидев виновника страданий дочери... И вы так и молчали бы, соблюдая свое реноме. А Егора Павловича осудили бы за предумышленное убийство, и он весь остаток жизни носил бы на себе клеймо судимого по "особо тяжкой" и получил бы поражение в правах. Разве чье-то доброе имя столько стоит?.. Я не первый год работаю и знаю, что честь и престиж организации у вас высоко ценится, но вы спасли бы честь мундира, если бы сразу наказали Гусева по закону за его "просто приколы"...

– Поучи еще дедушку кашлять, – фыркнул Андрей, – ты знаешь, мы не всегда вольны над своими решениями... – он закашлялся и замолк.

– Хочешь сказать, что решение замять дело спустили вам сверху? – догадалась Белла.

– Измайлова... Извини, но завтра, то есть уже сегодня у меня совещание, подведение итогов года. В кои-то веки лег пораньше, – с укоризной сказал Корин, – а тут ты трезвонишь, как пожарная машина. У тебя совесть есть?

– Извини, Коржик, – устыдилась Белла, – ты прав. Спокойной ночи и спасибо, что не послал спросонья.

– Да ладно, чего уж, – зевнул Андрей – Спокойной ночи!

***

Звонок телефона заставил Наташу подскочить на кровати. Спросонья она привычно потянулась за телефоном направо, где в ее петербургской квартире стоял ночной столик, но больно ударилась пальцами о стену. Чертыхнувшись, она проснулась окончательно и села. "Какой идиот звонит в два часа ночи?.."

Когда Наташа нащупала истошно орущий телефон, звонок оборвался.

Раздражение сменилось тревогой: а что, если ее потревожили по серьезному поводу? Вдруг что-то случилось с мамой, сыном или мужем? Или с квартирой? И почему она спросонья не сразу нашла трубку?

Тут телефон снова запел "Напитки покрепче" группы "Звери", и Наташа сразу схватила трубку:

– Алло?

– Доброй ночи, Наталья Викторовна. Извините за поздний звонок, но я знаю, писатели – люди богемные и часто засиживаются допоздна, – произнес незнакомый женский голос.

– Кто это? – Наташа села на кровати, прикрыв голые ноги одеялом.

– Меня зовут Ирина Карелина. Я – начальник юридического отдела фирмы "ЛугЖилСтрой". Мы с вашим мужем учились в университете в одной группе.

– Виктор о вас ничего не говорил, – Наташа потерла свободной рукой глаза, прогоняя остатки сна.

– Ну, еще бы, – насмешливо сказала Карелина, – о таких воспоминаниях женам редко рассказывают!

– Прошлое Виктора меня не волнует, – резко оборвала ее Наташа, – я просто знаю, что оно было, как и у меня!

– А вам не интересно, что у вашего сына есть старший брат? Ему уже шестнадцать лет. Я родила его на четвертом курсе, и в одиночку вытягивала на своих плечах учебу и ребенка. Уланов об этом не знал, да и не жаждал узнать. Тогда он был инфантильным мальчишкой, живущим лишь своими желаниями и удовольствиями и избегал любой ответственности за свои поступки. Зато вашему сыну он стал прекрасным отцом; созрел, видимо, к 35 годам! И как хорошо жизнь все расставила по местам: я – старший юрист авторитетной фирмы и уважаемый в городе человек, а он – муж литературной "звезды", приженер...

– Виктор – тоже известный в Питере юрист и победитель интеллектуальных викторин, – обиделась за мужа Наташа, – вы прекрасно это знаете. А вы, как я поняла, защищаете пьяную девицу, которая врезалась на машине в детскую площадку? – она добавила в голос максимум сарказма.

Но Карелину это не смутило.

– О, в зале суда мы с Витей ломаем копья, – усмехнулась она, – зато после заключаем перемирие и вспоминаем, как нам было хорошо в юные годы! Вижу, как он изголодался по женской ласке. Видно, вы вся ушли в свои книги и о супружеском долге редко вспоминаете.

Вся кровь ударила в лицо Наташе.

– Да пошла ты...! – прошипела она.

– Я только что оттуда, – заливисто расхохоталась Карелина, – Виктор хотел скрыть наши встречи от вас, думая, что это обычный командировочный роман, но я – человек прямой, и считаю, что вы имеете право знать, как мы проводим время. Но я, кажется, вас все же разбудила? Простите за мое фо па! Спокойной ночи, Наталья Викторовна!

От желания запустить телефоном в стену Наташу удержала только мысль, что она разбудит Беллу, у которой утром – заседание суда по делу Егора Степанова. И она презирает истеричек, которые чуть что – шваркают об пол все, что под руку подвернется...

Какое-то время она сидела, стиснув телефон в ладони. И чувствовала себя, как человек, которого контузило или огрели чем-то тяжелым. В голове вертелись строки из песни: "То ли плаха, то ли храм... То ли ангел, то ли бес... Если мир летит к чертям, совесть – самый тяжкий крест..."

Потом пришло равнодушное отупение: "Да, разбомбили... Но это уже случилось. Надо как-то жить дальше!".

А потом пришла мысль: "А почему я сразу поверила ей? Карелина – юрист бизнесмена, который подал иск на родителей тех детей. С Фимой и Ко ей конкурировать непросто. Может, она решила внести разлад в их ряды, раздобыла номер жены одного из противников и звонит среди ночи. Да и еще: когда тебя будят в два часа пополуночи, просыпаешься тяжело, голова тяжелая, соображаешь плохо, и на уши любой лапши можно навешать. Фаршированный цирк!" – Наташа посмотрела на часы. 02.40. Поздновато звонить мужу... или уже рано. У них сейчас прения сторон, и ночью нужно отдыхать, чтобы работать со свежей головой. А если она будет ждать утра, чтобы позвонить и задать вопрос, то не заснет сама. "Нам с Беллой тоже нужна ясная голова, раз мы решили выручить Степановых и отвести от Егора Павловича приговор по 105-й статье. Так что ради этого можно и пренебречь приличиями!"

Наташа подошла к окну и села на подоконник. За окном в свете фонаря степенно скользили крупные ажурные снежинки. В черной воде Гавани отражались огоньки кораблей, стоящих на рейде.

Наташе пришлось выкурить три сигареты подряд прежде, чем волнение отпустило ее. На часах было без одной минуты три, когда она набрала номер телефона Уланова. Надо все выяснить сейчас же...

Издевательски-вежливый голос, похожий на голос Ирины Карелиной, занудил на двух языках, что аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. "Здрасте, ...опа, Новый год! Это еще что за новости? Уланов никогда раньше не выключал телефон. Это я вырубаю трубку, когда работаю с книгой или хочу выспаться перед презентацией или интервью... Что случилось? Или все же эта девица сказала правду?.. Чем дальше в лес, тем больше дров..."

Наташа позвонила Когану. Ефим ответил не сразу, осипшим спросонья голосом:

– Боже, Наташка! Что за пожар? Я только лег. Мы готовимся к прениям. Я хочу, чтобы мы разгромили юристов этого ушлепка, и ребят гоняю, как сидоровых коз, и сам упахался, как владимирский тяжеловоз...

– Где Уланов? – без обиняков спросила Наташа. – Почему его телефон не отвечает?

– М-м-м... кажется, у себя в номере. А телефон? Без понятия... Может, зарядить забыл.

– Он один в номере? – голос Наташи предательски дрогнул.

– Нет, конечно, – разбуженный среди ночи, Ефим начал злиться. – У него там оргия со всем контингентом местного стриптиз-клуба во главе с бухгалтером Домной Федосеевной и уборщицей тетей Пашей! Нам же тут больше делать нечего, только квасим "под мануфактуру" – стаканчик хлопнем и рукавом занюхаем. Девок к себе взводами водим, стриптиз смотрим, "Хабаровски" им в стриги суем. Затем и в Лугу поехали, чтобы вдали от жен оттянуться... Серьезно, Навицкая, тебе что, сон дурной приснился, что ты меня подрываешь в такое время?! Вы с Белкой что – уже Новый год празднуете?

Наташа обозлилась. Если бы Фима не начал ерничать и орать в ответ, она бы извинилась и отложила разговор до утра. Что на нее нашло? Из-за какой-то злоязыкой особы она названивает усталым людям в такое время. Но уничижительный тон Ефима подействовал, как бикфордов шнур. Или как кислота на свежую ссадину.

– Празднуем! – зло сказала она. – Тоже надираемся до соплей с местными моряками! Сейчас у нас по всей квартире пустые бутылки и бескозырки валяются и по десять мужиков в каждом шкафу сидит и еще дюжина под столом дрыхнет! Затем и в Кронштадт поехали, чтобы вдали от мужей расслабиться! Так и скажи Уланову, если он еще помнит, кто я такая: мы тут не скучаем!

– Наташка, да что с тобой? – видя, что дело серьезно, Ефим перестал кипятиться из-за неуместного ночью звонка. – У нас прения, мы тут пашем, как савраски, готовимся сражаться со всем юридическим отделам фирмы истца. Вот в кои-то веки прения назначили после обеда, а не с утра, я думал хоть одну ночь отоспаться, – посетовал адвокат, – а тут ты звонишь в растрепанных чувствах... Что случилось?

– Кто такая Ирина Карелина? – спросила Наташа, перебравшись на кровать. Из рамы ощутимо тянуло холодом, и ноги стали зябнуть.

– Главный юрист "ЛугЖилСтроя", – неприязненно процедил Ефим. – Ты меня знаешь, Наташа, я о женщинах злословить не люблю, но об этой, хм, даме трудно говорить, удерживаясь в рамках культурной лексики. Ты меня знаешь: я за каждого своего подзащитного дерусь, как лев. Но бывает, что я кому-то отказываю. Если на человеке клейма негде ставить и по нему уже давно зона плачет, я за его дело не возьмусь. У меня тоже принципы есть. Я себя не на помойке нашел, защищать тех, кто слова доброго не стоит, не то, что защиты. А Карелина тормозов не имеет. Она кого угодно защищать возьмется, если ей заплатят по таксе. Тьфу! Как девка тротуарная: кто заплатил, того и обслужит.

– Девушки эти – люди подневольные, – возразила Наташа, – если они откажутся обслуживать клиентов, хозяева их не пощадят, – она вспомнила весеннее расследование на Васильевском острове.

– Значит, Карелина еще хуже: она даже гордится своей беспринципностью, бравирует тем, чего, якобы, добилась благодаря этому качеству. Ты вообрази: любовница ее хозяина, пьяная, как сапожник, со всей дури врезалась в детскую площадку. Бог отвел беду – все дети живы. Но это только чудом... Конечно, родители, которые это видели, не сдержались. Наподдали красотке как следует до приезда полиции и машину ей раскурочили. Я бы тоже не сдержался, если бы увидел. Понимаю их.

– Да, я наслышана. Даже в ток-шоу на Первом...

– Так теперь эта фря на суде притащила кучу справок о моральном, материальном и физическом ущербе и требует с родителей этих детей... ты сидишь?

– Даже лежу, – Наташа укутала ноги одеялом.

– Пятнадцать лямов!

– Что?!

– Я тоже обалдел от такой цифры. Люди среднего достатка, бюджетники, они и пятисот тысяч, наверное, сроду в руках не держали. А эта мамзель именно во столько оценила свою погибшую машину, порванную шубу и испорченные ботфорты от Сен-Лорана. И любовник за нее горой. Видно, хочет кралю на праздники сбагрить на Мальдивы и ублажить там по полной. И может, – зловеще понизил голос Ефим, – этому Ловеласу самому нужны деньги, чтобы какие-нибудь свои делишки утрясти, вот и придумал, как их раздобыть. Надо будет его еще прощупать! И эта Карелина, его старший юрист, из кожи вон лезет, выполняя заказ босса. Еще и бахвалится в кулуарах: ответчики, мол, у нее квартиру продадут и последние штаны снимут, чтобы расплатиться по суду, иначе она их упечет с конфискацией, а детей – в детдом, с лишением родительских прав...

– Вот гадина! – выпалила Наташа.

– Еще какая. Еще и зубоскалит: на кого, мол, руку подняли, плебс надо жизни учить, чтобы свое место знали, а мы, мол, дураки, что взялись их защищать, и она нас в противоестественную позу поставит. Такая и впрямь даже родную мать посадит, если ей хозяин велит и заплатит за это.

– Гадость какая. А какие отношения у нее с Улановым?

– Да что на тебя нашло, Наташа?

– Фима, ты не в зале суда и не в Одессе, чтобы отвечать вопросом на вопрос.

– Да они каждый раз так сшибаются! Как Мцыри с барсом, – фыркнул Коган. – Аж лампочки под потолком трещат, когда Уланов с Карелиной ведут прения или перекрестный допрос. Я-то думал: с чего ее каждый раз перекашивает при виде Виктора. А потом он мне рассказал, – в трубке щелкнула зажигалка, – они в вузе вместе учились, и Ирочка, девочка из Луги, решила покорять Северную Венецию и для начала – выйти замуж за петербуржца. Но никого ей в загс отвести не удалось, петербуржцы – люди неглупые, и никто не поддался чарам предприимчивой юной особы. И после окончания вуза Карелиной светила разве что работа в государственной юридической консультации; госзащитником или в какой-нибудь полуподвальной "фирмаське", которая сегодня есть, завтра – вряд ли. А она – девушка с амбициями, хотела престижное место занять. А никто ее не разогнался с распростертыми объятиями принимать. И сограждан наших на кривой козе не объедешь, – добавил адвокат. – Москва слезам не верит, а Питер – понтам. И вернулась мамзель не солоно хлебавши в свою Лугу и решила там на хлеб с икоркой зарабатывать...

– У них был роман? – Наташа свободной рукой растирала сведенную судорогой ступню.

Коган замялся с ответом.

– Фима, я знаю о вашей мужской солидарности, вы, как мушкетеры, один за всех и все за одного и друг друга не сдаете. Респект вам за это. Обещаю: разговор этот останется между нами. Ты меня знаешь, мое слово твердое.

– Ладно, только ты потом ответишь и на мой вопрос.

– Ладно, Фима.

– Уланов говорит, что Карелина очень активно подбивала к нему клинья. Такие инсценировки устраивала, – хмыкнул Коган, – куда там Виктюку, царствие ему небесное, и Гаспару Ноэ, ядрен-батон! Актриса погорелого цирка. Не буду перечислять, что она придумывала, надеясь заарканить мужа с питерской пропиской.

– Фима, я в десанте служила и в одной казарме со своим взводом жила, – ответила Наташа, – меня смутить трудно. Или Ирина смогла бы?

– Хмм... Меня точно озадачила. А теперь моя очередь спрашивать, а твоя – отвечать... В общем, у меня сложилось впечатление, что Карелина не только гонорар свой отрабатывает, но и мстит Уланову за игнор. Нет ничего страшнее мести отвергнутой женщины. Вспомнить только Миледи...

– Ясно, Фима. А теперь спрашивай.

– Что у тебя случилось? Почему ты о ней расспрашивала? Да еще такая раздерганная?

– Карелина мне звонила, – вздохнула Наташа. – И поведала, будто только что они с Улановым "вспоминали прошлое", как она выразилась. И что на четвертом курсе она родила от него ребенка. А он об этом не знал и не интересовался.

– Вот... – Коган крепко выбранился. – Извини, Наташа, – спохватился он. – Ну, я разберусь, что за хрень. А ты не бери в голову. И Белке не говори, а то она под потолок подскочит.

– Ей некогда прыгать... У нас тут тоже сложное дело. Извини, Фима, что разбудила. Я просто... Карелина меня врасплох застала, в нокдаун отправила своим звонком, вот я и затупила. Спокойной ночи!

– "Больной, проснитесь! Пора принимать снотворное", – схохмил Коган и шумно зевнул. – Пардон. Да ладно, Ната. Я же понимаю: в жизни всяко бывает...

***

Белла посматривала на часы и удивлялась. Небывалое дело! Обычно Наталья, захваченная новым расследованием, вскакивала ни свет, ни заря, а сейчас уже восемь часов. Но Навицкая все еще спит сном младенца. Белла уже трижды заглядывала в ее комнату. Наташа раскинулась на кровати, почти сбросив одеяло на пол; подушка давно сползла. В комнате сильно пахнет табаком, несмотря на открытую настежь форточку. В пепельнице крючились пять окурков, которых вечером не было. "О-ля-ля, – подумала Белла, – что случилось ночью, что я проспала? Вроде я сквозь сон слышала, как в Наткиной комнате Рома Зверь из ее телефона орал про дядю Степу на конфете..."

За окном опять намело снега. Дворник звучно чиркал совковой лопатой, расчищая дорожки от парадных. Столбик термометра показывал минус четырнадцать. С сожалением взглянув на симпатичную зимнюю курточку из Пассажа (рукава три четверти и длинные изящные перчатки), Белла достала из стенного шкафа длинную дубленку и сапоги. В суд не пойдешь в свитере и джинсах, нужен костюм, а значит, надо выбрать верхнюю одежду потеплее.

Когда по квартире поплыли соблазнительные ароматы омлета с салями и пармезаном и свежезаваренного кофе, стукнула дверь, и в кухню вошла Наташа. Волосы торчали вихрами во все стороны, взгляд был еще сонным, размытым.

– Уходишь на слушание? – она зевнула, отвернувшись.

– Да, – Белла посмотрела на часы, – а с тобой все нормально?

– А что? – Наташа пригладила короткие волосы пятерней и потыкала пальцами в кнопки кофеварки.

– Разоспалась ты нереально. Я-то думала, ты раньше меня вскочишь. Уже обеспокоилась: не заболела ли ты.

– Пойду хоть глаза промою. Да ночью телефон разбудил, какой-то идиот начал приставать. Ну, ты знаешь: из тех, что, знакомясь в соцсетях, рассылают в личку фото своих причиндалов. Я его послала и трубку выключила, но сон все равно перебился, долго не могла заснуть.

Времени, чтобы детально расспросить Наташу, уже не оставалось. Спеша на улицу Карла Маркса у Обводного канала, где находился городской суд Кронштадта, Белла подумала: "Из-за какого-то идиота, пристающего к женщинам по телефону со всякой пошлятиной, Наташка полночи не спала и курила в форточку? Ладно. Если она не хочет это обсуждать, ее никак не заставишь. Захочет – сама поделится".

У здания суда, хотя было еще рано, уже стояли двое. Василиса Степанова в мешковатой короткой дубленке и широких зимних джинсах, и Алеша Строков в пальто поверх строгого серого костюма, с кейсом под мышкой.

До Беллы донесся обрывок их разговора.

– Первое дело, да? – спросила Василиса, глядя на бледного от волнения юного юриста и плотнее натянула на голову ушанку. – Смотрю, вы весь извелись уже.

– Такое серьезное – впервые, – признался Алеша, – раньше так, по мелочи было, я всего полгода практикую...

– Ясно, – кивнула Василиса. – Ничего, опыт приходит со временем. В следующий раз уже не будете так нервничать.

Белла остановилась, озадаченная вопросом, имеет ли она право заставлять Василису вытаскивать на свет ту историю? Видно, что девушка изо всех сил старается стереть из памяти те ужасные три дня, а сейчас ей придется не только вернуться к худшим воспоминаниям в своей жизни, но и рассказывать о них перед залом. Но если промолчать, отца Василисы будут судить за предумышленное убийство, а не за причинение смерти по неосторожности и вряд ли удастся доказать отсутствие злого умысла и состояние аффекта. Трудный выбор. Фима говорил, с этим хоть раз за годы практики сталкивается любой адвокат...

Василиса заметила ее первой и подошла к ней, громко хрустя по снегу тяжелыми зимними ботинками.

– Белла Генриховна, здравствуйте! Вот хорошо, что вы пораньше пришли! Я вам давеча не все рассказала, ну, из-за чего папа при виде этого гада голову потерял... А Алеша мне объяснил, что, если скрыть смягчающие обстоятельства, то для отца это будет хуже... – девушка замялась, дергая "ухо" шапки. – Я вас ждала, чтобы рассказать. Вы все-таки женщина.

Белла поняла, о чем идет речь, и не стала говорить, что вчера они с Навицкой уже узнали о том, что случилось шесть лет назад.

Они отошли к пушкам возле памятника морякам-подводникам. Василиса вытащила свои сигареты "Петр Первый" и начала рассказывать – сначала неуверенно, спотыкаясь, потом сделала над собой усилие, и голос зазвучал ровнее. "И это не потому, что ей все равно, – подумала Белла, глядя в абсолютно сухие глаза девушки и на ее отстраненное – словно и не о себе Василиса рассказывала, а репортаж с места происшествия вела, – а потому, что всю боль свою она уже выболела и все слезы давно выплакала. Сейчас в ее душе уже нечему болеть, все отмерло, но кто знает, какой ад она до этого перенесла! И какой она была до того, как этот негодяй ее прихватил?"

– Ну, вот, – Василиса растерла подошвой четвертый окурок, – отцу-то тогда позвонили и сказали, что с этим... разобрались, больше мы его не увидим. Ну, мы и думали, что Гусева по-тихому закрыли, чтобы шума не было, или убрали так, что и тело не найдут...

– Да, – кивнула Белла, – ваш отец просто оторопел, увидев Гусева в парке, – припомнила Белла. – И в самом деле, как будто привидение увидел. Василиса, – тихо сказала она, – если вам тяжело об этом вспоминать, я... Я найду другие возможности вызволить вашего отца... Я придумаю, что делать.

– Тяжело, не тяжело, – Василиса снова закурила. – Тут не до соплей, когда отцу "чирик" грозит. Да и слушки все равно поползли, шептались тогда всяко, напридумывали чего и не было. Кто-то, как моя мамундель, решили, что я сама виновата, искала приключений на свою задницу и нашла...

– От матери никаких вестей? – спросила Белла.

– А она, небось, и забыла, что есть такой остров Котлин, а там – город Кронштадт, а там – бывший муж с дочкой. Фиг ли ей мы, когда в Шарм-эль-Шейхе круглый год солнышко светит, бананы с пальмы из окна можно рвать и всего делов – туристам на пляже улыбаться и забавлять их! Ну и пофиг на нее, – с горечью сказала Василиса, – переживем.

Мимо прошла Елизавета Архипова в акрилово-розовой шубке. Узнав Беллу, опасливо посторонилась и ускорила шаг. На Василису зыркнула испепеляющим взглядом и уже с безопасного расстояния прошипела что-то вроде "уродина" или "жаба" и спешно скрылась за массивной дверью здания суда.

– Боится, что я ей леща дам, – пояснила Василиса, – да на фиг она мне, матрешка расписная!

Белла чуть не рассмеялась вслух, так метко Василиса определила Елизавету. Со своими пышными золотистыми кудряшками, розовой шубкой и "кукольным" макияжем Архипова в самом деле напоминала матрешку.

– Я ее по школе помню, – продолжала Василиса, – все хотела стать, как Мэрилин Монро, а сама даже говорить нормально не умела. Ее отучивали от всяких "че", "ваще" или "по ходу", да все без толку. Нет, – смутилась девушка, – я тоже могу по-всякому выразиться, привыкла на автобазе, но я знаю, как правильно говорить и знаю, где и как себя держать. А Лизка и учиться не хотела. "А я че, разве неясно ваще?" – Василиса так похоже изобразила Елизавету, даже губы надула так же карикатурно, что Белла не могла не улыбнуться. Да, у девушки есть артистические данные. И харизма. Несмотря на грубоватые поведение и внешность, девушка очень обаятельна и могла бы стать артисткой. Если бы ее так не переломало.

Подъехала "десятка". На ходу застегивая пальто, вышел следователь Минский. У него был вид кота, которого огрели тряпкой за разбитую вазочку.

– Доброе утро, Дмитрий Иванович, – громко сказала Белла, когда майор с окаменевшим лицом хотел прошмыгнуть мимо. Минский хмуро ответил:

– Доброе утро, Белла, эээ, Германовна.

– Генриховна.

– Извините. Здравствуйте, Василиса Егоровна, – по тому, как Минский, здороваясь с Василисой, отвел глаза вниз-вбок, Белла поняла: тоже знает. "Молчали, отмечали и головой качали"...

– Эх, авадакедавра, – пробормотала она себе под нос.

***

На этот раз Наташе не пришлось понапрасну терзать домофон и выслушивать смешки за дверью. Ее сразу же впустили в "Райзинг". Пройдя через рамку и подставив лоб под термометр, Наташа поднялась на второй этаж, где преподавала Светлана Игоревна Нестеренко. Именно у нее учился младший брат вандала, расколотившего накануне "мерседес" Амелиной-Фурштадтской.

Положившись на то, что Ефим в Луге разберется с неизвестно откуда взявшимися университетской знакомой Уланова и ее сыном, Наташа решила выяснить, почему Ярослав Ковалев напал на Лору Яковлевну; что он имел в виду, вопя: "Пусть она ответил: где мой брат?"

Светлана Игоревна уже ждала ее в комнате отдыха для преподавателей у накрытого к чаю столика. Приятная круглолицая женщина лет сорока была похожа на Катерину Матвеевну из "Белого солнца пустыни", только одета была в элегантный бежевый костюм и носила не косы, а модную стрижку.

– Вы хотели поговорить со мной о Толе Ковалеве? – спросила она. – Да, я хорошо его помню. присаживайтесь, пожалуйста. Угощайтесь чаем. Или вы хотели бы кофе?

– С удовольствием выпью чая, – Наташа потерла замерзшие руки. Кофе она выпила дома, две порции, чтобы проснуться, и третья – это было бы слишком. Но голова оставалась еще немного туманной; ночной звонок Ирины выбил ее из колеи сильнее, чем она могла себе это позволить, занимаясь делом.

– Если честно, – неспешно, степенно говорила Нестеренко за чаем, – я не понимала, что привело Толю в нашу школу. Особых талантов у него не было, усидчивости и желания учиться, развиваться, совершенствоваться – тоже. Да и дисциплина, мягко говоря, хромала. До поры мы пытались оправдывать это трудной семейной ситуацией: отец ушел из семьи, когда Толя и его брат Слава были еще совсем маленькими; мать служит в торговом флоте, коком на корабле, и почти весь год проводит в плавании, чтобы обеспечить семью. Дома только ее бабушка, женщина почтенного возраста. В состоянии ли она проконтролировать двух юношей? И плохо то, что Толя все больше попадал под влияние старшего брата. Вы его вчера видели.