Текст книги "Отель «Белый носорог»"

Автор книги: Барт Булл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

Глава 35

Энтон спешился. После долгого пребывания в седле ноги не очень-то слушались. Абиссинский скакун бил копытом по воде и выдувал из ноздрей воздух, пуская пузыри. Он терпеть не мог мутную, засоренную частицами ила проточную воду и теперь с удовольствием пил из незамутненного озерца с песчаным дном.

– Пей, Рафики, это все твое.

Энтон побрызгал водой на лицо и шею. Потом взобрался на невысокую скалу и повернулся на восток. От подножия горы Кения с зеленеющими внизу склонами расстилался буш, переходящий в саванну с чахлой растительностью, а дальше – в равнину, уходящую далеко на север. Энтон достал из седельной сумки карту. Как он ни торопился – на своих двоих и на любом попутном транспорте, – путешествие от золотых приисков до отеля «Белый носорог» заняло две недели. Скоро он увидит Гвенн. Только сначала нужно отыскать его собственный участок – десять акров плодородной земли, выкупленной у Оливио за жестянку золотой пыли. Его земля! С дичью для охоты, водой и всей Африкой впридачу!

Напившись, Рафики поднял голову. Энтон вскочил в седло. Рафики встряхнул гривой и поскреб копытом песок на берегу, давая понять, что он мечтает упасть на передние колени и поваляться на теплом песке. Однако Энтон погнал вверх по склону, в заросли акации, над которыми выделывали пируэты грифы.

Ветер дул в лицо. Вдруг Рафики нервно загарцевал на месте: повеяло падалью. Энтон пришпорил своего скакуна и достал винтовку из открытой американской седельной кобуры, предназначенной не столько для защиты оружия от внешних воздействий, сколько для того, чтобы им можно было быстро воспользоваться.

– Думаете, она мне пригодится, мистер Слайдер? – засомневался Энтон.

– Пригодится, сынок? Знаешь, что ответил ковбой с Дикого Запада, когда его девушка спросила, почему он все время таскает с собой в Амарилло револьвер? «Можно прожить на Ручке [20]20
  Ручка – сокращенное от Panhandle (Ручка Сковороды), шутливое название американского штата Виргиния. Амарилло – город на Западе США.


[Закрыть]год-другой – и ни разу им не воспользоваться. Зато уж если он тебе понадобится, так понадобится!»

В пыли лежали две разлагающиеся туши молодых слоних. Рядом валялись сломанные сучья и ветви акации с необъеденными стручками. Сморщенная серая шкура была сплошь в пятнах помета грифов и марабу. Вздувшиеся животы были распороты – здесь явно не обошлось без льва и гиены. А потом им на смену пришли грифы. Их головы с длинными шеями и сейчас копались во внутренностях. Нетронутыми остались только хоботы.

Грифы подняли головы; из крючковатых клювов свисали куски слоновьего мяса. Но эти хищные птицы слишком отяжелели, чтобы взлететь при приближении человека. Они только сбились в шумный полукруг и злобно шипели. Более трусливые марабу закаркали и улетели. Энтон не мог не восхититься красотой их полета, когда эти важные и чрезвычайно полезные птицы – лучшая защита от саранчи – подобрали длинные ноги и втянули шеи в розовые мешки.

Спрыгнув с винтовкой на землю, Энтон привязал возбужденного жеребца к выступающему высоко над землей корню. Прислонив свой «меркель» к ноге слона, взобрался на тушу, чтобы присмотреться к пяти маленьким дырочкам – явно от пуль. Две угодили в голову, одна в область легкого и еще две в лопатку – прямо напротив сердца. Энтон достал нож и разрезал толстую кожу. Вскоре он уже держал пулю, прострелившую легкое.

Энтон дотошно обследовал пулю и убрал в карман. Вытер руки сухой травой и несколько раз обошел место происшествия.

В семи ярдах от убитых слонов он обнаружил следы автомобильных шин и три стреляные гильзы. Отпечатков ног не было.

Он поехал по следам шин на север – это примерно совпало с его собственным маршрутом. Следы привели к месту прокладки новой железной дороги.

Энтон снова спешился и обследовал лежавшие на земле деревянные шпалы. Этот конечный участок узкоколейки явно предназначался для связи с фермами на самом краю африканских владений Британской империи.

Он провел по шпале ладонью и понюхал. Рука стала липкой; от нее исходил резкий, противный запах. Креозот. Оливио был прав: Фонсека с ирландцами уже развернули на принадлежащей ему земле производство креозота. Сердце кольнуло воспоминание о Кариоки.

Мерно покачиваясь в седле, он поехал дальше, погруженный в тяжелые размышления. Слоны. Гвенн. Ленарес. Увидеть бы его еще разок – у костра, со сверкающими угольно-черными глазами. Потолковать о том, о сем. Послушать сказку. Вместе прислушаться к ночным голосам Африки. Он бы объяснил Ленаресу, какой голос кому принадлежит. И что значит день в буше.

Энтон ехал между рельсами и колеей, проделанной автомобильными шинами. Наконец его внимание привлек штабель из телеграфных столбов, пропитанных чем-то темным и липким.

Два часа спустя он миновал заросли акации и въехал на гребень холма, где высился указательный столб с едва заметной надписью «Амброз». Энтон перевел дыхание и огляделся. Вот она, его собственная часть Африки! Он спрыгнул с лошади и растер в пальцах красный песок. Снизу, от подножия холма, валил густой дым. Энтон хлестнул Рафики по загривку.

– Ты где это раскатываешь? – грозно прорычал Рейли, пытаясь схватить Рафики под уздцы.

Позади ирландца на козлах были установлены два длинных – примерно с железнодорожный вагон – стальных цилиндра. У того, что пониже, подле открытой металлической двери суетилось человек пять африканцев с закрывающими нижнюю часть лица повязками. Вонь стояла невозможная. Очевидно, это и был креозотовый завод.

– Рейли, ты нарушаешь закон об охоте. Стреляешь слонов, молодых самок, без лицензии, из автомобиля.

– Только не я. Должно быть, кочегар. Обожает поохотиться – ночью, с фонариком. А теперь выметайся.

Рейли подал знак группе ирландцев, работавших возле второго, более массивного цилиндра, установленного на высоких козлах – он висел на них наподобие жирного паука, подстерегающего жертву. Из цилиндра горячий креозот закачивался в резервуар поменьше, создавая необходимое для пропитки дерева давление. В верхней части каждого цилиндра Энтон заметил измерительные приборы за особо прочными стеклами: один для измерения давления, а другой – температуры, поддерживаемой на уровне 160 градусов. Мужчины приблизились и обступили его полукругом. Энтон выделил грузную фигуру с замасленным гаечным ключом в руках. Пэдди. И револьвер тоже на месте.

Он вспомнил о Кариоки и почувствовал, как в нем закипает бешенство. Терпение. Только терпение!

– Где я могу найти Фонсеку? – спросил он, не обращая внимания на окруживших его мужчин.

– В дороге. Он переезжает в новую резиденцию – бывшее жилье Луэллинов. Не вздумай его беспокоить. – Рейли почесал больной глаз под повязкой. – Похоже, он решил приударить за моей бывшей подружкой.

– При следующей встрече, Рейли, мы немного поработаем над твоими манерами. Это будет нелегко. А пока лучше бы тебе и твоей команде собрать вещички. Вы здесь не задержитесь.

Пэдди ударил Рафики по голове гаечным ключом. Лошадь взбрыкнула. Энтон ее успокоил. Ирландцы гоготали у него за спиной. Отъехав ярдов на сто пятьдесят, он остановился.

Бандиты все еще смотрели вслед. Молниеносным движением он выхватил из кобуры свой «меркель» и всадил пару пуль в измерительные приборы на резервуарах с креозотом.

– Это послужит им предупреждением, – произнес он вслух и двинулся дальше.

У реки Энтон проверил, нет ли крокодилов, и погнал Рафики вброд. До фермы «Керн» было еще далеко. На другом берегу он пустил лошадь в легкий галоп. Лицо обвевал приятный встречный ветерок. Запахи буша успокаивали. Мимо пронеслись пять жирафов; при виде всадника их любопытство быстро сменилось страхом. Энтон приподнял шляпу, гикнул и пришпорил лошадь. Вскоре они обогнали жирафов. Энтона опьянили стук копыт, ароматы цветов и трав и даже поднимаемая ими пыль.

Он миновал деревню самбуру и вскоре добрался до фермы «Керн». Глаза невольно выискивали признаки перемен. В памяти всплывали чертежи, карты и воспоминания о несделанной работе. Коварство сменившей русло реки стоило Гвенн коттеджа, но земля все еще принадлежала ей. Через прореху в изгороди Энтон въехал на пастбище. Слез с лошади и поправил изгородь. Проезжая мимо пшеничного поля, он заметил горы камней и мусора. Нужно будет приложить руки. Лен действительно имел бледный вид. А на краю поля, у реки, стояло тамариндовое дерево.

Энтон пересек овечий выгон. Возле двух палаток и брезентового навеса трудились человек пять: укладывали камни, возводили стены нового дома. В стороне беззаботно играл малыш.

Вот когда Энтон понял, что значит вернуться домой! Все еще сидя на лошади, он привстал в стременах и помахал шляпой. Возле строящегося дома стояла женщина. Она вдруг выронила камень, Отерла лицо. Откинула назад волосы. И, подобрав юбку, ринулась навстречу.

Когда Гвенн подбежала, задохнувшаяся и счастливая, Энтон нагнулся и одной рукой подхватил ее в воздух.

* * *

Кина стояла на коленях меж колючими кустами и обеими руками рвала сморщенные белые цветы. Наконец она наполнила с верхом одну корзину. На ложе из чабреца и шалфея покоились бледно-лиловые лилии и желтые гибискусы. Сложив ладони ковшиком, она зачерпнула побольше цветов и поднесла к лицу.

Сидя на своей кожаной юбочке, держа полную корзину на коленях, Кина положила на левую ладонь несколько длинных срезанных листьев. Выщипала из нескольких цветков семена и обернула листьями. Все это она скатала в маленький шарик и растерла между ладонями, высвобождая скрытые ароматы. Понюхала. Улыбнулась и положила в пустую корзину. Извлекла из сердцевины лилий горькие желтые тычинки и скатала новые шарики.

Наконец дно второй корзины покрылось неровными зелеными шариками. Кина понюхала ладони и растерла оставшиеся в первой корзине цветы и листья. К лицу прилипли лепестки; некоторые упали на грудь. Кина опустила глаза.

Почему ее маленький повелитель в таком восторге от ее грудей? Другие девушки считали их слишком большими. Мало ей одного изъяна – немоты! После седьмого ребенка ее груди обвиснут ниже пояса и станут волочиться по земле во время работы в поле. Кина потрогала одну грудь и лишний раз убедилась: она стала тяжелее и тверже. Скоро она будет кормить своего первенца. Девушки вечно смотрели на нее сверху вниз: ведь она не посещала вместе с ними молодых парней-кикуйю в буше. Девушки возвращались оттуда разбитыми, счастливыми и с ворохом смешных историй, а потом начинали готовиться к ритуалу обрезания. Зато теперь она наслаждается всеми радостями жизни. Кина рассеянно поласкала себя и задумалась об удивительной жизни, которую ей предстоит разделить с могущественным мужчиной, который ее любит. Она потрогала шрамы на лице. Чем бы еще его порадовать? Когда-нибудь она добьется того, что он и ее отец станут друзьями.

Кина встала и начала карабкаться на холм. За ее спиной, как могущественная покровительница, высилась гора Кения. Кина искала то, что ей нужно.

Наконец она нашла его – местное дерево, которое африканцы называют мукураве. В пору зрелости его плоская темно-зеленая крона сплошь бывает усыпана роскошными белыми и розовыми цветами. Старухи высоко ценят его целебные свойства. Настой коры служит жаропонижающим. Толченые стручки помогают при расстройстве желудка. Но это деревце – еще совсем молодое, с тонкими густыми ветвями. Как раз подходит для ее целей.

Кина поставила обе корзины на землю и проверила несколько веток: согнула и подергала. Наконец она выбрала один молодой сучок и отрезала у основания. Отсекла мелкие, отходящие от него веточки и обстругала – получила прутик; она взмахнула им и порадовалась пронзительному свисту. Оливио будет доволен.

Кина подняла свои корзины и пошла дальше.

А вот и ее любимое дерево – муго – с двумя стволами, светло-коричневой корой, отмеченной красными вертикальными трещинками, и пышными желтыми соцветиями. Она неуклюже – из-за увеличившегося живота – залезла на дерево и уселась на развилку между стволом и толстым, прочным суком, свесив ноги, как в детстве. Кругом болтались плоды в виде розеток. Кина надломила одну спиралевидную капсулу. Внутри коричневой оболочки было множество семян, каждое – с двумя крохотными прозрачными крылышками, чтобы их разносил ветер. Кина высыпала их на ладонь. Старательно надула щеки и что было сил дунула. Кина просила Нгаи о сыне. Семена улетели.

* * *

– Пора нанести визит твоему другу-ростовщику, – сказал Энтону Тони Бевис и, отдав Мальве пустую тарелку, отошел от костра. Энтон ущипнул Велли за нос и отдал хихикающего малыша матери.

Бевис с Энтоном переплыли реку и вышли на берег.

– Прочь с моей земли! – заорал Васко Фонсека с крыльца бывшего коттеджа Луэллинов.

Не обращая на него внимания, непрошеные гости проследовали к стоявшему неподалеку «виллису» и вытащили из кузова две скрученные шкуры зебры.

– Вы нарушили границы частного владения! – бушевал Фонсека. – Отойдите от моей машины! Согласно решению земельного управления это моя собственность!

– Мистер Фонсека, познакомьтесь с мистером Бевисом. Он – местный представитель охотничьей инспекции. – Энтон развернул одну шкуру – оттуда выкатились два небольших слоновьих бивня. – Я знал, что вы плутуете в карты, но и представить не мог, что вы охотитесь на слонов на автомобиле.

– Мистер Фонсека, покажите вашу винтовку, – потребовал Бевис, катая на ладони уцелевшей руки стреляную гильзу. – Вашу «джеффри-404».

Фонсека презрительно покосился на пустой рукав Бевиса и сжал кулак.

– Ваша богадельня у меня вот где! Я выкупил закладную. Вы просрочили взносы за несколько месяцев. Так что или вы не будете совать нос не в свои дела, или я вышвырну ваших калек к чертовой матери!

– Мистер Фонсека, пятого числа в Наньюки состоится заседание Департамента по охоте. Там и поговорим. Не забудьте прихватить с собой винтовку. А пока что я конфискую эти бивни и патроны.

– Прочь с моей земли!

Прежде чем уйти Энтон как бы между прочим произнес:

– Кстати, мистер Фонсека, вы построили креозотовый завод на моей части бывшей фермы Амброза. Будьте добры до конца недели освободить его.

Глава 36

Анунциата, надевшая, по случаю свадьбы Оливио, обтягивающее шелковое платье, спросила:

– Неужели, Синеглазик, я и вправду тебя потеряла? Прекрасная фермерша похитила твое сердце?

Энтон замялся. Анунциата прижала к его губам два пальца. В карих глазах притаилась печаль.

– Будь осторожен, мой прекрасный англичанин. Свадьбы – вещь заразная. Что бы женщины ни говорили, а каждая мечтает именно об этом.

На веранде «Белого носорога» показалась Гвенн – в тот самый момент, когда Анунциата, встав на цыпочки, поцеловала Энтона. Одной рукой она забралась к нему в карман брюк и прошептала.

– Оставайся таким, как сейчас.

Когда она отошла, Энтон прочел записку:

«Берегись Васко. Мой брат очень опасен».

* * *

Измученный очередной перевязкой, с пульсирующей в висках кровью и забинтованными щеками и лбом, Оливио в последний раз сел на складной походный стул в спальне лорда Пенфолда. Сегодня он и его молодая жена проведут ночь в своем новом доме. Снаружи будет стоять охранник с копьем.

На карлика напялили бежевые брюки и застегнули ремень. Рубашка осталась незастегнутой; из прорехи виднелась безволосая обожженная грудь. Оливио поднял руки, чтобы застегнуть верхнюю пуговицу, и чуть не застонал от пронзившей все тело адской боли.

Пальцы не слушались. Некоторые из них – без ногтей, гладкие, словно в резиновых перчатках, еще сохранили чувствительность, однако нервные окончания остались без защиты, и от этого боль была просто невыносимой.

Наконец ему удалось зажать пуговицу между большим и указательным пальцами правой руки. Он сосредоточился и попытался захватить воротничок левой рукой, но она никак не хотела помогать правой. Парализованные нервные окончания утратили способность передавать информацию, и Оливио не понимал, добрался он уже до петли или нет, Зато другие заставляли его судорожно хвататься за материю. Вместо того чтобы служить ему, эти некогда чуткие антенны стали его хозяевами. Оливио повторил попытку. Ничего не вышло. Карлик заплакал. Сердце разрывалось от любви и ненависти.

– Можно войти, старина? – послышался голос Пенфолда.

– Прошу вас, милорд. – Оливио отер слезы. От напряжения он весь вспотел, но чувствовал это только одной частью тела.

В одной руке Адам Пенфолд держал пару бокалов, в другой бутылку шампанского, а в зубах – белую уилтширскую розу. Кремовый полотняный костюм Пенфолда был идеально отглажен, но мешковат и удобен, как старый друг. Галстук в черную и бледно-голубую полоску свободно болтался поверх застегнутого пиджака. Пенфолд поставил напитки и розу на стол.

– Оливио, если ты не уверен, сейчас самое время сбежать. Твой последний шанс. Рафики под седлом.

Оливио выдавил из себя улыбку, чтобы не выдать свою унизительную беспомощность.

– Давай-ка, я тебя соберу. – Пенфолд, кряхтя, опустился на колено и расшнуровал крохотные белые туфли карлика. Вытащил шнурки, помял, чтобы стали податливее, и снова вдел и завязал. Потом он застегнул на Оливио рубашку и повязал красно-зеленый галстук Гоанского института в Найроби. Конец галстука он заткнул за пояс. И передал Оливио бокал.

– Желаю тебе здоровья. И счастья.

Они выпили.

Между бунгало Пенфолдов и новым коттеджем бармена поставили просторную бело-розовую палатку.

За две недели до этого Адам Пенфолд, в качестве посаженного отца, нанес визит вождю Китенджи и официально попросил у него руки Кины для Оливио Алаведо. Пенфолд принес два кубка из рогов буйвола и тыквенную бутыль «ньохи». Кина стояла за спиной отца. Пенфолд наполнил оба кубка и предложил один вождю.

– Дочка, – сказал тот, поворачиваясь к ней; в глазах светилась грусть утраты, – должен ли я это выпить?

Кина дважды кивнула, не поднимая глаз. Ее отец с англичанином выпили. Потом эти старые друзья договорились о выкупе за невесту: девять телочек, двухлетний бычок, полдюжины шерстяных одеял, завернутые в банановые листья родезийский табак и нюхательная смесь и двадцать бутылок «ньохи».

И вот теперь Пенфолд стоял в глубине палатки, рядом со священником, держа в руке кольцо, чтобы выполнить свою обязанность шафера. В другом конце он увидел Анунциату, любезничающую с Рэком Слайдером. Ради такого случая американец даже снял шляпу. Здесь же, заложив руки за спину, стоял Раджи да Суза в чалме. Всякий раз, встречаясь взглядом с лордом Пенфолдом, тучный ростовщик сиял и кланялся.

Пенфолд знал: Сисси не придет. Она уехала на весь день кататься с новым постояльцем, в сопровождении только что доставленной своры волкодавов. Предстоящую брачную церемонию она назвала «смехотворной и неприличной». Зато собаки, кажется, приживутся в Африке. Замечательный гибрид: помесь датского дога с шотландской борзой. Плюс толика крови русской борзой.

Гвенн ждала у входа с букетом для новобрачной. По мнению Пенфолда, медовый загар и великолепная осанка сделали ее еще неотразимее. Из-под соломенной шляпы с широкими полями виднелись светлые кудряшки. Зеленые глаза светились радостью.

Веллингтон таскал за собой игрушечную оловянную пушку и безбожно путался под ногами у матери и африканцев. Официанты облачились в парадную униформу: белые кители, сандалии и кушаки и фески лимонного цвета. Некоторые были босиком, зато в плащах. Из бара сюда перетащили пианино; Джилл Бевис заняла свое место на вращающемся табурете. Рядом стоял доктор Фицгиббонс с неразлучным Кайзером: клетку водрузили на крышку пианино. Любимый мангуст Веллингтона по кличке Нэппи крался вдоль стен, вынюхивая ящерицу. Не зря же Велли прозвали Змееедом – в честь французского тирана.

В Африке все выглядит абсолютно естественным, подумал лорд Пенфолд, чего нельзя сказать о любой другой точке земного шара. Не потому ли он так ни разу и не съездил домой? Здесь даже католическая церковь терпимее – хотя обращение Кины, крещение и конфирмация обошлись ему в несколько гиней. Старый священник объяснил это тем, что на протяжении четырех веков, с самого завоевания Гоа, португальцы испытывали острую нехватку европейских женщин; приходилось мириться со смешанными браками.

Вдруг все стихло. Вошел Энтон с походным стулом в руках. Черные сапоги блестели. На деревянном сиденье восседал Оливио с белой розой в петлице. Энтон поставил стул между священником и лордом Пенфолдом. Оливио немного подался вперед. Его левый глаз был безжизненно тусклым, зато правый сверкал из-под бинтов, словно лампочка на каске шахтера.

У входа послышался шум. Одетый в плащ из обезьяньей шкуры, появился вождь Китенджи, ведя за руку дочь. Он остался стоять у порога – с бесстрастным лицом, сжимая в руке неизменный посох. Одна щека невесты была обезображена шрамами, но все равно она выглядела на удивление женственно в белом платье из хлопка. Казалось, она робеет. Гвенн дружески подтолкнула ее вперед.

Джилл Бевис ударила по клавишам. Грянуло что-то вроде «Наш Бог – нерушимая крепость». На пальце Джилл красовалось новое обручальное кольцо.

– Извините, падре, – прошептал Пенфолд священнику, – она не знает ничего другого.

Пенфолд подал знак. К нему прошествовали две женщины и вождь Китенджи. Он же не мог надивиться на Гвенн. Нет, вы только посмотрите! Будь он хоть чуточку моложе, провалиться ему на этом месте, если бы он не надел кольцо на ее палец! О чем только думает юный Райдер? Чего дожидается? Девушка – первый сорт: искушенная, но не испорченная. Она страдала, но осталась чистой и непобежденной. А что за красотка!

Пенфолд протянул руку Оливио; тот ухватился за нее обеими ручками в белых перчатках. Дрожа от перенапряжения, маленький человечек встал. И зашатался в новых ботинках.

– Во имя Отца, Сына и Святаго духа… – зачастил священник.

Он не собирался затягивать церемонию. Произнеся скороговоркой нужные латинские слова, повернулся к Кине. Она в знак согласия опустила глаза. Оливио прошептал: «Да», – а лорд Пенфолд от его имени надел обручальное кольцо на темный палец невесты.

Все было кончено. Пианино выдало «Иерусалим» – не без скрипа, однако весьма торжественно. Потом все выпили по бокалу «пиммс». Восседая на своем троне и не выпуская ладошку Кины, Оливио дружелюбно кивал или тихонько что-то говорил каждому гостю по очереди. Забыв о боли, он упивался знаками уважения.

Раджи да Суза произнес тост. С Пенфолдом в качестве запевалы все хором спели «Потому что он отличный парень». После этого Энтон взял Оливио в охапку и отнес в новый коттедж.

Наконец-то избавившись от одежды (если не считать бинтов на голове и пары мягких перчаток), Оливио сидел на кровати и с разинутым ртом рассматривал свое новое жилье.

Изголовье кровати было сделано из резного сандалового дерева. А в изножие вместо зеркала вставили картину – роскошный дар Гоанского института в Найроби.

Центральное место на ней занимал величественный Дворец инквизиции в Гоа. Стены из известняка, тщательно отшлифованного под мрамор, блестели. Дворец освятили в 1560 году, когда Гоа был одним из крупнейших городов мира – больше Лондона, больше самого Лиссабона!

Прищурив правый глаз, карлик с упоением вглядывался в каждую деталь. И возликовал, когда понял: картина посвящена первому дню аутодафе – исполнению приговора! Твердо решив разделаться с врагами, церковь превратила церемонию казни еретиков в ни с чем не сравнимое действо. Закованные в кандалы индусы и магометане пали на колени перед членами верховного трибунала. Позади них церковники в капюшонах руководили художественным оформлением помоста и старались сделать костер как можно живописнее.

Вдохновляющий пример! Неужели Оливио Фонсека Алаведо станет подходить к своим врагам с менее высокими мерками, чем церковь его предков?

Карлик вновь, как делал всякий раз, творя утреннюю или вечернюю молитву, напомнил себе о своем долге Васко Фонсеке и его ирландским приспешникам. Эти люди не понимают ничего, кроме алчности и насилия. А как насчет мести? В этом они – сущие младенцы. Дикари. В каком-то смысле, причинив ему адские муки, они сделали Оливио одолжение.

Все. Теперь у него развязаны руки. Он ни перед чем не остановится. Кто именно облил его крышу керосином, кто поднес зажженную спичку – это уже детали.

Оливио не мог оторвать от картины глаз. Разве святые отцы не разводили костры еще до вынесения приговора? Неужели он уступит им в мщении?

Даже если забыть о поджоге, его враги совершили вопиющие преступления. Присвоили его собственность в Португалии и Африке. Издевались в баре. А оскорбительная надменность Фонсеки! Шрамы на лице его невесты!.. Кина! Куда делась его жена?

Оливио услышал голоса в прихожей – Гвенн прощалась с новобрачной – и успокоился. Ну, как там Кина, готова ли она?

Все стихло – за исключением почти неуловимого шороха. Похожими на обрубки пальцами ноги Оливио нащупал маленький комочек из тех, которые Кина разбросала по постели, и поиграл с ним, хихикая, когда становилось щекотно. Чтобы как следует выполнить супружеский долг, Оливио запасся морфием. Во рту пересохло. Губы, язык, даже небо и гортань молили о влаге.

На ночной тумбочке стояла бутылка – свадебный подарок Раджи да Сузы. Карлик взял ее обеими руками. Это наверняка не какая-нибудь дрянь, выросшая и забродившая в Кении, а медовый эликсир Гоа.

В соседней комнате послышался приятный свист – Кина пробовала хлыст. Потом раздался щелчок – она стегнула свою драгоценную плоть – и восторженный визг. Его чернокожий ангел готовит ему новое удовольствие!

Оливио положил бутылку на живот и попробовал передними зубами выдернуть пробку. Ничего не вышло. Он в изнеможении откинулся на гору подушек, усыпанных желтыми цветами. Поморщился от боли и попробовал коренными зубами.

Внезапно бутылка открылась, и на живот Оливио выплеснулась густая жидкость. Амброзия. Не просто пальмовая настойка, нет – драгоценнейший из всех нектаров мира, напиток богов – фени-кешу! От счастья Оливио чуть не потерял сознания.

Однако пробка застряла у него в зубах. Более того – она проникла слишком глубоко, чтобы взять и выплюнуть. Оливио начал задыхаться. Он сунул в рот руку, но лишь закашлялся и причинил адскую боль своим обгорелым пальцам.

Дверь отворилась. Голая, с огромными торчащими грудями над выпуклым животом, с отвердевшими, черными как смоль сосками, Кина юркнула в постель с новым хлыстом в руке. Она впилась в рот мужа поцелуем и высосала пробку, оставив у него на языке терпкий вкус чего-то приторно-сладкого. Шоколад! Господи, подумал Оливио, неужели до этой девчонки никогда не дойдет? Ее еще воспитывать и воспитывать! Противный запах шоколада смешался с неземным ароматом настойки из плодов кешу. А потом всеми чувствами Оливио завладела его жена.