Текст книги "Отель «Белый носорог»"

Автор книги: Барт Булл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

Гвенн подняла с земли один из крупных булыжников, собранных Аланом для последней пирамиды, и водрузила на свежий бугорок. Энтон положил рядом свой камень. Пенфолд и Мальва сделали то же самое, а потом все двенадцать человек продолжали до тех пор, пока не выросла пирамида – не столь аккуратная, как у Алана, но зато на том самом месте, где он хотел ее видеть.

– Идемте выпьем, дорогая, – Пенфолд взял Гвенн под руку и повел к огню. – Мы привезли жареное мясо канны и ящик кларета. Нужно как следует подкрепиться, чтобы завтра взяться за работу.

– Спасибо. Откуда вы знаете службу?

– Лучше бы не знал. Немцы научили.

Гвенн высвободила руку и отошла в сторонку. Друзья медленно, стараясь не мешать, потянулись к дому. Она задрожала всем телом и разрыдалась.

* * *

– Сейчас же развяжи меня, или я скормлю твою вонючую бабушку гиенам, как сделал бы твой зловредный отец до прихода англичан!

Ползая на четвереньках вокруг медного стола, Кина проверила, крепко ли затянуты ремни из необработанной кожи, которыми она привязала Оливио к столу, и удовлетворенно захихикала. Она даже подложила ему под голую спину большую плоскую подушку – чтобы не озяб и не поцарапался о шершавую крышку стола. Каждая из четырех конечностей карлика была привязана к ножке. Макушка выходила за край стола.

– Сделай как я сказал, мой дикий цветочек, да поскорее, и твой возлюбленный даст тебе сладкую конфетку!

Девчонка уползла в спальню и затихла. Получив, таким образом, время на размышление, Оливио начал сочинять в уме текст послания доктору Гонсало Баррето, если тот возьмется защищать его интересы. За небольшую мзду Раджи да Суза вытянул фамилию этого видного юриста из начальника канцелярии Гоанского института в Найроби – также весьма осведомленного и делового чиновника, державшего в руках многие ниточки управления португальской империей – можно сказать, он оплел ее паутиной, словно жирный паук.

Но где гарантия, что этот заморский адвокат сделает все от него зависящее? Ответ может быть только один. Миром правит железный закон личной выгоды!

Кина принесла горшок меду и порошок карри на блюдце. Она опустилась на колени возле выступавшей за край стола головы Оливио. Глубоко посаженные глаза карлика уперлись в круглые возвышенности ее грудей. Где еще найдутся такие сосочки?

Кина обмакнула большой палец в мед и поднесла к губам своего повелителя.

– Я купил его для тебя, моя прелесть, – пробурчал карлик сквозь зубы. – Ты знаешь, я его терпеть не могу.

Он крепко сжал губы. В глазах Кины заплясали задорные огоньки. Она ущипнула его за нос, зажав волосатые ноздри. Оливио задохнулся и открыл рот. Кина тотчас сунула туда свой, густо намазанный медом, палец. Но это было еще не все. Она насыпала ему на язык обжигающий, словно перец, порошок карри. Оливио почувствовал во рту густую, омерзительную замазку.

Стоя на коленях, Кина повернулась к нему задом и, задрав кожаную юбочку и раздвинув ноги, зажала его голову у себя между бедрами. Его липкий рот оказался прижатым к ее ненасытной вагине.

Он вдохнул опьяняющий запах женщины и вновь погрузился в размышления. Итак, лиссабонский адвокат. Близок к церкви. Наверняка продажен и изобретателен. Какова может быть его цена?

Мысли о португальском деле отвлекли его внимание, и Оливио опередил события. Девчонка заерзала, застонала и еще крепче сдавила мускулистыми бедрами его уши. Оливио было не привыкать к тесноте, но сейчас ему стало нечем дышать. Он вонзил зубы во влажную, мягкую плоть. Вкус женщины смешался с омерзительным вкусом меда и специй. Кина взвизгнула и обернулась; глаза до того расширились, что показалось – у нее нет век. Она больно хлестнула Оливио сначала по одной, а затем по другой щеке. Он застонал. Кина вновь водрузила ему на голову свой роскошный зад и удовлетворенно замурлыкала: на этот раз Оливио принялся ублажать ее всерьез, со знанием дела.

Вот что он сделает! Отдаст четвертую часть всего, что для него выторгует адвокат, ему самому, а еще четверть – матери-церкви. Нет – лучше по одной пятой. Если уж это не гарантирует преданность до гробовой доски, то и ничто не гарантирует. Прилежно работая языком, Оливио думал: как гордился бы дедушка! Блаженной памяти архиепископ Гоанский не терпел алчности – в ком-то другом.

Если этот дьявол, Васко Фонсека, ищет неприятностей на свою голову, пусть судится со святыми отцами – те пожирали и не таких гадов, как он!

Сладкий нектар из жарких недр Кины оросил его истерзанные щеки.

Со сладострастным стоном Кина всей тяжестью навалилась на его голову, и карлик почувствовал, как острый край медной крышки стола врезается ему в затылок. Он снова укусил ее. Может, отдать дворец в Эсториле под приют для престарелых кардиналов? Нет подлости, которую они не совершили бы ради такого подарка!

Девчонка с воплем обрушилась на него. Стол опрокинулся. Карлик грохнулся на пол лицом, но при этом основательно лягнул Кину ниже спины.

Глава 24

Вот уже целую неделю на этом месте, на большой муравьиной куче, появлялся воин-самбуру – моран – с великолепной осанкой и при оружии. Солнечные лучи отражались от металлического воротника, похожего на ошейник.

– Опять он стоит, – с тревогой заметила Гвенн.

«Слава Богу, – подумал Энтон, – что я задержался на ферме».

Из его отношений с Гвенн ушла скованность. Работая, обходя участок или сидя рядом у костра, они рассказали друг другу все о своей жизни в Англии. О шахтерском поселке и цыганском таборе, завалах и лошадиных ярмарках, лесах и горах. Энтон сам удивлялся своей откровенности. Как-то вечером Гвенн, заложив руки за спину и стесняясь, точно школьница, спела ему старинные уэльские гимны.

Интересно, спрашивал себя Энтон, могла бы Гвенн вести себя как Анунциата?

Без малого три месяца он и Кариоки разрывались между работой на ферме и охотой, открывая для себя неизведанные земли. Но как бы далеко ни уводило сафари – на запад, вдоль берега реки Эвасо-Нарок, или на север, где в дремучих лесах водилась антилопа куду, – им все казалось мало. Каждый заход солнца манил Энтона дальше на запад, в овеянный легендами край слонов – Карамоджо Белл – или к истокам Альберт-Нила. Северный ветер приносил с собой дыхание сухого буша, навевая грезы о Судане и Абиссинии.

Тем не менее, возвращаясь на ферму «Керн», юноши выкладывались так, как сами от себя не ожидали. Энтон с ужасом думал о предстоящих пахоте и севе. Зато они ничего не имели против расчистки участка, ремонта инвентаря, отстрела диких зверей ради мяса и ухода за домашней скотиной. Порывшись в памяти, Энтон вспомнил старинные цыганские рецепты – как лечить и обращаться с мулами. Если они натирали шею и в конце дня едва волочили ноги, он отводил их к реке и долго купал в ее водах. Прикладывал к ранам целебную мазь, а при вздутии живота очищал желудки.

По вечерам Кариоки ужинал с женщинами-кикуйю, а Энтон сидел вместе с Гвенн у костра между бунгало и его палаткой. После ужина он описывал свои приключения. Благодарная за помощь, Гвенн делила его интересы и, прежде чем выложить свои проблемы, неизменно спрашивала юношей об их подвигах и добыче.

Сейчас они вместе наблюдали за неподвижной долговязой фигурой, застывшей, словно часовой на посту.

– Где один самбуру, – предупреждал Кариоки, – там и другие. Стадностью они похожи на белых людей и гнусных масаи – ближайших родственников этого козлиного народа. Если наконечники их копий оголены, Тлага, готовься к бою.

Энтон прислонил их оружие – винтовку и дробовик – к баобабу и повел Гвенн знакомиться с воином-самбуру. Ветер с долины принес душистый запах акации.

Моран оказался крупнее тех масаи, с которыми Энтону довелось столкнуться во время их с Кариоки перехода на север. У него была коричневая лоснящаяся кожа с еле заметным красным оттенком и длинные ноги. Воин стоял в непринужденной позе, держа под мышкой одной руки метательную дубинку, а в другой руке – два копья, достигающие шести футов в длину. Одно копье – прямое, деревянное – заканчивалось острым листообразным наконечником. Другое было более массивным, с острием из металла. Оба копья покоились в чехлах из кожи антилопы. Украшением одному копью служил черный помпон из козьей шерсти, а другому – пучок перьев страуса.

Ниже пояса на самбуру была шкура антилопы, тщательно отшлифованная при помощи глины и жира. Волосы заплетены в пять аккуратных косичек, доходящих до спины, плюс одна короткая – над бровью. На левом предплечье выделялись два алых шрама. В ушах он носил диски из желтоватой слоновой кости. Шею окаймляли разноцветные бусы и то ли воротник, то ли ошейник из медной проволоки. Самбуру безмятежно взирал на Гвенн. Энтон почувствовал, как напряглись ее пальцы, когда она дотронулась до его плеча.

– Джамбо, – поздоровался Энтон и добавил несколько слов на самбуру. В руке он держал мешок с кукурузой. Он ободряюще кивнул Гвенн. Пора ей подружиться с соседями. Он не сможет торчать тут всю жизнь, а она нуждается в поддержке и защите.

Какое-то время моран безмолвно изучал обоих – и вдруг улыбнулся. Темные глаза просияли.

Энтон поставил мешок на землю и развязал веревку. Не глядя на подношение, самбуру свистнул сквозь зубы. Явились две молодые женщины, а потом трое подростков с козой. Женщины обошли Гвенн, дивясь ее сапогам и длинной юбке. Они потрогали ее светлые волосы и обменялись мнениями по поводу зеленых глаз. Гвенн покивала самбурянкам и указала на подарок. Женщины пропустили сквозь пальцы по горстке кукурузных зерен и унесли мешок.

Моран сделал белым людям знак следовать за ним. Он привел их к иссохшему руслу бывшей речки. Там другой самбуру, младше этого, строгал длинную палку. Из песка, словно стебли, торчали два копья, возвышаясь на шесть футов над землей. Закончив обрабатывать палку, самбуру воткнул ее как можно глубже в песок. Моран наблюдал за его действиями, сидя на корточках.

– Схожу за нашими ружьями, – сказал Энтон. Гвенн присела отдохнуть на большой валун, мерцающий кварцевыми искрами.

Самбуру с копьем поднял голову и улыбнулся. Гвенн пришла в восхищение от его тела: гладкого, мускулистого, с гордой осанкой. Она перевела взгляд на возвращающуюся фигуру Энтона. Никогда прежде она на него так не смотрела. Пожалуй, ему недоставало свойственных самбуру кошачьей грации и постоянной готовности броситься на добычу. Энтон был шире в плечах, с богатырскими предплечьями; движения и походка отличались размашистостью. Если бы не перебитый нос, его можно было бы назвать красавцем. Вот только молодость… Что он смыслит в любви?

Самбуру быстро-быстро завертел деревянный шест в ладонях, покачивая из стороны в сторону и расширяя дыру в бывшем дне реки. Потом он медленно вытащил шест. Конец – примерно пять дюймов – блестел от влаги. В солнечных лучах сверкнули капли воды.

Самбуру передал палку Гвенн; та поднесла ее к губам. Вода была сладковатой и прохладной. Она вернула шест. Подошла полная женщина с тыквенной бутылью. Гвенн вытащила пробку и вдохнула острый запах козьего молока. Отпив глоток, она хотела отдать бутыль, однако женщина мотнула головой и указала на ее округлившийся живот.

– Она права, – произнес Энтон. – Пей.

Выпив молоко, Гвенн взяла его под руку, и они побрели к дому через буш и засеянное поле. Смеркалось. Энтон наслаждался теплом руки Гвенн и нежным запахом ее волос.

* * *

О чем толкуют эти свиньи?

Стоя босыми ногами на подушке, брошенной на пол третьего номера, Оливио ждал, когда глаза привыкнут к темноте. Нужно быть очень осторожным. Уж он-то знал, как скрипят в «Белом носороге» полы и как тонки стены.

Он достал из-за кушака полотенце и тщательно протер хрустальную чашу леди Пенфолд для полоскания пальцев – последнюю из набора. Большая часть разбилась при перевозке – то ли в поезде, то ли в фургоне. Остальные пострадали от рук неловких слуг-кикуйю; это всякий раз непостижимым образом совпадало с приступами дурного настроения у леди Пенфолд, когда она вымещала злость на прислуге. Эту последнюю чашу Оливио припрятал для более высоких целей, чем омовение костлявых пальцев хозяйки.

Когда на хрустале не осталось ни пятнышка, он провел указательным пальцем по кромке – стекло завибрировало. Оливио пальцем же остановил вибрацию и, приставив чашу к стене, общей с четвертым номером, приложил к донышку ухо.

Голоса гремели, как барабан. Оливио знал: другие приставляли к стене стакан, но кто, кроме него, догадался использовать для этой цели чашу для полоскания пальцев?

– Это мои деньги – и расписки тоже! – гаркнул Фонсека. – Так что все будет по-моему!

– Мистер Фонсека, мы не в Макао и не на Португальском Западе, – возразил гнусавый голос англичанина. Наверное, это та жирная свинья – мистер Губка Хартшорн. То-то его светлость удивлялся – что привело этого городского франта в Наньюки? – Без поддержки представителя Министерства колоний Его Величества – а если конкретно, то чиновника земельного управления, такого, как я, – никакие сделки с землей не состоятся. Я ясно выразился, мистер Фонсики?

– Фонсека, мистер Хартшорн, Фонсека. Ваша задача – помочь мне набрать как можно больше самой лучшей земли и по самой низкой цене. Все, что требуется, это мои деньги, печать вашего правительства и подставные владельцы – скажем, мистер Рейли с братом.

– Да уж, без нас вам не обойтись, – послышался резкий голос ирландца. – Эту землю отобрали у ниггеров, чтобы отдать нам, ветеранам. Вы, Фонсека, не очень-то смахиваете на покалеченного в бою британского воина, да и на ниггера тоже, хотя некоторых португальцев в темноте можно и не заметить.

– Мы оба – сеньор Фонсека и я – гордимся партнерством с двумя ирландскими джентльменами, – примирительным тоном произнес Хартшорн. – Но давайте посмотрим карту.

Карлик встал на цыпочки и приложил здоровый глаз к дырочке в стене, которую когда-то сам и проделал. Три мужские фигуры склонились над картой. Хартшорн постучал по ней ногтем.

– Главное – вода. В этих краях один год из трех не выпадает осадков. Но если вам посчастливилось отхватить участок на Эвасо-Нгиро, вам не страшна никакая засуха. Правда, река – не без фокусов: мечется из стороны в сторону, как сомалийская проститутка. Неделя проливных дождей – и она заливает берега и затопляет балки, иногда меняя при этом русло.

– У Рейли здесь уже есть своя земля, – сказал Фонсека. – Это большая часть бывшей фермы Амброза, плюс несколько клочков земли в разных местах, согласно выданным мне безмозглыми британцами распискам.

– Эти «безмозглые британцы» прогнали фон Леттова из вашего паршивого Мозамбика, – окрысился Рейли. – Где были вы в это время?

– Ну-ну, парни, давайте играть в одни ворота, – с истеричными нотками в голосе вмешался Хартшорн. – Вот чем нам предстоит заняться в первую очередь. Фермой Луэллинов и той, что рядом. А потом мы оттяпаем жирный кусок земли у калек.

Оливио, который изо всех сил старался не менять положения и не скрипеть чашей по шероховатой стене, подумал о круглой сумме, которую они с Раджи да Сузой ссудили Луэллинам. Каждое зернышко, каждая лопата и сама ферма частично принадлежат ему! Опять этот дьявол Фонсека посягает на его имущество! Но этой собаке невдомек, что Оливио владеет десятью акрами участка Амброза – через реку.

– Теперь, когда она осталась без мужа и денег, – возразил Фонсека, – с участком не предвидится особых хлопот. Мы даже сделаем красотке одолжение.

– Это единственная ферма, где есть своя вода, помимо реки, – объяснил Хартшорн. – Источники и водоемы. Многие даже не отражены на карте. Поэтому я специально отметил, кто выиграл этот участок.

Рейли отвратительно ухмыльнулся.

– Деньги – не единственный ключик. Девочке нужен мужчина, а я близко знаком с ней – еще по пароходу.

– Может, вы прогуляетесь туда вдвоем с братом – посмотрите, что да как? – предложил Хартшорн. – Нужно завершить перераспределение участков, пока никто не знает, где пройдет новая железная дорога.

– Я могу задержаться, – пообещал Рейли. – Познакомлю ее с лучшими образцами ирландской поэзии.

Глава 25

Адам Пенфолд с довольным видом вытянул больную ногу и подвинул Оливио свой стакан.

– С самого бала холостяков в тринадцатом здесь не было такого веселья.

Сказав это, он целиком сосредоточил свое внимание на блюде с горячими индийскими пирожками с начинкой из баранины. Он выбрал самый наперченный.

– Кто тебя так отделал?

– На меня кое-что упало, – туманно ответил бармен, на мгновение представив тугие, влажные бедра Кины. Он налил хозяину двойное виски и обвел глазами переполненный бар.

Несколько плантаторов с севера – усталых фермеров с крутых склонов Абердарского хребта – шумной ватагой устремились к доске для игры в дартс.

– Целую неделю только и делал, что травил мышьяком красных пауков и розовых клещей, – посетовал один, разбавляя виски элем. – Пора и самому отравиться.

– Буйволы топчут оросительные каналы, гусеницы жрут кофейные зерна, а варвары-кикуйю расправляются с кукурузой почище саранчи, – подхватил другой и, встав на цыпочки, метнул дротик в глаз Владимиру Ленину.

Эта газетная фотография с изображением большевистского лидера, выступающего с пламенной речью перед рабочими паровозного депо, сменила на доске для игры в дартс портрет кайзера Вильгельма. Оливио прочитал в «Англо-Лузитано», будто британские моряки (делать им больше нечего!) высадились на российский берег, чтобы помочь свергнуть бородатого возмутителя спокойствия. Выходит, британцы – не такие уж и простаки, во всяком случае некоторые. Россия ведет войну – и, стало быть, лишена возможности экспортировать лен. Неплохой шанс для льноводов здесь, в Кении!

– Чего мне не хватает, так это доброго английского воскресного пикника, – вздохнул один фермер. – Встать на зорьке, кого-нибудь подстрелить…

Чуть поодаль, за спинами метателей дротиков, группа мужчин окружила столик для игры в триктрак. На неудачника градом сыпались советы. Окутанный сигарным дымом, Васко Фонсека ухмыльнулся и заказал выпивку.

На другом конце бара, рядом с вешалкой из рогов антилопы для оружия и портупей, четверо завсегдатаев бросали кости.

В центре бара, за квадратным столом, двое развлекались реслингом. Они крепко сцепились руками, поставив локти на «экватор».

Каждый из борцов сосредоточил внимание на своей правой руке. Оба пыхтели, стискивали зубы и что есть силы упирались локтями в крышку стола. На обнаженных руках вздулись жилы. Левой рукой каждый, для сохранения равновесия, опирался на внутреннюю сторону бедра. Возле каждого на столе горела свечка. Опускаясь на стол, кисть побежденного неизбежно должна была коснуться пламени. Борцы были настоящими великанами: верзилами с могучими плечами. Волосы старшего посеребрила седина; на войне ему ампутировали правую ногу ниже колена. У более молодого на низкий лоб свисали рыжие кудри.

– Кто еще хочет поставить на Пэдди? Или на капитана Джоса? – выкрикивал другой рыжий – очевидно, тоже ирландец. – Еще не поздно! Ставка два шиллинга! Чья свечка раньше погаснет?

– Ставлю на Джоса! – Один из зрителей бросил на край стола серебряную монету.

Рядом группа бывших солдат затянула любимую песню:

 
«Она была нежной и милой,
Но злая подкралась напасть,
Девчонку навеки сгубила
Эсквайра преступная страсть».
 

Заслышав песню с «Гарт-касла», Энтон встрепенулся. После четырех месяцев тяжелого крестьянского труда на ферме «Керн» он наслаждался отдыхом в «Белом носороге». Прищурившись, он проник взглядом сквозь густое облако дыма и остолбенел при виде рыжего борца. Тот сидел с перекошенным лицом, сжав одну руку в кулак, а другой упершись себе в бедро.

Это он! Энтон сразу узнал чури – свой цыганский нож. Вложенный в ножны, он болтался за поясом у верзилы. Верный друг, с которым его разлучили на пароходе. Казалось, это случилось много лет назад – хотя на самом деле не прошло и года. Золотое кольцо – подарок Ленареса – обожгло Энтону грудь под рубашкой.

Он весь напрягся; в глазах полыхнул гнев. В одном из болельщиков он узнал другого рыжего ирландца – Мика Рейли. Гвенн! Блудливая лапа Рейли мнет белые груди. Удушливый запах секса. Ногти Энтона впились в ладони. В нем тяжело заворочалась застарелая ненависть. «Спокойно! – приказал он себе. – Сохраняй самообладание!»

Он поставил на прилавок кружку с пивом и взял свою шляпу. В зале росло возбуждение: рука седовласого ветерана клонилась к столу и наконец накрыла горящую свечу. Побежденный соскреб о край стола налипший на руку воск и кивнул Пэдди, прежде чем взять свой костыль и отойти к стойке бара.

– Не везет вам, капитан Джос, – сочувственно произнес кто-то из болельщиков. – Если бы не та чертова мина, вы бы давно пригвоздили этого ирландского клопа к столу.

– Кто еще хочет попытать счастья? – выкрикнул Мик Рейли.

Надвинув шляпу чуть ли не на глаза, Энтон занял освободившийся стул.

– На что играем? – осведомился Рейли.

– Не на деньги. – Энтон положил в борозду посреди стола свой нож – подарок Эрнста фон Деккена. – Рискнем ножами? Два тура из трех.

Пэдди взял нож и опробовал лезвие на сломанном ногте большого пальца. Потом поднес поближе к глазам и в тусклом свете бара прочел название фирмы.

– Золинген, да? Лучшее, на что способны колбасники. Ладно, поехали.

Он достал из-за пояса чури и положил поперек «экватора». Встал, расправил плечи и, потягиваясь, поднял вверх руки; при этом они достали до перекладины под потолком. Пэдди сел и растопырил пальцы.

– Бармен! Эй, бармен! Свечку! – заорал Рейли.

– Совсем не обязательно кричать, молодой человек, – осадил его Пенфолд. Игра в триктрак прервалась. Фонсека и другие столпились в центре комнаты.

– Ты кто такой? – рявкнул ирландец.

– Адам Пенфолд.

– Спокойно, Мики, возьми, выпей, – примирительно произнес его брат. – Не все сразу. Кто-нибудь делает ставки?

– Тоже мне палата лордов! Мы здесь затем, чтобы послать подальше все эти дурацкие церемонии!

В душе Пенфолд не мог не согласиться с этим доводом.

Оливио достал свечной огарок.

– Милорд, можно, я приму участие в ставках?

Пенфолд кивнул.

Он зажег огарок и, капнув на стол расплавленным воском, закрепил свечу. И обратился к Энтону с улыбкой, подчеркнувшей морщины:

– Не дай ее погасить, мой мальчик.

Однако в глазах своего молодого друга Адам Пенфолд не нашел ни проблеска спортивного азарта. Вместо этого он прочел в них столь знакомое ему по фронту выражение холодной жестокости – человека, готового убивать.

– Заключайте пари! – агитировал Мик Рейли, окруженный буйной ватагой ирландцев. Одну руку он поместил на спинку стула, на котором сидел Пэдди, а в другой держал пачку расписок. – Ну же, парни, два против одного, что Пэдди поджарит этого цыпленка!

Как бывает на петушиных боях, зрители тесным кольцом окружили борцов. Протиснувшись вперед, Фонсека поставил на верзилу-ирландца. Энтону передалось возбуждение толпы. Он положил руки на стол, давая им расслабиться, в то время как остальные части его тела, наоборот, отвердели. Мясистая, точно окорок, лапа Пэдди поросла рыжей шерстью и была усеяна веснушками. Энтон сфокусировал взгляд на цыганском ноже.

«Выдержка! – услышал он голос Ленареса. – И самообладание. Пусть сила противника обернется против него самого».

В ожидании начала поединка Энтон прислушивался к тихим речам своего наставника и не поднимал головы, чтобы его не узнали.

Пэдди сильнее, прикидывал он, но вряд ли так же ловок. Но главное преимущество Энтона заключалось в том, что он единственный знал настоящую ставку в игре. Он вспомнил еще один урок – тот, что мог бы избавить его от неприятностей на ярмарке в Нидеме. Никогда не показывай все карты!

Пэдди занес над линией «экватора» правую руку и поставил локоть на стол. Энтон сделал то же самое. Ладони соперников сблизились. По обеим сторонам стола горели свечи.

– Внимание! Старт! – объявил Рейли.

Борцы сцепили руки.

Пэдди сразу повезло. Он схватил руку Энтона чуть выше, чем тот ожидал, стиснув не ладонь, а пальцы. К счастью, Энтон успел напрячь руку как раз в тот момент, когда ирландец начал сдавливать косточки.

Энтон высвободил руку, но потерял инициативу. Он свирепо уставился в крышку стола, стараясь сконцентрироваться. Понимая, что ему не удастся прижать руку соперника к столу, он привел все тело в состояние боевой готовности. Даже пальцы ног скрючились в начищенных до блеска ботинках. Мышцы бедер окаменели. Как у гребца, твердая, словно броня, брюшина послужила точкой опоры для двух плечей рычага – верхней и нижней частей его тела.

Зрители курили, пили, заключали пари и вовсю подстрекали борцов. Некоторые прямо-таки нависали над их головами. Однако для Энтона они не существовали или существовали где-то очень далеко, например, в Момбасе. И только один образ, одно видение пробивалось к нему сквозь табачную мглу. Слева от Энтона в воздухе плавало круглое, без кровинки, лицо Оливио – точно полная луна в дымке облаков.

Энтон добился того, чтобы рука жила отдельно от него, как валун, преграждающий врагам вход в пещеру. Все, что теперь требуется, это удерживать камень на месте.

Он уже продержался дольше, чем Пэдди мог ожидать. Их руки по-прежнему были сплетены в тугой комок, покачивающийся то в одну, то в другую сторону. Правда, больше в сторону Энтона. Рука его противника вспотела.

Пэдди поводил ее туда-сюда. Это привело к тому, что локоть Энтона, обтянутый рукавом рубашки, чуточку сдвинулся. Рука от пота противника тоже стала липкой. Пэдди перенес захват ниже, с пальцев на ладонь. Энтон поздно понял его маневр.

Вскочив со стула, ирландец всей своей тушей навалился на его клонившееся к крышке стола запястье. Рука Энтона с шумом опустилась на свечу. Послышались проклятия и одобрительные возгласы. Борцы встали – размяться.

Оливио подскочил к стойке и быстро налил желающим выпить. Давно торговля не шла так бойко. На прилавок сыпались деньги, в том числе чаевые.

– С тебя пиво и два фунта стерлингов, маленький негодник, – сказал ему Рейли.

Оливио отдал выигрыш. «Этой обезьяне невдомек, – подумал он, – что я тоже имею интерес в деле. Чтобы стибрить мою ферму, ирландским гангстерам вместе с Фонсекой и безмозглым Хартшорном придется иметь дело не только с миссис Луэллин, но и с Оливио Алаведо, и с денежными тузами из Гоа». Он покосился на подсчитывающего свой выигрыш Фонсеку и позлорадствовал, вспомнив о письме, которое отправил лиссабонскому юристу. Посмотрим, что будет делать Фонсека, когда узнает.

– Ваше пиво, сэр, – сказал он Рейли. Чуть поодаль молодой Райдер беседовал с хозяином и одновременно растирал правую руку левой.

Никогда и нигде, кроме как в зеркале, Оливио не видел такого напряженного внимания, как в глазах этого парня во время поединка. Нет, тут дело не в спортивном азарте и не в ножах. Чтобы вызвать у человека столь сильные чувства, требуется кое-что важнее. Даже англичане с их любовью к спорту не относятся к этому так серьезно. Неужели он вправду подметил в прищуренных голубых, холодных, как льдинки, глазах юноши мертвящий огонь ненависти – может быть, даже мести?

– Еще пари, сэр? – обратился он к Рейли.

– Три против одного за Пэдди, если ты хочешь.

Борцы заняли свои места за столом. Пенфолд зажег новый огарок. Энтон вытер ладони красным дикло и снова повязал им шею.

– Может, попробуем левой?

Пэдди ухмыльнулся и стрельнул взглядом в сторону брата. Тот кивнул.

– Почему бы и нет?

Пэдди закатал рукав левой руки и поставил локоть на стол. Энтон последовал его примеру.

– Держись, Пэдди! – весело крикнул Фонсека. – А то я еще разорюсь!

– Извините, лорд Пенфолд, – обратился Энтон к владельцу отеля, когда их с Пэдди руки соприкоснулись, – объявите, пожалуйста, старт.

– Пошли! – крикнул Пенфолд.

Энтон вцепился в пальцы ирландца. Тот побагровел и попытался освободиться.

Энтон по-прежнему смотрел вниз. Опершись правой рукой о свое правое бедро, он мысленно приказал себе соединить руки. В памяти всплыла сцена в котельной на «Гарт-касле».

Он вновь сконцентрировал внимание на том, чтобы соединить обе свои руки. Сначала неуловимо, а потом все заметнее рука ирландца дала крен. Энтон вспомнил запах горелого мяса – своей обожженной плоти, когда эти сволочи прижали его руку к раскаленной паровой трубе. Жилы натянулись, как провода. Впервые сила его плечевых мышц отдавала энергию рукам. Он почувствовал в правом плече жжение. И с неожиданной силой прижал руку Пэдди к свечке.

У того вытянулось лицо. Он непонимающе уставился на Энтона. Кругом слышались поздравления. Оливио бесстрастно смотрел в пол.

Энтон разжал руку и отпустил соперника. Пэдди отошел к брату, стоявшему возле стойки.

– Бармен, двойную порцию, – процедил Рейли.

– Как вам будет угодно, сэр, но, если вы не возражаете, сначала я хотел бы получить мой выигрыш.

Энтон упорно не поднимал головы. Пэдди сел напротив и потрещал суставами. Чтобы нечаянно не соскользнул локоть, Энтон закатал правый рукав. Обнажилась татуировка.

Каждый из соперников поставил локоть на стол и поднял правую руку. Кольцо зрителей стало еще теснее. Опираясь на трость, Пенфолд встал сбоку и приготовился дать сигнал.

– Погодите, ваша светлость, – процедил Рейли. – Объявим вместе.

– Внимание! Старт! – синхронно выкрикнули он и лорд Пенфолд.

Две руки, схватившись намертво, задрожали от напряжения над линией «экватора».

Энтон услышал шум у двери и, не позволяя себе расслабиться, поднял глаза. В бар вошел новый посетитель – крупный мужчина в потрепанной кожаной куртке и серой войлочной шляпе. Он взял у бармена пару бутылок пива и, встав позади Рейли с приятелями, уставился на Энтона.

– Удачи, мой юный английский друг!

Эрнст! Энтон на мгновение отвлекся; рука чуть не сдвинулась. Но теперь он уже хорошо знал тело своего врага, кислый запах его пота и толстые куски мяса под мягкой кожей рук. Ощущал неуправляемую, почти звериную, мощь этого человека.

Энтон почувствовал на себе тяжелый взгляд Пэдди и поднял глаза. Узнал наконец? Рейли что-то прошептал брату на ухо. У того отвисла челюсть. Глаза сошлись в одной точке – там, где была татуировка в виде ястреба. Потом он перевел взгляд на здоровенный шрам на внутренней стороне локтя. Маленькие поросячьи глазки встретились с ярко-голубыми.

Энтон сосредоточился. Руки обязаны соединиться! Мышцы взбугрились. Над ярко-розовым шрамом набухли бицепсы.

От напряжения у него разошелся шов. Проступили сначала розовые, а затем алые капельки крови.

Словно в трансе, отдавая себе отчет в том, что, кроме них, только Рейли понимает смысл безмолвной драмы, противники слились в единую скульптурную группу. Пэдди привстал со стула и начал энергично вертеть запястьем – искал положение, которое бы дало ему преимущество. Энтон умело пользовался каждой его оплошностью, чтобы хотя бы на один-два градуса приблизить руку соперника к столу. Пэдди уже не нападал, а оборонялся, стараясь вернуть руку в прежнее положение. Энтон не мешал ему изматывать себя в этих попытках. Кровь продолжала сочиться.