Текст книги "Отель «Белый носорог»"

Автор книги: Барт Булл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

Пэдди терял энергию. Движения становились все более судорожными. Энтон понимал: главное, что от него требуется, это терпение. Не поддаваться искушению покрепче нажать. Просто сохранять свое преимущество, и пусть ирландец сам себя доконает.

Энтон на пробу немного ослабил хватку. Пэдди с удвоенной энергией рванулся вверх, но Энтон тотчас вернул его руку на место. И так – пять раз подряд. Капли крови стекали на стол. Энтон тоже вымотался, но не так, как Пэдди.

Тот был еще силен, но явно нервничал – словно раненый буйвол. Он потерял контроль над собой. Кажется, это заметили один-два наблюдателя, в том числе Рейли. Фонсека, прислонившись к стене и скрестив руки на груди, жевал незажженную сигару.

Энтон стрельнул взглядом в сторону стойки. Там на высоком табурете, болтая скрещенными ногами, сидела Анунциата. Она послала Энтону воздушный поцелуй. Каждый мужчина в зале вожделел к ней.

За спиной Анунциаты застыл на своей стремянке карлик – точь-в-точь каменный будда. Его идеально круглая голова отбрасывала на стену гротескную тень. Энтону захотелось заглянуть в глубоко посаженные глаза бармена. Неужели он что-то понял?

Хотя рывки Пэдди затемняли картину, Энтон чувствовал, что может двигать рукой противника по своему желанию. Он еще трижды ослаблял захват и вновь зажимал руку ирландца, лишая его последних сил.

Пэдди зарычал. Энтон взглянул поверх стола и увидел устремленные на него глаза с красной каймой – как у барсука в капкане. Вот сейчас придет охотник и добьет злобно фыркающего зверя топориком. В его взгляде смешались два чувства, изначально присущих человеку: страх и ненависть.

«Помнишь паренька в котельной? – безмолвно вопрошал Энтон. – Помнишь, как твой брат спросил: "Ну что, он спекся?"»

Энтон уверенно нажал на руку своего врага. До горящей свечи не хватало каких-нибудь трех дюймов. Энтон остановился.

– Еще рано, – сказал он вслух, глядя на Пэдди в упор.

Противно запахло палеными волосами. Густая рыжая шерсть на тыльной стороне руки ирландца съежилась и сгорела. Пэдди ощутил прилив новых сил и рванул руку вверх. Энтон вернул ее на место, а затем опустил чуточку ближе к огню. Он выматывал врага его же усилиями. Потные пальцы Пэдди ослабели. Пухлая белая рука неумолимо приближалась к язычку пламени.

– Давай, Пэдди, ну давай! – завопил Рейли. – Покажи ему! Это же тот ублюдок с парохода!

Столпившиеся вокруг приятели Рейли, видя, как уплывают их денежки, начали суетиться и выражать неудовольствие. Не обращая на них внимания, Энтон задержал руку Пэдди в трех дюймах от огня. Пламя опалило ему ногти. Он вспомнил котельную и, крепко стиснув руку Пэдди, поднял голову. Бычья шея ирландца разбухла, как гнилой фрукт, который вот-вот лопнет. По багровому лицу струился пот. Губы дрожали. Из открытого рта текли слюни.

Мик Рейли выругался и поднял с пола разбитую бутылку из-под виски.

– Nein [13]13
  Nein – нет (нем.).


[Закрыть], приятель, пусть доведут дело до конца, – прорычал Эрнст и поставил свои две бутылки пива на стол. Рейли все-таки схватил разбитую бутылку. Эрнст вцепился ему в руку и, резко крутанув, бросил Рейли на живую стену из его приятелей-ирландцев.

– Ну, хватит, – решил Энтон и не спеша опустил руку Пэдди в огонь. Когда его собственные пальцы коснулись расплавленного воска, он отпустил противника и схватил оба ножа. Пэдди отшвырнул свой стул и ринулся за ним, но споткнулся о трость лорда Пенфолда и рухнул на квадратный стол. Тот раскололся пополам.

В мгновение ока помещение бара превратилось в поле боя. Один только Фонсека продолжал следить за побоищем, стоя у стены. Эрнст, после того как раздал несколько увесистых тумаков, рухнул на пол. На него навалились несколько «томми».

Оливио спустил курок. Раздался оглушительный залп из короткоствольного ружья для охоты на слонов – «ригби». Разумеется, в потолок.

Все замерли и повернулись к стойке. Отдача от ружья сбила карлика с ног, но он быстро вскарабкался по стремянке и, заняв прежнее место, поднес к губам медную гильзу. Послышался пронзительный свист. В свете лампы лицо карлика сияло в радужном ореоле.

– Давно в «Белом носороге» не было так весело, – сказал Пенфолд Анунциате, наливая виски.

– Надеюсь, – усмехнулась она, – наверху никто не ложился спать.

Глава 26

Еще одна борозда, и на сегодня хватит. Перед глазами Гвенн тяжелый лемех фирмы «Дир» резал и переворачивал землю. Снабженный специальными приспособлениями, плуг с легкостью уклонялся от камней и пней и легко справлялся с африканской целиной.

Десять волов, из которых шесть поступили совсем недавно и от них пока было мало толку, рвались из цепей. Передняя, глубоко погруженная в землю часть лемеха ровно резала землю. Задняя блестела на солнце.

– Тише, тише, – сдерживал волов Кариоки. – Не надо так торопиться.

Он повесил поводья на плечи и, улыбнувшись Гвенн, поднял вверх обе руки в жесте капитуляции. Хорошо хоть Кариоки здесь, подумала она, скучая по Энтону. Она понимала овладевшую им жажду перемен, но не могла не досадовать. Что он так долго делает в «Белом носороге»?

Два месяца назад она бы выжала все соки из кикуйю и скота – и, скорее всего, запорола бы плуг. Сегодняшняя Гвенн, так же как и волы, знала, когда нужно остановиться.

Она пошла на край поля – за киркой. Кариоки зашел впереди плуга. Нагнувшись, Гвенн почувствовала прилив крови к голове. В глазах потемнело. Она бессильно опустилась на камень и, закрыв глаза, прислушалась к движениям нового существа. Каким-то он будет, этот малыш? Осталось не более трех-четырех недель. Через две недели она воспользуется приглашением Пенфолдов – рожать в Наньюки. Какая роскошь! Но Гвенн волновалась за ферму. Энтон обещал присмотреть за ней, если еще будет в этих краях. Гвенн знала: он делает это не из любви к земле, а из добрых чувств к ней, как одолжение. Если Энтон не сможет, Пенфолд обещал прислать кого-нибудь из еще не определившихся солдат, оставшихся без земли и не желающих возвращаться на родину.

В голове прояснилось. С реки дул приятный ветерок. Открыв глаза, Гвенн посмотрела на юго-восток, через равнину и невысокий горный хребет Лолдайка – туда, где высилась вдали гора Кения. Вот уже и август. Проливные дожди кончились, и на фоне кристально чистого неба вулкан показался ближе. На крутых склонах темные пояса из кедровых рощ сменялись снежной мантией, питающей Эвасо-Нгиро.

Адам предупредил: в скором времени можно ожидать слонов. Они спустятся с гор, перейдут ручьи, где водится радужная форель, пересекут плантации европейцев и маленькие фермы туземцев и отправятся дальше, на равнину. Обычно они путешествуют маленькими группами или семьями, но бывает, что за несколько дней их проходит несколько сотен.

По дороге на северо-запад через плато Лейкипия слоны задержатся на Эвасо-Нгиро, чтобы, подобно человеку, освежиться и утолить жажду. Слоны, как примерные ученики, избегали топтать посевы: за этим часто следовала смерть. Но случалось и так, что голодные или испуганные животные за одну ночь уничтожали кукурузное поле. Хорошо бы успеть вернуться до их перехода.

Гвенн окинула взглядом поле. Присланные Адамом Пенфолдом широкорогие волы выносливой африканской породы неподвижно застыли с чисто бурским терпением. Уже сейчас Гвенн могла бы сказать, что волы научили ее большему, чем она их. Каждое утро она помогала запрягать, поправляла упряжь так, чтобы им было удобно целый день вести ровную борозду. Малейшая небрежность – и борозда будет кривой. Гвенн взглянула на свои руки и напомнила себе о необходимости надевать перчатки.

Движимая отчаянным стремлением прижиться в Африке, в первые недели после смерти Алана она поднималась затемно и выгоняла в поле своих помощников. Сбруя то и дело лопалась, а волы худели. Кариоки и женщины-кикуйю ворчали, что даже на злобного карлика Чура Ньякунду работать было легче. По крайней мере, Желтая Лягушка не заставлял их возиться в земле.

Со временем она поняла особый ритм рабочего дня африканцев. Сколько бы она ни давила, как бы поздно они ни приступали к работе, к концу дня результат был один и тот же: один акр глубоко вспаханной земли. Если Гвенн чересчур свирепствовала, все бунтовали: кикуйю, волы, даже сама земля.

Кариоки ждал ее терпеливо, словно старое дерево. Пять женщин-кикуйю, которым было поручено очистить землю от сорняков, камней и веток, болтали в нескольких ярдах позади нее. Никто никуда не спешил – кроме самой Гвенн. К счастью, мужчины-кикуйю не отказывались пахать, потому что даже при их традиционной лени все связанное со скотом считалось мужской обязанностью.

Гвенн встала и отнесла кирку Кариоки. Через пару дней можно будет прокладывать поперечные борозды. Многие новоявленные фермеры не утруждали себя такими тонкостями; Адам тоже допустил такую ошибку. Семена все равно взойдут, но земля не сможет дышать, не будет здоровой и сильной.

И еще – перед тем как переворачивать землю, нужно произвести повторную мелкую вспашку – сначала на шесть, потом на три дюйма глубиной, чтобы разбить крупные комья, оставшиеся после предыдущей вспашки. Лен требует особенно тщательной обработки.

В конце будущего месяца, или в начале октября, первые тридцать акров будут подготовлены к севу. Лучшие двадцать она отведет под лен, а остальные десять – под кукурузу, бобовые и пшеницу. Семена льна нужно вносить поглубже, а не разбрасывать. Пшеница требует меньше влаги. Волы и овцы большую часть года смогут пастись на естественных пастбищах. Но в засушливый период им понадобится силос, запасы зеленого корма – люцерны или южноафриканского маиса с поливных земель. Каждой корове или волу требуется десять акров, овце – три.

Нужно купить еще семян и инвентаря, скота и техники. Раджи да Суза через своего друга Оливио Алаведо предложил ей дополнительный кредит. «Ничего не жалеть для фермы "Керн"»! – так он выразился.

Но, конечно, больше всего Гвенн нуждалась в мужчине – фермере, который разбирался бы во льне и болезнях домашних животных. И тут Энтон ей не опора. Что он будет делать, когда повзрослеет? Осядет ли на земле? Чем станет зарабатывать на жизнь?

Гвенн шла за плугом, проверяя правильность борозды и следя за тем, чтобы Кариоки не попытался облегчить себе и волам работу, приподняв лемех. При неровной или мелкой борозде в октябре и ноябре дождевая влага будет стекать по склону, а не впитываться в почву. Чтобы понизить испаряемость, Гвенн решила после сильного дождя взрыхлить землю.

Закончив последнюю борозду, Кариоки погнал волов домой, сделав остановку у реки, чтобы искупать животных. Он помахал уходящим с поля женщинам. Одна, самая молодая, задержалась и подождала его, Гвенн шла медленно, время от времени нагибаясь, чтобы поднять и отбросить в сторону сучок или камень. Итак, сорок две борозды шириной в шесть футов. Не образец аккуратности, как пирамиды Алана, но лучше ей в этом году не сделать.

Против своей воли Гвенн испытывала горечь и обиду на Алана. Как он мог взвалить на нее одну тяжкое бремя выживания? Потом она почувствовала себя виноватой за то, что не тоскует об Алане так как следует. И чересчур беспокоится об Энтоне – как бы уберечь его от мести Мика Рейли. Но временами, злясь на себя, Гвенн страстно желала, чтобы Энтон был рядом. Вместе, рука об руку, возвращаться с поля…

Она еще раз наклонилась, и ее вдруг пронзила острая боль. Ахнув, она опустилась на колени и поползла туда, где под тамариндом зеленела трава. Там она повалилась на землю и зажмурилась. Боль возобновилась и не отпускала. Целый час Гвенн пролежала на боку, напоминая себе, что сроки еще не вышли; однако боль то и дело пронзала все ее существо и затихала, давая ей возможность собраться с силами.

У нее отошли воды. Ребенок! Гвенн распростерлась на спине, подняла колени. Тело покрылось испариной. Нужно глубоко дышать. Вспомнить, что делала бабушка, когда ее кузине пришлось рожать без акушерки.

По спине побежали мурашки. Мышцы напряглись. Тело больше не слушалось Гвенн, живя по своим особым законам. Юбка намокла. Гвенн развязала поясок и, поворачиваясь с боку на бок, сняла юбку и подстелила ее вместо простыни. Через ткань спину кололи осыпавшиеся стручки тамаринда. Боль накатила, утихла и вернулась вновь. Над головой шумела листва и ярко светило солнце.

Вдруг в кустах зашуршало. Раздвинулись ветви. Гвенн запаниковала. Господи, как дотянуться до винтовки?

Но было поздно. Оружие слишком далеко. Гвенн с трудом села. Голова перестала кружиться. Она приготовилась к схватке.

– Гвенн-саиб! – воскликнула женщина-самбуру.

– Виктория! Слава Богу! Помоги мне добраться домой!

Виктория бросила пустой мешок и опустилась на колени в ногах у Гвенн. Потом велела ей лечь. Стащила нижнюю юбку из грубого холста. Развела ноги. Потрогала живот и заглянула между ног.

– Не домой, нет. Поздно домой.

Примерно с час Виктория сидела рядом, держа Гвенн за руку. Та лежала с закрытыми глазами. Схватки все усиливались. Боже милостивый, началось!

Виктория снова встала на колени у нее в ногах и, взяв руки Гвенн в свои, с силой потянула молодую женщину на себя, вынуждая сесть. Потом она встала, заставила Гвенн встать на корточки – так, чтобы вес равномерно распределился между носками и пятками. Локти Гвенн она поместила ей же на колени и помогла сцепить пальцы. Встав позади, она потянула Гвенн на себя, давая ей опереться выгнутой спиной на свои ноги.

Мысли Гвенн завертелись вокруг ее новой помощницы и подруги. В свое время ей никак не удавалось запомнить самбурянские имена, и она дала женщине имя Виктория – за необычайное сходство с Ее Величеством. Тот же прямой, открытый взгляд, те же пухлые щеки, полное круглое лицо и величавая осанка. И надежность.

По телу Гвенн пробежала судорога. Новая жизнь неудержимо рвалась на волю. Виктория схватила молодую женщину за плечи. Гвенн натужилась. Бедра разверзлись. Гвенн дернулась и повалилась на бок. Виктория успела подхватить ребенка. Зубами перегрызла пуповину. Омыла младенца в воде неглубокого водоема, пару раз шлепнула и подставила лучам заходящего солнца.

Чей-то мощный рев привел Гвенн в чувство. Вики передала ей новорожденного, завернутого в грубую мешковину. Полные слез глаза Гвенн не могли разобрать пол ребенка. Она погладила головку с курчавыми волосенками.

– Богатырь, – одобрила Вики. – Настоящий мужчина.

* * *

– Я заволновался, когда ты не приехала в «Белый носорог», – сказал две недели спустя Энтон, распрягая Рафики. Ему было жаль, что он пропустил миг рождения человека. – Решил вот съездить, посмотреть, как дела. Так хотелось присутствовать при родах! Но я опоздал.

Он опустился на колени и пощекотал младенцу животик. Голенький наследник фермы «Керн» лежал на шкуре импалы, взбрыкивал ножками и разевал ротик. У него были рыжие кудряшки и зеленые глаза.

– Какой красивый! – восторгался Энтон. – Жалко, что меня здесь не было – помочь!

– Ну, от тебя было бы мало толку, – Гвенн всеми силами старалась не показать, что рада его приезду. – Мне помогла Вики.

Руки Гвенн до запястий были молочно-белого цвета. Волосы обсыпаны творожными крошками. «Должно быть, я страшна как смертный грех», – подумала она и украдкой посмотрела на Энтона. Возможно, в «Белом носороге» он встречался с Анунциатой.

– Ты любишь сливочный сыр? – с гордостью спросила она. – Его не так просто сделать, как кажется. Зато перевозить и продавать удобнее, чем сливочное масло. Вот только у нас оно почему-то получается кислым и на удивление белым.

– Тебе помочь? – сам себе ужасаясь, спросил Энтон. Вид кухонного стола поверг его в панику. На одном краю лежала стопка белых промасленных тряпиц. На другом ждали своей очереди пустые жестяные формы. Если утратить бдительность, она сделает из него дояра. Энтон понюхал высокий бидон с молоком. – По-моему, слишком кисло.

– Сыр выдерживают неделю, – с раздражением в голосе произнесла Гвенн. – Потом все, кроме последней ложки, вываливается в сложенный втрое кусок хорошего полотна и хранится сутки. И только после этого добавляют соль.

– Чем плоха последняя ложка?

– Ничем, если не считать того, что на дне собирается твердая масса, которая портит сыр. Разверни, пожалуйста, вон ту тряпку. Соскреби все в середину.

– Как ты назвала ребенка? – спросил Энтон, закатывая рукава и ребром ладони собирая крошки.

– Веллингтон [14]14
  Веллингтон Артур Уэлсли (1769–1862), английский фельдмаршал, командовавший союзными войсками в войнах против наполеоновской Франции.


[Закрыть]– за выдающийся нос. Нет, Энтон. Это делают всей ладонью.

Гвенн накрыла его руки своими и показала, как собрать в центр творожную массу. На мгновение их пальцы переплелись.

– А теперь переложи на чистую материю. Хорошенько загни углы и положи сверху груз – десять фунтов. Через двенадцать часов получится отличный кусок белого сливочного сыра. Энтон, ты не прогуляешься на реку – поищешь камней по десять фунтов?

Он облизал пальцы.

– Веллингтон – неподходящее имя для фермера. По-моему, не хватает соли.

Гвенн откинула со лба волосы и поджала губы. Не хватает соли? В зеленых глазах запрыгали искры.

– Возможно, он станет доблестным воином. Или вторым Энтоном Райдером – храбрым охотником, который раскатывает по свету верхом на коне и стреляет диких зверей. Когда ты уезжаешь?

– Пойду, поищу камни, – Энтон ухмыльнулся, вспомнив совет лорда Пенфолда: никогда не спорить с женщиной.

«Ну зачем мне понадобилось вредничать? – упрекнула себя Гвенн. – Буду вести себя как старая стерва – он ни за что не вернется».

Энтон притащил три сверкающих речных камня. Гвенн как раз кормила. Из расстегнутой блузки выглядывала полная левая грудь с розовым соском и капельками молока. Веллингтон передохнул и снова припал к груди.

– Спасибо, Энтон. Положи, пожалуйста, груз на творог.

Он подошел к столу.

– Можешь развернуть первую тряпицу – под мешочком с гвоздями – и посмотреть, готово ли. Если да, то, будь добр, разрежь творог на куски и разложи в формы.

Веллингтон оторвался от материнской груди и загугукал. Энтон снял мешок с гвоздями и, достав цыганский нож, всадил в творожную массу. «Знать бы, что мой старый чури будет использован подобным образом, лучше бы я оставил его той жирной свинье», – сказал он себе с мрачным юмором.

– Нет-нет, сливочный сыр нельзя резать ножом. Вон там деревянная лопатка.

– Обещаю никогда больше этого не делать, – Энтон против воли улыбнулся. – Лучше вернусь в отель – помогать на кухне.

– Будешь смешить, – сказала Гвенн, пристраивая Веллингтона к другой груди, – он меня укусит.

* * *

– Золото! – Эрнст фон Деккен зажмурился и откинул голову на спинку стула. – Да, золото!

Его добротные немецкие сапоги остались висеть, привязанные к седлу. Он допил фирменный шнапс «Гепард» и передал Энтону пустую бутылку.

– Вот он, ответ на все вопросы! Хочешь, будем работать на пару? От земледелия никакого проку. А чтобы добывать золото, мне нужен партнер-англичанин, вроде тебя. Немцу не дадут лицензию.

– Золото?

Энтон разволновался. Сейчас ему нечего предложить женщине. Золото – великолепный шанс разбогатеть и все-таки остаться свободным. Тогда у него появится возможность быть с Гвенн и в то же время не заделаться поденщиком на ферме. Всю прошлую неделю Гвенн была холодна и надменна – вряд ли она в нем нуждается. Возможно, после изнасилования и смерти Алана она хочет отдохнуть от мужчин. А эта одержимость фермой – и все вытекающие отсюда сложности!

– Золото? – переспросил он Эрнста.

– В 1867 году его впервые обнаружили в Земле Матабеле. Англичане живо отобрали эту территорию у кафров и назвали Родезией. Потом, в восемьдесят шестом, они нашли золото в Трансваале и отняли его у буров – получилась Южная Африка. И наконец, перед войной мы отыскали золото в Германской Восточной Африке. Вы с Лигой наций тут как тут – хватаете всю территорию, включая ферму «Гепард», и объявляете Танганьикой. Теперь золото находят даже в этой несчастной стране.

– Мне жаль, что так вышло с фермой. Надеюсь, твой отец в порядке?

– Это его чуть не убило. Но он крепче старого носорога. Подался в Каир – вроде бы выращивать хлопок. Англичане разорили наши фермы. Всех немцев отсылают домой. Но мы еще вернемся, вот увидите. Беда в том, что «Гепард» был настоящим домом. Теперь они распродают немецкие земли и предприятия на аукционе, как «собственность врага». Так что давай, мальчуган, хапнем нашу долю. А потом выкупим ферму на твое имя.

– Ты не говорил, что там есть золото. Где?

– Совсем недавно обнаружили новые, легкие для разработки залегания по обе стороны границы, недалеко от озера Виктория. По нашу сторону – в низовьях реки Лупа. По вашу – близ Лолгориена. Говорят, оно там залегает открыто – приходи с лотком и мой песок.

– Едем! Только сначала погостим на ферме моих друзей. Я немного помогу в поле, а ты поохотишься. Там водятся замечательные сернобыки и антилопы Гранта. Ты уже покормил лошадь?

– Моя коняга не нуждается в пище.

– А в воде?

– Не в воде, а в бензине. Это старый мотоцикл. Шесть с четвертью лошадиных сил, два цилиндра, коляска, три скорости, свет, насос, инструменты – все как полагается. При желании способен летать. Вырастешь – купи себе такой же.

* * *

– Ав! Ав!

Медленно передвигаясь на четвереньках, Оливио потерся плечом о ногу Кины, словно выточенную из черной слоновой кости. Девушка обхватила его короткую шею и стала щипать там, где кончался старый кожаный ошейник покойного Ланселота. Мерзкая псина! Однако Оливио послушно повторил:

– Ав! Ав!

Он опустил круглую, как шар, голову и, восхищаясь подъемом, лизнул ногу Кины – да не кончиком языка, а всей поверхностью, точно слюнявый щенок. И отметил про себя: после всех ножных ванн и его интимных услуг это дитя природы по-прежнему пахнет чем-то отвратным. Он крепче прижал губы к ноге Кины и ощутил твердые молодые косточки и эластичные сухожилия. А какие сокровища ждут его выше! Оливио аж вспотел от предвкушения.

– Ав! Ав!

Продолжая лизать эту дивную ножку и в то же время думая о своих врагах, Оливио спросил себя: а что ему оставалось? Ему вспомнилась древняя легенда о скале над ущельем. Если до нее дотронется честный человек, она сорвется и раздавит всех его врагов.

Ну что ж, он уже дотронулся до этой громадины. Уже бороздит океан его письмо лиссабонскому адвокату. Скоро пароход встанет на якорь в одной из крупнейших гаваней, откуда четыре столетия назад отплыл в Индию великий Васко да Гама. Мешок с почтой бросят на берег и доставят в столицу. Наутро его послание ляжет на стол юриста, доктора Гонсало Баррето. Собственно, это даже не письмо, а составленное по всем правилам и заверенное у нотариуса обязательство поделиться богатством с Баррето и матерью-церковью, плюс ссылки на дневники-исповеди покойного архиепископа, хранящиеся в тайном архиве кафедрального собора в Лиссабоне. Там святые отцы найдут все доказательства.

Довольный тем, что наконец-то хоть верхняя часть ступни Кины стала чистой, Оливио прижался щекой к циновке и взял в рот большой палец. Только с большими это и получалось: остальные пальцы юной дикарки были загнуты книзу. Карлик пососал и куснул повыше ногтя. Кина вскрикнула и натянула поводок. Ошейник сдавил ему адамово яблоко. Оливио издал булькающий звук, побагровел и начал хватать ртом воздух.