Текст книги "Семь демонов"

Автор книги: Барбара Вуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

ГЛАВА 9

– Как ты себя чувствуешь?

Услышав голос Марка, Рон открыл глаза и увидел, что сидит на своей кровати. На его руке был манжет для измерения давления.

– Что случилось?

– Ты не помнишь?

– Я потерял сознание?

Марк кивнул.

– Ты помнишь хоть что-нибудь?

Рон закрыл глаза руками и зажмурился, напрягая память.

– Мы были в гробнице. А потом я помню только, как Абдула и гафир несли меня вниз по склону.

Он убрал ладони с лица и посмотрел на оранжевые лучи палящего вечернего солнца, пронизывающего палатку.

– Как долго я был без сознания?

– Около двух минут.

– Но с тех пор прошло уже несколько часов! Я проспал все это время?

– Хочешь верь, хочешь нет, но в течение последних четырех часов ты сидел тут и тараторил как пулемет…

– Привет.

Они обернулись, когда в дверях показалась голова Жасмины Шукри.

– Как себя чувствует пациент?

Марк встал и отошел в сторону, чтобы освободить ей место. На плече у Жасмины висела ее сумка. Она присела на край кровати и молча положила свои холодные пальцы на запястье Рона.

– Я буду жить? – спросил он, когда она сосчитала пульс.

Жасмина улыбнулась и ответила нежным голосом:

– А это мы сейчас узнаем.

Она вытащила из сумки стетоскоп-тонометр, накачала манжет и измерила Рону давление. Она повторила это дважды, прежде чем отложила стетоскоп и осторожна сняла манжет. Она ожидала, что состояние больного будет хуже, но пульс и давление – все было в порядке. Затем она взяла маленький фонарик и проверила зрачки Рона на световой рефлекс. Они быстро увеличивались, что свидетельствовало о нормальной реакции.

Потом она немного отодвинулась и внимательно посмотрела своими влажными карими глазами Рону в лицо:

– Как вы себя чувствуете?

– Думаю, вполне нормально, если не принимать во внимание шишки на голове.

– Вы можете мне сказать, как вас зовут?

– Только если вы мне скажете, как зовут вас.

– Рон, – вмешался Марк, – прояви же такт по отношению к даме.

– Ну хорошо, Рон Фэрмер.

– Вы помните, какой сегодня день недели?

– Пятница.

– А число?

– Десятое июля тысяча девятьсот девяносто первого года. Теперь вы мне скажете, что произошло?

– Мне бы самой хотелось услышать это от вас.

– Марк утверждает, что все это время я просидел здесь и проговорил.

Жасмина кивнула и снисходительно улыбнулась:

– После удара головой и обморока, длящегося более нескольких секунд, это часто случается. Вы очнулись, сами того не осознавая, и заговорили бессвязными предложениями. У вас произошла временная потеря памяти и вы не могли вспомнить, что были в гробнице. Но теперь вы снова это вспомнили, не так ли?

– Да. И монолог, который я там произнес, тоже. От душного воздуха гробницы я потерял сознание.

– Вы можете поднять обе руки? Вот так, хорошо. А теперь, – она протянула ему свои руки, – сожмите мои ладони как можно сильнее.

Он повиновался и сжал ее руки так сильно, что она поморщилась. Затем она осторожно отодвинула назад его длинные волосы и осмотрела уши.

– Что вы там ищете? Мои мозги?

– Я проверяю, нет ли в ваших ушах мозговой жидкости.

– О Господи!

– Но все в порядке. Теперь, когда вы полностью пришли в сознание, я думаю, больше нечего опасаться. Вы сильно разбили голову.

– Пожалуй, да! – Он осторожно прикоснулся к шишке на затылке. – Я слышал удар.

Жасмина сложила инструменты в сумку и встала. Марк впервые заметил, насколько маленькой она была. Она едва доставала ему до плеча.

– Доктор Фэрмер скоро снова встанет на ноги. Но ему нужен покой. И если произойдут какие-нибудь изменения, например провалы в памяти, тошнота или насморк, сразу же зовите меня.

– Насморк!

Она улыбнулась Рону:

– Это может говорить о том, что вытекает мозговая жидкость. Вполне вероятно, что образовался отек. Но, думаю, это всего лишь небольшое сотрясение мозга.

– Спасибо, мисс Шукри, – сказал Марк, поднимая занавеску на дверях. Когда она ушла, он снова повернулся к своему другу, качая головой. – Ты готов на все, лишь бы привлечь к себе внимание?

Рон усмехнулся и попробовал прислониться головой к брезенту палатки, но тут же вздрогнул и снова сел прямо.

– У меня был друг, который попал в аварию на мотоцикле. Он был лишь одну минуту без сознания, а потом пять часов нес несусветную чушь. Он говорил и говорил, и мы просто не могли заставить его замолчать. А потом внезапно его голова снова просветлела, и он все вспомнил. Я даже подумал, что он разыгрывает спектакль, чтобы получить инвалидность.

Марк опустился на край кровати и внимательно посмотрел на друга:

– Ты уверен, что это случилось из-за жары, Рон?

– Не знаю, что это было, и догадываюсь, о чем ты думаешь. Не беспокойся, дружище, я больше не кувырнусь.

Он отбросил покрывало, занес ноги над краем кровати и встал.

– Могу я полюбопытствовать, куда ты собрался?

– У нас много работы, Марк. Плато ждет нас.

– Абдула и я отправляемся через пару минут. На мой взгляд, у нас есть еще три часа для работы при дневном свете. Но ты с нами не поедешь.

– Тебе потребуются снимки!

– На этот раз с нами никто не поедет. Это будет тяжелая поездка, и я не хочу терять время. – Марк поднялся. – Рон, тебе прописан постельный режим. Я надеюсь застать тебя в палатке, когда вернусь, иначе мне придется вправить тебе мозги.

Плато, расположенное на высоте ста тридцати метров над равниной, представляло собой дикую, безжизненную местность, которая под горячими лучами палящего солнца казалась еще более грозной и отталкивающей. Помощнику Абдулы, который вел машину, приходилось отвоевывать у горы каждый метр старой дороги, ведущей к алебастровому каньону. Вся земля здесь была испещрена опасными трещинами, так что водитель ни на секунду не мог отвлечься от дороги. В то время как он напряженно следил за тем, чтобы «лендровер» не упал на тридцатиметровую глубину одного из многочисленных ущелий равнины, Марк и Абдула сравнивали свои топографические карты с тем, что они видели, делали пометки и обсуждали места, возможные для поисков и раскопок.

Когда наступил вечер и жара стала еще сильнее, плато приняло вид лунной поверхности: глубокие сухие русла превратились в ужасные пропасти, крутые склоны холмов блестели алебастром или известковыми массами в виде кристаллов, вершины гор и высохшие водяные стоки сверкали рифами из прозрачного шпата. Не было видно ни следа растительного или животного мира в этой безнадежной глуши, оживляемой лишь беспорядочными пурпурными ущельями и крутыми вершинами, на которых солнечные лучи переливались невообразимыми бликами.

Им удалось проехать на «лендровере» по старой щебеночной дороге, где некогда патрулировала полиция Эхнатона. Холмики из извести и кремния отмечали трассу. Отсюда, с высоты, открывался необычный вид на Тель Эль-Амарну, на крестьянские дворы за ней, на Нил и плодородные земли на другой стороне реки. За ними снова начиналась пустыня, напоминавшая дно моря, вода которого испарилась. Пески тянулись до самого горизонта и доходили, казалось, до самого края земли.

Когда все трое, вконец измученные, вернулись в лагерь, солнце уже клонилось за горизонт, и пустыня погружалась в вечерние сумерки.

– Что вы можете нам сообщить, доктор Дэвисон? – спросил Сенфорд Холстид, сидящий в столовой над миской люцерны с миндалем и благоухающий одеколоном. Он придерживал у носа накрахмаленный белый платок.

Марк сел на скамейку напротив него и закрыл лицо ладонями. Старая феллаха поспешила его обслужить, так как все остальные уже ужинали, но у Марка не было аппетита. Ему казалось, что его желудок набит песком.

– Ничего особенного, – ответил он, наливая в кофе жирные сливки, – но я и не надеялся что-нибудь увидеть. Мы собирались только разметить квадраты, чтобы рабочие завтра утром могли приняться за работу. Потом я хотел бы заглянуть в Царскую гробницу.

– Что такое Царская гробница? – поинтересовалась Алексис Холстид, которая равнодушно ковырялась в своей тарелке.

– Это гробница, которую Эхнатон приказал построить для себя и своей семьи, но которая никогда не была закончена, и египтологи не знают точно, была ли она когда-нибудь использована. Рано утром я загляну туда, хотя и не думаю, что она приблизит нас к гробнице, найденной Рамсгейтом.

Алексис неподвижно смотрела на жареную утку в своей тарелке.

– Рамсгейт пишет, что он раскопал лестницу, ведущую к гробнице преступника. Как вы думаете, может быть, эта лестница сохранилась до сих пор?

Марк покачал головой и тихо сказал «шукран», когда Самира поставила перед ним тарелку.

– За сто лет пустыня похоронит все, не оставив и следа. В этой стране ведется постоянная борьба с песком.

– Где рабочие начнут поиски?

– На плато, в устье Вади и в некоторых ущельях, которые кажутся наиболее интересными.

Запах утки и риса с приправами внезапно вызвал у Марка волчий аппетит. Во время еды он раз или два взглянул на Жасмину, которая сидела одна за другим столом.

– Кто-нибудь отнес Рону ужин?

Когда никто не ответил, Жасмина повернулась к Марку и сказала:

– Нам не удалось удержать его в постели, доктор Дэвисон. Он сейчас в своей лаборатории и сказал, что поест позже, когда проявит фотографии.

Они выглядели как жертвы концлагеря. Их лица вызывали ужас и казались обгоревшими. Черные дыры зияли на том месте, где глаза в процессе разложения провалились в череп. Широкие безгубые рты обнажали отвратительные остатки зубов, а безобразные улыбки напоминали об ужасе смерти. Костлявые плечи торчали из впалых грудных клеток, а черная кожа обтягивала ввалившиеся животы. Руки и ноги походили на голые ветки обугленного дерева. Пальцы рук были растопырены в ужасе перед внезапно надвигающейся смертью. Рон довольно улыбался. Это была пленка, отснятая им в зале мумий Музея Египта, и каждый отдельно взятый кадр был уже сам по себе великолепен. Рон принялся за фотографии, которые он сделал утром на равнине.

Рон осторожно снял пленку, которая висела на протянутой через всю палатку веревке, и положил ее на стол. Затем он выключил все лампы, кроме желтой лабораторной, висевшей на высоте одного метра над столом, достал из пачки на полке лист фотобумаги и расстелил его на проявочном столе. На нее, темной стороной вниз, он положил негативы и прижал их тонким стеклом. Он зажег семиваттную лампочку, висевшую над стеклом, и медленно сосчитал до десяти. Затем он выключил свет, осторожно вытащил бумагу из-под стекла и опустил ее в проявитель. Мерно покачивая из стороны в сторону ванночку с проявителем, он наклонился вперед, чтобы разглядеть показания градусника на полке. Вечер был лучшим временем для проявки. Было не так жарко, как днем, хотя в этот вечер температура, похоже, не собиралась падать, и не было риска, что через какое-нибудь отверстие в палатку проникнет свет. Он потратил целый час, проверяя, нет ли в стенах дырок, после чего закрыл окна черной светонепроницаемой бумагой и крепом. Черная занавеска, которую он сворачивал над входом, когда не проявлял, была сейчас опущена вниз и тщательно закреплена на всех углах. Снаружи на палатке он повесил табличку с надписью на английском и арабском «Прошу не беспокоить», которую он прихватил с собой из отеля «Нил-Хилтон».

Вытирая свободной рукой пот со лба, он достал снимок из проявителя и, дав ему немного обсохнуть, опустил его в прерыватель. Он покачал ванночку семь минут и положил лист в закрепитель. Через две минуты он снова включил свет.

Он внимательно осмотрел получившиеся фотографии, пробормотал: «Черт побери», – и сделал большой глоток из наполненного вином бумажного стаканчика.

Что-то было не в порядке со снимками. Наверное, ему придется начать все с начала.

Марк снова почувствовал себя намного лучше. Абдула был прав, Самира, несмотря на ее подозрительную внешность, была отличной поварихой. Теперь воздух заметно остыл, взошла луна, и в лагере воцарился приятный покой.

Еще десять лет назад Марк не курил, но один опытный «искатель сокровищ» раскрыл ему секрет, что трубка отпугивает насекомых. Так Марк начал курить трубку и обнаружил, что она действительно немного спасает от мух и комаров, которые так донимали его в пустыне. Сегодня же вечером, когда он не спеша вышел из столовой, ему захотелось покурить исключительно ради удовольствия и разрядки. Он вышел из света развешанных вокруг лагеря фонарей и спокойно побрел по камням к старой стене, которая примерно на метр возвышалась над песком. Там он присел, достал свой кисет и начал набивать трубку.

Справа от него, на расстоянии нескольких сот метров неровной пустыни, лежали едва различимые в лунном свете руины рабочего поселка. Три тысячи лет тому назад рабочие вместе со своими семьями, загнанные в этот лабиринт из жалких домишек, влачили свое существование в переполненных, душных трущобах, обреченные на рабский труд в царских гробницах. По всей видимости, лагерь, обнесенный высокой стеной со сторожевыми башнями, имел много общего с тюрьмой. Есть также доказательства того, что многие из рабочих тайно почитали старых богов, а не избранного Эхнатоном бога Солнца Атона.

Теперь впервые за тридцать веков в руинах снова поселились люди. Марк видел свет костра, и легкий вечерний ветерок доносил до него голоса феллахов. Абдула как раз был у них и объяснял, что они должны будут завтра искать и как им следует это делать.

Когда Марк раскуривал трубку, он заметил темную фигуру, двигающуюся между двумя слабо освещенными палатками. Это была Самира, которая, покончив с работой на кухне, спешила в свою хижину на краю рабочего поселка. Некоторое время Марк с любопытством наблюдал за тем, как она, подобно ночной бабочке, то появлялась на свету, то снова исчезала.

Когда шейха исчезла в темноте, он опять предался мыслям о Нэнси. Он спрашивал себя, что она сейчас делает, отделенная от него шестнадцатью тысячами километров, почему она изменила номер телефона, будет ли она его ждать. Он все еще надеялся, что она разделит с ним его успех, если он вообще к нему когда-нибудь придет, что она выйдет за него замуж и примет его таким, какой он есть.

Звук шагов, шуршащих по песку, оторвал Марка от его мыслей. Рон с бумажным стаканчиком вина в одной руке и пробными снимками в другой шел к нему. Места на разрушенной стене как раз было достаточно для того, чтобы Рон мог сесть рядом с Марком.

– Как твоя голова?

– Уже в порядке. Мне придется что-нибудь придумать, чтобы палатка лучше проветривалась.

– Возьми вентилятор из рабочей палатки. Что это у тебя?

– Точно не знаю. Может быть, ты сможешь с этим разобраться.

Марк щелкнул зажигалкой и в свете огня внимательно посмотрел на ряд фотографий. Немного помолчав, он спросил:

– Что это за тени?

– Именно это я и не могу объяснить. Посмотри: здесь, в Хаг Кандиль, когда ты выходишь из «лендровера». И здесь, когда ты разговариваешь с умдой из Эль-Хавата. И здесь, – Рон указывал своим тонким пальцем на каждую фотографию, – и здесь, у Северного дворца. И здесь, когда ты как раз входишь в гробницу Юи. Она видна на каждом отдельном снимке. Ни с кем другим этого не происходит, только с тобой. На всех фотографиях рядом с тобой появляется тень.

Марк поднес к глазам снимок, на котором он стоял в Северном дворце. Он находился в помещении, называемом тронным залом, и, повернувшись спиной к камере, разговаривал с Алексис. Тень, которую он отбрасывал, освещенный лучами утреннего солнца, была отчетливо видна на переднем плане. А другая тень, та, которая появлялась на каждой фотографии, располагалась справа от него и, казалось, не лежала на полу, а была вертикальной, как будто стояла рядом с ним.

– Что-то не в порядке с пленкой. Или с твоей камерой.

Он вернул Рону снимки.

– Это не может быть из-за пленки. Смотри, на каждой фотографии тень имеет одинаковый размер и форму и появляется всегда на одном и том же расстоянии от тебя, где бы ты ни стоял…

Марк прислушался и дотронулся до руки Рона.

– Послушай… мне кажется, у нас будут гости.

Рон выпрямился и повернулся в ту сторону, куда смотрел Марк. В темноте он различил необычный силуэт, который, раскачиваясь, надвигался на них, и услышал тяжелые шаги.

– Что это, черт возьми?

Марк вскочил.

Когда неуклюжее существо приблизилось, оба американца услышали сопение и страшный топот. Потом постепенно очертания стали все более узнаваемыми, и наконец перед ними остановился верблюд, и голос сверху крикнул: «Добрый вечер, джентльмены!»

Верблюд, управляемый мальчиком в галабии, с упрямым рычанием опустился на колени, и наездник неуклюже сполз на землю. «Добрый вечер», снова поздоровался он на ломаном английском.

Марк снова сел на обломки стены и принялся раскуривать потухшую трубку.

Света от фонарей лагеря было достаточно, чтобы узнать гостя. Это был грек из Эль-Тиль.

– Меня зовут Константин Доменикос, – представился коренастый мужчина и остановился перед сидящими египтологами. – Желаю вам самого доброго вечера.

Марк опустил голову:

– Наши имена вы, по-видимому, уже знаете.

– Конечно, в Амарне все только и говорят об американских ученых Дэвисоне и Фэрмере. – В его улыбке сквозила алчность. – Я приехал, чтобы засвидетельствовать вам свое почтение.

Рон недоверчиво рассматривал незнакомца, смутно припоминая, что видел его день назад среди толпы в Эль-Тиль. Что особенно выделяло Константина Доменикоса, так это неуклюжее тело, жирные волосы и глаза навыкате с тяжелыми веками.

– Где бы мы могли поговорить с вами без свидетелей, джентльмены?

– Зачем? – ответил Марк.

– Чтобы предложить вам сделку, доктор Дэвисон. Мне кажется, я могу быть вам полезен. Я бы не отказался, между прочим, от чашечки чая.

– Какого рода сделку, мистер Доменикос?

В его змеиных глазах блеснул огонек, но улыбка осталась прежней.

– Для меня было бы большой честью быть полезным вашей экспедиции. Но пожалуйста, – он растопырил свои толстые, как сосиски, пальцы, – не могли бы мы поговорить… э-э, в более подходящем месте?

– Это место подходит так же хорошо, как и любое другое. Присаживайтесь, мистер Доменикос.

Грек осмотрелся кругом и опустился на большой камень напротив американцев.

– У моей экспедиции есть все необходимое, – объяснил Марк.

– Запасы могут иссякнуть, доктор Дэвисон.

– Мой бригадир позаботится о том, чтобы этого не произошло.

– Он не может предусмотреть все, как бы я сказал, неприятности, которые могут произойти.

– Например?

Грек набрал побольше воздуха.

– Ходят слухи, доктор Дэвисон, что в этой стране скоро начнется война. Мы живем в неспокойные времена. Ненадежный мирный договор между Египтом и Израилем может быть нарушен. Палестинские экстремисты… Я человек, живущий с мыслью о будущем, доктор Дэвисон. Я рассчитываю на худшее и готовлюсь к нему.

– Не могли бы вы перейти прямо к делу?

– Итак, доктор Дэвисон, думаю, что в ближайшее время произойдет следующее: палестинские освободительные силы предпримут нападение на Египет и изобразят все это так, как будто бы на самом деле это дело рук Израиля. Египетский президент решит напасть на Израиль, а возмущенный Израиль нанесет ответный удар всеми своими вооруженными силами. Ваша страна, доктор Дэвисон, в полной уверенности, что это Египет развязал войну, поспешит на помощь Израилю. Дипломатические отношения будут нарушены, мирный договор президента Картера будет похоронен, а эта страна в одно мгновение будет втянута в самую кровавую со времен фараонов войну.

Марк выбил трубку о стену из речного ила и проговорил, вынимая кисет:

– Пожалуй, вы несколько преувеличиваете, мистер Доменикос, но даже если это правда, почему вы пришли по этому поводу к нам?

– Если начнется война, вам понадобятся друзья в Египте.

– У нас есть друзья. – Марк щелкнул зажигалкой и поднес огонь к трубке. В короткой вспышке света Марк увидел хитрые, расчетливые глаза грека.

– Но вам потребуются таковые поблизости, – продолжал он подобострастно. – Вам наверняка известна вражда между Эль-Тиль и Хаг Кандиль. В последние годы в этой долине царит шаткий мир, но это лишь вопрос времени, когда начнутся новые столкновения. Тогда вы можете легко оказаться между двух огней, джентльмены, так как они будут использовать вас как пешек в своей игре и каждая из сторон захочет сделать вас своими союзниками. Вы потеряете рабочую силу, и враждующие умды начнут диктовать вам условия.

– Полиция мамура знает, как найти управу на этих людей.

– Конечно, но она вмешивается лишь тогда, когда причинен очевидный ущерб.

– И вы, мистер Доменикос, разумеется, предлагаете нам свою помощь, так как вы являетесь нейтральной стороной. При вашей поддержке с нами ничего не может произойти. Так?

– Вы поражаете меня своей проницательностью, доктор Дэвисон.

Марк выпрямился и встал.

– Короче говоря, мистер Доменикос, мы не нуждаемся ни в вашей защите, ни в ваших угрозах.

– Ну, доктор Дэвисон, зачем же вы так. Садитесь. Вы же еще не дослушали меня до конца. Поверьте мне, я пришел не для того, чтобы нагонять на вас страх или чтобы угрожать вам! Возможно, я просто не так выразился! – Доменикос ударил себя кулаком по круглой груди. – Пожалуйста, разрешите мне договорить, доктор Дэвисон.

Марк продолжал стоять.

– У вас ровно три минуты времени.

– Я, собственно, хотел поговорить с вами о деле, доктор Дэвисон. В этом я могу вам действительно быть полезным. Остальное, – он махнул толстой рукой, – это лишь так, досужие вымыслы. Конечно, если возникнут трудности и вам понадобится помощь, я могу вам помочь. Но сегодня вечером я пришел, собственно, для того, чтобы сообщить, что в любое время к вашим услугам, чтобы… э-э, ну, скажем, помочь вам сбыть товар.

На мгновение воцарилась полная тишина. Затем Марк снова медленно опустился на прежнее место.

– Товар? – переспросил он удивленно.

Константин Доменикос наклонился вперед, чуть не упав при этом с камня, и понизил голос:

– Вы же и раньше занимались раскопками в Египте, доктор Дэвисон. Со мной вы можете не притворяться. Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю.

Марк почувствовал, как Рон беспокойно заерзал на своем месте.

– Все правильно, мистер Доменикос, я и раньше работал в Египте, и мне также и раньше доводилось встречать людей вашего сорта. Поэтому я говорю вам коротко и ясно, что от меня вы ничего не добьетесь. Я не участвую в подобных сделках. И кроме того, вы даже не знаете, что я ищу. Могу вам сказать, что никакого товара не будет.

Грек ничуть не смутился:

– Доктор Дэвисон, мой отец жил в этой долине еще до того, как я родился, а до него его отец. Я слышал рассказы стариков. Из них возникли мифы и легенды. В юности я считал их нелепыми фантазиями, но сейчас я думаю совсем иначе. Много лет назад здесь была запретная зона. Возможно, я все-таки знаю, что вы ищете, доктор Дэвисон, и, возможно, я также знаю, что у вас много шансов обнаружить что-то очень ценное.

Марк постарался подавить отвращение:

– Во-первых, мистер Доменикос, то, что мы ищем, вас ничуть не касается. Во-вторых, если мы даже что-нибудь найдем, это совершенно точно не пойдет на черный рынок антиквариата. Вы не на того напали.

– Доктор Дэвисон, я всего лишь бедный грек, но с моей помощью Вы можете заработать кучу денег. В Париже и Афинах есть люди, которые…

Марк резко встал:

– Вы – мерзкая жаба, Доменикос. Убирайтесь обратно в свою нору, из которой вы выползли.

На лице грека появилась холодная улыбка:

– Простите, доктор Дэвисон, но вы ошиблись, когда сказали, что я не на того напал. Я знаю, что ученым ничтожно мало платят и что их заработок абсолютно не соответствует их честолюбию. Мы все имеем свою цену, доктор Дэвисон, даже вы, и я знаю, что вы согласитесь со мной, когда услышите пункты договора, который я хотел бы вам предложить.

Марк посмотрел на Рона, который молча сидел на своем месте:

– Как сказать «проваливай» по-гречески?

Константин Доменикос проворно встал, все еще улыбаясь, но уже с меньшим самодовольством. На его знак мальчик в галабии вскочил и схватил поводья верблюда.

– Ну что ж, единственное, что я могу еще вам напоследок сказать, доктор Дэвисон, так это то, чтоб вы не слишком обольщались. В долине есть люди, которым ваш приезд совсем не по душе.

– Кому же это, например?

– Старикам. Они еще помнят те ужасы, которые постигли это место много лет назад. У меня есть уши, доктор Дэвисон. Старики разговаривают тихо и испуганно, когда остаются одни. Сто лет назад семь иностранцев погибли здесь при чудовищных обстоятельствах. Они тоже пытались найти то, что вы сейчас ищете. А ваша группа тоже состоит из семи человек, не так ли?

Марк почувствовал, как его тело напряглось.

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

– Думаю, все-таки понимаете. Что касается меня, то я деловой человек и не доверяю легендам. Но старики суеверны. Они шепчутся о том, что вы снова выпустите демонов и что все, как и раньше, закончится катастрофой.

– Исчезните, Доменикос.

– Я больше не вернусь, доктор Дэвисон, – заявил грек, забираясь на спину животного, – потому что в следующий раз вы сами придете ко мне. Однажды вам еще очень понадобится моя помощь, уверяю вас.

Марк и Рон смотрели ему вслед, как он, мерно покачиваясь, удалялся прочь, постепенно растворяясь в ночи. Потом Марк снова посмотрел на лагерь.

– Пойдем, Рон, нам еще нужно вздремнуть пару часиков. Утром мы начинаем поиски.

Хасиму ель-Шейхли было нелегко составить свой доклад. Он знал, что его начальство ожидает краткого сообщения о ходе экспедиции. Ему было также ясно, что эти сведения могли повлечь за собой прибытие более важных персон, чем он сам. Такое с ним уже случалось. Не так ли произошло с его лучшим другом Мустафой на раскопках храма Солнца в дельте Нила?

Хасим рассеянно постукивал ручкой по маленькому письменному столу и потому не обратил внимания на странные шорохи, напоминавшие чьи-то тихие мелкие шажки. Шуршало где-то внизу, у самых его ног.

Бедный Мустафа, посланный тогда в дельту, чтобы наблюдать за работой британской археологической экспедиции, к своей огромной радости, обнаружил, что найден античный храм Солнца. Он уже поверил в то, что ему гарантировано блестящее продвижение по службе. Но начальство внесло свои коррективы в его планы, так как, получив его письмо, они все прибыли на место, а ему отвели лишь роль походного секретаря.

Нечто маленькое, желтое и блестящее медленно приближалось к босым ногам Хасима.

Но с ним этого не произойдет. Он был рад, что доктор Дэвисон не упомянул в министерстве о дневнике, иначе доктор Фаузи лично стал бы руководить экспедицией, а Хасим все еще сидел бы в своем бюро в Каире.

Он заерзал на стуле и пошевелил ногами. Скорпион испуганно остановился. Когда Хасим опять сел спокойно, он снова настойчиво устремился к цели. Они там наверху считают это незначительным предприятием, просто безумной затеей, ведь что могло сохраниться в песках Амарны? Но Хасим ель-Шейхли вовсе не дурак, хотя он совсем недавно окончил колледж. Его доклад будет…

Скорпион, который уже почти коснулся голых ног Хасима, поднял свой хвост…

…как можно неопределеннее и двусмысленнее. Только если гробница будет найдена и он как единственный представитель правительства сможет гарантировать себе место, тогда он…

Хасим снова изменил позу. При этом он внезапно заметил движение у своей ноги. «Аллах!» Он стремительно вскочил, так что стул опрокинулся назад. Скорпион продолжал неподвижно сидеть. Его хвост был поднят для нападения. Дрожа всем телом, молодой египтянин медленно отступал назад, не отрывая глаз от отвратительно существа.

Наткнувшись на стену палатки, он очнулся от оцепенения и осмотрелся в поисках предмета, которым он мог бы прихлопнуть чудовище.

Он схватил сапог и стал осторожно подбираться к скорпиону, который застыл в прежней позе. Хасим чувствовал, как пот проступает у него на лбу и тело покрывается мурашками. Ночной воздух показался ему внезапно необыкновенно холодным.

Он опустил сапог на скорпиона и резко ударил прямо по цели.

Дрожа, с колотящимся сердцем, Хасим несколько секунд прижимал скорпиона сапогом. Потом он осторожно поднял его с пола.

Скорпион исчез.

Она несколько мгновений внимательно смотрела на спящего мужа. Убедившись, что он крепко спит, она бесшумно поднялась с постели, отодвинула москитную сетку и легкими шагами заскользила по палатке.

У ее туалетного столика стояло зеркало в человеческий рост, и когда Алексис Холстид остановилась перед ним, она очутилась в мерцающем свете луны. Он падал на нее серебристым шлейфом и делал ее загорелую кожу похожей на белоснежный известковый шпат. Она представляла собой картину лучащейся белизны и чистоты. Алексис восторженно смотрела на совершенство своего обнаженного тела. Она любовалась своими роскошными рыжими локонами, спадающими на бледные плечи и большие, упругие груди. Ее осиная талия переходила в великолепные округлые бедра. Ноги были длинными и стройными, такими же необыкновенно белыми, как и все тело.

Алексис положила ладонь на тугой живот, почувствовала, как напряглись все мускулы, и ощутила мощные пульсирующие токи. Кожа была горячей и холодной одновременно. Ей казалось, что она вся пылает.

Она встретилась глазами со своим отражением в зеркале и улыбнулась, как во сне. Она и была во сне – хотя ее глаза были открыты, Алексис Холстид находилась в состоянии глубокого сна.

В полночь Марк внезапно проснулся. Он напряг слух и прислушался к тишине, спрашивая себя, что могло его разбудить. Что-то же должно было вывести его из глубокого, крепкого сна, ведь он проснулся в одну секунду и чувствовал себя совершенно бодрым. Лежа на спине и глядя в темноту, он почувствовал, как бьется его сердце, но не в груди, а в животе – тяжелые, ритмичные удары пульса.

Он удивленно сел. Легкая испарина покрывала его тело, поэтому ночной воздух казался ему холодным. Болезненные удары распространялись по телу.

Потом он услышал это. Нежные, разрывающие душу причитания плачущей женщины.

Тихо поднялся он с кровати, ощущая при этом сильное душевное и физическое напряжение. Ему казалось, что его тело может в любой момент взорваться. Босиком пробрался он к выходу, закрытому сеткой от москитов. Прислушиваясь к мерному дыханию Рона, он медленно расстегнул молнию и вышел наружу.

Его, словно ледяной водой, обдало пронизывающим, холодным воздухом. Начиная замерзать, он потер руки и прислушался. Тихий жалобный плач был все еще слышен, теперь даже отчетливее.

На цыпочках он прокрался к другим палаткам, сначала прислушался у палатки Холстидов, потом Жасмины Шукри. Ничего. Везде было темно и тихо.

Марк рассеянно потер виски. Головная боль становилась все сильнее. Потом он повертел головой и насторожился, как будто почуял след. Как загипнотизированный пошел он туда, откуда слышался плач.

Он увидел ее чуть в стороне от лагеря, грациозно сидящую на камне, на котором недавно сидел грек. Она закрывала лицо руками, и ее изящная спина сотрясалась от всхлипываний. Марк восхищенно смотрел на нее. Что-то вроде ауры окружало женщину, слабое свечение, которое, казалось, исходило от ее гибкого тела. На ней было развевающееся белое платье, которое, как молоко, струилось по ее хрупкому телу.