Текст книги "Семь демонов"
Автор книги: Барбара Вуд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)
Барбара Вуд
Семь демонов
ЕГИПЕТ. ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ЭКСПЕДИЦИИ
Пробираясь по темному туннелю, он на мгновение остановился, чтобы вытереть пот со лба. «Так вот, значит, что чувствует человек, когда умирает…» – подумалось ему.
Передвигаться приходилось на четвереньках, опираясь при этом на единственную здоровую руку, и он проделал уже немалый путь: то ползком, то скатываясь по наклонному полу, он добрался до конца тридцатиметровой шахты. У него не было фонарика, но по отвратительному запаху, наполнившему воздух, он понял, что склеп уже близко.
Он лежал на животе, пот градом катился по лицу, правое плечо пронзала невыносимая, резкая боль – давала о себе знать кровавая рана. У него была перерублена кость, и потому рука безжизненно свисала вдоль тела, постоянно задевая о грубые стены узкой шахты. Он был последним членом экспедиции, остальные шестеро были мертвы. Он знал, что времени ему отпущено мало. Возможно, его ожидает долгая, мучительная смерть, но сейчас это было ему безразлично. Единственное, что было важно, это проникнуть в склеп, прежде чем его настигнут демоны.
Тогда все наконец-то закончится.
Он знал, что время пролетит очень быстро, поэтому он стиснул зубы и, опираясь на здоровую руку, собрав последние силы, прополз еще несколько метров. Внезапно туннель закончился, он полетел вниз, в бездонную темноту и всем телом ударился о холодный каменный пол первого зала склепа. Несколько мгновений он словно парализованный лежал на камнях и ему хотелось кричать от боли.
«Я просто останусь лежать здесь, пока не умру, – подумал он. – Черт побери, это было бы так легко…»
Но он знал, что не может этого сделать, не может, тюка не завершит того, что должен был завершить. Только тогда он сможет позволить себе последние минуты покоя.
Он почувствовал боль в бедре и, застонав, откатился в сторону. Нащупав под собой что-то твердое, он вытащил какой-то длинный металлический предмет. Карманный фонарик, вероятно оброненный кем-то во время панического бегства.
Он включил его, и небольшую комнату залил янтарный свет. «Ага, – прошептал он, с трудом приподнявшись, – значит, вы здесь.»
Семь отвратительных холодных существ неподвижно взирали на непрошенного гостя. Их лица были изображены в профиль, так что у каждого был виден только один глаз. И все эти глаза смотрели на него.
– Вы, грязные твари, – с трудом выкрикнул он. У него в горле совсем пересохло. – Вы еще не победили. Не победили до тех пор, пока во мне еще теплится жизнь. Вы еще не… справились со мной…
Ни один из семерых не ответил ему, ведь это были просто нарисованные на стене фигуры.
Амон Сокрытый, чье обнаженное мускулистое тело было сделано из чистого золота.
Ам-мут Пожирающий, чудовище с задними ногами бегемота, передними ногами льва и головой крокодила.
Апоп Змееподобный, человекообразное существо с головой кобры.
Акер Окрыленный, антилопа с крыльями и головой сказочной птицы.
Двуногий, кабан с человеческими руками.
Богиня, пленяющая мертвых, изящная женщина с безупречной фигурой и головой скорпиона.
И, наконец, Сет, убийца Осириса, самый страшный из всех египетских демонов, ужасное чудовище с огненно-рыжими волосами и сверкающими глазами…
Его охватила безграничная ненависть, заглушившая все остальные чувства. Вопль отчаяния вырвался у него из груди и гулким эхом раскатился по пустой пещере. Опустив фонарик, он запрокинул голову и закричал:
– Вы еще не справились со мной!
В его памяти мгновенно пронеслись ужасные сцены, те, которые ему хотелось бы навсегда выбросить из памяти: как шесть человек, один за другим, погибли самым невероятно чудовищным образом. Все члены экспедиции, один за другим, встретили смерть от рук какой-то невидимой загадочной силы, каждый стал жертвой одного из семи стражей, охраняющих гробницу. Один за другим. Все они были мертвы. Все они были убиты. Он один остался в живых. Теперь пришла его очередь.
– Я буду бороться с вами… Я доберусь до саркофагов, и тогда все закончится… – проговорил он, с трудом сдерживая рыдания.
У него вдруг закружилась голова, он знал, что умирает. Страх остановил кровотечение из раны на его плече.
Он упал на спину, ударившись головой о каменный пол. Сумерки вокруг него то сгущались, то снова рассеивались. На какое-то мгновение он забылся, потом снова пришел в себя и в отчаянии закричал:
– Свиньи, ее-то зачем нужно было убивать?
Потом он вспомнил о саркофагах – главной причине его появления здесь три недели назад, о тех закрытых наглухо саркофагах фараонов, которые содержали ответы на все загадки. Три ужасные роковые недели, проведенные здесь. А началось все еще раньше, четыре месяца назад, четыре напряженных месяца, в течение которых он с каждой секундой неотвратимо приближался к тому самому моменту, когда он наконец узнал, кто здесь похоронен, и понял, почему понадобились такие неимоверные усилия, чтобы сохранить эту тайну…
ГЛАВА 1
«Сексуальные отношения древних египтян отличались своеобразием, поэтому их ни в коем случае нельзя рассматривать с точки зрения современных норм поведения. Книги древних египетских мудрецов проповедуют справедливость и честность, перекликаясь порой с вечными идеями христианства; книги мертвых, напротив, навязывают грехи, за которые человек может лишиться вечной жизни на небесах, вопросы же сексуальной морали никогда не становились предметом размышления. Это не означает, однако, что древние египтяне поощряли неразборчивые связи, напротив, мы знаем, что они наказывали супружескую неверность. Но такое отношение к узам брака было продиктовано не нравственными законами, как в нашем сформировавшемся под влиянием пуританской морали обществе, а всего лишь необходимостью сохранять общественный порядок. Другими словами, Марк Дэвисон, ты снова городишь обычную чушь.» Марк выключил диктофон и взглянул в окно. Перед ним до самого горизонта простирался бушующий океан. Его дом на пляже, построенный на деревянных сваях, сотрясался от грохота разбивающихся о скалы волн прибоя. Марк снова поднес к губам микрофон и продиктовал: «Вычеркните последнее предложение, оно лишнее.»
В последний раз бросив мрачный взгляд на океан, Марк Дэвисон взял пустой стакан, подошел к бару и приготовил себе бурбон со льдом. В комнате быстро темнело и становилось неуютно, но он не включал свет.
Сегодня в его жизни произошел решающий перелом. Но, к сожалению, не в лучшую сторону. А все – звонок этого мерзавца Гримма. Что за дурацкое имя – Гримм.
– Мне очень жаль, Марк. – Его голос звучал как-то неестественно. – Они голосовали против тебя. Мне искренне жаль. Но уверяю тебя, что…
Марк не стал слушать дольше. Гримм продолжал что-то говорить, пытаясь успокоить его: «Ты же можешь сохранить место доцента, и если в следующем году освободится кафедра…» Он говорил и говорил, но единственное, что для Марка было действительно важно, так это последний, роковой приговор, вынесенный после целого года напряженной работы, когда он уже не сомневался в своем успехе. Проснувшись сегодня утром и взглянув на сияющее голубизной февральское небо, тридцатишестилетний египтолог доктор Марк Дэвисон был полон уверенности, что получит кафедру. Ведь только вчера вечером – Боже мой, только вчера вечером! – Гримм сидел здесь, вот на этом самом диване, и говорил: «Уверяю тебя, Марк, можешь считать, что кафедра уже у тебя в кармане. Ни один член правления не станет голосовать против тебя.»
А потом: дзынь! – этот казенный звонок, и для Марка Дэвисона мир прекратил свое существование.
Он залпом выпил остатки бурбона и снова наполнил стакан, при этом он пристально всматривался в свинцовую даль бушующего океана. Марк думал о незаконченной научной статье для журнала. Он думал о жизни, которая ожидала его в будущем, о сотнях статей, которые ему предстоит написать. Он представил себе книги, которые он должен будет сочинить, доклады, с которыми он будет выступать – в женских клубах, вечерних школах и на воскресных семинарах. Планы, как убить время, как заработать на жизнь, как, наконец, убедить себя, что он чего-то достиг в своей области.
Но одно было ясно: он не будет профессором. А ведь именно он должен был получить это место в Лос-Анджелесском университете. Ради этого он упорно работал. Шесть лет он преподавал в университете и разделил с ним всю славу за издание своей последней книги. Он активно занимался политикой, не раз выставлял свою кандидатуру на различные посты и стал любимцем в университетских кругах. Он действительно работал как одержимый, чтобы получить место профессора.
А теперь Гримм говорит: «Мне очень жаль, Марк…»
Марк выбросил лед из стакана, снова наполнил его виски и осушил одним залпом.
Проблема египтологии сегодня состоит в том, размышлял Марк, что она не дает ученому возможности профессионально расти и делать карьеру.
Марк поставил стакан в бар и, покачиваясь, направился к дивану. Он включил маленькую лампу, стоявшую на столике рядом с диваном, и подумал: не разжечь ли огонь в камине. В доме постепенно становилось холодно и сыро. Марк направился было к камину, но на полпути остановился, заметив три пары глаз, которые неподвижно смотрели прямо на него. Справа и слева на каминной полке стояли гипсовые бюсты Нефертити и Эхнатона, конечно, не оригиналы, но вполне приличные копии. Третье лицо отражалось в зеркале над камином: усталые глаза и всклокоченная борода делали его немного старше, чем оно было на самом деле.
Марку много раз говорили, что он привлекательный мужчина, но он этому не верил. Темная борода скрывала старящие его глубокие морщины, пролегающие от носа до уголков губ. Глаза были еще вполне сносными, возможно, только чуть тусклыми, а вот лоб был весь покрыт морщинами, как у старика. Его темные волосы преждевременно поседели на висках, хотя Марк и не был уверен, что существует определенный возраст для появления седины.
В любом случае ему предстояло превратиться в малоизвестного среднестатистического преподавателя. Только это имело для него значение.
Гримм, конечно, утверждал обратное: «Ты везучий человек, Марк. Ты стал именно тем, что называют сегодня «популярный ученый». Понимаешь, как Карл Саган. Человеком, который делает науку доступной простому обывателю. Публике нравятся твои книги о Египте.»
Но «публике» свойственно непостоянство, и если Марк в течение нескольких лет не опубликует ни одной книги, его имя будет вскоре забыто. Для археолога очень не просто, не участвуя в раскопках и не совершая новых открытий, привлекать внимание публики новыми, неизвестными фактами. Марк наклонился вперед, облокотился на колени и стал неподвижно смотреть в камин, на золу и редкие еще тлеющие головешки. Ему казалось, что его профессиональный путь закончился.
Стук в дверь прозвучал настолько робко, что Марк сначала его не услышал. Когда же он наконец обратил на него внимание, он посмотрел на часы: было полшестого вечера. Когда постучали в третий раз, он пошел открывать. Через открытую дверь был отчетливо слышен доносящийся с верхней части пляжа шум движения по шоссе вдоль побережья. На пороге стоял человек, которого Марк прежде никогда не видел.
На первый взгляд ему было около шестидесяти, его серебристые, блестящие, безупречно причесанные волосы и ухоженная борода придавали ему благородный вид. Высокий незнакомец был одет в темную тройку и держал в руке небольшой черный портфель. Мужчина сдержанно поклонился и спросил мягким носовым голосом:
– Доктор Дэвисон? Доктор Марк Дэвисон?
Марк испытующе посмотрел на гостя:
– Да.
– У меня здесь лежит нечто, что, несомненно, представляет для вас интерес.
Марк опустил взгляд на портфель.
– У меня уже есть место на кладбище, спасибо, – буркнул он грубо и собрался уже закрыть дверь. Но от незнакомца было не так-то просто избавиться.
– Извините, доктор Дэвисон, профессор Гримм сказал мне, что я застану вас дома.
– Я не просил его сообщать мой адрес каждому встречному.
– Он этого и не делал, уверяю вас. Доктор Дэвисон, пожалуйста, на улице собирается дождь, разрешите мне войти.
– Нет.
– Доктор Дэвисон, меня зовут Холстид. Сенфорд Холстид. – Он сделал паузу, как будто надеялся увидеть признаки того, что его имя произвело на Марка впечатление. Затем он продолжил: – Уверяю вас, что здесь есть кое-что, представляющее для вас интерес.
– У меня нет ни малейшего желания принимать гостей, мистер Сенфорд.
– Холстид, – быстро поправил незнакомец. – Я вполне понимаю, что вы именно сегодня никого не хотите видеть, доктор Дэвисон. Могу себе представить, что у вас на душе, после того как вы не получили кафедры.
Марк нахмурился и испытующе посмотрел в лицо посетителю, слабо освещенное лампочкой над дверью. Но во взгляде его было уже больше заинтересованности. Холстид производил впечатление проницательного человека, которого не так-то просто смутить. Он держался необычно прямо и излучал непринужденную раскованность и дружелюбную вежливость.
– Как вы узнали?
– Профессор Гримм предупредил меня, что вы, вероятно, не захотите принимать гостей, и объяснил почему. Но я уверен, доктор Дэвисон, когда вы увидите то, что я хочу вам показать…
– Ну хорошо. – Марку показалось, что он догадывается о причине этого визита. Он шагнул в сторону, распахнул дверь и впустил незнакомца.
Мистер Холстид проследовал вслед за Марком в гостиную и расположился на диване. Когда Марк сел напротив гостя, он заметил, что дождь начал барабанить в окно.
Сидя на диване и бережно обнимая свой портфель, Сенфорд Холстид начал излагать причину своего визита:
– Я приехал к вам, доктор Дэвисон, потому что мне нужен совет специалиста. Вы пользуетесь большим авторитетом, и не только среди специалистов. К тому же два ваших коллеги на Восточном побережье отзывались о вас самым лучшим образом.
В то время как незнакомец продолжал говорить своим изысканным ровным голосом, Марк взял трубку и начал ее набивать. При ярком свете в гостиной безупречный вид гостя и его дорогой, со вкусом подобранный гардероб еще больше бросались в глаза.
– Ваши рекомендации впечатляют, доктор Дэвисон. В тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году вы стали доцентом. Четыре раза вы лично руководили раскопками в долине Нила и дважды участвовали в экспедициях в качестве заместителя руководителя. Вы шесть лет преподавали в Лос-Анджелесском университете. Я прочел все ваши книги и журнальные статьи.
Марк примял табак в трубке, поднес огонь и сделал несколько затяжек, пока табак не разгорелся. Когда голубое облако дыма рассеялось под потолком, гость продолжил:
– Причина моего визита к вам, доктор Дэвисон, заключается в том, что мне нужен ваш совет в чрезвычайно важном для меня деле.
Взгляд Марка остановился на портфеле, лежавшем на коленях у Холстида. Он знал, что произойдет дальше. Это будет история, которую он слышал тысячу раз. Археологов постоянно преследуют люди, твердо убежденные в том, что они обладают бесценным раритетом. Бронзовая статуэтка, глиняная дощечка, иногда даже папирус. Но чаще всего они оказываются поддельными или речь идет о предметах, находящихся в весьма плачевном состоянии или настолько распространенных, что ими не стоит заниматься, как, например, скарабеями. Марк с любопытством посмотрел на портфель, который мистер Холстид подчеркнуто бережно держал в руках, и попытался угадать, что может находиться внутри.
– Перейдем прямо к делу, доктор Дэвисон. Я хочу поехать в Египет.
Марк отрешенно курил трубку, наблюдая, как дождь все сильнее барабанит в окно.
– На бульваре Сансет много туристических агентств, мистер Холстид.
– Я думаю, вы понимаете, что я имею в виду, доктор Дэвисон. В моих руках находится предмет, который, я полагаю, для вас, так же как и для меня, послужит поводом, чтобы отправиться в Египет.
– Подобные вопросы я предпочитаю решать сам.
– Ну разумеется.
– Я имею в виду, захочу ли я вообще иметь дело в вашим «предметом». А в этом я вовсе не уверен. Понимаете ли, мистер Холстид, у меня слишком много работы, чтобы отвлекаться на разные пустяки.
– Я понимаю, доктор Дэвисон, – спокойно прервал его посетитель. На его строгих тонких губах появилась легкая улыбка. – В настоящий момент вы сочиняете статью о сексуальных отношениях древних египтян для популярного женского журнала.
Марк удивленно поднял брови.
– Кроме того, вы работаете над проектом своей следующей книги, которая будет посвящена вопросу: кто был фараоном во времена исхода израильского народа из Египта? Я думаю, что вы так же, как в свое время Зигмунд Фрейд, будете придерживаться непопулярной теории, что это был Эхнатон.
Марк вынул изо рта трубку и всем телом подался вперед:
– Как вы…
– Я многое о вас знаю, доктор Дэвисон. Вы даже представить себе не можете, как много я знаю. Например, что вы недовольны положением, в котором находится сейчас египтология. Вы полагаете, что эта наука переживает кризис. Интерес к этой науке недостаточен, чтобы развивать ее дальше; деньги, которые могли бы пойти на раскопки, используются для того, чтобы положить конец охоте на тюленей или для протеста против строительства атомных электростанций.
Марк ошеломленно посмотрел на гостя.
– Я лишь повторяю ваши собственные слова, доктор Дэвисон, и хочу вас заверить, что я полностью с вами согласен. Я именно тот человек, доктор Дэвисон, который готов финансировать раскопки, в то время как вы полагали, что такая возможность вам больше никогда не представится. С тех пор как была построена Асуанская плотина, в долине Нила почти не проводились значительные раскопки. Мы с вами оба, доктор Дэвисон, знаем, что научный интерес к Древнему Египту значительно упал. Сегодня нелегко найти спонсоров, желающих финансировать раскопки, таких как лорд Кенавен или Дэвис, а еще несколько десятков лет назад таких было предостаточно. Теперь египтологи вынуждены довольствоваться лабораторным анализом предметов, давно уже найденных, и пытаться построить с их помощью новые теории.
Марк с трудом сдерживал растущее негодование.
– Кажется, вы действительно многое обо мне знаете. Вы даже точно повторяете мои слова, хотя я и не представляю себе, откуда вам стали известны вещи, о которых я говорил только в узком кругу друзей. Как бы то ни было, – Марк решительно встал, – меня не интересует то, что вы собираетесь мне показать.
Сенфорд Холстид оставался невозмутимым.
– Пожалуйста, доктор Дэвисон, дайте мне договорить. Это и в моих, и в ваших интересах. Я предлагаю вам возможность продолжить исследования в поле, о чем вы, по-моему, уже давно мечтаете.
– Тем не менее, мистер Холстид, у меня есть одна черта, которая вам, возможно, еще неизвестна, а именно: я не выношу, когда кто-то говорит за меня, что я думаю или какое значение имеет для меня то или иное дело.
Гость встал, и его тень упала на сидящего Марка.
– Доктор Дэвисон, – ответил он сдержанно, – вы не можете позволить себе выпроводить меня. Я – единственный человек, который в ближайшее время может предложить вам то, о чем вы больше всего мечтаете: работу в поле.
– Пожалуйста, уходите, мистер Холстид.
– Хорошо, как вам будет угодно.
Но вместо того чтобы направиться к выходу, подозрительный Сенфорд Холстид сделал нечто неожиданное. Он остановился, взглянул на свинцовый пенящийся океан, потом осторожно поставил свой портфель на стоящий рядом с диваном столик из мореного дерева, открыл его и достал обернутый бумагой четырехугольный предмет. Он положил сверток на стол, выпрямился и сказал, глядя Марку прямо в глаза:
– Я приду завтра вечером, в шесть часов.
Затем он покинул помещение.
Реакция Холстида была настолько неожиданной и сбивающей с толку, что Марк просто застыл на месте и молча проводил гостя взглядом к выходу. Сквозь распахнутую дверь Марк заметил отъезжающий от дома «роллс-ройс».
Закрыв дверь за загадочным мистером Холстидом, Марк подошел к бару и снова налил себе бурбона.
Бушевавшая за окном непогода, казалось, отражала душевное состояние Марка. Дождь с неистовой силой барабанил по стеклам. Кто бы ни был этот Холстид, Марк ненавидел его. Он ненавидел его за то, что тот был так хорошо осведомлен о мучительном разочаровании, постигшем Марка.
Что в этот ненастный вечер действительно мучило Марка, так это мысль о Нэнси, его невесте. Это проклятое место профессора значило для нее, пожалуй, больше, чем для него самого. Это было именно то, чего ей не хватало, чтобы выйти замуж, завести детей и купить собственный дом, как это делают все нормальные люди. До сих пор как доцент он зарабатывал недостаточно, чтобы прокормить семью. Каждый год поднималась плата за его качающийся барак на пляже в Малибу, пригороде Лос-Анджелеса. Нэнси была первой женщиной, которой он сказал: «Я тебя люблю», первой женщиной, ради которой он был готов на жертвы.
Он познакомился с ней семь лет назад, когда занимался раскопками и часто был вынужден надолго уезжать в далекие экспедиции. Нэнси была недовольна его частым отсутствием. Поэтому из любви к ней Марк попытался приспособиться к академической работе, научился писать книги и статьи, выступать с докладами, чтобы они с Нэнси могли больше времени проводить вместе. После того как он получит кафедру, они собирались пожениться. Он был так уверен в своем назначении, что даже назначил день свадьбы. А теперь он потерял место профессора и не знал, как он скажет об этом Нэнси. Он пробурчал: «Проклятье!» – и снова наполнил стакан.
Вдруг душная, наполненная настоящими и поддельными антикварными вещами комната с ее беспорядочно нагроможденными друг на друга пыльными стопками книг показалась ему тюрьмой. Холстид был прав: ему нужна была работа в поле. Он тосковал по духовному и физическому напряжению раскопок: по знойным дням, когда он, обливаясь потом, прочесывал песок в поисках следов античных цивилизаций, окруженный руинами, оставленными народом, которым он восхищался и который пытался понять.
Внезапно взгляд его остановился на завернутом в бумагу предмете, который оставил Холстид.
Звон кирки, когда она натыкается на камень, чувство, которое испытываешь, когда лопата погружается в песок, возгласы арабских рабочих, которые снова что-то нашли…
Он как зачарованный смотрел на сверток.
Черт возьми, кто же такой этот Холстид? Чокнутый, который полагает, что обладает бесценным раритетом и потому может заставить любого археолога, взяв в руки лопату, помчаться в Египет.
Марк поставил пустой стакан в бар и с некоторым любопытством приблизился к столику у дивана. Бурбон несколько успокоил его и уменьшил его принципиальное неприятие всего того, что было связано с Холстидом. В надежде на то, что одного взгляда будет достаточно, чтобы покончить с этим нелепым делом, Марк сел на край дивана и не торопясь начал разворачивать коричневую бумагу.
К своему великому удивлению, под бумагой он обнаружил книгу большого формата, обтянутую в стиле девятнадцатого века кожей.
