Текст книги "Звезда Вавилона"
Автор книги: Барбара Вуд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)
9
Увидев переполох в отделении, Гленн сорвался на бег, но потом испытал облегчение, поняв, что врачи заняты не его отцом. Он склонился над постелью:
– Отец, это я. – Ответа не было. – Отец?
Гленн позвал на помощь. Медсестры пришли в замешательство – еще один приступ? Вызвали вторую команду врачей, подвезли тележку неотложной помощи, аппарат электростимуляции.
– Разряд! – Длинные иглы шприцев вонзились в грудь Джона Мастерса. Гленн не понимает, что происходит, кожа отца белеет, а затем становится желтой. Врачи посылают за дополнительными лекарствами, повышают напряжение на дефибрилляторе. Гленн с Кэндис, напуганные, беспокоящиеся, недоумевающие, не верят тому, что все это происходит на самом деле, потому что они должны многое сказать человеку, лежащему в постели. Врачи не обращают на них внимания, пока наконец кто-то не произносит:
– Все, заканчивайте. Я сожалею, детектив. Похоже, это был инсульт.
Гленн сразу же без сантиментов допросил медперсонал, врачей, полицейского из приемного покоя, уборщиков из холла. Остановка сердца в одно время с неожиданной кончиной его отца не была случайным совпадением. Может, кто-то что-то заметил? Полицейский в форме вспомнил доктора: седые волосы, седая борода, какой-то южный акцент.
Гленн отправил Кэндис на такси в свою квартиру, сказав ей, чтобы она выспалась. Еще он добавил, что скоро приедет. Но ко времени его приезда уже рассвело, а Кэндис ушла. Она оставила записку, сообщая о том, что поехала в свою хижину проверить некоторые дела. Позвонил мистер Френч, юрист Джона Мастерса, и сказал, что они оба должны быть в его офисе в полдень: дело касалось завещания.
И вот теперь Гленн мерил шагами коридор у дверей кабинета адвоката, злясь и ругая себя: надо было приставить больше охранников к отцу. Он прошел к окну и посмотрел сквозь утренний дождь на автостоянку внизу. Он ждал Кэндис, которая еще не приехала.
Он пытался унять свои эмоции – ярость, горе и что-то еще, чего он не мог понять. Ему нужно было все обдумать на свежую голову. Надо было многое сделать. Найти письмо, о котором говорила миссис Кироз. Он позвонил ей еще раз утром, но она пока так и не вспомнила, куда положила его. И еще загадочный Морвен – это слово буквально преследовало Гленна. Оно казалось удивительно знакомым…
Подъехала машина Кэндис. Сквозь лобовое стекло он мог видеть тонкие руки, опять напомнившие ему о том, как она выглядела вчера ночью: воздушную ткань ее блузки, ее аромат – неуловимый цветок, который он не мог угадать.
«Опасная женщина», – подумал Гленн. Прошлой ночью, когда простыней накрыли лицо его отца, Кэндис обняла его. Он осторожно обхватил ее, но ему было неловко, и он отстранился. Он хотел оплакивать отца, но по-своему, в свое время, когда он сможет сделать это сдержанно и контролируя эмоции. А не теряя самообладания, оттого что Кэндис заключила в его объятия.
Подъехав к автостоянке, Кэндис посмотрела наверх и увидела Гленна Мастерса, стоявшего у окна и наблюдавшего за ней.
Проснувшись в его квартире и обнаружив, что он еще не вернулся из больницы, Кэндис отправилась в свою хижину в Малибу. Найдя там все в целости и сохранности, она проверила автоответчик – из Сан-Франциско ничего не было, позвонила проведать Хаффи, приняла душ, переоделась и теперь приехала сюда, в адвокатскую контору «Вален, Адамс и Френч», недоумевая, почему профессор упомянул ее в своем завещании.
Выйдя из лифта, она встретила Гленна в фойе.
– С вами все в порядке? – спросила она. – Вас не было дома.
– Я ездил в участок, собрал свою оперативную группу. Фило убил моего отца, и ему от нас не уйти.
– Детектив, – нерешительно произнесла она. – Я очень сожалею о событиях прошлой ночи. Из-за меня вы не были рядом с отцом, когда он умер.
Он прервал ее:
– Это не ваша вина, доктор Армстронг. Вся ответственность лежит на мне, я принимал решения. Мне следовало подавить гордость и давным-давно помириться с ним. Теперь придется с этим жить.
Но по его глазам она поняла, что с этим жить будет совсем не просто.
– Слушайте, – сказал он, – вам грозит опасность. Убийца решит, что мой отец передал свои тайны вам.
– И вам.
– О себе я могу позаботиться.
– Я тоже.
– Нет, вы не можете. – Он посмотрел на повязку на ее шее, розовая камея снова была чистой и покоилась под ее горлом. Потом вспомнил о кровавом следе, который оставил напавший на нее преступник. – Что ж, – согласился он. – Возможно, это так.
Наконец мистер Френч – высокий, элегантный, профессионал до мозга костей – провел их в отдельную комнату для совещаний и предложил занять места за большим столом. Сам сел во главе стола и достал толстый документ, который являлся завещанием Джона Мастерса.
Сначала он выразил соболезнования, потом сказал:
– Ваш отец хотел, чтобы содержание завещания было оглашено сразу же после его смерти. Очень важно, сказал он, не терять времени.
Прежде чем он продолжил, Гленн спросил мистера Френча, который был юристом отца на протяжении многих лет, знает ли он, что такое Морвен. Но адвокат не знал.
– Вы знакомы с Фило Тибодо? – продолжал Гленн.
– Мне известно это имя, но я никогда не встречался с ним. Его жена и ваша мать были подругами, если я не ошибаюсь. Женское студенческое общество, не так ли?
Когда мистер Френч начал с общего разделения имущества Джона Мастерса, Гленн был удивлен тем, насколько богатым был его отец. Они вместе с Кэндис напряженно и терпеливо слушали, пока мистер Френч перечислял, кому что отходит. И вот он произнес фразу, которая тронула девушку:
– Кэндис Армстронг я оставляю все права на Соломонов проект.
Хотя она и помогала ему проводить исследования, проект целиком был детищем гения Джона Мастерса. Книга все еще продавалась в колледжах и музеях и могла бы послужить ей неплохой прибавкой к доходам. Но более важной была мысль о том, что он оставил для нее частичку себя.
– Моему сыну Гленну я завещаю оставшееся имущество, после того как было распределено все указанное выше. Ему отходит дом и земля, на которой он стоит, и все внутреннее убранство. – Слушая, Гленн крутил золотое кольцо на правой руке. Крутил, жаждая поквитаться с убийцей. – Также моему сыну, – мистер Френч прокашлялся, – я завещаю Звезду Вавилона.
Гленн вскинул голову:
– Он упоминает о том, что такое Звезда Вавилона?
– Мне очень жаль. Больше в завещании ничего нет. Но мне было поручено передать вам это. – Он протянул через стол небольшой конверт. – В нем ключ от банковской ячейки вашего отца. Возможно, именно там находится то, что вы ищете.
Управляющий банка, невысокий серый человек с неправдоподобным именем Вермиллион, провел их в хранилище, затем в отдельную комнату со столом и стульями, сказав, что они могут не торопиться и если что-то понадобится, то можно нажать вон ту кнопку. Он поинтересовался, не принести ли им чего-нибудь, например по чашечке кофе?
Они отказались и ждали, пока за ним не закрылась дверь.
Потом Гленн, сняв шляпу и отложив ее в сторону, открыл ящичек.
В нем был один предмет: мятая картонная коробка, похожая по размерам и форме на коробку из-под обуви. Она была наполовину завернута в оберточную бумагу и перевязана шпагатом. На ней было два адреса – отправителя и получателя, – написанных почти неразличимым почерком, и множество иностранных марок. Внутри лежал упаковочный материал, оказавшийся мятыми страницами московской газеты.
В самой коробке были две вещи. Первая – очень старая карта из желтой, хрупкой бумаги, которая почти рассыпалась из-за того, что ее много раз сворачивали и разворачивали. Она была грубо нарисована, словно трясущейся рукой, все названия и подписи были на русском языке. У края карты находился знак X, и на него указывала стрелка.
К карте скрепкой подкололи страницу, вырванную из ежеквартального альманаха «Международный рынок древностей». Кэндис просмотрела ее и обнаружила только одно объявление о продаже с московским адресом: «Сергей Басков. Предлагается глиняная табличка месопотамской эры, письменность и дата создания неизвестны».
– Фамилия продавца начинается на Б, – сказала она. – Пропавшая папка с корреспонденцией вашего отца на букву «Б»? И Басков… Насколько я помню, был такой теолог в начале двадцатого века, по-моему, русский, звали его Иван Басков, и он специализировался на языках семитской группы. Многие годы ходили слухи, что он что-то нашел в пустыне и умер до того, как смог опубликовать материал о своем открытии. Если это правда, то, что бы ни нашел Басков, оно все еще там, ждет, пока его снова кто-нибудь найдет.
Гленн крутил на пальце золотое кольцо.
– Значит, мой отец планировал провести раскопки. Возможно, в местечке под названием Джебель Мара.
Они развернули мятую бумагу, чтобы увидеть, что внутри.
– Боже мой! – воскликнул Гленн.
Кэндис не поверила своим глазам.
– Это другая табличка. С тем же алфавитом, что на табличке Дюшеса. – Под ярким светом клинопись была отчетливо видна. Те же неопределимые символы. – Тут что-то написано, – сказала Кэндис, заметив какие-то каракули на полях вырванной страницы. Почерк принадлежал профессору: «Таблички хранились вместе со Звездой Вавилона». – Она посмотрела на Гленна. – Иван Басков исследовал регион между Тигром и Евфратом. Должно быть, он наткнулся на тайник с табличками. Как и Дюшес. Может, табличка Дюшеса из того же тайника.
Гленн остановил взгляд на глиняном древнем фрагменте, выглядевшем до того хрупким, что, казалось, малейшее дуновение могло обратить его в пыль. Он сидел неподвижно, крутя золотое кольцо, глубоко погрузившись в свои мысли. Кэндис подумала, что, наверное, так он изучал улики на месте преступления. Или рисовал картины света. Наконец он произнес:
– Доктор Армстронг, вы не заметили ничего необычного в письменах на табличке Дюшеса?
– Помимо того, что они неопределимы? Нет. У меня не было времени как следует изучить ее.
– Ни один из символов не повторяется.
Ее глаза расширились от удивления.
– И вы смогли это заметить?
– Двадцать два символа, каждый отличается от другого, ни одного повторяющегося.
– Это алфавит, – сказала она.
– Да. Или какой-то секретный код. Возможно, шифр.
– Ключ! – воскликнула она. – Тогда это объясняет, почему табличка Дюшеса была сделана не из глины, а из более крепкого материала. Это ключ к шифру, ключ, о котором говорил ваш отец! С фрагментом Дюшеса мы можем расшифровать, что написано на этой табличке. Нам остается только выяснить, какой язык заменяет шифр.
Гленн осторожно разгреб пальцем газетные обрезки и вынул полоску бумаги.
– Похоже, мой отец уже расшифровал код. Вот что написано на этой табличке.
Кэндис прочла фразу:
– «Жена астронома». Детектив, в записке, которую я нашла в книге Дюшеса, был сказано: «Лежит ли ответ в гробнице Нахта?» Раз ваш отец положил ее на странице рядом с изображением таблички, я полагаю, он считал, что табличка принадлежит временам Восемнадцатой династии, или, может быть, в этих письменах было какое-то упоминание о Нахте – писаре в звании астронома Амона при храме в Карнаке, где-то между 1500 и 1315 годами до нашей эры. Его жена, Тави, была музыкантом Амона. Кроме этого больше о них ничего не известно; неясно даже, какому царю они служили. Гробница Нахта рядом с Долиной царей известна своими фресками. Я изучала их, и, хотя покоящийся там человек был астрономом, звезд на них не было.
Она вспомнила Тави, изображенную на фресках Нахта, держащую музыкальный инструмент, певицу бога Амона. Была ли Звезда Вавилона как-то связана с ней, а не с ее мужем? И какое отношение мог иметь аристократ Восемнадцатой династии к Вавилону, чей расцвет наступил только тысячу лет спустя?
– Почему именно секретный код, детектив? Почему бы просто не написать обыкновенным алфавитом или на каком-либо языке?
– Возможно, это было тайное общество. Хранители запретного знания.
Зазвонил его сотовый: миссис Кироз вспомнила, где спрятала письмо его отца.
10
У Джессики Рэндольф не было намерения устраивать погоню за Кэндис Армстронг на своем «мустанге». Но негодование взяло верх. Кэндис ударила по ее машине и требовала, чтобы она остановилась. Погнавшись за ней, Джессика обнаружила, что ей это даже нравится. Она хотела бы довести дело до конца. Может, ей еще представится такая возможность.
Встав с постели и облачившись в атласное платье, она двигалась очень тихо, чтобы не потревожить мужчину, спавшего среди мятых простыней. Она пренебрежительно посмотрела на него. Член парламента, богатый и влиятельный, женат, имеет четырех детей и, наверное, самый худший любовник из всех, что у нее когда-либо были. Но все это не имело почти никакого отношения к причине их краткого романа. Джессику никогда особо не прельщали физические удовольствия. Ее страстью было приобретение нового, а у этого человека были связи с владельцами некоторых самых впечатляющих частных коллекций в Великобритании. Сейчас Джессика охотилась за манускриптом пятого века, а он знал, где его искать и как убедить владельца продать эту вещь.
Джессика босиком прошла по абрикосовому ковру, настолько толстому, что пальцы ее ног проваливались в пушистый ворс. Комната ломилась от роскоши, в ней была дорогая мебель, прекрасные шторы и хрустальные люстры. В этом доме Джессики все было подобрано ею лично. Она всегда приводила сюда своих любовников, взяв за правило никогда не встречаться у них, в отелях или других тайных прибежищах. Все, что было в жизни Джессики, должно было происходить на ее территории, будь то переговоры о покупке вазы династии Мин или интимная связь с мужчиной. Ее восьмикомнатные апартаменты находились в самом фешенебельном районе Лондона. И это не единственная ее квартира.
Сегодня все должно было измениться. С наступлением рассвета будет покончено с любовниками. Останется только один мужчина – тот, которого она ждала всю свою жизнь.
Человек, храпящий под атласным покрывалом, задавал слишком много вопросов. Но, как всегда, Джессика умело уклонилась от ответов. Ее прошлое никого не касалось! Откуда она появилась и что ей пришлось сделать, чтобы достичь высокого положения в мире искусства, – все это было ее личной тайной, а не пищей для слухов. Если только желтые газетенки когда-нибудь пронюхают…
Услышав звонок телефона, она быстро выскочила из спальни, прикрыла дверь и сняла трубку раньше, чем успела служанка. Джессика держала постоянную прислугу во всех своих квартирах. Они были осторожны в поведении и умели держать язык за зубами.
Это была ее самая секретная линия, номер знали лишь несколько человек.
– Джессика слушает.
Голос звонившего был мрачен.
– Профессор Мастерс мертв.
– Ясно. Что насчет Звезды Вавилона? – Ее интересовали только дела, на сантименты не стоило тратить ни одной секунды.
– Мы будем присматривать за его сыном, Гленном. Все может сразу сложиться очень просто или же, наоборот, усложниться.
– А Кэндис Армстронг?
– Сегодня она будет выведена из игры. Ждите моего звонка.
Миссис Кироз сказала, что письмо лежит в кабинете. Письмо, которое Джон Мастерс писал своему сыну, когда его настиг убийца.
Гленн яростно разрывал желтую полицейскую ленту, словно хотел разрушить сам дом до основания. Когда они вошли внутрь, он щелкнул выключателем, и хрустальная люстра над их головами зажглась сверкающим светом. В доме стоял запах сырости, казалось, что в нем никто не обитал уже несколько лет. «Как быстро уходит жизнь», – подумала Кэндис.
Они нашли письмо свернутым в вазе с белыми ирисами. Тридцать лет работы на профессора не прошли даром для миссис Кироз – привычка прятать вещи в потайные места передалась и ей.
Гленн стоял в центре персидского ковра, держа свиток в руке, словно взвешивая его.
– Я думаю, – сказала Кэндис, желая заполнить возникшую тишину и пытаясь помочь ему сделать этот трудный шаг, – ваш отец полагал, что в больнице кто-нибудь свяжется с вами. Так они всегда делают, вызывают членов семьи. Вот почему он попросил встречи со мной. Меня позвали не вместо вас, а так же, как и вас.
Он посмотрел на нее, и в его взгляде была такая неподдельная благодарность, что ей пришлось отвести глаза.
Зазвонил телефон, и они вздрогнули от неожиданности. Это было автоматическое рекламное сообщение, Гленн сразу положил трубку. Потом он заметил мигающую лампочку на автоответчике. Было несколько пропущенных звонков. Они с Кэндис выслушали соболезнования, предложения подключиться к кабельному телевидению, еще кто-то ошибся номером. И затем:
– Профессор Мастерс, это опять Элай Константин. – Говорит по-английски с сильным акцентом. – Сожалею, что на все ушло так много времени, но вы понимаете, бюрократы с оформлением бумаг, взятки… Теперь я могу отвезти вас в Джебель Мара. Но очень важно, чтобы вы сразу же выехали в Дамаск. И я должен предупредить вас: здесь очень опасно. Вы приезжаете на свой страх и риск, профессор Мастерс. Сегодня ко мне приходил человек и спрашивал, могу ли я доставить его в Джебель Мара. Я ответил, что ничего не знаю о таком месте. Боюсь, у вас появились соперники.
– Дамаск! – воскликнула Кэндис. – Значит, ваш отец на самом деле планировал раскопки. И Джебель Мара тоже существует! Но как мог кто-то еще узнать об этом месте? Профессор разговаривал только со мной.
Гленн, все еще сжимая в руке свернутое письмо отца, словно не зная, как его раскрыть, ответил:
– Из корреспонденции в украденной папке. Должно быть, Сергей Басков написал отцу о Джебель Мара.
– Теперь у каждого есть по фрагменту головоломки, – сказала Кэндис, представив себе погоню за сокровищами по всему миру.
Гленн взял телефон и позвонил в участок. Положив трубку, он сообщил Кэндис:
– По взломам ничего нет. И мы до сих пор не можем найти Фило Тибодо. – Он обдумывал последнее слово Константина: «соперники».
Убийца его отца отправился на поиски Звезды Вавилона. Это означало, что ему тоже придется поехать.
Он снял шляпу, на этот раз из черного фетра с атласной лентой, и аккуратно положил ее на письменный стол. «Словно в старых обрядах», – подумала Кэндис, наблюдая, как он развернул письмо, сделал глубокий вдох и поднес бумагу к свету, взяв себя в руки и приготовившись принять все, что было в нем написано.
Когда он громко прочитал: «Дорогой сын», Кэндис сказала:
– Вы не обязаны читать его мне.
– Вы теперь часть всей этой истории, доктор Армстронг. Вы имеете право знать, о чем говорится в письме. – Но не это было настоящей причиной. Гленну было спокойнее зачитать письмо вслух, поделиться личным с Кэндис, отогнав от себя на время горестные мысли о смерти отца.
– «Дорогой сын, – начал Гленн. – Если ты читаешь это письмо, значит, я мертв либо из-за несчастного случая или естественных причин, либо из-за происшествия на раскопках в Сирии. Возможно, я умер до того, как отправился на поиски, которые я теперь прошу тебя завершить вместо меня. Если я похоронен в Сирии, то умоляю тебя продолжить то, чем я там занимался. Прости меня, сын, я пишу в спешке, потому что мне грозит смертельная опасность. Теперь из-за меня и тебе тоже. Есть очень важные вещи, о которых я должен рассказать тебе. Но сначала я хочу помириться с тобой».
Глаза Гленна щипало от слез, пока он читал слова отца в свете угасающего дня. Кэндис включила настольную лампу.
– «Ты, наверное, уже просмотрел мои вещи, и то, что было в банковской ячейке. Теперь ты знаешь из писем Сергея Баскова, что Звезда Вавилона находится в Джебель Мара. Так как я считаю, что Звезда приведет тебя к потрясающему открытию, связанному с Восемнадцатой династией Древнего Египта, я советую тебе обратиться за помощью к доктору Кэндис Армстронг. Возможно, ты помнишь, как мы вместе с ней работали над Соломоновым проектом. Она хороший человек и высококлассный египтолог. Кроме того, ей можно доверять».
Тени наполняли комнату, подбираясь все ближе, словно прислушиваясь.
– «Мы думаем, что мудрость приходит с возрастом, – писал Джон Мастерс. – По крайней мере, я так думал. Но это не так. Что приходит к нам с возрастом, так это понимание того, что мы не стали мудрее».
Гленн остановился. Прокашлялся. Подошел ближе к свету лампы.
– «Я могу только представлять, как ты чувствовал себя после смерти матери. Я был слишком опустошен, чтобы утешать тебя. Сколько раз я желал, чтобы мне хватило мужества побороть гордость и поговорить об этом с тобой! Но зачастую, когда люди вместе, все получается не так, как хотелось бы. Я провел всю жизнь, складывая в единое целое разбитые на мелкие кусочки вещи, теперь то же делаешь и ты, сын, работая детективом. И все же наши собственные разрушенные отношения мы не можем восстановить. Я знаю, ты думаешь, что я считаю недостойной тебя работу полицейского, – продолжил Гленн напряженным голосом. – Это не так. Я горжусь тобой. Но я слишком упрям, чтобы сказать тебе об этом. Если ты читаешь это письмо, значит, я не смог сделать первый шаг в примирении с тобой. Это значит, что я мертв. Если так и произошло, то, пожалуйста, сын, знай, что я люблю тебя всем своим существом, что я всегда любил тебя, и я так горжусь тобой, что у меня нет слов, чтобы выразить все свои чувства».
Гленн протер глаза ладонью. Кэндис ждала.
За окнами опять пошел дождь. Гленн придвинулся еще ближе к лампе, письмо дрожало в его руке.
– «Теперь к делу. Сын, я передал тебе целый ворох тайн и загадок, состоящих из одних вопросов без ответов. Есть еще кое-что, о чем ты должен знать: долгие годы я оберегал тебя от этого. Мне следовало давно рассказать тебе о Морвене и Свечении».
Кэндис затаила дыхание. Свечение!
– «Пришло время узнать правду. Я скрывал ее от тебя только ради твоего блага. Ты никогда не знал о настоящей работе твоей матери». – Гленн замолчал, нахмурившись. Ее настоящей работе? – «Ты должен сам обо всем прочитать, – продолжил он, – в ее дневнике. Я никогда не показывал его тебе. После ее смерти я убрал его. Он лежит в ее столе, где она всегда хранила его. Прочитай дневник, сын. Ты должен узнать, с чем имеешь дело и с какими силами тебе предстоит столкнуться».
Гленн посмотрел на потолок, словно пронзая взглядом штукатурку и перекрытия, чтобы увидеть дневник в ящике стола.
Он заканчивал читать письмо:
– «Фило Тибодо – безумец. Он поверил Нострадамусу и всерьез воспринял пророчество века седьмого, четверостишие восемьдесят третье. Не дай Фило заполучить Звезду Вавилона – он использует ее во зло. Я говорю не о чем ином, как об Армагеддоне, потому что думаю: он замыслил великое опустошение…»
Гленн остановился.
– Продолжайте, – попросила Кэндис.
– Это все. Больше ничего нет. На этом месте его прервали. – Он смотрел на последнее слово и пустое место за ним, на котором прозвенел дверной звонок и жизнь старика подошла к концу.
Кэндис поежилась. Тени исчезающего дня принесли с собой прохладу. Сырость распространилась по дому, подобно ползущему туману.
– Что он имел в виду под словами «великое опустошение»? – Она представила себе Звезду Вавилона как ядерное оружие, оставленное в пустыне каким-нибудь диктатором с Ближнего Востока. Кэндис взглянула на Гленна, его лицо было скрыто тенью. – Что же такое написано на табличках, раз ваш отец так отчаянно хотел заполучить их? – Она потрогала повязку на шее: кто-то чуть не убил ее из-за этих табличек. – Что-нибудь из Библии? Может, пророчество? Конец света?
Оставив письмо на столе, Гленн, ничего не говоря, вышел из кабинета. Кэндис слышала, как он взбежал по лестнице, прошел по комнате наверху, потом вернулся в кабинет с книгой в руке.
Дневник его матери! Красивая, изящная книга. Размер двадцать на пятнадцать сантиметров, обложка из мерцающего зеленого шелка, страницы цвета слоновой кости, уголки покрыты золотом, красная ленточка-закладка. Она закрывалась на магнитную защелку. Гленн открыл ее и увидел почерк матери: «Смерти нет».
Он захлопнул дневник и придавил защелку. Не сегодня, не сейчас. Это не просто книга, это его сердце. А сердце было его ахиллесовой пятой, которую он охранял пуще жизни.
– Пророчество Нострадамуса, – сказала Кэндис. – Возможно, там мы что-нибудь найдем.
Гленн осмотрел кабинет, вспоминая древний том, который хранился у отца с давних пор. Он был в библиотеке. Гленн нашел его и вернулся к письменному столу, перелистывая страницы. Главы, называемые веками, были представлены в виде ста стихов по четыре строки. Найдя седьмой век, он быстро отыскал последние четверостишия, но они оканчивались на сорок втором.
Он отложил книгу в сторону. Пришло время действовать. Он сказал Кэндис:
– Убийца моего отца теперь за пределами США, потому что здесь его больше ничто не интересует. Он попытается убедить или заставить Элая Константина отвезти его в Джебель Мара. Там я его и найду.
– Там мы найдем его.
Он удивленно посмотрел на нее.
– Что?
– Я поеду с вами, – проговорила она. – Я обещала вашему отцу.
Когда Гленн понял, о чем она говорит, его охватила паника. Кэндис смотрела на него, а на глазах блестели слезы. Он ничего не мог возразить ей. И он не мог позволить ей поехать вместе с ним в Сирию.
Он подыскивал слова, которые убедили бы ее:
– Я не могу допустить. Это слишком рискованно. Фило Тибодо, тот человек, который мне нужен, очень богат и влиятелен, в его распоряжении есть любые средства.
– Нас будет двое против одного. – Увидев, что этим его не пронять, она добавила: – Я буду помогать вам, я не буду обузой. Детектив, я же археолог. Как вы собираетесь найти Звезду Вавилона?
– Так же, как я найду убийцу. Я использую любые зацепки.
– Как вы попадете в Сирию? На оформление визы уйдут недели.
– Существует экстренная виза. Международное полицейское сотрудничество. Мы всегда так делаем. – Обращаясь к телефонному собеседнику, он сказал: – Это Мастерс. Мне надо поговорить с капитаном Бойлом. Срочно. – Ожидая ответа, он обратился к ней: – Оставьте это мне, доктор Армстронг. К тому времени как вы получите визу, я уже поймаю преступника.
Она достала свой сотовый телефон, словно у них была дуэль.
– Что вы делаете? – спросил он.
– Звоню Яну Хоторну. Он говорил, что уезжает обратно в Иорданию. Там у него раскопки. Он может провезти меня в страну как одну из своих сотрудниц. От Аммана до Дамаска рукой подать.
– Доктор Армстронг…
Когда Хоторн ответил, она сказала:
– Ян, это Кэндис. Вы разрешили позвонить вам, если мне потребуется услуга. Как раз сейчас мне просто необходима ваша помощь.
Гленн нахмурился.
Закончив свой короткий разговор, она положила телефон в сумочку и, неправильно истолковав взгляд Гленна, сказала:
– Не волнуйтесь, я не собираюсь ему рассказывать, почему туда еду. Я не скажу ему ничего о Звезде Вавилона, только если в этом не будет чрезвычайной необходимости. А он не станет спрашивать. Ян настоящий джентльмен.
Гленн попробовал зайти с другой стороны:
– Доктор Армстронг, ваше присутствие поставит под угрозу успех моего расследования.
Запиликал ее пейджер. Она посмотрела на маленький дисплей. Код межгорода 409, Сан-Франциско.
– Мне нужно позвонить, – сообщила она.
Ее сердце гулко стучало, когда она набирала номер, и О'Брайен поднял трубку.
– Мы слышали о Джоне Мастерсе. Ужасная потеря для всего ученого мира. – Он помолчал. – Мы приняли решение касательно вас, Кэндис. Вы получаете работу.
Она, словно завороженная, посмотрела на пустой камин, почерневший и очищенный от золы. Почувствовала на себе взгляд Гленна. Услышала дождь на улице.
Она получила работу!
– Ох, – только и смогла она произнести.
Гленн, недоумевая, смотрел на нее.
– Что случилось?
– Я получила работу, детектив. Ту, о которой вам тогда рассказывала.
Он испытал облегчение. Теперь она уедет в Сан-Франциско.
Кэндис все еще держала телефон в руке, и Рид за четыреста миль отсюда кричал в трубку:
– Вы меня слышите?
У нее внезапно закружилась голова. Они поверили в нее! Они забыли об инциденте с Фэрклосом и судили о ней по ее заслугам. Признана своими коллегами, наконец-то.
Затем она посмотрела на погруженного в раздумья Гленна, изумрудно-зеленую книгу в его руке и о чем-то вспомнила. Прикрыв рукой телефон, она спросила:
– Детектив, если вы найдете Звезду Вавилона и таблички, что вы будете с ними делать?
Он не ожидал такого вопроса.
– Передам их властям, а что?
– Ваш отец хотел, чтобы они были здесь, в безопасности, – так он сказал.
– Незаконно вывозить антиквариат или другие культурные ценности из страны. Чем бы ни оказались Звезда и таблички, когда я найду их, моим долгом будет передать все сирийскому правительству.
– Но ваш отец…
– Мой долг – исполнять закон, доктор Армстронг.
Увидев решительность на его лице и то, как он стиснул зубы, Кэндис поняла, что бесполезно отговаривать его, все решения он уже принял. Она четко и ясно представляла, что ей необходимо сделать. «Верните Звезду Вавилона домой», – так сказал Джон Мастерс.
И она прошептала несколько слов Риду, который ждал ответа в Сан-Франциско:
– Мне жаль, но я отказываюсь.
– Что?! – Гленн схватил ее за запястье. – Соглашайтесь. Езжайте в Сан-Франциско.
Она стряхнула его руку и отключила телефон.
– Я поверить не могу в то, что вы сделали.
«Я тоже».
– Я знаю, что делаю.
– Черт возьми, Армстронг, неужели вы не понимаете, насколько это опасно? Если я не буду преследовать убийцу отца, тогда он будет охотиться за вами!
Она подняла подбородок, чтобы скрыть досаду. Проект в Сан-Франциско мог спасти ей жизнь.
– Так даже лучше. Стану приманкой. – Это были храбрые слова, вот только в ее голосе было мало храбрости. Понимает ли он, как напугана она сейчас? Потом она вспомнила, о чем ей сообщил Рид. Несмотря на ее непопулярность и карьеру, подпорченную скандалом, О'Брайен и музейный совет признали ее настоящие заслуги и опыт. Если они поверили в нее, то и она должна поверить в себя.
«Я сделаю это, я смогу».
Гленн рассерженно проворчал:
– А я-то думал, что вы боретесь с импульсивностью.
– Я не импульсивная.
Он хотел добавить, что она не только импульсивная, но и упрямая.
– Вы не поедете.
– Вы не сможете мне помешать. – Она с вызовом посмотрела на него, ощущая уверенность в своих силах. Но, когда их глаза встретились, она почувствовала, как екнуло ее сердце. И она поняла, что у нее есть два варианта. Первый – пожелать ему доброй ночи, сбежать в свою хижину и выбросить его из головы; второй – объехать полмира вместе, и он будет постоянно рядом с ней. Но она дала обещание найти таблички и вернуть их домой. Немного силы воли ей хватит, чтобы противостоять обаянию высокого детектива.
Пока Кэндис спорила с ним, Гленн услышал, как ее голос стал еще ниже, и от этого у него начала зудеть кожа и всплыли воспоминания о жарких ночах и скомканных простынях. Это была причина, по которой он не мог позволить ей поехать, – она отвлекала его в самом худшем смысле слова. Его поджидало насилие на другой стороне земного шара, и он не должен раскисать. Но если уж она твердо решила ехать, то он так же твердо решил найти способ, когда они будут в Дамаске, убедить ее вернуться в США, даже применив силу, если потребуется.
