Текст книги "Звезда Вавилона"
Автор книги: Барбара Вуд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)
Один из водителей что-то обнаружил и позвал остальных.
Это оказалось узкое ущелье в скале, настолько незаметное, что на него надо было смотреть под определенным углом, чтобы разглядеть. Расщелина была слишком узкой для автомобиля, поэтому они решили пойти пешком. Но, когда их проводники остановились, не желая идти дальше, Ян сообщил:
– Они не пойдут туда. Говорят, там полно духов. Они боятся этого места.
– Пусть тогда разобьют лагерь, – велел Гленн.
Отважная троица вошла в огромный разлом, ступая по прохладному песку, испещренному следами скорпионов и змей. Темнота сомкнулась за их спинами, отрезав от солнечного света, и теперь они двигались по извилистому меандрическому тоннелю почти вслепую. Гленн шел впереди, прокладывая путь на ощупь вдоль холодных стен.
– Осторожнее, не ударьтесь головой, – предупредил он, и его голос эхом вознесся к невидимому потолку.
Они остановились и прислушались. Кэндис почувствовала, как по ее шее побежали мурашки: ей мерещились ямы со змеями и полчища тарантулов.
– Надеюсь, мы все же куда-нибудь придем, – произнес в темноте Ян, ударившись головой сразу же после предупреждения Гленна. – Не хотелось бы быть похороненным заживо.
И вдруг впереди прорезался луч света.
– Слава богу! – выпалил Ян, когда они вышли под слепящее солнце.
Они стояли не в силах вымолвить ни слова, с расширившимися от удивления глазами: сверху было открытое небо, а сама гора оказалась пустой внутри, образуя долину, протянувшуюся на мили, по сторонам которой вздымались утесы и скалы. Вот куда попадали воды древней вади из узкого ущелья, которое образовали бушующие потоки, тысячелетиями проносившиеся через горы и выточившие эту великолепную скрытую долину.
Но это оказалась не просто долина. Песчаный пол в нескольких местах был выложен булыжником, участками сохранилась мостовая. Можно было различить остатки колонн, обрушившихся много лет назад. Осыпавшиеся арки стояли над тем, что когда-то являлось широкой улицей. На другой стороне виднелись вырезанные в скалах зияющие отверстия, которые могли быть окнами и дверями. Зловещий ветер дул в долине, принося с собой ил, обдавая то горячим, то холодным воздухом и завывая, словно несчастные призраки.
Незваные гости потеряли дар речи – они нашли затерянный город.
18
– Похоже на уменьшенную копию Петры, – сообщил Ян. – Точно набатейское.
– Никогда не слышала об этом месте, – с восхищением в голосе произнесла Кэндис.
– Минутку, – сказал Ян, щелкнув пальцами. – Я знаю, что это такое. Ну конечно! Джебель Мара – это не историческое название. На арабском языке Джебель Мара означает Горькая гора; несомненно, такое прозвище было дано этому месту, после того как город был заброшен и о нем стали ходить легенды о призраках и злой магии. Это Даедана – перекресток древних торговых путей! Здесь проходили караваны из Вавилона, а отсюда направлялись дальше в Пальмиру и оттуда к Средиземному морю.
– Город жителей скал, – уточнил Гленн, вспомнив предков индейцев пуэбло, живших в Аризоне и Нью-Мексико. Все поселение было вырублено в горной породе, лестницы, вырезанные в скалах, вели к уступам, являвшимся порожками перед домами, выдолбленными в горе.
Трое путешественников вскарабкались наверх и посветили фонариками в отверстия, обнаружив в темноте пустые квадратные комнаты без каких-либо фресок или резьбы на стенах. Они прочитали оставленную кем-то надпись: «C'est moi, Филипп Августин. 1702 год».
– Как думаете, может, найдем и автограф Баскова? – спросил Ян.
Ему никто не ответил, и они продолжили осмотр города-призрака, расхаживая по строениям, которые когда-то служили конюшнями, закусочными, святилищами неизвестным богам. Одно даже было многоярусным амфитеатром, вырезанным в склоне горы. Дойдя до границы города, Гленн и Кэндис поняли, почему никогда раньше не слышали об этом месте. Даедана была разграблена подчистую давным-давно, тут не осталось ничего ценного даже для археологов. И здесь никто не жил из-за легенд о призраках и проклятиях.
Где же искать Звезду Вавилона?
Вдали над обширным плато бушевала пустынная буря. Над долиной пронесся рокочущий звук, и путешественники, подумав, что слышат гром, в недоумении посмотрели на голубое небо. Гленн пытался разгадать другую тайну.
– Куда все-таки уходит вода? – снова спросил он, представив себе засохшую вади, обрывавшуюся возле узкого ущелья.
Пройдя обратно через расщелину и поняв, что это был основной вход в город, они вышли наружу и, прикрыв глаза от солнца рукой, посмотрели на вади в южном направлении. На этот раз они заметили то, что пропустили ранее, – высокий известняковый хребет, образовывавший естественный резервуар, в котором собиралась дождевая вода. Много лет назад люди удлинили его, чтобы создать дамбу через вади, с искусственными каналами для отвода паводковых вод от входа в город и дальше вокруг горы. Прошагав по песку, они обнаружили сделанные человеком шлюзы, трубы и систему водопровода.
– Смотрите, – показал Гленн, присев рядом с кустарником, росшим из каменного стока, проходившего по всему периметру Даеданы. – Они создали водосборные каналы, которые наполняли резервуары, вырубленные в горе вон там. У них были наводнения зимой и засуха летом, поэтому они пытались делать какие-то запасы воды.
Кэндис пошла обратно к ущелью.
– Куда вы направились? – спросил ее Гленн.
– Искать Звезду Вавилона. Еще достаточно светло.
– Сначала необходимо найти безопасное место для лагеря, а потом составить график дежурства. Будем караулить по очереди.
Она упрямо стояла на месте, положив руки на бедра, ее темные волосы, выбившись из прически, развевались на горячем пустынном ветру.
– Звезда Вавилона от вас не убежит, – раздраженно бросил Гленн, которого ее упрямство одновременно восхищало и бесило. Опять в ней чувствовалась какая-то сила, способность манипулировать его эмоциями. Он подумал, догадывалась ли она сама о таком своем качестве. – И если вы не хотите, чтобы мужик в гавайской рубашке прокрался к вам ночью в палатку…
– Хорошо, пусть будет по-вашему, – наконец согласилась она.
Они выбрали ровное место на возвышенности – это была необходимая предосторожность в регионе, известном своими бурными ливневыми паводками, – у подножия хорошо защищенного уступа. Если бы кто-то решил заглянуть к ним на огонек, то ему пришлось бы идти с запада, а из лагеря это направление просматривалось на 180 градусов, что давало время на подготовку к приему незваных гостей.
Когда закончился день, нанятые помощники установили палатки для трех иностранцев – сами они собирались спать в машинах. Был разведен огонь, приготовлена еда и сварен кофе. Путешественники немного поболтали, потом мужчины составили график ночного дежурства. Хотя Кэндис тоже хотела поучаствовать, джентльмены отвергли ее кандидатуру. Гленн по-прежнему никому не отдавал пистолет.
Садившееся на западе солнце озаряло красными и золотыми лучами грозовые облака, пока на востоке сверкали молнии. Постепенно стемнело, вдалеке рокотал гром, над головами проносились обрывки серых облаков, подгоняемых вечерним ветром. Вскоре пошел легкий освежающий дождь. Но он быстро закончился, и не разыгравшаяся в полную силу буря двинулась дальше. В чистом небе взошла луна, и холодный ветер обдувал равнину, подсушивая траву и цветы, пока Кэндис и ее товарищи спали.
Утром кудрявые белые облака усеяли голубое небо над притихшей пустыней, одинокий жаворонок просвистел несколько трелей над лагерем. За ночь не случилось никаких происшествий. Стоявшие на часах видели лишь темноту и слышали тишину. Со стороны Пальмиры никто не показывался.
Позавтракав кофе с хлебом, путешественники вернулись в заброшенный город.
Слыша далекие раскаты грома, Гленн, Кэндис и Ян шли по центральной улице, осматривая фасады строений, в которых когда-то жили купцы, художники, солдаты, проститутки и политики. Хотя они знали, что в городе никого, кроме них, нет, их неотступно преследовало ощущение, что за ними наблюдают из всех темных дверных проемов и зияющих окон.
– Почему Дюшес или Басков не упоминают о находке затерянного города? – вслух размышляла Кэндис.
– Чтобы никто не смог прийти за табличками, – ответил Ян. – Они оба собирались вернуться.
Они прошли почти всю долину, мимо главной площади, на которой еще сохранились колонны, вокруг фонтана, заполненного песком, и за амфитеатром обнаружили то, что искали.
Они увидели единственный дом на всей улице, вход в который был завален булыжниками. И на скале над ним виднелась грубо высеченная пятиконечная звезда.
Они вскарабкались по каменной лестнице к уступу, с унынием взирая на стену из камней и обломков. Вверх и вниз по улице дверные проемы чернели, словно огромные беззубые рты. Но этот был завален. Может, Басков повторно похоронил свою находку?
Они принялись в спешке расчищать камни, понимая, что времени у них немного. Водителям было приказано стоять на входе в ущелье и кричать, если вдруг появится какая-нибудь машина.
Сердце Кэндис взволнованно билось, когда она отбрасывала камни в сторону. Теперь они смогут получить все ответы: что такое Звезда Вавилона, почему Фило Тибодо хотел убить за нее и что профессор Мастерс имел в виду под «великим опустошением».
Последний камень полетел вниз, и их обдало запахом плесени. С другой стороны послышался звук осыпавшихся обломков, эхом ушедший в пустоту.
Теперь они могли попасть внутрь.
Ход, ведущий в дом, был похож на спуск в миниатюрную золотую шахту. Сломанные, разные по высоте колонны были установлены много лет назад, чтобы поддерживать дверной проем.
– Наверное, работа Баскова, – предположил Гленн. – Заставил своих людей притащить остатки каменных столбов для укрепления прохода. – Тут все разваливается.
– Да, выглядит небезопасно, – согласился Ян.
– Странно, – произнесла Кэндис, проведя пальцами по краю проделанного Басковым входа.
– Кирпичи, – сказал Гленн. – Кто-нибудь заметил что-то подобное в других строениях?
– Нет…
Древний дверной проем был явно замурован давным-давно, между кирпичами и камнем вокруг двери уже были заметны щели. Дюшес и Басков проломили дыру, достаточно широкую, чтобы в нее мог пролезть человек.
Ян передал Кэндис фонарик и сказал:
– Моя дорогая, предоставляю эту честь вам. В конце концов вы у нас первооткрыватель.
Она взяла фонарик, посмотрела на него, лотом повернулась к Гленну и отдала фонарь ему.
– Ваш отец завещал Звезду Вавилона вам.
Гленн подошел к небольшому входу и посветил внутрь.
– Что вы видите? – взволнованно спросил Ян, вспоминая Говарда Картера, который произнес знаменитую фразу: «Я вижу замечательные вещи».
Но Гленн ответил лишь:
– Темноту.
Они стали разбирать древнюю кладку, выбивая кирпичи, которые, наверное, лежали там около двух тысяч лет. Кэндис помогала изо всех сил, вымазалась в пыли, на лбу ее выступил пот. К тому моменту, когда они смогли попасть в дом, солнце уже стояло в зените.
Помещение оказалось небольшим, и, похоже, это была единственная комната в жилище.
Ян сказал:
– Должно быть, такими у них были дома. Что-то вроде однокомнатных квартир.
– Видите где-нибудь таблички? – спросила Кэндис.
Затхлый воздух пах плесенью – древностью. Три желтых круга от фонариков выхватывали лишь куски глины, которые могли остаться от раскрошившихся табличек. Однако вокруг были разбросаны небольшие глиняные фрагменты с текстами, похожими на черновики или клинопись с ошибками, свидетельствуя о том, что здесь по крайней мере кто-то что-то писал. Но основного хранилища, из которого, как они считали, были взяты камень Дюшеса и табличка Баскова, нигде не было видно.
– Вот одна! – воскликнул Ян, и с потолка посыпался песок. – Слава богу, Басков ее не заметил.
Кэндис уже стояла рядом с ним, освещая фонариком маленький квадратный кусок затвердевшей глины, покрытый клиновидными символами из кодового алфавита Дюшеса. Сняв с пояса мягкую кисточку, она встала на колени и аккуратно смахнула песок с поверхности таблички. Ее сердце радостно забилось.
– Надо ее сфотографировать. Но еще нужно что-нибудь для передачи масштаба, – сказала она, и Ян протянул ей свои наручные часы. Когда Кэндис клала часы рядом с табличкой, она случайно коснулась ее, и в то же мгновение, прямо перед их изумленными глазами, табличка распалась на мелкие кусочки.
– Боже мой, – прошептал Ян. – Как это могло случиться?
Кэндис была готова разрыдаться. Ей даже не удалось сделать фотоснимок, а теперь все обратилось в пыль.
И затем раздался неожиданно спокойный голос Гленна:
– Так, никому не двигаться. – Прямо как полицейский на месте преступления.
– Что случилось?
Они проследили за лучом его фонарика и с ужасом увидели, что он освещал на полу… скелет человека.
– Это гробница? – спросила Кэндис в замешательстве.
– Что-то тут не сходится, – произнес Ян, шаря фонариком по стенам. – Ага, а здесь у нас что?
На стене были какие-то надписи.
Кэндис подошла ближе.
– Похоже на иврит или арамейский язык. Ян, сможете перевести?
Он, запинаясь, прочел:
– Вавилон лежит здесь. – Дальше он отслеживал слова пальцем. – Из Вавилона. Да, точно. Что-то из Вавилона лежит здесь.
– Что это за первое слово? Оно означает «звезда»?
– Не могу разобрать первое слово. Символы не… – Он повернулся к Кэндис. – У вас с собой первоисточник Библии на иврите?
– В моем рюкзаке в багажнике «понтиака». Я мигом! – И она выбежала наружу, прежде чем Гленн успел сказать ей, чтобы она смотрела под ноги.
Когда она вернулась с рюкзаком на плече, то уже листала книгу Милдред Стиллвотер.
– Не могу найти, – сказала она, войдя в комнату. – Этого слова здесь нет.
– Но оно точно означает «звезда», – настаивал Ян. – Что тут еще может быть «из Вавилона»?
Снова посветив на стену, она рассмотрела отметки и сообщила:
– Это не иврит, Ян. Первое слово написано на персидском языке. И это действительно «звезда».
– «Звезда из Вавилона лежит здесь»! – радостно сказал Ян. Он огляделся по сторонам. – Но где? Не вижу никакой звезды. Думаете, Басков забрал ее с собой?
– Перед словом «звезда» есть зарубка. Она что-нибудь означает? – спросил Гленн, указав на стену.
Ян махнул рукой.
– Просто трещина в стене.
Но Кэндис, поднеся лупу к надписи, подтвердила:
– Гленн, вы правы. Эта зарубка была нанесена вместе с остальными словами. Она является знаком того, что это имя собственное. Как я сразу не заметила ее! Вот почему первое слово на персидском. Потому что это слово означает имя! Есфирь. – Она посмотрела на своих спутников широко открытыми глазами, полными удивления. – На персидском – звезда.
– «Есфирь из Вавилона лежит здесь», – по-новому прочел Ян. – Басков неверно все перевел. Звезда Вавилона – это не предмет и не место, а человек. И тут ее гробница, – добавил он.
Они втроем молча стояли и смотрели на скелет. Наконец Гленн произнес:
– Сомневаюсь в том, что это гробница.
– А что еще может быть?
– Думаю, мы все же находимся в доме. – Он посветил фонариком вокруг. – Разбитые гончарные изделия. Кувшины и горшки.
– Для загробной жизни, – сказал Ян. – Они лишь символы былой жизни.
– Может ли в гробнице быть очаг?
– Конечно! В гробницах попадаются самые разные предметы.
Но Гленн обратил внимание на то, что очаг был почерневшим, словно на нем что-то готовили, а не просто так поставили для умершего человека. Потом он провел пятном света по стене, выхватив замурованное окно.
– Возможно, вы правы, – согласилась Кэндис, вспоминая фасады других жилищ на этой улице – в каждом был дверной проем и пустое окно. Она не понимала, зачем тот, кто похоронил здесь Есфирь, превратил ее дом в гробницу.
– Мы даже не в состоянии определить, сколько лет этим костям, – сказал Гленн. – Ее могли похоронить несколько веков назад.
В этот момент Ян подобрал с пола лампу.
– Потрясающе, – произнес он. – Это сделано в Греции! – Он принялся взволнованно объяснять. – Как вы знаете, лампы сначала были в виде блюдец с маслом, в котором плавал фитиль. Со временем керамические лампы стали делать с внутренним наполнителем. Греки изготовили полностью закрытую лампу, из которой не выливалось масло, – вроде вот этой. Другие…
Гленн нетерпеливо перебил его:
– Можете назвать точное время?
– Самые ранние датируются пятым веком до нашей эры и встречаются в основном в Греции и Южной Италии. То, что эта лампа оказалась так далеко, свидетельствует об установленных торговых отношениях с другими народами.
Кэндис ошеломленно спросила:
– Вы говорите, что этой лампе двадцать пять веков?
– Да, плюс-минус столетие. Несомненно.
Гленн заметил:
– Но это вовсе не означает, что лампа была оставлена здесь именно тогда. Ее могли использовать и много лет спустя.
– Вряд ли, – возразил Ян. – Во-первых, как и вся домашняя посуда, лампы легко разбивались. Сохранившиеся в самом лучшем виде были обнаружены нами в гробницах, где, разумеется, ими никто не пользовался. Но чтобы глиняная лампа прослужила так долго? Очень сомневаюсь. Кроме того, во времена Древней Греции гончары стали делать более прочные лампы и рисовать геометрические узоры. Люди, как, впрочем, любой из нас, просто выбросили бы старую и заменили ее новым, более модным вариантом.
– Но мы не знаем, так ли это на самом деле, – засомневался Гленн Мастерс, детектив отдела убийств. – Мы не можем полагаться на свои домыслы.
– Лампа была среди табличек с клинописью, – вмешалась Кэндис. – А нам известно, что клинопись стала вытесняться арамейской письменностью во времена персидского периода, где-то в седьмом веке. Разумно будет пока предположить, что этот дом – или что это такое – был замурован в то время. Что как раз совпадает с Вавилонским пленением, одним из любимых объектов исследований вашего отца. – Она посмотрела на Гленна. – Я права?
– Отец посвятил свою жизнь трем периодам Библии: Исходу, правлению Соломона и Вавилонскому пленению. Вы помогли ему разрешить вопрос с Соломоном, доктор Армстронг, значит, остаются два других. И раз мы находимся довольно далеко от Красного моря… – Он не закончил фразу.
– Но как эта женщина, – тихо сказала Кэндис, направив свет фонаря на хрупкие останки костей и черепа, – связана с Вавилонским пленением?
– И она ли та Есфирь, – добавил Ян, – о которой говорит настенная надпись?
Пока солнце совершало свой небесный обход, а тени смещались и искажались внутри усыпальницы, трое странников смотрели друг на друга, мысленно пытаясь ответить на эти вопросы. Они обнаружили Звезду Вавилона, но теперь перед ними встала другая загадка: чем было это место и почему здесь была похоронена эта женщина?
Они вышли наружу, в комнате стало слишком душно. Вдохнули чистый воздух, который принес ветер, поднимавший песок в долине, наполнили легкие свежестью, солнцем, небом и жизнью, чтобы отринуть пыль своей находки.
Ян закурил сигарету.
– Так, значит, она жена астронома, о которой говорилось в табличке Баскова?
Кэндис озадаченно покачала головой:
– Похоже, у нас два астронома, которых разделяет тысяча лет. Профессор спрашивал себя, находится ли ответ в гробнице Нахта. Нахт был астрономом, но какое отношение он может иметь к женщине, жившей десять веков спустя, я не знаю.
Ян растоптал недокуренную сигарету, и они вернулись в дом. Кэндис принялась фотографировать, прикладывая линейку для сопоставления размеров, помечая все предметы и стараясь оставлять их на своих местах.
– Что я хочу понять, – сказал Ян, рассматривая разбитую лампу, – так это почему ее похоронили в доме? Почему не в обыкновенной могиле?
Кэндис положила линейку рядом с куском кувшина, покрытым надписями, и произнесла:
– Возможно, она умерла от заразной болезни, и никто не захотел трогать труп. И тогда они заложили дом кирпичом. – Она взглянула на Гленна, сидевшего на корточках и так напряженно о чем-то размышлявшего, что на его лбу образовалась морщинка. – В чем дело? Вы что-то нашли?
Он указал на правую кисть скелета, в которой был зажат железный гвоздь.
– Думаю, если сравнить кончик гвоздя с отметками на стене, то выяснится, что слова были накарябаны с его помощью.
Кэндис присела рядом с ним и посмотрела на гвоздь, все еще стиснутый между фалангами пальцев скелета.
– Должно быть, она оставила эти надписи перед смертью. Наверное, знала, что не будет похоронена в обычной могиле. Возможно, остальные жители умерли так же и были замурованы в своих домах. Она не хотела, чтобы ее имя забыли.
Но Гленн размышлял в другом направлении. Он подошел к части стены, в которой когда-то было окно, и посветил на нее фонариком. Потом подобрал с пола разбитую чашу и повертел в руках. Наконец сказал:
– Эти горшки и кувшины не просто символы былой жизни, они были наполнены зерном и вином. Теперь в них лишь осадок и пыль, значит, кто-то выпил вино и съел зерно.
– Люди, которые хоронили ее, – предположил Ян. – Так часто случалось. Еду, предназначавшуюся для умерших, съедали могильщики.
– Тогда зачем лампы?
– Символы, как я и говорил.
– Похоже, что их жгли. И достаточно долгое время.
– Что в этом необычного? – спросила Кэндис. – Мы уже установили, что это место было ее домом, до того как стало гробницей. Есфирь пользовалась этими предметами при жизни.
Гленн направил фонарик на замурованное окно, осветив то, что они не заметили ранее: сажу на кирпичах.
– Окно служило вытяжкой для огня, это можно понять по почерневшим следам, идущим вверх от очага. Видите закопченные кирпичи?
– То есть Есфирь была еще жива, когда замуровывали ее дом? – Кэндис посмотрела на горшки и кувшины, и внезапно они приобрели новое, зловещее значение. – Но зачем хоронить кого-то заживо и оставлять ему еду?
Гленн нахмурился.
– Может, это было наказанием.
– Или жертвоприношением? – пробормотала Кэндис. Она встала на одно колено и кисточкой из верблюжьей шерсти аккуратно смахнула пыль с предметов, лежавших на полу. Тусклый солнечный свет выхватил то, что было скрыто от него на протяжении многих веков: кисти, клинышки, чернильницы. – Может она была здесь оставлена, чтобы что-то написать?
– Но это бессмыслица, – ответил Ян. – Если кто-то пытался заставить ее писать, то зачем же замуровывать? Так они никогда не смогли бы получить таблички.
– Возможно, ее заперли здесь не для того, чтобы заставить писать, – предположил Гленн, – а чтобы она, наоборот, перестала. Может быть, Есфирь писала нечто запретное, и в этом состояло ее наказание: быть замурованной за запретные письмена.
Все трое замолчали. Если Есфирь действительно была похоронена заживо, то какое преступление она совершила? Что такое она могла написать, что повлекло за собой настолько жестокое наказание? И почему таблички были написаны секретным шифром?
Вспомнились слова из письма профессора: «Я говорю не о чем ином, как об Армагеддоне…»
Кэндис нарушила тишину:
– Раз табличек здесь нет, можно сделать вывод, что Басков вывез их с собой и лишь потом заболел.
– Он их спрятал, – добавил Ян. – И нарисовал карту с указанием тайника. Теперь все сходится. Мы не в том месте ищем.
Когда они вышли из комнаты на яркое солнце, Гленн задержался, чтобы в последний раз взглянуть на таинственный дом, вырубленный в скале, и почувствовал, что какая-то догадка вот-вот должна выбраться наружу среди вороха мыслей, что-то очень важное. Но он никак не мог понять, что именно. Что-то связанное с заточением Есфири. Небольшая деталь, которую они проглядели…
Гленн вспомнил, что это, когда они уже подошли к ущелью. Он остановился и посмотрел назад на долину, заваленную руинами древнего города.
– Вы вдвоем идите дальше, – сказал он. – Мне нужно кое-что проверить.
Он пробрался обратно к входу в дом Есфири и стоял там, думая, что все-таки зря вернулся, потому что ощущал, как внутри него начинали закипать гнев, печаль и другие эмоции, которые ему до сих пор удавалось сдерживать и которые теперь рвались на свободу. Дом Есфири был похож на Кэндис Армстронг – в нем была сила, заставлявшая Гленна проявлять чувства.
Он уже повернулся, чтобы уйти, но тут увидел, что Кендис карабкается по заваленным обломками ступенькам лестницы, ее темные волосы блестели в солнечном свете.
Когда она добралась наверх, он спросил:
– Где Хоторн?
– Сказал, что хочет лучше изучить карту Баскова. Зачем вы вернулись?
– Расскажите мне, как изготавливали таблички с клинописью.
– Сначала брали кусок глины и придавали ему форму скругленной колоды карт, потом стилом выдавливали текст и оставляли глину сушиться на солнце.
– Что случится, если сделать по-другому? Что произойдет, если таблички просто будут сохнуть внутри помещения?
– Тогда они долго не прослужат. Солнце придает им необходимую твердость. Без этого они окажутся слишком хрупкими и превратятся в пыль. – Она вдруг воскликнула: – Рассыпавшаяся табличка! Та, о которой мы думали, что ее не заметил Басков!
– На нее были нанесены письмена, но ее не просушили на солнце. Поэтому Басков и не взял ее. Скорее всего, он нашел другие такие же и понял, что они разрушаются от одного прикосновения. Вот этот момент я никак не мог понять. А потом меня осенило: Есфирь, замурованная в своей гробнице, понимала, что умрет, но была настолько преданна своему делу, что даже перед лицом неминуемой смерти продолжала писать.
Он снова шагнул в прохладную темноту единственной комнаты каменного жилища.
– Она не пыталась выбраться из дома, – сказал он, шаря лучом фонаря по стенам. – Нет следов борьбы, отметок от ногтей, вообще ничего. Она просто вернулась к своим табличкам и продолжила переносить слова на глину.
Он подошел к окну, положил ладонь на кирпичи и попытался не думать о чувствах Есфири, наблюдавшей, как растет кирпичная кладка, пока солнечный свет не исчез для нее навсегда.
Кэндис встала рядом с ним.
– Теперь, – тихо произнесла она, – когда мы все знаем, вы должны понять, что необходимо забрать таблички в Соединенные Штаты. Сирийские власти уберут их на какой-нибудь склад, и из-за бюрократических проволочек их никто не увидит еще несколько десятков лет, как это случилось со свитками Мертвого моря.
Но Гленн еще больше укрепился в своем намерении: Есфирь не была его заботой. Он приехал сюда, чтобы найти убийцу.
Кэндис не отступалась:
– Ваш отец знал, о чем говорил. Если мы обнаружим таблички, а потом просто отдадим, то Фило сможет их заполучить, У него достаточно денег, чтобы подкупить чиновников.
– Мне показалось, я что-то услышал…
Она встала рядом с ним. Что-то было у входа, возможно, животное копалось в мусоре, но все же стоило пойти проверить.
– Гленн, скажите, что согласны со мной.
Вдруг раздался громкий ревущий звук: перемычка дверного проема треснула и обрушилась. Послышался оглушительный грохот – провалилась крыша, и горный ярус над домом Есфири рухнул вниз.
Дневной свет исчез, оставив Гленна и Кэндис в кромешной темноте.
