Текст книги "Порванный шелк"

Автор книги: Барбара Майклз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

Но дело не ограничивалось только этим. Карен не могла постичь всей глубины происшедшего. Она почувствовала, что ей не хочется видеться с Черил, точно поцелуй Тони оставил на ее лице светящийся отпечаток, который нельзя было не заметить.

* * *

Ночью шел дождь. Карен не слышала ни его, ни вообще что-либо; она спала крепко и проснулась позже, чем намеревалась. Спустившись вниз, она застала Черил уже одетой и услышала, как диктор радио жизнерадостным голосом болтал о погоде: «...солнечно и тепло, невысокая влажность, не по сезону прохладно...». По гордости и удовлетворению в его голосе можно было подумать, что он сам обеспечил эту чудесную погоду молитвами или заклинаниями.

Налив себе кофе, Карен села за стол. Она чувствовала себя расстроенной и выбитой из колеи; хотя она не могла вспомнить подробности ночных снов, было несомненно, что Тони Кардоса играл в них ключевую роль. Карен не знала, как ей следовало относиться к нему и был ли у нее в этом вопросе выбор.

– Я решила дать тебе поспать, – сказала Черил. – После ужасного дня, который был у тебя вчера.

– Твой день ничем не отличался от моего. По крайней мере в эту ночь ничего не произошло. Какой у тебя распорядок дня на сегодня?

Черил заколола кудряшки, подняв их вверх, пытаясь придать себе деловой вид. Она посмотрела на лист бумаги, который держала в руке.

– Я собираюсь навестить агента по недвижимости в Александрии. В утренней газете было заинтересовавшее меня объявление, так что я позвонила туда и договорилась о встрече. Затем хочу посетить несколько ярмарок и вернуться домой пораньше, чтобы немного поштопать.

Ее почерк был сжатым и аккуратным, словно печатный. Карен подумала, существует ли какая-то связь между аккуратным почерком и аккуратным, хорошо организованным умом. Возможно. Собственный почерк она сама разбирала с трудом.

– Очень хорошо, – с уважением ответила Карен.

– А ты можешь подумать о девизе, – продолжала Черил, отмечая аккуратной галочкой один пункт в списке. – Нам нужно что-нибудь бросающееся в глаза, что мы сможем использовать на вывесках, визитных карточках, объявлениях и проспектах. В нашем содружестве ты отвечаешь за художественную часть, так что это твоя задача на день.

– Девиз, черт возьми, – сказала Карен. – Нам нужно название! Они ведь должны соответствовать друг другу. Хотелось бы, чтобы соответствовали.

Черил непонимающе взглянула на нее, затем расхохоталась:

– Господи, ты права, у нас ведь еще нет названия. Это тоже твоя епархия, ты у нас умная.

– Не знаю, почему ты все время это повторяешь. У меня есть кое-какие навыки, которых нет у тебя, но и обратное, несомненно, тоже верно – твои навыки гораздо полезнее моих.

– Я в это не верю, но, разумеется, выслушала это с радостью.

– Ты так просто от этой обязанности не увильнешь. Мы обе будем думать о названии и девизе. Меня это отвлечет от причитаний Джули, – добавила Карен. – Мне действительно жаль, и все же я не рада предстоящему дню. Мне хотелось бы поехать с тобой. Похоже, день сегодня будет великолепный.

– Да, – встав, Черил открыла заднюю дверь, впустив Александра, который задержался, чтобы обнюхать ноги у Карен, а затем удалился к своей подстилке. – Сказали, завтра тоже будет хорошая погода. Мы сможем рыскать целый день.

* * *

Карен приехала на несколько минут раньше, но обнаружила, что магазин уже открыт. Сначала она никого не увидела внутри и решила, что Джули в кабинете. Затем за столом что-то зашевелилось, и Карен, по мере того, как ее глаза привыкали к тусклому свету, смогла рассмотреть бледное лицо Джули. Казалось, блеклый овал, безжизненный словно маска, висел в воздухе, лишенный тела. Приоткрытый рот и расширенные глаза напоминали гротескное полотно, изображающее неожиданный испуг.

Наконец Джули испустила долгий дрожащий выдох. Карен увидела, что у нее красные глаза, а кричащая клоунская косметика нанесена более чем небрежно.

– Не думала, что ты придешь, – сказала Джули.

– Я же сказала, что приду. Я сожалею о гибели Роба.

– Ты никогда особенно его не любила, – произнес безучастный голос, в котором Карен с трудом узнала голос Джули.

– Я не испытывала к нему неприязни.

– Нет, испытывала. И оправданно. Он был двоедушным дешевым ублюдком. – Одна слезинка скатилась по щеке Джули, оставив за собой блестящий черный след от туши.

Вид всего этого был непристойно жалобным, усугубленный тем, что застывший взгляд Джули не изменился и она даже не попыталась вытереть лицо.

– Я сожалею, – повторила Карен, но на этот раз искренне. – Я не предполагала, что ты его... что у тебя с ним...

– Первое – нет, – сказала Джули, – но второе – да. – Призрак былой язвительной улыбки тронул ее губы. – Как и у половины женского населения округа Колумбия и его окрестностей. Возможно, и некоторых представителей мужского. О черт! – Встав из-за стола, она подошла к зеркалу. – Ну и видок, – уже более обычным голосом сказала Джули и взяла платок.

– Ты хочешь, чтобы я занялась чем-то конкретно? – спросила Карен. Она не могла предложить обычных утешительных слов; и поведение Джули, и ее отношения с Робом не были обычными.

Тщательно вытерев глаза, Джули ответила не оборачиваясь:

– Работы полно. Я закрываюсь на неделю, возможно, на две. У меня до предела расстроены нервы. И помочь некому...

Эта жалоба была отголоском былой вредности Джули, направленной прямо против Карен; но сказала она это не от сердца, и Карен никак не откликнулась на укол.

– Думаю, это хорошая мысль, – сказала она. – Тебе нужно отдохнуть. В августе дела идут вяло, и многие заведения закрываются.

– Пришла покупательница, – сказала Джули. – Займись ею. Мне нужно разобраться с бумагами.

Большую часть дня Джули провела в конторе. Карен ей не мешала; прекрасная погода гнала покупателей толпами, и она была постоянно занята. Одна женщина, купившая у нее ранее викторианскую ночную рубашку, теперь привела подругу и очень расстроилась, узнав, что в настоящий момент у Карен не было ничего подходящего. Карен записала ее фамилию и адрес, пообещав известить, когда она откроет свое дело. Она с сожалением подумала, что такой список следовало бы начать составлять раньше. Возможно, Джули позволит воспользоваться своими списками – разумеется, в обмен на какие-нибудь услуги. Карен понимала, что нынешнее настроение Джули – лишь временное, как только первоначальное потрясение уляжется, она снова начнет огрызаться, злобная и жадная, как прежде.

Телефон тоже не позволял Карен расслабиться. На большинство звонков она могла ответить сама, некоторые переадресовывала Джули. Ближе к вечеру позвонили самой Карен. Со свойственной ей надменностью Шрив не представилась. Она предположила – и правильно, – что Карен узнает ее голос.

– Я звонила тебе домой, – заявила Шрив. – Какая-то женщина – твоя компаньонка? – сказала, что ты на работе.

– Это не какая-то женщина, это сестра Марка, – сказала Карен. – Да, она моя компаньонка.

– О... Ты не любишь быть одна, да? Кто-то постоянно крутится рядом.

Карен сдержала свое раздражение. Во всем, что говорила Шрив, звучали какие-то косвенные намеки. Должно быть, в Вашингтоне так принято; даже «здравствуй» может прозвучать зловеще или многообещающе.

– Да, так получается, – ответила она ни к чему не обязывающей фразой. – Чем могу помочь, Шрив?

– Мы уже говорили об этом.

– Платье для вечеринки?

– Да, платье. Мне надоело, что ты отмахиваешься от меня. Когда я смогу его получить?

Карен заколебалась. Она понимала, что ведет себя глупо, словно нервная мамаша, впервые выпускающая из дома любимое чадо, но ей действительно была ненавистна даже мысль о том, что одно из самых прекрасных старинных платьев достанется Шрив.

Но если неприятность неизбежна, пусть пройдет поскорее. Карен сказала:

– Платья уже вернули из чистки. Если ты так нетерпелива, то можешь заехать завтра.

– Меня не будет в городе. Как насчет вторника?

– Хорошо.

– Я вернусь во вторник утром. Заезжай часа в три. Знаешь, как проехать ко мне домой?

– Нет. А почему бы тебе...

– Потому что я так хочу. Потому что я покупаю, а ты продаешь. Вспомни основной принцип свободного предпринимательства.

Карен с такой силой сжала пластмассовую трубку телефона, что у нее заболела рука. Она осторожно, один за другим, расслабила пальцы. «Грубые покупатели – это часть ремесла», – напомнила она себе...

Утешала лишь мысль, что Шрив не стала бы настолько перегибать палку, если бы не была взбешена чем-то другим. Марку, например, не подошла ее демонстративная властность в постели.

Остановись, сказала она себе. Ты что-то расчувствовалась. Словно школьница, пережившая первое в жизни крушение мечты и ищущая признаки надежды в каждом случайно оброненном слове.

– Ты записываешь? – спросила Шрив.

– Извини, я задумалась о другом. Повтори еще раз.

Положив трубку, Карен некоторое время сидела без движения, сжимая и разжимая кулаки и считая про себя. Подняв глаза, она увидела, что Джули вошла в торговый зал и остановилась, разглядывая ее.

– Это была Шрив?

– Да. Она хочет купить платье для какой-то вечеринки, которую устраивает Мириам.

– Поосторожнее с ней, – сказала Джули. – Она порядочная стерва.

– Знаю. Но спасибо за предупреждение.

– Она и Марк... – начала Джули.

Карен почувствовала, как у нее напряглось лицо. Она ответила на взгляд Джули выражением холодной незаинтересованности, и через какое-то мгновение Джули отвернулась.

– Скоро пора закрываться. Я хочу собрать различную мелочь, нет смысла оставлять ее разбросанной. Помоги мне, хорошо?

Они заполнили несколько картонных коробок драгоценностями, серебром и наиболее ценным хрусталем, а затем составили их у двери.

– Вот так, полагаю, лучше, – сказала Джули. Она выглядела такой одинокой и уставшей, что Карен импульсивно обвила ее рукой. Джули вздрогнула, словно к ней прикоснулись раскаленным железом.

– Прости, – удивленно сказала Карен.

– Нет, это ты прости. Я не хотела... Проклятье, я стала такой дерганой. – Она замялась, затем смущенно добавила: – Я вовсе не хотела, чтобы эти недели стали такими тяжелыми для тебя. Ты мне очень помогла.

Карен знала, что это была вся благодарность, которую она могла получить. На самом деле это было даже больше, чем она ожидала.

– Да я тоже была не подарок, – сказала она. – Если тебе понадобится помощь, когда снова откроешься...

Черил убила бы ее за это, но Карен не взяла назад свое предложение.

– Да ничего. Я найму кого-нибудь с середины августа. Я... э... буду позванивать.

– Ну конечно, – Карен сунула руку в карман. – Вот ключи.

– Хорошо.

Пауза затянулась, стала неуютной. Наконец Джули пробормотала:

– Наверное, ты хочешь, чтобы я с тобой расплатилась?

– Если бы ты сама не заговорила об этом, я напомнила бы, – спокойно заметила Карен.

– Да, конечно... Ладно, – Джули подошла к столу и быстро заполнила чек. – Не обналичивай его до среды, хорошо? Мои финансы...

– Знакомая история.

– Она станет еще более знакомой, когда у тебя будет собственное дело, – сказала Джули. – Желаю тебе удачи. Вот телефон, по которому меня можно будет найти, если случится что-то непредвиденное; буду рада, если ты известишь меня о новых убийствах, взломах, запугиваниях и прочих подобных мелочах.

– Будем надеяться, что их больше не будет, – остановившись у стола, Карен мимоходом его оглядела. – Вижу, ты распродала книги о Джорджтауне.

– Я выбросила их на свалку, – Джули подошла к двери. – Вот так.

Карен взяла чек и листок бумаги, на котором Джули записала номер телефона.

– Ты выбросила эти книги?

Удивление в ее голосе заставило Джули грустно улыбнуться.

– Да, представь себе, я выбросила деньги. Но я просто не могла их видеть. Ты же понимаешь. Думаю, ты сама догадалась.

До этого момента Карен ничего не понимала, но почувствовала, что Джули словно подтверждает уже давно установленный факт.

– Ее написал Роб?

– Да. Для меня все это было как больная мозоль, его стиль письма так напоминал его речь... Наверное, это глупо, но как только я услышала о его смерти, то подумала...

– Это глупо, Джули, – сказала Карен. – Тони... один знакомый сказал, что в этой книге нет ничего нового. Вся информация почерпнута из газет и других печатных источников. Я действительно слышала, что кое-кого раздосадовало воскресение старых скандалов; но какой смысл убивать автора? Это не остановит пересуды, а, наоборот, усилит их.

– Знаю. Я же сказала, что мысль была глупой. Ты прочитала рассказ о доме своей тетки?

– Там нет ничего о доме Рут.

– Нет? А Роб говорил, что есть. Хихикал по этому поводу...

У нее скривилось лицо, и Карен даже подумала, что Джули вот-вот расплачется, полная чувств к бывшему возлюбленному, вспоминая их общие смешки, когда они обсуждали чьи-то затруднения и огорчения... Возможно, неуместность всего этого дошла и до Джули, поскольку она быстро взяла себя в руки, не проронив ни слезинки.

– Итак, – сказала она, – я сейчас подгоню машину. Можешь начинать вытаскивать коробки на тротуар, мне придется поставить машину в неположенном месте.

Загрузив коробки, Джули уехала, помахав на прощание почти с былой рисовкой. Не надо беспокоиться о

Джули. Как сказал Тони, такие всегда выживают. Однако как странно она себя вела, точно терзалась не только горем, но и...

Страхом.

«Страхом перед ней?» – недоверчиво подумала Карен. То, как она вздрогнула от ее прикосновения... Нет, это все слишком нелепо. Такую реакцию мог вызвать не только страх, но и чувство вины; если Тони прав, у Джули есть все основания чувствовать вину по поводу своих поступков и сожалеть об участии в этой грязной затее.

Но, предположим, Джули была замешана и в других делишках Роба. Возможно, тот стриг шерсть сразу со многих овец; несомненно, у него были и другие женщины. Трудность с определением убийцы Роба заключалась не в отсутствии мотива, а в их избытке. Ревнивые мужья – и жены? – ревнивые любовницы и бывшие любовницы. А шантаж? Его Тони не упоминал среди прочих «шалостей» Роба, но он как раз в его характере. Жертвы шантажа редко обращаются в полицию. Будучи прижатыми, они прибегают к решительным действиям, чтобы сохранить тайну.

Что, если смерть Роба стала причиной не рассказа, опубликованного в книге, а рассказа неопубликованного? Исключенного по настоятельной просьбе одного из действующих лиц после выплаты значительной суммы? Предположим, Роб заговорил, как всегда, весело и легко, о том, чтобы написать продолжение. И, предположим, также намекнул кое о чем Джули, не упоминая имен. Роб был безнадежным сплетником, но все же он понимал, что нельзя вовлекать Джули во что-то одновременно и противозаконное и опасное. Если Джули подозревала правду, но не знает подробностей, то это объясняет ее странное поведение, в том числе и постоянные вопросы о доме Рут. В книге ничего не было про этот дом, если это только не был какой-то рассказ о старинной, полузабытой и незадокументированной трагедии, в которой не называлось имен и точных адресов. Но это неважно. Намеки Роба были направлены на то, чтобы напугать Карен и вывести ее из себя, и им не нужно было действительное основание.

Рассказ, которого не было в книге... Это предположение объясняет, почему Джули решила на какое-то время покинуть город. Она не сказала Карен, куда уезжает, не назвала адреса – оставила только телефон.

Карен чувствовала, что хотя, возможно, Джули не было известно, кто убил Роба, но она знала больше, чем говорила.

* * *

Карен поспешила домой, чтобы поделиться с Черил своей новой версией. Та вежливо выслушала, но отнеслась легкомысленно; она обладала счастливой способностью выбрасывать из головы вопросы, которые не требовали немедленного решения, и сосредоточиваться на том, с чем она могла справиться.

– Даже если ты права, что это дает? – спросила она. – Трудно выбрать ответ из нескольких возможных, но ты пытаешься найти тот, которого даже нет в списке.

– Это правда, – мрачно ответила Карен. – Должно быть, в Вашингтоне произошло столько скандалов, что их хватит на целую энциклопедию.

– Интересно, об этом ли болтал Марк? – невзначай заметила Черил. – Кажется, он действительно что-то говорил о книге. Вот будет весело, если вы пришли к одному и тому же выводу. Знаешь, как это говорят о великих умах...

– Марк звонил?

– Он заезжал сюда вскоре после того, как ты ушла.

– Я думала, он уехал.

– Уехал. Он заглянул по дороге в аэропорт. У него появилась новая мысль, – с терпимой сестринской улыбкой сказала Черил.

– Он сказал какая?

– Если по-честному, я не спрашивала. У Марка постоянно возникают всевозможные теории. Я сказала, что ему следует писать детективы. Этим занимались Маргарет Трумэн и сенатор Харт, так почему бы это не делать и конгрессмену Бринкли? Он настоял на том, чтобы еще раз осмотреть всю одежду.

– По-прежнему искал алмазы?

– Кто его знает?! Он спросил меня, нет ли у нас чего-нибудь конца шестидесятых – начала семидесятых.

– Есть несколько вещей, принадлежавших Рут, – заинтересовалась Карен.

– Знаю, я показала их ему, но он только выругался и сказал, что опоздает на самолет, – словно это я его задерживала. Он должен выступать на каком-то митинге по сбору средств и не может опоздать.

– Сегодня вечером?

– Полагаю, да, иначе он не стал бы беспокоиться, что опоздает на самолет.

– Я спросила только потому, что он говорил, будто уезжает на несколько дней.

– Не знаю, чем он будет занят остальное время. Думаю, какой-нибудь политикой.

Ее полное безразличие к политике страны, представленной в лице ее собственного брата, заставило Карен улыбнуться. Она не стала продолжать эту тему. Какое ей дело до того, как тратит Марк свое время. Но она не могла не гадать, не идет ли он по следу, развивая новую версию, которая заставила его сегодня приехать к ним. Было приятно думать, что ради нее он тратит столько времени и сил.

– Итак, чем мы занимаемся завтра? – спросила Карен, направляясь к холодильнику за свежим льдом.

Отодвинув бумага, Черил задумчиво нахмурилась. За ухом у нее торчал карандаш, в руке была ручка, на щеке расплывалась клякса, но она не производила впечатления деловой женщины. Она походила на Ширли Темпл – с ямочками и тому подобным. Карен решила об этом сходстве не говорить. Ей показалось, что Черил не оценит комплимента.

– С распродажей ничего не вышло, – сказала Черил. – Но я нашла магазин в Спрингфилде, который меня заинтересовал. Я сказала в агентстве, что мы приедем смотреть.

– Ладно. Что по распорядку на сегодняшний вечер?

Глаза Черил сверкнули.

– Я надеялась, что мы осмотрим платья, полученные из чистки. У нас еще не было возможности.

Карен печально покачала головой:

– Несчастная ты женщина! Это твое понятие о хорошо проведенном вечере? Мы заслужили чего-нибудь необычного после весьма беспокойного субботнего дня.

Взгляд Черил вернулся к бумагам и вырезкам, которым был завален стол.

– Кажется, я забыла, что означает субботний вечер для большинства людей. После рождения маленького Джо мы стали редко выходить куда-либо. Это стало так дорого – няня, билеты, бензин, – так что даже посещение кино влетало в пятнадцать, а то и в двадцать долларов, если мы позволяли себе после сеанса гамбургеры. Обычно я покупала воздушную кукурузу, а Джо – шесть банок пива, и мы сидели, смотрели телевизор и разговаривали...

– Наверное, вам было хорошо, – сочувственно согласилась Карен. Она была тронута, но выражение лица Черил – далекий улыбающийся отсвет воспоминаний о любви – также поднял в ее душе и волну раздраженного возмущения. Это просто ревность, подумала она; она ревновала, потому что никогда не имела ни возможности, ни права на такое чувство к кому-либо.

– Так или иначе, – голос Черил вновь стал резче и бесстрастнее, – я не хочу тебя от чего-либо удерживать. Ты хочешь куда-нибудь сходить? Я пойду с тобой туда, куда ты захочешь.

– Я вовсе не собиралась предложить бар для одиноких, – сказала Карен, безошибочно уловив в голосе Черил интонации мученичества. – Я тоже не в восторге от подобных мест.

– Мы можем поужинать где-нибудь.

Поставленная перед выбором, Карен обнаружила, что не может ничего придумать.

– Нет, это глупо. Очень дорого. Ладно, давай как добросовестные трудяги сегодня вечером работать. Закатим что-нибудь по-настоящему безумное и захватывающее и поужинаем на веранде. Сегодня такой чудесный вечер.

Они вынесли на улицу салат из тунца и чай со льдом, а также все бумаги. Мягкий, чистый воздух подействовал даже на решительную преданность Черил работе; откинувшись на спинку, она вытянула ноги на другой стул и лениво проговорила:

– Это была хорошая мысль. Сад так красив.

Ветерок шевелил листья, и пятнистый солнечный свет под деревьями переливался словно волны. Скакавшая по траве малиновка остановилась и скосила глаз в сторону веранды. Александр, лежащий у ног Карен, даже не поднял головы, и малиновка продолжила свой ужин. Ткнув клювом в землю, она вытащила жирную личинку и улетела прочь.

– Что ж, будем наслаждаться хорошей погодой, пока она держится, – продолжила Черил. – С Гольфстримом творится что-то чудное...

– Это теплое течение?

– Да. Так или иначе, подобные дни – редкость, и нам предстоит еще шесть мучительных недель до начала осени.

– Странно, – задумчиво сказала Карен. – Я ненавижу эту проклятую липкую жару, но, когда вспоминаю прожитые в Джорджтауне годы, о ней я даже не помню. Только буйную щедрость весны – разом распускающиеся цветы и райский аромат, – ясные осенние дни и зиму, дома у огня.

– А я запоминаю только солнечные дни, – сказала Черил. – Такую надпись я видела на циферблате солнечных часов. По тому же принципу действует хорошо натренированная память.

– Получается, моя натренирована лучше, чем я думала. Когда я говорила с Мириам...

– С кем?

– С Мириам Монтгомери. Я говорила о ней, это та самая подруга Шрив.

– Ах да. За которую мы пили. Как я могла ее забыть?

– Так вот, она сказала, что ни за что не хочет заново пережить свою молодость. Я согласилась с ней – я не собираюсь вернуться в то время, но и не хочу полностью забыть эти дни. С ними связаны такие замечательные воспоминания.

Черил взглянула на нее и тут же отвернулась. По ее вздрогнувшим губам Карен догадалась, что она подумала, сколько же из этих воспоминаний связаны с Марком. Но Черил начинала учиться такту; она ничего не спросила, а Карен не стала развивать эту тему.

Александр поднялся с сердитым ворчанием и потянулся. Затем он потрусил в глубь сада, чтобы проверить, не появились ли новые запахи. Судя по всему, они появились, так как Александр озабоченно скрылся в зарослях азалий.

– Должно быть, он учуял кота мистера ДеВото, – сказала Карен.

– Угу, – даже совращающий летний воздух и чудные длинные тени не могли надолго отвлечь Черил. – Надеюсь, когда-нибудь у нас будет свой сад. Я не имею в виду прямо сейчас; похоже, сначала нам придется устроиться в одном из торговых рядов и снять квартиру. Но, возможно, через несколько лет...

– Сад требует много работы. Долгое время мы не сможем позволить себе нанимать людей, даже в магазин.

– Я люблю возиться в саду. Мы купим подержанную газонокосилку, их иногда выставляют на распродажах. Твоя тетка содержит сад в полном порядке. Полагаю, она нанимает садовника?

– Наверное, да. Да нет, я точно знаю, что нанимает. Я ежемесячно посылаю ему чек. Но он напоминает мне маленьких эльфов. Я никогда не видела его.

– Одних наших желаний недостаточно, чтобы поддерживать эту красоту. Розы требуют много ухода. Ну что ж, – Черил взялась за бухгалтерские книги. – Мне лучше вернуться к работе.

– И мне тоже. До сумерек еще остается несколько часов, дует свежий ветерок; если я сейчас развешу это старое белье, оно, вероятно, успеет высохнуть до темноты.

Но Карен не шелохнулась. Было так приятно сидеть в ленивом удовольствии, наслаждаясь миром уединенного сада. И дело вовсе не в том, что будущее обещало одно спокойное плавание. Впереди их еще ожидали бури, эмоциональные и финансовые; один Джек сам по себе представлял сильный шторм. Но худшее, похоже, осталось позади, и было непростительно предаваться жалости к себе. Благодаря любящей помощи друзей, старых и новых, она оказалась избавлена от трудностей, которые смогли бы утопить ее тяжело нагруженный корабль. Но кое-что она сделала сама; по крайней мере, у нее хватило смекалки воспользоваться открывшимися перед ней возможностями. С ее плеч свалилась Джули, и Роб тоже.

Бедняга Роб. Карен могла испытывать к нему сострадание, но не могла понять, почему тот делал такие жестокие вещи. Можно жалеть душу, настолько обремененную злобой, и испытывать виноватое облегчение от того, что эта злоба больше не будет мешать жить.

– Ты выглядишь так самодовольно, – сказала Черил. – О чем ты думаешь?

– Мне стыдно тебе говорить. У меня только что был сильный приступ самоуверенности. Полагаю, мне следует утопить ее в горячей воде и хорошенько отбелить.

Телефонный звонок от Джека, раздавшийся позднее, также послужил прекрасным лекарством от самоуверенности, напомнив Карен, что от бывшего мужа нельзя отмахнуться с помощью подходящей метафоры. Кипя от ярости, она положила трубку.

– Ты можешь в это поверить? – потребовала она сочувствия у Черил. – Он пригласил меня завтра отобедать. Он по-прежнему думает, что сможет уговорить меня подписать эти бумаги.

– Надеюсь, ты отказала ему.

– Естественно. Темнеет; я занесу вещи, которые выстирала, и тогда ты сможешь полюбоваться всласть.

– Результатами чистки? О, прекрасно.

– Да, можешь наслаждаться, а я не буду; мне надо выбрать платье для Шрив.

– Значит, ты все же собираешься продать ей платье.

– Я должна это сделать. Без вопросов. Авторские оригиналы – мой единственный источник капитала, Черил. Конечно, я заимела их только благодаря миссис Мак, но мне почему-то кажется, что это лучше, чем брать деньги у Пата. Еще две или три сделки, подобные той, которая была с Мириам, и у меня будет достаточно денег для того, чтобы внести свою половину в наш первоначальный капитал.

– Хорошо, хорошо. Я на твоей стороне, помнишь?

Карен прикусила губу.

– Прости.

– Я же говорила, чтобы ты прекратила извиняться. Когда она приезжает за платьем?

– Она не приедет. Я сказала, что сама доставлю платье ей домой. А что еще я могла поделать, она была так настойчива!

– Ничего, – пробормотала Черил, следуя за Карен к двери.

– Она такая занятая, такая важная, – продолжала Карен. – А я, в конце концов, лишь какая-то мелкая торговка. Господи, как я не хочу отдавать одно из этих роскошных платьев этой...

– И не отдавай, если это так тебя коробит. Будут и другие покупатели.

– Так нельзя. Если я стану чувствительной к грубости и плохим манерам, я никогда не преуспею в этом деле.

– Верно.

Карен открыла заднюю дверь.

– Я сейчас вернусь. Поставь чайник, хорошо? Мы позволим себе по чашке прекрасного чая, когда будем рассматривать одежду, которую не можем позволить себе носить.

«Надо прекращать это», – говорила себе Карен, снимая белье с веревок. Должно быть, она повторила не менее двух раз каждое проклятое слово, сказанное Шрив, и Черил это тошно слышать. Хватит злости, хватит издевок, хватит жалости к себе. По крайней мере на сегодня!

Кровать в ее комнате была завалена коробками. Карен решила сделать вид, что осмотр платьев ее захватывает так же сильно, как и Черил; сняв крышку с первой коробки, она поняла, что притворяться не надо.

– О, великолепно! Мастер выполнил свою работу восхитительно, даже если и взял за это кучу денег. Ты только посмотри!

Серебристая ткань переливалась в свете лампы, картон, вставленный в лиф без рукавов, придавал форму складкам и сборкам. Широкий подол был усеян искусственными камнями – рубинами, изумрудами и топазами, окруженными бусинами черного янтаря. Низ платья был отделан кружевами и такими же бусинами.

– Я не могу допустить, чтобы это попало к ней, – простонала Карен, забыв про недавнюю решимость. – Это оригинальная работа Пуаре – одна из его египетских моделей. Именно это платье изображено в одной из моих книг.

В болезненной тишине они вернули крышку на место и перешли к следующей коробке.

– Мастер говорил, что ты хотела получить платья уложенными в коробки, – сказала Черил, – а не на плечиках.

– Верно, расшитые бусинами платья нельзя вешать на плечики; это очень большая нагрузка на ткань.

Новый стон сорвался с губ Карен, когда снятая крышка открыла платье из черной тафты, глубокое декольте которого было отделано широкими замысловатыми полосами бус. Спереди по пышной юбке низвергался сверкающий водопад драгоценных камней, вшитых в цветочные розетки.

– Ланвен, – пробормотала Карен.

Выхватив крышку из ее рук, Черил закрыла коробку.

– Существуют пределы, дальше которых никакую женщину нельзя заставлять идти, – решительно заявила она. – Я скорее отрежу себе палец, чем отдам это платье. Что ответили музеи, или у тебя еще не было времени связаться с ними?

– Музеи предпочитают пожертвования, – сказала Карен. – В двух мне ответили, что будут поддерживать со мной связь; Институт одежды предложил привезти платья к ним в Нью-Йорк.

– Фиг Институту одежды. Я и не подумаю отдавать платья, даже в музеи. И чем у нас не музей? Знаешь, Карен, мы вовсе не обязаны их отдавать. Больше того, расстаться с ними было бы безумием. Именно они выделят нас из серой массы обычных комиссионных магазинов одежды и превратят в лучший антикварный салон страны. Что и является нашей целью, верно?

– Ну да, конечно. Но я не вижу...

– Правильный показ такой коллекции способен принести тысячи, Карен. Мы сможем устраивать стильные просмотры, выставлять платья в витринах магазинов; изредка давать их напрокат избранным клиентам – драть втридорога за эту привилегию, – публиковать статьи в газетах и журналах, возможно, даже выступать по телевидению.

– Ты действительно так считаешь?

– То, что у нас есть ценности такого калибра, будет привлекать не только покупателей, но и людей, желающих продать подобные вещи. Говорю тебе, мы совершим большую ошибку, если упустим их.

– Ты действительно так думаешь или просто хочешь выглядеть благородно? Признаюсь, что отвратительно видеть, как взрослая женщина плачет из-за платья...

– Я действительно так думаю, черт возьми! Ты сама увидела бы открывающиеся возможности, если бы не была так поглощена жалостью к себе.

Они позволили себе на некоторое время предаться охам и ахам, разглядывая сияние шелка и атласа, мягкую пышность мехов, блеск хрусталя и камней и ослепительную красоту моделей. Мысль о том, что лучшие образцы этой красоты они смогут сохранить, примирила Карен с предстоящей сделкой.

– Мне все же придется предложить ей что-то действительно стоящее, – наконец заключила она. – Что-то такое, за что ее можно будет хорошенько подоить. Думаю, я смогу расстаться вот с этим платьем. Это Луиз Буланже, но оно не из моих любимых.