Текст книги "Простая формальность"

Автор книги: Барбара Хоуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Глава восемнадцатая

Ее дочь Бет вышибли из Хо-уп-Холла за наркотики. Она сказала, что промышляет этим ради денег, но деньги-то у нее есть. – Он говорил взволнованно и быстро, как бы снимая с себя тяжесть долгого сердитого молчания. – Я давал ей столько денег, сколько разрешалось, и покупал всю одежду, которая только может понадобиться девушке, и на Рождество подарил «тойоту».

– Хэнку тоже всегда хотелось делать мальчикам подарки. Ни к чему хорошему это не ведет, – сказала она и вдруг осознала, что голос Хэнка уже больше часа не звучит у нее в ушах.

Они сидели в ресторанчике на окраине города. Этот ресторанчик, солнечный, с кондиционированным воздухом, был излюбленным местом пожилых дам Бока-Ратона. Со всех балок и светильников спускались вьющиеся растения. Пол был выложен плитками, а стулья были неустойчивые и неудобные, как в уличном кафе. В центре стоял огромный, грубо сколоченный дубовый стол. Поскольку весь город помешался на здоровой пище, на столе громоздились несъедобные хлебцы из отрубей и свежие овощи для салатов двадцати сортов.

Несколько знакомых Мэрион неуверенно поздоровались с ней с другого конца зала, перешептываясь и явно пытаясь угадать, кто ее солидный спутник. Вряд ли больше, чем просто знакомый, судя по ее ужасному виду и неприбранным волосам. Да уж, вид у нее, прямо скажем… Ничего удивительного – другого такого, как Хэнк, ей и за миллион лет не найти. Ее лучшие годы позади, и она должна смириться с серой вдовьей жизнью и остерегаться негодяев и авантюристов. Ха-ха! Плохо твое дело, Мэрион Хендерсон.

Мэрион, видевшая этих женщин насквозь, через силу кивала им в ответ. Женская неприязнь ее не трогала. Ей и без этого было о чем подумать.

– Бет это сделала назло. Чтобы досадить мне, – говорил Клэй. Его глаза, обычно живые и веселые, смотрели растерянно и недоумевающе. – Во всяком случае, так мне кажется. А как по-твоему?

– Не знаю. Рассказывай дальше, – ответила она мягко.

Может, он приехал не успокаивать ее, а получить совет и помощь? Может быть, он делится с ней своими трудностями в надежде, что она – его самый близкий, самый давний враг – поймет их и даже найдет выход? От этой мысли она пришла в восторг. Она почувствовала себя польщенной. Она слегка наклонилась вперед, слушая с преувеличенным вниманием – точь-в-точь как психотерапевты, которых она много перевидала на своем веку.

– Расскажи еще о Бет и о Синтии.

– Бет до осени не может перейти в другую школу, поэтому она уже несколько недель бездельничает дома. Синтия уверяет, что рада возможности побыть какое-то время вместе с дочерью и прочистить ей мозги.

– Получится это у нее?

– Конечно, нет. Она такая же вздорная, как и дочь. Она невыносима. Ты и половины всего не знаешь.

– А я-то считала, что она совершенство, – ответила Мэрион, откидываясь на спинку стула и упиваясь собственной иронией. – Этакая предприимчивая, трудолюбивая мещаночка. Вечно мы придумываем бог весть что о тех, кого не знаем. В конце концов, женщины все одинаковы. Ты слыхал, что жена Черчилля, эта образцовая супруга – советчик, помощник, красавица – в свое время пережила нервный срыв? Терпела, терпела – и не выдержала.

Подали напитки, хлеб и масло. Клэй намазал на толстый кусок черного хлеба два куска масла и начал есть.

– Синтия совсем не такая, как мне прежде казалось. Она любит говорить, что о людях можно судить по их внешности. Что якобы Никсон раз и навсегда доказал: о книге следует судить по обложке. Но ее внешность насквозь обманчива. – Он жадно, почти не жуя, доел свой хлеб.

– Мальчики говорят, что она идеал – лучше и желать нельзя.

– Да, верно. В доме у нее был полный ажур. Чисто, уютно, все подобрано по цвету – и мебель, и обои. Тянула весь дом сама. И жила на гроши. Я думал только об одном: как я необходим ей и ее дочерям. Как много могу для них сделать. Но все это было напускное. На самом деле я нарвался на трех жадных психопаток.

– Бедная, беспомощная женщина… Интересно, почему она решила, что ты клюнешь на такую избитую приманку?

– Я не замечал никакой приманки. Мне все это нравилось, я думал, что обрел наконец покой.

– Нашел пресловутое «вечно женственное»?

– Да, я входил в ее дом в Велфорде и думал: вот таким должен быть дом. Такой дом она устроит мне в Нью-Йорке, моя жизнь с ней будет иной, чем с тобой, без подводных течений, без соперничества. Синтия была само ожидание. Она ждала меня.Какой бы мужчина тут устоял?

– Ясное дело, устоять трудно. Она вышла за тебя в тридцать восемь. Значит, целых восемь лет после развода никто ей не делал предложения?

– Не восемь. Пять. Я решил, что ей просто не попадался человек, достойный ее. – Он покачал головой, усмехаясь собственной глупости.

Она улыбнулась в ответ.

– Да ничего подобного! Ты прекрасно знал, черт возьми, что у нее никого нет и она в полной твоей власти. Иначе ты бы не осмелился предложить ей подписать такой брачный контракт.

– Тогда почему она его подписала?

– Потому что она идиотка. Потому что у нее не было над тобой никакой власти.

– Странно, я считал, что у нее огромная власть. – Он шаркнул ногами, задел случайно под столом ее туфлю и быстро подобрал ноги. – Поверь, я смотрел на контракт как на пустую формальность. Я питал к ней искреннее уважение. Если человек беспомощен и не от мира сего, у него нет конкретной власти, но зато есть нечто иное…

Мэрион бросила на него скептический взгляд. Он скривился, будто съел что-то кислое.

– Я думал, что Синтия чище и умнее меня. Что она поймет, почему мне нужен этот контракт.

– Который окончательно лишит ее всякой власти.

– Но я этого не хотел.

– А так получилось.

– В моих глазах она и сейчас имеет огромную власть. Мне трудно объяснить. Что-то непостижимое.

– Власть, которую дает отсутствие власти? Женщины с тобой вряд ли согласятся.

– Тем не менее это так. Слабые всегда обладают властью. Посмотри на всех этих индийских гуру в отрепьях, на грязных старух, которые промышляют гаданьем. Они отверженные, но мы боимся их предсказаний, запоминаем их слова на всю жизнь. Разве это не власть?

– Чушь это, а не власть!

– Ты неправа. Вспомни Джеки Онассис. У нее нет конкретной власти. Она всю жизнь была молчаливой, пассивной, мирилась с бесконечными изменами мужа. И все же нам до смерти хочется знать, что она думает, мы с нетерпением ждем книги, которую она напишет. Мы верим, что она знает что-то такое, что нам недоступно.

Мэрион усмехнулась.

– Поэтому издатели наперебой ее обхаживают? Надеются уговорить написать такую книгу?

– Вполне возможно. Это было бы дальновидно.

Она легко коснулась его локтя, лежащего на столе. Когда-то они оба развлекались тем, что отыскивали почти во всем скрытую личную выгоду.

– Вот у Розалин Картер, – продолжал он, радуясь ее реакции, гордый тем, что она так внимательно слушает, – была настоящая власть. Она даже присутствовала на заседаниях кабинета министров. Но она нам неинтересна. Если женщина обладает мужской хваткой, она перестает нас занимать. В Розалин не было тайны. Ее книга будет так же неинтересна, как чужой пенис.

– Ладно, допустим, в Синтии есть эта чудесная загадочная беспомощность. Что она знала такого, чего не знал бы ты?

– Абсолютно ничего. Это просто иллюзия. Дурацкое мужское заблуждение. От того, что женщины пассивны, они не становятся умнее. Весь этот домашний уют и хрупкость – чистый камуфляж. Они так же мало смыслят в жизни и так же ожесточились, как мы.

– Но мужчины считают, что мы смыслим больше?

– Да, если женщине удается их в этом убедить. Как удалось Синтии. Она била на то, что она такая бедная и беззащитная, такая кроткая…

– И такая сексуальная тоже?

Он поднял брови и не ответил на вопрос.

– На самом деле она чудовище. Опасные признаки были и раньше, но я предпочел их не замечать. А настоящее безумие началось в Рождество, когда она опрокинула елку. Крушила все подряд, как дикий зверь. Может, у нее с Рождеством связано какое-то ужасное воспоминание времен первого замужества. Перед Рождеством многие теряют голову.

– Особенно те, кто тебя окружает, – заметила она, закуривая. – Заваливают весь дом идиотскими, абсолютно бесполезными подарками.

– Но ты никогда не запиралась на целый день в своей комнате, не отказывалась готовить обед.

– Не может быть! А все семейство было в сборе?

– Ну да. Испортила нам Рождество. Я думал, мальчики тебе рассказывали. Во всяком случае, после этого она как будто успокоилась, и я решил, что она выпустила пар и теперь понемногу приспособится к семейной жизни. Не тут-то было! Она делала вид, что любит, но была холодна, как лед. И разговоры шли только об отделке квартиры. Каждый день она отправлялась по магазинам и покупала мебель или тряпки, а дома смотрела невидящим взглядом и делала все автоматически. Она говорила, что магазины на нее странно действуют. Между прочим, квартира получилась отличная. У нее хороший вкус.

– Приятно слышать.

– А потом посыпались счета. Я наивно полагал, что мы уложимся тысяч в пятьдесят. Но отделка квартиры уже перевалила за триста тысяч, самое малое. Плюс она еще затеяла ремонт дома в Велфорде.

– Так она его не продала?

– Ха! Конечно, нет. Она установила там целую систему кондиционеров.

– Хорошо, ты меня убедил, что она – мотовка. Но это не причина, чтобы ее так ненавидеть.

– Теперь ей понадобился бассейн, и она уже заключила контракт, а я и не знал.

– Я думала, ты все равно хотел купить в Велфорде дом побольше.

– Верно, но тот, который ей понравился, стоил полмиллиона, потому что в нем двенадцать комнат и вид на залив и… да ладно.

– И что? Выкладывай до конца.

– Я не могу заплатить за дом полмиллиона, у меня таких денег нет. – Его лицо исказилось от гнева, таким она его еще никогда не видела. И не сразу поняла, что гнев его обращен на самого себя. – Я столько не зарабатываю. Вдобавок я стал хуже ориентироваться, потерял чутье, часто вкладываю деньги не туда, куда надо. Иногда мне кажется, что это тоже из-за нее. – Мэрион не прерывала его, и он продолжал перечислять свои невзгоды, описывать все подробности своей ужасной семейной жизни. – По крайней мере, я убедил ее пойти к психоаналитику. – По выражению его лица можно было догадаться, что и эта мера ни к чему не привела.

Она покачала головой.

– Бедняга! Ну скажи на милость, что ты так упорствуешь? Чего добиваешься? Ты ведь уже все это проходил со мной'.

– Я больше ничего не мог придумать.

– И что сказал психоаналитик?

– Сказала. К врачу-мужчине Синтия обращаться не захотела. Мы нашли женщину. Она сказала, что Синтия отождествляет себя с Сарой и Бет и на самом деле хочет стать ими.

– Стать как они?

– Да, стать свободной и ничем не связанной, как шестнадцатилетняя девушка, но богатой, как жена миллионера. Она доведет меня до банкротства.

– Л ты не можешь ее остановить?

– Я пытался. Я закрыл все ее счета в магазинах, но она ухитряется открывать новые. Она знает, что у меня есть еще жалованье и кое-какие вложения.

– Так разведись и избавься от нее!

– Вряд ли получится.

– Почему же? У вас ведь брачный контракт, так что тебе не придется платить алименты.

– Нет, все не так просто. Если она захочет развестись сама, она не сможет подать в суд на алименты. Но если развестись захочу я, она будет бороться до последнего.

– А-а.

– Или мне надо откупиться. Но как раз этого я не хочу. Во всяком случае, мне надо заново вложить то немногое, что у меня осталось, чтобы возместить убытки за этот год.

Перед ними положили два меню. Предлагался выбор из шести овощных салатов, каждый из которых подавался в отдельной салатнице с приправой из трав или йогурта. У Клэя был такой вид, словно его вот-вот стошнит.

– Увы, здесь не делают бифштексов по-веллингтонски.

Он закрыл меню и швырнул его на соседний столик.

– Мне не хочется есть.

– Хороший знак! Может, Синтия заставит тебя похудеть.

Он сердито посмотрел на нее и, казалось, готов был встать и уйти.

Она опять перевела разговор на Синтию. Дразнить Клэя, обсуждая его вес – а это была единственная болезненная для него тема, – было хоть и очень соблазнительно, но опасно. Чем бы ни кончился ланч, ссориться не надо.

– Как ты думаешь, почему Синтия столько тратит?

– Делает мне назло. Типичное поведение жены, которая сидит дома. И докторша это подтвердила.

– Значит, Синтия знает про твои интрижки на стороне? – небрежно спросила Мэрион.

– Конечно, нет. К тому же я почти завязал.

– Почти? Для нас, женщин, и одного случая хватит. Даже одно подозрение могло ее взбесить.

– Ну, может, она и подозревает, что между мной и этой служащей из агентства по недвижимости что-то было, когда я покупал эту квартиру, но она не потому взбесилась. Она не собственница.

– Тогда в чем дело?

– Не знаю. Может, я ей просто не нравлюсь. – Он взял ее коробок спичек, вынул спички одну mдругой и сложил рядом со своей тарелкой.

– Ты что, в самом деле хранишь супружескую верность? – беззаботно спросила Мэрион, пытаясь подавить вспышку гнева, вызванную одной только мыслью, что ради Синтии Клэй стал верным мужем.

Он посмотрел на нее испытующе и ответил, тщательно подбирая слова:

– Нет, настолько я не изменился. Но я часто чувствую, что очень устал и слишком стар. – Его лицо опять исказилось от гнева, – Господи, я не хочу умирать в нужде и одиночестве. – Он потер глаза и, вынув платок, высморкался. Она надеялась, что дамы за другими столиками решат, что он оплакивает Хэнка. – Как видишь, я не из сильных богов.

Первое, что она подумала, увидев его слезы: ну, наконец-то. Проняло и тебя. И продолжала бы сидеть спокойно, уверенная в собственной правоте, если бы не взглянула на его руки, пока он возился со спичками. Его толстые короткие пальцы двигались с трудом, неуклюже, ногти были не подпилены и не обработаны.

И тут она почувствовала, что независимо от ее воли, откуда-то из нутра медленно поднимается сочувствие и жалость – то же, что она испытывала когда-то к Хэнку: ее умилял его толстый, бесформенный нос, и грязные рубашки, и слепая, нетребовательная любовь.

Иррациональная, горячая, животная жалость. Неужели она испытывает ее к этому неуклюжему толстяку, надежно защищенному слоем жира и самоуверенности, который всю жизнь терзал и мучил женщин? Потому что он наконец-то потерпел поражение? От какой-то лавочницы, не от нее самой?

– И потом еще одно, – сказал он. – Я даже не решаюсь… Ты не представляешь, до чего это унизительно.

– Ничего унизительного, если ты говоришь это мне. Я твой настоящийдруг. Ты ведь знаешь это. Правда?

– Боже, Мэрион, я, наверно, схожу с ума?

– Нет. Ты в полном порядке. Прекрати. – Ее испугало выражение отчаяния в его глазах. Она сжала его руку, чтобы придать ему силы, чтобы он пришел в себя. Наконец-то он признается, почему приехал.

– Ее дочь, ее младшая дочь, Бет…

– Да?

– Ну, она подловила меня. Самым бесстыдным образом, недели две назад. Синтия уехала в Велфорд, а Бет сидит дома, потому что из школы ее выгнали, и расхаживает по квартире в голом виде. Она буквально на меня набросилась – без всякого повода с моей стороны.

– А дальше что?

– Ничего. Но я ее боюсь.

Мэрион закрыла глаза и отвернулась.

Чего она ждала? Признания, что он все еще любит ее? Что она единственная в его жизни? Да, да, именно этого она ждала! В свои пятьдесят три года она просто идиотка. Дрожащая, тщеславная, психованная кляча, вот кто она такая. Хотела, чтобы он сказал, что она ему все еще нужна!

Она открыла глаза. Лоб у Клэя покраснел и лоснился от пота, плечи опустились от отвращения к самому себе. Может, она и правда ему нужна.

Она обернулась к нему; в глазах только дружеское участие, ни малейшего намека на иные чувства.

– С какой стати ты должен ее бояться? – мягко спросила она.

– Видишь ли, Синтия, конечно, ничего не знает. И не должна знать. Ничего, собственно, и не было. Но ты же понимаешь, какой шум может поднять Бет. Ей всего шестнадцать. – Он наклонился вперед и заговорил тише: – Я как раз собирался ехать сюда, а она подошла и попросила денег на губную помаду. Я дал ей пять долларов.

– И что?

– А она продолжала стоять с нахальным видом – подбоченясь, с протянутой рукой, не говоря ни слова. Секунд тридцать стояла, не меньше.

– Что же ей было нужно?

– Пробовала меня шантажировать!

– Ох!

– И тогда я сделал большую ошибку. Я притворился, будто не понимаю, куда она гнет, и говорю: «Ты, наверно, хочешь купить и лак для ногтей». Открываю кошелек, а там, как назло, одни крупные. Ладно, говорю, возьми сотню. Протянул ей деньги, а она мерзко ухмыльнулась и ушла, даже не поблагодарила.

– Это плохо.

– Просто катастрофа. Романа Полянского судили,когда та девица донесла на него.

– Бет, наверно, усвоила уроки матери.

– Да, да. Ты же понимаешь.

– Но мне кажется, что девочка более откровенно корыстна. У Синтии другие мотивы.

– Нет, они обе одинаково жадные и отвратительные.

– А ты, конечно, просто идеал! Тебе не пришло в голову дать Бет отпор, когда она, как ты выразился, на тебя набросилась?

– Единственное, что я могу придумать, это отправить ее в Европу.

– Зачем? Она все равно вернется. Нужно что-нибудь более радикальное. – Мэрион сделала вид, что усиленно думает, что так же растеряна, как он. Но она уже знала, что делать. Решение пришло к ней, как дар из преисподней. Она взяла счет за выпитое и бросила его на стол, положив сверху свою кредитную карточку. Он не возражал.

– Я умею решать такие проблемы, – заявила она. – Только дай мне время. Мне полезно отвлечься от собственных дел. Пожалуй, я впервые за много недель не думаю о том, как несчастна буду всю оставшуюся жизнь.

Он взглянул на нее недоумевающе.

– Странный способ улучшить свое самочувствие!

– Может быть, останешься на уик-энд? – предложила она.

– Нет, мне нужно вечером быть на совещании в Майами.

Не проси. Не показывай обиды.

– Жаль. Что ж, в другой раз.

– Когда ты приедешь в Нью-Йорк?

– Может, завтра. Может, никогда. Не знаю, – ответила она неопределенно, в свою очередь напуская на себя таинственность.

Подошел официант, взял счет и ее кредитную карточку.

– Спасибо. Ты думаешь, что я ужасный человек?

– Нет, почему же. Мне приятно тебя угостить.

– Из моих денег у тебя что-нибудь осталось?

– Все цело.

– И все деньги Хэнка?

– Практически все.

– Значит, ты очень богатая женщина.

– Мульти-мультимиллионерша. Мне легко будет найти нового мужа. Уж обо мне, дорогой, тебе не надо беспокоиться. – Она собрала сигареты и спички и положила их в сумку. Оба замолчали, обоим не хотелось уходить из ресторана. Потянувшись через стол, она погладила его по щеке. – И о девочке не беспокойся. Что-нибудь придумаю. Все образуется. Я все еще тебя по-своему люблю.

Он взял ее руку и поцеловал кончики пальцев.

– По-своему. Да, я знаю.

Глава девятнадцатая

Мэрион погляделась в зеркало в спальне своего гостиничного номера. Она увидела лицо маленькой пятидесятитрехлетней женщины. Кожа цвета тусклой слоновой кости под подбородком и на шее слегка начинает увядать, но глаза еще ничего, а нос в дамских журналах назвали бы пикантным.

Она наложила перламутровые тени, провела по краешкам век черную линию и густо намазала тушью редкие уцелевшие ресницы. С такими экстравагантно накрашенными глазами она почувствовала себя как те загорелые пожилые мужчины, которые ходят в расстегнутых до пупа рубашках и носят сверкающие золотые цепочки на покрытой курчавыми седыми волосами груди. Может быть, смешно, но зато явственно даешь миру понять: ты еще не сошел с круга, еще способен на сексуальные подвиги.

Придирчиво посмотрела на волосы. Она столько лет на них не смотрела, что уже не могла оценить, насколько убедителен их цвет. Она только надеялась, что они выглядят естественно. Ну а если не так, кого это волнует, кроме нее самой?

Подойдя к ведерку со льдом, в котором стояла бутылка виски, заказанная через бюро обслуживания, она налила себе щедрую порцию. В ванной у нее есть эликсир для полоскания рта. От глотка виски запаха не будет. Вообще глупо волноваться, потому что Синтия, надо отдать ей должное, очень любезно с ней разговаривала, когда Мэрион позвонила ей по телефону.

– Меня очень расстроило известие о смерти вашего мужа. Клэй рассказывал мне, что вы были счастливы с ним. Это, должно быть, ужасный удар. – Синтия сказала все, что полагается в таких случаях. И даже добавила: – Я могу что-нибудь для вас сделать?

– Благодарю вас, – ответила Мэрион. – Я потому и звоню, я думала, вы окажете мне услугу. – И тут у нее голос дрогнул – сентиментально, непростительно, неожиданно. Потому что ей вдруг пришло в голову, что сейчас, потеряв мужа, она стала лишней, неудобной, ненужной в этой компании. В сотый раз за этот месяц она пожалела, что умер Хэнк, а не Клэй.

– Я буду рада вам помочь чем могу, – сказала Синтия.

Интересно, подумала Мэрион, как обладательница такого певучего, невозмутимого голоса могла опрокинуть рождественскую елку?

– Так вот, я подумала – может быть, пообедаем вместе?

– С большим удовольствием.

– Мы будем вдвоем. И не надо говорить Клэю.

– Прекрасно. А где?

– Здесь, в ресторане. Я остановилась в отеле «Кар-лайль». Очень тихо, прилично.

– А, гак вы совсем рядом.

– Я всегда останавливаюсь в «Карлайле».

– Понятно. И мне очень удобно. Когда?

– Сегодня в час. Годится?

– Да, конечно. Буду рада с вами познакомиться. – Похоже, она искренне рада. Опять Клэй наврал, что его жену не интересует его прошлое.

Сидя перед зеркалом, Мэрион наклонилась вперед, облокотившись на туалетный столик, как будто она уже была в ресторане. Потягивая виски, она обратилась к зеркалу:

– Синтия, дорогая, мне очень неприятно'это говорить, но у вас такой вид, будто вы на грани нервного срыва. Похоже, этот брак вам не на пользу.

Потому что Синтия наверняка будет выглядеть ужасно. Всякий, кто окажется во власти убийственной скрытой ярости Клэя, не сможет избежать разительной перемены к худшему.

Она представила себе крупную фигуру Синтии за столом: расстроенная, неприбранная женщина; волосы причесаны кое-как; одета в бесформенный свитер, к черной юбке пристал какой-то пух, в глазах смятение. Велфорд, насильственно пересаженный в Нью-Йорк, – и ощущение потери, проигрыша.

Они сидят некоторое время молча, пытаясь осознать, в чем они похожи и что их различает. Синтия опускает голову, уставясь в тарелку; прекрасно видно, как подкрашены ее волосы, которые отросли на целых три сантиметра и в которых проглядывает седина.

– По телефону я представляла вас совсем иначе, – замечает Мэрион небрежно.

– Да, по телефону можно подумать, что у меня все в порядке. – Она отводит глаза, пристыженная и испуганная. – Я так ужасно несчастна. Я пришла сюда потому, что подумала – вдруг вы мне поможете.

– Конечно. Охотно помогу.

– Я пытаюсь забыться. Я хожу и покупаю все подряд, пока не свалюсь с ног. Но это не помогает. Я вся окаменела, заледенела внутри, и мне страшно. Меня уже больше ничто не интересует.

– Это Клэй. Разве вы не понимаете? Это Клэй вас губит. Так же, как в свое время меня.

Большие глаза Синтии наполняются слезами. Никакой таинственности – одна покорность, как у коровы, которую ведут доить.

– Разрешите мне кое-что вам посоветовать, – произносит Мэрион, печально улыбнувшись.

Отлично! Именно так!

Мэрион зажгла сигарету и в задумчивости смотрела, как дымок повисает над бокалом. Ей нравилось лицо, глядящее на нее из зеркала, – интеллигентное, сдержанное. Смуглое, породистое, интересное. Упорядоченная жизнь, полное самообладание. Женщина с деньгами, которая знает, чего хочет, и покупает это.