Текст книги "Простая формальность"
Автор книги: Барбара Хоуэлл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
Глава двадцать третья
– Мэрион, я внизу в вестибюле. Может быть, спустишься, посидим в баре?
– Нет, милый, поднимись ты. У меня прелестный уютный номер. – Одной рукой она держала трубку, другой теребила воротничок длинного, с разрезом, черного платья; оно очень нравилось Хэнку, и Мэрион всегда надевала это платье в редкие вечера, которые они проводили дома. Всего полтора месяца как он умер, а она уже надела это платье… Но не стоит судить себя строго.
Она сказала Клэю номер своего люкса, повесила трубку, быстро убрала с подноса полупустую бутылку виски, поставила на ее место новую, обрызгала духами комнату и слегка подушилась сама.
Он вошел и чихнул.
– Привет! Новые духи?
– Я сама новая. – Она прижалась щекой к его щеке. – Ты выглядишь лучше, чем в прошлый раз. Как дела, хорошо?
– Нет, все так же.
– Дочь все еще охотится за тобой?
– Кто? А, нет, пока все спокойно. Может быть, обдумывает следующий ход.
– Кошмар. Выпьешь виски?
– Нет, спасибо.
– Ну, чуть-чуть!
– Нет.
– Я и забыла, какой ты бываешь противный, когда не хочешь выпить за компанию, – заметила она, но не сердито, а с улыбкой. Она ни за что не допустит, чтобы у нее испортилось настроение. Ни за что. Ни за что. – Тогда я выпью капельку.
Он с трудом примостился на стул, состоявший в основном из ножек, и пожалел, что согласился встретиться с Мэрион сегодня в восемь вечера, а не отложил свидание на завтра. Когда она позвонила, он только-только углубился в интереснейший разговор с Патрицией (Патти) Пфайфер, своей новой секретаршей, которую он нанял после того, как купил мисс Макмиллан две дюжины роз, заказал ей новые очки и попросил перевести ее в отдел планирования. Он обнаружил мисс Пфайфер в недрах счетного отдела, где она томилась и изнывала, сама не зная от чего, и сразу увидел в ней вожделенный противовес мерзким бабам у него в доме – а заодно и той, перед которой сидел сейчас.
– У меня был очень содержательный день, – сказала Мэрион, усаживаясь в глубокое кресло напротив. – Жаль, что в номере нет дивана. Мне хочется быть к тебе поближе.
– Поедем ко мне, заодно познакомишься с Синтией. У нас диванов навалом: на сто тысяч долларов, не меньше.
Патти Пфайфер не только хорошо печатала, но и была хороша собой, в ее речи звучал выговор университета Вассар. Неудивительно, что завистливые чинуши из отдела кадров мариновали ее в бухгалтерии. Ей было года двадцать два или двадцать три, невысокая, спортивная. Кстати, фигурой она напоминала (хотя это ровным счетом ничего не значит) Бет.
– Я не уверена, что Синтия дома. Она сказала, что поедет в Велфорд, – заметила Мэрион.
– Кому она сказала? Когда?
– Мне. Сегодня. Я пригласила ее на ланч.
– Ты ее пригласила?! Что за странная затея?
– Ничего странного. Было очень забавно.
– Надеюсь, ты не рассказала ей про Бет?
– Нет, конечно. Когда ты наконец поймешь, что я тебе друг?
– И о чем же вы говорили?
– Конечно, о тебе. Какие еще у нас могут быть общие темы?
– И что?
– И ничего. – Мэрион поднялась, встала у него за спиной, положила ему на плечо руку. – Я спросила, счастлива ли она; она ответила, что нет. А потом я спросила, чего бы ей хотелось больше всего на свете.
– И она ответила – блестящего будущего для дочерей. Я это уже слышал.
– Нет. Она думает о собственном будущем. Я тоже в тридцать восемь об этом думала. Мне показалось, что я слышу свой собственный голос пятнадцатилетней давности. – Она наклонилась и потерла ему то место между шеей и лопатками, которое у нее часто болело и затвердевало, как камень. У него ничего похожего! Не спина, а мягкое тесто. – Почему все женщины такие одинаковые?
– По-моему, они все разные, – ответил он машинально, ожидая, когда же она наконец нанесет решающий удар.
– Бедняга! Если бы ты только знал, как мы предсказуемы… и корыстны. Тем не менее мы с Синтией пришли к согласию. – Все еще стоя сзади, она нагнулась и поцеловала его в макушку. – Синтия не возражает, чтобы я от нее откупилась.
– Что ты хочешь сказать?
– То, что ты слышишь. Я предложила ей семьсот пятьдесят тысяч долларов за согласие на развод. Следовательно, я выполнила обещание – решила твои супружеские, а также кровосмесительные проблемы.
– То есть как?
– Очень просто. Она с тобой разведется, уедет и увезет дочь. А дочь, в свою очередь, не станет тебя преследовать или шантажировать, когда увидит, сколько денег им заплатят за то, чтобы они оставили тебя в покое.
Он откинулся на спинку стула, боднув ее головой в живот.
– Сколько, говоришь, ты ей пообещала?
– Три четверти миллиона.
– За развод со мной?
– Да. Господи, ты сегодня что-то туго соображаешь. Она берет эту сумму в виде компенсации. Ты свободен! Никакой Синтии, никаких дочек! Ты опять чист и невинен, как до женитьбы.
– Не могу поверить, – выговорил он, но где-то в глубине души уже пробудилась надежда.
– Постарайся. Если она с тобой разведется, она получит, без всяких условий, вполне законное вознаграждение в три четверти миллиона долларов.
– Невероятно! – Он облизнул пересохшие губы и засмеялся, осознав наконец всю грандиозность этого подарка. – Боже милостивый! Потрясающе!
Он схватил ее за руку и потянул к себе. Она стояла и глядела на него сверху вниз с бесхитростным, пассивным выражением. Усадить ее на стул рядом с собой он не мог – вдвоем они бы там не поместились. Он встал. Она по-прежнему молчала. Он обнял ее своими огромными ручищами.
– Я все время искал хоть какой-нибудь выход, прикидывал и так, и этак, но мне и в голову не приходило то, что ты предлагаешь. Так не бывает!
– Бывает, бывает, успокойся, – ответила она, высвобождаясь.
– Ты уверена, что можешь позволить себе такую трату?
– У меня миллионы, Клэй миллионы.Я могу позволить себе все что угодно. Впервые за много недель мне захотелось что-то сделать с деньгами. Ты не представляешь, до чего они надоедают, если не знаешь, куда их девать.
– Она действительно согласилась, чтобы мы развелись, а не просто разъехались?
– Конечно. Выходила замуж ради денег – вот и разведется за деньги. Логика тут нехитрая, большого ума не требует.
Он снова обнял ее, чувствуя, как огромная давящая тяжесть скатывается с плеч и груди, перестает давить на голову. И в то же время его разъедали сомнения. Не рано ли радоваться? Впрочем, если Мэрион хочет ему помочь, го это только справедливо. Он в свое время, после развода, уплатил ей два миллиона. Почему бы ей не вернуть ему 1асть этих денег, тем более, что за это время они обесценились почти на пятьдесят процентов?
– У меня нет слов. То, что ты мне даришь семьсот пятьдесят тысяч и спасаешь из безвыходного положения – это невероятно щедрый, благородный поступок. Такой доброты я ни от кого в жизни не видел.
Она мягко отодвинула его и высвободилась. Он заметил крохотные бриллианты у нее в ушах, изящные бриллиантовые часики. Она внимательно, молча смотрела на него, поправляя свои короткие темные волосы. Потом подошла к подносу и налила себе еще виски.
– Ты будешь свободен. Как и я.
– О, ты не представляешь, какое это счастье! Как мне тебя благодарить? – Он снял пиджак и бросил его на стул. Ему стало жарко от радости. – Я не должен был на ней жениться. Я сделал непростительную глупость. Иногда я всерьез подозреваю, что женился только чтобы досадить тебе.
– Досадить мне? Да почему же?
– Ну, я думал… – Он осекся, испугавшись, что подобное признание может его далеко завести.
– Думал, что я все еще тебя люблю?
– Нет, что ты.
– А вдруг я и правда тебя еще люблю?
– Ну конечно! – Он раскинул руки, словно демонстрируя полноту чувств. – И я тебя люблю. Иначе я бы не поехал во Флориду, а ты не стала бы тратить на меня такие деньги. Как тебе показалась Синтия?
Мэрион недовольно нахмурилась: Клэй явно старался перевести разговор на другую тему. Вздохнув, она присела на стул у секретера.
– Она мне понравилась. Достаточно умна. Как жена она тебе, конечно, не годится, но она и не такое чудовище, как ты ее изобразил. На Гедду Габлер не похожа.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю. Я прекрасно знаю, как себя ведут твои женщины.
– Ты же не тратила мои деньги направо и налево и не довела меня почти что до банкротства.
– А ты не заставлял меня подписывать брачный контракт.
– Убей меня, не понимаю, что вам так дался этот брачный контракт!
– Он показал, что деньги для тебя важнее, чем она. Тем самым ты нанес ей оскорбление. И она отплатила тебе сполна, воспользовавшись твоим же оружием.
– И разорила меня вконец!
– А ты начисто лишил ее иллюзий. И брось повторять, будто ты разорен. У тебя осталось жалованье и квартира. Ведь большую часть денег она ухлопала на ремонт квартиры – так? А квартира принадлежит тебе.
– Но это не извиняет…
– Возможно, возможно. – Мэрион уселась поудобнее, погладила руками шею и улыбнулась. – Хватит о ней говорить. Она уже в прошлом. Что ты сам намерен теперь делать?
– Не знаю. Поживу свободно. Перестану все время думать о деньгах. Мальчики уже на своих ногах.
– И со временем унаследуют мои деньги.
– Забавно, но раньше мне было неприятно, что и этим они будут обязаны одной тебе. А теперь как-то прошло, перегорело. Одним словом, я свободен целиком и полностью!
– А тебе не будет одиноко при всей твоей свободе? – поинтересовалась Мэрион. И пока он наливал себе виски, она встала, подошла и обняла его сзади.
– Я не боюсь одиночества.
– Да, верно. Я забыла, как ты замечательно умеешь находить себе развлечения при любых обстоятельствах.
– Я просто не понимаю, как можно тяготиться одиночеством.
– А я понимаю. Например, мне сейчас ужасно одиноко.
– Еще бы! Потерять такого мужа, как Хэнк… Но это пройдет. С твоими миллионами ты можешь делать что угодно.
– Но я ничего не хочу. Я потеряла всякий интерес.
– Ты можешь писать! Найми себе в помощь секретаршу, пусть печатает на машинке – и пиши в свое удовольствие. Возобнови более близкие отношения с мальчиками. Пусть приезжают чаще.
– Мальчики мне не компания, и писать я больше не хочу. Настоящий писатель из меня не получится. Я только мучаюсь, когда пишу. Между прочим, писательство – самая печальная и одинокая профессия на свете. Мне не нужны ни слова, ни пишущие машинки, ни секретарши.
Я нуждаюсь в любви, в понимании. В том, что может дать мужчина.
Он почувствовал, что по-черепашьи втягивает голову в плечи. Эта привычка появилась у него после женитьбы на Синтии: он пытался укрыться, уклониться от ее непомерных требований.
– Что ты так съежился? В чем дело?
– Извини.
– Знаешь, я ведь даю Синтии деньги не совсем бескорыстно.
Он напряг всю свою волю, чтобы расслабить плечи, снять напряжение.
– Что ты имеешь в виду?
– Догадайся. – Она снова села, скрестив ноги, и достала из пачки длинную сигарету.
– Понятия не имею. – В голосе его прозвучала паническая нотка. Что, собственно, случилось? Что могла ему сделать эта пятидесятитрехлетняя женщина, которая молча сидела перед ним, покачивая ногой в разрезе своего длинного черного платья? Он нашарил в кармане рубашки спички, подошел и дал ей прикурить.
– Я подумала – может, это и глупо, но почему бы нам не сойтись снова? Не попробовать еще раз? – сказала она серьезно, без улыбки.
Спотыкаясь, он вернулся к столу допить виски. Патти!.. Патриция… мисс Пфайфер – где-то она сейчас? Если бы она была здесь… Он попытался вызвать в памяти ее лицо. Надо думать о ней, только о ней и ни о чем другом. Наблюдать, как мелькают ее проворные руки, разбирая бумажки, слышать ее мягкий, вибрирующий голос, видеть ослепительную белозубую улыбку. Как еще мало он ее знает! Может, это все только его воображение? Руки слушались его плохо; он с трудом сунул спички в карман.
Мэрион заговорила снова:
– Мы оба имели возможность попытать счастья во втором браке. Мне повезло больше, тебе меньше. Но какая разница? И ты, и я – мы сформировались как личности за первые двадцать семь лет семейной жизни. Мы знаем друг друга как никто.
Это верно. И по-своему соблазнительно. Очень приятно, когда кто-то знает тебя как свои пять пальцев. Кто-то. Но не твоя бывшая жена.
– Мы не смогли бы ужиться, Мэрион. Ты сама знаешь.
– Почему? На этот раз все будет по-другому. Мы заключим обоюдное соглашение. С ревностью покончено. Я уже стара ревновать. Можешь крутить с кем захочешь – я вмешиваться не буду. Я буду печься только о твоем счастье и благополучии.
– И где же ты намерена об этом печься? В Бока-Ратоне?
– Хотя бы. Или в Нью-Йорке. Или и тут, и там. Где пожелаешь. Мне все равно где жить.
– Мэрион, ты фантазируешь. Ничего у нас не получится.
– Прекрасно получится!
Она встала и вышла в соседнюю комнату – спальню. Через неплотно прикрытую дверь он видел, как она сняла туфли и скрылась в ванной.
За стеной зашумела вода. Неужели ей вдруг, ни с того ни с сего, вздумалось принять ванну? Он улыбнулся. Нет, тактик из нее по-прежнему никудышный. Он наизусть знал все ее приемы. Сначала огорошить противника неожиданной атакой, потом выставить ни с чем не сообразные требования – а под конец поспешно ретироваться и захлопнуть за собой дверь: в ванную, на кухню или, как в ранние годы их супружества, в детскую. Но сегодня тактика не имеет никакого значения: на руках у Мэрион выигрышная карта. Он смотрел на ее черную сумку на кофейном столике – и почти видел, как в воздухе над ней парят эти тысячи долларов: плотное облако хрустящих зеленых купюр… Если он сейчас откажется от этого «подарка», сколько еще лет он не сможет развязаться с Синтией? Сколько лет будет собирать сумму, достаточную, чтобы самому от нее откупиться? Отдать ей последние деньги?
– Я хочу принять ванну. – Она вернулась в гостиную, закутавшись в большое махровое гостиничное полотенце. Лицо у нее раскраснелось – то ли от выпитого, то ли от того, что она постояла над ванной нагнувшись. А она еще вполне ничего. Если бы она всерьез поставила себе цель выйти замуж, она бы наверняка кого-нибудь подцепила. Зачем ей он?
– Прекрасная мысль.
– Ладно, я тебе кое-что скажу, Клэй. Не хотела говорить, но ты меня вынуждаешь.
– Лучше не говори.
Она резко повернулась к окну. По ее позе он догадался, что сейчас она скажет какую-нибудь гадость.
– Почему ты всегда заставляешь меня чувствовать себя такой стервой?
Потому что так оно и есть, милая моя, подумал он, но вслух говорить не стал. Он надеялся, что сможет с ней как-нибудь поладить: либо убедит, что без него ей будет гораздо лучше, либо попросит считать, что эти семьсот пятьдесят тысяч он берет у нее в долг, либо, на худой конец, пообещает выполнить ее желание – жениться на ней.
– Так вот. Я – по собственной инициативе – даю, или дам, твоей жене три четверти миллиона долларов. Это для тебя что-то значит?
– Что за вопрос! Ты мне делаешь невероятно щедрый подарок. Ты замечательный, удивительный человек. Я не нахожу слов, чтобы выразить, как я тебя благодарен.
– Если я такая замечательная, почему бы тебе не вернуться ко мне? Ты знаешь еще кого-нибудь, кто относился бы к тебе так же, как я?
– Не могу, Мэрион. Не могу и все.
– Тогда все отменяется. – В позвоночнике у нее что-то хрустнуло – так резко она повернулась. – Денег я ей не дам. Будешь с ней жить до скончания века.
– Прекрасно. Мне все равно.
– Но ты же ее ненавидишь! Она обирает тебя. А я могу тебе помочь от нее избавиться.
– Да, я ее ненавижу, но мне также ненавистна мысль о том, чтобы жить с тобой.
– В тебе осталась одна ненависть.
– Верно. Я главный злодей. Всех ненавижу, такой я скотина. А ты – само совершенство, воплощение щедрости и альтруизма. Надо упасть перед тобой на колени и молиться на тебя денно и нощно.
– Ах ты, сукин сын! Ты стоишь Синтии. – Она взмахнула рукой, и полотенце упало на пол. Она стояла посреди комнаты голая, жалкая – торчащий живот, бледные груди, напряженное сердитое лицо. Он отвел глаза. Какая уж тут Патти Пфайфер? Перед ним была его старуха-жена, и он сам почувствовал себя стариком.
Она подбежала и прижалась лицом к его плечу.
– Клэй, подумай, подумай! Мы еще будем счастливы. – Она не плакала, но изо всех сил старалась выжать из себя слезы. – Все будет хорошо. Крути на здоровье со всеми своими секретаршами подряд, я тебе слова не скажу, только возвращайся на ночь домой. А дом – это моя забота. У нас будут бывать знакомые, мои друзья. – Ее глаза мечтательно затуманились. – Ты купишь яхту, сможешь плавать куда захочешь. Мы даже можем купить самолет. Денег куча, можно жить в свое удовольствие. Купим самую роскошную яхту, поплывем в Европу…
Он попытался высвободиться, но она не отпускала его. Фантазия уже работала на полную силу.
– Мы будем путешествовать. Ты пораньше уйдешь на пенсию или просто бросишь работать. Как захочешь. – Она торопливо чмокала его в щеки, в лоб, не переставая говорить. – Я буду давать тебе деньги для игры на бирже. Мальчики будут приезжать чаще. Господи, мы стареем! Надо же успеть что-то взять от жизни, хоть напоследок!
– Тем более, что ты откупилась от Синтии?
– Да брось ты свою Синтию! Нам и без всякой Синтии стоило бы пожениться. Это самый лучший вариант для нас обоих. Не случайно же мы выбрали друг друга, когда нам было по двадцать лет. И тогда понимали, и сейчас понимаем: нам суждено быть вместе.
– Перестань, Синтия, замолчи!
– Скажи «да». И я не Синтия!
– Вода! – Он вырвался от нее и побежал в ванную – как раз в этот момент ванна наполнилась до краев, и вода с шумом хлынула на кафельный пол.
Смеясь, они принялись в четыре руки вытирать пол, и, отжимая мокрые полотенца над раковиной, снова, как в молодости, делая что-то дружно, вместе, они решили – он решил – да. Да, Мэрион, ты победила. Я женюсь на тебе.
Брюки у него намокли до колен, и он их снял. Потом скинул рубашку. Мэрион наклонилась, стоя по щиколотки в воде, вытащила из ванны коврик, чтобы слить с него воду, и усмехнулась Клэю. В ее глазах светилось торжество. Он провел рукой по ее голой спине. Ничего, нормально. Хэнка она вполне устраивала – устроит и его. Она права: они еще могут пожить в свое удовольствие. Во всяком случае, с ней ему будет лучше, чем с бедной Синтией.
Когда пол был вытерт досуха, она сказала:
– Давай ляжем.
– Ты хочешь? Неужели? – спросил он, придав голосу умеренно удивленный оттенок.
– Да, ты прав. – Она отвела глаза. Виноватое выражение лица ей шло, хотя бывало у нее не часто. – Прошло всего шесть… даже пять с половиной недель после того, как Хэнк… ты считаешь, что я дрянь?
– Нет, что ты.
– Хэнк тоже мне многое прощал. Ты не поверишь, но пять лет с Хэнком совершенно меня изменили.
– А я, как видишь, прежний.
– Я знаю. – Она смотрела на него в раздумье. – Попрошу своего адвоката завтра же переговорить с Синтией.
– Можешь обратиться и к моему адвокату.
– А за разводом пусть съездит в Доминиканскую республику. Там все оформляют очень быстро.
Он посмотрел ей в глаза, сосредоточенные, полные далеко идущих планов, и подумал, что вряд ли захочет когда-нибудь лечь с ней в постель.
Зазвонил телефон.
– Я подойду, – сказал он. Она хотела его остановить, но он уже снял трубку в спальне.
Звонили с телеграфа. Да, он Мэрион Хендерсон. Да, он слушает внимательно. И ему прочли телеграмму, которую послала Синтия:
«МЭРИОН БОЛЬШОЕ СПАСИБО ЗА ПРЕДЛОЖЕНИЕ РЕШИЛА УСТУПИТЬ ВАМ КЛЭЯ ДАРОМ ТОЧКА НАМЕРЕНА РАЗВЕСТИСЬ ЛЮБОМ СЛУЧАЕ ТОЧКА УВАЖЕНИЕМ СИНТИЯ».
– Не могли бы вы прочесть это еще раз моей жене? Секунду, я позову ее.
– Не беспокойся, я взяла другую трубку, – сказала Мэрион из гостиной. – Но прочитайте еще раз, пожалуйста.
Текст прочитали еще раз.
– Будьте добры, пришлите мне копию в отель. Большое спасибо. Да, и я желаю вам всего лучшего. – Она повесила трубку.
Они двинулись навстречу друг другу и остановились в дверях между гостиной и спальней.
– Даром! – сказал он.
– Что значит «даром»?
– Это значит, что она не хочет брать у тебя денег.
– Не может быть. Неужели она такая дура?
– По-моему, с ее стороны это очень благородно.
– А по-моему это ужасно.
– С чьей точки зрения? – Он попытался сдержать клокочущий в горле смех. Ничего не скажешь, повезло ему на жен! Одна невероятнее другой!
Он пошел в спальню одеваться, оставив Мэрион в гостиной. Она стояла, прижав ладони ко лбу. Клэй готов был плясать от радости. Синтия, эта мотовка, тратившая деньги без счета, не вылезавшая из антикварных и мебельных магазинов, отмахнулась от трех четвертей миллиона! Еще один парадокс в длинной цепочке парадоксов, которых он привык ожидать от нее и которые отчаялся понять. Но все естественно. Мэрион недооценила Синтию. Она увидела в ней только лавочницу, не разглядела ее прирожденной склонности к неожиданным поступкам, рывкам в сторону и непредсказуемым поворотам.
Неужели Синтия «любом случае», как стояло в телеграмме, разведется с ним? Даром? Какое блаженство! Неужели она, как и он, хочет еще раз попытать счастья с кем-то другим? Да, похоже, что так. И это тоже естественно. Придется поверить ей – хотя бы на сегодня.
Он с трудом натянул брюки и надел рубашку. На холодном весеннем ветру в мокрой одежде легко простудиться. Впрочем, неважно. Внутренне он продолжал ликовать. Синтия дает ему свободу! Он снова чувствовал себя молодым, полным надежд. Мэрион не смогла его себе подчинить; теперь он ни за какие коврижки на ней не женится. И вообще он ни на ком жениться не намерен. Это искушение прошло. Если бы он не поддался на ее уговоры, не развесил уши, слушая все эти басни о яхтах да самолетах, если бы она не действовала так активно и быстро, не загнала его в угол, он никогда бы не допустил, чтобы корыстная, предательская, соглашательская сторона его Натуры одержала верх.
Слава Богу, что он первый взял трубку!
На крючке в ванной он увидел купальный халат Мэрион и принес его в гостиную.
– Накинь, – сказал он, закутывая ей плечи халатом и стараясь не смотреть ей в лицо, еще оцепенелое от шока.
Он отвернулся и мысленным взором увидел свою квартиру: длинный терракотовый холл, широкие, приглушенных тонов восточные ковры, тяжелые зеркала в золоченых рамах. И все мое, мой собственный дом. Мое. Мое. Мое. По вечерам сигары, музыка… Иногда какая-нибудь мисс Пфайфер… Поужинать вместе с сыновьями, сходить в театр, на концерт, когда захочется. Жалованья на все это хватит. И наконец он обретет покой – единственное желание, которое осталось после двух его браков.
– Я опаздываю на ужин, – объявил он.
– На ужин? С кем? – В ее голосе звучало недоверие.
– Сейчас поздно. Поговорим завтра.
– Что же ты, прямо так и уйдешь? – Она не потрудилась запахнуть халат. Одна ошибка за другой. – Ты т-только что пообещал, что женишься на мне. – Она заикалась! – И т-тут же передумал? Что случилось?
– Обстоятельства изменились.
– Какие обстоятельства? Если она отказывается от денег, мы просто станем на семьсот пятьдесят тысяч богаче.
– Тыстанешь богаче. Не мы.
– Значит, ты говорил, что женишься на мне просто потому…
– Это была минутная слабость. Ты знаешь, как плохо я умею говорить «нет».
– Но нам было так весело, когда мы вместе вытирали пол…
– Мэрион, пойми, я не хочу жениться вообще.Дело не в тебе.
– Неужели ты готов был жениться только из-за денег? Это как-то уж чересчур цинично.
– Цинично? Посмотри на себя!
– И жестоко. Ты всегда был жесток. – Голос ее зазвенел. Скоро она перейдет на крик.
– Прекрати. Из соседних номеров начнут звонить администрации и жаловаться на шум. – Он попытался встряхнуть ее за плечи, но она выскользнула из его рук. Тело у нее было жесткое, напряженное, все еще влажное. – На самом деле я тебе не нужен. Ты отлично проживешь без меня.
– Я не могу. Не хочу! – закричала она. – Будь ты проклят! Проклят! Я кончаюсь.У меня внутри пустота. Я одна. – Она схватила поднос, словно готова была швырнуть им в Клэя. Он поспешно снял со стула пиджак. – Давай, давай. Убирайся, идиот проклятый! – Она потрясла подносом в воздухе, бросила его на стол, подняла, снова бросила. – Толстобрюхий идиот, вот кто ты! Убирайся! Убирайся сейчас же!
Он быстро двинулся к двери.
Почему ярость кажется особенно страшной, если она исходит от маленькой, тщедушной женщины? Почему темные, злые глаза на худом, бескровном лице выглядят так пугающе?
Он выскользнул из номера, закрыл дверь и приказал сердцу колотиться потише; потом с облегчением услышал, как щелкнул дверной замок. По ковровой дорожке холла к лифту шел рассыльный; его туфли слегка поскрипывали. Клэй подождал. Из-за двери ни звука. Почему вдруг такая зловещая тишина? Может, она одевается и сейчас бросится догонять его? Или перерезает себе вены? Может, надо постучать и – не дай Бог – вернуться обратно?
Но тут он услышал рыдания. Громкие, надрывные. Наверно, сидит на стуле, облокотившись на секретер. Она всегда любила сидеть вот так и рыдать во весь голос.
Между рыданиями он уловил какие-то слова и, приложив ухо к двери, попытался расслышать. Имя. Повторяет чье-то имя. Хэнк? Оплакивает покойного мужа?
– Хи-и-иро. Хиро-о-о…
Японец! Слуга!
Переведя дух, он выпрямился и пошел по коридору к выходу. Все обойдется. Его жестокость ее не убьет.
