Текст книги "Если сердце верит"
Автор книги: Барбара Делински
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)
Лили догадывалась, что Джон понимает ее состояние. Может, он просто пытается умаслить ее и убедить согласиться на публикацию? Если так, его ждет большое разочарование. В особенности если он посмеет нарушить тишину ночи своим голосом. Это было бы настоящим святотатством, свидетельством подлинной бесчувственности. И если это случится, тогда уж не останется сомнений в тайных замыслах Джона.
Но он так и не вымолвил ни слова. Если не считать его глубокого ритмичного дыхания да тихого плеска весла о воду, они плыли в полной тишине. Разбросанные по побережью домики слегка освещали воду у самой кромки. С причалов доносился то скрип лодки о швартовы, то тихое постукивание снастей о мачту. Но они с Джоном по-прежнему были одни во всей округе. Лили чувствовала себя в полной безопасности.
Они миновали уже множество мелких островков, когда Джон перестал грести. Каноэ по инерции заскользило к маленькому кусочку суши. Островок был чуть больше сорока футов в длину и, судя по неровному черному силуэту на фоне темно-синего неба, порос сосной и кустарником. Каноэ шло все медленнее. Джон, наконец, совсем остановил его с помощью весла.
Вода здесь текла мимо низко нагнувшегося кустарника и время от времени плескала о берег. Джон приблизил губы к уху Лили:
– Гнездо было вот тут. – Он указал направление, но она не видела в темноте ничего, кроме пучка травы. – Селезень еще в конце апреля нашел местечко. Его подруга прилетела к середине мая. А через месяц у них уже было одно яйцо. На следующий день – второе.
– Но как ты сумел сфотографировать их, не спугнув с гнезда? – тоже шепотом спросила Лили. Ей не пришлось поворачивать голову – Джон был совсем близко.
Осторожность и очень сильная оптика. Однажды я проторчал тут три часа, поджидая, пока один из родителей сменит другого. Надо сидеть долго и очень тихо, чтобы они приняли тебя за дерево. Та гагара, что сидит на гнезде, сначала зовет другую. Они не оставляют кладку без тепла больше чем на минуту, пока меняются местами. Это надо видеть. Птица, что сдает вахту, соскальзывает в воду – покормиться, почиститься или поспать. Гагара, что ее сменяет, неуклюже карабкается по берегу, потом переворачивает яйца, ворошит подстилку и лишь после этого устраивается сверху. И сидит. Вокруг вьется мошкара, а она сидит. Грохочет гром, сверкают молнии, а она сидит. Если рядом появляется хищник, гагара пронзительно кричит и принижет угрожающую позу, широко расставив крылья. Но все остальное время птица неподвижна, как статуя. Точнее, как словно две статуи, если отражение в воде четкое.
Лили живо представила себе эту картину.
– Они сидят двадцать девять дней. Иногда одним-двумя днями больше или меньше, – продолжал Джон. – Наконец одно из яиц проклевывается. Через сутки – остальные. Спустя несколько часов, лишь только обсохнут перья, детишки прыгают в воду. После этого они целых три года могут вообще не касаться лапами земли, пока сами не станут родителями.
– Правда?
– Угу. Девяносто девять процентов отпущенного им времени они проводят на воде.
Лили этого не знала.
– Здесь они подвижнее, – объяснил Джон. – Здесь им проще защитить себя, чем на суше.
Вдруг возле острова что-то зашевелилось. Одна птица, а за ней и другая вошли в лунную полоску. За ними плыли третья и четвертая.
У Лили захватило дух.
– Впереди – родители, сзади – дети, – еще тише, чем прежде, прокомментировал Джон.
Не спуская глаз с птиц, Лили повернула голову ровно настолько, чтобы он расслышал ее шепот:
– Дети почти такие же большие, как родители.
– Они быстро растут.
– А летать умеют?
– Еще нет. Дай им месяцок. Родители улетают первыми. Они уже готовятся – перья начали менять. Перед осенним перелетом бывает частичная линька, а весной – полная. Когда это происходит, обычно в марте, они вообще не могут подняться в воздух. А потом появляется брачное оперение. Блестящее, которое они как раз сейчас сбрасывают. Ко времени отлета они буду, выглядеть почти так же, как их дети.
Гагары проплывали вдоль острова, то входя в лунные полосы, то выходя из них.
– Но если они улетают первыми, то кто же ставит на крыло птенцов? – спросила Лили.
– Великий Дух Озера, – пошутил Джон. – Не стоит беспокоиться. Так повторяется уже больше двадцати миллионов лет.
– Не может быть! – изумилась Лили.
– Может.
– Но люди живут здесь меньше четверти этого срока.
– Озера в том виде, в каком мы к ним привыкли, тоже появились позже гагар. Может, именно в этом причина привлекательности этих птиц? Ведь они видели столько перемен на планете.
Тут одна из гагар издала долгий, протяжный крик.
Лили ахнула.
– Погоди, – шепнул Джон.
С востока послышался ответ. Кристально чистый голос доносился с очень большого расстояния.
– Через озеро, – прошептал Джон.
Гагара с Лейк-Генри повторила свой клич, и снова ей ответили. Не успел смолкнуть голос той птицы, как к перекличке присоединилась третья. На сей раз звук шел совсем издали, тоже с востока, наверное, с третьего отсюда озера. Но и этот голос прозвучал не менее отчетливо. Около десяти минут все трое переговаривались. Лили и раньше слушала эти ночные концерты, но ни разу – с воды, в такой близости к одному из участников. Ощущение было совершенно сверхъестественное и потрясающее.
Когда гагары отговорили, и снова воцарилась ночная тишина, Лили позволила себе вздохнуть. Джон сидел тихо до тех пор, пока птицы не обогнули островок и не скрылись за ним.
Не произнеся ни слова, он поднял весло и развернул каноэ искусной комбинацией ловких движений. Когда они двинулись к домику Селии, Лили вдруг впала в меланхолию, хотя и сама не знала почему. То, что они сейчас видели и слышали, очень понравилось ей, но все равно на душе было тревожно. В красоте ночи, озера и этих птиц ощущались взаимосвязь и единство всего сущего. Напротив, жизнь Лили – та жизнь, к которой сейчас возвращал ее Джон, – казалась воплощением одиночества. Чем-то мелким и незначительным. Ни к чему не привязанным. Даже потерянным.
Подогнув ноги, Лили поглубже натянула шапку, повыше подала шарф и плотнее укуталась в куртку, и все-таки ей было холодно. Джон молчал. Лили ощутила одиночество.
Достигнув причала, Джон выпрыгнул первым, привязал каноэ и протянул руку Лили. Сквозь перчатки она не чувствовала, теплая у него рука или холодная, жесткая или мягкая. Лили просто ухватилась за нее и выбралась на берег. Она хотела поблагодарить Джона за помощь, но он положил ладонь ей на талию и повел к дому. И тут Лили ощутила эту руку. О да, она ощутила ее даже сквозь парку, сквозь фланелевую рубашку и футболку под ней! Лили не понимала, что это значит. Ведь это всего лишь рука…
Но это действительно было приятно. Ласково и ободряюще. Как-то совсем по-товарищески.
Казалось, Лили уже забыла, когда к ней в последний раз относились вот так по-дружески. С трудом верилось, что чуть больше недели назад она шла по Коммонуэлс-авеню с Терри Салливаном, говоря ему те самые вещи, которые навсегда переменили ее жизнь.
Джон остановился у ступенек крылечка. Лили поднялась и обернулась.
– С-с-спасибо, – сказала она, проклиная свои нервы. Лили не представляла, чего ждать и кому доверять, не знала, друг перед ней или враг.
Джон смотрел на нее. В свете луны его взгляд казался умоляющим.
– Это тебе спасибо, – сказал он. – За компанию. Ведь обычно я гуляю один. Мне было очень приятно.
Лили кивнула и сунула руки в карманы. «Иди в дом, чучело», – говорил ей внутренний голос, но она стояла неподвижно, как будто взгляд Джона удерживал ее. Лили хотела бы назвать его другом, но не знала, нужно ли это ему.
– Жизнь так сложна, – наконец, обронила она.
Джон улыбнулся:
– Знаешь, почему я люблю гагар? Они живут просто.
– Двадцать миллионов лет. И все на инстинктах?
– На животных инстинктах. Просто смешно, до чего мы гордимся тем, что стоим на одну ступеньку выше.
Лили кивнула и посмотрела в сторону. Джон все понимает, и это хорошо…
Вдруг он прикоснулся к ее щеке, и их глаза снова встретились… Джон уже опустил руку и собирался уходить, а Лили переживала странное воздействие его прикосновения – ощущение невидимой связи, легкий трепет, внезапно возникшее доверие.
Что это? Правда? Обман? Иллюзия? Мечта?
Она не понимала, что именно, и это пугало ее сильнее всего.
Глава 14
Рано утром в среду Джон снова вышел на озеро. Голова его была перегружена, как никогда за последние три года, и потому сегодня взять весло и получить физическую разрядку ему было важнее, чем созерцать гагар. По мере того как туман поднимался над поверхностью воды, все вокруг погружалось в молчание и пейзаж начинал напоминать сюрреалистический. С радостью окунувшись в тишину, Джон сосредоточился, чтобы привести свои мысли в порядок.
Но ему это не удалось. Всю дорогу и туда, и обратно его мысли возвращались к Лили. Не оставляли они Джона и по пути в город, куда он отправился за свежими газетами. Воспоминания о ней, одетой в длинную ночную сорочку, теперь сменились другим образом: укутанной до ушей, но такой же наивной и беззащитной женщины. Ему запомнилось прикосновение к ней. В своих фантазиях он дотрагивался уже не только до щеки Лили.
Он хотел написать о Лили книгу, а она замыкалась в себе. Его чисто мужской интерес к Лили еще больше усложнял задачу.
Вернувшись домой, Джон долго стоял у телефона и ждал ее звонка.
– Сегодня ничего, – сказал он в ответ на обычный вопрос.
– Ничего на первых страницах?
– Вообще ничего. На всех страницах.
Повисла пауза, и Джон представил себе, как Лили сводит брови, думая о желанном опровержении и решая, можно ли в данном случае считать отсутствие новостей хорошей новостью. Наконец с робкой надеждой Лили сказала:
– Это ведь неплохо, правда?
Джон ответил, что, наверное, да. Он просто не видел смысла огорчать ее. Да, отсутствие новостей о скандале «Россетти – Блейк», возможно, означало, что пар уже выпущен и от сенсации ничего не осталось. Если «Пост» пойдет на публикацию опровержения, то уж наверняка сделает это как можно незаметнее, скорее всего в тот момент, когда о скандале все и думать забудут.
Но Джон знал, как работает пресса. Она редко признает свои ошибки, а опровержения публикуются лишь под сильным давлением. Обычно как только сенсация выдыхается, о ней просто забывают.
К происходящему Джон относился со смешанным чувством. Лили хотела добиться опровержения, и он желал ей удачи. Но Джону было бы лучше, если бы скандал просто заглох. Чем дольше он длится, тем больше успеет раскопать свободный журналист. Джон решил сам заняться этим делом.
Но в тот день ему было не до раскопок. «Лейк ньюс» поглотила его внимание, как только он прибыл в офис, и не отпускала до того момента, когда последняя страница была отправлена в печать. Это случилось уже в два часа, позже крайнего полуденного срока, который Джон обычно выдерживал. Впрочем, опоздание не имело особого значения. Владел типографией его приятель по зимней рыбалке, и Джон, как правило, расплачивался за срочность приглашением на обед к Чарли.
До выпуска тиража оставалось еще шесть часов. Поэтому, заехав к Чарли за продуктами, Джон отправился навестить Гэса. Приближаясь к Риджу, он ощущал знакомую тяжесть под ложечкой. Его раздражало, что даже во время золотого листопада деревья здесь оставались какими-то бледными; ему снова было тошно от запаха мусора, вытеснившего привычные для осени ароматы тыквы, сидра или сосен. Входя в отчий дом, он опять почувствовал, как сжалось сердце.
Хотя Дульчи убирала здесь только сегодня утром, уже ничто не указывало на это: столик перед диваном был небрежно отодвинут, абажур торшера покосился; на диване валялись развернутые утренние газеты. То, что, вероятно, было завтраком – тарелка с кусками яичницы и тоста, – стояло прямо на полу.
– Отец! – позвал Джон и, подняв тарелку, прошел в кухню. Гэс сидел, сгорбившись за столом. Своими шишковатыми и потрескавшимися пальцами он зачем-то давил вилку.
– Что ты делаешь? – терпеливо спросил Джон.
Седые вихры старика слегка колыхнулись, но он не поднял глаз.
– Выпрямляю вилку. Она их гнет.
– Дульчи?
– А разве шуда кто-то ешшо ходит?
Джону вилка не казалась согнутой, но он не стал спорить и молча поставил тарелку в пустую чистую раковину. Красноречиво пустую.
– Ты что-нибудь ел сегодня?
– Не хотел.
Заподозрив, что у отца не было сил что-то себе приготовить, Джон ощутил новый укол совести. Он положил мороженое в морозилку, а молоко, сметану, яйца и жареного цыпленка, разделенного на порции, – в холодильник. Потом достал полбатона хлеба, привезенного еще в прошлые выходные, открыл банку тунца и смешал его с майонезом. Сделав три сандвича, сунул один из них в холодильник, чтобы Гэс съел его позже. Два других положил на тарелку, налил два стакана молока и сел за стол, чтобы составить отцу компанию.
– Газета только что ушла в типографию, – сказал Джон как бы между прочим. – Кажется, получился неплохой номер. – При этом он откусил большой кусок сандвича, чтобы подать пример Гэсу.
Но тот продолжал воевать с вилкой.
– Передовая статья о семьях, переехавших жить к нам в город.
– Они нам не нужны.
– Но мы нужны им. Это как раз главная тема. – Гэс не ответил, и тогда Джон добавил: – Это материал об уровне жизни. Очень модное сегодня словосочетание.
Гэс фыркнул:
– Ждешь?
– Нельзя же относиться к Риджу как к каким-нибудь городским трущобам, – заметил Джон, зная, к чему приведет этот разговор. Гэс непременно назовет его гордецом из большого города, который слишком много думает о себе. И потому Джон предусмотрительно сменил тему: – У нас с Армандом вышел спор насчет того, что можно и чего нельзя писать о Лили Блейк.
Гэс отложил вилку и уставился на еду.
– Ну, о Лили Блейк и кардинале из Бостона, – напомнил Джон.
– Думаешь, я должен иметь мнение нашшот этого?
– Многие горожане имеют, поскольку Лили наша землячка.
Гэс поднял на сына вызывающий взгляд.
Джон, посмотрев на него в упор, указал на сандвич:
– Ешь. – Он откусил еще. Прожевал. Проглотил. Потом, видя, что отец не клюет на наживку, решил пойти дальше. Джон понимал, что действует только в своих интересах, но все это было очень важно, и не для него одного. – Лили невиновна в том происшествии с Донни. Тебе ведь это известно, да?
Гэс быстро опустил взор и посмотрел на бутерброд. Джон понял, что отец знал все и стыдился этого. Во всяком случае, именно так он воспринял эту попытку отца спрятать глаза. Джону не хотелось верить, что у Гэса нет совести.
– Мне часто приходило в голову: а вдруг все сложилось бы иначе, если бы я оказался здесь? – снова заговорил Джон.
– Ты помог бы нам вшем не выглядеть дураками? – спросил Гэс.
– Нет. Я, может быть, спас бы Донни от того, что толкало его на преступление. Ведь до моего отъезда с ним все было в порядке. Я был плохим мальчиком, а он хорошим. Что же с ним случилось потом?
Гэс взял, наконец, сандвич, уронив кусок тунца на тарелку.
– Возможно, если бы я остался, – сказал Джон, – все сложилось бы иначе.
– Конешно, инаше. Тогда бы не он, а ты шам пропал к шорту. Так што я все равно шпаш бы только одного.
– Но почему же меня? Почему не Донни?
– Ш ней должен был оштаться только один.
«С ней» – это с матерью Джона. Сейчас она жила и здравствовала в Северной Каролине, вступив в новый, счастливый брак.
– Но почему именно я? – настаивал Джон.
– Шпроши у нее.
– Спрашивал. Миллион раз.
Сейчас он был в прекрасных отношениях с матерью, но тогда они с трудом находили общий язык. Джон всегда подозревал, что Дороти предпочла бы оставить себе его младшего брата, а отец распорядился иначе, зная об этом. Мать долго и тяжело переживала разлуку с Донни, но никогда не отвечала на вопрос Джона.
– Она всегда советовала спросить у тебя. Вот сейчас я и делаю это.
Гэс метнул в него красноречивый взгляд.
– Это она хотела ражводитьша. И я шкажал: «Прекрашно! Конешно, валяй. Только оштавь мне того шына, што полушше». Она так и шделала.
«Получше…»
– Нет, ты не так ей сказал.
– Именно так.
– Выходит, с интуицией у тебя туговато.
Гэс, с усилием поднявшись на ноги, покачнулся. Джон быстро встал и усадил отца, что оказалось до ужаса легко.
– Прости. У меня это больное место. Я всегда чувствовал себя высланным, изгнанником, наказанным.
– Так и было, – пробормотал Гэс.
Поняв, что не продвинулся к своей цели, Джон снова сменил тему:
– Ты хорошо знал Джорджа Блейка?
– Нет. Я только раж делал для него работу.
Джон достоверно знал, что Гэс строил каменные стены как минимум в двух домах – в большой усадьбе и в домике Селии. Он сам наблюдал тогда за работой отца, хотя и издали.
– И что ты о нем думаешь?
– О ком?
– О Джордже.
– Я не жнал Джорджа. Обшшаться приходилошь только ш Майдой. Вешма заношшивая дамошка. Холодная, што твой мартовшкий окунь. – Что-то невнятно пробормотав, он поглядел во дворик. – Штранная какая-то.
– Почему странная, как по-твоему?
– Откуда я, шорт побери, могу жнать? Я и в швоей-то жижни никак не ражберуш, а в шужой и подавно. Но ш этой женшшиной вшегда што-то было не так. Шлишком улыбшивая. Шлишком спешивая. Вшегда шего-то ждала как будто… Неудивительно, што и дошка попала в беду. – Тот его глаз, что был пошире, прищурился на Джона. – А ведь она вернетша.
– Лили? Ты думаешь?
– «Ты думаешь?» – передразнил его Гэс. – А ты о шом думаешь, умный ты шеловек? Ведь у тебя вышшее ображование. Ты бы должен жнать. Вот и шкажи шам, как ты думаешь, вернетша или нет?
Джон хотел признаться, что Лили уже вернулась. Его так и подмывало поделиться с Гэсом этой новостью, сделав тем самым шаг к примирению, выказав доверие отцу.
Только… Доверием тут и не пахло. Три года регулярных визитов, но Джон и поныне не знал, чем живет Гэс. До сих пор, как ни старался, он так и не понял этого человека, способного отослать собственного сына и даже ни разу не поинтересоваться его дальнейшей судьбой. Но именно так и поступил Гэс. Он никогда не звонил и не написал Джону ни строчки. Ни на день рождения, ни на Рождество. Дороти, которая писала Донни и навещала его, называла бывшего мужа эмоциональным карликом, и вскоре Джон тоже поверил ей. Хотя постоянно надеялся, что отец думает о нем.
Он не понимал, как человек может быть таким злым и бесчувственным. Джон предполагал, что где-то в глубине души отец мягче и что если бы они чаще виделись, то это непременно проявилось бы наружу! Он надеялся со временем доказать Гэсу, что тоже кое на что способен.
Как только пришла весть о болезни отца, Джон приехал в Лейк-Генри. Он представлял себе примирение с Гэсом, взаимную готовность понять друг друга, разрядить напряженность. Джон воображал, как они будут говорить о Донни и о Дороти, о самой длинной и самой красивой стене, построенной Гэсом, и о том, чем он сам мог гордиться, – о самых лучших его статьях. Он полагал, что найдет здесь отца, но нашел человека, столь же жесткого и непоколебимого, как и те стены, которые Гэс строил.
Джон понятия не имел, любит ли его отец хоть немного, поэтому не решался поделиться с ним секретом Лили. Ведь Гэс запросто мог взбрыкнуть и рассказать обо всем первому встречному, то есть Дульчи. Та сообщила бы своей матери, мать – сестре, сестра – мужу-плотнику, а тот – женщине, которая вела его учетные книги. А эта женщина была самой большой сплетницей во всей округе.
Нет, Джон не мог сделать Лили такую гадость.
Почтмейстер – совсем иное дело. Натаниель Рой любил и уважал Джона. Он выказал ему расположение, как только Джон вернулся в Лейк-Генри. Их ежедневные беседы в почтовом отделении становились все откровеннее. Джон видел, как внимательно слушает его Нэт, который явно питал интерес к человеку, так долго жившему в далеких краях. Почтмейстеру было не меньше семидесяти пяти, но, несмотря на разницу в годах, они были добрыми друзьями.
Чтобы поскорее заполнить пустоту, всегда поселявшуюся в его душе после визита к Гэсу, Джон решил заехать на почту и повидать приятеля, а заодно забрать корреспонденцию.
Почта располагалась в уютном одноэтажном кирпичном домике. Входившего сразу окутывал характерный запах рекламных проспектов и менее явственный аромат вишневого трубочного табака, которому Нэт никогда не изменял.
Почтмейстер оторвался от журнала и сразу же расплылся в улыбке. Он весь был длинен и очень худ. Истинный янки, от кончиков редеющих седых волос и очков в тонкой проволочной оправе до мешковатого кардигана, твидовых штанов и поношенных рабочих туфель. Нэт имел привычку посасывать незажженную трубку и никогда не говорил обиняками.
– Для тебя совсем немного, – сказал он, сдвинув чубук в угол рта, и вручил Джону маленькую, перетянутую резинкой пачку писем. – Несколько счетов, несколько рекламок, новый каталог и открытка от матери. Она с муженьком сейчас во Флориде. Кажется, собираются покупать дом.
Джон знал о том, что они присматривают себе жилище. Он вытащил открытку из пачки. Мать описывала коттедж в Нейплс, расположенный всего в четырех кварталах от пляжа.
– Соблазнительно.
– Кажется, она взволнована. Очень милая леди. Даже в самые худшие времена всегда была вежлива и улыбалась. Не хотелось бы вспоминать об этом, но мы никогда не понимали, что она нашла в Гэсе.
– Тогда он был выше ростом, – заметил Джон, – и очень красив.
Нэт вынул трубку изо рта.
– Красота увяла. И что осталось? Она приехала сюда издалека. Это не сулило добра.
– Майда Блейк тоже приехала издалека, – возразил Джон. – Они с Джорджем прожили вместе более тридцати лет. Как ты думаешь, они были счастливы?
– Сейчас думаю, что были. Конечно, Джордж никогда не был так красив, как Гэс, поэтому Майда ничего не потеряла, когда он стал старше и толще. Однако надо отдать ей должное, она умело взялась за дело после смерти супруга. Не позволила предприятию заглохнуть. – Снова зажав трубку в углу рта, Нэт отклонился в сторону, достал из чьей-то пачки новый номер «Пипл», раскрыл его и подвинул к Джону.
Джон быстро просмотрел статью. Это был материал о кардинале и Лили, напечатанный перед информацией об извинениях, принесенных накануне газетой «Пост».
– Прославилась наша землячка, – сказал Нэт. – Вряд ли Майде это придется по вкусу. Она никогда не одобряла отъезда Лили в Нью-Йорк. Майда считает, что этот город – настоящий вертеп беззакония и беспорядка. Но я не виню девочку за желание уехать. Ее ведь потряс этот случай с твоим братцем. – Почтмейстер подался вперед и понизил голос, хотя вокруг не было никого: – Как думаешь, она вернется сюда?
Джон знал, что Нэт умеет молчать, но все-таки воздержался.
– Интересно, – сказал он в надежде кое-что выудить, – она часто пишет Майде?
– Не часто. Но Майда вообще не пишет ей. Она всегда была такой. Даже сразу после приезда в Лейк-Генри не вела никакой переписки со своим родным городом.
– Что это за город?
– Линсворт, штат Мэн. Это маленький поселок лесозаготовителей к северо-востоку отсюда. Селия, правда, иногда переписывалась с земляками, но не слишком активно, а вскоре и это прекратилось. Они как будто обрезали все старые связи. – Нэт нахмурился. – Может, позади осталось что-то нехорошее? И они хотели начать все сначала?
– Что, даже семьи там не осталось?
– Если и были какие-то родственники, то они им не писали. Тогда я только-только начал тут работать, и меня часто спрашивали, кто они – Майда и Селия, – так что я присматривался к ним. Но ни от кого по фамилии Сент-Мэри не приходило никаких писем. – Нэт нахмурился. – Но я не говорил про это тому парню, что отирался тут вчера. Мелкий репортеришко из Уорчестера! Все пытался прикинуться одним из нас, даже говорить старался с нашим акцентом, притворялся, будто он на стороне Лили. Только я-то понял, что парень врет. Все хитрил и вопросы задавал один за другим. Меня еще удивило, почему он пришел ко мне. Потому что я вручаю письма? Как будто я стал бы с ним откровенничать. Ведь это было бы нечестно. Тем самым я не оправдал бы доверия, оказанного мне правительством. Это же почти государственное преступление – соваться в чужую переписку!
Джон криво улыбнулся.
Нэт вынул трубку изо рта и ткнул чубуком в его грудь:
– Ты другой. Тебе все это не безразлично. Одно дело, когда мы сами знаем, кто мы и откуда. А когда они это знают, – совсем другое. Мы тут друг друга любим, и даже если не очень, то все равно понимаем, что все мы заодно. Людям же со стороны этого не понять. Ведь они ни черта не смыслят в том, что такое общество.
Если бы Джон не пропустил крайний срок выпуска газеты, то был бы на пути в Элкленд, когда Ричард Джекоби позвонил ему в офис. Джон вернулся сюда, чтобы за два часа свободного времени перечитать кое-какие документы, сделать для себя пометки и обдумать всякие возможности. Тут-то и зазвонил телефон.
Ричард сразу заинтересовался. После нескольких вопросов он заинтересовался еще сильнее. Услышав еще несколько вопросов, он так увлекся идеей Джона, что предложил ему огромную сумму, лишь бы тот немедленно заключил сделку.
– Не нужно никаких агентов, – сказал он. – Главное – быстрота и неожиданность. Я издам твою книжку через полгода, и хорошо издам. Ты ведь знаешь, какая репутация у моей фирмы.
Джон всегда с почтением относился к фирме Ричарда Джекоби, маленькой, но весьма процветающей. Выбирая из списка предложенных рукописей, она всегда попадала точно в десятку, и как раз теперь пришло время выпустить очередной бестселлер. Предложенный Джону аванс позволял предположить, что его книгу считают именно такой.
Повесив трубку, Джон задумался. Ричард хочет как можно скорее получить первый набросок плана и вводные главы. Значит, надо быстро собраться с мыслями.
