Текст книги "Второй Фонд "

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

10. Приближающийся кризис

Во Втором Фонде прошла неделя. Первый Спикер снова улыбался сидевшему напротив Ученику.

– Должно быть, ты принес мне интересные результаты, или ты бы не был так сердит.

Ученик положил руку на стопку расчетов, которые принес с собой, и сказал:

– Вы уверены, что проблема является реальной?

– Посылки верные. Я не исказил ничего.

– Тогда я долженсогласиться с результатами, хотя не хочу.

– Естественно. При чем тут твои желания? Ну, рассказывай мне, что тебя так тревожит. Нет, нет, положи свои заметки в сторону. Я подвергну их анализу позже. А пока давай поговорим. Дай мне оценить, как ты все понимаешь.

– Ну что ж, Спикер… Стало вполне очевидно, что имели место явные всеобщие изменения в базовой психологии Первого Фонда. Пока знали о существовании Плана Селдона, без каких-либо деталей, они верили в него, но колебались. Они знали, что добьются успеха, но не знали, когда и как. Поэтому там продолжал царить дух напряженности и натянутости – то, чего хотел Селдон. Другими словами, Первый Фонд может быть рассчитан на работу с максимальным напряжением.

– Сомнительная метафора, – сказал Первый Спикер, – но я понимаю тебя.

– Но теперь, Спикер, они знают о существовании Второго Фонда с гораздо большим количеством деталей – это уже не просто констатация их предками того, что Селдон когда-то существовал. У них появились намеки на то, что функция Второго Фонда – охранять План. Они знают, что существует организация, которая наблюдает за каждым их шагом и не позволит им потерпеть крах. Поэтому они останавливают свою целеустремленную поступь и разрешают нести себя на носилках. Боюсь, еще одна метафора.

– Тем не менее, продолжай.

– И вот этот самый отказ от усилий, эта растущая инерция, это падение в терпимость и в декадентскую, гедонистическую культуру означает разрушение Плана. А они должныдвигаться сами.

– Это все?

– Нет, еще кое-что. Реакции большинства описаны выше. Но существует огромная вероятность для реакции меньшинства. Знания о нашей защите и нашем контроле вызовет среди некоторых не благодушие, а враждебность. Это следует из Теоремы Кориллова…

– Да, да. Я знаю теорему.

– Прошу прощения, Спикер. Без расчетов трудно. В любом случае, следствием является то, что не только выхолощены усилия Фонда, но часть их повернулась против нас, активно против нас.

– И этовсе?

– Остается еще один фактор, вероятность которого умеренно низка…

– Очень хорошо. Что это?

– Пока силы Первого Фонда были направлены только на Империю, пока их единственными врагами были огромные и устаревшие корабли, оставшиеся от бойни прошлого, они явно имели дело только с физическими науками. Формируя в огромных масштабах новую для них среду, мы можем навязать им перемену в мировоззрении. Они могут попытаться стать психологами…

– Эта перемена, – невозмутимо сказал Первый Спикер, – уже произошла.

Губы Ученика сжались в бледную линию.

– Тогда все кончено. Это основная несовместимость с Планом. Спикер, знал бы я об этом, если бы жил… не здесь?

Первый Спикер заговорил серьезно:

– Ты чувствуешь себя униженным, молодой человек, потому что, думая, что прекрасно разобрался во всем, ты неожиданно обнаруживаешь, что множество очень очевидных вещей тебе неизвестны. Думая, что был одним из Правителей Галактики, ты неожиданно обнаруживаешь, что стоишь на краю гибели. Естественно, ты будешь возмущаться башней из слоновой кости, где жил; уединением, в котором получал образование; теориями, на которых был воспитан.

Однажды у меня было такое чувство. Это нормально. До сих пор было необходимо, чтобы в созидательные годы ты не имел непосредственного контакта с Галактикой, чтобы ты оставался здесь, где все знания проникали в тебя, осторожно оттачивая твой ум. Мы могли показать тебе эту… эту провалившуюся часть Плана раньше и обошлись бы сейчас без шока. Но тогда ты бы не понял всю значимость этого. Так ты не находишь совсем никакого решения проблемы?

Ученик покачал головой и с отчаянием сказал:

– Никакого!

– Что ж, это не удивительно. Послушай меня, молодой человек. Существует порядок действий, и ему следуют более десятилетия. Это не обычный порядок, а такой, который нам навязали против нашей воли. Он включает в себя низкую вероятность и опасные предположения… временами нам приходилось иметь дело с индивидуальными реакциями, когда ничего другого не оставалось, а ты знаешь, что психостатистика, по самой своей природе, не имеет смысла, когда оперирует менее чем планетарными числами.

– И действуем успешно? – задыхаясь, спросил Ученик.

– Пока еще нет смысла говорить об этом. До сих пор мы удерживали ситуацию стабильной, но, впервые за всю историю Плана, один индивидуум может неожиданными действиями разрушить его. Мы установили минимальное количество чужаков в нужное нам состояние ума. У нас есть агенты, но их линии поведения запланированы. Они не смеют импровизировать. Это должно быть ясно тебе. Но я не буду скрывать худшего. Если нас обнаружат, здесь, в нашем мире, то будет уничтожен не только План, но и мы сами, наши физические личности. Итак, ты видишь, наше решение не из лучших.

– Но то немногое, что вы описали, вообще звучит не как решение, а как отчаянное предположение.

– Нет. Давай скажем, разумное предположение.

– Когда кризис, Спикер? Когда мы будем знать, добились мы успеха или нет?

– В течение года – без сомнения.

Ученик обдумал это, затем кивнул головой. Пожал руку Спикеру:

– Что ж, это хорошо – знать.

Он резко повернулся и вышел.

Первый Спикер молча смотрел, как окно становилось прозрачным. Взгляд его устремился мимо гигантских зданий к спокойным, густо покрывавшим небо звездам.

Год пролетит быстро. Останется ли кто-нибудь из них, наследников Селдона, в живых к концу этого года?

11. Безбилетный пассажир

Прошло чуть больше месяца, прежде чем можно было сказать, что лето началось. Началась настолько, что Хомир Манн написал свой последний финансовый отчет за год, заботясь о том, чтобы исполняющий его обязанности был назначен Правительством из людей, как следует разбиравшихся в деталях работы (прошлогодний человек никуда не годился). И привел в порядок свой маленький корабль «Юнимара» (названный так после деликатного и таинственного эпизода двадцатилетней давности), стряхнув с него зимнюю паутину.

Он покинул Терминус в мрачном расположении духа. Никто не пришел в порт проводить его. Впрочем, это было естественно, ведь и раньше никто никогда не провожал его. Он хорошо знал, что очень важно, чтобы это путешествие никоим образом не отличалось от предыдущих, и все-таки чувствовал в себе смутное негодование. Он, Хомир Манн, рискует своей головой с просто возмутительным безрассудством – и все-таки он уехал один.

По крайней мере, он так думал.

И ошибался. На следующий день произошли странные события. Как на «Юнимаре», так и в пригородном доме доктора Дарелла.

Сначала удар был нанесен по дому доктора Дарелла, во временном отношении через посредство Поли, служанки, чей месячный отпуск уже закончился. Заикаясь от волнения, она слетела вниз по лестнице.

Добрый доктор встретил ее, и она тщетно пыталась уложить свои эмоции в слова. И, наконец, оставила попытки, ткнув ему листок бумаги и предмет кубической формы.

Он неохотно взял их.

– Что случилось, Поли?

– Она ушла,доктор!

– Кто ушел?

– Аркадия.

– Что значит, ушла? Ушла куда? О чем вы?

Тут она топнула ногой.

– Я не знаю. Она ушла, и чемодан с некоторыми вещами вместе с ней, а тут это письмо. Может, вы его прочтете, вместо того, чтобы стоять как истукан? О, вы, мужчины!

Доктор Дарелл пожал плечами и открыл конверт. Письмо было не длинным, и все, кроме угловатой подписи «Аркади», было написано витиеватым и гладким почерком ее Стенографа:

«Дорогой отец!

Было бы просто душераздирающим попрощаться с тобой лично. Я могла расплакаться как маленький ребенок, и тебе было бы стыдно за меня. Поэтому я пишу письмо, вместо того чтобы сказать тебе, как сильно буду по тебе скучать. Даже не смотря на то, что провожу эти совершенно замечательные летние каникулы с дядей Хомиром. Я буду хорошо о себе заботиться и совсем скоро вернусь домой. На это время оставляю тебе кое-что из того, что есть только у меня. Теперь ты можешь взять это.

Любящая тебя дочь Аркади.»

Он прочел письмо несколько раз с выражением лица, которое становилось все более озадаченным. Он принужденно спросил:

– Вы это читали, Поли?

Поли тотчас же начала обороняться:

– В этом уж, конечно, меня обвинить нельзя, доктор. На конверте было написано «Поли», и у меня не было другого способа сказать вам, что письмо внутри – для вас. Я не сую нос в чужие дела, доктор, и за годы, что я находилась с…

Доктор умиротворяющим жестом руки остановил ее:

– Очень хорошо, Поли. Это не важно. Я просто хотел удостовериться, что вы поняли, что произошло.

Он лихорадочно размышлял. Было бессмысленно говорить ей, чтобы она об этом забыла. В отношении врага «забыть» было бессмысленным словом. И совет, постольку поскольку это придаст делу большую значимость, произведет совсем обратный эффект.

Поэтому вместо этого он сказал:

– Вы знаете, что она странная девочка. Очень романтическая натура. С тех пор как мы договорились, что она отправиться в космическое путешествие этим летом, она была очень возбуждена.

– Так почему же никто не сказал мнеоб этом космическом путешествии?

– Это было решено, пока вас не было, и мы забыли об этом. Вот и все.

Первоначальные эмоции Поли теперь сконцентрировались в одном, переполняющем чувстве возмущения.

– Ах, вот так? Бедный цыпленок поехал с одним чемоданом, совершенно голый и один. Сколько она там будет?

– Послушайте, не стоит волноваться об этом, Поли. На корабле для нее полно одежды. Все было договорено. Будьте добры, скажите господину Антору, что я хочу видеть его, но сначала… это тот предмет, который мне оставила Аркадия? – Он повертел его в руке.

Поли вскинула голову.

– Не уверена, не знаю. Письмо лежало на нем, и это все, что я могу вам сказать. Забыть сказать мне, на самом деле. Если бы ее мать была жива…

Дарелл сделал ей знак удалиться.

– Пожалуйста, позвоните господину Антору.

Точка зрения Антора по этому вопросу радикально отличалась от точки зрения отца Аркадии. Свои начальные реплики он перемежал тем, что стискивал кулаки и хватался за голову, а после перешел к резкости.

у Великий Космос, чего мы ждем? Чего мы оба ждем? Вызвать по видео космопорт и заставить их связаться с «Юнимарой»!

– Помягче, Пеллеас, она моядочь.

– Галактика же не ваша!

– Подождите. Она умная девочка, Пеллеас, и она все до конца продумала. Нам лучше стоит проследить ход ее мыслей, пока это еще свежо. Вы знаете, что это за предмет?

– Нет. При чем здесь он?

– При том, что это приемник.

– Вот это?

– Он сделан кустарным способом, но работает. Я проверял. Разве вы не понимаете? Она дает нам понять, что участвовала в нашем разговоре. Она знает, куда направляется Хомир Манн и зачем. Она решила, что будет захватывающим отправиться тоже.

– О, Великий Космос, – застонал молодой человек. – Еще один ум для Второго Фонда.

– Исключая то, что нет причины, по которой Второй Фонд должен, априори,подозревать, что четырнадцатилетняя девочка представляет опасность. Если, конечно, мы не сделаем чего-нибудь, что привлечет к ней внимание, – например, вызвать корабль из космоса только для того, чтобы вернуть ее обратно. Вы забыли, с кем мы имеем дело? Насколько узка грань, которая отделяет нас от обнаружения? Насколько беспомощны мы с этого времени?

– Но мы не можем допустить, чтобы все зависело от сумасшедшего ребенка.

– Она не сумасшедшая, и у нас нет выбора. Ей не нужно было писать письмо, но она написала, чтобы мы не пошли в полицию в поисках потерявшегося ребенка. Ее письмо предлагает превратить нам все это происшествие в дружеское предложение со стороны Манна взять с собой на летние каникулы дочь старого друга. А почему бы и нет? Он мой друг почти двадцать лет. Он знает ее с трехлетнего возраста, когда я привез ее с Трантора. Это совершенно естественная вещь, и, на самом деле, должно уменьшить подозрения. Шпион не возьмет с собой четырнадцатилетнюю племянницу.

– Так. А что будет делать Манн, когда обнаружит ее?

Доктор поднял и опустил брови.

– Не могу сказать… но предполагаю, что она приберет его к рукам.

Но ночью дом был как-то слишком пустынен, и Доктор Дарелл обнаружил, что судьба Галактики в высшей степени не имеет никакого значения, пока жизнь его маленькой сумасшедшей дочки находится в опасности.

Волнение на «Юнимаре», если и затрагивало меньше людей, было значительно более напряженным.

В багажное отделение Аркадия попала, во-первых, с помощью жизненного опыта, во-вторых, из-за неудачи.

Она встретила первоначальное ускорение с невозмутимостью; и резкую тошноту, сопровождавшую первый прыжок сквозь гиперпространство, со стоицизмом. И то и другое она испытывала в космических путешествиях раньше и была к этому готова. К тому же она знала, что багажные отделения включены в вентиляционную систему корабля и, при желании, света в них достаточно. Это последнее, однако, она исключила, как чрезмерно неромантичное. Она оставалась в темноте, как и положено заговорщику, очень тихо дыша и прислушиваясь к негромким звукам, исходившим от Хомира Манна.

Они были слаборазличимыми, как это бывает, когда человек один. Шарканье туфель, шуршание ткани по металлу, скрип обитого сиденья стула, прогибающегося под весом тела, резкое щелканье пульта управления, или тихий хлопок ладони по фотоэлектрической камере.

Все же, в конце концов, отсутствие опыта выдало Аркадию. В книгах-фильмах и по видео безбилетник, казалось, имел миллион способов оставаться незамеченным. Конечно, всегда оставалась опасность задеть предмет, который с грохотом падает, или чихнуть (в видео почти всегда чихали) – это было обычное дело. Она все это знала и была осторожна. Понимала, что может столкнуться с жаждой и голодом. Для этого она приготовила взятые из кладовой консервированные продукты. Но еще оставались вещи, которые в фильмах никогда не упоминались, и Аркадия с ужасом осознала, что несмотря на самые лучшие намерения в мире, она могла скрываться в шкафу только ограниченное время.

В одноместном спортивном корабле, каким был «Юнимара», жилое пространство состояло, по существу, из единственной каюты, так что не оставалось даже рискованной возможности прокрасться из отделения, пока Манн был занят в другом месте. Она нетерпеливо ждала, когда же по звукам сможет определить, что он заснул. Если бы она знала, храпит ли он. Хорошо, что она знала, где койка, и сумела различить скрипучее ворчание пружин под тяжестью. Потом длинный зевок и вздох. Она ждала в сгущающемся безмолвии, прерывающимся легким скрипом, когда человек ворочался.

Дверь багажного отделения легко открылось от прикосновения ее пальца, и, вытянув шею…

Послышался определенно человеческий звук, который резко оборвался.

Аркадия замерла. Тишина! По-прежнему тишина!

Она попыталась заглянуть за дверь, не двигая головой, но потерпела неудачу. Голова последовала за глазами.

Хомир Манн, конечно, не спал, читая в кровати, под мягким светом ночника. И теперь уставился в темноту широко раскрытыми глазами, украдкой шаря рукой под подушкой.

Голова Аркадии резко дернулось назад. Потом свет погас, и прозвучал голос Манна, хотя и не очень уверенно:

– У м… меня бластер, я буду стрелять, к… клянусь Галактикой…

И Аркадия завопила:

– Да это же я! Не стреляйте!

Удивительно, какой хрупкий цветок эта романтика. Нервничающий субъект с оружием в руках может испортить все дело.

Загорелся свет по всему кораблю. Манн сидел на кровати. Отчасти седеющие волосы на его худой груди и редкая, однодневная поросль на подбородке придавала ему совершенно ложный вид человека сомнительной репутации.

Аркадия шагнула наружу, дрожа в своей металленовой куртке (предполагалось, что она абсолютно не мнется).

Последовало дикое мгновение, когда Манн чуть не выпрыгнул из кровати, но, опомнившись, набросил на плечи простыню и издал булькающий звук:

– Ч… чт… Что-о…

Для него это было совершенно непостижимо.

Аркадия кротко сказала:

– Извините, я на минутку. Руки помыть.

Она знала, где что находиться на корабле, и вышла. Когда же вернулась, вновь набравшись храбрости, Хомир Манн встретил ее облаченным в халат и вне себя от бешенства.

– Что, черные дыры Космоса, ты д… делаешь на борту корабля? К… как ты попала сюда? И что мне п… прикажешь делать с тобой? Что все это значит?

Он мог задавать вопросы бесконечно, но Аркадия мило прервала его:

– Просто я хотела сопровождать вас, дядя Хомир.

–  Зачем?Я н… никуда не еду.

– Вы едете на Калган за информацией о Втором Фонде.

Манн испустил дикий вопль и совершенно ослабел. В одно ужасное мгновение Аркадия подумала, что сейчас у него будет истерика и он станет биться головой о стену. Он все еще держал бластер – и в животе у нее похолодело, когда она это увидела.

– Осторожно… Не торопитесь… – Больше в голову ей ничего не приходило.

Манн кое-как пришел в себя и швырнул бластер на койку с такой силой, как будто хотел выбросить его за борт, пробив дыру в корпусе.

– Как ты п… попала сюда? – спросил он медленно, будто процеживая каждое слово сквозь зубы, чтобы скрыть дрожь в голосе.

– Очень просто – вошла в ангар со своим чемоданом и сказала: «Багаж, господина Манна!», и какой-то человек просто ткнул пальцем, куда пойти, даже не взглянув на меня.

– Придется отвезти тебя назад, – сказал Хомир, и в мыслях его мелькнуло дикое ликование. О Космос, его никто ни в чем не обвинит!

– Вы не можете, – спокойно сказала Аркадия, – это привлечет внимание.

– Что?

–  Самизнаете что, весь смысл вашейпоездки на Калган как раз в том, что это так естественно для вас – поехать и попросить разрешение посмотреть записи Мула. И вам надо вести себя очень естественно, чтобы не привлекать к себе внимания. Если вы вернетесь с девочкой-безбилетницей, это может даже попасть в сводки теленовостей.

– Откуда ты вз… взяла эту идею насчет Калгана? Это… ребячество…

Конечно, он был не настолько легкомыслен, чтобы поверить даже тому, кто знал меньше Аркадии.

– Я слышала, – она не смогла скрыть гордости, – у меня был приемник. Я знаю об этом все, поэтому вам придется позволить мне вас сопровождать.

– А как же твой отец? – Он прибегнул к последнему козырю. – Он может подумать, что тебя похитили… ты умерла.

– Я оставила записку, – перекрыв старшим козырем, сказала она, – и он, вероятно, знает, что не должен поднимать шума вокруг этого или делать еще что-нибудь. Вы, наверное, получите космограмму от него.

Для Манна колдовство было единственным объяснением, потому что через две секунды после того, как она закончила говорить, зазвучали принимающие сигналы.

– Могу поспорить, это мой папа, – сказала она.

И это действительно был он.

Послание было недлинным и адресовано Аркадии. В нем говорилось: «Спасибо за твой чудесный подарок, который, я уверен, ты правильно использовала. Желаю хорошо провести время».

– Видите, – сказала она, – это инструкция.

Хомир начал привыкать к ней. Через некоторое время он был даже рад, что Аркадия оказалась здесь. В конце концов, он удивился – что бы он делал без нее? Она болтала! Она была взволнована! И, самое главное, совершенно беззаботна. Она знала, что Второй Фонд – враг, и, тем не менее, ее это не беспокоило. Она знала, что на Калгане ему придется иметь дело с враждебным чиновничеством, но не могла дождаться, когда же это наступит.

Наверное, так бывает в четырнадцать лет.

Во всяком случае, теперь недельное путешествие было заполнено разговорами, а не копанием в себе. Разумеется, это были не очень глубокомысленные беседы, так как они касались, в основном, девочкиных представлений о том, как лучше обработать Правителя Калгана. Забавные и нелепые – и тем не менее, произносимые важно и обдуманно.

Хомир обнаружил, что способен улыбаться, когда слушал и гадал, из какой же жемчужины исторической литературы она добывала свои искаженные представления о Великой Вселенной.

Наступил вечер перед последним прыжком. Калган был яркой звездой в едва мерцающей пустоте у дальнего края Галактики. Телескоп корабля показывал ее искрящимся маленьким шариком едва различимого диаметра.

Аркадия, нога на ногу, сидела на стуле. На ней были свободные брюки и не очень свободная рубашка, принадлежавшие Хомиру. Ее собственный, более женственный гардероб был постиран и выглажен к приземлению.

Она сказала:

– Вы знаете, я собираюсь писать исторические романы.

Она была совершенно счастлива, путешествуя. Дядя Хомир был не из худших слушателей. И это делало разговор еще более приятным – можно было говорить с действительно умным человеком, который серьезно относился к тому, что говоришь ты.

Девочка продолжала:

– Я прочитала уйму книг о всех великих людях истории. Ну, о таких как Селдон, Хардин, Мэллоу, Деверс и всех остальных. Я даже прочла большинство из того, что вы написали про Мула, хотя, конечно, не очень весело читать те части, где Фонд терпит поражение. Разве не здорово было бы убрать из истории эти постыдные, трагические события?

– Да, – серьезно согласился Манн. – Но это не была бы честная история, так ведь, Аркади? Никогда не завоюешь ученого авторитета, перекраивая историю на свой лад.

– Фу! Кому нужен ваш ученый авторитет? – Она находила его очаровательным. За эти дни он ни разу не назвал ее иначе, как Аркади. – Мои романы должны быть интересными, должны продаваться. И быть знаменитыми. Что за смысл писать книги, если они не продаются и не становятся хорошо известными? Я не хочу, чтобы только несколько старых профессоров знали меня. Пусть их читает каждый.

При этой мысли ее глаза потемнели от удовольствия, и она уселась поудобнее.

– Знаете, как только отец мне разрешит, я собираюсь побывать на Транторе – там можно добыть основные материалы по Первой Империи. Я родилась на Транторе, вы знаете?

Он знал, но сказал: «В самом деле?», и вложил должное количество удивления в голос. И был награжден чем-то средним между сияющей и жеманной улыбкой.

– Угу. Моя бабушка… ну, Бэйта Дарелл, вы слышали о ней… однажды была с дедушкой на Транторе. На самом деле именно там они остановили Мула, когда вся Галактика была у его ног. И мой папа с мамой тоже поехали туда, когда поженились. Я родилась там. Я даже жила там, пока не умерла мама, только мне было всего три года, и я почти ничего не помню. Вы когда-нибудь были на Транторе, дядя Хомир?

– Нет, не могу сказать, что был. – Он оперся о холодную переборку и рассеянно слушал. Калган был уже близко, и он чувствовал, как им снова овладевает тревога.

– Не правда ли, это самый романтическиймир? Мой папа говорил, что при правлении Стэннела V там было больше людей, чем в любых десяти сегодняшних мирах. Он говорит, что это был просто один большой мир металла, один большой город, который был столицей всей Галактики. Он показывал мне фотографии, которые сделал на Транторе. Сейчас он весь в руинах, но все еще удивительный. Я бы так хотела увидеть его опять. Вообще-то… Хомир!

– Да?

– Почему бы нам не отправиться туда, когда мы закончим с Калганом?

Что-то вроде испуга промелькнуло на его лице.

– Что? Не начинай сейчас на эту тему. Это дело, а не развлечение. Не забывай.

– Но это и естьдело, – пропищала Аркадия. – Там, на Транторе, может быть невероятное количество информации. Вы так не думаете?

– Нет, не думаю. – Он с трудом поднимался на ноги. – А теперь оторвись от компьютера. Нам нужно сделать последний прыжок, а ты ложись спать.

Во всяком случае, одно хорошо в этом приземлении – ему надоели попытки заснуть на пальто, брошенном на металлический пол.

Вычисления были несложными. «Космический путеводитель» достаточно подробно описывал маршрут Фонд-Калган. Корабль вздрогнул, вошел во вневременной прыжок через гиперпространство – и последний световой год остался позади.

Солнце Калгана теперь было настоящим солнцем – большим, ярким и желтовато-белым, хотя его и не было видно за иллюминаторами, которые автоматически закрывались на освещенной стороне.

До Калгана оставалась только одна ночь сна.