Текст книги "Проклятие для Обреченного (СИ)"

Автор книги: Айя Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Глава девятнадцатая

Через неделю, в вечерних сумерках, в злую вьюгу и стонущий ветер мальчишка-смотрящий залетает в замок с криками: «Едут черные собаки!» Кто-то из слуг успевает заткнуть ему рот, но Намара уже вертится тут как тут и усмехается, поглядывая на свою будущею «жертву», словно стервятник, который приметил раненого кролика и уже предвкушает вкус дохлятины.

Баса помогает мне уложить волосы и одеться в домашнее платье, украшая талию тяжелым серебряным поясом с рубинами – еще одним подарком Тьёрда, который нашелся среди множества свертков. Он явно переделан с традиционного северного украшения, потому что именно такие пояса принято подносить в дар будущей жене. Чем богаче дар – тем больше любовь. Такой была бы рада получить любая северянка, даже из Высоких семей. Вот только северные руны перебиты халларнскими темными письменами, и их тяжесть словно пришибает меня к земле.

– Господин будет рад видеть, как ты преобразилась, – восхищенно шепчет Баса, в последний раз поправляя мою прическу, и накидывает мне на плечи белый меховой отрез.

Конечно, теперь я не выгляжу как голодранка. На мне столько дорогих побрякушек, что если продать все сразу, как есть, можно выручить денег на пару боевых коней в полной сбруе. Только радости от предстоящей встречи во мне ни капли. Лишь страх, что проклятый убийца каким-то образом проникнет мне в голову и разведает тайные замыслы.

Я медленно спускаюсь вниз, старясь, чтобы спина была ровнее, чем только что выкованный меч, и до последнего не отваживаюсь смотреть на Тьёрда, который вопреки традициям не ждет меня в пороге, чтобы получить благословение, а уже развалился в кресле около камина, устало откинув голову на высокую спинку. Темные волосы влажными от талого снега змеями стекают вниз, резко контрастируют с мертвенно бледной кожей.

Он выглядит так, словно еще минуту назад стоял на смерть в бою с неравным противником. И когда подхожу ближе, моя догадка подтверждается. Он без доспехов и сорочки, и поверх бинтов, перетягивающих грудь, проступают алые пятна крови. Стальная рука исцарапана и покрыта вмятинами, а на шее, в опасной близости от тугой выпуклой артерии, свежая, еще сочащаяся кровью рана.

– Баса, Ши, – оглядываюсь на домашних, которые вместе со мной вышли встречать «господина», – теплую воду, ларец с травами и горячее питье с можжевеловым вином и медом.

Пока они бросаются врассыпную, я пытаюсь вспомнить все, чему меня учили мать и лекарка. Не так уж мало. Достаточно, чтобы зашить раны и не дать чужестранцу умереть от заражения крови.

Или дать, и тогда северная земля вздохнет с облегчением, потому что на этом свете станет на одну тварь меньше.

– Господин мой! – Намара налетает на генерала, словно это она, а не я, получила императорское благословение вскорости зваться его женой. Прилипает, как мокрый лист, заламывает руки и чуть не заливает горючими слезами бледное лицо Тьёрда. – Господин, я не дам тебе умереть! Прочь от него, предательница. Шпионка! Подстилка северных мятежников!

От этой наглости меня сперва пробирает удивление, а потом, когда быстро справляюсь с первым шоком, начинаю быстро «переваривать» ее слова. Подстилка мятежников? Предательница? Намара говорит это, потому что что-то знает или как обычно мелет языком все, что надувает сквозняком в ее пустую башку?

– Пошла прочь от моего мужа, – спокойно и холодно приказываю я. – Не уберешь от него руки – я лично отсеку их самым тупым мечом, какой только найду в этом доме. Клянусь северными вьюгами, что у меня даже сердце не ёкнет.

– Он тебе не…

Она не заканчивает, потому что стальная ладонь Тьёрда вдруг оказывается на плече Намары. Она выкатывает глаза, когда пальцы с силой сжимают его, выкручивают, словно сустав тряпичной куклы. Как будто не человек, а зверь с металлическими зубами выждал момент, чтобы вцепиться в ничего не подозревающую жертву. Мгновение – и генерал каким-то образом поднимает ее над полом. Выпрямляется в кресле, как будто все эти раны и его смертельный вид – всего лишь бутафория, попытка ввести в заблуждение всех нас, а на самом деле он все такая же бессмертная и незнающая боли машина для убийства с клеймом халларнской крови.

– Попадешься мне на глаза – сдохнешь, – без намека на эмоции, злость или предупреждение говорит Тьёрд, прежде чем отправить хрипящую и сучащую ногами Намару в короткий полет.

Она приземляется от удара спиной о противоположную стену, сползает по рыхлым кирпичам и, охая, растекается по полу неопрятной лужей, отдаленно напоминающей человека.

Мне совсем не жаль ее. И не стыдно, что не жаль. Я испытываю глубокое удовлетворение от того, что кто-то, наконец, поставил Намару на место, напомнил ей, что она – никто в этом доме, как бы ей не хотелось обратного.

Я чувствую холод стальных пальцев на своей челюсти, когда Тьёрд разворачивает мое лицо, фиксируя наши взгляды, словно мы нанизаны друг на друга. Он не осторожничает, не проявляет нежность, но каким-то образом я чувствую, что халларнец сдерживает себя, чтобы не оставить синяков на моей коже.

– Ты счастлива? – Все тем же безучастным голосом говорит он, пока большой палец скользит по моей нижней губе, медленно добираясь до приподнятого в злорадной усмешке уголка губ. Зазубрины на металле неприятно царапают нежную кожу, но я подавляю желание поморщиться, проглатываю потребность поскорее избавиться от его взгляда. Он знает, как подавлять волю. – Может, мне устроить парочку показательных казней? Порку? Четвертование? Какая изощренная пытка порадует мою жену?

Я все-таки освобождаюсь от его хватки, медленно и не провоцируя монстра забавы ради поступить со мной так же, как с Намарой. Он на это вполне способен. И на многое другое, о чем я даже не хочу думать, потому что даже боги загробного мира вряд ли рискнули бы подслушать его мысли.

– Достаточно того, что ты уже сделал, господин, – превозмогая желание «опустить» неприятное моему языку обращения, говорю я.

Тьёрд снова заваливается на спинку кресла, всем видом давая понять, что теперь он готов позволить мне заняться его ранами.

Ши приносит таз с водой и груду перевязочных лент, Баса едва волочит тяжелую коробку с лекарскими принадлежностями. Я выпроваживаю всех, кроме того воина, которым передавала весточку для Тьёрда. Он стоит неподалеку и держит руку на эфесе меча, даже не скрывая, что готов отсечь мне голову за любой жест в сторону его генерала, который посчитает опасным или подозрительным.

– Оставь нас, – отсылает его Тьёрд, и тот после короткой заминки выходит прочь, сказав на прощанье, что будет караулить за дверью. Халларнец немного отводит голову, когда я наклоняюсь, чтобы поближе осмотреть рану на его шее. И вдруг протягивает человеческую руку, чтобы захватить пригоршню моих волос. – Скучала по мне?

Мы снова скрещиваем взгляды, на этот раз дольше, проницательнее, словно упражняемся в бое на мечах, держа в уме, что этот поединок может стать смертельным для одного из нас. Что то, что начиналось как игра, может закончиться кровью.

У меня всегда был выбор: говорить правду или лгать.

Правда, даже если она была грязной и неприятной, множество раз спасала мне жизнь.

– Нет, господин, – отвечаю я. И все-таки немного трушу, потому что не могу сдержаться от панического сглатывания. – Совсем не скучала.

Тьёрд как будто даже нехотя разжимает пальцы, кивает с вполне довольной полуулыбкой, и закрывает глаза.

Глава двадцатая: Тьёрд

Я так часто ходил по краю смерти, что считать количество моих попыток ее обыграть просто бессмысленно. Тем более, однажды она обыграла меня и забрала к себе, пусть и ненадолго.

С тех пор мне кажется, что жизнь превратилась в бесконечную череду попыток сбежать от той, кто считает меня своей собственностью. И караулит за каждым углом, надеясь, что рано или поздно я отвлекусь – и она сцапает, и утянет в темное логово свою непослушную игрушку.

Наверное, раны все-таки сделали меня слабее, раз меня так приятно пробирает слово «муж», которым Дэми награждает меня очень внезапно, стоит рядом оказаться ее бестолковой сестре. Мне не то, чтобы приятно – нет. Просто какая-то часть меня испытывает удовлетворение, что хотя бы в чем-то эта строптивая кошка начала ластиться. Хотя я совсем не уверен, так ли хочу совсем сломить ее волю.

– Перевязку нужно сменить, – говорит северянка и пытается перетянуть меня на себя, чтобы размотать уже противно мокрые и холодные битны.

Позволяю это сделать, опираясь локтем на подлокотник старого и не самого удобного кресла, удобно устроив щеку на кулаке. Тугие локоны то и дело щекочут кожу, когда Дэми наклоняется, чтобы перехватить бинты на лопатках и снять очередной виток.

От нее приятно пахнет чистотой.

И горько – предательством.

Но мне в принципе плевать. Чего-то такого я от нее и ожидал. Было бы странно, если бы дикая собака в одночасье стала ручной и ласковой.

Дэми делает последний моток, я чувствую, как рваная рана снова наполняется кровью и черной отравой.

Перед глазами все плывет.

Даже у халларнсокго Потрошителя есть свой предел, болевой порог, после которого хочется свесить руки и позволить смерти вцепиться в горло смертельным поцелуем.

– Боги… – испуганно шепчет Дэми, взвивается на ноги и смотрит на меня с таким испугом, что я невольно улыбаюсь. – Что это, халларнец? Что… ты такое?

Но ее удивление – это только часть десерта.

Куда интереснее наблюдать за тем, как меняется лицо моей дикой кошки, когда она снова и снова пытливо вглядывается в то, что расползлось по моей груди, и понимает, что не хочет знать правду, потому что она может быть слишком ужасной.

Я могу пожалеть Дэми: в конце концов, она старается, корчит женушку, даже нацепила передник поверх красивого платья. Хоть наверняка ждет не дождется, когда получит право всадить в меня иглу и сделать первый стежок.

– Я – твой муж, – не могу отказать себе в удовольствии немного ее подразнить.

Усталость и боль – не лучшие спутники для человека, который в последние месяцы видел мертвых гораздо чаще, чем живых. Я, дьявол задери, заслуживаю немного личного удовольствия. Раз уж пока что не способен бросить северянку на постель и показать ей, почему в нашей семье будет мир и покой.

– Ты понимаешь, о чем я говорю, – все-так же испуганно говорит Дэми.

– … говорю, господин, – подсказываю правильное окончание фразы. Я простил это раз. И то лишь потому, что не мог налюбоваться на это вытянутое от ужаса личико.

– Господин, – после заминки повторяет Дэми и на мгновение опускает взгляд в пол. И снова на меня, теперь уже с откровенной неприязнью, если не сказать – отвращением. – Моих лекарских навыков не хватит…

Я киваю, охотно соглашаясь, потому что мое личное проклятье – диковинка даже для халларнов, а мы видели гораздо большее, чем стальные летающие машины и ходящие на железных ногах ветераны славных битв. Дэми даже не догадывается, что видит практически чудо: смерть, дарящую жизнь, зло, дарящее силу.

И наш будущих сын будет венцом этого творения.

– Недавно, после боя, моему хирурганту показалось, что он не сможет справиться с моими ранами. Он был молод, неопытен и, как я быстро понял, очень труслив, хотя и умен. Пришлось как следует его припугнуть, чтобы он выполнил то, что должно. Мальчишке было лет двадцать, он наверняка бы достиг больших высот в своем кровавом мастерстве. Но. – Я нарочно выдерживаю паузу, давая Дэми шанс додумать окончание моей байки. Она все равно ни за что не угадает. – Он был слабым. Слабые люди не способны на великие дела и решительные поступки. Слабость – это пересол на столе. Чумное пятно на еще здоровом человеке. Дырка от крысиного укуса, когда еще нет лихорадки. Подпиленный сук.

Дэми втягивает губы в рот, напрягаясь всем телом.

Она уже знает, что зря задала мне тот дурной вопрос.

И я все еще могу остановиться прямо сейчас, потому что впредь она будет держать рот на замке. Не ради меня, а чтобы не поддаться искушению всадить в монстра перед собой любой острый предмет, который успеет схватить до того, как я превращу ее в пепел. Ее тягу к жизни можно смаковать, как любимое вино: долго, растягивая удовольствие.

Но и для меня это уже не вопрос науки.

– На тот момент в моей армии не было другого лекаря, и я не мог позволить, чтобы солдаты не получали помощь. Поэтому мальчишке повезло – он сохранил свою жизнь… В отличие от ног.

Дэми дергается.

– Ты – чудовище… господин, – уже с неприкрытой ненавистью говорит она.

– Скоро ему сделают новые, он вернется ко мне и больше никогда не будет трястись от вида, – погладываю на свою стальную руку, – пришитых конечностей. И абсолютно точно будет знать, что с ними делать. Он полюбит кровь и самые страшные раны, научится видеть в вывернутых кишках прекрасное… впрочем – нет. Ему будет просто плевать. И лишь тогда он станет настоящим мастером своего дела. А теперь, жена, сделай так, чтобы мне не пришлось подумать о той же мере для тебя. Поверь: железные руки не так приятны мужчине, когда двое оказываются в постели.

Она подбирается, медленно и степенно расправляет передник и решительно откидывает крышку окаймленного железом сундучка.

Глава двадцать первая

Я не знаю, что он такое.

Даже в самых страшных северных легендах, где сама смерть ходила по снегу и сдирала кожи со случайных путников, кажутся просто детским лепетом по сравнению с тем, что говорит и делает этот халларнец.

И как будто даже рад этому.

Или нарочно меня изводит?

Я бросаю в таз пригоршню толченых в порошок листьев и кореньев, размешиваю, пока вода не окрасится в темно-синий цвет, на всякий случай пробую ее локтем, как научила мать: горячо. То, что нужно.

Опускаю тряпицу, мысленно уговаривая себя больше не показывать страх.

Отжимаю лишнее и, наконец, снова опускаю взгляд на истерзанную грудь Тьёрда.

Под запекшейся кровью шевелится что-то непроницаемо черное, покрытое чешуей и каменными наростами. Прямо под рваной кожей, которая клочьями свисает вокруг раны, нечто словно вьет себе гнездо, то вдруг замирая, то сворачиваясь тугими кольцами. Пульсирует, выталкивая наружу новую порцию крови, шипит и щелкает.

Генерал медленно закатывает глаза, сдерживает стон. Кожа на острых скулах натянута, как на барабан, вены вздуваются, вдруг на мгновение тоже чернеют, заставляя его вцепиться здоровой рукой в подлокотник, пока стальная безжизненно свисает вдоль тела.

Что он хочет, чтобы я сделала?

– Дэми, дьявол тебя возьми, просто зашей меня.

Я делаю шаг вперед, чуть не проваливаясь в ужас внутри себя, потому что чернота в груди монстра вдруг оживает с новой силой и словно собирается выбраться наружу. Тьёрд до скрипа сжимает зубы, издает низкий глухой рык, в котором совсем нет ничего человеческого, и тварь внутри своего хозяина забирается обратно.

Я вытираю кровь с его кожи, обрабатываю края раны мазями, которые должны снять боль, и все это время он не издает ни звука. Просто полулежит в кресле и не шевелится, даже когда я не совсем случайно задеваю живую кровоточащую плоть. Только на бледных щеках появляется нездоровый румянец.

Потом берусь за иглу, выбираю место, чтобы было удобнее накладывать стежки, но в этот момент Тьёрд протягивает руку, нетерпеливо подзывая меня большим пальцем.

Подавляю желание бросить чудовище издохнуть в луже собственной крови, но он вдруг обхватывает меня за талию и силой усаживает к себе на колени.

Мы слишком рядом. Его близость обжигает даже сквозь плотную шерстяную ткань платья. Как будто меня клеймят самой ненавистью, щедро натирают смрадом битвы, догорающих костров, сизого утреннего тумана и мокрым вороновым крылом.

Словно деревянную куклу, Тьёрд придерживает мою спину своей стальной рукой. Я медлю, и он выражает раздражение, сгребая ткань в охапку, из-за чего ворот натягивается и впивается мне в горло.

И я снова, не зная и не понимая почему, вдруг успокаиваюсь.

Как будто от недостатка воздуха во мне умирает весь страх.

Загнутая игла легко входит в кожу. Как расторопная швея, медленно, чтобы не оборвать, протягиваю нить, соединяя концы плоти красивым ровным стежком.

Тьёрд сильнее сжимает платье.

Дышать все сложнее с каждым стежком. Я веду плечом, сбрасывая его случайное – или нет? – прикосновение губами.

– Не заставляй делать тебе больно, – тем же нечеловеческим голосом хрипит он. – Поверь – мне очень хочется.

Еще два стежка: превозмогая дрожь в пальцах, слезы и желание упасть перед ним на колени и молить позволить мне больше никогда к нему не прикасаться.

Стальные пальцы перебираются вверх, захватывают затылок.

Тьёрд медленно накручивает мои волосы на кулак. Кожа на голове болезненно натягивается.

Стежок.

Черная мерзость в его груди шипит и щелкает, как будто у нее есть рот и клыки.

Халларнец жадно, открытым ртом, вдыхает воздух возле моей шеи.

Стежок.

Его поцелуй на коже: влажное прикосновение языка, злой укус, жадный стон.

Дверь распахивается, и моя рука дергается от неожиданности, вспарывая кожу по косой.

Воин Тьёрда стоит в пороге – и ему как будто все равно, что его хозяин устроил кровавые игрища со своей будущей женой.

– Господин, Кел’исс прибыл.

– Проводи его, – говорит Тьёрд, на минуту морщась, когда я медленно вынимаю иглу, заканчивая свою работу. Хочу встать, но он держит меня еще крепче. – Сиди так. Мне нравится.

Я знаю, что ему нравится. Не вчера родилась и понимаю, что упирается мне в бедро совсем не пряжка от ножен его меча, поэтому, собравшись с духом, все-таки освобождаюсь, хоть напоследок халларнец намеренно сильно сжимает пальцы – и теперь на моей талии точно останется пара синяков. Бросаю иглу в заранее приготовленную плошку с раствором, в соседней миске смачиваю чистый отрез ткани и осторожно прохожусь по только что зашитой ране. Выглядит неплохо. Когда заживет, останется ровный росчерк шрама. Ничего лишнего на этой и так уже порядком иссеченной, немного суховатой, но мощной груди.

Чтобы переключиться на другие мысли – заканчиваю, обрабатываю рану целебным маслом.

– Воняет, как проклятие, – морщит нос Тьёрд.

– Зато так рана заживет быстрее.

– С чего вдруг такая забота о моем здоровье, женушка? – Он снова подпирает щеку кулаком, разглядывая меня из-под ресниц. – Я думал, ты каждую ночь молишься своим богам, чтобы какой-то ушлый северянин проткнул меня и отправил на тот свет.

Мне кажется, он что-то знает.

Не могу понять, почему возникает это чувство, но шепот в голове становится все громче и громче: «Будь с ним осторожнее, Дэми…»

– Я молюсь богам, чтобы они сохранили мне жизнь и позволили дожить до старости, – отвечаю я. Это правда, а ее всегда легко говорить. – Чтобы позволили мне каждый день смотреть на небо и дышать. А без тебя, господин, моя жизнь станет очень короткой.

Понятия не имею, доволен ли он услышанным или нет, потому что в это время дверь распахивается, и я испытываю непреодолимое желание спрятаться за спину Тьёрда.

Человек, который оказывается в зале, такой же высокий и темноволосый, как и мой монстр. У него такие же длинные волосы, хищный взгляд и выправка человека, который привык держать спину и возвращать удар. Но, в отличие от генерала, который обычно предпочитает тяжелые доспехи, одет проще: кожаные штаны, белая сорочка, поверх – темная потертая кожаная куртка. Из всех украшений – пурпурный пульсирующий медальон на груди, от которого время от времени растекаются колючие волны света.

Нет, этот человек не выглядит страшным, у него красивое, не обезображенное шрамами лицо, и он не набрасывается на меня с желание вспороть от паха до горла.

Он просто приносит волну пугающей разрушительной силы.

Как будто может одним жестом брови разрушить весь замок и навеки похоронить нас с халларнцем под его завалами.

Радует лишь то, что «гость», оглядев Тьёрда с ног до головы, ухмыляется и произносит:

– Ты еще не сдох? Надо же, мой день стал определенно лучше.

– А ты пугаешь мою жену, – без особой радости от встречи говорит, вставая, Тьёрд.

И эти двое обнимаются, как старые товарищи.

Глава двадцать вторая

Чтобы не мешать мужчинам, я выскальзываю на кухню, но в коридоре чуть не налетаю на стоящую с каким-то потерянным видом девушку, которая выглядит так, словно ее сквозняком задуло в наши края.

Она даже вскрикивает, когда я появлюсь неожиданно близко.

– Ты кто? – спрашиваю, на всякий случай прикидывая, что из находящихся поблизости предметов можно использовать в качестве оружия.

– Хёдд, – отвечает она, пятясь подальше, как будто и сама увидела приведение.

– И что ты тут делаешь?

Она не похожа на человека, которого отчим нанял меня прирезать, но я помню одного из тех, кто был до нее. Мальчишку, лет десяти, который пытался задушить меня веревкой во сне. Когда я камнем размозжила ему голову, и он мертвый валялся в луже собственной крови и мозгов, у него было на удивление умиротворенное и невинное лицо.

Никому нельзя верить.

– Я прибыла с Заклинателем костей Кел’иссом, – бормочет она и чуть приглушает голос, когда произносит имя. – Я… его жена.

Жена?

На вид ей не больше шестнадцати. Конечно, многие северянки рано становятся женами, но обычно эти браки совершаются либо в тайне от родителей и от большой любви, либо чтобы скрепить союз двух семей.

– Мне исполнилось восемнадцать весной, – как будто услышав мои мысли, говорить Хёдд. – Могу я… погреться у огня?

Она потирает абсолютно бледные ладони и послушно идет за мной.

На кухне я пододвигаю стул к очагу, и девушка с блаженной улыбкой задерживает ладони над огнем. Старая Ши выжидает моего разрешения и только потом предлагает гостье горячее питье.

Она северянка.

Чистых кровей, потому что у нее волосы – как серебро, и глаза такого же цвета, и кожа без единого намека на изъян.

– Тебя тоже продали? – спрашиваю я, и Хёдд смотрит на меня так, словно я спросила что-то неподобающее.

– Нет, – она печально улыбается, и я замечаю голубоватое свечение, которое опутывает ее запястья. – Я люблю его. И иду за ним по доброй воле.

– Как можно любить монстра? – Я не представляю, что должно случиться в голове, чтобы в ней вызрела любовь к чудовищу.

– Они… просто не такие, как мы. Ты поймешь, когда увидишь. И тоже полюбишь.

– Надеюсь, прежде отправлюсь прямиком в царство мертвых, – морщусь я.

Тьёрд необходим мне для защиты.

Но любовь?

Боги, надеюсь, я прежде сдохну, чем и правда сойду с ума, как эта полоумная.

Я веду себя, как положено хозяйке дома: распоряжаюсь насчет ужина, потому что Хёдд говорит, что они с Заклинателем останутся до утра. Ее муж прибыл, чтобы помочь Тьёрду восстановиться от ран – и для этого ему понадобится время. При этом она немного понижает голос, когда говорит об этом, как будто речь идет о страшной тайне и большой опасности, и мне еще больше не по себе от того, что придется провести ночь под одной крышей с этим… еще одним халларнцем.

Что-то их слишком много в последнее время.

Слишком много, если оглянуться на необходимость выпроводить каждого, чтобы дядя мог совершить задуманное.

Позже, когда стол в малой гостиной накрыт, и я помогаю Старой Ши сносить на стол блюда, пол под ногами неожиданно начинает трястись. Сначала это просто мелкая вибрация, от которой вокруг моих ступней подскакивает мелкая каменная крошка – после того, как замок едва не разрушили халларны, здесь все время что-то сыпется, и одним богам известно, не грохнется ли все это однажды нам на головы.

Но постепенно вибрация превращается в настоящую тряску, от которой меня кренит в сторону, и серебряные кубки для вина все-таки вываливаются из рук. Люстра раскачивается под потолком, свечи падают на стол, и я едва успеваю стряхнуть их до того, как огонь намертво вцепится в льняные полотенца для рук.

И отскакиваю буквально за мгновение до того, как цепи-держатели не выдерживают, и тяжелые бронзовые круги старой люстры падают на пол в полушаге от меня.

Сердце выскакивает из груди, ноги путаются в неудобном платье, в которое я вырядилась только ради генерала, чтобы не нарываться на его гнев. Прячусь в арку, где раньше стояла стойка с трофейными доспехами, и начинаю молиться всем богам, чтобы позволили мне еще хотя бы раз увидеть солнце.

И тряска, неожиданно, в один миг, прекращается.

Только царящий вокруг хаос и треснувший пополам тяжелый дубовый стол напоминают о произошедшем.

Хёдд на цыпочках входит в зал, виновато улыбается и начинает собирать с пола посуду и пришедшую в негодность еду. Старая Ши недовольно сопит и вслух перечисляет, что из закусок осталось в «холодной», чем не стыдно будет накормить гостей.

– Теперь все будет хорошо, – снова шепотом говорит юная северянка и как-то совсем по-детски тянется к моей руке, чтобы пожать пальцы. Хочется одернуть ладонь, но что-то в этой девчонке – которая ненамного младше меня – заставляет подчиниться ей, не давать повода разрушить эту теплую, хоть и грустную улыбку. – Теперь твой мужчина будет в порядке.

Я все-таки выдергиваю руку, и мне неприятно ощущать тепло ее кожи, поэтому стряхиваю его, как грязную воду.

– Он – не мой мужчина. Генерал выбрал меня, я подчинилась, чтобы спасти свою жизнь. Но он никогда не будет моим мужчиной, я не буду молиться о его победах, не буду подносить жертвы богам, чтобы сберегли ему жизнь. Не буду мечтать о том, как бы поскорее разделить с ним постель, потому что он – монстр, убийца и халларнский Потрошитель. Любое его прикосновение мне противно!

Хёдд снова грустно улыбается, только теперь не мне, а кому-то, кто стоит у меня за спиной.

Оборачиваюсь.

Тьёрд там, между нами пара шагов. Он смертельно бледен, глаза алые, как кровь, и черные вены под кожей вздулись, словно крови в них больше, чем нужно. Белая сорочка наброшена небрежно, не застегнута, так что шрам на его груди хорошо виден, хоть теперь выглядит не так устрашающе. Как будто прошла не пара часов, а несколько недель.

Он слышал все? Каждое слово?