Текст книги "Русалочка (СИ)"

Автор книги: Айдар Павлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

– Очень приятно.

– Я счастлива вас видеть, действительно, счастлива.

Кристина висела в прихожей на костылях, подрагивая опорной ногой, Лев Алексеевич чувствовал себя скованно.

– Сейчас я пофигачу в свою комнату, – предупредила она. – Хотите посмотреть?

– Поверьте, я насмотрелся достаточно.

– О, я не сомневаюсь. Я спрашиваю, хотите ли вы посмотреть на меня, а не о том, что было с вами раньше, – Кристина демонически растворила во фразе всю колдовскую мощь пятнадцатилетней нимфы.

Врач совсем закомплектовал:

– Как доктор я должен знать о вашем состоянии… – пробубнил он практически самому себе.

– Смотрите! – пригласила Кристина, вздернув задницу в небо.

Костыли оторвались от земли, перелетели на полметра вперед, ноги как-то боком поползли следом, затем еще один удар костылей в паркет, и еще…

– Ну, что скажете? – Кристина в раскаряку остановилась у порога своей комнаты.

– Сгибательные мышцы, что, совсем не работают?

– Неа.

Лев Алексеевич присел у ног пациентки, приподнял левую ногу над полом, поиграл ею руками и опустил на место.

– Правая нога – тоже самое?

– Правая еще хуже. Левую я хоть могу вперед выбрасывать, а правая вообще дохлая – сзади ползает, и все.

– Угу… Угу… Ложитесь на кровать, раздевайтесь, посмотрим.

Кристина подплыла к кровати, выскользнула из костылей и с хохотом рухнула на ложе:

– О, е-е!! Ха-ха-ха-ха!!!

– Вы в своем уме? – не понял врач.

– А что? – Кристина облизнула губу, взглянув на массажиста, словно он не врач, а альфонс по вызову – сквозь узкие щелочки прищуренных глаз.

– Я выйду. – Лев Алексеевич заметно покраснел. – А вы раздевайтесь и ждите меня.

– Куда это вы выйдете?

– Вот сюда. – Врач показал в коридор. – Можно?

– Что значит, я выйду, а вы раздевайтесь? Вы мне не поможете?

– А это требуется?

– А как же?! Я бедная парализованная девочка! Конечно, мне все требуется по полной программе: помощь, любовь, благотворительность, насыщенная сексуальная жизнь.

– Ладно, ладно, – согласился массажист. Его глаза за стеклами круглых чеховских очков минуты три не могли найти спокойного места, словно надувные лодочки в штормовом море.

– Может, у вас комплексы? Скажите, я не деревянная. Обсудим, подумаем, как лучше для нас обоих… Футболку! – скомандовала Кристина.

Врач послушно снял с девушки футболку, перед его носом оказалась молодая обнаженная грудь. Кристина легла на спину и ткнула указательным пальцем в ширинку на джинсах:

– Теперь это. Давайте, давайте… не бойтесь. Теперь аккуратненько стаскиваем джинсы… Ага… А кто будет ботинки развязывать? Вы что, собираетесь снять джинсы с ортопедами?

– Черт! – Лев Алексеевич совсем забыл про обувь.

– Ха-ха-ха-ха-ха! Умрешь с вами, Лев Алексеевич, ха-ха-ха-ха!

Оставшись совершенно голой, Кристина догадалась, что сейчас это произойдет, непонятным лишь оставалось, по какой причине не разделся сам массажист.

– А вы не собираетесь раздеваться?

– С вашего позволения, я только закатаю рукава.

Лев Алексеевич закатал до локтей рукава рубашки.

– Перевернитесь на живот, – попросил он.

– Мы могли бы обращаться друг к другу на «ты», – предложила Кристина. – Если вы хотите.

– Пока я хочу, чтобы вы легли на живот.

– Если я лягу на живот, я не буду вас видеть.

– Вам и не надо меня видеть.

– Ладно. – Кристина перевернулась, ее лицо утонуло в подушке. – Как вам удобнее.

– Хорошо, – похвалил доктор.

– Вам, правда, хорошо?

– Хорошо... – продолжал ворчать тот, опуская руки на спину пациентки.

Отозвавшись на прикосновения, Кристина внезапно захохотала, ее тело начало извиваться под руками врача подобно змее. От неожиданности очки Льва Алексеевича полетели на пол.

– Девушка! – окрикнул он, поднимая окуляры. – Или вы ведете себя подобающим, образом, или… Что это такое, в конце концов? Сколько это будет продолжаться?

Прикусив губу, Кристина умолкла. Подрагивала лишь спина.

– Что с вами происходит? – спросил врач после паузы.

– Мне хорошо, – призналась Кристина, бросив робкий взгляд на недовольного доктора. – Мне, правда, с вами безумно хорошо. Я надеялась, вам со мной тоже. Извините, если разочаровала. Что я сделала не так?

– Вы не даете мне даже приступить к работе. До вас раньше кто-нибудь дотрагивался?

– Не знаю. – Кристина дернула плечами. Если только до травмы. Но я не помню… Я реально чувствую себя старой девой. Слушайте, не сердитесь на меня, я много что делаю с косяками, это не только к сексу относится. Дайте мне время, я обязательно…

– Кристина, о чем вы говорите?! – взревел доктор. – В больнице вам делали массаж?

– Каждый день. По две штуки.

– Как вы его переносили?

– Нормально. При чем здесь массаж? Вы пришли любовью заниматься или делать массаж? – Девушка повернула к доктору недоуменное лицо.

И вдруг с кромешной глубины ее голубях глаз всплыли два лотоса. Они смеялись неземным смехом. Без причины и повода. Это длилось не более трех мгновений, но этого было достаточно, чтобы Льва Алексеевича пробрал неудержимый, громкий хохот.

– Э, что вас рассмешило? Лев Алексеевич! Может, посмеемся вместе? Ау! – пыталась докричаться Кристина, но все было тщетно.

Припадок смеха занял несколько минут, после чего Лев Алексеевич обнаружил себя в кресле на Гагаринской улице. В правой руке он держал круглые очки, напротив лежала обнаженная шестнадцатилетняя девица и сверлила его испуганными глазами.

– Гм-гм-гм! – произнес доктор.

– Как дела? – с усилием улыбнулась Кристина.

– Слушайте, а с чего вы решили, что у нас запланирована любовь? – Врач пришел в себя.

– С того, что вы меня хотите.

– Гм-гм-гм… – Остатки веселья на лице доктора мгновенно испарились, словно его застигли на месте преступления.

– Это видно, тут не надо ничего решать.

– Хорошо, – согласился врач. – Предположим, вы правы. А что если мы займемся не сексом, а массажем? Это ведь тоже классная вещь…

– Не спорю. Давайте, массажем, – тоже ничего.

– Я хочу чтобы вы правильно настроились на наши дальнейшие занятия: у нас одна общая задача, Кристина, одна общая цель: постараться встать на ноги.

– Я что, буду ходить, как все? Думаете, я так взяла, и встала на ноги?

– Посмотрим. Я пока даже не знаю, каково положение дел. Мне необходимо все посмотреть, прощупать, просканировать…

– Смотрите, я же разделась. Чтобы встать на ноги, должны быть ноги. А у меня какая-то фигня, смотрите.

– Ничего безнадежного я, как раз, не вижу.

– Недоделок, а не ноги. Как хвост русалки, смотрите! Я их не чувствую. Какая цель? На что тут вставать? Какое, к черту, «положение дел»?

– Вы закончили?

Кристина надулась.

– Если заранее настроиться на неудачу, произойдет неудача, – сообщил доктор. – Если вы не будете постоянно, целенаправленно с желанием работать, то шансов у нас, действительно нет. Я не за тем сюда пришел, чтобы разводить дебаты. Через мои руки проходили люди с гораздо более сложными травмами.

– Что с ними было?

– У всех по-разному. Каждому свое. Были абсолютно неподвижные, были лежачие, сидячие…

– И все умерли?

– Почему умерли?

– Вы сказали «были».

– Нет, они живы-здоровы, и у многих идут заметные улучшения. Но если я не вижу у больного соответствующего желания встать на ноги, я от него сразу отказываюсь, это напрасная трата сил. Поймите, Кристина, ни один врач не лечит, он лишь помогает выздороветь. А выздоравливаете вы сами, это ваше желание и ваше дело. – Лев Алексеевич поднялся с кресла, взял пиджак, закинул ее на плечо, изображая, что собирается уйти. – Поэтому давайте до завтра подумайте, надо ли вам…

– Надо, – решила Кристина. – Не уходите. Есть у меня и желание, и все, что захотите. – Она прикусила губу, перевернулась на живот и спряталась в подушке. – Начинайте, я буду хорошо себя вести.

Лев Алексеевич приступил к работе с обнаженным телом. Теперь оно хоть и трепыхалось от прикосновения его лап, все же не так неистово. Спина позволяла с собой работать. Опытный массажист быстро освоился и стал на ощупь зондировать пораженную местность:

– Я спрашиваю – вы отвечаете. – Он стиснул лодыжку. – Болит?

– Неа.

– Здесь? – Рука поднялась выше.

– Неа.

– Хорошо. Здесь?

– А!!!

– Не бойтесь. Хорошо. А тут?

– Я не боюсь.

– Хорошо. Тут, я спрашиваю, не больно?

– Где?

– Понятно. Где сейчас моя рука? Не поворачивайтесь, лежите спокойно. Вы чувствуете, где моя рука?

– Нет.

– Внимательней. Что я делаю?

– Трогаете мою задницу. Ха-ха-ха-ха!

– Серьезнее, Кристина.

– О'кей.

– Хорошо. Как сейчас?

– Неприятно.

– Точно?

– Ага. С попой было прикольнее. – Ой, неприятно! Ой!

– Потерпите… Хорошо. Пальцы что-нибудь чувствуют? Я ударяю по пальцам.

– Ничего.

– Хорошо, согнем ногу в колене. – Одну ногу, одну, другая лежит спокойно, я помогаю, не боимся. Сгибаем, сгибаем, а не разгибаем...

– Я больше не могу.

– Я знаю, я помогаю. Хорошо. Насколько сможем, раздвигаем ноги, раздвигаем в разные стороны…

– Ха-ха-ха-ха!

– Серьезнее, Кристина. Хорошо. Я помогаю. – Не напрягаемся, не напрягаемся. – Максимально расслабились, отключились. Еще раз пробуем… Никак?

– Абсолютно, вы уж меня извините…

– Хорошо. Перевернулись на спину. Концентрируем внимание на коленях. Одни колени, больше ни на что не отвлекаемся. Сгибаем, я помогаю, вместе обе ноги. Вместе со мной сгибаем… Еще… Еще. Хорошо. Теперь садимся, я помогаю, положили руки на живот, работает спина. – Лев Алексеевич подхватил Кристину за плечи. – Руки нe помогают, я помогаю, ложимся. Хорошо. Не боимся. Садимся. Я помогаю. Ложимся...

– Ой, мамочки! – Всплеснув руками, Кристина остановила процедуру. Вновь подступила неприятная трясучка: – Крыша едет, Лев Алексеевич!

– В чем дело?

– Это бывает.

– Что бывает?

– Я, кажется...

– Ну? – врач внимательно склонил голову.

– Крыша едет. Сейчас... – Она судорожно вздохнула. – Мамочки!

– Не бойтесь, я с вами. Отдохнем?

– Ага… Лев Алексеевич!

– Да?

– Мне надо кое-что знать.

– Что?

– Принцы влюбляются в калек?

– Это надо спросить у принцев.

– А вы не знаете?

– Откуда? Я же не принц.

– Ой! – Она закрыла лицо руками. – Меня опять начинает трясти.

– Кристина, – доктор улыбнулся – По-моему, вы преувеличиваете.

– А по-моему, вы попали в эрогенную зону.

– Знать бы, где у вас не эрогенная зона.

– …Похоже, на сегодня хватит. Спасибо, что зашли.

– Хотите, чтобы я ушел?

– Да, да, да!

– Хорошо, я ухожу.

– Очень хорошо, – кивнула Кристина. – Простите, ради бога.

– Ничего, ничего.

– Лев Алексеевич!

– Да? – Врач уже стоял в дверях.

– Вы забыли пиджак.

* * *

После спектакля Вова взял у режиссера аванс и отправился к метро покупать цветы:

– Пятнадцать штук бледно-розовых, – попросил он, выложив весь аванс на цветочный прилавок.

– Розочки? – счастливо улыбнулась продавщица.

– Ага.

– Эти?

– Эти, эти. И вазу.

– Вазочку? Какую? Розовенькую?

– Давайте.

– Цветочки поставим в вазочку?

– Ставьте.

– Обвяжем ленточкой?

– Не надо, и так хорошо. – Он забрал цветы. – Вы смотрели "Голубую бездну"?

– Что, простите? – не поняла цветочница.

– Смотрели кино «Голубая бездна»?

– Ой, времени катастрофически не хватает! Кино почти не смотрю.

– А на что у вас время уходит?

Цветочница молча пожала плечами. Она действительно не знала, куда уходят двадцать четыре часа в сутки.

* * *

«... Ты ведь не боишься моря, моя немая крошка? – спросил однажды принц у русалочки.

День ото дня он привязывался к ней все сильнее и сильнее, но любил ее только как милое, доброе дитя, сделать же ее своей женой ему и в голову не приходило, а между тем, ей надо было стать его женой, иначе она ведь не могла обрести бессмертной души – и должна была, в случае его женитьбы на другой, превратиться в морскую пену, вернуться к голубой бездне.

"Любишь ли ты меня больше всех на свете?" – казалось, спрашивали глаза русалочки, когда принц обнимал ее и целовал".

– Да, я люблю тебя, – говорил он. – У тебя доброе сердце, ты предана мне больше всех на свете и похожа на молодую, девушку, которую я видел однажды и, верно, больше не увижу».

Ганс Кристиан Андерсен занимал довольно много времени в жизни Кристины. Некоторые страницы «Русалочки» она проглатывала по три-четыре раза в сутки. Особенно, когда принц обнимал и целовал русалочку в лоб. И никогда не целовал в губы.

Кристина пыталась отыскать в сказке хотя бы намек на то, как принц с русалкой занимались сексом, но этом вообще нигде не упоминалось.

«Любишь ли ты меня? – Да, я люблю тебя», – на этом все заканчивалось.

Были и другие моменты, от которых глаза Кристины стекленели, сердце сжималось в комок, а пальцы отказывались повиноваться:

«Когда русалочка оставалась одна, она выходила на берег моря, спускалась по мраморной лестнице, ставила свои пылавшие как в огне ноги в холодную воду и думала о родном доме на дне морском...

Как-то раз всплыли из воды рука об руку ее сестры и запели печальные песни; она кивнула им, они узнали ее и рассказали, как огорчила она их всех...»

Андерсен. Ганс Кристиан Андерсен. От одного имени Кристина впадала в трепет, имени, элементом которого была она сама и в котором всё так сказочно, по-настоящему хрупко: Ганс Кристиан Андерсен, – белокрылые лебеди, Эльза, Снежная Королева, поцелуй Герды, вернувший дыхание, огонь любви, растопивший ледяную бездну…

Вооружившись карандашом и листком белой бумаги, Кристина нарисовала глубокий, но такой родной пейзаж: море, ледяная бездна, цветы, мраморный мальчик, он держит возле губ указательный палец, напоминая, что о подводном прошлом не должен знать на земле никто.

Ей безумно захотелось вернуться к себе на морское дно, где царит покой, безмятежность, где никто не ведает об испепеляющих желаниях и натянутых нервах озабоченных людей. Холодное море вдруг предстало ей утерянным раем, а место, куда она сама же напросилась, больше не соблазняло ее нарисованными в небе пряниками.

Увы, о возвращении в большой океан Кристина не могла даже мечтать. Если и существует способ преображения человеческого тела в русалку, он скрыт от людей за семью печатями и покрыт кромешным лабиринтом страстей, в коем легендарные Сцилла и Харибда – не последние, но и далеко не первые по величине нагоняемого страха чудовища…

В одиннадцать вечера вернулась мама, и вернула Кристину на землю. Крылья материнского носа были властно приподняты, лоб изуродован сердитыми складками. Ей что-то страшно не нравилось, она даже не переодела обувь; с порога – сразу к Кристине.

– Доча, я поговорила с Львом Алексеевичем. Что здесь произошло?

Доча надула щеки и тупо уставилась на свои ортопеды.

– Кристина, я с кем разговариваю?

– Он больше не придет?

– Придет, куда он денется, если я ему плачу? Меня интересует, по какой причине ты не позволила ему работать?

– Я его разочаровала, – буркнула Кристина.

– Не поняла, объясни.

– Не знаю, я очень старалась.

– У Льва Алексеевича сложилось другое впечатление. Он мне сказал, ты его попросту выпроводила. Я полгорода обшарила, чтобы его найти! Таких первоклассных специалистов раз-два, и обчелся.

– Я сама первоклассная калека. – Кристина отвернулась. – Раз-два и все.

– Кристина!

– Ты мне на уши давишь!

Ирине Михайловне пришлось сбавить обороты. Она обладала даром стремительно наехать, а затем столь же резко отъехать, как только до нее доходило, что плёткой данную проблему не снять. Причем, наехать она могла на кого угодно, хоть на Папу Римского, – это был ее стиль общения, а вовсе не демонстрация неприязни. Вынув руки из карманов, она приземлилась поближе к дочери:

– Ты что такая злая?

– А ты что?

– Я устала, – призналась мать. – Ладно. Если он тебе не понравился, найдем другого врача.

– Почему не понравился? – пробубнила Кристина. – Он-то мне нормально. Это я ему… Я, блин, тут вообще никому не нравлюсь.

– С чего ты взяла? А, Кристинка? У тебя что-то случилось?

– Ничего.

– Нет, так нельзя. – Ты понимаешь, что я тебе желаю лишь добра? Посмотри на меня. Почему ты никогда не смотришь в глаза?

Кристина бестолково поглядела на мать. Пропасть между ними зияла колоссальная.

– А? – Ирина Михайловна попыталась улыбнуться. – Почему, доченька?

– Тошно.

Маме удалось сохранить самообладание:

– Я понимаю тебя. – Она сделала вид, что не обиделась. – Ну ладно. Давай подумаем, как нам быть дальше. Как взрослые люди. Лев Алексеевич полагает, что курс лечения ни в коем случае нельзя затягивать. То же самое мне говорили в больнице. Чем дальше, тем меньше вероятность поправиться. Я хочу, чтобы ты усвоила: если сейчас не начнешь заниматься с полной отдачей, через несколько месяцев будет слишком поздно чем-либо заниматься. Ты меня слушаешь?

– Да.

– Можно ведь потерпеть два-три месяца?

– Потерплю.

– Так мне не искать другого доктора?

Кристина отрицательно покрутила головой. Мать подсела к ней еще ближе и неуверенно взяла за руку.

– Доча-доча… Ну, прости меня, я тоже виновата. Не разобралась, в чем дело, и сразу… Я очень устала.

– Он меня так защипал, что... Я совсем офигела. До оргазма довел, а сам даже очки не снял.

Мама закашляла:

– Что?! Что ты сказала?

– Что слышала, то сказала.

– Доченька, я не поняла, при чем тут очки? Если он плохо видит, что ж ты хочешь?

– Хочу, чтобы меня любили.

– А кто тебя не любит?

– На фиг ему было меня возбуждать, чтобы потом...

– Так-так, это интересно, что же потом?

– Короче, я сразу спросила, нет ли у него комплексов, ну, тянет его ко мне или нет? Нет – сказал, то есть, да – сказал – нет комплексов. Ну, я разделась ему, как шизанутая. А он сразу в кусты. Его, наверно, прикололо, что я тут голая перед ним лежу такая, жду-недождусь... Давайте, говорит, сделаем массаж, это классно, – передразнила Кристина, – А секс, типа, не по его части.

Мать едва не потеряла координацию:

– Что-что не по его части?!

– Секс. В первый раз слышишь, да?

– Ты в своем уме?

– А что здесь такого?

– Вот это шоу! Ты, что, в самом деле, предложила, ему... это? – Матушка, наконец, захохотала. – ... Ой, я не могу! Это ж надо! Кристинка! Ты иной раз выдашь, как хлопнешь!

– Что я такого сделала?

– Бог мой, конфуз-то какой! – Ирина Михайловна покраснела.

– Ты же занимаешься сексом. – Кристина впервые посмотрела матери в глаза.

– ... Я?!!

– Почему же меня никто не хочет?

– Доча-доча! Для начала, ты несовершеннолетняя.

– Мне шестнадцать.

– До совершеннолетия тебе жить два года.

– Два года?! Я скорее сдохну. Ты что!

– Кристина! Мне не терпится узнать, кто тебя научил предлагать... это каждому встречному?

– Девид Рейбен.

– Не поняла… А кто-кто?

– Вон лежит. – Кристина кивнула на подоконник. – Все, что мы хотим узнать о сексе, но стесняемся спросить. Я прочитала, можешь взять, не стесняйся.

Мама подошла к окну, подняла книгу двумя пальцами, будто дохлого мышонка:

– Ах, вот оно что... Господи, срам-то какой! – Теперь понятно, почему Лев... Ха-ха! Лев Алексеевич на ушах стоял. – Полистав страницы, она опустила книжку на место. – Кристинка, запомни: даже совершеннолетние не занимаются этим с каждым встречным. Мы же не мухи, в конце концов! Для того чтобы это делать, следует полюбить. – По чопорному тону, с которым Ирина Михайловна произносила «это делать», можно было догадаться, что с «этим» у нее глухо.

– Я люблю, – вздохнула Кристина.

– Льва Алексеевича?

– Нет, конечно. Лев Алексеевич прикольный. И, мама, он меня хотел!

– Откуда ты знаешь? – насторожилась Ирина Михайловна.

– Когда он меня трогает, меня трясти начинает, – оргазм по всем статьям.

– Просто ты излишне чувствительная, у тебя всегда была повышенная чувствительность.

– И что теперь, мне нельзя заниматься сексом?

– Если со временем вы хорошо узнаете друг друга, если у вас появятся общие интересы, вы будете проводить вместе много времени…

– Ты говоришь как синий чулок.

– Но у людей не принято…

– А где ты видишь людей? Мама, мне шестнадцать, я выросла, я люблю…

– Доча, послушай меня!

– Мне ни фига нельзя. У меня ноги как у куклы. Я ни черта не умею. Я говорю не так, все делаю не так, хожу не так, смеюсь не так! На что я похожа?!

– Доченька! – испугалась Ирина Михайловна.

– Люди ходят на двух ногах, целуются стоя, занимаются сексом, людей хотят. А тут появился вдруг первый человек, который меня хочет…

– Успокойся, умоляю тебя! – Крепко обвив дочурку рукой, мать прижала ее к себе. – Поплачь, Кристинка! Ну, пожалуйста, поплачь.

Кристину только тряхнуло изнутри, и ни одной живой слезинки.

– Я не умею. Ничего не умею. Я не хочу быть как люди, не потому что не хочу, а потому что я не как люди! Вот и все! Все!! – Она стала задыхаться. – Не хочу и все! Я русалка!

– Русалка, а как же, – с тихим ужасом согласилась Ирина Михайловна.

– Я хочу домой, – пробубнила Кристина в материнский живот.

– Домой, конечно...

– Или я задохнусь. – Ее плечи подпрыгнули, словно кто-то ударил ее по спине. – Мне холодно. Я хочу любить!

– Любить, а как же, конечно, любить...

Кристина успокоилась так же внезапно, как сорвалась. Словно ничего не было. Уже через пятнадцать минут они с матерью сидели на кухне и пили чай с шведскими шоколадными конфетами.

– Никак, Вова объявился? – догадалась Ирина Михайловна.

Кристина кивнула.

– Ты принесла ему мои извинения?

– Да. Но он все равно боится.

– Меня? – Мама улыбнулась.

– Черт его знает. Зашуганный какой-то. Не знаю.

– После него ты стала такой?

– Какой?

– Агрессивной. Он тебя не обидел?

– С чего он меня будет обижать? Скорее, это я его разочаровала, блин.

– Ты и ему предлагала... это. – Мать уже ничему не удивлялась.

– Мы успели только поцеловаться. Потом он сбежал.

– Слава Богу. – Ты знаешь его положение? Знаешь, что у него серьезные проблемы с крышей, например?

– У меня тоже с крышей проблемы.

– Над нами-то как раз крыша не течет.

Кристина постучала пальцем по голове.

– С этой крышей у тебя всё у тебя в порядке. Я о другой крыше. Жить ему негде, вот что значит крыша.

– Вовке? Где же он спит?

– Насколько мне известно, в своем театре. Где играет, там и спит.

– Откуда, ты знаешь?

– Я много что знаю. Поэтому я хочу сказать... Но это только между нами, давай договоримся?

– Давай. – Кристину вдруг наэлектризовало, даже ноги приподнялись от напряжения. Она поняла, что матушка решила сообщить ей нечто потрясающее.

– Не говори ему того, что я тебе сейчас скажу, не попадай лишний раз впросак.

– О'кей.

– Если б Вова какое-то время пожил у нас, я бы не имела ничего против.

...Озираясь по сторонам, Вова поднялся на второй этаж, нерешительно потоптался возле двери, опустил вазу с цветами на каменный пол лестничного пролета, привел букет в порядок и, нажав кнопку звонка, стрелой помчался вниз.

Тяжело дыша, он прислонился под лестницей к стене, как лазутчик в тылу противника.

Наверху щелкнул замок. Открылась дверь.

– Кто здесь? – спросил голос Ирины Михайловны.

Тишина. Вова не обронил ни звука. Вопросов больше не прозвучало. А спустя несколько секунд, дверь захлопнулась.

Покинув укрытие, Вова на цыпочках вышел из подъезда дома на Гагаринскую улицу и быстрыми шагами отправился, куда глаза глядят. Глаза глядели под ноги. Он ни разу не обернулся.

... Мать удивленно поставила букет на стол.

– Что это? – Кристина потрогала пальцем бутон.

– Цветы.

– Вижу, что цветы. Кто принес?

– Понятия не имею. Надо же, розы! Такого еще не бывало: стоят перед дверью…

Ирина Михайловна выглядела растерянной. Но ей было приятно. Повеяло ароматом французских фильмов шестидесятых годов, романтикой, поэзией... Кристина жадно и самозабвенно вдыхала новый запах, пока от избытка кислорода не закружилась голова:

– После роз трудно дышать обычным воздухом, да? По-моему, у меня опять плавятся предохранители. Тебе не трудно?

– Я привыкла, – ответила мама. – Я люблю розы.

– Мне казалось, цветы вообще не пахнут, когда им хорошо. – Подвинув вазу поближе, Кристина губами коснулась лепестков. Однако тут же одернулась: – Они не хотят, чтобы их трогали?

– Цветы этого не любят, – кивнула мать.

– Слышишь? – Кристина обратилась в само внимание.

– Что?

– Они говорят.

– Кристинка!

– Тсс! Они говорят о смерти. Неужели, не слышишь?

– Ох, доча... – Мать тревожно покачала головой. – Нельзя же, в самом деле...

– Тише! Они плачут. Они не говорят – они плачут, мам! Что с ними сделали?

Ирина Михайловна перевела очумевший взгляд с дочери на бледно-розовые бутоны: цветы как цветы.

– Я буду за ними ухаживать. – Дочь едва дышала: – Они говорят, что скоро умрут… Я не хочу, чтобы они умирали. А где их корни? У цветов должны быть корни.

– Некоторые цветы срезают с куста, чтобы...

– Срезают?! Зачем?

Кристина посмотрела на онемевшую мать, потом на обрубки цветов, и снова на мать:

– Кто срезает?

– Ну, чтобы…

Воцарилась страшная пауза.

– Их принесли мне, – прошептала Кристина, холодея, – Оттуда…

Забыв, о чем идет речь, Ирина Михайловна приподнялась, да так и замерла между встать и сесть. Два ледяных хрусталика, два лотоса из далекой глубины неведомого мира, заморозили ее сильную волю. С приоткрытым ртом мама медленно осела на стул.

– Оттуда, – с ужасом повторила Кристина, выпустив вазу из рук.

Она забралась на костыли и, оставив остекленевшую родительницу сидеть один на один с букетом, поплыла в коридор. Причалив между гостиной и своей комнатой, Кристина навалилась на стену. Согнулась и опустила голову на грудь. Она слышала, как заплакала мать, потом как она подошла к ней и остановилась в двух шагах, не решаясь сократить дистанцию.

– Не помню, когда в последний раз ревела, – призналась Ирина Михайловна.

– Это я виновата.

– Ты тут не при чем. Тебя можно... можно хотя бы обнять?

– Обними.

– Ну вот, – Мать неуверенно привлекла дочку к себе. – Так же нельзя. Только что ты смотрела таким взглядом... Так нельзя.

– А как?

– Я уже ничего не понимаю. Ты хоть раз плакала, после того, как с тобой это случилось?

– Нет… Наверно, я забыла. Да и не хочу.

– А мне кажется, хочешь.

– Посмотри на себя.

– Страшная?

– Ну. Лучше б не ревела. Можно тебя кое о чем попросить? – Кристина зашевелилась в заботливых объятиях мамы.

– Конечно.

– Не обидишься?

– Нет.

– Если ты не отпустишь мою голову, я грохнусь.

Ирина Михайловна разжала крепкие материнские объятия.

Кристина с облегчением перевела дух и отправилась в свою комнату:

– Идем, я тебе что-то покажу.

Они подошли к столу, на котором лежал нарисованный мраморный мальчик.

– Нравится?

– Надо же! – На щеках матери еще блестели слезы, а глаза уже засияли от восторга. – Это ты нарисовала?!

– Ага.

– Насколько я разбираюсь, это здорово! – Она с изумлением уставилась на дочь. – Когда ты научилась рисовать?

– Сегодня. Мраморный мальчик. Классно? Грустный и задумчивый. Смотри: морские цветы, океан... Знаешь сколько лет этим цветам?

Ирина Михайловна пожала плечами.

– Четыреста лет!

– Да что ты!

– Да, да, да! Потому что у них есть корни. Морские розы никогда не умирают – одни бутоны засыпают, другие просыпаются. И никому не приходит в голову их срезать.

– Да у тебя талант! – продолжала восхищаться мама.

– Я так рада, мам, что хоть чем-то тебя порадовала. А то я уже начала думать, что от меня одни проблемы и никакого толка.

– Это ж надо! Ты, ведь, никогда не любила рисовать. – Ну, и ну! Покажу Шадковскому – можно? – один мой знакомый, известный художник. Пусть, посмотрит. Может, из тебя выйдет художница?

– Это я должна буду часами напролет малевать?

– Увидим. Должна же ты чем-то заниматься.

– Если честно, больше мне, ну, не охота рисовать. Мраморного мальчишку я уже нарисовала. А больше… Ну, я не знаю, что еще смогу нарисовать. Ладно, мам?

– Показать-то ты мне разрешишь?

– Да я тебе его дарю, делай, что хочешь.

Ирина Михайловна свернула милый шедевр в трубочку и, посмотрев на часы, вспомнила о сынишке:

– Кстати, о мальчиках. Двенадцать ночи! Где нашего охламона носит? Я ему сегодня устрою.

– Не надо, мам.

– Ушел полчаса назад? – улыбнулась мать.

Кристина честно кивнула.

– Ладно. У меня и сил-то на него не осталось. По-моему, на сегодня хватит воевать, я валюсь с ног. Завтра вставать в шесть. Давай, ложиться?

– Давай. А папа не придет?

– Папа уехал к родителям в Выборг.

– Выборг далеко?

– Поближе, чем Тамбов.

– Тамбов... Тамбов, это как Дания?

– Нет, это разные вещи.

– Как Вова и Гамлет?

– Наконец-то ты это начинаешь понимать. Твой Вова родом из Тамбова. Первый некредитоспособный Тамбове, с которым я имею дело.

– Слушай, а ты когда-нибудь была в театре?

– И в театре, и в кино, а как же? Пока культура не сдохла, я много чего посмотрела.

Тон, которым мама произнесла последнюю фразу, заставил Кристину улыбнуться:

– Культура сдохла?

– Десять лет назад, – кивнула Ирина Михайловна, не моргнув глазом.

– Расскажи.

– Кристинка, мне завтра утром лететь в Москву, я хочу хотя бы четыре часа поспать. – Мама подошла к книжной полке. – Почитай обо всем сама, ладно? Где-то у нас была книженция о Третиньяне... А вот. На-ка, посмотри. Когда-то я в нем души не чаяла. – В голосе матушки зазвучали романтичные ноты, что было крайне необычно. – В наше время шел фильм "Мужчина и женщина", мы на него бегали по десять раз. Ах, какой мужчина, ты себе не представляешь! Как я его любила!

Кристина посмотрела на обложку: "Жан-Луи Третиньян".

– Ты любила Жана-Луи Третиньяна? – Дочка прищурилась. – Занималась с ним сексом?

– Ну что ты! Я его видела в кино, на большом экране. Это же артист, звезда, к тому же француз.

– Легенда?

– Еще какая! А ты все об этом? Сил моих нет. Что с тобой делать?

– Понятно, вы любили друг друга как принц и русалка: он целовал тебя в лоб, а ты молчала.

Мама похлопала глазами.

– Вроде того.

– Ладно, я им займусь. – Кристина уселась в кресло. – Иди, спи.

– Иду. Придет Гарик, передай, чтоб послезавтра готовился к очень неприятному разговору.

– Ага.

Брошюрка из серии "Звезды мирового экрана" начиналась с цитаты этого поднебесного Жана-Луи: "Актер, как и любой работник искусства, должен быть свидетелем своего времени..."

Время было позднее. Актер Владимир Евпатьев, какой есть, глядя под ноги, продолжал колесить по городу. Гагаринская улица – Пестеля – Литейный – Невский – Марата – Кузнечный – Владимирский. И снова Литейный – Невский... Его маршрут разумному анализу на поддавался, его мысли вышли далеко за пределы здоровой логики.

Купить в его финансовом состоянии самые дорогие розы – все равно, что Ирине Михайловне взять новый автомобиль. Этакое жертвоприношение, чтобы не доставали.

Но Кристине и этого было мало. Она преследовала его как наваждение, как мираж летела где-то рядом и, не отставала ни на сантиметр. То ли на крыльях летела она, то ли на своих костылях.

"О, господин мой, как я испугалась!" – смеялось наваждение.

"Батюшки!" – Вова прибавил шаг.

"Поиздержались, принц? Ха-ха-ха-ха!"

"Заметно".

"Принц, у меня от вас есть подношения, я вам давно хотела их вернуть..."

"Да полно, вы ошиблись, я в жизни ничего вам не дарил".

"Дарили, принц, вы знаете прекрасно! Право, стоило ли тратиться на такую, как я?"

– Я в жизни ничего вам не дарил, – повторил он вслух. – Я в жизни ничего вам не дарил… Я в жизни…