Текст книги "Русалочка (СИ)"

Автор книги: Айдар Павлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

– Вы будете меня любить? – шепнула им Кристина таким мертвым голосом, что у далекой от сантиментов Ирины Михайловны мгновенно навернулась слеза.

– Доченька! – охнула мать, испуганно озираясь. – О чем ты говоришь?!

– Горгона… Гамлет… Мраморный мальчик, – прохрипела Кристина и, вперив стеклянный взгляд в потолок, потеряла к родителям интерес.

Тот факт, что больная не признала даже отца с матерью, врач объяснил побочным эффектом атрофии конечностей: пальцы рук участвуют в процессе узнавания (встречая тот или иной образ, человек первым делом как бы ощупывает его руками, и уже потом сознание выдает ответ на информацию зрительного образа). Поскольку Кристина не чувствовала ни рук ни ног, потерю памяти можно было считать явлением нормальным, если здесь вообще уместно это слово. Сказать, что Ирина Михайловна была потрясена, мало, здесь больше подойдет слово раздавлена. С душой матери произошло примерно то же, что с телом дочери.

Через неделю зашевелились пальцы. Однако вместо того, чтобы признать реальность или хотя бы проявить к ней здоровый интерес, сознание пациентки больницы стало извлекать на свет диковинные, нереальные картинки. То она погружалась в бездну к мраморному мальчику (он постоянно держал возле губ указательный палец, напоминая, что говорить они могут лишь молча, без слов), то на нее смотрели грустные белые цветы, здесь же появлялась Горгона, Принц Гамлет, аквариум с синими рыбами, Ольга, колдунья…

«До дна! До дна!! – кричала кто-то ей вслед. – До дна, дитя мое!!»

И что-то огромное упало снизу.

"Мамочки, как больно!"

И вот, стало легко.

А потом все вернулось.

К осени она научилась как следует двигать руками, понимать, где находится, с кем говорит и даже смеяться. Тело не принадлежало ей на все сто – процентов на шестьдесят, не больше. Сознание – пятьдесят на пятьдесят: половина была в этой реальности, другая осталась в параллельной. Да, крыша у нее съехала, однако если Кристина и выглядела дурочкой, то в самом лучшем смысле этого слова. К примеру, она могла ни с того, ни с сего впасть в нечеловеческое затишье: не реагировать на появление людей, заморожено смотреть в одну точку и не шевелиться минут так двадцать. Или наоборот внезапно начинала хохотать, заставляя все вокруг звенеть и содрогаться, – прекратить это было невозможно. Иные предметы и обстоятельства вызывали у больной прямо противоположную реакцию: чтобы поднять ей настроение, достаточно было сообщить, что у нее «высокая температура».

– Высокая температура? – радовалась она. – Ха-ха-ха-ха! Что вы такие мрачные? Температура! Я Солнышко! Я солнышко! Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!

Временами она напоминала девиц из рекламных роликов, которым до дури нравятся новые прокладки, жвачки и презервативы. Кристина не ведала о том, что покончила с собой.

В этой истории нельзя было позавидовать никому. Особенно досталось Ольге, лучшей подруге Кристины. Она была старше на три года, благодаря ей Кристина приобщилась к миру ночных тусовок, колбасы и кислоты. Кристина не была в особом восторге от дискотек, скорее они позволяли ее отвлечься от житейского омута, основательно встряхнуть мозги и тело.

Они были не похожи, Ольга, и Кристина: старшая сногсшибательно действовала на самцов, болезненно – на старух и безнадежно – на женихов. Младшей до нее было далеко. Если лицо Кристины отталкивало любые косметические художества, лицо Ольги без туши и накладных ресниц было не представить. Дева-хамелеон, она запечатлевала на голове, лице и теле все, что производило супер-впечатление: от элементов одежды модных моделей с обложек журналов до длинного каре Умы Турман в "Криминальном чтиве". Ольга имела десяток кислотных костюмов на все случаи жизни, а поскольку случаи в жизни предоставлялись ей каждую вторую ночь, десять это не так уж много.

Несмотря на огромную внутреннюю и внешнюю разницу, что-то глубоко связывало конфетку в блестящей упаковке по имени Ольга с нежной и прозрачной Кристиной.

В ту роковую ночь Ольга, естественно, собиралась в клуб, за ней приехала тачка, и она со своим парнем выбирала прикид для вечеринки: синий или фиолетовый? В конце концов она остановилась на фиолетовом, и тут внезапно пришла Кристина со своим белым букетом, девчонка выглядела заметно поддавшей, на ней не было лица. Ольга хотела взять Кристину с собой, но у той были другие планы, ей надо было просто поговорить, рассказать свою историю. Из всех знакомых Кристины только Ольга могла выслушать любую трагедию с гламурным оптимизмом и предложить модный выход из тупика. Для начала Ольга предложила перенести обсуждение проблемы в машину, поговорить по дороге в клуб, ну, чтобы не терять время…

Через минуту Кристина лежала на зеленом газоне под девятиэтажным домом на Гражданке. Время никто не потерял, однако о вечеринках Ольге пришлось надолго забыть.

Через месяц Ольге разрешили увидеться с Кристиной. Со слов Ирины Михайловны Ольга узнала, что Кристюха двинулась, подняться с кровати не может, крыша поехала так, что никого не помнит, не знает, ничего не умеет... Имя Ольга Кристине, вроде, о чем-то говорит, но пока неизвестно, о чем. Вот такие ужасы. Для Ольги, которая ни разу не видела смерти, не переступала порога больницы и с вечера до утра без башни колбасилась на дискотеках, распахнулись врата неведомого мира. Ей строго-настрого велели молчать «об этом» – роковом прыжке с балкона на Гражданке. Кристина до сих пор не имела понятия о том, что с ней произошло.

– Она как пятилетний ребенок, – предупредила Ирина Михайловна за дверью. – Ты ее не грузи, Оля. Дай апельсины, и если она тебя не узнает, иди домой.

Оранжевые шары в руках красивой девушки показались Кристине прекрасными:

– Оранжевые как солнце!

– Это тебе, Крис, – сказала Ольга.

– Мне?! – растерялась Кристина. – Но я этого не стою.

– Не говори глупости, – попросила мать. – Возьми апельсин и ешь. Это подарок.

Присутствующие охнуть не успели, как Кристина впилась зубами в самый огромный апельсин.

– Кристюша! – опешила мать. – Апельсины надо чистить!

– Извините. – Больная моментально выплюнула все, что успела взять в рот. – Я не знала. Вы на меня не сердитесь?

– Конечно, нет, – Ольга категорично завертела головой.

– Ты такая красивая, Оля, – похвалила Кристина, я хочу быть такой же.

Мать с врачом переглянулись.

– Ты помнишь эту девочку? – спросила мать.

– Да, да... – Кристина наморщила лоб, припоминая: – Пляж, дискотека, марихуана... Оля моя лучшая подруга. – Она подала гостье правую руку. – Ты, правда, моя лучшая подруга?

– Конечно, Крис, – заверила та с рукопожатием.

Лицо Ольги пылало краской, было понятно, что Кристина попала в яблочко: дискотека, марихуана... Чтобы ее не смущать, врач тихо вывел Ирину Михайловну из палаты, оставив подружек с глазу на глаз.

– Оля!

– А? – шепотом отозвалась Ольга.

Кристина сбросила одеяло на пол.

– Классные ножки?

– Ноги как ноги.

– Блин, холодные как лед. И не слушаются. Я их не чувствую.

– Что, вообще?

Кристина с досадой кивнула.

– Фигово, – Ольга потрогала голени подруги. – Не такие уж холодные. По-моему, нормальные.

– Дай-ка твои посмотрим…

Оля закинула ногу на кровать. Сравнили температуру. Да, у Кристины нижняя часть тела была холоднее.

– Все Крис, будем лечиться. – Ольга заботливо укрыла подругу одеялом. – Чтобы ноги не мерзли, надо укрываться.

– У тебя есть парень?

– Ну, есть.

– Он тебя любит?

– Надеюсь, да.

– Что значит, надеешься?

– Значит, у меня все нормально, и я не парюсь, любит он меня или нет.

– Слушай, у меня ведь тоже должен быть парень, – догадалась Кристина, почесав щеку.

– Сначала встань на ноги, Крис, а потом думай, от кого бы родить ребенка, – посоветовала Ольга, не подозревая, какими последствиями это обернется.

Кристина по-настоящему задумалась, она поняла выражение «встать на ноги» буквально, и ее сковал столбняк, та самая замороженность, когда она подолгу смотрела в точку на стене и не шевелилась.

– Ау! – окликнула Ольга. – Ау! Крис, ты меня слышишь? Ау-Ау!

Не дождавшись ответа, Ольга испугалась и вышла из палаты за подмогой.

Кристина скинула мертвые ноги на пол, вцепилась руками в тумбочку и, извиваясь, как рыба на песке, соскользнула с кровати. Несколько секунд ей удавалось балансировать подобно русалке на кончике хвоста. Затем тело потеряло центр тяжести, взмахнув руками, она умирающим лебедем полетела вниз. Колени с треском впечатались в пол, глаза едва не выскочили из орбит. И было в этом что-то до ужаса знакомое, словно падаешь с огромной высоты в пропасть.

Когда в палату вернулись люди, больная ползала по полу, пытаясь забраться на кровать. Нет зрелища печальнее на свете: ноги не слушают, в руках нет силы.

– Простите меня. – Кристина, дрожала от нервного смеха. – Я сама заберусь. Я не нарочно. Я постараюсь… постараюсь больше вас не беспокоить. Ха-ха-ха-ха! Правда, фуфло, а не ноги. Ха-ха-ха! Ну, пожалуйста, простите. Я больше не буду.

Она перенесла пять операций и всю зиму занималась восстановлением в сестрорецкой больнице. Ноги так и не стали ее слушаться, она научилась ходить на костылях, кататься в инвалидном кресле, однако врачи не рекомендовали ей злоупотреблять каталкой, полагая, что для восстановления двигательных функций нужна непрерывная практика.

Двойная жизнь Кристины

Санкт-Петербург. 1994 год.

В конце весны Кристину выписали из больницы. Лёля привез ее в квартиру на Гагаринской улице, молча вынул из машины и поднял в квартиру на втором этаже.

Леша по кличке Лёля при необходимости выполнял роль члена семьи, особенно когда надо было что-то поднимать, грузить и складывать. На "Атланте" он числился водителем, у Ирины Михайловны – на подхвате. Его происхождение вело к генеалогическому древу Александра Николаевича, его судьба не лишена героического ореола.

Леша отслужил в морской пехоте и за год, проведенный на воле после демобилизации, влип в две неприятные истории. Им заинтересовалась милиция. Вторая история грозила парню тюремными нарами: с пестрой компанией собутыльников Лёля принял участие в международной кабацкой потасовке, в ходе которой пострадал фэйс некоего Брайна, мощного парня с американским гражданством. Результаты баталии стали известны утром, на трезвую голову. Служители правопорядка показали Лёле кляузу, отпечатанную на превосходной импортной бумаге с шапкой солидной русско-американской фирмы. Америка осложнила ситуацию Лёши до предела. Лёля каялся, винился, однако, что сделано, то сделано. Настал черед платить. Отец Леши, человек небогатый, обратился за помощью к троюродному брату, Александру Николаевичу, а тот, соответственно, переадресовал проблему Ирине Михайловне. Чудо-женщина выручила: полторы тысячи долларов замяли инцидент. Кроме того, «Атланту» требовался водитель-вышибала, Леша был вне конкуренции. У него появилась приличная девушка и аппетитный автомобиль Вольво-460, между которыми бывший морской десантник учился мирно делить любовь. Стригся он по-бандитски коротко, его физиономию нельзя было назвать добродушной, однако на него было можно положиться. Все, кто так или иначе соприкасался с Лешей, отмечали, что в последнее время парень здорово изменился.

Кристине пришлось положиться на Лешу в буквальном и переносном смысле слова. Ибо, научившись худо-бедно двигать костылями по ровной поверхности помещения, она не имела ни малейшего понятия, как вести себя на улице. В коляску ей садиться запрещали, Лёля всюду таскал ее на руках: вынимал, поднимал, перекладывал, – это пополнило его обязанности. Кристина безропотно приняла этот коротко стриженный бессловесный мускул в качестве органичного дополнения непослушного тела.

– Хорошо дома? – Поинтересовалась Ирина Михайловна.

– Неплохо, – ответила Кристина.

– Не устала?

– Неа.

Подперев плечом дверной косяк, Кристина широко расставила костыли, чтобы перевести дух. Всякий раз, возвращаясь из больницы домой, она делала обход квартиры, затем вот так вот останавливалась, навалившись на стену, отдохнуть, ее ноги резко выпрямлялись, спина прогибалась... От подобных маневров дочери у Ирины Михайловны всегда кружилась голова, и перехватывало дыхание: скрюченный шестнадцатилетний ребенок в дверном проеме устал, повесил голову на грудь, отдыхает...

– Может, сядем? – предложила мать.

– Садись, я постою.

– Я не устала.

– Мама, мне проще стоять, чем карапкаться туда-сюда по стулу.

– Как хочешь. Сегодня приедет Гарик.

– Класс!

– Он будет тебе помогать.

– Мне не надо помогать. – Кристина испуганно посмотрела на мать.

– С ложечки кормить тебя никто не собирается. Просто мне необходимо знать, что ты не одна.

– Только не хватало, чтоб мне дети помогали. Что с тобой?

Неуклюжая до боли поза, в которой застыла Кристина, не давала маме покоя:

– Может…, тебе все-таки лучше сесть?

– Мама!

– Ладно, – отступила мать. – Как тебе лучше. Я же не знаю.

– Тебя напрягают мои костыли?

– Доченька... – Ирину Михайловну заклинило. – Я же не знаю....

– А где дедушка? – Кристина, кивнула вперед, в направлении комнаты деда.

– На даче. И Граф, и Гарик, – все на даче.

– Идем! – Отвалив от дверного косяка, Кристина судорожно перевела ноги в походное положение.

Они приземлились на кухне выпить по чашке кофе.

– Я договорилась с одним доктором, – сказала Ирина Михайловна. – Звать Лев Алексеевич. Завтра он подойдет. Он тебя осмотрит, и вы с ним начнете заниматься. Специалист отличный: все расхваливают. Многих поставил на ноги. Говорят, делает чудеса. Я не спросила, тебе кофе или чай?

– А тебе?

– Я кофе.

– Я тоже.

Мама зажгла спичку, на плите вспыхнула конфорка. Кристина неожиданно захохотала.

– Что случилось? – Не поняла Ирина Михайловна.

– Обожаю огонь. Особенно, когда вспыхнет. Атас!

– Осторожнее с огнем, доча. Вот твой чайник, он на электричестве. А огонь вообще не зажигай. Захочешь кофе или чай, нальешь воду в эту бадью, поставишь сюда, защелкнешь... Поняла?

– Ага.

– Откроешь холодильник...

– И это поняла. Ты тридцатый раз повторяешь: «откроешь холодильник, поставишь в микроволновку». Мама, я давно все просекла. С первого раза, честное слово. Сядь, мам, расслабься. Квартира не сгорит. Я не буду в раскаряку зажигать спички над плитой.

Чтобы куда-нибудь смотреть, Ирина Михайловна уставилась на часы, затем села за стол напротив дочери.

– Спасибо тебе. – Кристина положила ладонь на руку матери. – Ты меня действительно любишь.

– Доченька... А как иначе?!

– Ну, по-разному бывает.

– Ты иногда совсем не понимаешь, что говоришь. – Мать покачала головой. – Как я могу тебя не любить, если вы с Гариком – единственное, ради чего я живу?

Пальцы Кристины ласково погладили ее кожу, благодарные глаза заглянули глубоко в сердце.

– Мам, а что ты сказала Вовке?

– Кому?!

Ирину Михайловну дернуло током. Она очутилась в странной западне между проникающим взглядом и ласковыми пальцами дочери. Почти год о Гамлете ни слуха, ни духа, и вот «бабах!».

– Ка-аторому Вовке? – Ирина Михайловна попробовала закосить под дуру, что у нее никогда не получалось.

– Который Гамлет. Ну, ты ходила к нему в театр, да?

– Когда?

– Перед тем, как я выбросилась с балкона.

На помощь преданной кофеманке Ирине Михайловне неожиданно пришел кофе: пена с шипением убежала из кофеварки и шлепнулась на плиту. Только чудо могло спасти мать на Страшном Суде: провалиться под пол она не могла, взлететь выше потолка тоже, – и этим чудом стал кофе. Несколько секунд, дарованных матери на устранения аварийной ситуации на плите, помогли восстановиться после нокдауна. Кристина молчала. Ирина Михайловна тщательно вытирала плиту. Наконец, она повернулась к дочери:

– Он приходил?

– Куда?

– В больницу.

– Нет. Он больше не придет, – ответила Кристина.

– Тогда что ты вдруг вспомнила?

– А я как-то не забывала. – Она отвернулась к окну.

Ирина Михайловна разлила кофе по чашкам. В воздухе становилось неуютно.

– Ты хочешь сказать, что все это время копила на меня обиду и ни разу не заговорила?

– Не хочу, – ответила Кристина в окно. – Что ты ему сказала?

– Я сказала, что он слишком старый для тебя. – Мать вернулась на стул. – И попросила больше с тобой не встречаться.

– А ты не слишком старая для папы?

– Ты это сейчас придумала?

– Да я вообще не думала.

– Объясни мне, – после паузы попросила мать, – ты иногда притворяешься, что ничего не помнишь? Да? Так проще?

Кристина кивнула в окно:

– И что ноги не двигаются, тоже. Калекой быть проще.

– Я не это имела в виду. Иногда мне кажется...

– Мама, может, хватит?!

– Ну, хорошо. – Мать посмотрела в стол. Все эти заявления, сделанные дочкой безмятежным тоном, загнали ее в угол. – Я была не права, – согласилась она. – Я обидела человека, я..., если хочешь знать, я сама потом долго жалела. Что я еще должна ответить?

– Пожалела, когда я выбросилась с балкона?

– Нет, я не могу в таком тоне разговаривать! Посмотри на меня! Что ты уставилась в окно?

Кристина повернула к матери лицо:

– Вова плохой человек?

– Нет.

– Бандит? Вор?

– Нет. Доча, послушай меня...

– Он даже не старик. Он не угодил тебе тем, что играет в бедном маленьком театре, и все. Зачем это было делать?

– Кристина, пойми: тебе пятнадцать, ему почти тридцать. Ты хоть это можешь понять?

– А в чем проблема?

– В том, что у людей не принято, чтобы тридцать лет и пятнадцать. На вас бы смотрели как на извращенцев.

– Тебе-то что?

– Доченька, я твоя мать! – Крылья материнского носа грозно приподнялись.

– Ладно. – Кристина опять отвернулась к окну. – Я молчу.

– Если б ему было сорок, а тебе двадцать...

– Тебе бы это понравилось?

– По крайней мере, это выглядело бы естественно.

– А если б ему было девяносто, а мне семьдесят?

Ирина Михайловна вспомнила про кофе и, не ответив, стала пить. Ни вкуса, ни удовольствия она не чувствовала.

– ... Если он вдруг объявится, – сообщила мать как бы ненароком между глотками, – я готова извиниться. За все, что наговорила сгоряча.

– В честь чего это он объявится?

– Ну, если вдруг.

– Ты бы правда извинилась? – Кристина с уважением округлила глаза.

– Слушай, я тебя хоть раз обманула? – Глаза матери передразнили выражение дочери. – Пей кофе. Чего не пьешь? – Она наконец-то распробовала свой кофе. – «Монтана», классный кофе. Давай, давай.

– Угу, – кивнула Кристина, взявшись за чашку.

– У тебя пока все? – Мать бросила деловой взгляд на часы, ей было пора: – А, Кристюша?

– В смысле?

– Больше ни о чем долго не думала?

– Да нет.

– Тогда я побежала. – Залпом допив кофе, Ирина Михайловна поднялась из-за стола. – Я слишком старая для папы, – согласилась она, поцеловав на прощанье ребенка. – Просто мне до сих пор об этом не говорили.

Когда Ирины Михайловны не было в офисе старшим на капитанском мостике по умолчанию оставался ее муж. Утомленный опекой жены и тупыми компьютерными игрушками, Александр Николаевич мог в такие минуты как следует развернуться и показать всем сотрудникам «Атланта», кто тут главный, когда нет хозяйки. Он выхватывал из кобуры мобильный телефон, героически обнажал полуметровую антену и пускался расхаживать по офису. Наугад набирая телефонные номера, муж хозяйки останавливался в самых видных местах «Атланта» и с демоническим выражением лица «решал вопросы». Дядя с улицы наверняка бы подумал, что эти вопросы – государственной важности, и что под контролем Александра Николаевича вот-вот начнется глобальная военная операция. Но в «Атланте» все прекрасно знали, что под его реальным контролем не находится ни червонца.

Рабочая эйфория Александра Рудалева могла продолжаться до получаса, после чего не свойственная роль делового человека ему наскучивала, и дела с мешком нерешенных вопросов отходили в руки того, кто ими умеет заниматься, естественно, к Ирине Михайловне.

Со смертельно уставшим лицом Александр Николаевич отправлялся в приемную, плотно закрывал за собой дверь, небрежно-изящно ставил на стол секретарши Марины что-нибудь типа французских духов за пару сотен баксов и удивлялся, как ему удалось выжить после «всей этой трескотни».

Подразумевалось, что Марина должна вернуть любовь к жизни своему любовнику.

– Саша… – растроганно вздыхала Марина, уставившись на духи. – Не надо этого…

– Ерунда, – отмахивался Александр Николаевич. – Это за счет фирмы.

Марина удивлялась, как Саше удается так долго целоваться, не снимая темных очков. Она была несколько выше невысокого Александра Николаевича и, несмотря на замужество, превосходно сохранилась: на вид ей давали двадцать вместо двадцати шести, ее круглый год загорелое тело состояло из членов исключительно правильной пропорции, которые привносили в эстетику "Атланта" соразмерность греческих статуй и запретного плода.

– Саша… – повторяла Марина. – Саша… Не надо этого… Не надо…

Все же, когда Ирины Михайловны не было на работе, это происходило.

Пока сорокапятилетняя Ирина Михайловна возилась дома с Кристиной, выясняя, кто кому подходит по возрастным меркам, тридцатипятилетний Александр Николаевич сидел в приемной “Атланта” на столе секретаря, болтал ногой в воздухе и устало протирал глаза. Хотелось ему страшно, это было видно невооруженным взглядом. Если б Марину не отвлекали телефонные звонки, они бы давно «занялись делом». Кроме мужа директрисы, на столе секретарши находилось три телефона, каждый из которых поочередно подавал сигналы, так что паузу в этой нудной симфонии трудно было даже вообразить.

– “Атлант”, – ответила Марина на очередной звонок, затем закрывала трубку ладонью и тихо объявила: – Это комиссия по контролю за качеством...

Александр Николаевич изображал руками крест, и Марина просила комиссию перезвонить через час.

– “Атлант”, – ответила Марина в другую трубку. А потом Александру Николаевичу: – Это ЛКТ...

И так далее.

Во время паузы вдруг вспомнили Кристину.

– Как ваша дочка? – спросила Марина.

– Все так же. – Александр Николаевич махнул рукой, ходит еле-еле, с костылями. – Не известно, что будет дальше.

– Может, еще образуется?

– Может.

Раздался очередной телефонный звонок. На этот раз трубку снял муж директора:

– Добрый день, "Атлант" слушает... Ее пока нет, а что вы хотели? Перезвоните через час, она подойдет. – Он опустил трубку на аппарат и проникновенно посмотрел на секретаршу: – Мариша!

Запищал следующий телефон.

– Добрый день, "Атлант" слушает, – представился Александр Николаевич. – А ее нет. Через час... Да, Ирина Михайловна Рудалева, пожалуйста.

И снова звонок. Трубку подняла Марина:

– "Атлант", здравствуйте... Я помню. Скажу. – Она ловко застучала по клавишам компьютера и выдала необходимую информацию.

Как только Марина договорила, муж хозяйки, которую, в основном, домогались, демонстративно снял трубки со всех аппаратов, сгруппировал их в виде трезубца на крышке стола и пристально посмотрел в широко открытую грудь античной красавицы. Воцарилась сказочная тишина. Девушка покраснела. Ее пальцы возбужденно забарабанили по клавишам компьютера.

– Тю-тю-тю, тю-тю-тю! – Саша весенним свистом исполнил два такта арии "Сердце красавицы склонно к изменам". – ... Мариша!

– Ау?

– Загрузим файл?

Им повезло: загрузка файла заняла не больше пяти минут, спустя еще пять минут в дверь забарабанили. Так бесцеремонно могла стучать только хозяйка. Марина открыла.

Ирина Михайловна буквально ворвалась в приемную. Крылья ее носа грозно шевелились, глаза горели:

– Что это ты заперлась? – Бросив на стол секретаря пачку деловых бумаг, Ирина Михайловна на ходу огляделась:

– Где Сашка?

Раздались два телефонных звонка одновременно. Обе женщины вооружились трубками.

– Слушаю, – ответила Ирина Михайловна, теребя в руке образец договора из "Омеги". – Откуда они опять свалились? Это я не вам… Ваш вопрос решился вчера в представительстве "Эко-продакшн"... Я повторяю: вчера, в четыре часа, все было распределено. Мы взяли два контейнера. Что значит, не проходят?! Проверяйте! – Она положила трубку на аппарат, Марина тут же протянула ей другую. – Здравствуйте. Вы готовы?... Назовите мне цифру, в какие часы меня не было, я и без вас знаю... Триста сорок пять? Это нас устраивает. Подъезжайте, я здесь.

Покончив с телефонными трубками, Ирина Михайловна постучала ногтем по новым бумагам:

– Разберись с этим до трех часов, – попросила она Марину. – Кто звонил?

– Звонила комиссия по контролю за качеством...

– Я с ними уже переговорила.

– Из ЛКТ…

– Перезвонят?

– Да. Потом, посмотрите, "Омега" опять прислала факс. Марина протянула бумагу. – Мы будем заключать с ними договор?

Вновь телефон.

– Алло?! – закричала Ирина Михайловна. – Жду – не дождусь! Алло, вас совсем не слышно!... А?! Что?!! Владимир Борисович, перезвоните, ничего не слышу!

Под шумок из кабинета, с видом школьника, схватившего двойку, выскользнул Александр Николаевич. Незаметно для увязшей в телефонах жены ему удалось пройти всю приемную и сбежать.

– Что это? – Положив трубку, директриса уставилась на факс в своей руке.

– "Омега", Ирина Михайловна, – улыбнулась Марина. – Хотят заключить...

– Вижу, что "Омега". Сколько можно их посылать? Какой, к черту, договор?! По этим придуркам тюрьма плачет, а не договор! – Она скомкала факс и бросила его в мусорную корзину. – Еще раз зашлют факс – я вызову милицию, так им и скажи.

– Хорошо. – Марина продолжала улыбаться, словно ее машине удалось выехать со встречной полосы без единой царапины.

"Под одной и той же личиной существуют три типа полового акта. Иногда все три происходят одновременно, иногда последовательно, но чаще всего, отдельно друг от друга. Первый тип полового акта – репродуктивный (с целью зача¬тия). Он прост, откровенен и не пользуется особой популярностью. Это просто знакомство мистера Сперматозоида с мисс Яйцеклеткой, а в остальном они уже сами разберутся. Секс с целью зачатия одобряют министры пропаганды, столпы нравственности, синие чулки и старые девы.

…Секс может быть так же выражением любви. Когда все слова сказаны, то единение двух тел и душ может наполнить самым глубоким смыслом слова "Я люблю тебя"…"

"Я люблю тебя", – повторила Кристина, мечтательно посмотрев на люстру. Ее тело прогнулось, душа взлетела под потолок, а левая рука погладила живот, опускаясь все ниже и ниже. Правой рукой Кристина держала любимую книгу «Все, что вы хотите знать о сексе, но стесняетесь спросить»:

«...Этот секс может встречаться на всех этапах жизни мужчины и женщины, но легко исчезает, если о нем не заботиться. Познавшие его, считают, что с течением времени чувства становятся еще сильнее. Все, особенно авторы популярных песен, одобряют секс по любви, но не всем выпадает случай испытать его.

Третий тип полового акта уже давно приобрел дурную славу. Все его осуждают, но... все хотят его испробовать. Это секс для удовольствия, для простого физического и эмоционального ощущения всего приятного, что происходить при половом акте. Это секс для отдыха в лучшем смысле этого слова...»

«В этом нет ничего плохого», – уверяла книжка, как бы вступая в снисходительную полемику со всеми, кто «его осуждает».

«Нет ничего плохого!» – соглашалась Кристина.

«Люди, и вообще все млекопитающие наделены членом или влагалищем и мощной потребностью использовать эти органы. Так почему же им не делать этого, тем более способом, приносящим максимум удовольствия?!»

«Максимум удовольствия! – недоумевала Кристина. – Почему бы не делать?!»

«…Когда впервые сталкиваются двое обнаженных мужчин (в душе, в бассейне Ассоциации молодых христиан и т. д.) они первым делом смотрят на члены друг друга. Быстро, иногда почти незаметно, они измеряют чужой орган, сравнивают с собственным и приходят к определенным выводам. Даже стоя у писсуара в общественном туалете, они бросают молниеносные взгляды. В некоторых частных клубах администрация позаботилась установить над писсуарами увеличительные стекла».

В процессе чтения ритм замечательной книги начинал мощным эхом отдаваться в висках, на сердце и по всему телу прилежной ученицы. Особенно автору удалось описание клитора: "Это сексуальная бомба замедленного действия, снабженная коротким взрывателем. Точнее, двумя взрывателями. Что происходит при оргазме? Все! Все трансмиссии и электрические цепи внезапно и прекрасно перенапрягаются, провода раскаляются докрасна, предохранители плавятся, колокольчики звенят. С приближением оргазма меняется темп всех процессов организма. Пульс подскакивает до 160 ударов и больше. Дыхание становится судорожным и сопровождается стонами. Кровяное давление удваивается, все вены тазовой области готовы разорваться. Вульва ритмично пульсирует, чуть не стискивая член. Сенсорные нервы предельно напряжены, всасывая каждую капельку ощущений. Потребляется столько энергии, что сознание начинает меркнуть. Женщина не замечает ничего окружающего…»

Книга выпала из правой руки благодарной читательницы, левая рука сжала бесчувственный кусок мяса на ноге, замороженный взгляд уставился в стену. Кристина не замечала ничего окружающего.

«Для полного счастья не хватает только принца», – подумала она.

Не прошло и минуты, как девушку вернул в реальность телефон. Колокольчики звенели в трех шагах, с журнального столика. Чтобы доползти до аппарата, следовало вынырнуть из бездны, забраться на костыли, почувствовать притяжение земли со всеми ее прелестями. С пульсом 160 ударов в минуту, стискивая пульсирующими подмышками перекладины подпорок, ритмично выкидывая вперед готовый вот-вот взорваться таз, Кристина подплыла к телефону.

– Алло?

– Привет, Кристи, как дела?

От голоса, который раздался на другом конце провода, «сенсорные нервы выдали предельное напряжение». Это было то самое, о чем рассказывал учебник – «секс как выражение любви».

– Кажется, начинается «второй тип полового акта», – призналась Кристина.

В трубке раздался смех:

– Второй акт? – переспросил голос. – Что начинается, Кристи?

Тишина.

– Когда все слова сказаны, – после долгого молчания произнесла Кристина, – то единение двух тел и душ может наполнить самым глубоким смыслом слова «Я люблю тебя».

– Я так рад тебя снова слышать.

– А я как рада…

– Минуту назад я даже не подозревал, что когда-нибудь наберу твой номер.

– Что тебя сподвигло?

– Я вдруг увидел девушку с глазами цвета моря и хвостом русалки.

– Красивая девушка?

– Я увидел тебя.

– Где это меня показывают?

– Не могу этого объяснить. Ты была реальнее, чем все остальное. Хотя тебя рядом не было.

– С хвостом?

– Именно.

– И как тебе мой хвост?

– Ну, так, ничего. Хвост как хвост.

– Я правда хочу знать, как это выглядит со стороны. Это сексуально?

– Да я бы не сказал.

– Блин, – недовольно прошептала Кристина.

– А тебе надо, чтобы все было сексуально?

– Да надо. У меня все должно быть сексуально.

– Зачем?

– Затем, что я учусь сексу.

– Сексу?

– А что?

– И у тебя есть учитель, все как положено? – спросил после паузы обиженный голос.