Текст книги "Русалочка (СИ)"

Автор книги: Айдар Павлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Мужественно выслушав просьбу дочери, Александр Николаевич поиграл затвердевшими скулами, поднял с пола ножик и хладнокровно произнес:

– Отвела душу?

Кристина молча отвернулась.

– За всю жизнь я не получал в свой адрес столько хамства, сколько за сегодняшний день. – Отец ритмично постукивал лезвием ножа по столу. – Сегодня я постоянно кому-то затыкаю рот. Я гад, я лжец. Кто я еще? Мм?... Радость моя, кто меня просил сюда приехать? Ты решила извести мое терпение? Тебе не нравится Леля, тебе не понравился врач, меня ты воспринимаешь, как не знаю что... Чего ты добиваешься? Мне уехать? Ради бога!

– Никто отсюда не уедет, – упрямо проворчала Кристина. – Ни ради бога, ни ради денег.

– Кристина, правда! – окрикнула Ольга. – Сколько можно?!

– Если ты ненавидишь лично меня, – продолжал папа, – то при чем здесь остальные: Михаил Васильевич, Оля, Володя... Приехали и сидят тут по твоей милости, как не знаю кто. Полюбуйся на себя, на кого ты похожа!

– Мне забраться на костыли?

– Кристи! – Вова положил руку на ее плечо. – Это уже перебор.

– Да пошел ты, – одернулась она.

– Ого! У нас телефон вырубило. – Александр Николаевич снял с аппарата, трубку. – И я без трубы приехал… Нет, чует мое сердце, точно умрем, и никто не вспомнит.

– Не умрем, не бойся. – Кристина обогрела папу неожиданно нормальным взглядом. – Душа бессмертна. Да и мама скоро подъедет, чует мое сердце.

– Золотко мое! – Пользуясь благоприятной сменой ветра, заговорил отец: – Ну ладно, меня ты не воспринимаешь, но пойми ты одну простую вещь: у мамы сегодня безу-умно трудный день, подъехать она не смо-ожет.

– Ей каждый день безу-умно трудно, – передразнила Кристина, – но тем не менее, она уже е-едет.

Отец повесил телефонную трубку и бессильно опустил руки:

– Ну, едет, значит, едет. Я больше ни во что не вмешиваюсь.

– Вот так, да? Папа, я люблю тебя, – призналась Кристина, улыбнувшись. – Но мне почему-то все время кажется, что ты врешь. – Она удивленно пожала плечами. – Не знаю, может, только кажется... Ты когда-нибудь снимаешь свои дурацкие очки? Если честно, я ни разу не видела, какого цвета у тебя глаза. Ну-ка, подойди сюда.

Папа подошел.

– Сними их.

Александр Николаевич снял дымчатые очки, послушно склонился. перед дочерью. Два холодных голубых глаза с безразличием смотрели чуть выше головы.

– Тоже синий, – сказала Кристина. – Как я. – Почему же ты все время врешь? – Она с сочувствием погладила его бородку, словно приласкала Графа. – Папа... Колючий как морской песок. Ты меня уже простил?

– Ты чудовище, Кристюха…

– Да или нет?

Она с дикой улыбкой вцепилась пальцами в отцовскую бороду. Папа понял, что ему не выпрямиться, пока мир не будет восстановлен.

– Конечно, простил, – кивнул он.

– Без подарка?

– Без.

– Ты та-акой добрый, папа. Я тебе безу-умно благодарна. – Кристина, наконец, оставила мефистофельскую бородку в покое.

– Успокоилась немного?

– Ну, вроде того.

– Где ложь, где правда, – кто из нас разберет? Принимай, пожалуйста, людей такими, какие мы есть. Посмотри, ты свои шестнадцать лет едва помнишь, а я тридцать восемь лет небо коптил. Конечно, по сравнению со мной, ты дева Мария. Но люди есть люди. Слышала, как говорил Пушкин: «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман»?

– Который умер?

– Который легенда, – поправил Вова.

– Красиво. Нас возвышающий обман. Вы же в курсе, я вообразила себя русалкой. Ха-ха-ха! Такая прикольная сказка! Мраморный мальчик, цветы, подводный мир, все такое. возвышенное… Люди думают, что она классно танцует, а она словно по ножам прыгает. Я тоже размечталась. После такой легенды даже мне захотелось танцевать, ха-ха-ха-ха! Да нет, вы не пугайтесь – ха-ха-ха! – что вы на меня смотрите? Я не собираюсь прямо сейчас – ха-ха! – танцевать. Мне до горшка-то не доползти, – какой, на фиг, танцевать? Я про себя мечтала, ну, чтоб никто не видел. Могу ведь я один раз оттянуться? Один раз, прикиньте, вскружить себе голову, обмануться, взлететь! Как это могло бы быть здорово, правда? Так, я знаете что? У меня, как всегда, ни фига не получилось. Короче я... Ха-ха-ха-ха! Я так: шпок! – витриной на пол, ха-ха!... Нет, меня никакие сказки не цепляют, блин. Не возвышают. Наверно, я, действительно, никакая не русалка, а просто парализованный кусок мяса.

* * *

Через полчаса Леля на серебристом СААБе привез на фазенду хозяйку «Атланта» Ирину Михайловну Рудалеву, женщину умную и очень гордую своим бизнесом, который, однако, из-за любви к детям внезапно дал серьезную трещину.

– Что произошло? – На пороге ее встретил муж. Он был задерган до предела. – Мартини взяли?

– Ни черта мы не взяли. У вас-то что произошло?

– Дур-дом, – прибито улыбнулся Александр Николаевич.

– Не поняла?

– А иди сама с ней поговори. Как с цепи сорвалась.

– Кристина?

– Ага.

– Она здорова?

– А что?

– Черт бы вас побрал! Позвонили в офис – я думала это Ольга, – велели мне передать, что Кристина упала. Было такое?

– Ну, по крайней мере, я ничего такого не заметил. Зачем ты прилетела? Кто перевозит Мартини?

– Никто. – Ирина Михайловна переступила через порог.

– Дур-дом, – с улыбкой повторил Александр Николаевич, когда жена скрылась за дверью.

Отец остался на улице потолковать с Лёлей, повозиться с Графом, во всяком случае, здесь было безопаснее.

Ирину Михайловну не ждали, поэтому сразу, как следует, никто не обрадовался.

– Добрый вечер… – Мать остановилась в центре комнаты.

– Мама, присаживайся! – пригласила Кристина. – Посмотри, как мы тебя любим: два часа ни к чему не притрагивались.

– Теперь-то можно? – поинтересовался Гарик.

– Легко, – разрешила Кристина. – А все равно, холодное. Вова, не сиди, налей вино.

– Крис, давай я куру подогрею, – поднялась Ольга.

– Погоди! – Гарик ее тормознул, чтобы спереть с блюда куриную ножку. – Теперь можешь идти.

Все зашевелились. Лед тронулся.

– Как устроились? – спросила Ирина Михайловна и почему-то первым делом посмотрела на Вову.

– Хорошо, – ответила Ольга.

– Ты, наверно, до смерти проголодалась? – спросила у матери Кристина.

– До смерти, – согласилась та.

– Еще бы! Каждую минуту работать! На, мам, перекуси. – Кристина щедро наполнила тарелку Ирины Михайловны осыпающейся горой разнообразных салатов, мяса и рыбы.

– Доча, мне столько не съесть, ты что?!

– Кто до смерти работает, тот до смерти ест. А кто не работает, тот не ест, – только курит, пьет и матерится… Вова, где мое вино?

– Вот.

– Это, да? – Кристина подняла тост: – Пьем за мамино здоровье. Никто не против? ...Поехали!

Зазвенели бокалы. Первый глоток был сделан.

– Базар пошел идиотский, – заголосила Кристина. – О правде и вранье, – сдохнуть можно. – Папа испугался и сбежал, это из-за меня. Я вообразила, что все обломы – из-за меня. Полюбуйся, какие постные лица! – тоже из-за меня. Всё из-за меня. Представляю, как я осточертела: болтаю и болтаю! Ни на минуту не остановиться. Вова!

– А?

– Определенно, русалки должны молчать, правда? Прикинь, как этим повезло, у которых была немая русалка! Только научи ее разговаривать! Это был бы отстой. Ну вот, уже и Вова не реагирует. Никому я не нужна. Поесть, что ли?

– Поешь, доча, конечно, – согласилась Ирина Михайловна.

– Нахаляву почему бы не поесть?

– Что ты мелешь? – шепнула мать.

– Может, позвать папу? – предложил Гарик.

– Его никто не выгонял. – Кристина пожала плечами. – Давай, иди, позови, скажи, раздают халявные пайки.

Гарик выбежал на улицу:

– Пап! Ты где?!

– Чего тебе? – Александр Николаевич неторопливо вышел из-за угла дома.

Подойдя к отцу, Гарик уткнулся носом в его грудь:

– Не сердись на нее, а? – попросил он.

Вместо ответа папа обхватил сын руками и крепко прижал к себе. С минуту так и стояли. Могло показаться, что старший набирается сил у младшего.

– Пап!

– Чего?

– Там начали есть.

– Уже можно? – Плечи Александра Николаевича подпрыгнули от тихого смеха.

Гарик кивнул.

– Леля! – крикнул отец в сторону машин.

– Что? – отозвался тот.

– Есть разрешили. Идем, перекусим.

После пятого бокала Хванчкары, Володю понесло:

– Сумасшедшая штука, жизнь... Всего каких-то полчаса, назад, казалось, летим в пропасть... А теперь сидим, пьем вино, разговариваем, и ничего. Опять друзья-братья. Как иногда переворачивается мир. Вот, у меня сегодня все развалилось, а на душе почему-то легко. Я вдруг понял, что значит дышать свежим воздухом, знать, что совсем близко море, это не объяснить. Наверно, осенью у вас вообще как в сказке: камин, дрова, огонь... Можно часами на это смотреть, останавливать время. А то что получается: постоянно куда-то бежишь, затыкаешь уши, чтобы не слышать шума, закрываешь глаза, чтобы не видеть, куда бежишь. И зачем? Не понимаю. Сегодня я вдруг перестал понимать, и слава богу. Наверно потому, что сегодня мой последний день в Питере.

– Почему последний? – Ирина Михайловна бросила на артиста быстрый хозяйственный взгляд.

– Вова купил билет в Тамбов, – объяснила Кристина. – Он больше не Гамлет, а лопнувший пузырь, полное ничтожество, ему здесь делать нечего.

Ирина Михайловна присмотрелась к Володе внимательнее.

– Не хочу больше никуда бежать, не хочу убиваться из-за мелочей, – продолжал тот. – Не хочу. Хочу смотреть на огонь и останавливать время.

– Вова, не вижу причин для грусти, – возразила мать. – Тебе объяснить, как поступают нормальные люди? Пять дней работают, два дня – смотрят на камин, и никто не грустит.

– Ирина Михайловна, у вас как в офисе, все по полочкам: туда пять – сюда два. А сами-то как живете?

– Я, быть может, живу по-другому. Но все нормальные люди именно так и поступают.

– А где вы видели нормальных людей?

– Где угодно. Повсюду.

– Покажите мне пальцем хотя бы одного нормального человека.

– Лёля. – Ирина Михайловна без раздумий показала на бывшего морского пехотинца. – Чем тебе не нормальный парень?

– Лёля нормальный, – поддержала Кристина.

От смущения Леша потупился и начал быстро краснеть.

– Не могу сказать, что он сразу стал таким, как сейчас, – авторитетно объявила Ирина Михайловна. – Но, в общем и целом, я им очень довольна.

– Я ща... – Не в силах больше выносить всеобщего внимания, Леша улизнул из-за стола.

– А что вдруг в Тамбов? – Ирина Михайловна занялась Володей.

– Уволили.

– Пинком под зад, – добавила Кристина.

– Может, это и к лучшему? – предположила мать. – Ладно, не грусти, что-нибудь придумаем. – Оставив в покое горе-артиста, она, наконец, вспомнила о причине своего приезда, которая с первых минут как-то вылетела у нее из головы, и строго поглядела на Ольгу: – Кстати, кто мне объяснит, что за звонок был сегодня в офис?

Повисла пауза.

– ... Это я звонила, – призналась Кристина. – Не смотри на Ольгу, она не при чем.

– Ты?!

– Я.

– Хороши фокусы! Можно узнать, зачем?

– Чтобы ты приехала.

– Просто нет слов! – Мама развела руками.

– Я сказала какой-то женщине, что упала лицом вниз и скоро умру.

– Да, мне так и передали. Кто тебя научил врать?

– Я не врала.

– Не поняла.

– Я же не сказала, что упала сегодня. Думаешь, я никогда не падала лицом на пол?

– Я из-за тебя психанула, бросила дела, отправила людей искать компаньонов за три часа до прибытия товара!

Александр Николаевич скорбно вздохнул.

– Это ужасно? – спросила Кристина.

– А как это по-твоему называется?! Теперь мне снова предстоит охмурять Олега Исааковича, ползать на коленях перед этим проворовавшимся... Просто нет слов!

– Будешь ползать на коленях перед вором?

– Кем бы он ни был, для того, чтобы мне перед ним теперь оправдаться, нужны деньги. И деньги немалые.

– У тебя ж до фига денег.

– Родная моя, чтобы ты раз и навсегда поняла: на деньги я лучше куплю тебе шоколадку, чем выброшу их на парик Олегу Исааковичу.

Услышав про парик, Александр Николаевич захихикал, он был единственным человеком, который видел Олега Исааковича. Услышав про шоколадку, Кристина одарила Вову бесподобной улыбкой, она была единственной, кто знал, какого мнения о шоколаде придерживаются неудавшиеся принцы.

– А почему никто не брал трубку, когда я звонила? – Ирина Михайловна посмотрела на мужа.

Тот без комментариев подошел к телефонному аппарату и повторно удостоверился в его неисправности:

– Наверно, отключили. Давно уже нет сигналов.

– Я обрезала провод, – призналась Кристина. – Я не вру, что ты на меня уставилась?

– Зачем ты это сделала? – Глаза матери расширились, крылья носа приподнялись.

– Чтобы ты приехала.

– Хороши шуточки! Я чуть с ума не схожу, а здесь...

– Это не шуточки.

– Кристина! – сорвалась мать. – Что ты себе позволяешь?!

– Что хочу, то и позволяю. Только не дави на уши, ладно?

– Нет уж, я надавлю. Если впредь ты выкинешь мне что-нибудь подобное...

– Впредь я сделаю то, что посчитаю нужным.

– А если тебе захочется поджечь дом?

– Захочется – подожгу. Пока не хочется.

– И то легче. – Разобравшись, в чем дело, мать попробовала сбавить обороты: – Кристина, ты взрослый человек. Вчера у нас был разговор, я тебе как взрослому человеку объяснила, что в моих силах. Постарайся понять еще раз: в моей работе завязаны узлы, которых ни я, ни Олег Исаакович в парике развязать не в состоянии. Я имею дело с очень крупными средствами. Или, скорее, крупные средства имеют дело со мной. Представь себе огромный город – это огромный пресс, которое постоянно нужны продукты, одно колесо цепляет дюжины колец, дюжина колец вращает сотню. Если твое колесо дает слабину – маховики тебя попросту раздавят, зарежут без ножа. – Ирина Михайловна посмотрела на пианино, и ей в голову пришла другая ассоциация: – Дай только им почувствовать, что у тебя расстроена одна струна, тот же Олег Исаакович выкинет за борт весь инструмент. И на все наложит волосатую лапу.

– А что ты вообще связалась с этим Олегом Исааковичем, если он такое дерьмо? Нормальных людей нет?

– Доча, это мой начальник. Не такое уж он, в принципе, дерьмо... Не он, так кто-нибудь найдется. Деньги нужны всем. Я играю не на пианино, Кристина, я играю на деньги.

– Ты воровка?

Пришло время очередной минуты молчания. Все как-то отвернулись от Ирины Михайловны. Дед отправился к музыкальному инструменту.

– Ну вот, ты приехала, – продолжала после паузы Кристина. – Тебя не выкинули, не раздавили, не зарезали...

– Резать будут завтра, – тихо ответила мать.

– Значит, ты этого стоишь.

Дед опустил пальцы на клавши пианино, и взрывоопасный воздух гостиной наполнился звуками Баховской прелюдии. Когда музыка закончилась, мать, глотая слезы, стояла у окна. Кристина медленно подплыла к ней, широко расставила костыли и уткнулась лицом в ее спину.

– Почему они молчат? – Отчалив от матери, Кристина сделала два шага к публике. – Что вы молчите? Объелись продуктов? Кривая тунеядка плюет на свою мать, и никто слова не сказал? Здесь только Ольга, могла молчать. И Шопен. А остальные что?!

– Сядь, Кристинка... Что ты делаешь? – прошептала ей на ухо мать. – 3ачем ты так?

– Кто-нибудь ответит?! Хоть одна живая душа умеет здесь возвышенно врать? – Ее раскаленный взгляд остановился на Володе. – Слабо возвышенно соврать?

– Как это ни грустно, здесь, действительно, происходит что-то возвышенное, – молвил бывший принц.

– Но все-таки, грустно?

– Естественно, – кивнул Вова. – Веселого мало.

– Что я должна сделать, чтобы не было грустно?!

– Кристинка, – вновь зашептала мать. – Пожалуйста, идем сядем.

– Сплясать?

Володя пожал плечами.

– Включи музыку!

– Какую? – Вова, словно в кошмарном сне, подошел к музыкальному центру.

– А что там стоит?

– Вальсы Шопена.

– Белый вальс! – обьявила Кристина.

Он нажал на "пуск".

– Лёля, забери!

Леша вытащил из-под девчонки костыли, Гамлет подхватил русалку под мышки, и началось...

Она повисла в его руках, мертвые ноги в оранжевых кроссовках болтались в воздухе, однако руки бывшего принца скоро ослабли, и он, опустив Кристину на пол, стал переставлять ее с места на место как куклу.

Танец с волочащимися ногами под Шопена запомнился. Никто ни на секунду не отвернулся. Все смотрели от начала до конца. Гарик ни разу не закрыл рот, столь велико было напряжение: «О, дает сеструха!»

Тем временем из открытых окон на втором этаже было видно, как близко к горизонту опустилось красное солнце: не более часа времени – и оно скроется, поглощенное Финским заливом, водами Балтики, Северного моря, Атлантического океана, уходя все дальше и дальше.

В гостиной на первом этаже обстановка, вроде, успокоилась. По крайней мере, импровизированный бал закончился, Кристина сидела на своем месте, и то ладно. Кто-то курил, кто-то пил, кто-то продолжал есть. Народ отходил от умопомрачительного танца, и решительно не представлял, о чем можно говорить после подобных представлений.

– Вов! – позвала Кристина.

– Да?

– Я, знаешь, что хочу спросить? Ну, как женщина мужчину, по-взрослому. Пока ты от нас не сбежал. Приятно было танцевать с моим телом? Только честно.

Вова хмуро огляделся и вместо ответа положил в рот кусок шоколада.

– Тебе неловко признаться? – настаивала Кристина.

– Да.

– Или неловко было плясать? С каракатицей. Ты это стесняешься сказать? Правда, интересно. Со мной ведь никто не танцевал. Что-что, а с русалочкой Андерсена мне не сравниться, ты это боишься сказать?

– Да ничего я не боюсь! – фыркнул Вова.

– Ш-ш-ш!– Кристина умиротворенно положила палец на губы. – Охреневшая здесь только я, тебе нельзя волноваться... Оля!

– Ну? – Подруга всем своим видом приготовилась к отражению атаки. Как и прочие, она сидела на ножах. Несмотря на то, что ей перепало меньше остальных, чувство комфорта это не прибавило. Совсем не прикольно присутствовать в гостях на семейной разборке, не имея возможности свалить.

– Не хило меня проколбасило? Знаете, что я вычитала в книжке о сексе? Женское тело – это оружие и способ самовыражения, – красиво, да? Возвышенно. У мужчин самовыражение происходит через мозги и член, а у нас через тело. Телом я выражаю себя, свое отношение к миру. Посмотрите, как она танцует – и вы узнаете, кто она! Кое-что я все-таки выразила... Такую офигевшую сплющенную девку: ни черта не может, только требует и требует.

Вова слабо застонал.

– Что, принц? – не поняла Кристина. – Похоть? Еще потанцуем?

– Я уже оху-ел все это слушать!! – Схватившись за голову, Володя пулей вылетел из дома. Проветриваться.

Кристина проводила его затухающей улыбкой.

– Крис, чего ты от него добиваешься? – спросила Ольга после драматичной паузы.

– Господи, какая я свинья... – поняла Кристина, закрыв руками лицо. – Лёля!

Леша исправно вручил ей костыли. Кристина собиралась броситься в догонку за принцем, однако представив, как это будет выглядеть, с грохотом швырнула палки на пол.

– Всё, хватит! Хочу домой.

– На Гагаринскую? – не поняла мать.

– Нет, вообще… Ноги не ходят. Даже прощенья не попросить... у любимого человека. Задолбало.

В кромешной тишине к внучке подсел Михаил Васильевич:

– Будешь? – Дед предложил ей трубку.

Кристина кивнула.

– А как ты себе представляешь любовь, а, Кристинка? – спросил он.

– Представляю? Да никак. Неизвестно чего ждала, ждала. А в результате – какая-то фигня, не знаю, деда… Мираж в океане.

– В общем, ты не обязана меня слушать, я для тебя, наверно, дремучий старик, но я тоже кое-что видел. Людей всяких перевидал, думал, что знаю, что такое любовь. А однажды... Нельзя сказать, что мне не везло, или попадались плохие друзья, только я однажды понял, что любви нет. Потом выяснилось, что ее на самом деле не бывает в том виде, каком я ее себе рисовал: мечты, ожидания, обманы... Ждешь и ждешь, и все впустую. Ты не думай, что я сейчас это понял, когда от меня остался один скелет. Я это понял сорок лет назад. Тогда мне все казалось впереди, я мучился, что-то искал, не находил, и снова мучился. А однажды вдруг понял, что любви нет. Да, да. И я тут же перестал скулить и начал жить. Знаешь ли, жить, чтобы жить, – это совсем другое дело. Не искать, а отрабатывать то, что перед носом. И вскоре я повстречал женщину, которую искал до этого во всех женщинах.

– Бабушку?

– Ну, если так можно сказать. Твоя бабушка умерла, когда ей только исполнилось тридцать пять. Когда мы встретились, Кате было шестнадцать.

– Красивая?

– Очень.

– Вы любили друг друга?

– А то как? Но мы об этом не задумывались. Мы взяли, да порешили жить вместе. Что хочу сказать? Главное – терпение. Будет терпение – будет любовь. Не будет терпения – не будет ничего. Самое светлое в своей жизни я повстречал тогда, когда перестал искать и начал жить. Просто, жить, чтобы жить.

– Какой-то фильм, по-моему, так и назывался, – вклинил вдруг Александр Николаевич. – "Жить, чтобы жить".

– Дедуль, – сказала Кристина, – я тебя люблю, но… Жить, чтобы жить… Это не вдохновляет, прости, совсем не вдохновляет.

Появился Вова.

– А принцы верят в любовь? – спросила Кристина.

– Принцы верят в похоть. – Вова вернулся за общий стол.

– Ха-ха-ха-ха-ха! Браво! – Она зааплодировала. – Браво, Гамлет! Первая веселая фраза за этот вечер!

– Даст Бог, не последняя. – Налив во все бокалы вино, Вова залпом осушил свою чашу.

– Ты не представляешь, как я признательна! Тебе постоянно мерещилось, что возле меня нельзя откалывать пошлости. Тем более, такие сальные!

– Правда?

– Ха-ха-ха! Думал, я воображу на свой счет, и сразу захочу в постель! У меня даже сложился комплекс урны. Ты думал, что возле меня уместны только серьезные прибамбасы с трагическими кульминациями? Ха-ха-та-ха-ха-ха-ха! – Кристина уже не смеялась, это было что-то преисподнее. Ну и добился, блин! Чего хотел, то получил, ха-ха-ха-ха-ха! Ладно, хватит ржать. Надо же вам когда-то отдохнуть от моей трескотни. А то, у всех крыша съедет, не только у меня. Ой, блин... Ничего уже не соображаю. Если честно, я сама себя больше достала, чем всех вас.

– А в этом никто не сомневался, – с олимпийским спокойствием парировал отец.

– Самый счастливый среди нас Граф, – заметила Ольга.

– А где он, кстати? – Кристина зачем-то заглянула под стол. – Ха-ха-ха!

– Граф кимарит конуре.

– Графиня отдалась Шопену, а он кимарит в конуре?! Ха-ха-ха-ха-ха!

– Га-га-га-га! – Поддержал лишь Гарик, да и то его искренность вызывала сомнения.

– Граф верит в любовь, деда?

Михаил Васильевич пожал плечами.

– Дедуля, жить, чтобы жить… – Кристина, что есть силы, боролась с нервным смехом. – Я запомнила. Ха-ха-ха-ха! Господи, когда ж это кончится?! Лёля! Вынеси меня отсюда.

Леша оперативно подхватил ее на руки, и они скрылись за дверью.

– Вова, дай сигарету, – попросила Ольга. – У тебя какие?

– «Соверен». Ты, разве, куришь? – Он полез в карман.

– Еще немного, и я уйду в запой.

– Олюшка, будешь Мальборо? – предложил Александр Николаевич.

– Давайте. Вов, спасибо, я, лучше, эти.

– Вова, иди за мной, – позвала Ирина Михайловна. – Есть разговор.

Мать вывела артиста на улицу. Обогнув дом по полукругу, они остановились в кустах смородины:

– Расскажи-ка мне, что это за мелодрама, уехать в Тамбов?

– Ирина Михайловна, это не мелодрама: меня выгнали из театра.

– Что ты натворил?

– Ничего. Я бездарен. Я неудачник, я лентяй. Что мне еще сказать?

– Чем же ты собираешься заняться дома? – улыбнулась Ирина Михайловна. – Тамбову требуются лентяи и неудачники?

– Да мне плевать, кто кому требуется.

– Ладно, не психуй, на сегодня хватит. Придумаем тебе работу.

– Ирина Михайловна, вы не понимаете: я у-ез-жа-ю!

– Ты притворяешься, или, реально, такой ту-пой?! – сорвалась мать.

– А что? Что вы на меня все наехали?! На мне свет клином сошелся?

– Ты не видишь, как она кипит?!

– Ну, вижу. А я-то...

– Она же любит тебя, осел! – гремучим шепотом перебила мать. – Куда ты намылился?! Собрался сбежать?

– Стоп, стоп! Два месяца назад вы угрожали потому, что мы встречались. Теперь вы угрожаете потому...

– Я тебе не угрожаю Вовик! Что за бестолочь такая? Я тебя умоляю!

– Батюшки…

Мать отвернулась и ослабевшим шепотом повторила:

– Я тебя умоляю. Сделай что-нибудь.

– Но что?

– Или она убьет всех нас, или она убьет себя. Я сердцем чувствую... Не делай того, что не исправить, я умоляю. Я... За мной не встанет, я найду тебе и угол, и работу. У тебя будет машина. Что тебе еще требуется, чтобы... – Мать неожиданно всхлипнула и закрыли лицо платком.

Не представляя, куда смотреть, Володя неуклюже переминался с ноги на ногу. Хоть сквозь землю провались.

– Ирина Михайловна…

– Чтобы она знала, что она такая же как все! – Мать поглядела на артиста заплаканными глазами, словно он ее избил. – Что она не урна для мусора. Что она не одна. Ты видел... видел, как она кипит? Она ждет от тебя одного-единственного слова!

Володя глупо кивнул.

– Каким надо быть тупоумом, чтобы этого не понять? – Взяв себя в руки, Ирина Михайловна спрятала платок в кармане.

Повисла деловая пауза.

– …Ну, и что? – Ирина Михайловна посмотрела на часы. Она не торопилась, но как бы предоставляла бывшему принцу конкретное время на размышление.

– Тупоуму надо подумать, – ответил Вова, – Давайте завтра…

– Какое завтра?! Ты отдаешь себе отчет в том, что может случиться сегодня?

– Ирина Михайловна, поймите меня. То, что вы сказали… Ну, я не ожидал: работа, машина, угол. Вы это серьезно?

– Я пока никого не обманывала.

– Какая работа? Стоять за прилавком?

– Это сейчас так важно?

Володя растерянно пожал плечами.

– Ладно. – Мать посмотрела в землю. – Делай, что хочешь. Если б ты еще знал, что хочешь… Ладно. Но учти: оставишь ее так – домой ты явишься не в белой рубашечке, а в черной пропахшей робе. От нее всю жизнь будет пахнуть смертью человека, который тебя любил. И кого ты сам любил, придурок.

Огрев артиста столь патетичной для бизнес-леди фразой, мать опустила руки в карманы и отправилась к дому.

«О, Господи! – Вова потерянно огляделся. – Где я? Куда я влип?»

– Ирина Михайловна, подождите! – Он догнал ее. – Вы, в общем… Вы не передумаете?

– На счет угла-то? Что-что а верить мне можно. Ой, горе луковое. Ладно, идем выпьем.

Они прошли мимо пустой скамейки, возле которой сиротливо крутился привязанный Граф, и вернулись в гостиную. За столом сидели все, кроме Кристины.

– Где она?! – Крылья материнского носа взметнулись вверх, она застыла в дверях как статуя.

– Кристина? – Александр Николаевич дернул плечом. – Мы думали, она с вами.

– Бегом, ищи ее! – Ирина Михайловна подтолкнула Вову на выход, – Не дай бог, она нас слышала. Господи, этого мне не хватало!

Не чувствуя земли под ногами, Вова выскочил на улицу:

– Кристина!

Ответа не последовало. Он оббежал дом, и…

Конечно, она не могла далеко улететь на паре костылей: она ковыляла по тропинке ему навстречу, повесив голову и прикусив губу.

– Кристи! – Он остановился, собираясь ее обнять. – Ты, что, подслушивала?

– А что, нельзя? – она отпихнула его костылем и пошла дальше.

– Кристи, я должен тебе сказать… Да остановись ты! Слышишь?!

Она остановилась.

– Кристи! – Он дотронулся рукой до ее щеки. – Ну, посмотри на меня! Это ерунда. Я сделаю, как ты скажешь. Если ты, действительно, любишь, надо научиться прощать. Ты плакала, да? Научилась? У тебя на глазах слезы.

Она, наконец, подняла голову:

– Все сделаешь, как я скажу?

– Да, да.

– Давай сюда коляску.

– Даю. – Володя сходил за каталкой.

Кристина приземлилась в кресло и выбросила костыли в траву:

– Поехали!

– Куда?

– К морю. Иди, скажи маме, что мы смотрим закат.

Он выкатил коляску на берег. Кристина показала на одинокую скалу, и он молча таранил колесами вязкий песок, пока они не достигли кромки воды возле серой каменной глыбы. Ветер уже разогнал все тучи и стих. Волны успокоились. Красное солнце тонуло за горизонтом, от него осталось меньше половинки. Кристина сложила руки на коленях:

– Как спелый гранат, правда?

– А? – Он не слышал, что она бормочет.

– Небо как теплый костер.

– Ага. – Он опять не расслышал и, сунув руки в карманы, тоже уставился на дольку от солнечного диска.

Несколько минут они провели под шум набегавших волн. Он ни разу не взглянул на нее. Иногда невозможно смотреть в глаза. Иная правда позволительна лишь ангелам. Но люди не ангелы, и когда любовь касается их огненными крылами Серафима, гораздо безопаснее смотреть на солнце, чем в обнаженное пламя.

– Оставь меня здесь, – сказала Кристина. – Я хочу здесь остаться.

– Ну-ну, Граф! – Сморщенная рука Михаила Васильевича потрепала шерсть разволновавшегося пса. Овчарка вела себя так, словно под ним начинает разгораться стог сена. – Слышишь, что я говорю? Будет! Будет тебе! Сиди смирно, не шали.

Худо-бедно внушив Графу, что все в порядке, старик поднялся со скамейки и вошел в дом. В гостиной обстановка выглядела более умиротворенной, чем на улице. Правда, Ольга зачастила к винной бутылке, Леля безостановочно курил, а Ирина Михайловна как-то нервно пританцовывала возле музыкального центра, перебирая бесчисленные диски, и никак не могла подобрать нужную пластинку. Гарика клонило в сон. Папа безуспешно боролся с заусенцем.

– Где я оставил трубку? – Михаил Васильевич осмотрелся: – А, вот она!

– Дa… – тяжело крякнул Александр Николаевич. – Если у нас так будет каждый вечер…

– Не будет. – Дед поплелся обратно к Графу. – Так не бывает каждый вечер.

– Ничего не могу понять, – продолжал ворчать Александр Николаевич. – На среднем пальце постоянно торчит заусенец! На других всегда все чисто, а на этом постоянно… Хотите анекдот?

Гарик лениво приоткрыл один глаз.

– Едут в ночном автобусе два педераста. – Папа издал два глухих смешка. – Вокруг, значит, все спят. Один другому говорит: "Давай, я тебя трахну!" – "Да ты спятил! Люди же кругом!" – "Давай, давай, не бойся, они спят." – "Нет, – этот говорит, – не могу: вдруг кто-нибудь не спит?" – "А мы проверим: попроси закурить. Дадут, значит, не спят. Не отзовутся, значит, спят". Этот высовывается в проход... – Александр Николаевич сложил ладони рупором: – "Эй, есть у кого-нибудь закурить?" – Тишина. – "Закурить есть?" – Никто ответил. Потрахались, значит...

Во дворе бешено завизжал Граф. Увидев прибежавшего артиста, пес рванул с цепи, едва не перевернув скамейку, на которой сидел Михаил Васильевич, – так что деду ничего не оставалось, как отвязать ошейник. Зачем-то схватив зубами костыль, Граф стрелой пустился туда, откуда появился Вова.

Александр Николаевич замолчал.

Все посмотрели на дверь. В дверях возник бледный, запыхавшийся Гамлет.

– Она!!… – пропыхтел он, вытаращив глаза и показав в сторону Финского залива. – Она сказала…

– Что с ней?! – заорала мать.

Отец подскочил с кресла:

– Живее! К скале!

Не прошло и двух минут, как на темнеющий берег, из-за деревьев начали выбегать люди. Первым появились Вова, Ольга и Гарик, потом отец, мать. Они бежали к скале, они рассыпались на песке и с высоты птичьего полета напоминали молекулы, хаотично вздрагивающие в спокойной воде.

Коляска была пуста. Рядом лежала одежда: белые слаксы, кроссовки, футболка. Обезумевший Граф бестолково метался между одеждой Кристины и морем с костылем в зубах то сверяя след, то вновь теряя его в морских волнах.