Текст книги "Русский романтизм"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

области живописи здесь невольно напрашивается сравнение

с Пикассо, ставившим себе такие же задачи.

Для развлечения читателя привлекается также ряд приемов

с л о в е с н о г о г р о т е с к а.

1) Излюбленное В. и в дальнейшем пародирование исто-

рических преданий, событий, лиц. Например, рассказывая

предание об Агамемноне, который встретил холодный прием

в отечестве после покорения Трои, он дополняет: „Агамемнон

был великий полководец, но худой муж. 10 лет... господи,

боже мой, где мое терпение! ни разу не побывать в отпуску,

не подать о себе вести, и в какое же время?" и т. д. (гл. 37).

Читая книгу Азар и восхищаясь описанием магометанского рая,

он вдруг замечает: „Но при всех этих наслаждениях, вообра-

зите себе там же Ангелов, имеющих по 70.000 уст, каждые

уста по 70.000 языков и каждый язык, хвалящий бога 70.000 раз

в день на 70.000 различных наречиях. Это ужасно! Что за

шум, что за крик! Нет, беда быть в Магометовом Эдеме"

(61 гл.). Таким образом, введение какой нибудь комической

детали создает общий гротескный сдвиг.

Пародируются также научные изыскания историков: „По

всему видимому палец велик и хорош... По сравнению преда-

1361

ний Страбона, Тита Ливия, Квинта Курция... подобный палец

принадлежит левой руке Атиллы (гл. 53).

2) З в у к о в о е н а г р о м о ж д е н и е чрезвычайно сложных

имен, из сочетания которых создается целая гротескная како-

фония– другой любимый прием В. Формуляр Александра

Великого можно отыскать в историках: Ариане, Квинте-Курции,

Плутархе, Птоломее, Диодоре Сицилийском, в Фирдусси-ибн-

Ферруке, в Магомете-бен-Эмире-Коандшахе, Хамдаллах-бен-

Абубекре, в Яхиэ-бен-Абдаллахе, в Дахэлуи, в Абдал-Рахмане-

бен-Ахмеде и др. (гл. 85). Автор явно забавляется этим наро-

стающим грандиозным скоплением звуков *), осуществляя основ-

ной принцип гротеска—„безграничное преувеличение".

С именами писателей постоянно связываются явно вымыш-

ленные цитаты в комически-назидательном тоне: „Слава не

может быть основана на одной истине, сказал Квинт-Курций

в один пасмурный день" (119 гл., тоже в * гл. XIX).

3) Следующим приемом гротескного сказа является унич-

т о ж е н и е о б р а з н о с т и слова и вывод, заостряющий

комическое: „Я сел возле письменного стола, бросил взоры на

карту, глаза разбежались, что же мне было делать без глаз",

или: „Бедный мир, как все старо в тебе! сколько лет солнце

волочится за землей. Вот платоническая любовь, вот постоян-

ство!" – И вывод: „что, если на старости лет, земля свихнется

с истинного пути, – пропало человечество от огненных объ-

ятий солнца" (26 гл.).

4) Часто прибегает он к и г р е слов: „Красные девушки

в Подолии... да красны, но не прекрасны, все в цветах, бед-

ные цветы", или 5) к с л о в о п р о и з в о д с т в у : „Пусть мое

сердце холодно, как лед. Может быть полярный лед тверд,

как кремень и удар куска об кусок произвел бы искры... искры

любви. Что может быть лучше любви и с к р е н н е й " (183 гл.).

6) Создавая комическое слуховое восприятие, он прибегает

к з в у к о п о д р а ж а н и ю : „Абуб есть то же, что Амбубайя,

дуда, бывшая в употреблении у Латин, по Талмуду Абуб есть

дудочка", а по мнению всех прочих, Абуб есть тросточка, от

которой барабан издавал тоны приятнее"2) (45 гл.).

Слог Вельтмана чрезвычайно капризен и пестр. Чаще

всего фраза его коротка и эмоциональна. Восклицания, во-

просы, обращения чередуются в бесконечных перебоях. Цитаты,

афоризмы, ссылки на „великих мужей" нанизываются по совер-

шенно случайным ассоциациям. Иногда же он переходит к пе-

риодической речи, явно забавляясь ее размерами и играя сло-

Этот прием особенно любили старые мастера гротеска, напр. Ф . Рабле ,

об этом у Н . S c h n e e g a n s : „Geschichte der Grotesken Satire". II ч., гл. 3. 2) Прием, также чрезвычайно характерный для стиля Рабле.

1361

вами. „По границе бывшей Турецкой Империи, или все равно,

по бывшей границе Турецкой Империи. Перестановка слов

ничего не значит" (91 гл.). 2) Также случайны и немотивированы

с к а ч к и от п р о з ы к с т и х у и обратно. Все эти стилисти-

ческие приемы преднамеренны, что он сам подчеркивает: „как

неприятно видеть почтенного автора, который унижается, стара-

ясь сделаться писателем звучным, сокращает искусство свое для

достоинства и благовидности выражений, трудолюбиво подчиняет

мысли словам, избегает стечения гласных, с детскою прину-

жденностью округляет периоды и уравнивает члены выраже-

ниями ничтожными и неуместными красоты" (19 гл.). Разру-

шение всех этих традиций и является, как мы видели, его

задачей. Сказавши в одном месте, что „в руках писателя все

слова, все идеи, все умствования подобны разноцветным камуш-

кам калейдоскопа (26 гл.), он и осуществил это в композиции

и в стиле „Странника", которого сам справедливо назвал

своей „энциклопедией".

Но при внимательном чтении всетаки удается установить

основной центр, к которому все устремляется – это тема

любви. Тема путешествия, включающая описания городов,

местностей разорвана и уничтожена. Главным в книге становится,

в конце концов, описание кишиневских дев, встреч с ними,

то есть мир любви. Тема войны дает возможность перене-

стись в область пережитого и рассказать о некоторых сраже-

ниях, в которых сам автор принимал участие. Но серьезность

тона быстро теряется, одеваясь в общий шутливый колорит.

Составляя войско из амазонок, он принимает над нимй на-

чальство, описывает шатер Царь-девицы и, следовательно, пере-

ходит постепенно к теме любви. К темам историческим он

обращается, большею частью, для случайных сравнений, но

и здесь исключительное место отводится любовным историям

прошлого, а любовь Александра Великого к Зенде и его

смерть от ее ядовитого поцелуя развита даже в целую поэму.

Темы философские, почти всегда, носят комический харак-

тер, – тут мы найдем рассуждение о хаосе, о вселенной, но,

в конце концов, Вселенная воплощается в образе Девы.

Итак, тема любви вот тот общий центр, который восста-

навливается с трудом в причудливо-переплетающихся ломанных

линиях. Она слагается из двух струй, противоположных по своему

настроению. Одна, соответствующая основному шутливому

колориту „Странника", это – легкие мимолетные увлечения,

где автор является „странником" и в области любви, загляды-

ваясь „мимоходом на красоту" и называя себя „грешником

по этой части". В окне его привлекает „ангел не дева", в саду

Тульчина он вспоминает о польке, „которой он смотрел в глаза",

рассказывает в полунамеках свое приключение с хозяйкой

1361

квартиры. Но под этим эпикурейским гоном пробивается скры-

тая, намеренно – маскируемая лирическая струя, отражаю-

щая серьезное чувство, действительно владевшее им в это

время.

В архиве Вельтмана в папке под № 2279 находится по-

ходная тетрадь в переплете, где в мелких полустертых стро-

ках заключен документ его сердца. Это черновики писем

и стихотворений к любимой им женщине, переплетающиеся

с набросками „ Странникаа, при чем выражение личных пере-

живаний использовано затем как литературный материал, что

придает найденной рукописи особый интерес.

Колыбелью его любви является Бессарабский край, где

он служил в войсках во время Турецкой кампании, вот

почему—„остальная половина света для него пуста и незначи-

тельна" („Странник" I ч.). Быстрое развитие ее падает на

1830 год, когда он, по болезни, жил в Кишиневе и в Яссах.

Вельтман сам определил характер своей любви, назвавши

Екатерину П. П . „ з в е з д о й , сияющей над его жизнью, от ко-

торой его отделяет огромное пространство". Действительно,

это было страстное стремление, почти без надежд на дости-

жение (так как Екатерина П. – жена другого, очевидно, сослу-

живца В.) истинно романтическое „Sensucht", о котором Ога-

рев сказал: „Вечно желать и страдать... Слезы любви к чему то

недостижимому, я их люблю. Плачу и благословляю"2).

В выражении этого чувства звучат все характерные звуки,

из которых слагается аккорд романтической любви, являю-

щейся лейтмотивом своей эпохи, получившей даже теорети-

ческое обоснование, как часть целого мировоззрения 3).

В рукописи вслед за черновиком „Эскандера", написан-

ным 10 июня 1829 г. в лагере при Шумле, т. е. до встречи

с Е. П., упоминается впервые ее имя в составляемом акро-

стихе „Екатерина", а затем в стихотворении: „Толкование сна

К. П. П.", с французским эпиграфом: „Вы прекрасны, как

счастье того, кого вы полюбите", после чего открывается

длинный ряд писем, большею частью на французском языке.

В момент наибольшей напряженности чувства, когда В. те-

ряется в неразрешимых противоречиях и вынужден не встре-

чаться с К. П., после письма от 26 марта, в тетради идут

наброски, озаглавленные: „Продолжение путешествия по гене-

ральным картам".

1) „В .Московском Некрополе" имеется Писемская Екатерина Петровна,

род. 1795, ум. 1847, приблизительно годы подходят, но кто она была уста-

новить не удалось. 2) Г е р ш е н з о н , „Образы прошлого", стр. 437.

8) Этому посвящена, здесь не печатаемая, специальная глава моей ра-

боты „Из истории романтической любви",

1361

Во II части тетради, носящей название „Мысли", различ-

ные размышления, афоризмы, исторические справки, выписки

самого разнородного характера: о храме Юпитера, о рудни-

ках, об индийской смоковнице и т. д., то есть вся та „энци-

клопедия", которая использована в „Страннике", снова пере-

плетается с письмами и стихотворениями к „Kitty", как назы-

вает ее В. (тоже и в другой тетради – папка № 2298). Сле-

довательно, „Странник" выростает на почве личного чувства

и одновременно с ним и является выходом из замкнувшегося

круга сердечных переживаний. Писатель сам говорит об этом

в ненапечатанных строках: „Друг мой милый, чувствительный

мой Александр, как ты убит судьбою, кто более пожалеет

тебя, как не я, сердце твое, душа, чувства, мысли, я – другой

ты, нераздельный с тобой и наставитель твой. Тебе необхо-

димо рассеяние, ты угнетен обстоятельствами, ты окован

страстью, ты испытываешь страшные чувства, ты наказан,

и за что же – за доверчивость к таким пламенным, таким

нежным, таким сладким словам и взорам... поедем путешест-

вовать". (Папка № 2279).

Но любовь эта входит в его произведение основной, хотя

и намеренно скрытой струей, раздробленной на части и являю-

щейся перебоем для других тем.

Названию „Странник" В. придает другое, более глубокое

значение: „Так, милый, добрый друг мой, до встречи с тобой

я буду странник, только ты в состоянии остановить полет

мой и приковать меня к блаженству" (гл. 68). Он стремится

к берегам Тавриды, потому что там его друг.

Усталый путник, там я сброшу

Печалей тягостную ношу,

И с гор, как водная струя,

Скачусь в объятья друга я.

Это относится несомненно к К. П., так как та же мысль

выражена в стихотворении, посылаемом ей 30 мая 1830 года.

Вечно я грустил о друге,

Я везде искал его,

Но не мыслил, что на юге

Встречу друга моего.

(П. № 2298).

И пред внимательным читателем проходит ряд настроений

и переживаний, намеренно скрытых. Автор сам обнажает этот

свой прием: „хотя я не буду писать во многих местах ясно,

но ни за что не соглашусь толковать настоящего смысла не-

которых случайных выражений, которые на пути моем встре-

тятся44 (I ч. 9 е.). Недаром Лихонин жаловался, что „многие

1361

из его намеков непонятны и нуждаются в пояснительных при-

мечаниях" *).

Для этой цели он прибегает к р а з р о з н е н н о с т и це-

лого, н е д о г о в о р е н н о с т и , намекам, иносказа-

т е л ь н о с т и . Тема любви начинает разворачиваться со сцены,

когда к автору, поспешно заканчивающему свой туалет, вхо-

дит приятель и говорит: „по словам молвы влюблены ужасно

вы". „Вечер промчался... я даже решился петь". Для любопыт-

ных помещен куплет: „Откройся мне о друг мой нежный"

(гл. 41). После этих брошенных вскользь намеков следует

длительный перерыв, и лишь в 63 главе после ряда всяких

иных перебивающих друг друга тем, он рассуждает отвле-

ченно об обетованной земле, где испытывает „сладость дружбы,

бесконечность любви". После чего в 64 главе дано неожидан-

ное признание: „я ее люблю... она, меня любит... что же...

больше ничего..."

Прорывающиеся грустные тона, например, стихотворение

„Как тяжко, грустно мне" (в рукописи адресовано к „Kitty"),

замаскированы легким приключением: странник заснул возле

купальни. Целое рассуждение о веках любви дано лишь для

того, чтобы привести стихотворение:2)

Не анаю, что с моим мне сердцем делать,

Оно грустит, томится бев тебя.

(И, 89)

Отправляясь на войну, он пользуется случаем выразить

всю силу чувств к своему другу: „Вздохните глубоко о том,

что вы некогда любили более всего в мире, взгляните на то,

что для вас дороже всего в мире, теперь слейте эти два

чувства, если от слияния их родится существо, то оно по-

добно будет моему другу" (114 г.). И это является поводом,

чтобы дать портрет этого друга – „как все пристало мило

ей",чиз которого читатель узнает о новом мотиве, вплетаю-

щемся в это чувство.

Тогда мне сердце мысль тревожит,

Что замужем уже она.

Свое настроение он выражает и н о с к а з а т е л ь н о в сло-

вах Александра Великого, который перед походом в Азию

роздал все, что имел, оставя себе надежду (116 гл.), и II часть

путешествия открывается тем, что ее освещает „не обыкно-

венное солнце, но н а д е ж д а – солнце душевное". Также ино-

сказательно открывает он читателю свое душевное раздвоение,

которое так ярко отразилось в письмах: „однажды к вечеру

*) „Моск. Наблюдатель", 1836 г., VII.

2) В рукописи адресовано к .Kitty"

1361

растроганный до глубины сердца, послушайте, сказал я одному

земному существу, схватив его за руку... послушайте, повто-

рил я, и потом произнес медленно: пора почивать. Огненные

слова осветили рассудок и опровергли необдуманный восторг"

(гл. 122). 1-го мая он собирается ехать за город, так как

слова: „поедемте с нами", произнесены голосом, „которого эхо

отдается в сердце", после чего следует длительный перерыв —

путешествие по Средиземному морю, к Тигру, Евфрату, до

Рая, которое имеет явно служебное значение, все это для

того, чтобы бросить намек: „я был в раю" (140, II). Такое же

служебное значение имеет путешествие в историческое прош-

лое (III, 5). „Подобно мне, несомому по волнам Геллеспонта,

мысли мои несутся по пучине памяти". Буря на море, ко-

рабль, взорванный на воздух, описывается лишь для того,

чтобы вставить следующую иносказательность: „Страшно быть

взорванным, я это испытал". И затем поясняющее стихо-

творение:

Холодность сносна лишь при муже,

Но вдруг она день ото дня

Со мной все хуже, хуже, хуже,

Как это взорвало меня.

Третья часть „Странника" вся обвеяна воспоминаниями, но-

сящими уже пессимистический оттенок: „настал новый день, но

я все еще грустный, как будущность безнадежного человека,

не знал, в какую часть света удалиться и бросился в пустыню"

(III, 78). Автор рассуждает о терпении, называя его „талантом ге-

ния", для которого необходима „великая душа", обращается

„к ней", которую не знает, как назвать, „которая похожа на все,

с чем поэты сравнили красоту и добродетель". „Помните ли вы

чувство той минуты, в которую сердце вам сказало: ты сде-

лала добро". И после этого целая глава (304) представляет

собою паузу: „мысль моя здесь выражена молчанием". Вселен-

ная принимает образ „ее", —в „ней" воплотились все его на-

дежды и чаяния.

Заключительные звуки „Странника" грустны и свидетель-

ствуют о неосуществленных надеждах: „надежду на удел

счастливый пришлось забыть", говорит он в воображаемом

диалоге с молдаванкой и заканчивает свое путешествие совсем

не так стремительно и весело, как было его начало. Едет он

„отягченный думами, с беспокойной грустью в чувствах, при-

ходит к „пасмурной беседке".

Так постепенно, из намеренно разрозненных линий, частью

уничтоженных, частью затушеванных восстанавливается цельный

рисунок, но в этой синтетической работе автор не только не

помогает читать ю, но все время старается ее затруднить.

1361

Двойственный характер любви в „Страннике" Вельтман

сам подчеркивает, заставляя звучать два спорящих голоса:

реалиста и романтика (человека „дородного" и „худощавого"

по рукописи).

Первый пародирует восторженность своего приятеля, не

верит в постоянство и возвышенность любви, проповедует

легкие, мимолетные увлечения, уподобляя любовь бабочке,

перелетающей с цветка на цветок. Ему противопоставлено

романтическое понимание любви, принадлежащее самому писа-

телю, так как слова второго: „любовь есть союз вселенной",

„невольное влечение однородных существ друг к другу", „жен-

щину надо любить как жизнь свою"—целиком взяты из его

2-го письма к К. П. (папка № 2279). Этим двум характерам

любви соответствуют две вставные поэмы: „Э с к а н д е р" и

„Марьелицам , представляющие и два различных стиля:

романтический и реалистический. Обе помещены под видом

найденных рукописей – первая, как перевод вавилонского

сказания из Бахаристана Джиами, вторая – просто затк-

нутая за обои бумага в избе, где автор остановился на ночлег.

Эскандер—типичный романтический герой. Происхождение его

неизвестно, он приемыш Филиппа. „Душа его гранитная",

„воля непреклонная", он „сломил гордость возносившихся

слишком высоко", подчинил себе „четыре пространные моря",

но презрел богатство и смертных, пресытился страстями,

потому что „любовь—привязанность к праху". Он жаждет все-

ведения, подобно Байроновским героям: „солнце и звезды

я сорвал бы с неба, чтобы видеть их тайны". Источник обно-

вления и блаженства он находит в любви Зенды, дочери

Вавилонского жреца Бела, погибшего от его руки. Но дева

требует „стен Вавилона", и когда ее желание исполнено и город

взят, Эскандер гибнет в ее объятиях. Она дает ему „ядови-

тый, любви и мщенья поцелуй", исполняя, несмотря на пробу-

дившуюся в ней страсть, завет отца.

Совершенно противоположного характера поэма о Марье-

лице. Автор ее прикован болезнью к постели в одной молда-

ванской деревне. За ним ухаживает хозяйка, забавляя его

рассказами о своих „давних интрижках". Ее любил фельдфе-

бель ротный, „его-льне буду вспоминать я, он сшил мне сит-

цевых два платья". Не дождавшись его с похода, она вышла

замуж. Приехавший молодой юнкер завязывает новую интригу,

которая оборвана вместе с поэмой.

Романтическая струя любви, проходящая через „Стран-

ника", отображает, как мы видели, истинную любовь Вельтмана,

правда, в умышленно разбитом зеркале. Письма и стихотво-

рения, адресованные в рукописи к „Kitty", использованы

затем, как литературный материал, на ряду с находящимися

1361

здесь же выписками, заметками, набросками. Когда производится

группировка материала (об этой стадии работы дают неко-

торое представление черновые листы большого формата

в папке 2298), то из двух, указанных выше, тетрадей вместе

с различными афоризмами выписываются целые отрывки из

переписки с Екатериной П. П.—В чем же состояла творческая

работа Вельтмана над этими документами любви?

Во первых, он старается у д а л и т ь все наиболее

с у б ъ е к т и в н о е . Цитированное выше объяснение причины

его путешествия выпущено, потому что в нем описывается,

как „он окован страстью, наказан за доверчивость", и оста-

влены лишь последние фразы шутливого характера: „уложим

в кошелек мысли и воображение" и т. д. (II ч.). То же и

в другом месте: „Боже мой, что это с тобой сделалось!

За что ты так ударил кулаком по карте?.. О, вскричал

внутренний голос мой, как я здесь любим! Где?., здесь"...

(тетрадь в переплете, папка № 2279),—в печатном тексте

последние фразы выпущены (112 гл).

В рукописи перед разговором двух приятелей имеется сле-

дующее рассуждение „о важности самых маловажных вещей".

„Этот измятый клочок бумажки, который у меня лежит в запис-

ной книжке, и на котором написано очень нечетко: „Пощадите

меня, вы безжалостны", кажется ничего не значит в глазах

умного, хладнокровного, просвещенного человека, – неправда

ли? А если бы он узнал, что это пример из науки познавать

сокровенные чувства, то он бы признался, что на самоц не-

важном слове основано часто важнейшее откровение, и что от

этого слова зависит часто вся будущность не только одного

или двух, но даже и трех существ. Поняли вы меня?" (№ 2279).

В печати этот личный материал, основанный на действитель-

ном факте (1-ое письмо: „Ваши слова: пощадите меня, вы

безжалостны—были чудными, сладостными звуками для сердца

моего"), выпущен (гл. 189).

Во вторых, автор затушевывает лирические места своих

писем, придавая им комический колорит. Для примера сопо-

ставим два варианта одного стихотворения. В рукописи оно

озаглавлено: „Невинная любовь" (папка № 2279). Эта тема

развивается в трех строфах:

Лети ко мне, младая Геба,

Дай пить! Горят мои уста.

Как свет, как мысль о благах неба

Моя любовь к тебе чиста.

В печатном тексте (гл. 251) темою стихотворения стано-

вится „жажда" и весь смысл его меняется с заменою слова

„любовь" словом „струя".

1361

Лей нектар мне, Ювента – Геба,

Дай пить, горят мои уста.

Как свет, как мысль о благах неба,

Струя прозрачна и чиста.

Вторая строфа совсем выпущена:

Тебя томит, томит усталость,

Склонись... тебя я усыплю.

Не принимай sa дерзость шалость.

Тебя я праведно люблю.

А третья, представляющая наростание чувства и переход

к настроению, противуположному невинной любви:

Как ты мила, как сердце бьется,

Душа кипит, я весь в огне,

О, не ласкай меня, не тронь,

Я друг твой, но могу забыться—

– в печати совершенно изменена, ей придан комический оттенок:

Как сладок взгляд твой, что ж ои томен?

Не буря ли волнует грудь?

Постой, постой, я буду скромен,

Я буду пить, но дай вздохнуть.

В третьих, он о б ъ е к т и в и р у е т личный материал, вкла-

дывая его в чужие уста. Так, „голос", защищающий романти-

ческую любовь, цитирует, как мы видели, второе письмо

автора к Е. П. Монолог „пылкого юноши" представляет собою

также конспект из его писем к ней (209 гл.). „О, если б ты

была свободна! Если б голос не умер на устах моих, я бы

сказал тебе: еще до существования моего я любил тебя".

(Из первого письма). „Что мне уверять тебя? Уверения лишают

доверенности" (1 п.). „Ты прекрасна, добродетельна, ты звезда,

ласково светящая на меня с неба" (Из 4 п. франц.). „Два

звука, согласованные самою природою—я и ты" (8 п. январь).

„Некогда они были одним существом, но какая то враждую-

щая сила разорвала его на двое, чтобы со временем при

встрече нашей насладиться нашим страданием". (Из IX п).

Четверостишие, вложенное в уста юноши, является последней

строфой из длинного стихотворения: „К Kitty", написанного

в феврале между XV и XVII письмами.

Итак, хотя один из романтиков (Генрих фон Клейст) и ска-

зал: „Я не прнимаю, как поэт может передать людям – этой

грубой chrae – дитя своей любви", – у романтика Вельтмана

самые страстные места из писем использованы, как литера-

турный материал. Любовь, заполнявшая писателя в период

творческой работы, вошла и в его создание централь-

ной темой, намеренно не развившейся в сюжет. Р а з р о з н е н -

1361

н о с т ь формы, являющаяся, как мы видели, „принципом"

постройки „Странника", позволяющая считать автора разру-

шителем повествовательных традиций, диктуется внутренней

потребностью—скрыть свои настоящие чувства of читателя,

а общий гротескный тон и стиль маскируют собою лириче-

с к ую струю, которая к концу путешествия все же обнажается.

V

Проблемы формы, поставленные в „Страннике", занимают

Вельтмана и в дальнейшем его творчестве.

„Кощей Б е з с м е р т н ы й " (1833 г., в 3 ч.) носит не-

обычное название: „былины", и автор сам подчеркивает неопре-

деленность его формы, точно колеблясь, к какому жанру

отнести свое произведение: „вышеописанный боярин нисколько

не постороннее лицо тому поколению, о котором идет моя

длинная речь, слово, песнь, повесть, сказание, история, вы-

мысел, поэма, ядро, роман" (I, 236).

Разрозненность, возведенная в принцип в „Страннике",

здесь сказывается в прихотливой перестановке частей пове-

ствования. Начало романа сразу знакомит читателя с харак-

тером главного героя, который показан ему едущим на спине

слуги. Вторая глава неожиданно переносит его за несколько

сот лет назад к предкам Ивы Олельковича и вся I часть

и начало II построены по типу н а н и з ы в а н и я новелл,

историй любви и женитьбы представителей рода Путы-

Заревых. И внутри каждой из них соблюдены те же прин-

ципы постройки. Например в истории Ивы Иворовича: героя

везут в Киев к дяде Мстиславу; автор отвлекается описа-

нием похода последнего, рассказывает о его храбрости и за*

бывает о главном действующем лице. ≫ Где Кощей Бес-

смертный, где Ива?"—восклицает он, наконец, устами чита-

теля (стр. 139), но оказывается, спустя несколько страниц, что

Ива неожиданно исчез: „читатель ясно теперь видит, что не

только я, но и никто из нас не знает, где Ива... Но что же

будем мы делать, любезные читатели, до тех пор, покуда не

отыщется герой наш?" – и в следующей XIII главе действие

также неожиданно переносится во двор боярина Любы, кото-

рый забавляется шутом, „рябой зегзицей" и рассказами тата-

рина– дается длинная вставная повесть о Гульбухаре. Вдруг

приезжает гонец, розыскивающий Иву, и боярин вместе с чита-

телем угадывает его в шуте. Главный же герой Ива Олель-

кович, мелькнувший вначале, в первой главе, и надолго

исчезнувший за своими предками, появляется, наконец, во вто-

рой части в пятой главе, родившись от своего родителя Олеля

Лавровича, и автор напоминает о давно забытой вступительной

1361

сцене: „Итак, читатель наверное помнит, что наш боярин

Ива Олелькович ехал по селу Облазне верхом на крестьянине

Юрке" (VI гл.). И вся его история строится по типу развер-

тывания авантюр, для чего использована сказочная композиция,

но и здесь повествовательные части переставлены: вслед за

началом приключений, – похищением Марианны, дан конец —

благополучное возвращение, а затем уже идет серия подвигов

Ивы, о которых рассказывает сначала слуга Лазарь, а затем

сам автор.

Таким образом, повествование строится на ряде неожидан-

ностей, (отступления, перерывы, вставные истории, перестановки

частей), которые рассчитаны на то, чтобы держать внимание

читателя в непрерывном напряжении. Для этого автор постоянно

обращается к нему, испытывает его догадливость, привлекает

к самостоятельным сопоставлениям и выводам, не договаривая,

намекая, давая мотивировки значительно позже событий и по-

ступков, что придает им „остраненный" *) характер. Все эти

композиционные приемы, кстати сказать, чрезвычайно близки,

например, Достоевскому, который в целях заинтриговывания

читателя дает следствия раньше причин („Вечный муж"), дей-

ствия раньше мотивировок („Преступление и наказание") и тре-

бует от него постоянной активности 2).

Гротескный колорит „Странника" перешел и в „Кощея

Бессмертного". Вся история Ивы Олельковича дана под двойным

углом зрения: сказочно-мифологическое мир о восприятие героя

сталкивается с реалистической трактовкой происходящего авто-

ром и от резкости несоответствия получается впечатление гро-

теска. Например, в брачную ночь происходит похищение Ма-

рианны, прелестной жены Ивы, которое приписывается последнем

козням злого и таинственного Кощея Бессмертного. Но введенная

перед этим сцена любовного объяснения Марианны и Воймира

придает всему происходящему вполне реальный характер и раз-

рушает сказочную фантастику, делая Иву смешным в глазах

читателя. Как и всегда, В. подчеркивает эту двойственность и это

разрушение. Сначала рассказ о подвигах Ивы вложен в уста

Лазаря в виде сказочной стилизации, но автор прерывает его:

„много хитрых и чудных вещей знает Лазарь, да не со сказки

Лазаря моя былина писана. По книжному вот как было"

(III, 22 е.).

„ П р е д к и Калимероса, А л е к с а н д р Филиппо-

вич М а к е д о н с к и й " 1836 г. непосредственно продолжают

*) Термин В. Ш к л о в с к о г о (см. „Теорию прозы", 1925).

Об этом у Г р о с с м а н а в его известной работе: „Композиция в романе

Д." Вест. Евр. 1916 г. № 9, а также у М. Д а в и д о в и ч : „Проблема зани-

мательности в романах Д. (Сб. „Творческий путь Д." 1924 г. под ред. проф.

Б р о д с к о г о ) .

1361

традицию „Странника", откуда взят даже эпиграф: „И снова

в путь" (IV часть, ненапечатанная). Это также путешествие, но

уже не в область сердечных воспоминаний, а в историческое

прбшлое. Соблюдены все те же принципы постройки: калейдо-

скопичность, разрозненность, случайность ассоциаций. „Проби-

раясь из древней истории в мир Божий", писатель похищает

Пифию, затем неожиданно попадает на почтовую станцию и, об-

наружив сходство между капитаном де-Почт и Александром Ве-

ликим, обращается к последнему, переносясь неожиданно в ла-

герь Филиппа. На такой случайной ассоциации строится начало

Еомана, который сейчас же снова прерван вставной историей

[аполеона, затем рассказом цыгана. Наконец, внимание б. со-

средоточивается на определенном сюжете—жизни и подвигах

Александра Великого. Но и он не получает своего развития,

так как в наиболее интересный момент, когда рассказывается

о зарождении роковой любви Александра к Зенде, – автор от-

влекается в область настоящего, – и повествование обрывается.

Разворачивается оно чрезвычайно фрагментарно, переры-

ваясь бесконечными лингвистическими розысканиями: восста-

навливается этимология ряда слов (мавзолей, кабак, орган

и других), совершается ряд словопроизводств (Темпей – тем-

ный), привлекаются звуковые ассоциации (Иван – Эван).

Чтобы вернуться к прерванной теме вводятся ф р а з ы-с крепы:

„но обратимся к Дарию", „но обратимся к делу". Таким

образом, быстрота и легкость переходов „Странника" здесь

отсутствует.

Вельтман сам так характеризует свое произведение в письме

к Погодину: „Пользуюсь случаем доставить вам моего „Филип-

повича", исполненного историко-этимологического бреда. Сочи-

нение без цели, без намерения, без начала, без конца, но все-

таки, если вздумаете прочесть во время бессонницы, то мо-

жет служить сонйым зельем". (Папка № 3521, Погодинский

архив).

Берясь за исторический сюжет, он намеренно обнажает

приемы писателя исторического романа. Необходимое мысленное

перенесение последнего в прошлое, он делает реальным, физи-

ческим, становясь действующим лицом романа, участником

бесед с Аристотелем, с Филиппом и даже воспитателем сестры

Александра. Здесь снова проявляется то нарушение законов

времени, которое мы наблюдали в „Страннике".

Толкуя поступки героев с точки зрения человека XIX века,

он разрушает исторический колорит, и этот двойственный ас-

пект создает постоянные гротескные сдвиги. Например, автор

ведет беседу с Филиппом в таком тоне: „Эх Филипп Аминто-