Текст книги "Русский романтизм"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

газета, 1922 г., сентябрь.

3) Засед. Ак. X. Наук 1922 г., октябрь.

гов делает доклад 1897 г.: „Вельтман

II

На протяжении 20-ти слишком лет Вельтман играл весьма

значительную роль на литературном поприще.

Творческая продуктивность его огромна, им написано

более 45 произведений, при чем обычный размер его романов

две, три и четыре части, а „Приключения, почерпнутые из моря

житейского"—12 частей. Но спрос на них так велик, что по-

явившись сначала на страницах журнала, они выходят затем

отдельными книжками, нередко в двух изданиях („Странник",

„Чудодей", „Саломея", „Новый Емеля"), а из повестей, рассы-

панных в периодической печати, образуются три сборника:

один в 1836 году и два в 1343. „Раина, царевна болгарская"

переведена на болгарский язык *), а задуманный перевод

„Ратибора Холмоградского" на немецкий, очевидно, не со-

стоялся, благодаря „трудностям в передаче размера" (об этом

пишет В—ну Mettlerkampf, 1841 г. Харьков – архив В. папка

№ 2274).

Честь открытия и признания Вельтмана принадлежит

„М. Телеграфу", который печатает его стихотворения еще

в конце 20-х годов, а затем в 1830—31 отрывки из „Стран-

ника". Чаще всего В. появляется на страницах „Библиотеки

для чтения", где напечатаны самые большие его произведения

с 1835 по 1848 год, затем в „Москвитянине"—с 1848 по 1850.

Эпизодически—в „Моск. Наблюдателе", в „Сыне Отечества",

в „Отечественных записках" – в конце 30-х годов, затем

в „Литературной газете", в „Р. Вестнике", в „Литературных

прибавлениях к „Р. Инвалиду", в альманахе „Денница". Он—

неизменный участник различных литературных сборников:

„Ста русских литераторов", 1841, „Р. Беседы", 1843, „Лите-

ратурных вечеров" (в память Пассека), 1844 г.—„Сельского

чтения", 1843 г.

В 1836 г. он сам издает „Картины Света", энциклопеди-

ческий живописный альманах c политипажными рисунками",

а с 1849 г.—принимает непосредственное участие в редактиро-

вании и издании „Москвитянина", работая вместе с Погоди-

ным и ведя одновременно отдел критики, смеси, исторический

и художественный.

В архиве В., хранящемся в бывшем Румянцевском музее

(26 папок), имеются материалы, относящиеся к этой его дея-

тельности *). Он пишет E. И. Кубе (1849 г. 12 февр.); „Я вы-

вез журнал из грязи и дал ему ход". И это заявление под-

1852 г. СПБ. пер. Е. С. Мутьевой.

8) Помимо того, что сообщает Барсуков: ,,Жизнь и труды Пого-

дина".

54

тверждается из переписки его с Погодиным. Он поглощен

заботами о каждом выходящем номере, выбором книг для пере

водов в отдел иностранной словесности, привлечением ряда

лиц (даже из Петербурга), составлением критических статей,

о которых Погодин так отзывается: „Критика без ваших ре-

цензий быть не может, они сдабривают, развеселяют и пишутся

отлично, легко, остроумно, просто, забавно и грациозно. Это

conditio sine qua non для каждой книги. Нашу критику без

вашей читать не будут" *). В художественном отделе печа-

таются его „Приключения", „Чудодей", в научном—ряд исто-

рических статей. В письмах к Кубе неизменна фраза: „занят

составлением „смеси", следовательно, во всех отделах жур-

нала он принимает непосредственное участие. Успех „Москви-

тянина4' возрастает, число подписчиков увеличивается и По-

годин радостно сообщает: „императрица подписалась на жур-

нал" 2).

Редакционное чистилище В. довольно беспощадно, в чем

иногда его упрекает Погодин. Характерна в этом отношении

следующая заметка: „поместил повесть Жадовской, бесцере-

монно изменив ее направление—ты ее не узнаещь, дал всему

другой тон и наполовину перечеркнул... Комедия Сушкова

так же пошла в ход, да и повесть Билевича, которая переде-

лалась сегодня на лад" 3).

В архиве В. сохранились письма разных лиц с просьбами

принять участие в том или другом издании, что совершенно

опровергает заявление Погодина в некрологе 1870 г., что

„В. как то умел пристраивать свои сочинения". Кони в 1839 г.

просит „дать что нибудь для предполагающегося „Пантеона":

„участвовать в нем честному литератору не стыдно. А лучшее

тому доказательство, что все подлецы литературные против

него восстают. Бедная литература в руках промышленников

и в ней гадов, им же несть числа" (папка № 2275). С той же

просьбой обращается Андрей Краевский в 1839 г. „к извест-

ному нашему литератору", предпринимая издание „Отечествен-

йых записок", „цель которых будет польза нашей словесности

и которые не будут принадлежать исключительно ни к какой

литературной партии" (там-же). Подобные приглашения при-

сылают кн. В. Одоевский, издатели Курочкин и Степанов

и др. Ап. Григорьев сообщает в своей автобиографии (т. I),

что с 1847 г. сотрудничал в „Московском Городском Листке"

вместе с Островским, Загоскиным, Вельтманом. Композитор

Н. Я. Афанасьев пишет (21 дек. 1865 г.), что опера Вельт-

*) Папка № 2276, письма Погодина, к Вельтману.

*) Папка № 2276.

8) Письмо к Кубе 25 окт. 1849 г. папка № 2273.

55

мана „Аммалат-Бек" принята и просит его написать либретто

„комической оперы, чтобы от смеха все бока держали". Отве-

том на это явилась, очевидно, имеющаяся в рукописи пьеса

„Водим за нос", являющаяся пародией на 12 спящих дев Жу-

ковского (папка № 2299). Вельтман выступает также в совмест-

ном творчестве с Погодиным и Е. Кубе, печатая в „Альма-

нахе Москвитянина" на 1850 г. „складную" повесть: „Дочь

матроса" г).

Немало места в его жизни занимает также общественная

и научная деятельность. Он состоит членом „Общества Люб.

Р. Слов." и в 1858 г. принимает участие в его возрождении

вместе с Масловым, Погодиным, Хомяковым, Кубаревым 2),

работает в области истории, этнографии, археологии, лингви-

стики, печатая свои научные труды частью в журналах

(„М. Тел.", „Москвитянин"), частью отдельными книжками.

Из 26-ти папок, имеющихся в его архиве, 15 заполнены на-

учными изысканиями. Он—член „Моск. и Одесск. Общ. ист.

и древн. Рос.", а с 1845 г. – член „по изданию древностей

Российского государства", „член – корреспондент Академии

Наук"; постоянная же его должность – помощник, а затем ди-

ректор Оружейной палаты. Он стоит в центре культурной

Московской жизни, общаясь с видными литераторами того

времени. Об его четвергах вспоминают Берг и Т. Пассек 8).

О чрезвычайно дружеских отношениях Мея к В. пишет Пого-

дин (папка № 2276), Растопчина также очень расположена

к В—ну и всячески старается привлечь его на свои вечера

(переписка В. и Кубе), но он настроен к ней отрицательно.

В письме к Кубе он называет Тютчева своим „бывшим това-

рищем". Кюхельбекер посвящает ему своего „Вечного жида"

1842 г. 4), Пушкин встречается с ним в Кишиневе и, как уви-

дим в дальнейшем, благосклонно о нем отзывается.

III

Прислушаемся теперь к голосам читателей и крити-

ков, – что ценного и интересного отмечают они в твор-

честве Вельтмана и каков вообще жизненный путь его

созданий?

*) Подобные совместные выступления знакомы этой эпохе: Некрасов

h Станнцкнй (Панаева) пишут вместе большие романы, в „Современнике"

1850 г. в отделе „Смесь" печатаются „рассказы о житейских глупостях" Гон-

чарова, Григоровича, Дружинина, Лонгинова, Некрасова, Панаева, графа

Соллогуба, Станицкого.

2) „Сб. О-ва Люб. р. слов." 1891, ст. Гилярова-Платонова.

3) „Р. Старина", 1876 г. т. XVII.

4) Дневник Кюхельбекера", Р. Старина'1, 1891 т. 72 стр. 184.

Вначале общий хор голосов звучит весьма согласно;

отмечается неподдельный юмор, остроумие, занимательность:

„Сочинения В. так сами и .читаются, оторваться нельзя, за-

кроешь последнюю страничку, так тоска берет, словно в раз-

луке с добрым приятелем, веселым собеседником" 1). Белин-

ский в „Литературных мечтаниях" говорит, что последний

период ознаменован появлением двух замечательных талантов:

Вельтмана и Лажечникова. В 1835 г. он уже восклицает зна-

чительно восторженнее: „Каким живым, легким, ориги-

нальным талантом владеет В., каждой безделице, каждой

шутке он умеет придать столько занимательности. О, он

истинный чародей, истинный поэт" 2). „Вельтману стоит только

захотеть быть милым, забавным, трогательным, наивным, бес-

притязательным рассказчиком и он очарует всех своих слуша-

телей" 3). Кюхельбекер 4), Одоевский и Шевырев 5) считают

его „самым даровитым из нынешних писателей". Отмечается

его уменье передать „русскую старину", „старинный русский

дух":—Марлинский, жалуясь на отсутствие народности в лите-

тературе, замечает: „Вот у В. можно, пожалуй, встретить поэ-

зию в истинно русском духе, в его романах есть необычайно

хорошие подробности, перо его развязное, легкое, и одарен

он шутливостью истинно-русской б).

Но, несмотря на эти хвалебные отзывы, заметна какая то

неясность, противоречивость в читательских восприятиях. На-

пример: его современник и читатель Срезневский хвалил про-

стоту и искренность изложения, верность наблюдений 7),

а Шевырев писал, что „своенравная фантазия его пренебре-

гает всякой жизнью и исторической действительностью" 8).,

Лихонин говорил, что у В. везде мысль, везде чувство 9)

а „Отеч. Записки" усматривали, наоборот, „отсутствие всякой

мысли, идеи" (1846, т. 44, ст. VI). „Северная Пчела" же вос-

хищалась тем, что „каждая страница останавливает читателя

какою нибудь мыслью" (1834 г., № 182). С одной стороны

отмечалось уменье В. обрисовать характеры (Лихонин),

а с другой – говорилось, что у него головы без глаз, фигуры

без ног, лица без образов, абрисы без теней" 10).

1) „Иллюстрация0, 1846, т. И, стр. 42.

2) .Молва", 1835, № 23. 8) „Б. д. чт.", 1843, т 60, отд. VI.

4) «Дневник поселенца", 1840 г.

6) »Отеч. записки", 1840 г., т. XII. 6) Письма к бр. Полевым, 28 мая, 18 авг. 1831 и 4 января 1833.

7) „Зап. им. А. H -, т. XVII, кн. 1.

•) „Москвитянин", 1841, т. V.

•) Ж НаблЛ 1836 г., ч. VII 10) «Сев. Пчела", 1836 г., № 119.

Это разногласие весьма знаменательно, оно хорошо харак-

теризует сущность его творчества, которая, как увидим

в дальнейшем, и состоит часто в сочетании контрастных

элементов.

Если проследить успех произведений В. на протяжении

всей его деятельности, то получится ломанная линия, не-

уклонно поднимающаяся в 30-х годах, колеблющаяся в 40-х,

падающая в 50-х и уничтожающаяся в 60-х, когда на

фоне новой идеологии и стиля его романы показались ана-

хронизмом.

Наибольший успех падает на долю „Странника" (1831)

и „Кащея бессмертного" (1833 г.). „М. Телеграф" и „Сев.

Пчела" поют им дифирамбы. „Лунатик" (1834 г.) и „Свято-

славич, вражий питомец" (1835) укрепляют эту славу. (Одо-

евский и Кюхельбекер считают даже „Святославича" лучшим

романом В.) *). Но с появлением А. Ф. Македонского (1836 г.)

раздаются недовольные голоса 2), отзыв Белинского поражает

своею неопределенностью: упрекая талант писателя в отсут-

ствии стройности, цельности, он совершенно неожиданно за-

являет: – „но он превосходен в своем прыгучем характере" 8).

И с этих пор эта двойственность в оценке критики все воз-

растает. После восторженных похвал обычно следует неиз-

бежное „но", отмечается „отсутствие плана", „затейливость

фантазии", „излишние подробности", иногда критика недоуме-

вает: „к к а к о м у жанру о т н е с т и данное произведение?

что э т о т а к о е ? с к а з к а не с к а з к а ? р о м а н не ро-

ман?" 4), или же: „что это карикатура, пародия или это

серьезно?" 5).

Особенное недовольство вызывает роман „Новый Емеля

или Превращения" (1846), ряд журналов („Сев. Пчела",

„Отеч. Зап.", „Москвитянин") негодуют на „сокрушительную

смехоманию, овладевшую русской литературой", и отказывают

автору даже в „неподдельном юморе", который, до сих пор,

в нем наиболее ценился.

Намечается расхождение читателей и критики. Так,

в общем недовольном хоре одиноко звучит голос Достоев-

ского, который пишет брату 4-го мая 1885 года: „Емеля

Вельтмана – прелесть" и с большим удовольствием читает

„Сердце и думку" в).

„Отеч. Зап.", 1840 г.. т. XII. О „Лунатике"–Кюхельбекер в „Днев.

Посел."

2) „Б. д. чт 1836, т. XVI, отд. VI. „Сев. Пчела", 1836, № 119 и др.

8) „Молва" 1836, № 6.

4) „Молва", 1836, № 6. 5) „Сын Отечества", 1840 г., т. IV, к. 2. 6) Материалы для жизнеописания Ф. М. Достоевского, стр. 24.

СПБ 1883 г.

В архиве В. сохранилось увещевательное письмо Пого-

дина без даты по поводу „Воспитания Захарушки" (напеча-

танного в „Р. Беседе", 1841 г., т. II). „Не губите свой та-

лант!—Это говорят десятки людей различного образования,

образа мыслей, возраста: и Шевырев, и Надеждин, и какой

нибудь Полевой, и Хомяков, и Павлов. Могут ли быть такие

переходы из мира действительного в фантастический? В осно-

вании у вас здесь, как и везде, должно быть какая нибудь

мысль... но выражена она слишком темно... а без этой до-

знанной мысли сочинение не достигает своей цели и делается

только смешным, странным, чудовищным" *). Вельтман отве-

чает упреком, что Погодин не понял основного замысла: „Все

случилось с моим Захаром очень естественным образом,

в этом мире, а не фантастическом" 2).

Но и в этих развенчивающих отзывах нет определен-

ности. Талант писателя признается неизменно, и часто после

исчисления недостатков следует такое заключение: „А все

же, читая „Чудодея", желаешь его продолжения, хотя можно

знать наверное, что встретишь одно и то же,—таково свой-

ство истинного таланта 3), или же: „Романы В. вы любите

и сердитесь на них, как на своенравную красавицу" 4), —

и это наводит одного читателя на правильную мысль, которая

до сих пор никому не приходила в голову: „Мы начинаем ду-

мать, что блестящие качества его дарования зависят у него

от присутствия недостатков".

Несомненно, критика не замечала, как порицала именно

то, из чего складывалась „оригинальность" и „своеобразие"

таланта, приводившего всех в такой восторг.

50-ые и 60-ые годы, ищущие в литературе „серьезных

мыслей", „идеи", принимают „Воспитанницу Сару" (1862 г/),

„Счастье-Несчастье" (1863 г.), как „призраков, вставших из

могилы". „В наше время романы пишутся, чтобы поставить

разные вопросы – и вдруг среди них наивнейший роман

30-х. годов" 5).

Так, полным развенчанием, заканчивается литературное

поприще сына романтической эпохи, который, действительно,

оказался чужим среди новой идеологии и новых требований

к искусству.

Папка № 2276.

2) Папка № 3521, Погодинский архив. 3) Белинский, „Отеч. Записки", 1857 г.

4) „Сев. Пчела", 1838 г., № 28. 5) „Отеч. Записки", 1862 г., т. 44, „Б. для чт.", 1863, т. IV.

IV

К о м п о з и ц и я „С f р а н н и к а"

Если искать для писателя определяющей его формулы,

в которой выразилась бы основная сущность его творчества,

того, что Тэн называет „господствующей способностью", то

для Вельтмана это будет к о м и ч е с к и й г р о т е с к , опре-

деливший его стиль. Г р о т е с к , сочетающийся с л и р и ч е -

с к о й с т р у е й , и вызывает разноречивые отзывы кри-

тиков: одни видят в нем только „гримасы, уродливые маска-

радные костюмы", другие же „глубину мысли и чувство, вы-

рывающееся из сердца". „Странный" талант—вот постоянный

для него эпитет и, действительно, все его творчество есть

искание необычных форм, попытки создать новые законы по-

вествования, так что можно говорить о В е л ь т м а н о в с кой

п о э т и к е . Он создает о с о б у ю г р о т е с к н у ю компо-

зицию, которая так забавляла читателей и вызывала вместе

с тем недоумения по поводу случайных ассоциаций, компо-

зиционных срывов, неожиданных переходов из мира действи-

тельного в фантастический, хотя с исправлением всех этих

„недостатков" исчезла бы и основная сущность его та-

ланта.

В поисках новых формой создает б е с с ю ж е т н ы й р о м ан

(„Странник"), разрушает традицию исторического жанра („А. Ф.

Македонский"); культивирует на русской почве авантюрный

жанр, ища для него материалов в народной сказке („Кащей

Бессмертный") и в истории („Раина, царевна Болгарская"),

использует его для композиции утопического романа: „Руко-

пись Мартина Задеки", предвосхищая Одоевского с его „4338

годом", а затем выходит из полосы романтических тем в об-

ласть „Приключений в море житейском", сочетая их аван-

тюрную постройку с завоеваниями в области гротескного

стиля.

Для Вельтмана „все в мире иносказание, изобразить

и понять которое можно лишь, как сказку" (Новалис), по-

этому отраженная им жизнь полна сказочных алогизмов,

а герои подчинены воле случая. Обычно они наделены при-

митивно – мифологическим мировоззрением, которое прело-

мляется сквозь пародирующую его авторскую призму. Этот

двойственный аспект создает разнообразные гротескные

сдвиги и искажения и является любимым приемом его твор-

чества.

Этой двойственности не понял Погодин в своем отзыва

о „Захарушке" (см. выше) и, очевидно, очень хорошо понял

Достоевский, восхищавшийся наиболее гротескными его со ≪

зданиями, которые оказали на него несомненное влияние *),

а в критике вызвали ряд недоумевающих отзывов—настолько

эти приемы были новы в русской литературе.

При чтении „Странника" снова вспоминаются слова Но-

валиса: „можно представить рассказ без связи, но в ассоциа-

ции, как сновидение",—которые могли бы служить эпиграфом

для этого произведения, так хорошо определяют они его

основную сущность.

„Странник" создает на русской почве своеобразный бес-

с ю ж е т н ы й жанр, в котором сюжет заменен калейдоскопом

случайных тем, в нем р а з р у ш а е т с я т р а д и ц и я лите-

р а т у р н ы х путешествий, намечаются основные черты

творчества В., получающие в дальнейшем свое развитие, соз-

дается он на почве личных переживаний, использованных как

литературный материал. Все это заставляет выделить его

особо, тем более, что это первый блестящий дебют начинаю-

щего писателя.

„Странник" появляется сначала в отрывках в „М. Тел."

(1830 г. № ,20 и 1831 г. № 2) и в „Деннице" (1831 г. ч. I

и II), затем выходит отдельными изданиями в 1831 и в 1840 г.

По свидетельству самого автора Пушкин от души смеялся

при чтении его и обещал написать отзыв 2). Действительно,

в письме к Нащокину (Царское Село 1 июня 1831 г.) Пушкин

пишет: „я сейчас увидел в „Лит. газете" разбор Вельтмана

очень неблагосклонный и несправедливый, чтоб не подумал

он, что я тут как нибудь вмешался. Дело в том, что и я ви-

новат: поленился исполнить обещанное, не написал сам

разбора".

„М. Тел." (1831 г., № 5, 17, 21) встречает „Странника"

восторженно, как явление „своенравное, неожиданное и ра-

достное", именуя его прелестным „благоуханным цветком

в заглохшем саду нашей словесности". „Молва" (1834 г.,

№ 50) называет его „одним из драгоценных алмазов нашей

литературы". „Сев. Пчела" и „Телескоп" с особою похвалою

отмечают поэму „Эскандер". Полевой пишет В.: „мне хоте-

лось сообщить вам мои мысли о вашей прелестной тетрадке,

которую вы у меня оставили. Она меня восхитила оригиналь-

ностью, свежестью мысли и отличным изложением" Белин-

ский находит, что в „Страннике" выразился весь характер

Зельтмана – „причудливый и своенравный" 4). И, с этих пор,

он известен в обществе, как „автор Странника".

1) Об этом в подготовляющейся работе: „Гротеск Достоевского".

а) Воспоминания Вельтмана—„Вестник Европы", 1881 г., № 2.

») Папка № 2274.

<) „Молва", 1836, № 6.

Форма „Странника" поражала читателей своею необычай-

ностью. Старая традиция путешествия, весьма популярного

жанра в русской литературе, завещанного ей еще XVIII веком,

оказалась чрезвычайно своеобразно преломленной. Вельтман

путешествует на протяжении 45 дней, не сходя с места, по

географической карте, и, первоначально в рукописи, он так

и назвал свое произведение: „Путешествием по генеральным

картам".

Иногда автор пытается создать иллюзию путешествия,

которую сейчас же сам разрушает. Он хочет передать: 1) тече-

ние времени, начиная каждый день словами: „пора вставать",

„проснувшись около полудня", и заканчивая: „ночь, пора на

ночлег"; 2) движение, темп езды – быстрой сменой коротких

фраз: „Вот лицо земли пред нами, счастливой дороги! Заяц

навстречу не попадется, ось не переломится, колесо не раз-

летится вдребезги"; 3) дать описание мнимо встречающихся

местностей, как это принято в путешествиях, – например,

Хотина, где он останавливается на ночлег, Днестра, через

который он проезжает, Кишинева и Кишиневского сада; 4) наме-

тить некоторые происшествия, правда, очень несложные – как

посещение молдаванина, находка рукописи. Но все это играет

чисто внешнюю, служебную роль, являясь лишь поводом для

всяких воспоминаний в форме беседы с читателями.

Путешествие по карте н а м е р е н н о разрушается авто-

ром и внутренняя разрозненность делается принципом постройки.

В I части еще соблюдена некоторая географическая последовав

тельность. Путешествие начинается из Подолии, так как „осталь-

ная половина света пуста и незначительна". Через Могилев

странник приезжает в Хотин, где и располагается на ночлег.

После длинных рассуждений о путешествии он направляется

в Кишинев, после многих отступлений дано описание Днестра.

Иногда путешествию придается характер реальный: „дорога

меня совершенно разбила", описывается прогулка по улицам

Кишинева и т. д. Но только что читатель начнет забывать,

что путешествие совершается, сидя на месте, как автор стре-

мится разрушить иллюзию: „в Кишинев! – и вот я меряю цир-

кулем по масштабу 5 верст".

Во II части даже эта внешняя географическая последова-

тельность восстанавливается с трудом, в III она отсутствует

совершенно, и это опять – намеренный прием повествования:

„Взоры наши отправляются вдоль по широкой карте. Вот я вожу

по ней указательным пальцем" (II, 6 стр). Следует перерыв

в две главы, затем он возвращается к брошенной теме: „Со

вздохом глубоким отправляюсь я вдоль по пространной карте"

(II, 9). После нового перерыва он вспоминает, что войска при-

ближаются к границе, но снова отвлекается беседой с читате-

лями, и лишь спустя несколько глав ≫ , возвращается к своему

передвижению* Эту непоследовательность он сак подчерки-

вает: „кажется мне, что я сбился с дороги. В которо* же

из глав своротил я вправо или влево?" (гл. CLIV). В III части

он говорит: „Не зная, с которой стороны подойти мне опять

к тому месту, где остановилась главная мысль моя и военные

действия, я задумался, как Аристотель, о достоинстве книг"

(21 стр.). Но путешествие снова прервано на два дня, после

чего он вспоминает: „я полагаю, что всякий помнит, на чем

остановился поход мой во II части" (III ч. 33 стр.), – а в III ч. он

объявляет: „Совсем на землю я не хочу съезжать. Пущусь по

седьмому слою воздуха". Таким образом, традиционная форма

путешествия намеренно разрушена в „Страннике". Ключом

к к о м п о з и ц и и его является указание, что это путешествие

„по цолю воображения": „В крылатом легком экипаже, чита-

тель, полетим, мой друг" (гл. CXVIII). Затем далее: „Сбираясь

в дорогу, я еще должен осмотреть свое воображение. Подоб-

ного коня должно гладить, чистить и холить, кормить мозгом,

а поить жизненными соками. Зато, едва только ногу в стремя...

распахнулись крылья, хлоп задними ногами в настоящее... гля-

дишь, уже он в будущем или в прошедшем, на том или другом

полюсе, на небе или под землей, везде и нигде, чудный конь!"

В главе 119 он снова к этому возвращается: „Порхай, лети,

мой милый конь, тебе не нужен хлыст и шпоры".

Этим объясняются: 1) б ы с т р о т а , с какой он перелетает

с одного места на другое: „Воображение уже спустилось

с каменной горы, проехало без внимания город, таможню,

карантин и переправилось чрез Днестр, не двигая с места

парома" (гл. VII); 2) б е с п л а т н о с т ь и н е п о с л е д о в а -

т е л ь н о с т ь : „Пучина вод разделяет главы „Странника" друг

от друга, сообщение между ними трудно, я согласен, но вино-

вен ли я, что мое воображение произвело умственный Архи-

пелаг? (гл. 233); 3) н е о ж и д а н н а я о д н о в р е м е н н о с ть

п р о ш л о г о и н а с т о я щ е г о : Из Бендер „незаметным обра-

зом, он приближается по карте древней истории к г. Тирасу,

стертому с лица земли, и любуется, вместе с читателем,

нескромной переселенкой с острова Мило" (79 гл.); 4) соче-

т а н и е р е а л ь н о г о и в о о б р а ж а е м о г о , так что читателю

иногда трудно отличить, когда он описывает прелестных

воображаемых дев, „идеальную деву", или же дает портреты

действительно встреченных красавиц.

Последний прием культивируется Вельтманом и в даль-

нейшем, особенно в „Емеле" и в „Сердце и думке".

Всем этим композиционным приемам придан характер тенден-

циозный, так как автор старательно подчеркивает, что они не

случайны. Бессистемность он возводит в принцип постройки:

1361

Как любопытный чужестранец,

И в мир любви я загляну.

То полюбуюсь на румянец,

То подивлюсь на белизну,

То засмотрюсь на все созданье,

То прикую свое вниманье

К частице общей красоты,

То в бездну погружусь мечты. (IV гл.).

Несколько раз он подчеркивает также б е с ц е л ь н о с ть

своего путешествия. „Верно читателю хочется знать, для чего

я все это пишу... Засидевшись дома, вы вдруг подумаете:

проедусь для моциону, и велите оседлать своего коня. Куда?

так! отвечаете вы" (322 гл.), и сравнивает своего „Странника"

с мотыльком, бесцельно и мгновенно появляющимся на свете.

Но основная его цель – позабавить, насмешить читателя.

Этому назначению отвечают все неожиданные композиционные

перебои, срывы, скачки. И для удобства быстрого пере-

хода от одной темы к другой, от одного лица и места к дру-

гому, происходит и внешнее дробление 3-х частей на 45 дней,

а каждого дня на ряд коротеньких главок. К а л е й д о с к о -

п и ч н о с т ь формы „Странника" находит также свое объясне-

ние в манере ведения рассказа. Это не повествование, а легкая

непринужденная беседа с читателем. Обращение к читателю

весьма популярная манера в романтической литературе, идет

она от Стерна но, например, у Жан-Поля, Ксавье-де-Местра

и других х) это носит характер отступлений от повествования,

у Вельтмана же на этом держится вся плоть произведения. Чита-

тель – собеседник, „ с к и т а ю щ и й с я за ним, как неволь-

ник", я в л я е т с я , таким образом, существенно-

н е о б х о д и м ы м д е й с т в у ю щ и м лицом романа. Автор

постоянно вступает в разговор с прелестной читательницей,

например: Я: „Неправда ли природа здесь прекрасна, вам нра-

вится жизнь сельская?" Она: „Ужасно"! (гл. 78), – дает ее

портрет: „Взгляните на эту милую– ангела-читательницу. Смо-

трите, она покраснела. Грудь ее вздымается"... (гл. 171) и, даже,

посвящает ей стихотворение (ч. И, стр. 79).

Отправляясь на войну, он образует из читателей войско

(гл. 207) и, подходя к Шумле, взывает: „Милые спутницы,

привыкшие к победам, готовьтесь!" Он устраивает затем обед

читателям в „храме воображения", обращаясь к почтенным

старикам, труженникам, юношам, девушкам.

Эта манера непринужденной беседы позволяет Вельтману

рассказать, между прочим, о своем детстве, воспитании, при-

чине пребывания на юге, описать, даже свою внешность: („Я был

хорош, мне говорила про то искательность очей" (гл. 198)),

х) См. ряд других примеров в кн. Э й х е н б а у м а : „Лермонтов".

1361

проявить свою начитанность, а, главное, свое остроумие

и вызывает разнообразные способы, чтобы сделать ее живой

и занимательной.

На помощь приходит ряд композиционных приемов: отказ

от определенного сюжета и замена его калейдоскопом случайных

тем, случайных ассоциаций, неожиданно перебивающих друг

Друга.

Выше приводился ряд примербв таких комически-внезап-

ных перебоев. Укажем еще один: автор собирается дать обед

читателям в храме воображения, (122 гл.) но отвлекается в сто-

рону и обращается к теме войны, затем снова вспоминает об

обещанном (129 гл.) и описывает восточную обстановку обеда,

древних красавиц, от которых вдруг непосредственно пере-

ходит к очам читательницы, с тем, чтобы сейчас же создать

образ „прелестной воображаемой девы". Следующая глава запол-

нена уже философскими размышлениями, из которых его выво-

дит восклицание „тебя ожидают", и он рассуждает о тягости

„обетов". Звуковая ассоциация напоминает ему про обед,

вызывая каламбур: „но кто не знает, что обеты давать легче,

нежели обеды" (137 гл.), после чего он возвращается, наконец,

к брошенной теме.

Целая глава прикреплена иногда .к одному, случайному

слову. Назвавши слугу „гением", он на двух страницах рас-

суждает „о свойствах гения". Окончание главы, обычно

заостряется шуткой, каламбуром, афоризмом. Например, после

размышлений о надежде следует комическое заключение:

„Надежда! светит, светит и все ничего не видно! темно! подайте

свечу" (40 гл.). Глава 42 заканчивается комическим афоризмом

о предрассудке. Иногда шутливое окончание разрушает общий

повышенный тон. – Патетическая глава о красоте природы

имеет такое завершение: „О, это истинная правда, скажет тот,

кто не участвует в откупе природы и которого владения ограни-

чены поверхностью его одежды" (124 гл.). Иногда глава обры-

вается неожиданной репликой. Так прервано описание бури:

„Тучи прежде времени угасили день. Я не виноват, внимательные

мои читатели" (99 гл.).

Все эти композиционные средства, цель которых „поте-

шить своею скачкою" читателя, могут быть названы г р о т е с к -

ными приемами композиции.

Возводя р а з р о з н е н н о с т ь в принцип постройки, Вельт*

май нарушает этим повествовательные традиции, и как было

указано выше, всячески это подчеркивает^ Как бы отдавая дань

существующему канону, он пиш*т предисловие, но помещает его

частью в VI, частью в предпоследней главе, заявляя при этом,

„как скучно и несносно всякое предисловие". О посвящении же

оц вспоминает в конце книги, рассуждая о нем в 123 главе.

1361

Если встречаются вставные истории с намечающимся

сюжетом, то и там соблюден тот же принцип. Автор находит

рукопись, где изложена любовная история Марьелицы (гл. 106),

Ho на середине прерывает чтение, возвращаясь к нему лишь

в 294 главе и оставляя его незаконченным. История пленного

Эмина (гл. 227) также оборвана.

Иногда сюжет передается в намеренно разорванных неясных

абрисах, и читателю предоставлено составить из них цельный

рисунок. Автор встречает на крыльце хозяйку дома в черном

платье, которое к ней „пристало, как весна к природе" (гл. 58),

она приглашает его к себе. В следующей главе дан полунамек:

„Нас было двое", после чего неожиданно следует длинное рас-

суждение об экспромтах, для того, чтобы привести следующий:

Не встретив в ней противоречья

Я кратко кончил свою речь,

Мой друг, игра не стоит свеч,

И мйгом потушил все свечи.

А, через несколько глав, рассказывается об его прощании

с хозяйкой: „Прощай, мой милый постоялец, ты едешь в даль-

ний, дальний путь", которым заканчивается этот примитивный

роман.

Итак, нарушение всякого намечающегося единства, раз-

ложение целого на его составные части и причудливое их

смещение – можно считать законом письма для Вельтмана. Из