Текст книги "Юность, 1974-8"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

– Знала когда, – не удержалась Лера.

– Вот вам арбуз. – Валя поставила арбуз на стол. – Вроде хороший.

– Из Москвы? – спросила Нюра.

– Еще чего, из Москвы таскать! Здесь купила, на вокзале.

– До чего загорела, – сказала Маша, оглядывая Валю. – Словно с юга приехала.

– В Москве было очень жарко, весь месяц почти ни одного дождя.

– Веселилась там, небось, как надо? – спросила Нюра.

Лера рассмеялась:

– Это в Москве умеют.

– А ты что, разве была когда-нибудь в Москве? – спросила Вартуи.

– Не была, но знаю.

– Все-то ты знаешь, – сказала Маша. – Что ни спроси, все тебе известно!

– Будет, девочки, – сказала Вартуи. – Давайте лучше чай пить, а я пока что арбуз разрежу.

Валя придвинула к себе кружку. Все кругом было свое, хорошо знакомое: и по-утреннему свежие лица Маши и Нюры, и даже неукротимая забияка Леpa, и. конечно, ближе, приятнее всех красавица Вартуи.

Она почувствовала, что это ее дом, здесь ее ждали, о ней думали.

– Как Ксения Герасимовна? – спросила она.

– Хорошо. Она в доме отдыха, на той неделе должна приехать.

– Меня, вот только жаль, не застанет, – сказала Вартуи.

– Почему не застанет? – удивилась Валя.

Лepa в сердцах отодвинула свою кружку.

– Ты же ничего не знаешь.

– А что надо знать?

– Вартуи собралась уезжать.

– Куда?

– Приходится ехать домой, в Ереван, – сказала Вартуи. – Папа и мама письмо прислали, пишут: «Хватит тебе вдалеке от родной семьи жить…» Им трудно там… – Вартуи вынула из кармана письмо. – Вот и Шушка тоже пишет… – Громко прочитала вслух: – «Приезжай скорее, мы все по тебе скучаем. Арик меня не хочет слушаться, говорит: ты не Вартуи, Вартуи скажет, я все сделаю, а тебя ни за что слушать не буду!» – Улыбнулась. – У Арика такой характер!

– Характер, – повторила Лера, хотела еще что-то сказать и вдруг заплакала, морща губы и не вытирая слез.

Вартуи уехала спустя четыре дня. Утром, в день отъезда, вместе с Валей пошла в универмаг – купить уральских гостинцев ребятам. Набрала всякой всячины, игрушек, лошадку каслинского литья, вязаные рейтузы Шушке, свитер Арику. Напоследок выбрала теплую шерстяную кофточку, темно-синюю, с белым воротничком.

– А это кому? Себе? – спросила Валя.

– Зачем себе? Маме.

– Она же тебе мачеха.

– Я зову ее мамой, привыкла так.

Вале вспомнилась мама. Та, кого она тоже привыкла звать мамой.

Как-то она теперь, без нее?

Однажды мама пришла к ней в общежитие. Это было еще ранней весной. Девушки все вместе собирались в цирк, Валя торопилась, боясь опоздать, и сказала маме:

– Приходи как-нибудь в другой раз…

И мама ушла.

Валя случайно обернулась тогда, увидела, что мама идет, опустив голову.

Вартуи сказала Вале:

– Ты бы пошла как-нибудь к матери, навестила ее… – Валя промолчала, а Вартуи добавила: – По-моему, с тех пор, как ты у нас в общежитии, ты у нее ни разу не была?

– Нет, не была, – ответила Валя.

– Надо навестить.

Вечером все девочки отправились на вокзал провожать Вартуи. Напоследок сели в вагоне рядышком на скамейке.

Толстый проводник с кошачьими усами прошел по вагону.

– До отхода поезда осталось пять минут…

На прощание еще раз обняли Вартуи и друг за другом высыпали на перрон.

Лера хмуро глядела вслед уходящему поезду. Сказала, покусывая губы:

– Мать провожала – и то не плакала…

– Ладно, пошли, – ответила Валя.

С того дня Лера как-то заметно подобрела к Вале. Перестала придираться, подкалывать, а однажды даже поделилась, что собирается зимой поехать к матери в Свердловск.

– Она в Свердловске живет?

– Да. Замуж вышла и с мужем туда уехала.

Вале снова вспомнилась мама. Почему-то она вспоминалась куда чаще, чем папа. Может быть, из-за того, что мама постоянно болела, и теперь, став старше, Валя осознала, что ей все-таки жаль ее. Ведь мама совсем одна, никого родных нет, а папа вечно в разъездах…

Ксения Герасимовна узнала о том, что мама приходила к Вале в общежитие, а Валя так и не успела даже поговорить с нею.

– Может быть, ей плохо, и она пришла, потому что, наверно, тебя любит… – сказала Ксения Герасимовна.

Валя все никак не могла собраться. Откладывала со дня на день. Но теперь, после отъезда Вартуи, решила:

– Пойду. В первый же выходной…

Мама была дома по обыкновению одна. Сидела за столом, подшивая подол к белому больничному халату.

Увидела Валю, лицо ее осветилось улыбкой.

– Неужели ты? Я думала, уже никогда не придешь…

– Выходит, ошиблась. – Валя положила на стол бумажный пакет с виноградом. – По-моему, болгарский виноград тебе понравится…

– Мне все нравится, – вздохнула мама.

За те месяцы, что Валя не видела ее, она еще больше похудела, и лицо сплошь в морщинках.

– Что глядишь? – спросила мама. – Хороша, небось?

Валя помолчала.

– Что это у тебя за халат?

– Я в нем на работу хожу.

– На работу? – переспросила Валя.

– Да, я работаю, скоро два месяца. Устроилась в поликлинику регистраторшей. Как, одобряешь?

– Папа-то одобряет?

Мама ответила не сразу:

– Папы нет.

– Как нет? Что с ним случилось?

– Ничего с ним не случилось. Просто не живет здесь больше.

– А где же?

– У другой жены.

– Ну да? – не выдержала Валя. – Не может быть!

Мама только рукой махнула. Чего тут рассказывать?

В одной из своих командировок папа познакомился с молодой женщиной, работницей Ильменского заповедника. И в конце концов ушел к ней, уволился с завода и переехал в Миас.

– Теперь там в заповеднике работает… – Горькая усмешка скривила мамины губы. – Вместе с нею пятнистых оленей и зайцев охраняет…

– Может, тебе деньги нужны? – с тревогой спросила Валя.

Мама вдруг всплеснула руками.

– Валечка, дочка, вот я и дождалась…

Валя подошла к ней, положила руку на ее плечо, с болью почувствовала, до чего же худенькое плечо, одни косточки…

– Вот я и дождалась, – сказала мама. – Ты ко мне пришла, деньги предлагаешь, стало быть, жалеешь меня…

– Я буду теперь часто приходить, – сказала Валя и нахмурилась, чтобы не заплакать.

3

Вскоре после октябрьских праздников Лера получила открытку. Крупным, знакомым Лере почерком было написано всего лишь две строчки:

«Лера, хочу тебя видеть, позвони на этих днях, буду ждать. Виталий».

Лера читала и перечитывала эти слова, словно бы пытаясь разгадать, что скрывается за ними. Может быть, хочет помириться? Может, соскучился, понял, что без нее тяжело?

Не было дня, чтобы она не вспоминала Виталика Идя по улице, с надеждой и опаской вглядывалась в прохожих. Вдруг встретятся случайно? Она и ждала и боялась этой встречи. И все-таки не переставала думать о Виталике и хотела, страстно хотела одного: чтобы он сделал первый шаг. Пусть самый маленький, но все-таки шаг к примирению, тогда она тоже согласится позабыть о прошлом.

Радость переполняла Лерино сердце, ей надо было с кем-то поделиться, и она побежала к Ксении Герасимовне. Сказала нарочито равнодушным, даже вроде бы усталым тоном:

– Почитайте, что пишет. Очевидно, истомился…

Ксения Герасимовна пробежала глазами открытку.

– Истомился? Почему ты так думаешь?

– Просит позвонить, видеть меня ему захотелось…

Антрацитовые глаза Леры горели, хотя она изо всех сил старалась казаться безразличной.

– Может быть, ты и права, – согласилась Ксения Герасимовна. – Наверно, и вправду соскучился без тебя.

– Пусть не думает, я сразу не перееду, – решительно заявила Лера. – Я его заставлю раз и навсегда пообещать, первое – чтобы мы от матери его отделились, второе – чтобы мать не вмешивалась ни во что. А иначе не перейду обратно!

– Ты все же постарайся быть с ним помягче, – посоветовала Ксения Герасимовна.

Лера вздернула подбородок.

– Как сказала, так и будет. Я ему ни в чем уступать не собираюсь…

Лера хотела было удержаться, не звонить подольше, но все-таки позвонила на следующий же день.

– Это я, – сказала сухо, но, помимо воли, сердце вдруг бурно заколотилось, едва лишь она услышала его голос. – Узнаешь?

– Узнаю, – ответил Виталик. Судя по голосу, он улыбался. – Ты где?

– У себя, в общежитии.

– Приезжай ко мне, есть о чем поговорить.

– Когда?

– Хоть сейчас.

– Нет, – сказала Лера, с радостью сознавая, что снова держит себя в руках и говорит деловым, сдержанным тоном. – Сейчас не могу.

– А когда сможешь?

– Завтра вечером.

– Хорошо – ответил Виталик. – Буду ждать.

– Встречай меня возле проходной, я кончаю в четыре.

– Ровно в четыре у твоей проходной, – согласился Виталик. – Буду ждать.

– Да, – сказала Лера и положила трубку.

Прижала руки к щекам, они горели, словно обожженные морозом.

Значит, завтра. Завтра все решится, все будет так, как она хочет.

Вот даже и сейчас он ей уступил, согласился прийти к проходной, подождать ее там.

Жаль, что нет Вартуи. Вот бы с кем посоветоваться, поговорить по душам. Правда, Ксения Герасимовна, бесспорно, ее любит, тревожится за нее но Ксения Герасимовна – взрослая, должно быть, давно уже позабыла, как у нее было в молодости, не то, что Вартуи…

Лера хотела было промолчать, никому больше ничего не говорить, но не выдержала. Когда все девочки собрались вместе, сказала небрежно:

– Завтра встречаюсь со своим бывшим.

– С Виталиком? – спросила Маша.

– С кем же еще?

– Сама, небось, напросилась, – сказала Нюра.

Лера презрительно усмехнулась.

– Плохо ты меня знаешь, стану я напрашиваться!

– Стало быть, опять к нему переедешь, – проговорила Валя.

– Там поглядим.

– Расскажи, как все было, – попросила Нюра. – Он что, сам пришел кланяться?

– Письмо прислал. Пишет, что не может без меня, давай, значит, все позабудем, потому что ты для меня одна-единственная…

Почему у нее вырвались эти слова? Она никогда не лгала, даже презирала тех, кто лжет, а вот теперь упивалась собственной выдумкой. Может быть, так получилось потому, что девочки с нескрываемым удивлением смотрели на нее и ей вдруг захотелось поразить их, доказать, что такими, как она, не бросаются.

И потом она верила тому, что сказала. Ведь не она, а он прислал открытку, он просил ее встретиться. А зачем ему эта встреча? Ясное дело, думает снова семейную жизнь наладить…

Вместе до позднего часа они обсуждали, как все будет. Каждая советовала свое.

– Ты первым делом молчи, слушай, что он говорить будет, – учила ее Маша.

– Сразу не соглашайся, помучь его немного, – сказала Нюра.

– Это уж можешь быть спокойна, я ему перво-наперво условие поставлю, чтобы от матери его отделиться!

– В чем ты пойдешь? – спросила Валя.

– В синем костюме.

– А на шею шарфик, – сказала Маша. – Хочешь, возьми мой?

Она протянула ей газовый, светло-сиреневого цвета шарфик.

– Нет, – решительно произнесла Валя, – синий с сиреневым нехорошо. Лучше белую вставочку, я себе недавно купила. Хочешь?

Вставочка была легкой, воздушной. Лера приложила ее к себе.

– Ладно, возьму твою вставочку, не бойся, не запачкаю…

Лера долго не могла заснуть. Что-то он скажет ей? Как поглядит? А она что скажет? Им всем хорошо советовать, он им чужой, а Лера его любит.

И все-таки Виталик сделал первый шаг, не она!

Лера ни за что не позвала бы его первой. Лучше перетерпеть, перестрадать, все в себе пережить, но не унизиться. Нет никогда!

Впрочем, что там думать да гадать? Завтра, нет, уже сегодня они встретятся, и Лера заранее на все согласна. Она хочет его видеть, хочет опять переехать к нему и постарается быть помягче, поласковее и с ним и со свекровью.

Весь день Лера поглядывала на часы. Стрелки двигались невероятно медленно, словно нарочно…

Она сидела за машиной, притачивая рукава к пальто.

Волосы тщательно взбиты, на лоб начесана густая челка. Белая вставочка, синий костюмчик. Жаль, немного узок в плечах, работать не очень удобно.

Но руки двигались привычно легко. Изредка Лера ловила ободряющий взгляд Маши или Нюры. Валя, проходя мимо, поправила ее прическу.

Виталик стоял возле проходной, поглядывая на идущих мимо работниц. Редкие снежинки – зима в тот год была ранней – падали на его плечи, на коричневую меховую шапку-ушанку.

Лера остановилась в дверях проходной. Вот он, Виталик… Красив, ничего не скажешь, глаза синие, и шапка-ушанка ему идет.

Подошла к нему. Он обернулся, вынул руки из карманов пальто.

– Вот хорошо, а то я думал, ты позабыла…

– Как видишь, помню…

Они перешли на другую сторону. Она споткнулась, и Виталик взял ее под руку Она с радостью ощутила тепло его руки. Интересно, заметил ли он, что у нее другая прическа? Она расстегнула воротник, чтобы открыть белую вставку. Белый цвет ей к лицу, он это всегда говорил.

– Разговор у меня короткий, – сказал Виталик. Улыбнулся, блеснули ровные зубы.

Лера кивнула. Сперва надо молчать, выслушать все, что он скажет, хотя так хотелось бы от всей души признаться, сказать просто: «Как же я по тебе соскучилась…»

Виталик высвободил руку, вынул пачку сигарет из кармана, закурил.

– Вот что, Лера, сколько же так будет?

Она вопросительно взглянула на него.

– Нам надо развестись, – сказал Виталик. – Надеюсь, и ты согласна?

Ей почудилось, что она ослышалась. Не может такого быть! Это он не ей сказал, совсем не ей…

– Конечно, я пока не собираюсь жениться, но всю жизнь не проживу один, – продолжал Виталик. – И ты, наверно, тоже, надо полагать, не задержишься, выйдешь замуж. Правда?

– Да, конечно, – ответила Лера.

С удивлением поняла: голос ее звучит спокойно, совершенно спокойно.

Он неподдельно обрадовался. Должно быть, не ожидал, что она окажется сговорчивой.

– Вот и чудесно. Значит, я подам на развод…

– Хорошо, – сказала Лера.

– Это все будет скоро. Впрочем, я сразу же дам тебе знать…

Лера застегнула воротник пальто.

– Ладно. Ну, привет.

– Привет, – сказал он и протянул ей руку.

Она заставила себя пожать его руку. Потом повернулась, быстро зашагала обратно.

Она шла, не разбирая дороги. Улицы, переулки, какой-то парк, весь заснеженный, с толстыми от снега деревьями. По мостовой, покачиваясь, едет троллейбус. Смешной троллейбус, похож на слона. Этакий голубой слон. А окошки в нем уже замерзли. А что, если сесть в троллейбус, поехать куда-нибудь, куда повезет, до конца… Лера вошла в троллейбус.

– Следующая – «Драматический театр», – сказал водитель в микрофон.

Драматический театр… Там они познакомились. Он сам подошел, синяя рубашка и глаза синие. Сразу же стал ее на «ты» звать.

На ком он женится? Будет ли новая жена ладить с его матерью? Будет, как же не будет! Не все же такие колючие, как она.

Маша говорит: «Ну и характерец же у тебя!»

Но ведь всяких любят! У другой характер куда хуже, чем у нее, Леры, а муж ей пятки лижет и во всем подчиняется…

– Конечная остановка… – сказал водитель.

Лера вышла из троллейбуса. Окраина города. Она еще ни разу не была здесь. Уже упали ранние зимние сумерки, снег казался голубоватым, очень твердым на глаз, словно сахар. В такую погоду хорошо дома. Когда теплый, уютный дом и кругом добрые лица, а за окном пусть мороз, метель, ветер…

Надо идти домой. Домой? Да, к себе, в общежитие.

Дома была одна только Валя. Сидела на своей кровати, читала какое-то письмо. Мгновенно вскочила с кровати.

– Лера, ну, как? Все хорошо?

– Да, – ответила Лера. – Порядок.

– Прощения просил?

Лера кивнула, медленно сняла с себя пальто, отряхнула снежинки, повесила пальто на вешалку возле двери.

Валя сунула письмо обратно в конверт.

– Не врешь, честное слово?

– С чего это я врать буду?

– А вставочка понравилась?

– Понравилась.

– Я же говорила, она тебе очень идет.

– Мне все идет, – сказала Лера.

Что-то в ее голосе насторожило Валю. Она пристально посмотрела на. Перу.

– Лера, скажи правду, все хорошо?

– Все хорошо, – с досадой ответила Лера.

– А почему глаза у тебя такие?

– Какие?

– Не знаю. Странные, не такие, как всегда.

– Это тебе кажется, – сухо сказала Лера. Сняла вставочку, аккуратно свернула и отдала Вале. – Спасибо, очень красивая вставочка. – Потом села на свою кровать, опустила голову. – Ты что, читала письмо?

– Да. Из Москвы.

– Это тот, кто тебе всегда пишет?

– Да.

– Тебе везет…

Валя недовольно нахмурила брови. Однако ничего не ответила. Прислушалась к шагам в коридоре. Подбежала к дверям.

– Ксения Герасимовна, вот хорошо!

– Лера пришла? – спросила Ксения Герасимовна.

– Пришла… По-моему, не в себе, – прошептала Валя.

Ксения Герасимовна взяла ее за руку.

– Знаешь что? Пойди, Валя, погуляй немного…

Закрыла за Валей дверь, подошла к Лере. Села рядом на кровать.

– Что, дочка? Плохо тебе?

Лера кивнула.

– Молчи, не говори ничего, не надо. Положи голову ко мне на плечо, вот сюда, и молчи. И я помолчу. Давай вместе посидим, помолчим, подумаем…

Лера прижалась к теплому плечу. Закрыла глаза.

– Не уходите, – сказала.

– Никуда я не уйду, – сказала Ксения Герасимовна, – я все время с тобой буду.

ЕЩЕ РАЗ ДИМА

Через два дня начинаются весенние каникулы, – сказал отец Диме. – Надо будет нам с тобой обдумать, как бы тебе поинтереснее и получше отдохнуть…

– Последние мои каникулы, – сказал Дима.

– Почему последние? Разве у студентов не бывает весной каникул?

– Кажется, нет. Впрочем, еще неизвестно, стану ли я студентом! Вдруг не поступлю?

– Поступишь! Я до министра дойду…

Дима решительно оборвал отца.

– Ни за что! Даже и не думай никого ни о чем просить…

– Ну, хорошо, хорошо, только не кипятись. А в «Березку» хотел бы поехать?

– В пансионат?

– Да. Я могу достать две путевки на десять дней, тебе и мне.

Дима ничего не ответил.

– Так как же, Дима? Согласен? Там такие места, ты себе даже представить не можешь, необыкновенно красивые!

– Я поеду в Челябинск.

– В какой Челябинск? – удивился отец.

– Есть такой город на Урале.

– А, понимаю. К Вале поедешь?

– Да, к ней.

– Понимаю, – повторил отец.

– Я скучаю по ней, – сказал Дима. – И она скучает. И я у тебя денег не возьму, ни одной копейки. У меня есть свои.

Отец натянуто улыбнулся:

– Свои? Откуда же?

– Я не говорил ни тебе, ни маме. Это был мой секрет. Я после школы разносил «Вечерку». Устроился в нашем почтовом отделении. За два месяца целых восемьдесят рэ тридцать одну копейку заработал.

– Даже тридцать одну копейку.

– Я не говорил тебе и маме.

– Ты что же, боялся нас?

– Нет, не боялся, но вы, наверное, стали бы волноваться, что я переутомляюсь, и зачем мне все это, и времени для уроков не хватит…

– А ты хитрый, сын, – удивленно заметил отец. – Я ведь ни о чем не догадывался.

– Это было совсем нетрудно. От полседьмого до полдевятого разнесу «Вечерку», и все, свободен до завтра.

– А мы думали, что по вечерам на каток ходишь…

Должно быть, против воли голос, отца звучал грустно.

– Пойми, я хотел заработать, чтобы у меня были свои деньги.

– Неужели я бы отказал тебе?

– Конечно, не отказал бы, я знаю, но зачем просить у тебя, когда можно заработать самому? – Дима прижался щекой к щеке отца. – Не сердись, папа. Я завтра еду. У меня уже билет в кармане.

– А где же ты жить будешь?

– У Валиной мамы.

– У нее же нет мамы.

– Ну, у приемной мамы. Валя с ней помирилась. Валя пишет, что мама с радостью примет меня.

Отец помедлил, прежде чем ответить.

– Помнишь, мы с тобой вместе ездили о Литву?

– Помню.

– А как по горам бродили?

– Еще бы!

– И теперь мы бы с тобой хорошо отдохнули о «Березке». Тебе надо хорошенько набраться сил, самая трудная четверть осталась.

– Я решил. Все равно, что бы ты ни говорил, папа… Только не сердись, прошу тебя, я же решил, понимаешь?

Поезд уходил в семь пятнадцать вечера.

– Как только приедешь, сразу же позвони, – сказал отец.

– Или в крайнем случае дай телеграмму, – попросила мама.

– Ничего со мной не случится, – пообещал Дима, – не бойтесь!

– А я не боюсь, – возразил отец.

Мама улыбнулась.

– В первый раз уезжаешь от нас совсем один…

– Мама, мне уже скоро восемнадцать.

– Не так уж скоро…

– Если бы ты мог звонить хотя бы два раза в неделю, – сказал отец.

– Перестань, Гриша, – обернулась к нему мама. – Ты хочешь заставить его с утра бежать на переговорный пункт и сидеть там по нескольку часов, ожидая, пока дадут Москву?..

– Хорошо, хорошо, – с необычной покорностью согласился отец. – Пусть будет по-вашему.

Почему-то в этот миг оба, отец и мать, показались Диме похожими друг на друга. И – словно увидел впервые – постаревшими. Да, как ни горько сознавать это, оба они незаметно постарели…

Дима спрыгнул с подножки, обнял отца, на ходу поцеловал маму, мигом вскочил обратно.

– Осторожно, мальчик! – воскликнул отец.

Дима уезжает без него, один. Что ж, когда-нибудь это неминуемо должно было случиться. Он все понимает, нельзя постоянно опекать мальчика, не спуская с него глаз, нельзя, наконец, бесцеремонно вторгаться в его душу, противясь его любви. Ведь Дима любит впервые в жизни. А первая любовь, как известно, самая сильная… Как сложатся отношения Димы и Вали в дальнейшем? Вдруг вернется обратно начисто отрезвленным, разочаровавшись в своей любви? Только как же он перенесет все это, если так случится? Неровен час, сломается, не выдержит, что тогда? Или нет, не сломается, выдержит? В нем есть какое-то кроткое упрямство. Да, есть. Именно, вот такое, пусть кроткое, но неуступчивое…

Дима все еще стоял на подножке. Потом закричал:

– Папа, мама, всего хорошего!

Вскочил в вагон, замахал ладонью из-за спины проводника.

– Будь здоров, мальчик, – крикнул отец. Побежал вслед за вагоном, не спуская глаз с сына….