Текст книги "Юность, 1974-8"
Автор книги: авторов Коллектив
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
Давид оглядывал зал, находил глазами знакомых, жену. Но самого главного зрителя не заметил потому, что тот прятался. Это был Саша Громов, борец из клуба «Самбо-70». Он специально сбежал из лагеря, чтобы увидеть триумф своего президента, а вечером, после отбоя, рассказать об этом ребятам. Но триумфа не получилось. И Громов ушел из зала. Он уже знал, что в борьбе нельзя, невозможно все время только побеждать, что наступают моменты… Нет, иногда лучше не видеть, как они наступают.
А президент возвращался в лагерь на закате. Было тихо и прохладно, и уже выпала вечерняя роса. В сторону «Салюта» ехали парни на велосипедах, человек сорок, наверное. Но Давид не обратил на них внимания.
А когда вошел в лагерь, там уже намечалась драка. Велосипеды лежали в траве, а их хозяева – парни из деревни Виноградове – стояли в воинственных позах. Деревенские были старше лагерных.
Давид быстро сообразил, что к чему. Спокойно разделил толпу руками и сказал: «Сейчас у нас вечерняя поверка. А после нее мы разберемся, в чем дело. Посторонних прошу выйти за территорию лагеря».
Фраза получилась громкой: никакой территории у «Салюта» не было. Два столба и на них название: «Военно-спортивный лагерь Черемушкинского РК ВЛКСМ г. Москвы». Но она сработала – эта фраза: виноградовские повернулись и пошли…
Рудман уже входил в свою палатку, когда услышал шум и оглянулся: самый главный из местных ударил неожиданно Серегу Громова, младшего брата Саши Громова. Здесь уже было не до слов. Давид провел переднюю подсечку с падением. Придавил парня к земле и крикнул: «Пояс!» Командир оперотряда клуба Хабиб Зарипов принес борцовский пояс и связал парня. Но тот уже и не рыпался.
– Кто знает этого человека? – спросил Рудман строго. – Ну, раз никто не знает, можно расходиться по домам.
Но местные не ушли. Они разбили свой лагерь вокруг палаток «Салюта» и всю ночь жгли костры, как индейцы.
Президент собрал ребят и отдал распоряжение:
– Спать, не раздеваясь. Действовать только по команде.
– Может, надо вооружиться? – спросил кто-то с правого фланга.
– Не надо, – сказал президент. – Люди нашего клуба «убивают» без оружия.
Потом на «газике» приехал участковый из Виноградова и увез с собой печального преступника.
Рудман поинтересовался у ребят, почему этот здоровый лоб ударил именно Серегу Громова, по кличке «Малек». Оказывается, еще днем местные приезжали в лагерь – проверить самбистов на смелость. И как раз этот парень подошел к палатке Громова и начал выдергивать из-под нее кол. Серега вышел и спросил: «Чегой-то ты?» «А ничего», – ответил парень. Тогда Громов сделал бросок через бедро, как в фильмах про шпионов. Местные сели на велосипеды и уехали, затаив месть…
В лагере вместе с его ребятами жили трудновоспитуемые подростки. Они считали, что проводят здесь свои последние каникулы перед отъездом в колонию, от которой никуда уже не денешься – судьба. И эти каникулы парни хотели провести «достойно»: на работу в совхоз не ходить, кросс по утрам не бегать, по столовой не дежурить.
«Трудных» распределили по взводам. С ребятами из клуба они вели себя потише, но курить и ругаться продолжали, как раньше. А тут приехали местные. И первый бой принял не парень в наколках, а Серега Громов, по кличке «Малек». И он его выиграл – этот бой. Рудман радовался этой победе больше, чем сам Громов. Он знал теперь почти наверняка, что завтра «трудные» поднимутся по горну и побегут на кросс и на зарядку. А осенью, когда каникулы кончатся, придут в клуб – записываться.
И они пришли. Увидели стены в фотографиях, грамотах и дипломах. Трудновоспитуемые ходили с открытыми ртами: лица на фотографиях были знакомые. Виктор Астахов – 2-й призер первенства СССР по самбо среди юношей. Игорь Овчинников – призер первенства Москвы среди взрослых. Сергей Орлов, Сергей Громов, Коля Савосин – чемпионы и призеры…
Потом гостям объяснили: членов клуба «Самбо-70» всего 40. Остальные – кандидаты. Кандидатский стаж – три года. Судьбу каждого решает Совет комиссаров. А вообще, структура такая: президент^ председатель Совета (комиссаров – Совет (11 человек). Есть еще старейшины. Эти люди пользуются в клубе особым уважением и благами: имеют свой шкаф в раздевалке, свою куртку с красными буквами «Самбо-70».
В клубе три битгруппы, школа танцев, кинотеатр «Рубин», свой оперотряд, фотокружки и авто (скоро будет)…
В сентябре прошлого года в Тегеране проходил первый чемпионат мира по самбо. Наша команда завоевала почти все золотые медали. Комсоргом сборной был по-прежнему Рудман. К тому времени он в шестой раз стал чемпионом страны. И теперь уже никто не сомневался в том, что он действующий и списывать его рано.
Когда впервые после Тегерана мы встретились в клубе, я его не узнал: Рудман был без усов.
– Ты знаешь, мы договорились с ребятами, что как только кто-нибудь из клуба «Самбо-70» станет чемпионом мира, я тут же сбриваю усы… Я думал, мальчишки забудут про этот договор. До последней минуты надеялся. Но они все помнят. Встретили меня в аэропорту с цветами, поздравили со званием чемпиона мира… И как-то подозрительно разглядывают. Потом не выдержал Орлов. Подошел и говорит: «Хорошие были усы, но придется сбрить». Ну, я приехал домой, сбрил один ус. Показался жене. Она говорит: «Сбривай второй».
– Трудно в Тегеране было? – спросил я.
– Да нет, не очень. Свои пять схваток я боролся минуты две в общей сложности. Все выиграл чисто. Только в одной пришлось «поломаться» – с иранцем. Он был здесь дома, и весь стадион болел за него. В тот момент я хотел оглохнуть, чтобы не слышать этого свиста и рева. И я оглох и начал борьбу. Но судья на ковре слышал шум стадиона и немного боялся его. На десятой секунде я провел бросок и болевой прием и решил, что все – победа. Но судья на ковре поднял вверх два пальца: два очка. И боковые судьи повторили этот жест. Иранец шел ко мне, улыбаясь. Я позволил ему взять захват – пусть думает, что я сломался. Меня бесила несправедливость: судьи Еидели чистый бросок и дали ишь два очка.
Я ходил с иранцем минуту, а потом перевел его в партер, поймал руку и потащил на болевой. Он терпел, а я тащил. Теперь я знал, что никакая сила не оторвет меня от противника, пока судья не даст свисток. Стадион выл от обиды, и судье пришлось свистнуть над самым моим ухом. Но все-таки он свистнул!
В ту осень мы привезли с дачи большой мешок с яблоками. И в зале, прямо на ковре, ребята выложили яблоками слово «Поздравляем!». Сереге Орлову исполнилось семнадцать лет. А недавно Совет комиссаров лишил Орлова звания старейшины: он закурил на проводах в армию у Сашки Громова. Тогда же перевели в рядовые еще двух старейшин: Сережу Ауканина – за курение и Сережу Громова – за то, что нагрубил тренеру.
Давид предлагал для Орлова и Громова другую меру наказания – не выставлять их на первенство Москвы (они оба, кстати, чемпионы города). Но Совет все-таки решил дать им возможность побороться за себя и за клуб.
Они выиграли это первенство. Оба стали чемпионами Москвы – уже по взрослым. В июне я встретился с Орловым в спортлагере «Салют».
– А как меня из старейшин выгнали, вы знаете? – спросил Орлов.
– Слышал. Ты курил у Грома.
– Да. На проводах. Только Давид Львович не видел. Он позже пришел. А утром в клубе он меня спросил: «Ты курил?» «Курил». «Ну вот, – сказал Давид Львович, – теперь я на тебя не очень надеюсь. Плохо получается. Сдерживать себя не умеешь».
– Ты сразу признался, что курил?
– Давиду Львовичу я врать не могу. Считаю это самым низменным поступком. Кого угодно обману, если надо, а его – нет.
До чего же сложную цель выбрал Давид Рудман – растить не чемпионов, а людей! И быть для них примером. Можно научить мальчиков отлично бороться, стрелять, водить машину. Но если каждый из них не станет личностью – это напрочь зачеркнет его труд и время. Он не должен ошибаться в своих решениях и оценках. Они внимательно следят за тем, что он читает, о чем и как говорит.
– Надо бы для клуба дом построить за городом, – делится со мной Давид. – Где-нибудь по Калужской дороге. Чтобы летом можно было ездить туда на велосипедах, а зимой на лыжах. Там бы мы сделали финскую баню, стадион…
Есть у него еще одна идея – достать машины и поехать летом с ребятами по стране…
Несколько лет назад Давид Рудман окончил инженерно-строительный институт и поступил в аспирантуру. Дальше путь его был ясен и открыт. Но тут появился клуб. И Давид стал его президентом, перестав быть аспирантом.
– И ты ни разу не пожалел, – спросил я однажды, – что оставил аспирантуру?
– Жалел, конечно, – сказал Давид, – но пока ребята со мной – жить можно.
Владимир Тукмаков
Игра без предрассудков
В первом номере этого года «Юность» опубликовала статью Анатолия Карпова «Кому приятно терпеть поражения?». Не скрывая своих намерений стать первым в мире, Карпов писал тем не менее, что на сегодняшний день он еще достаточно сырой шахматист и поэтому в нынешнем цикле вряд ли пробьется даже в финальный матч претендентов. Однако, блестяще победив Льва Полугаевского и Бориса Спасского, Карпов сейчас готовится к финальной встрече с Виктором Корчным.
Прокомментировать сложившуюся ситуацию мы попросили международного гроссмейстера Владимира Тукмакова. Избегая традиционных прогнозов, молодой гроссмейстер предлагает ряд суждений о современных шахматах – порой довольно парадоксальных, – которые, как мы надеемся, заинтересуют нашего читателя.
Если великие шахматисты прошлого – такие, как Стейниц, Нимцович, Тарраш, Рети, – создавали глобальные теории игры, то в наше время, когда шахматы достигли очень высокого уровня, прежде всего развивается исполнительское мастерство. Можно предположить, что и дальнейшее развитие шахмат пойдет по этому пути.
Современных шахматистов отличает явный практицизм. Над ними (я мог бы сказать «над нами», но не вижу повода, чтобы в данный момент говорить о себе) не тяготеет теория принципов – они играют без предрассудков. Или скажем так: у них значительно меньше предрассудков, чем у шахматистов (предыдущих поколений.
Такова реальность, хотя шахматист, во что бы то ни стало отстаивающий свои принципы – речь идет о принципах теоретических – даже наперекор действительности, по-прежнему привлекателен.
Вот, скажем, Геллер. Это шахматист необычайно глубокий, с ярко выраженной творческой индивидуальностью, со своим пониманием шахмат, которое он готов упрямо отстаивать, играя с кем угодно.
Этого упрямства нет у Фишера, а тем более у Карпова, который совершенно не стремится к внешней последовательности. В его партиях трудно уловить единый стратегический рисунок. Тот же Геллер выстраивает стройную «архитектуру», в которой все должно быть совершенно. А Карпов может начать не с фундамента, а сразу с третьего этажа, если это быстрее ведет к успеху. И над ним вовсе не тяготеет то обстоятельство, что он в чем-то себе изменяет. У него нет этого комплекса.
И Фишер п Карпов делают очень много хороших ходов, но не делают явно плохих. Игру Фишера и Карпова отличает внешняя простота. Вот в свое время очень просто играл Смыслов: делал ходы, которые вроде бы подразумевались. Но когда играешь, как раз самый простой ход зачастую оказывается самым труднонаходимым. Решаешь сложные – проблемы, а выясняется – вот оно, лежит на поверхности.
И лучшие партии Карпова отличает именно эта простота. Такое впечатление, что он играет отдельными ходами, не проводя глубоких стратегических замыслов. Может быть, именно это дало основание Полугаевскому считать, что глубокая стратегия является уязвимым местом Карпова. И, может быть, именно это заблуждение Полугаевского явилось причиной его поражения. На самом же деле Карпов просто постоянно вносит в свои планы поправки. Он без малейшего колебания отказывается от очень хорошего плана, видя, что благодаря реакции противника в позиции появился какой-то новый нюанс и этот нюанс открывает новые возможности, если перестроить немного план игры.
Но мы можем строить какие угодно теории, намечать какие угодно пути развития шахмат, однако появляется новый гений, совершенно непохожий на всех, и благодаря этой своей непохожести всех побеждает. А шахматы сразу впитывают это непохожее явление, подстраиваются к нему, обогащаются за его счет и прогрессируют. Так Фишер и Карпов – эти два удивительно современных шахматиста – впитали в себя Таля. И то, что в конце пятидесятых и в начале шестидесятых годов было революционно, сейчас уже само собой разумеется. Если бы не было Таля, и Фишер и Карпов все равно были бы выдающимися игроками, но думаю, что несколько иными. Д сегодня просто нельзя играть, как играли до Таля, и побеждать.
Что же касается самого Таля, совершившего революцию в шахматах, то, на мой взгляд, такой уникальный талант выходит за рамки своего времени. В конце пятидесятых годов было очень много хороших шахматистов, разных и интересных. И если бы появился еще один, чуточку похожий на Таля, но более рациональный, более трезвый, более логичный, все было бы правильно. Но появился именно Таль, непознаваемый и необъяснимый, подтверждающий только неисчерпаемость шахмат и опровергающий, казалось, все остальное. Почему так недолго он удержался на вершине? Может быть, стабильный успех самой высокой пробы сопутствует лишь тем талантливым шахматистам, творчество которых созвучно духу времени?
Значит ли это, что накануне финального матча претендентов можно спокойно решать вопрос: насколько Карпов готов играть матч с Фишером? Думаю, что нет. Карпов, Фишер и Корчной выстраиваются в ряд по возрасту: между каждым из них
разница Приблизительно в десять лет. Каждый – дитя своего поколения. Но все дело в том, что Корчной выходит за рамки своего поколения. И именно поэтому, невзирая на возраст, он может конкурировать с этими более молодыми и более современными шахматистами. Он с самого начала играл в несколько странные шахматы и продолжает играть в эти свои шахматы, которые в каком-то смысле перекликаются с современными веяниями.
Я не хочу заниматься прогнозами. Позволю себе лишь одну психологическую параллель.
Карпов удивительно естествен: он играет в шахматы рационально, будучи рационален от природы. Он быстро ориентируется в условиях любой игры (убежден, что, играй он в шашки или в карты, он бы тоже стал великим игроком). Он по натуре страстный игрок, но страсти свои уверенно контролирует.
Корчной играет менее рационально, его игрой движет колоссальная спортивная злость. До недавнего времени он, мне кажется, не осознавал полностью главную движущую силу своих больших успехов и безрассудно эксплуатировал себя – порой ради блестящего результата в каком-нибудь второстепенном турнире. Но сейчас Корчной – научился более рационально эту злость выплескивать. Результат очевиден.
И если Карпов уклоняется от высказываний по поводу предстоящего матча, то Корчной заранее подстегивает себя категорическими высказываниями – накапливает спортивную злость.
Каждый верен себе.
Но хочу еще раз напомнить, что в шахматах все решают очки, а теорию мы в конце концов подстраиваем под практику. Сегодня мы рассуждаем так, а завтра… К тому же у нас говорят: когда начинаются рассуждения, то игры уже нет Поэтому будем считать, что я просто немного поговорил о шахматах, под настроение. Мне еще рано переходить в разряд рассуждающих.
Спеша творить добро
Три года назад в редакции «Калининской правды» встретились двое: студент-медик Зураб Мурванидзе и художник Дмитрий Мамонов. Встретились не случайно. Марина Мотузка из отдела культуры «Калининской правды» видела в том свой долг – познакомить Мамонова с Мурванидзе.
Дмитрий Мамонов, недавний выпускник Ленинградского художественно-промышленного училища имени В. И. Мухиной, приехал в Калинин, чтобы заниматься на местном заводе керамикой. Но, еще учась в Ленинграде, Мамонов вел в Эрмитаже детские кружки изобразительного искусства. Проблемы эстетического воспитания волнуют его не меньше, чем поиски своего «я» в искусстве.
Ход его рассуждений таков. Если бы он знал, что сможет прожить сто восемьдесят лет, то в молодости занимался бы только творчеством, а потом, став мастером, посвятил бы себя целиком просветительской деятельности. Но вправе ли мы ждать? А если мы завтра умрем? Мамонов отнюдь не считает, что так рассуждать должен каждый художник. Но он лично ощущает себя просветителем и полагает даже, что это заложено в нем генетически.
По линии отца он из потомственной учительской семьи, а его дед и бабушка по матери – профессиональные революционеры. В 1914 году его дед, Л. И. Зубков, эмигрировал в Америку, был в США и Канаде одним из организаторов «Общества технической помощи Советской России» и в 1923 году, возвратившись с семьей на родину, привез оборудование для завода АМО. Дед Мамонова погиб в 1941 году, участвуя добровольцем, невзирая на возраст, в обороне Ленинграда.
Дима приехал в Калинин с широкими планами, собираясь заниматься не только керамикой, но и графикой, живописью. Но он не мог не видеть, как вечерами по центральным улицам города ходят скучающие мальчики и девочки, не зная, куда приткнуться. И тогда он написал статью, что городу нужен молодежный клуб – и притом клуб Совершенно нового типа, – и пришел с этой статьей в отдел культуры «Калининской правды».
Готовя эту статью к печати, Марина Мотузка и решила, что надо немедленно познакомить Мамонова с Мурванидзе, о пылких общественных начинаниях которого она уже писала в газете.
Зураб Мурванидзе умеет делать все. Он чеканит по металлу, режет по дереву, играет на всех инструментах, поет. У него идеальный слух, а руки – музыканта (Зураб достает от «до» до «соль») и дискобола: в свое время, немного занявшись метанием диска, он побил юношеский рекорд страны и оставался рекордсменом целых… полтора часа.
Девиз Зураба: «Festina bonum Fасеrе» («Спеши творить добро»). Эти слова он еще в детстве услышал от бабушки – бывшей грузинской княжны, участвовавшей в революции, члена партии с 1913 года Соци Церетели, племянницы поэта Акакия Церетели. Отец Зураба – врач, во время войны он участвовал в освобождении Калинина. Сейчас и Зураб получил диплом врача и мечтает работать хирургом.
Зураб живет в Калинине с тех пор, как поступил в медицинский институт, но его уже знает чуть ли не весь город. В городском саду он превратил в скульптуру засохший ствол дерева. Создал в Калинине любительский ансамбль «Мадригал». И организовал наконец, Диск (дискуссионный клуб) сначала в своем институте, а затем участвовал в создании общегородского студенческого Диска. Там вскоре и возник разговор, что пришло время создать в – городе молодежный клуб, двери которого будут открыты каждому, а не только студентам.
А когда состоялось знакомство Зураба и его дру-зей-диско'вцев с Мамоновым, принципы нового клуба (главный среди них – «Все равны, никто никого не поучает») были окончательно сформулированы. Идею «Прометея» – как было решено назвать новый клуб – поддержал обком комсомола. Но где обитать «Прометею»?
А между тем в Калинин уже приехал Игорь Зайцев, который знал, где обитать «Прометею». Любопытно, что Зураб уже встречался с Игорем, когда несколько лет назад в День Африки студенты-африканцы из Калининского мединститута были приглашены в город Бежецк. Зураб, конечно, тоже поехал в Бежецк – он был председателем студсовета при институтском общежитии, вел программу концерта своих африканских друзей, играл в оркестре. Директор Бежецкого городского клуба Игорь Зайцев запомнил Зураба, но по-настоящему познакомиться им в тот раз не удалось.
Представлю Зайцева. В детстве, живя в Москве, он мечтал стать солистом балета Большого театра. Но вместо балетного училища ему суждено было окончить ремесленное. Игорь работал монтажником-верхолазом на Куйбышевской ГЭС, потом, окончив театральную студию при Курском драматическом театре, стал работать режиссером художественной самодеятельности. Постепенно Зайцев пришел к выводу, что создать настоящую клубную самодеятельность гораздо проще, когда ты сам директор этого клуба: больше возможностей. Директорский дебют Зайцева состоялся в Бежецке и был столь успешен, что его призвали в Калинин «поднимать» железнодорожный клуб «Октябрь».
В «Октябре» и произошла вторая встреча Мурванидзе с Зайцевым. На этот раз они познакомились по-настоящему и надолго: было решено, что в клубе, руководимом Зайцевым, обоснуется «Прометей».
Мурванидзе и Зайцев разошлись лишь во взглядах на проблему бессмертия, которую они тоже успели в тот раз обсудить. Зайцев сказал, что он бы не возражал, если бы какой-нибудь волшебник сделал его бессмертным и его познанию не было бы временных границ. Зураб возразил: нет, он не хотел бы оставаться молодым, видя, как его друзья и близкие стареют и умирают. «Не дай бог мне всех пережить, пережить свое время!» – страстно воскликнул Зураб, словно эта опасность – всех пережить – уже реально ему угрожала.
Целый месяц в одной из комнат железнодорожного клуба прометеевцы делали современный интерьер – комната превратилась и в зал дискуссий, и в безалкогольное кафе, и в выставочный зал для молодых калининских художников.
А о дальнейших делах «Прометея» скажут уже известные тебе, читатель, Дмитрий Мамонов, Зураб Мурванидзе и Игорь Зайцев.
Дмитрий Мамонов:
– При «Прометее» работает несколько студий. Я руковожу студией изобразительного искусства. Я не хочу никому что-либо навязывать. А вот эстетически воспитать, расширить кругозор – в моих силах. Я хочу, чтобы в студию пришел любой. Получит в руки кисть, краски, карандаши – самовыражайся. Существует же наивное искусство – Анри Руссо, Пиросмани. Моя задача не в том, чтобы сделать человека профессиональным художником, – я лишь пытаюсь высвободить его личность. Конечно, если кому-либо захочется узнать, что такое перспектива, я ему объясню. Может, кто-то из студийцев и станет профессиональным художником. Моя же задача, повторяю, несколько иная. Я веду с ребятами теоретические беседы, рассказываю им об искусстве. Сравниваю, допустим, ассирийские рельефы, греческую скульптуру и египетские рельефы. Пытаюсь объяснить, почему они разные. Я хочу показать, что художники разные, что ты не должен что-то брать за образец и шпарить по этому образцу. Моя задача – расширить кругозор, чтобы каждый понял, как мир велик и широк и что он тоже может сказать свое слово. Если это слово доброе, то уже спасибо. А если ты ничего не скажешь, то не только сам потеряешь, но и других обкрадешь.
Зураб Мурванидзе:
– Я хожу и в студию к Мамонову и в театральную студию, которой у нас руководит режиссер Калининского драматического театра Виктор Шуьман. Он преподаст прометеевцам актерское мастерство, дикцию, делает с ними этюды, кроме того, мы читаем пьесы, смотрим спектакли, проводим обсуждения. Так, мы ходили на спектакль «Ситуация», поставленный Шульманом в Калининском театре. Потом на обсуждение «Ситуации» к нам приехал из Москвы автор пьесы Виктор Розов. А молодые артисты Калининского драмтеатра показали в клубе свою экспериментальную постановку пьесы английского драматурга-антифашиста Гарольда Пинтера «Сторож». Спектакль прошел с огромным успехом.
Мы проводим политические вечера, диспуты и просто собираемся вечером в нашем кафе, и ни у кого даже не возникает желания выпить, потому что пьют не для веселья, а от духовной пустоты. К нам приходят и студенты (вице-президентом клуба и моим первым помощником является недавний дисковец из Политехнического института инженер Саша Товбин), и молодые рабочие, и школьники. Двери клуба открыты каждому. Понравилось – оставайся. Вначале нас было трое. Теперь к нам приходят сотни. Разница есть? Я считаю работу в «Прометее» настоящей комсомольской работой. И требую полной самоотдачи от каждого и к себе предъявляю те же требования. Когда я заболел воспалением легких, я все равно приходил вечерами в клуб. Мне говорили: «Ложись». И я лежал вечерами, но в клубе. Для каждого прометеевца клуб – как дом.
Игорь Зайцев:
– Ординарный железнодорожный клуб с ограниченными средствами и штатом с приходом прометеевцев преобразился. У меня ведут занятия член центральной эстетической комиссии при Союзе художников СССР Дмитрий Мамонов, профессиональный театральный режиссер Виктор Шульман, к нам приезжают из Москвы известные писатели, И все – бесплатно, представляете? А знаете, как в конце прошлого года прометеевцы провели вечер, посвященный очередной годовщине освобождения города от фашистских захватчиков? Зал оформили талантливые художники, на сцене выступали артисты Калининского драмтеатра. В тот же день прометеевцы прошли в торжественном факельном шествии к обелиску Победы и там у Вечного огня триста молодых калининцев дали клятву верности партии, делу коммунизма. Я счастлив, что познакомился с Зурабом Мурванидзе, Дмитрием Мамоновым и их друзьями.
Зураб Мурванидзе:
– Когда делаешь что-то хорошее, доброе, сам становишься богаче. Я люблю дарить. Дарю, например, все свои чеканки. Даже если совершенно незнакомому человеку моя работа понравилась, я говорю ему: «Возьми».
Дмитрий Мамонов:
– Чтобы наш город стал городом высокой культуры – а лозунги, призывающие к этому, висят на всех улицах, – мало приучить людей бросать окурки в урны – надо обогащать духовную атмосферу, думая прежде всего о молодежи. К этому мы и стремимся.
Зураб Мурванидзе:
– Не подумайте только, что все у нас идет легко и гладко. Много внутренних трудностей, чисто организационных. А за пределами клуба мы сталкиваемся со скептиками, которым каждый раз приходится доказывать общественную пользу «Прометея». Но для молодежи нашего города встречи в «Прометее» уже становятся необходимостью.
Ю. ЗЕРЧАНИНОВ
