Текст книги "Карл Великий: реалии и мифы"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Александр Назаренко,Елена Мельникова,Т. Джаксон,Андрей Глебов,Вера Зверева,Владимир Рыбаков,Василий Балакин,Максим Горелов,Олег Ауров,Марк Юсим

Жанр:

История

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Назад к карточке книги

М. А. Юсим
Карл Великий в средневековой итальянской хронике легенда о восстановлении Флоренции у Джованни Виллани

Имя Карла Великого встречается в средневековых итальянских исторических сочинениях главным образом постольку, поскольку его личность имеет непосредственное отношение к описываемым в них событиях, к истории Италии и, прежде всего, к локальной истории, к которой эти сочинения были обычно привязаны вплоть до эпохи Возрождения.

Флорентиец, пишущий об истории своего родного города, упоминает о прочих событиях, происходящих в окружающем его мире, в той связи, в какой эти события затрагивают историю Флоренции, и это субъективное отношение к историческому материалу дает первый повод для постановки вопроса о соотношении мифа и реальности в реконструировании прошлого.

Навряд ли сегодня кто-то станет резко противопоставлять эти два понятия, беря на себя смелость указать, где начинается миф и кончается действительность. Скорее на более благосклонный прием может рассчитывать утверждение, что всякая реальность есть миф – в той мере, в какой она доходит до нас через чье-то восприятие, и что всякий миф есть реальность – в той мере, в какой всякая мифологическая конструкция состоит из реалий, а эта мера очень высока.

Тем не менее, миф и действительность одновременно противостоят друг другу, поэтому для описания их взаимоотношений нужно как-то очертить их границы, хотя бы условно. В традиционном понимании к мифотворчеству тяготеет историк, настолько проникшийся определенной идеей, тенденцией или задачей, что эта идея может заставить его искажать элементарно воспринимаемые факты или постулировать события, о существовании которых нет данных. Работа незаинтересованного и нелицеприятного автора ближе к тому, что считается объективным, или научным познанием, хотя любые получаемые наукой результаты, приобретающие со временем черты стереотипа, не могут быть полностью лишены мифологической составляющей в силу субъективности общественного сознания. В расширительном смысле миф можно понимать как один из приемов освоения исторической реальности, вовсе не обязательно противостоящий науке, а существующий рядом с ней, дополняющий ее и по своему необходимый, даже находящий в ней свое особое, но законное место, где-то на полпути от специального строго выверенного знания – к общему месту, являющемуся коллективным достоянием.

Такое понимание позволяет выделить множество разновидностей мифа в истории – литературный миф, научный (историографический) миф, миф-легенда, национальный миф, миф о великом человеке. Последний термин относится непосредственно к императору и королю франков Карлу, сыну Пипина, с именем которого эпитет «Великий» сросся настолько, что свидетельствует о своем носителе как о персонаже-мифе. И человеку, живущему на рубеже II–III тысячелетий, приходится считаться с этим мифом, претерпевшим за двенадцать столетий массу трансформаций, но в целом сохранившим апологетическую направленность и включившем в себя представления о Карле как человеке, восстановившем Западную римскую империю, великом благотворителе и покровителе католической Церкви, верном ее сыне и защитнике, строителе и объединителе государства, деятельность которого в конечном итоге послужила на благо европейской цивилизации.

Конечно, обращаясь к первоисточникам, сообщающим нам об обстоятельствах жизни того или иного героя, историки надеются откорректировать укрепившиеся в отношении его с течением времени мифологизированные черты, испытать их на прочность, пробуя отыскать с помощью исторической критики свидетельства, опровергающие устоявшиеся стереотипы (тут, правда, всегда есть риск заменить их новыми). Но применительно к Средним векам, и в частности, к Карлу Великому, это сделать особенно непросто, уж очень много современники и ближайшие потомки вложили в формирование легенды о нем, не случайно он чуть ли не при жизни стал эпическим героем.

Однако, если исследователь средневековой Италии захочет сопоставить ожидаемое сегодняшним читателем благоприятное и благоговейное отношение старинных писателей к памяти Карла Великого с реальной картиной, то он найдет много доказательств, нарушающих ее стройность. Именно об этом свидетельствует статья итальянского историка Джины Фазоли, озаглавленная так: «Карл Великий в итальянской историко-легендарной традиции». Хронологические рамки этой работы охватывают IX–XV века, хотя в основном она посвящена свидетельствам первых двух – трех столетий этого периода. Фазоли разделяет два рода сведений – опирающихся на «определенную историческую информацию» и восходящих к «поэтической традиции, о которой свидетельствуют сохранившиеся эпические поэмы». При этом она оговаривается, что зачастую невозможно определить, стоит ли за текстом «искаженная, но все же подлинная традиция коллективных исторических воспоминаний», или автор обращается к воспроизведению этих воспоминаний в письменной передаче, «в литературной и, возможно, произвольной обработке», до нас не дошедшей, к которой он добавляет собственные произвольные соображения, давая начало «псевдо-традиции» (Fasoli, р. 348–349).

К этому стоит сразу же добавить, что отделить историческое от легендарного в средневековой хронике не только не всегда возможно, но часто и не нужно, если мы хотим уяснить взгляд средневекового человека на вещи – а без этого история становится чисто фактологической и теряет свой подлинный смысл. Все средневековые хроники сообщают сведения о чудесах, приводят сказочные подробности из жизни исторических персонажей, перевирают реальные, в сегодняшнем понимании, факты – но в большинстве случаев это бывает продиктовано естественными для того времени и вполне оправданными познавательными потребностями: – ведь всякое знание есть одновременно и объяснение. Понятно, что эти черты сближают средневековые исторические сочинения с литературными произведениями, с эпосом того времени, который, соответственно, также привлекает внимание автора упомянутой статьи, наряду с такими источниками, как королевские грамоты, указы, надгробные надписи, данные топонимики и ономастики, даже выражения и поговорки, которые можно связать с Карлом Великим (и знаменательно, что эта эпическая фигура именно так закрепилась в народном сознании, в данном случае, итальянцев).

Итак, приводимые Д. Фазоли данные свидетельствуют о том, что хотя итальянские писатели зачастую были очень хорошо осведомлены о тех событиях и о той их интерпретации, которые можно было почерпнуть из франкско-каролингской традиции, например, из таких сочинений, как «Жизнеописание Карла» Эйнхарда или из «Liber pontiflcalis», послуживших складыванию апологетического мифа, плоды, взращенные из семян, брошенных императором франков на собственно итальянскую почву, оказались несколько более горькими, чем можно было бы ожидать.

В самом деле, итальянские авторы, современные и близкие по времени к Карлу, оказываются достаточно равнодушными к его главной миссии – восстановлению Западной империи – во-первых, потому, что существовал настоящий император римлян – восточный; во-вторых, поскольку франкский король не был итальянцем и оставался, при всей его любви к папе, чужим для ее жителей, и самое главное, потому, что в разъединенной Италии были очень живучими воспоминания о местных династиях и властях, которые длительное время оставались своими. Уже членение статьи Дж. Фазоли указывает на этот факт, включая разделы о хронистах «паданской Лангобардии», т. е. Ломбардии, лангобардского королевства; о герцогстве Беневентском, т. е. Лангобардии южной; о Романии, т. е. территории Равеннского экзархата, подлежавшей византийской юрисдикции. Повсюду улавливаются следы именно местной традиции, сочувственно относившейся к трагедии лангобардских властителей, наделявшей их эпическими чертами, особенно сына короля Дезидерия Адальхиза, и во всяком случае, сохранившей более теплую память о собственно итальянском правителе, сыне Карла Пипине (что отразилось даже в названии птички – «прожорливой птички» – королек /regolo/) (Fasoli, р. 350–351).

Другой момент, вступающий в противоречие с благодушием апологетического мифа о Карле Великом, это воспоминания итальянских авторов о кровопролитиях, сопровождавших его походы на юг. Так, надгробная надпись епископа Павии Теодора рассказывает о том, что он чудесным образом спас свой город от разграбления франками (р. 349), а хронист Андреа да Бергамо описывает последствия их нашествия такими словами: «В Италии воцарилось запустение: многие погибли от меча, другие от голода; иные от диких зверей, так что в селениях и городах осталось совсем мало жителей» (р. 350).

Заслуга Карла в создании огромного государства франков, в соединении, пусть и временном, разрозненных частей некогда великой империи, мало волнует итальянских писателей, рассказывающих преимущественно о событиях, связанных с местной историей и обращающих главное внимание на вклады и привилегии, дарованные властителем их церквам и монастырям, на заслуги перед императором духовных лиц, оказывавших ему помощь, по словам хронистов, в завоевании Италии. Таково содержание даже хроники монастыря Новалезы, основанного здесь франками, хотя ее автор хорошо осведомлен о фактах, передаваемых каролингской традицией, в частности, он рассказывает о вскрытии могильного склепа Карла в Ахене Оттоном III (р. 352, 358).

Местные подробности совершенно вытесняют в источниках IX–X вв. такую важнейшую составляющую апологетического мифа о Карле Великом, как его покровительство католической Церкви в целом и папам в частности (если речь не идет непосредственно о римско-католической традиции). Хорошо известно, что взаимоотношения пап и императора уже в момент возрождения Западной империи были не столь безоблачными, как пытались изобразить их заинтересованные стороны, и в деятельности Карла проявились не просто наклонности подчеркнуть свой суверенитет и верховенство, но и своего рода цезарепапистские тенденции, заставлявшие его настаивать на своем мнении в духовных вопросах, например, в вопросе о поправке filioque к Никео-Цареградскому символу веры. Разногласия между папами и императорами в дальнейшем привели к тому, что итальянские городские хроники последующих столетий вообще игнорируют каролингскую традицию: ее ссылки на Карла Великого «могли бы, наверное, возродить воспоминания о древнем лангобардском королевстве, погубленном франками; но коммуны были слишком горды и самоуверенны, чтобы отряхивать пыль с древних сказаний, в которых невозможно было отыскать отдаленных следов происхождения их независимости» (р. 360).

В целом, такая довольно неожиданная картина, что вырисовывается по средневековым итальянским историческим сочинениям, мало внимания уделяющим имперскому мифу о Карле Великом, объясняется, согласно Дж. Фазоли, прежде всего политическими причинами: на первом этапе еще живой памяти о довольно прочных лангобардских государственных образованиях, разрушенных франками до основания, и автономистскими потребностями итальянских городских республик, чуждых монархической традиции и, в отличие от своих германских современников, не использовавших, а противостоявших имперской политико-административной системе, восходившей к Карлу Великому. Эти факторы обусловили равнодушие хронистов к факту воссоздания империи, наличие пережитков национальных воспоминаний о величии лангобардов, преобладание партикуляристских интересов в восприятии прошлого, «проникновение исторических известий, хотя и в искаженном и смутном виде в эпические поэмы, и литературных реминисценций в сочинения исторического характера» (р. 363).

Особые черты восприятие Карла Великого и его эпохи приобрело в XIII–XV вв., когда реальные воспоминания об исторических событиях целиком уступают свое место чисто литературным, вторичным по классификации Фазоли источникам, и мотивы, руководящие авторами хроник, наполняются соответственно новым политическим содержанием. Негативные, с точки зрения итальянцев, стороны деятельности Карла Великого отходят на второй план, и все большее распространение получает то, что можно было бы назвать «генетическими мифами», указывающими на столь важное для Средних веков благородство происхождения отдельных явлений и институтов. Поскольку в Италии их возводили в большинстве случаев к временам римской славы, то интересующие нас известия рассказывают чаще о возрождении таких институтов и городов, пришедших в упадок во время господства варваров.

Например, во Флоренции и в Ассизи создаются мифы об их восстановлении Карлом Великим после долгого запустения; в Болонье подобный миф был связан с восточным императором Феодосием, которому приписывалось и основание Болонского университета. В XVI в. Карло Сигонио говорит уже о том, что Болонское студио – школа свободных искусств, восходящая к римским временам – было воссоздано Карлом Великим после перерыва, вызванного господством лангобардов (Fasoli, р. 362). Подобные же мифы, если не говорить о парижской Сорбонне, существовали в Падуе и Павии.

В основе таких рассказов, при всей их легендарности, часто имеется некоторая реальная подоплека, в данном случае, как можно допустить, какие-то воспоминания о приверженности Карла к образованию и его деятельность по насаждению школ, прежде всего церковных. Так и в других исторических сообщениях о легендарных по существу событиях может присутствовать некий пласт реальности, сочетающийся, как у Джованни Виллани, с некоторыми элементами критического подхода.

Сам хронист отделяет литературу от истории, и хотя активно пользуется сочинениями античных поэтов, особенно Вергилия, неоднократно употребляет выражение «поэтические выдумки» (например, Виллани, I, 7). Сомнительные известия, такие как посещение Энеем загробного мира, Виллани объясняет по-своему, как «грезы», вызванные божественной силой или магическим искусством (I, 23). Предание о связи судеб Флоренции со статуей языческого бога Марса он отвергает («мы не можем даже поверить, чтобы каменный истукан имел такое действие, потому что так могут думать язычники и авгуры, притом люди скорее наивные, а не разумные»), как и веру в то, что процветание города зависит от расположения звезд в момент, избранный для его основания – «расположение планет не предполагает неотвратимости событий и не может пересилить свободную волю людей или повлиять на Божий суд, соизмеряющий грехи и заслуги народов» (III, 1). В то же время хронист признает за звездами известную силу и с некоторым удивлением отмечает справедливость отдельных предсказаний, сделанных астрологами, что заставляет и его самого уделять место астрологическим выкладкам.

Все, что говорится в «Хронике» Виллани о Карле Великом, можно сгруппировать в целый комплекс мифов, подчиненный главному генетическому мифу о восстановлении им Флоренции, разрушенной за 350 лет до того готами. Этот рассказ отсутствует в ранних флорентийских исторических хрониках и появляется именно в эпоху Виллани, на рубеже XIII–XIV вв. Интересно, что Данте, современник хрониста, не использует эту легенду и упоминает Карла только как великого императора, спасителя Церкви (Рай, VI, 96), и борца против неверных, вместе с Роландом (Ад, XXXI, 17; Рай, XVIII, 42). Макиавелли в «Истории Флоренции» (II, 2) заимствует сообщение о возрождении города Карлом у Виллани.

Первый из упомянутого комплекса мифов – римский, или римско-имперский – призванный показать, что Флоренция – истинная «дочь Рима», основанная Юлием Цезарем, всегда поддерживавшая римлян, заселявшаяся ими и при их участии в пику соседнему Фьезоле (которое якобы было опорой Каталины в его антиримском мятеже), имевшая от них привилегии. В восстановлении Флоренции участвуют император, папа и римляне – император снаряжает войско, вновь разгромившее зловредных фьезоланцев, а «римская коммуна» заботится о наполнении города выходцами из «лучших семейств римского народа и нобилей» (III, 1, 3).

Карл Великий, таким образом, воспринимается флорентийским хронистом как «правильный» император, в отличие от более поздних его преемников, ссорившихся с папами, особенно итальянцев. Поэтому на втором месте в упомянутом комплексе следует назвать «французский миф», который в данном случае служит как бы заменой на итальянской почве тех национальных мифологических построений, которые складывались вокруг Карла в других странах, прежде всего во Франции и в Германии. Виллани тщательно прослеживает происхождение французских королей (Меровингов) от троянского Приама III (1, 18), и хотя династическая связь к его времени уже дважды прерывалась, при Каролингах и Капетингах, символическая параллель с Римом, основанным, согласно «Хронике», также выходцами из Трои, сохраняется. Известно, что флорентийские послы во Франции всегда должны были ссылаться на факт возрождения города «французским королем» Карлом Великим, который к тому же освободил его жителей от уплаты почти всех налогов и податей.

Следующий миф, естественным образом нашедший отражение в сочинении историка гвельфской Флоренции, это церковный миф, который Джованни Виллани воспроизводит в его римско-католической версии, не упоминая ни о каких нюансах взаимоотношений Карла и пап, с подробностями о чудесном исцелении Льва III, о том, что он постановил «отобрать римский престол у греков» (так что в дальнейшем даже константинопольский император подчинился Карлу) и т. п. Интересно, что в «Истории» Макиавелли (I, 9) сведения о сотрудничестве пап с франкскими властителями, почерпнутые в первую очередь у Виллани, – о том, что папа завоевал право неподсудности, что император подчинялся ему и способствовал усилению светской власти римской курии, истолковываются в ином духе. Они служат для подтверждения одного из основных тезисов флорентийского секретаря – Церковь – главная причина разъединения Италии; завладев светскими полномочиями (imperio), она изгоняла своих соперников, начиная с лангобардов, с помощью внешних сил, в том числе с помощью Карла Великого (Рассуждения о первой декаде Тита Ливия, I, 12).

Наконец, четвертый, внутрифлорентийский миф, это уже упомянутая легенда о противостоянии флорентийцев и фьезоланцев и о смешении цивилизованного римского начала и дикого и необузданного фьезоланского в среде населения города. Этот тезис в хронике Виллани, как и в «Комедии» Данте, объясняет постоянно сопутствующие флорентийской истории внутренние смуты, порождаемые борьбой двух указанных начал. (Макиавелли, автор другой эпохи и другого склада, введший в оборот идею о необходимости и даже полезности борьбы общественных групп, если не во Флоренции, то в Риме, в подобных теориях не нуждался).

Все события, иллюстрирующие указанные так или иначе мифологизированные сюжетные линии, сопровождаются у Джованни Виллани более или менее легендарными, или, может быть, в нашем контексте назвать их «литературными», подробностями. Так, хронист сообщает, что Карл основал столько аббатств, сколько в алфавите букв (II, 15). Это утверждение встречается во «Всемирной хронике» современника Виллани монаха Якопо д'Акви и восходит к франко-итальянской эпической поэме Отинель (Fasoli, р. 354). Из chansons de gestes, очень популярных в Италии, могли быть заимствованы и упоминания о паладинах, о том, что Карл завоевал всю Испанию, Иерусалим и Святую Землю. Виллани, бывавший во Франции, мог использовать и непосредственно французские источники: например, его рассказ о том, что Карл Великий оставил все свое имущество бедным, во многом совпадает с завещанием императора, приводимым в «Жизнеописании Карла» Эйнхарда. Но интересно, что в число душеприказчиков Карла хронист включает нескольких итальянских прелатов, в том числе – епископа Флоренции. Чудеса и знамения, сопутствовавшие кончине Карла Великого, даже не обязательно квалифицировать как подробности легендарные, современниками они расценивались как явления вполне естественного порядка, и в таком духе о них пишет еще Макиавелли в «Рассуждениях» и в «Государе».

Таким образом, у Джованни Виллани можно встретить сочетание «предрассудков» или подходов, характерных как для средневековых авторов вообще, так и отражающих его итальянское и флорентийское происхождение, в частности. Его рассказ о Карле Великом и о восстановлении им Флоренции мифологичен не столько в силу его фантастичности – Карл посещал город, по меньшей мере, однажды (в 786 г.) – сколько вследствие своей субъективности, наличия упомянутых предрассудков. Он не искажает в целом фактов, но подчиняет их главной цели автора, возвеличению Флоренции. Это заставляет хрониста поставить в центр повествования о Карле Великом событие легендарное в своей фактологической основе – намеренное восстановление города императором с помощью римлян и с благословения римского папы. Вместе с тем, постольку, поскольку деятельность Карла и Каролингов действительно способствовала возрождению Флоренции и городов Тосканы, известная историческая правда – правда исторической памяти – в этом рассказе есть.

Оценка исторических личностей и событий во всякое время невозможна, как мы уже отметили, без доли субъективности, а следовательно, и своего рода мифологизации, то есть присвоения именно оценочных и символических черт каким-то реалиям. Если сегодня правильнее говорить в этом смысле о научной мифологизации фактов истории, то для Средних веков такая мифологизация сохраняла вполне легендарный и отчасти сверхъестественный характер. При этом, так же как наука сегодня, легенда в Средние века должна восприниматься как неотъемлемая составляющая восприятия истории, а не только в качестве фактора ее искажения. И поскольку историческое прошлое нельзя оторвать от его восприятия, поскольку сведения о нем доходят всегда через кого-то, да и не могут существовать вне сферы их осознания, миф и легенда должны обязательно присутствовать в нашем обращении к средневековым историям. Без них эти истории потеряют не только свою прелесть, но и свою точность.