Текст книги "Чудовище (ЛП)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

– Беллс, не то чтобы я не заразился твоим энтузиазмом, но что случилось?

– Ничего, – хихикнула она, – я просто люблю тебя, Олли.

Посмотрев в ее невероятно синие глаза, я увидел в них свое будущее. И мне не нужен был какой-то фальшивый предсказатель, чтобы знать, что Беллами – моя. Я поцеловал ее еще раз, прижав ее полные совершенные губы к своим, и в них же ответил:

– Я люблю тебя, Беллами. Навсегда.

Это был еще один совершенный момент, созданный для нас. Или, по крайней мере, до тех пор, пока морщинистая и покрытая пятнами рука не пробилась сквозь пурпурную ткань шатра. Оттуда вышла женщина лет сорока, с черными как смоль волосами и ярко-зелеными глазами. Ее лицо выглядело моложе, чем руки, намного. Думаю, на свой экзотический лад она была прекрасна. Тем не менее, взглянув в эти глаза, я застыл в нерешительности. Она смотрела на меня, оценивая то, что было внутри, под внешностью. Мое сердце пустилось вскачь.

– Ты, – пробормотала она.

Мы с Беллами посмотрели на женщину, не уверенные в том, к кому же она обращается.

– Ты, – требовательно произнесла она, на этот раз громче и направив на меня скрюченный палец.

Ее ногти были остро заточены и покрыты красным лаком, который резко констатировал с бледной кожей.

– Я? – переспросил я, указывая пальцем на себя, и она кивнула. – Нет, спасибо. – Я хихикнул.

– Да, ты должен. Это жизненно важно. Я не приму платы.

По правде, меня волновали не деньги. У меня их достаточно на несколько жизней вперед. Я просто не хотел тратить время на какие-то легкомысленные бредни.

– Олли, давай, это круто! Не будь таким трусишкой.

– Малышка, я не боюсь. Я просто не верю в это. – Я постарался прошептать как можно тише, чтобы женщина нас не услышала. Но она каким-то образом смогла.

– Потому что ты не видел ничего настоящего, мальчик.

Ее голос оказался хриплым и насмешливым.

– Ладно. – Я вскинул руки вверх. – Я это сделаю. Просто чтобы вас позлить.

Прежде чем вернуться в свой шатер, женщина ухмыльнулась одним уголком рта, что выглядело зловеще. Я с ворчанием последовал за ней. Зайдя внутрь, я заметил маленький круглый стол, покрытый картами таро со стереотипным хрустальным шаром. Я ожидал, что она использует что-то из этого на мне. Но она собрала карты в колоду, уложила на край стола и накрыла шар чистой тканью. Указав рукой на место, женщина сказала:

– Сядь, мальчик.

– Я не мальчик, – возразил я, начиная раздражаться.

– Он самый. То, что ты услышишь в этой комнате, определит, станешь ли ты мужчиной. Видишь ли, выбор, который мы делаем, – она наклонилась ближе, – сложный выбор в нашей жизни, вот что делает мужчину – мужчиной. Не богатство семьи или великолепная девушка.

Я постарался спрятать удивление от того, что она знала о богатстве моей семьи. Это могло быть случайной догадкой, но по коже все равно побежали мурашки. Все это было похоже на жуткую, сюрреалистическую шутку. Вот только никому не было смешно – особенно мне.

– Я могу сказать тебе три вещи, Оливер Бертранд. Ни одна из них не будет о тебе. Но если ты не послушаешь моих предостережений, то больше всего пострадаешь сам.

– Как вы узнали...

– Твое имя? – перебила она меня и громко рассмеялась, запрокинув голову. – Я знаю все, Оливер. Знаю, что твоя мать хочет еще ребенка, а твое рождение украло у нее этот шанс. Могу рассказать, как жаждет отец того, чтобы тебя заинтересовало семейное дело. Я также знаю, что сейчас ты ощущаешь себя будто на вершине мира, и знаю, что сейчас выбью у тебя из-под ног этот пьедестал. Ты попадешь в любое учебное заведение, в которое решишь поступить, обретешь успех во всем, что делаешь, но только если послушаешь меня. Ты же слушаешь?

Я сглотнул, но не ответил.

– Хорошо. Теперь я привлекла твое внимание.

– Как ваше имя? – требовательно спросил я.

– Фезия. А теперь, начнем.

Обойдя стол, она схватила мои руки и посмотрела на ладони. Так же резко отпустила их и закрыла глаза, чтобы сказать:

– Девушка, которую ты любишь – не твоя. Если попытаешься сохранить ваши отношения, то будете страдать оба. Беллами будет королевой бала в твоем классе. Также она закончит год с отличными оценками и будет произносить заключительную речь. Но самое важное – вскоре после этого умрет ее мать. И это будет внезапно, в чем-то даже жестоко. Как роза, что теряет лепестки ближе к зиме, потому что жизнь жестока, а прекрасное не может быть вечным. И, наконец, когда ты увидишь эти знаки и поверишь мне, в тот момент, Оливер Бертранд, ты должен внять моему предупреждению. Если попытаешься остаться с Беллами после этих событий, а поверь мне, так и будет, то она тоже умрет. Ее украдут у тебя и похоронят так глубоко в земле, что даже исчезнет ее душа. Ты должен покинуть ее.

Женщина открыла глаза и вцепилась в мои руки с такой силой, что ногтями повредила кожу.

– ТЫ ДОЛЖЕН ЕЕ ПОКИНУТЬ! – крикнула она и злобно рассмеялась, запрокинув голову.

Я в страхе сбежал и ее злобный смех преследовал меня по пятам.

Беллами ждала снаружи, я почти в нее врезался, чуть не опрокинув на грязную дорогу.

– Ну что, Олли, как оно? – Она прикоснулась к моей щеке.

– Ничего такого, она просто чокнутая ведьма. Пошли отсюда.

Мы так и сделали. Автобусом добрались до кампуса, но я всю дорогу размышлял над тем, что услышал.

Во-первых, я подумал, что это все чушь собачья. Оно все так и звучало, будто выдуманная история какого-то сумасшедшего.

Но потом все начало происходить именно так, как она описала.

За неделю до нашего последнего школьного танца Беллами узнала, что она назначена представителем класса и номинирована на звание королевы бала. Это ввергло меня в ужас. Я продолжал слышать голос Фезии в своих снах, где она снова и снова повторяла свое страшное предсказание. Я никогда не был суеверным, но она знала обо мне и уже предсказала два события для Беллами. Хотя бы для любимой, я старался наслаждаться танцами. Я старался притвориться, что все в порядке, как в учебе, так и в нашей последующей жизни. Той ночью родители уехали по делам, и я пригласил Беллами к себе. Во-первых, из-за того, что не хотел быть от нее далеко, зная, что на самом деле буду вынужден оставить ее навечно, а во-вторых, потому, что был в ужасе от мысли, что с ней может что-то случиться в мое отсутствие. Эгоистично, но мне хотелось вечно держать ее, словно птицу в клетке или ценный приз, сохраняя в неприкосновенной безопасности. Но той ночью я вел себя слишком тихо и, поскольку Беллами знала меня лучше всех, она это заметила. Она попыталась уговорить меня рассказать, почему я не чувствовал себя так же легко, как она, почему не был так же счастлив. Сама Беллами просто дышала счастьем, бурлила им в своем золотистом платье. Мы находились в начале нашей жизни, на самом деле лучшие ее моменты еще ждали нас впереди, и моя девушка просто не понимала, почему я внезапно так себя почувствовал – словно на меня надвигается поезд, а я не могу сойти с путей.

После танца мы бродили по саду матери. Это место было любимой частью дома Беллами, не считая библиотеки. Моя девушка наслаждалась редкой возможностью поработать с моей мамой на свежем воздухе, равно как и самими цветами, потому что, по ее словам, результат всегда был прекрасен и предсказуем.

– Что посеешь, то и пожнешь, – говорила она.

Особенно Беллами любила темно-бордовые розы моей матери, которые цвели каждую весну.

Той ночью она была так счастлива, что побежала в лабиринт с криком:

– Лови меня, Олли! Бьюсь об заклад, ты не найдешь меня, даже если думаешь, что знаешь этот лабиринт как свои пять пальцев!

– Беллами! – позвал я, но это было бесполезно. Она уже исчезла.

Я пошел на поиски. Она сорвала розу, одну из тех, что росли прямо в стене лабиринта, и оставляла за собой лепестки, чтобы вести или наоборот запутать меня. Я не был уверен. Единственное, что я мог сделать, это следовать за ее голосом. Я слышал ее слова: «Я здесь, Олли» или «Я совсем одна, Олли», «Мне нужен твой поцелуй, Олли».

А потом из лабиринта стали доноситься еще более провокационные фразы. Мое имя на ее губах превратилось в грешный стон.

– Оливер, я снимаю корсет... мне нужна твоя помощь.

Так что я ускорился. Чистой пыткой было представлять, как она обнажается и лунный свет целует ее кожу в тех местах, которые я чувствовал, но никогда не видел. Мы оба были из традиционных по воспитанию семей, и меня учили не давить на девушку, а действовать только по ее инициативе. Не то чтобы я ощущал, что сдерживаюсь с ней, но я очень уважал Беллами и не мог на нее давить, не важно, насколько мои подростковые ощущения хотели такого рода прикосновений. Кроме того, мы находили другие способы удовлетворения собственных желаний. Но в ту ночь ее голос с придыханием, которым она снова и снова повторяла мое имя, звучал, словно песня сирены, которую она не могла прекратить петь, и это буквально толкнуло меня за край.

Она нашлась в центре лабиринта, вольно лежащей на скамье. Бретели платья соскользнули с ее плеч благодаря тому, что Беллами все же распустила завязки корсета. В ее пальцах остался один из лепестков и она сжала его своими пухлыми губами, такого же яркого цвета, а потом опустила руку, позволив лепестку упасть на землю.

– Ты меня нашел... что теперь хочешь сделать?

Хотел бы я сказать, что устоял. Что сказал ей остановиться и объяснил свои дальнейшие действия тем, что это было не честно по отношению к ней – отдать мне такую драгоценность, зная, что я скоро уеду. Но я не смог. Не устоял. Я подошел к скамейке, присоединившись к ней, изо всех сил стараясь не трогать ее. Беллами выглядела так изысканно. В этом платье она была похожа на падающую звезду или комету, которая желает сбросить кремовую кожу, чтобы светить еще ярче. Ее губы цвета похоти и страсти манили меня, умоляя прикоснуться и раскрыть всю прелесть, скрытую под платьем.

Первое движение сделала сама Беллами. Отчасти потому, что я не стал бы делать этого сам, отчасти из-за того, что я всегда позволял ей быть первой. Она коснулась моей щеки и погладила ее, прежде чем наклониться и поцеловать. Я не мог видеть себя, но представлял, что ее красная помада оставляет следы на коже, пока она продолжает поцелуями спускаться ниже по моей шее, чтобы потом снова вернуться к губам. Обхватив ее за талию, я взмолился:

– Беллами, остановись.

Вытянув шею, она посмотрела в мои глаза. Даже в темноте ее глаза сияли голубизной так ярко, что было почти невыносимо.

– Ты не хочешь делать это со мной? Я хочу. Уже давно хочу, Олли.

Она скользнула рукой по моей груди вниз, к ремню на поясе.

– Конечно, хочу. Но мы не должны...

– Да. – Она придвинулась ближе, и ее губы застыли над моими. – Мы должны. Я хочу только тебя.

А потом Беллами поцеловала меня так, как не целовала никогда раньше. Это был поцелуй полный желания, потребности, страсти и отчаяния, а не глупое подростковое выражение щенячьей любви или нежности. Тот самый, который без слов сказал мне, что я буду тем, кого она станет желать вечно и хочет убедиться, что я это понял. Вот только вечность уже не была нам обещана. Больше нет.

Я не смог устоять. Не смог отказаться от того, чтобы целовать ее. Я любил ее. Я принадлежал ей. Она была моим лучшим другом и женщиной, которую я представлял рядом с собой, пока взрослел. Той, кого я надеялся видеть матерью моих детей и партнером во всем. Так было ли мое желание эгоистичным? Да. Конечно было. Но я же человек. Я принадлежал ей, а она мне, и той ночью не хотелось думать о том, что все может быть иначе.

Обхватив ее лицо ладонями, я поцеловал в ответ. Наши губы слились, а души соприкоснулись, чтобы переплестись хотя бы на один вечер. Я молился, чтобы судьба оставила нас хоть на какое-то время, будь это даже всего на несколько часов. Мы лежали в центре лабиринта и занимались любовью, посвящая друг другу неопытные тела. В первый раз я не спешил, наслаждаясь каждым прикосновением, поцелуем или взглядом, как если бы хотел выжечь их в своей памяти. Звуки ее голоса стали жестокой песней, которую я вспоминал каждый раз, когда ощущал одиночество. «Я люблю тебя», – шептала она снова и снова, и эти слова преследовали меня годами. В ту ночь не было слов правдивее, потому что я любил ее в тот момент, до него и после. Любил так, словно это означало дышать. Просто... я не мог остаться с ней. Этой ночью во мне поселились печаль и тьма. Обожание, которое я ощущал, разбило мне сердце, поразило меня изнутри. То ощущение нежности, которое я почувствовал, находясь внутри нее, и когда она окружала меня, разрушало мою решимость покинуть Беллами. Я знал, что она навсегда останется частью меня, и, в каком-то смысле, я проклял ее, оставив часть себя у нее внутри. Будто я утопил нас обоих, втянув наши переплетенные тела и сердца в море у Фалука, в бездну любви. И судьба, в которую я так не хотел верить, говорила, что единственный выбор – это отпустить ее в этом безумном потоке.

***

Пробыв снаружи несколько часов подряд, я вернулся в дом принять душ и наверстать упущенное. Послеполуденное время я провел в уединении, в библиотеке папы. Для того, чтобы отгородиться, у матери был сад, у отца же – его книги. Они были на его рабочем месте, где он курил сигары – там, куда он отправлялся решать любые возникшие проблемы. В какой-то мере я перенял эту его привычку – находить решения на страницах, среди историй и слов. Хотя я был не так удачлив.

Каждый раз, когда я немного продвигался в работе с бумагами отца, я терялся и обращался к содержимому темных деревянных полок. Думал о Беллами и Престоне, обнимающем ее за талию. Представлял их вместе – так, как когда-то были мы, – и во мне поднималась ярость. В какой-то момент я даже сбросил все документы на пол, а потом потратил полчаса, чтобы их собрать. Хотя бы тут я смог устранить беспорядок. Бардак, что творился в моей голове и сердце, разобрать было не так легко.

Как только привел бумаги в порядок, я услышал стук в стеклянную дверь, отделявшую библиотеку от остального мира. Несмотря на отсутствие приглашения, она со скрипом открылась. Я стоял, повернувшись спиной, и думал, что это кто-то из прислуги.

– Мне бы хотелось побыть одному, пожалуйста, – проворчал я.

– Хм-м-м-м... – ответила она. – Спорим, что так и есть. Но разве ты не пробыл один достаточно долго?

Подняв голову от отцовского стола и обернувшись через плечо, я поймал ее взгляд. Такая красивая в своем желтом солнцеподобном платье с голубой шалью. Я одновременно и ненавидел, и обожал то, как она оделась. Но наряд идеально подходил ей, подчеркивая тело, которое я все еще помнил, и раскрывая ее как личность. Беллами была воплощением женственности и обожала наряжаться. Но во мне расцвела неприятная мысль – она так оделась для него. В конце концов, они встречались днем, а она когда-то любила наряжаться для меня. Во рту появился кислый привкус, и я снова отвернулся к бумагам.

– Ты, как всегда, предсказуем, – сказала она, подходя ближе и, наконец, усаживаясь в огромное кресло моего отца.

Посмотрев, я заметил кольцо на ее пальце, которое, совершенно точно, не было тем, что подарил я. Беллами проследила за моим взглядом и накрыла руку, на которую я смотрел, другой ладонью. Стыдилась ли она меня или себя? Объявление мамы о том, что моя любимая помолвлена, оказалось очень неприятным, если не сказать больше. Но сейчас это обстоятельство убивало меня даже больше, чем когда я узнал, что теперь она принадлежит этому недочеловеку.

Наклонив голову, она произнесла:

– Я знала, что найду тебя тут. Ты всегда любил подумать... теперь, кажется, еще больше. Вот почему все считают тебя говнюком.

Типично для Беллами.

Она никогда не следила за словами, особенно со мной.

– Люди не потому меня считают говнюком, ты же знаешь, – горько ухмыльнулся я.

– Нет, – покачала она головой, а потом провела пальцами по лбу, – полагаю, что нет.

Затем она замолчала и повернула кресло к большому окну, обращенному в сторону леса.

– Ты собирался сказать мне, что приехал домой, Олли?

– Нет.

– Даже если фактически вернулся, чтобы остаться?

Я не ответил ей сразу. Вместо этого направился к скамье у окна, сел и спросил:

– А что тебя заставляет так думать?

– Престон мне сказал... – начала она.

Из ее уст мне даже звук его имени не понравился. Если я останусь, мне придется наблюдать, как он целует эти губы или даже хуже. Он на ней женится и у них будут дети. Он даст ей ту жизнь, что я не смог.

Глядя на меня и игнорируя молчание, она продолжила:

– Он сказал, что было нечто такое в том, как мы смотрели друг на друга. Я ответила, что наши семьи дружили.

Тот факт, что она солгала ему и предпочла скрыть нашу историю, как малозначительную, причинял мне боль. Будто в живот воткнули нож и теперь проворачивали его в ране. Но чего я ожидал после того, как ранил ее так сильно? У меня не было никаких прав возражать.

– Он поверил?

– Пока да. Но Престон умеет докапываться до сути. Так что, возможно, лучше, чтобы ему сказал ты, прежде чем донесут сплетники. Ты бы видел, как они все прижались к стеклу «Барнакла», чтобы лучше разглядеть. Будто мотыльки слетелись на пламя.

Я заставил себя посмотреть на нее. Оценить, как повлияло на нее время. Но, несмотря на прошедшие семь лет, Беллами стала только красивее. С лица ушла подростковая округлость, остались только женственные линии и изгибы. Губы стали еще полнее, соблазнительнее. А ее глаза – самая красивая для меня часть – обрели новую глубину. Вуаль грусти за внешним счастьем, к которой она привыкла. Это я виноват. Я и говенная жизнь, предсказанная злобной женщиной. Я стал слишком тихим даже для самого себя, поэтому буквально выплюнул то, что пришло мне в голову.

– Как твой отец?

Она пожала плечами.

– Ну, ты знаешь... вроде бы в порядке. Он теперь что-то вроде городского сумасшедшего. После отставки с поста мэра на него больше никто не смотрит так, как прежде. Все думают, что он спятил. Тебе мама говорила, что он начал создавать вещи? Как изобретатель, но ни одно из его изобретений не работает. По крайней мере, они занимают его мысли – это все, на что я могу надеяться. Он не стал ни алкоголиком, ни наркоманом. Он не покончил с собой после смерти матери. Все могло быть намного хуже. Он умудрился оплатить мое обучение прежде, чем стал таким эксцентричным. Я думаю, ему просто нужно снова начать работать. Дело, которое бросит ему какой-то вызов, займет его. Престон думает, что я должна помочь ему, отправить на какую-нибудь реабилитацию, хотя, если подумать, мне не нравится идея, что он будет далеко от меня.

Моя мать действительно рассказывала о мистере Шарман. Будто недостаточно того, что мама Беллами внезапно умерла, жизни было необходимо забрать и разум ее отца. Мое сердце сжалось от осознания, что я оставил ее в трудное время, но что еще я мог сделать?

– Олли, ты в порядке? – Ее голос прервал мои мысли, и она подошла ближе. Присев рядом на скамью, Беллами погладила меня кончиками пальцев, хотя это длилось всего секунду.

– Мне очень жаль твоего отца. Я знаю, его смерть была внезапна, но он верил, что ты продолжишь его дело. Он знал, что ты способен на это. Люди снова тебя полюбят, если ты покажешь, что семейное дело для тебя важно.

– Они ненавидят меня, Беллами. – Я посмотрел на нее и увидел слезы в ее глазах. – Ты тоже ненавидишь меня?

Она не ответила, вместо этого положив голову на мое плечо. Мне хотелось повернуться и поцеловать ее, но я воздержался от этого порыва.

– Я никогда не ненавидела тебя, Оливер. Я не понимаю до сих пор, но никогда не ощущала к тебе ненависти. Я бы и не смогла. Ненавидеть тебя – это все равно, что ненавидеть вторую половинку своей души.

Она встала и засобиралась.

Слова, брошенные ей в след, прозвучали быстро и обвинительно:

– Тогда как ты можешь выходить за другого?

Остановившись в дверном проеме, она повернулась и сказала:

– Потому что он меня любит и был со мной все это время. А ты – нет. Но это не значит, что я тебя люблю или ненавижу.

Сказав это, она ушла.

***

С тех пор прошло три дня. Больше я ее не видел. Она вышла из моего дома, я видел это в окно, словно был пленником в этом замке, как в собственном сердце. Я изо всех сил старался себя занять, избегая задушевных разговоров с любым из жителей города, но это было невозможно. Все вокруг наносили визиты, чтобы выразить соболезнования в связи с кончиной отца. Они любили и уважали его. И чтобы почтить его память, они были вынуждены относиться ко мне с уважением, которого не ощущали, но, независимо от причины такого отношения, я был всем им благодарен. Горожане любили моего отца. Я носил его фамилию, но ботинки явно были не по мне, да и огромное наследство давило. Он доверил мне все.

На четвертый день я добровольно заключил себя в его главном офисе, в центре города. Это помогало мне держаться подальше от окружающих, также я мог просмотреть все бумаги и принять предварительные решения. Однако мое одиночество продлилось недолго. Престон постоянно подходил с новыми бумагами, которые необходимо было подписать. Я даже начал подозревать, что он ищет любой предлог, чтобы шпионить или побеспокоить меня. От его присутствия у меня все так же осталось мерзкое ощущение. И это не потому, что он претендовал на сердце Беллами. Я ненавидел его за это, но вполне мог смотреть на это сквозь пальцы, с учетом того, что дело касалось работы моего отца. Но было нечто большее, будто он прятал козырь в рукаве. И после полудня я, наконец, узнал, что именно.

Он вошел в мой кабинет без стука и сразу направился к креслу, которое сейчас стояло напротив моего стола. Мне захотелось прибить его, когда Престон закинул ноги на угол стола.

– Чем могу помочь? – Я поднял голову, не глядя ему в глаза.

Если бы я посмотрел, то, могу поспорить, точно увидел бы ехидную ухмылочку, и мне просто пришлось бы его убить.

– Знаешь, – протянул он, – я подумал...

– Что, только сейчас? Я не уверен был, что ты вообще способен думать.

Я впервые отреагировал на него так агрессивно, но мне хотелось, чтобы он ушел. Я позаботился о том, чтобы все было сделано и у других не было нужды задерживаться, но он остался в офисе. Ну так каков же мотив?

Престон, однако, моему ответу только порадовался.

– Беллами сказала, что ты просто старый друг семьи, но я поспрашивал... похоже, огромная часть истории утеряна. – Он наклонился вперед, с грохотом опустив ноги на кафельный пол. – Я видел, как вы двое смотрели друг на друга. Ты – тот самый. Тот, кто ушел и разбил ей сердце. Беллами едва говорила о тебе, когда я пришел, как будто ты был ее маленьким грязным секретом, и, полагаю, ты все еще им являешься. Она не упоминала тебя никогда. Это тебя убивает?

Наконец, я посмотрел на него. На высокого, чертовски красивого мужчину передо мной. Он был красавцем со светлыми волосами и голубыми глазами, таким, какие особенно нравятся женщинам. Но внутри... он был уродлив. Чудовищен. И я до сих пор не мог поверить, что Беллами выбрала этого парня. Это было бессмысленно.

– Хах! – воскликнул он. – Это действительно тебя убивает, и ты ничего не можешь поделать. Но, видишь ли... – он снова откинулся на спинку кресла, – теперь она моя. Весь город мой. Я их всех заставил есть со своей ладони.

– Ты так уверен?

– Да, – кивнул он. – Разве ты не слышал? Я буду мэром. Я поменяю тут все и, будь уверен, ты снова убежишь, словно пес, которым и являешься. Давай, сделай это сейчас, пока тебя не вытурили силой.

Этот урод был не так прост. Хотелось бы мне знать, была ли моя мать в курсе, насколько он злобный? Понимала ли она, что он сблизился с отцом только для того, чтобы уничтожить все, над чем тот работал? Не медля ни секунды, я сунул руку в карман и взял телефон. Отошел к окну и набрал Беллами, отключив звук, но оставив включенным микрофон, чтобы она могла слышать нас. Может быть, мне и следовало бы сбежать из города. Может быть, все остальные меня и ненавидели за то, что я разбил сердце их любимой девочки, но я хотя бы смогу избавить ее от участи закончить свои дни с этим жадным до власти уродом. Я уже разрушил ее жизнь и не позволю ему сделать то же самое. Может быть, мне не завоевать ее сердце, но украсть Беллами я не позволю.

На экране пошел отсчет времени – значит, она ответила.

– Вот почему ты выбрал Беллами? Тебя привлекли родственные связи с ее отцом, и ты считаешь, что так будет легче выиграть выборы?

– Это же очевидно, – хвастливо заявил он. – Прежде чем этот идиот сошел с ума, его любили все. Ты, конечно, все пропустил. Не был ни на одном празднике жизни, но черт с ним, – он указал на себя пальцем, – ведь был я. Я мог помочь, решить все проблемы Беллами, чтобы потом использовать ее благодарность в собственных целях.

Я снова повернулся к нему лицом, вернув телефон в карман, чтобы Беллами могла слышать наш дальнейший разговор.

– И что заставляет тебя думать, что тебе все сойдет с рук? Что я позволю тебе сделать все это? Что я дам тебе уйти, не разрушив твои планы?

– У меня свои средства.

– Они не сработают. Все здесь любят Беллами. И продолжают любить ее отца, даже если он не в себе.

– Да они в ужасе от него и его безумных выходок. Я заставлю ее сдать этого безумца в психушку, а потом завладею ее имуществом и начну его приумножать. А то после смерти ее хрупкой матери Беллами позволила ему развалиться. Теперь все будет моим, и она тоже. И как только я получу все, что хочу, то смогу избавится от Беллами в любой момент. После того, как должность мэра будет моей и горожане станут мне доверять, я даже убийство смогу себе позволить.

– Ты просто ужасно уверен в себе, Престон.

– Так и есть. Я всегда получаю то, что хочу.

В этот момент очень тихо в кабинет вошла Беллами. Остался последний шанс доказать, что я люблю ее, даже если мы никогда не будем вместе.

– Я расскажу ей все. Может быть, это ранит ее и уничтожит все, что было между нами, но она для меня – все. В мире нет никого, кого я любил бы больше.

– Она тебе не поверит, – сказал Престон с дерзкой улыбкой. – Ты уехал, разбил ей сердце, а я выглядел принцем в ее глазах с той секунды, как приехал в город. Она любит меня и никогда не поверит словам такого, как ты, ведь это не я ее предал, когда был мальчишкой.

– Престон, ты уволен. Выметайся отсюда нахрен так быстро, как только можешь, пока я не добрался до тебя и не уничтожил.

Как только я это произнес, он встал и набросился на меня. Отведя руку назад, я ударил его в челюсть так сильно, что его отбросило назад и кресло под ним опрокинулось. Он упал на пол и из его полных губ хлынула кровь. Престон поднял взгляд и увидел Беллами, наблюдавшую всю эту безобразную сцену.

Сжав зубы, я уставился на него.

– Если я еще раз тебя увижу, лучше убедись, что мы идем в разные стороны. На самом деле, я не уезжаю и даже не собирался, так что... тебе стоит подумать над тем, чтобы свалить подальше, потому что я остаюсь навсегда. Я не буду добрым и не потерплю присутствия мудака, который хочет все испортить.

***

Прошла неделя. Неделя молчания, тоски и беспокойства. Я ставил свои действия под сомнение и сожалел, что не подумал о результате. Все эти сомнения рождались из одного факта – я ничего не слышал о Беллами. Как она? Неужели внезапный уход Престона разбил ей сердце? Или я облегчил возможность понять, что же все-таки ей нужно?

Молчание. Оно было всем, что я мог услышать. Не только в своей голове, но и от окружающих. Моих ушей достигал лишь легкий шепоток прислуги в доме матери. Но даже мама, несмотря на то, что приняла и поддержала мое решение, была неестественно тихой. Женщина, воспитавшая меня, всегда была полна идей по каждому вопросу, так что подобная тишина казалась противоестественной. Конечно же, я пошел к ней за советом. Я спросил, что мне делать в ситуации с Беллами. Но единственный ответ, который я получил, был:

– Ты должен выяснить это сам. Ты поймешь, когда сделаешь все правильно.

На деле ее слова не помогли, а я был слишком нетерпелив, поэтому через неделю стал сходить с ума, как в отцовском офисе, так и в доме матери. Я снова начал работать снаружи в окружении цветущих роз и лозы. Сад оказался книгой с воспоминаниями, и каким-то образом, он все еще успокаивал меня, хотя я чувствовал Беллами повсюду, возможно, потому я сюда и возвращался. Запахи жасмина и листьев мяты успокаивали меня. Звук перекатывающихся под ногами камешков и ощущение их под подошвой дарили комфорт. Все это было настолько знакомо, что даже одно это место дарило ощущение, словно я нахожусь дома. Я мог работать на улице и хотя бы на пару часов перестать беспокоиться обо всем.

Иногда, сидя в саду, я воображал, что слышу пение Беллами, как бывало в наши юные годы. Сначала она напевала, лежа на одеяле в центре лабиринта, а потом эти напевы превратились в чудесные мелодии, которые улетали в небо и заставляли воздух расцветать. Иногда ее песни даже помогали моим родителям решиться присоединиться к нам. Сегодня, когда я ощущал себя особенно одиноко и потерянно, я смог бы поклясться, что слышу ее в центре лабиринта. Ее голос так реалистично проникал в мой разум и уши, что я пошел искать.

Я проходил через этот лабиринт сотни раз на протяжении всего детства и юности. Знал, как входить и выходить сонным, в темноте и даже с закрытыми глазами. Но в тот день, следуя голосу, который был в моей голове, я заблудился. Как будто лабиринт изменился, или, может быть, изменился я. Я был другим человеком, не таким, как раньше. Вернулся домой, с трудностями и проблемами, с которыми мне пришлось столкнуться. Теперь я был человеком, которому отец доверил свою компанию, и тем, кто дважды разбил ей сердце. И все же голос Беллами дразнил меня. Я шел в одном направлении, а потом вдруг услышал его с другой стороны. Так я и бродил, пока звук не затих и я не упал на землю у стены.

Кожа моя была покрыта потом, рубашка намокла и прилипла к телу, обрисовывая мышцы. Я устал от бега по кругу. Но сильнее всего ощущалась усталость, которая накопилась за прошедшие две недели. Выяснить, что умер отец, взять на себя все его обязанности... это было слишком. Добавим тот факт, что Беллами почти стала женой того злобного идиота – что само по себе ужасно. И она все еще потеряна для меня, ведь то, что Престон уехал, не значит, что она вернется ко мне, не так ли?

Во всяком случае, полагаю, она возненавидела меня еще больше.

В углу раздался слабый гул, и я поднял голову, чтобы определить его источник.

Повернувшись к одной из стен, я увидел любовь всей своей жизни. Самую прекрасную девушку, которую когда-либо знал. Она выглядела слишком ошеломляющей, ее тело и лицо являлись чистым совершенством. Но самым замечательным было ее золотое сердце – то, которое я разбил когда-то, оно буквально заставляло Беллами сиять. Это сияние было во всем: в улыбке, которая гипнотизировала меня; в поцелуях, вкус которых я все еще ощущал; в том, как она подошла и молча опустилась рядом со мной на колени.