Текст книги "Чудовище (ЛП)"
Автор книги: авторов Коллектив
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)
– Ты не виноват, – сказала она.
Он подавил в себе гнев и заставил голос звучать спокойно.
– Я не должен был садиться за руль.
– Ты был пьян? – Она недоверчиво нахмурилась.
Лукас взглянул на Эву, высматривая в ее глазах осуждение, но там его не было, и это его разозлило. Она должна была возненавидеть его, должна была тут же уйти в другой конец коридора, но вместо этого она смотрела на него с состраданием… которого он не заслужил.
– Я не был пьян, но…
– Но... погода была плохая. Если такая же, как сегодня, не думаю, что сама Мать Тереза сумела бы добраться до дома. Трезвый или нет, ты не виноват.
Но все было не так просто. Он потерял все, а она пытается стереть пять лет горя одним простым предложением, ложью. Ты не виноват. Он сжал зубы до боли в челюстях. Эта женщина… эта девушка ничего не понимала.
– Я был за рулем! – рявкнул он, почти теряя терпение. Лукас поднялся на ноги, нуждаясь в пространстве, чтобы подумать. – Они умерли, а я не сделал ничего… ничего, чтобы спасти их.
Он стал расхаживать по коридорчику, а она так и сидела на полу. Он не мог смотреть на нее, не мог видеть осуждение в ее глазах. Он едва услышал легкий шелест ее одежды, когда она поднялась, но ощутил ее рядом до того, как она его коснулась. Маленькая ручка Эвы легла на его плечо, заставляя замереть на месте. Он не мог повернуться, не мог посмотреть на нее.
– Прости. Я просто пыталась…
– Не надо. Что бы ты ни сказала, что бы ни сделала, это ничего не изменит, – сказал Лукас сердито, а потом закрыл лицо руками и позволил слезам покатиться по щекам. Он помнил эти крики, помнил, как они сменились тишиной. Он оказался в ловушке. Заполнивший салон дым не позволил ему видеть Роуз, умирающую рядом с ним на пассажирском сиденье. Все эти годы Лукас благодарил Бога за эту милость, одновременно проклиная его за то, что не позволил увидеть ее в последний раз.
Эванджелина убрала свою руку с его плеча, и жар от ее прикосновения исчез. Холодок пробежал по его спине, когда ее легкий аромат растаял в воздухе.
Ее голос казался отрешенным.
– Я не могу представить себя на твоем месте, Лукас. Но я знаю смерть и знаю эти игры в виноватого.
Он, наконец, повернулся, чтобы увидеть, что Эва стоит в другом конце коридора, спиной к стене, опустив глаза и сгорбившись.
– Ты позволяешь себе сожалеть, ты позволяешь себе думать, что это все – твоя вина. Ты позволяешь ситуации становиться такой, какой ты хочешь ее видеть, пока боль не становится твоим кислородом, а наказание – единственным способом жить.
Эванджелина подняла голову. Ее щеки были бледными, по лицу текли слезы. Губы девушки дрожали, и в глазах плескалась тьма. Потеря, страх, и что-то еще… Что-то, чего Лукас не мог разгадать. Она выпрямилась и посмотрела прямо на него. Он сделал несколько шагов в ее направлении, но Эва покачала головой.
– Ты должен знать… ты должен знать где-то глубоко внутри, что если бы не оказался в ловушке, ты бы вытащил их. Ты должен чувствовать где-то там… – она указала на его грудь, – что виновата погода, что она столкнула машину, а вовсе не та пара бокалов вина, которые ты выпил за ужином. Ты знаешь это, доктор Принс, но ты лучше умрешь, чем встретишься с этим знанием лицом к лицу.
Все, что она сказала, было правдой. Лукас снова шагнул вперед, сокращая расстояние между ними, несмотря на то, что она явно не хотела этого. Ее раны открывались, и он хотел содрать с них струпья, обнажив их, как она обнажила его раны.
– Что насчет тебя? – Его голос звучал тихо. Холодный воздух вонзился в его легкие, когда он вдохнул его. – Что ты знаешь о потерях?
Эва содрогнулась под его взглядом.
Он устал чувствовать боль и гнев. Она всколыхнула в нем что-то жесткое, что-то настоящее, и теперь ему хотелось почувствовать, каковы на вкус те эмоции, что плещутся сейчас в ее глазах. Он хотел, чтобы Эва открылась ему, как он открылся ей. Он хотел стереть с ее лица это выражение, которое словно говорит о том, что она понимает, каково это – умирать каждый день.
Она ничего не понимала.
Дрожащей рукой Эванджелина заправила прядь волос за ухо.
– Я знаю достаточно.
И наконец, он увидел. Тьма в ее глазах была так похожа на его собственную, что его сердце сжалось. Легко было ненавидеть, убеждая себя в том, что именно он один выбран миром для страданий – но вот она стоит напротив и ломает в нем это убеждение. Лукас коснулся ее щеки, и когда она потянулась навстречу прикосновению, в его животе скрутился узел. Проглотив ком в горле, он потребовал от нее то же, что она потребовала от него раньше.
– Расскажи мне.
Эва откинула голову. Карие глаза блестели от слез.
– Я хотела выжить, я хотела плыть, но оказалась не готова… и вот я здесь.
Глава 5
Воздух в коридоре показался Эве разреженным, когда она попыталась сделать отчаянный вдох. Его рука была такой… знакомой. Его прикосновение вернуло ей время, когда все было легко, когда ночи были прохладными и сверчки пели песни о любви и летнем зное. Она закрыла глаза, отпуская свое прошлое на волю.
– Ты убегаешь? – спросил он, убирая руку.
Эва открыла глаза, слезы повисли на ресницах.
Лукас прислонился к стене напротив. Она провела пальцами по щеке, там, где ранее касались его пальцы. Наверное, она слишком устала, наверное, слишком пристальным был его взгляд, замерший на ее лице в ожидании рассказа, но Эва вдруг подумала о том, что эта ночь могла быть спланирована, устроена силами более могущественными, чем буря и ветер.
– Я прячусь. – Она выдохнула и покачала головой. – Нет, это не совсем правда.
Эва подошла и встала рядом с Лукасом у стены. Они оба боялись взглянуть друг на друга, и оба разглядывали трещины в полу.
– Моя мама умерла, когда мне не было и двух лет. Редкая форма рака желудка.
Лукас вздохнул, но она продолжила, не отрывая взгляда от трещины в полу.
– Отец растил меня, он был просто замечательным. Мы жили в Давере, это маленький городок рядом с Тампой, у океана. Там жизнь совсем другая. Мой отец был мясником, и вместо того, чтобы начать топить печать в алкоголе, как сделал в свое время его отец, он просто… исчез в себе.
Лукас поднял голову, то же сделала и она.
– Попахивает одиночеством, – сказал он, нахмурившись.
– Еще как. – Эванджелина глубоко вдохнула, и воспоминания о детстве всплыли в ее памяти.
Музыка пятидесятых, табак, пыльные шоссе, скрипящие двери, дубы и испанский мох. Жара выжигала легкие, а влажность была такая, что она до сих пор чувствовала запах воды. Когда она приехала в Массачусетс, долго не могла заставить себя засыпать без шума стрекочущих цикад.
– Я была так одинока, что влюбилась в первого же парня, обратившего на меня внимание.
Тело Лукаса напряглось.
– Грейсон был мечтой любой девушки. Высокий, популярный, спортивный, привлекательный, с такими манерами, что иногда казалось, что он слишком хорош, чтобы быть настоящим. Я сначала решила, что он милый. Достаточно милый, чтобы обратить внимание на «книжного червя», которого никто в школе и не замечал, и достаточно умный, чтобы понимать, что его улыбка – его внимание – точно не останется незамеченным девушкой вроде меня. Мы были вместе два года, когда он начал осаживать меня, сначала словами, а потом…
Эва почувствовала, что слова застряли в горле, и так же, как она сделала некоторое время назад, Лукас протянул руку и переплел свои пальцы с ее. Его голос был опасно низким.
– Он бил тебя?
Эванджелина кивнула, и Лукас, казалось, окаменел.
– Я должна была уйти. Я никогда не думала, что стану одной из этих женщин, которые терпят. Но Грейсон для меня тогда был всем… всем, что у меня было в течение долгого, очень долгого времени.
Лукас сжал ее руку.
– Почему ты все же решила уйти? – спросил он.
Наверняка из-за вины, змеей обвивающей ее сердце, а может, из-за чего-то другого. Эве показалось, что она видит в зелено-голубых глазах доктора вопросы. Вопросы, которые она сама без конца задавала себе.
Почему она оставалась с этим человеком? Почему позволяла так с собой обращаться? Почему была так слаба?
– Мы расставались и сходились много лет, – пояснила Эва. – С течением времени все как-то сглаживалось. И мой папа, он даже не знал. Мне хорошо удавалось скрывать синяки. Почти так же хорошо Грейсону удавалось играть роль хорошего парня. Мой отец полюбил Грейсона, Грейсон с ним был совсем мягким, знаешь? Всегда помогал папе по дому и в саду, всегда, и даже оплачивал счета. – Эва сглотнула комок в горле и почти зашептала: – А потом папа заболел, и мой мир просто рухнул. Грейсон настаивал, чтобы мы поженились, он хотел завладеть папиным магазином, домом, хотел отправить папу в дом престарелых. Я не могла этого сделать. Мой папа растил меня в одиночку, я не могла его бросить. Так что я собрала вещи, выставила дом и магазин на продажу и перебралась поближе к большому городу, поближе к хорошим больницам. У папы был агрессивный рак кишечника, но в Раковом центре Эйч Ли Моффита были самые продвинутые методы лечения. Я думала, что денег от продажи дома и магазина хватит. Но…
Эва поняла, что он знает правду. Он понял ее еще до того, как она сказала.
– Когда он умер?
– Прошлым летом. Через два дня после этого Грейсон избил меня так, что я попала в больницу.
Воспоминания нахлынули. Сердце Эвы забилось от злости, руки вспотели. Та боль, та ночь, когда Грейсон понял, что она задумала. Он сорвался. Сказал ей, что она никогда не уйдет от него, что все ее имущество принадлежит ему. Он сказал, что за потраченное время ему причитаются деньги, которые она выручила от продажи дома и магазина. Он был практически уверен, что все уже принадлежит ему. К счастью, она запомнила только первый удар. Потом все было тихим… черным… и холодным.
Лукас отпустил ее руку и положил руки ей на плечи, повернув к себе лицом.
– Дыши, Эва.
Она втянула воздух, потом снова и снова. Лукас взял лицо Эвы в ладони и стер пальцами слезы, стекающие по ее щекам.
– Грейсон попал в тюрьму, я похоронила отца. Я хотела сбежать как можно дальше от Давера, от старой жизни. Я собрала свои пожитки и направилась на север.
– Ты начала все сначала.
Он говорил так уверенно, но Эва знала, что все далеко не так легко. Она до конца так и не исцелилась.
– Все это время… я все еще прячусь.
– То, что ты сделала… было очень смело.
Он обхватил ее лицо ладонями и посмотрел ей в глаза.
Этот момент был таким интимным, а прикосновение рук таким нежным. Они оба сегодня обнажили свои раны. В его глазах не было осуждения, и она знала, что он видит в ее глазах то же самое.
Пространство между ними задрожало и засияло от несказанных слов и эмоций. С каждым мгновением Эве становилось все труднее дышать. В груди сдавило. Лукас раскрыл губы, и когда он заговорил, их дыхание смешалось. Он опустил взгляд к ее рту, и Эва закусила верхнюю губу, когда он сказал:
– Я устал от одиночества.
Это были просто слова, но они наполнили ее надеждой. Их дыхание стало чаще, расстояние между ними сократилось. Эва посмотрела на него губы, спрашивая себя о том, такие ли они мягкие на ощупь, как кажутся, замечая, что верхняя губа чуть полнее нижней. Она увидела, как Лукас сжал челюсти, когда запустил пальцы в ее волосы.
Он опустил взгляд к ее губам, и этот взгляд дал Эве силу сказать:
– Я устала прятаться.
Еще недавно он был чужаком, а сейчас она словно нашла часть себя в этих зеленых кольцах вокруг его зрачков. Этот мужчина, намеренно или нет, помог ей сделать первый шаг к свободе, к исцелению. Не было больше времени, смерти, боли. В этом подвале были только они, только простые ответы, только исцеляющее признание. Они соприкоснулись носами, и Эва застыла. Напряжение в груди готово было разорвать легкие, если он не поцелует ее прямо сейчас. Прямо сейчас. Почти изящно он коснулся своими губами ее губ. Эва почувствовала, что дрожит. Это простое прикосновение, этот мимолетный поцелуй был нечто бо́льшим, чем просто прикосновение. Лукас выдохнул и коснулся губами ее мокрой щеки. А потом прошептал ей прямо в ухо:
– Я не хочу, чтобы ты пряталась от меня.
Эва смущенно улыбнулась, ее щеки вспыхнули. Она была готова сказать ему, что никогда еще не чувствовала себя так спокойно, но тут дверь в подвал отворилась и с громким стуком ударилась о стену.
Лукас отстранился, его тепло покинуло ее, и они оба уставились на вошедшего в подвал уборщика.
***
Лукас облизал губы, пытаясь запомнить это ощущение – ощущение ее вкуса.
Эва. Эванджелина. Тихая девушка, которая скрывает так много за своей маской спокойствия. Аромат диких цветов опьянял его, и если бы Лукас поцеловал ее по-настоящему, он бы уже знал, каковы на вкус ее губы. Он сам себя искушал, желание пульсировало в его венах, заставляло сердце биться быстрее, а время – двигаться. Он попробует снова. Точно попробует. Он поцелует ее, нежно, как она заслуживает, а потом отметит ее рот, впитает в себя ее аромат, коснется ее…
Он покачал головой. Поток свежего воздуха из дверей подвала прогнал похотливые мысли. Уборщик смотрел на него, словно чего-то ожидал. Он задал ему вопрос?
– Пару часов, кажется. Который час? – спросила Эва.
Уборщик казался ошеломленным тем, сколько времени они тут провели, но Лукас почти не обратил на это внимания, думая о губах Эвы.
– Почти час тридцать ночи, мисс. – Мужчина снова перевел взгляд на доктора. – Простите, что не п-пришел раньше, д-доктор Принс. Электричество же вырубило, и я решил…
Лукас не узнал мужчину, но отзвук вины в его голосе, на который еще вечером он не обратил бы внимания, сейчас был как стежок на свежей ране.
Эва сказала, что она прячется, но это он отказался от всего и от всех после гибели своей семьи. Ее история привела его в бешенство. Мужчины, такие как Грейсон… Лукас заскрипел зубами.
– Все нормально, – сказал Лукас уборщику, глядя на Эванджелину в сером неярком свете. – Но мне нужно в бельевую. Я кое-что потерял в одном из бельевых мешков из операционной. Мне нужно это найти.
Эва тепло смотрела на него своими темными глазами. Все в нем молило его взглянуть на нее, увидеть ее, позволить ей вывести его из-за стен, которые он построил между собой и миром пять лет назад. Он даже не знал ее фамилии, и когда снаружи ворвался свежий воздух, ее аромат исчез. Быть может, он еще был не готов?
– Без проблем, доктор Принс. Позвольте, я сбегаю наверх. – Уборщик открыл двери маленькой коричневой пластиковой карточкой, которую Лукас только что у него заметил. – Я захвачу ключи из кабинета, но должен предупредить…
– Знаю, я могу ничего не найти.
Лукас попытался говорить спокойно. Мысль о том, что он мог потерять фотографию… это был его талисман. Он никогда не был суеверным, но фото было нужно ему – нужно, как воздух.
– Хотите, чтобы я осталась? – спросила Эва нерешительно. – Я могла бы помочь поискать.
Уборщик хмыкнул.
– Удачи, – буркнул он себе под нос и побежал наверх.
– Нет, не хочу тебя задерживать. – Лукас возненавидел себя за отстраненность в голосе, за то, что плечи Эвы снова опустились.
– Ладно.
Тишина была неловкой. Он отвернулся и посмотрел на запертую дверь бельевой. Секунда – и он обернулся к Эве. Она стояла, закусив губу и ссутулившись, снова уходя в себя. Он метнул взгляд на дверь.
Сегодня он был не просто готов отпустить себя, он чувствовал себя почти нормально. Эва заставила его понять, что прошлое можно оставить в прошлом, что боль можно оставить в прошлом, что пора перестать держаться за образ Роуз и начать жить будущим. Он разделил свою боль с Эванджелиной, как цветок, отдавший свой последний лепесток.
– Я провожу тебя к машине, – предложил он.
– У меня нет машины.
– Ты не пойдешь домой одна. – Он покачал головой. – Я отвезу тебя.
– Но что с…
– Я думаю... Эва… некоторым вещам лучше исчезнуть.
Как только он это сказал, сердце его сжалось. Даже если это и так, он не забудет.
– Я думала…
– Спасибо тебе за сегодня. – Лукас взял ее за руку и провел большим пальцем по ладони.
Она кивнула и посмотрела на их соединенные руки.
– Но…
– Я хочу исцелиться, но одна ночь…
– Одна ночь не сможет все исправить. – Она подняла голову.
– Когда я увижу тебя? – Лукас отпустил ее, и Эва тут же спрятала руки в карманах своей формы.
– Ну, я работаю завтра…
Он хмыкнул, натягивая куртку.
– Я предпочел бы вне больницы.
– О-о-о. – Она приподняла брови. Голос ее стал чуть выше от волнения. – О. Кажется, мне нравится эта идея.
Свет вспыхнул снова, заливая коридор яркими лучами. Эванджелина прищурилась, и Лукас снова хмыкнул.
– Идем, я довезу тебя до дома, и мы что-нибудь решим.
Он махнул рукой в сторону лестницы. Эва улыбнулась, щеки ее порозовели. Она быстро пошла наверх, но Лукас остановился. Обернувшись, он бросил последний взгляд на дверь бельевой. Сердце сжалось.
– Прости, – сказал он тихо.
– Лукас? – позвала Эва.
Он не ответил, просто развернулся и побежал наверх, перепрыгивая через ступеньки, пока не оказался рядом с ней. Наклонившись, он вдохнул ее запах – напоминание о том, что все хорошо, что можно идти перед.
– Ты знаешь обо мне больше, чем кто-либо еще в больнице, а я даже не знаю твоей фамилии, – сказал он серьезно.
Эва остановилась, ее шоколадного цвета глаза встретились с его глазами.
Они смотрели друг на друга, а потом она приподняла в улыбке уголок губ.
– Я была рождена Эванджелиной Росси, но когда я… – ее улыбка потускнела. – Когда я уехала… я стала Белл.
Эванджелина Белл.
Имя, скрывающее прошлое, имя, которое ему хотелось повторять снова и снова.
– Тебе было жать отказываться от фамилии отца? – спросил он и тут же пожалел об этом.
Ее улыбка совсем пропала.
– Я похоронила это имя, когда похоронила папу.
– Извини.
– Нет, не нужно. – Улыбка чуть тронула ее губы. – Мы все вынуждены от чего-то отказываться, когда проходим через жизненные испытания.
Лукасу не требовалось оглядываться, чтобы вспомнить, от чего отказывается он сам. Роуз, родители. Но это было больше, чем просто испытание. Он не мог вынести того, что жизнь не подчинялась ему по щелчку пальцев, но смелость Эвы в конце концов осветила его сердцу путь к исцелению.
Они вышли из здания. Снег валил, заметая дороги. По пути на улицу Эва забрала свои вещи, и к моменту, когда они оказались у машины, оба были запорошены снегом. Эва отряхнулась, как могла, прежде чем забраться во внедорожник, и он уже был готов захлопнуть дверь, но замер. Снег создавал вокруг ее волос свечение, подчеркивающее розовый цвет зарумянившихся от мороза щек.
Лукас положил руку на дверь и наклонился к Эве, чтобы сказать, голосом, который он почти позабыл:
– Ты сейчас так прекрасна.
Эванджелина обвила рукой его шею, когда он поцеловал ее в щеку. Кончики ее пальцев коснулись воротника, растапливая притаившиеся там снежинки, и мурашки побежали по его спине. Ему безумно хотелось поцеловать ее, но он просто не мог разрушить этот момент.
Эванджелина Белл коснулась своим дыханием его уха и сказала:
– Я так рада, что нашла тебя.
«Дотянуться до звезд»
Джанин Колетт
История о девушке, которая мечтала жить подальше от своего особняка, и о чудовище, которое разрушило ее защитные стены.
Начало
– Джулс Белль Бредфорд, молодой женщине недопустимо вести себя так!
Я понуро опускаю плечи и перевожу взгляд в пол, зная, что спорить с матерью бессмысленно. Она стоит у подножья парадной лестницы. Со скрещенными на груди руками, она смотрит на меня сверху вниз, нахмурив свои свежевыщипанные брови.
Она постукивает ногой.
– Ну, что скажешь в свое оправдание?
Подняв взгляд, я пожимаю плечом в знак извинения.
– Я просто хотела подышать свежим воздухом.
– В этом платье? – вопит она. – Ты провела все утро, укладывая волосы и делая макияж. А теперь, посмотри на себя. – Она с отчаянием всплескивает руками. – Ох, даже не представляю, что теперь делать с тобой. А твое платье, – она выглядит так, будто вот-вот расплачется, – что стало с тем прекрасным шелком?
Я опускаю взгляд на ткань цвета шампанского, которую мама выбрала для званого ужина. Это главная вечеринка года загородного клуба. Мама выбрала это платье, потому что оно соответствует ее золотистому платью и папиному галстуку, что должно помочь нашей семье выглядеть идеально в одной цветовой гамме.
За исключением того факта, что сейчас мое платье испачкано «грязью».
– Грязь! – У нее практически идет пена изо рта.
Я не собиралась пачкать свое платье.
После того, как все утро провела за выщипыванием бровей и вытягиванием волос, мне нужно было выбраться из Мэнора, нашего дома на южной стороне Лонг-Айленда в Нью-Йорке. Сидение в парикмахерском кресле и давление корсета – для меня это было слишком.
Я не могла дышать.
Поэтому я вышла на веранду, чтобы глотнуть немного свежего воздуха. Бушующий океан прямо за территорией нашего особняка выглядел слишком заманчивым. В небе все еще светило солнце, согревая прохладу ранней весны. Я закрыла глаза и глубоко вдохнула запах Атлантического океана. Когда я открыла глаза, какой-то предмет в небе привлек мое внимание. На голубом фоне завис едва различимый белый круг.
Я никогда прежде не видела луну в светлое время суток. Я отступила назад и продолжила наблюдение за этой частью неба, которая так ярко и благородно мерцала по вечерам, даже находясь в тени дня, незамеченная, в ожидании, когда настанет ее время сиять.
Мне захотелось быть ближе к ней, и я начала спускаться с лестницы, устремляясь к пляжу. Чем ближе я подходила, тем сильнее становился ветер. Я не хотела, чтобы мое платье оказалось все в песке, поэтому я обошла пляж стороной и направилась по дорожке, которая привела меня на огромную лужайку сбоку от нашего дома. Мои ноги утопали в груде мокрой травы, которая осталась после ливневых дождей, что были у нас недавно. Я приподняла спереди низ своего платья, не додумавшись приподнять его и сзади, в итоге, должно быть, я протащила весь этот шелк по грязной земле.
Не знаю, почему я так зациклилась на этой луне. Как бы там ни было, я не могла заставить себя перестать смотреть на нее.
– Что за переполох? – Тетя Инна входит в фойе из гостиной. На ней надет розовый пиджак и шляпка.
Мама резким жестом указывает на меня.
– Посмотри на ее платье!
Тетя Инна поворачивается ко мне. Ее глаза округляются, когда она замечает, в каком виде мой наряд, затем быстро подавляет смешок, прежде чем изобразить хмурый взгляд.
– О, детка, что ты натворила?
– Она испортила мой вечер, вот что она натворила. У меня один ребенок, и она не может следовать простейшим указаниям. – Мама стискивает перила для поддержки. – Честное слово, Джулс, такое ощущение, что ты специально мучаешь меня. Почему ты не можешь быть, как другие девушки?
Тетя Инна быстро кладет руку на мое плечо.
– Сейчас нет нужды в драме. Я уверена, что у Джулс найдется что-нибудь симпатичное в ее огромной гардеробной. Мы поднимемся наверх и посмотрим, что сможем найти. – Она подталкивает меня к лестнице, мы проходим мимо мамы и направляемся в мою комнату в восточном крыле.
Когда дверь позади нас закрывается, тетя Инна качает головой, глядя на меня.
– Для твоего же блага, с тобой слишком много проблем.
– Это произошло случайно, клянусь. Я просто прогуливалась и немного отвлеклась. – Я вытаскиваю веточку из своих волос. Хоть убей, я понятия не имею, откуда она там взялась.
Тетя подходит ко мне и хватает меня за подбородок, привлекая к себе мое внимание.
– Ты вечно витаешь в облаках. Ты мечтательница. Это одно из твоих положительных качеств. Но также твой величайший недостаток.
Тетя Инна заходит в гардеробную, которая намного больше, чем спальни большинства людей, и начинает копаться в моей одежде. У меня десятки платьев, которые я надевала лишь однажды.
Как единственный ребенок Франклина и Вивьен Бредфорд, я посещаю все благотворительные мероприятия и выполняю все социальные функции, связанные с ними. Заниматься такими делами, как говорит моя мама, это «лучшее обучение, чем все, что я могу найти в книгах».
– Мне обязательно идти туда сегодня? Я уже и так все разрушила. – Я понимаю, что шансов мало, но стоит попытаться.
Она выходит из гардеробной с тремя платьями в руках.
– Как ты смотришь на это красное?
Я качаю головой.
– Девушки моего возраста не горят желанием разговаривать со мной, а когда делают это, то разговоры всегда ведутся об одежде или о машинах, которые их папочки собираются подарить им на шестнадцатилетие. А парни только и делают, что говорят о себе. Я никогда не знаю, что сказать взрослым. Друзья мамы всегда ведут себя так, будто мои цели – это ошибки, а отец всегда сбегает выкурить сигару.
Она поднимает сатиновое платье цвета зеленого лайма на бретельках.
Я снова качаю головой и продолжаю:
– А в последний раз, когда мы посещали мероприятие, я разлила свой напиток на платье одной леди. Было так неловко.
– Это была жена мэра, и, ты права, было ужасно неловко. И все же, ты Бредфорд, а мы восстали против короля. Что насчет этого? – она показывает темно-синее платье с атласным бантом на шее и жаккардовым низом. Это одно из наиболее удобных платьев, которые я носила.
Я протягиваю к нему руку. Переодеваюсь, потом опускаю руки по бокам и спрашиваю тетю Инну, выгляжу ли я презентабельно. Она указывает мне рукой, чтобы я присела у туалетного столика. Я делаю, как мне было сказано, и вздыхаю.
Она пытается исправить беспорядок, который устроил ветер с океана, когда замечает в отражении зеркала мое выражение лица.
– Джулс, почему ты всегда выглядишь такой печальной? Тебе не нравятся вечеринки?
– Они мне нравятся. Просто… – Мне трудно объяснить, что я чувствую, не выставляя при этом себя эгоистичным ребенком. – На таких мероприятиях все слишком суровые. Их разговоры черствые, а улыбки искусственные. Я хочу приключений.
Тетя Инна перестает расчесывать мои волосы и кладет руку на мое плечо. Глядя на меня в зеркало, она говорит:
– У тебя вся жизнь впереди для приключений. Перестань пытаться разрушить ее. А на данном этапе, наслаждайся вечеринками. Потому что, в один день, у тебя может больше не быть возможности участвовать в них. И что ты тогда будешь делать со всеми этими прекрасными нарядами?
Я закатываю глаза.
– Сожгу их, – поерзав на своем месте, говорю я, – они все такие колючие. Возможно, я стану модным дизайнером и буду создавать самые удобные платья в мире.
Она суетится над моими волосами, волшебно распутывая пучки.
– Я буду твоим первым инвестором. Ну вот, – она делает шаг назад, – ты выглядишь, как принцесса.
Глядя на свое отражение, я мельком осматриваю себя. Длинные светлые волосы и орехового цвета глаза. Я немного низковата, а грудь еще не выросла. Хороший скачок роста в обоих направлениях пошел бы мне на пользу. В целом же, я выгляжу хорошо, но я не принцесса.
– Давай выбираться отсюда, пока у твоей матери не случился сердечный приступ. – Тетя выходит из комнаты, и я следую за ней. Когда мы доходим до лестницы, я слышу голос отца. Взглянув вниз, я вижу роскошные темные волосы отца и его костюм двойку. Он разговаривает с Рэнделом, нашим домоуправляющим.
– Он слишком молод. Мне нужен кто-то, кто знает классические автомобили, – говорит отец Рэнделу.
– Поверьте мне, сэр, парень разбирается в машинах. Помните тот «Форд Мустанг» 1967 года выпуска, который Уиллис Хэндрикс не захотел продавать вам? Он ремонтировал его.
Лицо отца озаряется.
– Он ремонтировал его? Приведи его.
– Да, сэр. – Рэндел открывает парадную дверь и машет рукой кому-то снаружи. Незнакомец входит следом за ним.
На нем рваные джинсы и фланелевая рубашка с коричневыми пуговицами. У него длинные темные волосы, собранные в хвост, а лицо покрыто густой бородой.
– Рад представить вам Джеймисона Брока.
Отец приподнимает подбородок, оценивая его.
– Сколько тебе лет?
– Двадцать, – говорит мужчина. У него низкий и глубокий голос.
– Откуда ты так много знаешь о машинах?
– Просто я всегда ними интересовался, работая в автомастерских с четырнадцати лет.
Какое-то время папа пялится на незнакомца, молчаливо оценивая его, а потом говорит:
– Ладно. Начнем с базовых основ.
– Есть одна проблема, – встревает Рэндел. – Парню негде жить.
Отца это не останавливает.
– Где ты жил?
– Сейчас я в процессе переезда, сэр. Я подыскиваю комнату в городе.
Поведение Джеймисона выглядит твердым, но в словах проскальзывает неуверенность.
Отец смеется.
– Снять комнату в этом городе? Это невозможно. Ближайший доступный город в тридцати минутах езды отсюда. У тебя есть машина?
Джеймисон качает головой.
– В данный момент нет.
Рэндел встревает в разговор:
– Я подумал, что он мог бы занять комнату над гаражом. Кровать. Ванная комната. Он даже мог бы придумать что-нибудь с едой.
Отец обдумывает эту идею.
– Будешь милым со всеми живущими здесь двадцать четыре часа в сутки. Ты будешь круглосуточным парковщиком. Никаких наркотиков и никаких женщин в моем доме. У меня есть дочь-подросток. Я не хочу, чтобы она наблюдала бродяжничество. Делай то, в чем ты нуждаешься, где-нибудь в другом месте. Мэнор – территория без пороков.
– Конечно. Спасибо. Я признателен вам за этот шанс, – говорит Джеймисон.
Легкое покашливание привлекает всех присутствующих к верху лестницы. Тетя Инна начинает свой спуск.
– Я не собиралась прерывать это представление, однако, есть мероприятие, на которое нам нужно попасть.
Отец смотрит на свои часы.
– Да, а где Вивьен и Джулс?
– Я здесь, – говорю я.
Я уже на полпути вниз по лестнице, когда Джеймисон замечает меня, и моя нога замирает на середине шага. Мое сердце замирает. Такое чувство, будто из легких исчез весь воздух, когда меня поражает пара самых прекрасных зелено-голубых глаз, которые я когда-либо видела.
Делая медленные шажки, я стараюсь не упасть, пока разглядываю жесткие черты его лица. Борода короткая и растрепанная, но она подчеркивает его волевой подбородок и полные губы. У него широкая грудь, рост около метра восьмидесяти, и весь его облик подавляет. Если бы я не слышала, как он говорит, то могла бы подумать, что он животное в человеческом обличии. Тот, кто входит в комнату и избивает ее владельцев, и совершенно не беспокоится о том, что думают о нем другие. Но я слышала, как он говорил, слышала мягкость в его голосе. Этот крепкий мужчина мягкий и неуверенный. И, судя по его глазам, он тоскует по чему-то, и мне обязательно нужно узнать, по чему именно.
Я достигаю нижней ступеньки и с трудом сглатываю, мой взгляд все еще прикован к Джеймисону.
Из комнаты вылетает мама.
– Все готовы уходить? Мне нравится опаздывать по-модному, но это уже постыдно. Джулс, ты выглядишь намного лучше. Надеюсь, никто не заметит, что ты надевала это платье на Вечер Защиты Животных. Франклин, мы можем идти?
Она подплывает к отцу, не обращая никакого внимания на Рэндела или незнакомца в нашем фойе. Отец берет ее за руку, и они выходят наружу. Тетя Инна быстро следует за ними.
