Текст книги "Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц)

И командир, и офицеры полка усиленно внушали солдатам, что между отдельными частями войск нет связи, что неизвестно, где наш штаб, что мы не знаем даже, кто стоит впереди и кто позади нас, что рисковать при таких условиях людьми полка было бы безумием, и вывод делали, что надо вернуться в Петроград, чтобы оттуда сказать и Смольному и Керенскому: «Ни шагу вперед, ни капли крови. Договаривайтесь о власти открыто, при свете гласности и под контролем всего гарнизона. До тех пор ни шагу вперед, ни капли крови».

Ни призывы комиссара полка, ни речи несогласных с отступлением помочь не могли, и часть полка из Пулкова пошла обратно.

Ушли, конечно, командир и, кажется, все, без исключения, офицеры.

Ушли тотчас же, ночью, чтобы, по выражению представителя 11-й роты, «не освистывали их дорогой, как отступать будут».

Часть солдат, немного больше половины, не поддалась ни на какие уговоры и решила остаться, хотя бы им угрожала гибель. «Лучше умереть, – заявили они, – чем договариваться с Керенским».

Эта группа решила послать за ушедшими представителей полкового комитета и партийных товарищей и попытаться вернуть ушедших с дороги или даже из казарм, если они дойдут уже до Петрограда.

Петроград остался верен себе. Едва «отступившие» вошли в казармы, как пришедших закидали вопросами:

– В чем дело? Что случилось? Нет связи? А как же рабочие, а моряки, – ведь стоят же те под снарядами Керенского?!

– Нет организации!

– Вы просто трусы и изменники революции, – отвечали им. – А если нет – немедленно на фронт! На этот раз всем полком. Все, как один, – во искупление колебания и сомнений…

В 9 часов утра 31 октября в полку состоялся митинг, а вечером того же 31 октября Волынский полк стоял на позициях против Керенского уже в составе почти всех своих рот и команд, превышая численностью все другие воинские части, вышедшие против Царского Села.

Позднее удалось установить, что в отступлении сыграли роль не малодушие солдат и не минутное только колебание командного состава, а чья-то искусная мысль, подсказанная через офицеров полка, что надо идти в Петроград, созвать там общегарнизонное собрание и, захватив фактически всю власть в свои руки (вокзалы, телефонную станцию, почту, телеграф и т. д.), объявить не более не менее как диктатуру гарнизона.

Об этом сконфуженно рассказывали позже сами солдаты и каялись, что дали увлечь себя гипнозом слов, так как фактически диктатура гарнизона в тот момент уже осуществлялась через Военно-революционный комитет, в руках которого, как представителя гарнизона, и без того была вся полнота власти.

И другую оценку, полную и содержания и смысла, приобретал факт, сперва показавшийся таким ненужным, неуместным.

Когда 29 октября солдаты полка в темноте и в грязи, под дождем и ветром, шагали по тракту к Пулкову, их нагнал автомобиль с членами Военно-революционного комитета.

Слепя глаза фонарями и завывая своим гудком, автомобиль въехал в гущу полка, и послышались слова, показавшиеся такими неуместными: «Больше всего, товарищи солдаты, следите за своими офицерами! Не доверяйте вашему командному составу… В большинстве случаев он душой с, Керенским. Во все глаза смотрите за вашими офицерами. При малейшей попытке к переходу на сторону врага или к сдаче – на месте прикалывайте изменников Революции…»

На этот раз Волынский полк оставался на фронте (в деревне М. Кабази) до 3 или 4 ноября, когда получил приказ вернуться в Петроград.

4. «Осада» Государственного банка

Это был, пожалуй, последний яркий эпизод в жизни Волынского полка, а если не считать разгона Учредительного собрания, и в жизни всего петроградского гарнизона в Октябрьские дни.

Рано утром 7 ноября во все части была разослана телефонограмма явиться на гарнизонное собрание в Смольном.

На этом собрании в сжатых, но сильных словах было обрисовано положение: сопротивление Советской власти со стороны буржуазии приобретает совершенно организованный характер; начинают саботаж все новые и новые группы служащих, чиновников, «общественных» деятелей и т. д. А между тем фронт – под угрозой голода. Для охраны хлебных грузов, идущих в армию, нужно разослать тысячи солдат, моряков и красногвардейцев.

И для этого, и для других неотложных работ, Совету Народных Комиссаров нужны средства. Чиновничество Государственного банка не дает денег. Их нужно взять. Части гарнизона должны через 2–3 часа с музыкою войти в Государственный банк и продемонстрировать, что сила войск на стороне Советов.

Собрание закончилось в 11 часов 40 минут утра.

В час дня войсковые части стали подходить к банку…

Между тем «Комитет спасения родины и революции» решил использовать этот момент, чтобы дать генеральный бой большевикам.

В Государственный банк прибыли делегации: Всероссийского Совета Крестьянских Депутатов, Союза Союзов, Союза служащих и рабочих банка, члены Петроградской Городской думы, представители отдельных партий, и т. д. и т. д.

Опираясь на то, главным образом, что Государственный банк не казначейство и что он хранит всенародное достояние, распоряжаться коим может только власть, избранная всем народом, все они решительно протестовали против «дневного грабежа», «взлома народного сундука» и т. д.

Тов. В. Р. Менжинский вручил мандат на получение 10 миллионов рублей и от имени Совнаркома объявил, что государственными преступниками будут считаться те, кто будет препятствовать исполнить распоряжение власти.

На размышления было дано 10 минут.[12]12
  Протокол заседания Совета Государственного банка 6 ноября 1917 года
  Заслушав предъявленное Советом Народных Комиссаров, в письменной форме, требование от 6 сего ноября за №70 о выдаче Совету на экстраординарные расходы десяти миллионов рублей в порядке реквизиции и о зачислении этой суммы на текущий счет на имя Совета Народных Комиссаров, причем заместителем Народного Комиссара по Министерству финансов В. Р. Менжинским было пояснено, что, в случае отказа в исполнении настоящего требования со стороны Совета банка, сумма эта будет взята путем взлома кассы силою, – Совет Государственного банка единогласно постановил: требование о выдаче каких-либо сумм Совету Народных Комиссаров, как не основанное на законе, Совет не считает себя в праве удовлетворить; равным образом Совет не находит возможным открыть текущий счет на имя Совета Народных Комиссаров, как учреждения, не пользующегося правами юридического лица.
  Вместе с тем Совет Государственного банка считает своим долгом протестовать против предъявления к Государственному банку требования о выдаче части вверенных банку народных средств в порядке реквизиции с угрозой взлома кладовых банка».


[Закрыть]

Цель была достигнута: сопротивление сломано.

Прибытие и наличность войск говорили яснее аргументов, что там, где есть приказ Советской власти, – там вся сила войск, и что у этих войск нет иного источника распоряжений, как только. Смольный, только Военно-революционный комитет.

Представителям банка оставалось только капитулировать, но…

Оно нашлось, это спасительное «но», и дало возможность еще на миг возликовать «Комитету спасения родины и революции».

Оказывается, мандат на имя Менжинского в суматохе забыли дать на подпись Ленину. Не было и других подписей.[13]13
  «1917 г. ноября 7. Я, Председатель Полкового Комитета Кв. Волынского рез. п. Ал. Хохряков, по приглашению главнокомандующего войсками Петрогр. Воен. Окр. подп. Муравьева, вместе с ним, подп. Муравьевым, отправился в Смольный Институт, где по поводу требования Народных Комиссаров 10 000 000 руб. из сумм Гос. Банка доложил Народным Комиссарам Ульянову и Троцкому, что по поводу их требования возникает целый ряд вопросов. Так:
  1) Не указано, почему именно Совет Нар. Комис. обращается с требованием денег не к Казначейству, а к Госбанку, в сферу деятельности которого производство расходов даже на армию совсем не входит.
  2) Бумага, сегодня переданная Администрации Банка, не только не указывала, почему Совет Нар. Комис. обращается к Гос. Банку, но даже не была никем подписана. Подпись тут же была дана уже по просьбе администрации Банка заместителем Нар. Комиссара Менжинским.
  3) В бумаге не было указано ни того, почему именно Сов. Нар. Комис. требует 10 000 000 руб., а не меньше и не больше. Не было указано и оснований такого требования. Не сказано, например, что эта сумма требуется на основании сметы Государю, расходов на 1917 г.
  4) Не было указано и того, последуют ли за этим требованием новые требования денег или Совет Народных Комиссаров получением 10 000 000 рублей удовлетворится.
  Такой же точно доклад сделан в моем присутствии Совету Народн. Комис. (Ленину, Троцкому и ряду других лиц, тут присутствующих) главнокомандующим подп. Муравьевым.
  С докладом подп. Муравьева Нар. Комис. Ленин и Троцкий согласились, и устно в моем присутствии было постановлено: в виду целого ряда формальных упущений, вопрос о взятии 10 000 000 руб. из Гос. Банка временно считать открытым, и впредь требования нового характера предъявлять лишь с точной мотивировкой и указанием всех, как правовых, так и иного характера, оснований». (Примеч. автора.)


[Закрыть]

Этим воспользовались заправилы банка. Послышались фразы: «…и вот с такими-то бумажками Совнарком требует выдачи 10 миллионов народных денег». Подчеркивалось, конечно, «народных».

Было очевидно, что начинается розыгрыш промаха.

Между тем для войск все оставалось по-прежнему ясным.

Их прислал Смольный, и уходить без денег они даже не думали.

Нужен был выход из положения.

Нужно было решение тех, кто послал.

Мы поехали в Смольный.

5. У Ленина

Было уже около пяти часов вечера, когда главнокомандующий войсками, подполковник Муравьев, и пишущий эти строки вошли в Смольный за инструкциями.

Обычные занятия были уже кончены. В бесконечных коридорах Смольного – гулкая тишина.

После шума и дебатов банка она казалась таким резким контрастом.

В комнате рядом с той, где работал Ленин, было еще несколько человек. Сам Ленин, когда мы вошли к нему с докладом, работал, – писал за маленьким рабочим столом.

Не отрываясь от письма, он обратился ко мне:

– Ну что у вас там?

Во время доклада Ленин продолжал писать и иногда казалось, что он не слушает.

Но едва я дошел до того, что мандат не имел подписи, как Ленин быстро прервал меня:

– Значит, денег получить нельзя! А кто писал мандат? – обратился он к тем, кто был в соседней комнате.

Была названа, если не ошибаюсь, фамилия одного из видных работников партии.

– Ведь этакая досада, – продолжал Ленин, снова возвращаясь к тому, что он писал.

А затем, быстро встав, резюмировал:

– Вопрос о 10 миллионах придется временно считать открытым. Все основания, как правовые, так и иного характера, при последующих требованиях будут неизменно указываться.

Вот так! Поезжайте и ликвидируйте вопрос…

С самым тяжелым чувством мы покинули на этот раз Смольный.

Чувствовалось, что дело, которое должно было удасться, не удалось из-за мелочей, из-за несоблюдения формы.

Но через несколько дней всем стало ясно, что демонстрация войск и вся эта «осада банка» не прошли бесследно.

Борьба из области фронта и войск переходила в делопроизводство.

Враг искал убежища в формальных упущениях канцеляриста. Значит, враг был сломлен.

Значит, власть Октября прочно входила в жизнь…

6. Разгон «учредилки»

Последним событием, в котором известную роль пришлось сыграть петроградскому гарнизону в целом, был разгон Учредительного собрания.

Но было бы несправедливостью не отметить, что этот, казалось бы, чрезвычайно важный момент особого оживления и былых тревог среди солдат не вызвал.

И когда 15 января 1918 года назначенная для несения патрульной службы 1-я рота Волынского полка заколебалась выходить, зная, что в этот день она может быть обращена против Учредительного собрания, то достаточно было комиссару полка только разъяснить, что Советы – это есть такая форма государственного бытия, которая идет дальше и глубже Учредительного собрания, что раз осуществлены Советы, было бы шагом назад возвращение к Учредительному собранию, – и рота бодро и уверенно вышла к своим постам, заявляя: если Учредительное собрание может оказаться против Советов – оно не нужно! Да здравствуют Советы! Вся власть Советам!.

7. Как жил гарнизон в Октябрьские дни

Для полноты описываемых событий остается прибавить, как жил гарнизон в дни Октября в своей будничной жизни.

В первую очередь, конечно, идет вопрос о пресловутой «распущенности», о том, что все матросы и солдаты стали спекулянтами и торговцами и что нельзя было двигаться по улицам Петрограда, столько лежало на них шелухи от семечек, которые «геройски» лущил весь петроградский гарнизон.

Значительная часть этих упреков относится к сравнительно более позднему времени. Отдельные случаи распущенности солдат, конечно, были.

Дисциплина палки, окриков, гауптвахты и карцера пала. А самодисциплины привито еще не было. Но, наряду с этим, нельзя не подчеркнуть, что чем дело было ближе к Октябрю, тем чаще нужно было наблюдать в частях примеры новой, небывалой раньше, немыслимой при прежнем строе революционной дисциплины.

Говорить о том, с какой точностью выполнялись распоряжения Военно-революционного комитета, военной организация РСДРП(б) и комиссаров, не нужно потому, что это известно всем.

Но даже распоряжения полкового комитета, ссылавшиеся на то, что этого требует Революция, как общее правило, были святы для воинских частей.

Отчетливо помню тот случай, когда в ноябре 1917 года в Волынском полку солдат Архипов беспрекословно отбыл недельный внеочередной наряд за то только, что самовольно взял из хлебопекарни три или четыре фунта хлеба.

Или другой случай: во время разгрома винных складов солдаты отняли у кого-то вблизи казарм две четверти водки. Они доставили ее в полковой комитет, где она и стояла на окне несколько дней, прежде чем комитет постановил уничтожить ее.

Конечно, это не относится к моментам, когда под влиянием тех или иных событий закипали страсти. Тогда бурлил солдатский океан, и не было для него авторитетов…

Главным образом нельзя ни на минуту думать, что вся солдатская масса в дни Октября переродилась и стала сплошь революционной. В ней, как и всюду, оставались шкурники, контрреволюционеры, люди не чуждые легкой наживы, но не они давали тон в эти дни. Их голосов не было слышно. Распоясаться они не смели.

Лучшим подтверждением этого может быть эпизод из того времени, когда по городу пошла и угрожала революции волна пьяных погромов.

Разгонять погромщиков приходилось и днем и ночью, и в виду особенности обстановки действовать приходилось со всей возможной решительностью.

И вот одна из рот полка, посланная, чтобы разогнать погромщиков, не устояла от соблазна. Солдаты побросали винтовки и присоединились к тем, кто разбивал бочонки и тут же напивался до бесчувствия.

Пришлось послать 8-ю роту, как наиболее стойкую.

Опьяневшие солдаты не хотели и слышать о прекращении попойки. Результат был для них весьма неожиданный. Погреб был очищен через каких-нибудь полчаса, а из поклонников вина около восьмидесяти человек потащились прямо в околоток отлеживаться и… вынимать занозы.

Около дюжины прикладов было разбито в щепки о спины и о «поясницы» загулявших.

А через несколько дней обе роты мирно объяснялись:

– Нельзя же так. До сих пор присесть не можем! Занозы – во какие…

– Убить вас мало было. «Защитники Революции!» Знать, соскучились по «романовской» палке. Ну, мы вам и напомнили…

После января 1918 года жизнь в войсковых частях петроградского гарнизона стала идти все более ровным и все более медленным темпом.

Пишущему эти строки пришлось с ноября 1917 года быть председателем дивизионного комитета 3-й Петроградской гвардейской дивизии, т. е. наблюдать жизнь четырех полков: Волынского, Литовского, Петроградского и Кексгольмского. И всюду было одно и то же. В связи с приближением общей демобилизации замечалась усиленная тяга солдат на родину. Усилились отпуска. Канцелярии едва успевали заготовлять документы.

Заботой полковых комиссаров и организаций было сохранить имущество частей, особенно то, которое могло представлять интерес для музеев, и, по возможности, до конца поддержать то горение революционной мысли, которым так богат был петроградский гарнизон в дни октябрьских событий…

После демобилизации старый петроградский гарнизон сошел со сцены. Он должен был уступить свое место новым формам обороны новой, пролетарской России.

В. Антонов-Овсеенко, член Военно-революционного комитета
Октябрьская буря

Тов. Ленин из своего подполья сносился с нами в Финляндии главным образом через Смилгу, председателя Финляндского областного комитета, и советовал использовать наше положение и подготовить вооруженное выступление для поддержки петроградских рабочих. Ему представлялась также возможность отправить в случае необходимости часть войска с Северного фронта в Петроград. В этом же смысле он высказывался в нашей беседе в присутствии тт. Подвойского и Невского в своей квартире на Выборгской стороне, где он в то время скрывался. На этом собеседовании тов. Ленин свою мысль отстаивал особенно энергично в противовес тем скептическим соображениям, которые выдвигал тов. Подвойский. В тот же день в моей беседе с Зиновьевым я выслушал от него особенно запомнившуюся мне фразу: «Я буду с вами за вооруженное восстание, если вы мне смогли бы доказать, что мы продержимся у власти хотя бы две недели».

После собеседования с тов. Лениным я вошел в сношение с Дыбенко, как с человеком, имевшим большое влияние в ЦК Балтийского флота,[14]14
  Революционно-демократическая организация (сокращенно Центробалт), созданная в апреле 1917 года. Объединяла судовые и береговые матросские комитеты Балтийского флота. (Примеч. ред.)


[Закрыть] и тут выяснилось, что, вопреки ожиданиям Ленина, ЦК Балтийского флота мог бы направить на поддержку петроградского восстания лишь несколько миноносцев. Затем я съездил на Северный фронт, был в Валках, где виделся с представителями латышского ЦК и присутствовал на партийной латышской конференции; здесь выяснил, что рассчитывать на активное содействие Северного фронта не приходится, так как большевистски настроенные части почти уравновешивались частями нейтральными или враждебными. С другой стороны, эти части находились в передовой, линии, и их отозвать было крайне трудно. Уже Северный областной съезд, созванный по инициативе Финляндского областного комитета, показал, что петроградскому восстанию не может угрожать какая-либо опасность со стороны гарнизонов прилежащих к Петрограду районов. Несколько неблагоприятно для нас было положение только в Луге и отчасти в Новгороде. Но и там в Советах совершался перелом в нашу сторону.

Первая мысль о создании Военно-революционного комитета была преподнесена большевиками, но лишь в виде создания комиссии при штабе округа, которая должна была состоять из представителей ЦИК, Центрофлота и Петроградского Совета. Но в тот же день на пленарном заседании Петроградского Совета прошла резолюция большевиков о создании революционного штаба в противовес штабу округа и резолюции протеста о выводе войск из Петрограда. 16 октября положение о Военно-революционном комитете санкционируется Петроградским Советом, и здесь меньшевики выступают против Военно-революционного комитета, называя его большевистским штабом для захвата власти. Вообще необходимо отметить, что с самого возникновения Военно-революционного комитета меньшевистский президиум ЦИКа пытался бороться с его растущим влиянием. По инициативе президиума 19 октября было созвано главнокомандующим Полковниковым совещание гарнизона в штабе округа. Это совещание, по предложению представителя Военно-революционного комитета, было признано неправомочным.

21 октября в противовес этому совещанию Военно-революционный комитет созвал свое собственное совещание, на котором были выбраны 7 представителей в штаб округа.

22 октября был день Петроградского Совета. Во всех частях были устроены и прошли блестящие митинги. В этот день переломилось настроение в нашу пользу в кавалерийском полку, около Смольного, и в броневом дивизионе.

23 октября Военно-революционным комитетом было объявлено официально о назначении комиссаров в частях и предлагалось исполнять лишь те приказы, под которыми будет подпись комиссара. Благодаря наличию комиссаров при артиллерийских складах удалось приостановить вооружение контрреволюционных элементов. Так была остановлена отправка 10 000 винтовок в Новочеркасск.

23 октября Военно-революционным комитетом было получено ультимативное требование от штаба округа отменить распоряжение Военно-революционного комитета «не исполнять приказаний штаба». Представители меньшевиков, Гоц и Богданов, явились на заседание Военно-революционного комитета с требованием отказа от-его политики захвата власти. Под влиянием некоторых примиряющих элементов, особенно левых эсеров и Рязанова, принята была резолюция, опубликованная 24 октября, что Военно-революционный комитет не является органом захвата власти, а создан исключительно для защиты интересов петроградского гарнизона и демократии от контрреволюции и погромных посягательств. В эти дни назрел конфликт и по отношению к Петропавловской крепости. Обладание арсеналом крепости было для нас крайне важным, имея в виду вооружение петроградских рабочих. Сама же Петропавловская крепость являлась ключом Петрограда.

В ночь на 23-е состоялось экстренное заседание Военно-революционного комитета, где я предложил немедленно ввести в крепость несколько рот из преданного нам Павловского полка и таким образом попытаться овладеть крепостью. Но большинством Военно-революционного комитета было решено на следующий день провести митинги в крепости и стараться склонить гарнизон на нашу сторону. Митинги были проведены. И всеми частями петроградского гарнизона была принята резолюция о поддержке Военно-революционного комитета. Крепость была взята без боя. Сейчас же началась усиленная раздача оружия петроградским рабочим. Временное правительство всполошилось и попыталось перейти в наступление. В ночь на 24 октября отрядами юнкеров были захвачены типографии газет «Солдат» и «Рабочий Путь». Типографии были опечатаны. На следующий день властями было объявлено о закрытии вышеназванных газет с привлечением к суду авторов статей, призывающих к вооруженному восстанию. Там же говорилось о привлечении к суду членов Военно-революционного комитета и аресте большевиков, выпущенных под залог по делу 3–5 июля. Приказ главнокомандующего Петроградским округом Полковникова, вышедший одновременно, объявил всех комиссаров Военно-революционного комитета устраненными и о предании их суду. Секретным приказом, ставшим известным Военно-революционному комитету, штаб вызывал в Петроград ударный батальон из Царского Села, школу прапорщиков из Петергофа и артиллерий из Павловска. Всем юнкерским училищам было предписано находиться в боевой готовности. Мосты были разведены, кроме Дворцового, охранявшегося юнкерами. Для меньшевистского ЦИК приготовлены помещения в штабе округа. Выключаются телефоны из Смольного.

Утром 24 октября по распоряжению Военно-революционного комитета выход закрытых газет был возобновлен. Запретные печати, наложенные Временным правительством, были сорваны. У типографии поставлены караулы из солдат Литовского полка и 6-го запасного саперного батальона. Тогда же Военно-революционным комитетом был отдан ряд распоряжений: полковым комитетам предписано привести полки в боевую готовность и ожидать дальнейших указаний; приняты меры к недопущению юнкеров из окрестностей в Петроград и т. д.

Затем выпущено обращение к населению с призывом к спокойствию, с заверением, что Военно-революционный комитет даст отпор всем контрреволюционным заговорщикам.

Военно-революционный комитет для разработки плана борьбы с Временным правительством выделил особую комиссию из трех лиц: Подвойского, Лашевича[15]15
  Не Лашевича, а Чудновского. (Примеч. ред.)


[Закрыть] и меня, которой отдал ряд распоряжений по занятию вокзалов, наводке мостов, занятию электрической станции, телеграфа, телефона, Петроградского телеграфного агентства и Государственного банка.

Одновременно было принято решение о разгоне Совета Республики. Это было осуществлено к двум часам дня 25 октября. Принят был предложенный мною план захвата Временного правительства в Зимнем дворце. Распоряжение правительства о выходе из Невы судна «Аврора» было нами отменено. Выяснилось, что на стороне правительства имеются несколько рот юнкеров, женский ударный батальон, четыре орудия Михайловского артиллерийского училища и несколько броневиков. Все это сгруппировалось у Зимнего дворца. Казаки 1-го, 4-го и 14-го Донских полков, за исключением небольшой части 1-го полка, отказались исполнять приказ Керенского о выступлении в защиту Временного правительства под тем предлогом, что против пехоты не пойдут. Некоторые колебания были обнаружены только в Семеновском полку. Все остальные части выступили на намеченные для них участки, образуя полукольцо у Зимнего дворца. Их выступление предполагалось 25 октября, к 12 часам дня. К двум часам дня должны были подойти на судне «Амур» и на миноносцах кронштадтцы, в числе около 1000 человек, и произвести высадку недалеко от Николаевского моста, чтобы начать атаку Зимнего, соединившись с Финляндским полком и флотским экипажем. К 11 часам утра я прибыл в Петропавловскую крепость, где условился с комендантом Благонравовым о принятии подготовительных мер к обстрелу Зимнего из крепостных орудий. Тут же мною был набросан текст ультиматума от имени Военно-революционного комитета Временному правительству о сдаче. На размышление было дано 20 минут, после чего должен был открыться огонь с «Авроры» и из Петропавловской крепости.

Для установления взаимодействия между судами и крепостью я поехал на «Аврору», где сговорился относительно сигнализации, по которой открывать огонь. Предположено было, что «Аврора» будет стрелять холостыми из шестидюймовых орудий. Боевой огонь откроют миноносцы, вошедшие в Неву в числе двух.

Кронштадтцы запоздали, прибыв только в 7 часов вечера. Пришло известие, что штаб Петроградского округа сдается. Я поехал на автомобиле в штаб округа. Пробиваться в штаб пришлось под перекрестными выстрелами из Зимнего дворца и с площади. В штабе имелось несколько солдат, повсюду валялись разбитые ящики из-под патронов и пулеметных лент. Несколько штабных офицеров, в конец перепуганных, робко жались по углам. Я велел собрать их в одну комнату, поставил караул и вышел к Зимнему дворцу, у которого шла перестрелка. К 9 часам вечера открылась, наконец, артиллерийская стрельба с крепости, с «Авроры»; и из-под арки у Главного штаба юнкерский броневик временами поливал Миллионную улицу, по которой шла атака Зимнего дворца Преображенским полком и Красной гвардией. Вообще вся атака дворца носила к этому времени совершенно беспорядочный характер, но число защитников Временного правительства быстро редело. Ушла казачья сотня, за ней орудия Михайловского училища. Когда же открылся артиллерийский обстрел дворца, начали сдаваться и юнкера, бывшие во дворце. Сдался женский ударный батальон. Сдавшиеся складывали оружие на тротуар и отправлялись по Миллионной в казармы полков. Для переговоров с юнкерами о сдаче к ним ходил тов. Чудновский, бывший комиссар гвардейских полков. Он было договорился с юнкерами о пропуске их с оружием из Зимнего, но этот договор был мною отменен, и юнкера должны были сложить оружие. Два или три раза небольшими группами атакующие протирались в покои Зимнего дворца, но вынуждены были отступать, причем некоторые из них были захвачены юнкерами в плен. Наконец, когда удалось выяснить, что юнкеров остается уже немного, мы с Чудновским повели атакующих внутрь дворца. Юнкера при нашем входе сопротивления уже не оказали, и мы свободно проникли в глубь дворца в поисках Временного правительства. В одной из комнат нам встретился Пальчинский.

– Вы не знаете, – заявил он нам, – что состоялось соглашение партий и что представители Городской думы с Прокоповичем во главе с красными фонарями идут к Зимнему дворцу для прекращения его осады?

– Где Временное правительство? – спросили мы Пальчинского в ответ. Он указал куда-то в сторону. В это время раздались крики:

– Здесь, здесь…

Но это кто-то из толпы навел нас на ложный след. Мы повернули скоро назад и через комнату, где нас встречал Пальчинский, вступили в обширный покой, среди которого несколько юнкеров стояли с ружьями наготове. Оставив толпу у дверей, мы с Чудновским прошли, подняв руки, к юнкерам и предложили им сдаться. Они после некоторого колебания передали нам винтовки. У двери направо – опять юнкера в боевой форме и тут же вертлявый Пальчинский. Он выскакивает нам навстречу. О чем-то старается нас предупредить, но Чудновский хватает его за рукав, отталкивает к толпе атакующих, крича:

– Я арестовал генерал-губернатора Петрограда!

Юнкера колеблются, но, наконец, после наших убеждений в тщетности сопротивления кладут оружие.

В следующей комнате мы находим целую группу людей, изображавших Временное правительство. Они сидят за столом и сливаются в одно серо-бледное трепетное пятно.

– Именем Военно-революционного комитета объявляю вас арестованными! – заявляю я им.

Бывшие министры сдают имевшиеся при них бумаги и оружие. С трудом устанавливаю около них стражу. Мне помогают матросы. Они вышвыривают из комнаты некоторых подозрительных субъектов. Чудновский составляет список арестованных, который подписываем мы с ним. Всего министров – 16 человек. Все налицо, кроме Керенского. Он, по сообщению кого-то из членов бывшего Временного правительства, уехал еще в 11 часов утра из Петрограда. Это сообщение вызывает в толпе яростные крики по адресу Керенского. Раздаются крики:

– Немедленно расстрелять всех членов Временного правительства!..

Только присутствие наше и выдержанных партийных матросов спасает бывших министров от расправы.

Остается доставить «правительство» в Петропавловскую крепость. Автомобиля не оказывается. Приходится вести министров пешком. Оставляя Чудновского комиссаром дворца, я организую вывод пленных.

Уже два часа ночи. Министров окружает отобранная мною команда, человек в 50 матросов и красногвардейцев. Выходим из дворца в тьму площади.

Вдруг из противоположного ее конца раздаются выстрелы. Конвой сразу расстраивается. Проходит несколько минут, пока удается восстановить порядок, но уже пяти министров недосчитываю.

– Чего смотреть? Приколоть их всех, а то все сбегут! – слышны крики со всех сторон.

Толпа напирает, но конвой держится крепко и энергично проталкивает, прохожих на набережную, где народу сравнительно мало. Быстрым шагом проходим путь до Троицкого моста, вступаем на мост. В это время видим автомобиль, несущийся прямо на нас.

– Стой, стой…

Автомобиль останавливается, и кто-то из него открывает стрельбу. Министры и стража бросаются наземь. Поднимается ответная стрельба. С противоположного конца моста также раздаются выстрелы: очевидно, рабочая гвардия тоже вступает в бой. Я бросаюсь к автомобилю, крича:

– Свои, свои…

Матросы артистически ругаются, и, наконец, дело выясняется: действительно, все свои. Бедному шоферу чуть не наломали бока. Подходим к Петропавловской крепости. Тут у ворот автомобиль с пятью отбившимися министрами и приведшей их стражей.

Итак, все Временное правительство, кроме Керенского, снова налицо. Министры введены в крепостной гарнизонный клуб. Они отдышались, чувствуют себя в безопасности, лица приобретают индивидуальные оттенки. Все живехоньки, только у Терещенко где-то шишка от контузии. Составляю протокол. Никитин передает мне какие-то бумаги.

– Это получено от Украинской центральной рады. Теперь уже это вам придется распутывать.

– Распутаем, – отвечаю я уверенно.

Министров отправляю по камерам.

Я еду в Смольный с докладом.