Текст книги "Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 28 страниц)

И. Колбин, матрос, комиссар линкора «Заря свободы»
Штурм Зимнего

Казарма, в которую я попал в 1914 году, находилась на Васильевском острове и когда-то была тюрьмой.

В первый же день принялись убирать грязь. Фельдфебель прямо заявил: «Здесь сидели забастовщики из вашего брата, видно, и вы не лучше».

В этой казарме с первых дней я почувствовал острую ненависть к самодержавию. Одно дело быть рабочим на свободе, быть в рядах революционной организации, в рядах большевиков и другое дело подпасть под гнет фельдфебельщины, под мордобой, где зверски издеваются над человеческой личностью. Такая обстановка возбуждает ожесточенную ненависть, которая и меня побудила пойти вместе с василеостровскими рабочими на штурм Зимнего дворца.

После второго напоминания Ленина о вооруженном восстании (я говорю о письме к Смилге, в котором Владимир Ильич писал, что Балтийский флот и гарнизоны Финляндии являются единственно надежной опорой и что совместно с ними питерский пролетариат может и должен захватить власть в свои руки, не дожидаясь открытия II съезда Советов) у нас в Кронштадте создался революционный штаб. Я вошел в революционную семерку, которая приступила к учету вооружения и личного состава гарнизона Кронштадта, кораблей и войсковых частей, находящихся в Кронштадте. Срочно начали обучение Красной гвардии. Манеж, бывший до этого центром митингов и собраний, превратился в военный штаб, где с утра до поздней ночи наши военные инструкторы, солдаты и матросы обучали не только рабочих, но и работниц. Флот крепко спаялся с рабочими организациями. Он был готов каждую минуту по призыву питерских организаций, по призыву ЦК выступить на баррикады.

24 октября Военно-революционный комитет отдал приказ о том, чтобы все войсковые части, верные революции, были готовы к выступлению.

Кронштадтский исполком отдал распоряжение нашей военной комиссии приготовить корабли и 25 октября выйти в Петроград, а линейному кораблю «Заря Свободы» было приказано 24-го отправиться на подступы к Петрограду. Комиссаром этого корабля был назначен я.

Утром, один за другим, корабли, переполненные до отказа матросами, солдатами и Красной гвардией, отправились штурмовать Зимний дворец.

Оставив на корабле своего заместителя, сам я вместе с отрядом направился в Петроград. Подошли к Николаевской набережной. Здесь стоял минный заградитель «Амур». На нем находился Кронштадтский революционный штаб. Мы высадились на Васильевском острове, заняли мосты и сейчас же направили отряд к Мариинскому дворцу. Там мы обратились к председательствующему в Совете Республики Овсенцеву, чтобы очистили дворец. Овсенцев растерялся и попросил дать ему срок пять минут для того, чтобы посоветоваться с президиумом. Мы согласились. Аккуратно через пять минут Овсенцев заявил, что Совет Республики постановил разойтись, подчиняясь вооруженной силе.

В это время появился приказ о наступлении на Зимний.

Зимний дворец с площади Урицкого был обложен штабелями дров, за которыми уселись пьяные юнкера с пулеметами, а в самом дворце во всех этажах рассеялась «доблестная» ватага женского ударного батальона, вооруженная пулеметами и ручными гранатами.

С получением приказа о наступлении наш минный отряд повел наступление с набережной, а машинная школа – от Александровского сада. На Дворцовой площади мы были встречены ураганным пулеметным огнем и несколько наших товарищей сразу же пали убитыми, несколько человек было поранено. Произошло это отчасти по нашей оплошности. Моряки не привыкли к сухопутной тактике, не привыкли делать перебежки, ползать, а шли с открытой грудью – на «ура». Но эти потери только укрепили нашу энергию и вселили желание взять во что бы то ни стало Зимний дворец.

Со стороны набережной подоспел отряд тов. Битова, мы небольшой группой прорвались во дворец, но попали в окружение юнкеров. Полковник, командовавший ими, хотел сейчас же расстрелять нас, но юнкера проявили нерешительность, и это спасло нас, так как в это время с Миллионной улицы василеостровская Красная гвардия, часть наших моряков и солдаты Павловского полка лобовой атакой взяли штабеля дров. Юнкера побросали пулеметы и позорно бежали в Зимний дворец; за ними – моряки.

Во дворце перед нами предстала картина паники «храбрых защитниц» – ударниц женского батальона. Они падали на колени и просили пощады.

Тов. Антонов-Овсеенко приказал собрать их и отправить в казармы Гренадерского полка.

В тот же момент, когда был арестован женский батальон, произошел арест и Временного правительства.

Расскажу об одном эпизоде с бывшим министром Коноваловым. Министры были рассажены в Петропавловке по отдельным камерам. Матрос, карауливший Коновалова, оказался бывшим рабочим фабрики Коновалова. Он ближе присмотрелся к Коновалову, узнал его и говорит:

– Мы с вами знакомы, г-н Коновалов.

– Откуда вы меня знаете?

– Я – ваш бывший рабочий.

Коновалов побледнел. Матрос видит, что Коновалов перетрусил.

– Не бойся, – говорит, – мы не такие мерзавцы, как ваши друзья, которые выкалывали глаза моим товарищам.

Коновалов немного оправился, посмелел:

– А нет ли у вас покурить?

– Есть, но я папирос не курю, а махоркой угостить могу.

Коновалов смотрел, смотрел и говорит:

– Вертеть не умею.

– Ладно уж, я сверну. – Матрос свернул козью ножку, лизнул языком и подает. – Пожалуйста.

Коновалов выкурил и начал благодарить матроса:

– Век не забуду… Никак не ожидал… Матрос тоже благодарит:

– Спасибо и вам. И я не забуду, как гнул спину на вашей фабрике.

А. Егоров, рабочий завода «Вакуум-Ойль»
Как мы боролись за Октябрь

Восьмого июня я приехал в Петроград с фронта и, конечно, пошел на завод «Вакуум-Ойль», с которым был связан. Там я встретил старых знакомых. Они мне говорят:

– Если думаешь серьезно работать, то вступай в большевистскую партию. Иди во дворец Кшесинской, там тебя запишут. Мы тебя рекомендуем.

Пошли. Василий Иванович Касаткин дал рекомендацию. Меня записали.

Я предложил свои услуги по организации боевых дружин.

– Я военный человек и на этом деле буду полезнее всего, – заявил я тут же.

Но меня еще не знали и потому направили на завод к тов. Тыквину. Тов. Тыквин – наш рабочий, партиец. Он меня знал и сразу же предложил вступить в отряд Красной гвардии, который тогда формировался.

Так я вступил в Красную гвардию.

Нужно было поддерживать связь с милицией и заботиться о получении оружия. Я был связан с Невской районной милицией, добывал патроны и винтовки, держал связь с боевой рабочей дружиной Александровского завода.

Винтовки и патроны мы прятали в землю.

3 июля выступила и наша боевая дружина.

Мы быстро двигались по направлению к Царскосельскому вокзалу и уже дошли до угла Невского и Садовой. Здесь нас встретил значительный отряд юнкеров.

Наш отряд имел всего 20–22 человека. В отряде были Тыквин, Касаткин, Гусев, я и другие товарищи.

Юнкера открыли по нам пулеметный огонь. Наш отряд не пострадал потому, что мы раскинулись цепью около домов, но было убито и ранено много прохожих. Силы были слишком не равны, и мы отступили.

У Николаевского вокзала мы остановились, обсудили положение и решили вернуться на завод.

На заводе (на следующий день) мы еще раз обсудили уроки вчерашнего дня. Выяснилось, что 3 июля выступление было не подготовлено. Мы не подняли всех рабочих заводов, мы выступили небольшим отрядом. Не все воинские части были на нашей стороне. Солдаты, поднявшие восстание, не были вооружены. И мы решили учесть все уроки и повести большую массовую работу среди рабочих и солдат.

На нашем заводе насчитывалось 150 рабочих. Партийцев имелось пять человек. Это (по тем временам) считалось большой партийной прослойкой. Например, на заводе Семянникова, ныне имени тов. Ленина, было 8000 рабочих и всего 30 коммунистов.

В нашу ячейку входили Алексей Тыквин, дядя Вася, Гриша, я и один товарищ, – имени его не помню. Мы собирали рабочих и беседовали с ними на разные темы – о войне, об экономическом положении и т. д.

Настроение рабочих было напряженное. Все были очень недовольны Временным правительством, возмущались лозунгом «война до победного конца».

Мы, конечно, старались использовать эти настроения и обстановку и мобилизовывали рабочих вокруг наших лозунгов – против Временного правительства, за вооружение рабочих.

Сочувствующих имелось много. В октябрьские дни наш отряд насчитывал уже 35 человек – это те товарищи, среди которых мы вели работу.

24 октября мы получили распоряжение от Совета Рабочих и Солдатских Депутатов быть готовыми к выступлению. Это было в 9 часов вечера. А в 11 часов вечера мы получили второе распоряжение и выступили в город, в распоряжение Антонова-Овсеенко.

В 12 часов ночи Антонов-Овсеенко велел отряду занять телефонную станцию. В отряде были рабочие заводов «Вакуум-Ойль», «Салолин» и бывшего Нобеля (теперь «Красный нефтяник»).

Телефонную станцию заняли без боя. Телефонистки, конечно, подняли шум. Мы рассадили своих людей в очередь с телефонистками.

Затем командир распорядился занимать Главный штаб. Отряд двинулся к Невскому проспекту.

Мы уже подошли к арке, ведущей к площади Зимнего дворца. Вдруг слышим выстрелы со стороны Зимнего. Мы бросились вперед, но Антонов-Овсеенко, который был тут же, задержал нас.

В Зимнем засели юнкера и женский батальон, вокруг дворца высились баррикады из дров. Надо было действовать осторожно, наверняка. Мы так и делали.

25 октября к часу дня наш отряд вырос: подошли броневики и автомашины. С Миллионной улицы наступали матросы.

Антонов-Овсеенко дал сигнал и потребовал сдачи. Зимний молчал. Тогда мы двинулись вперед. На баррикадах столкнулись с женским батальоном и опрокинули его.

Женщины с криком, с плачем бросились во дворец. Мы – за ними.

Матросы, которые наступали с Миллионной улицы, тоже ворвались во дворец.

На лестницах нас встретили юнкера с винтовками на изготовку. Произошла стычка. Некоторых мы покололи, а остальных разоружили. Разоруженных стали обыскивать.

Тут нам пришлось порядком посмеяться: оказалось, что «идейные» и «культурные» защитники Зимнего – юнкера – набрали под «шумок» полные карманы серебряных вещей, ордена – все, что попало под руку.

По коридорам мы добрались до зала, где заседало Временное правительство. Антонов-Овсеенко с бомбой и револьвером в руках во главе нашего отряда ворвался и зал.

– Руки вверх! – крикнул он.

Члены Временного правительства сидели вокруг стола: кто пил чай, кто дремал, кто разговаривал.

Они не сопротивлялись.

Их арестовали. Антонов-Овсеенко приказал отряду отвести их в Петропавловскую крепость. Я был с отрядом, который отводил арестованных членов Временного правительства.

Затем наш отряд отправился на завод.

По дороге на завод мы встретили тт. Воробьева и Дункена. Они ехали за Невскую заставу.

– Нужно ехать за Невскую разоружить милицейскую комендатуру. Едем с нами.

Мы поехали. Приезжаем на Смоленский, к дому №49. Комиссаром комендатуры был меньшевик Иванов-Белковский. Мы предложили ему сдать комендатуру без боя. Комендатуру Белковский сдал, а сам с несколькими милиционерами ушел на Железнодорожную улицу. Там он основал «свою» комендатуру.

Однако эта «комендатура» просуществовала всего два дня. На второй день его штаб мы разогнали, а на третий день был арестован сам Белковский.

Одним из важных мероприятий было поддержание на улицах революционного порядка. В районе к тому времени был организован штаб Красной гвардии под руководством Воробьева и Дункена. Штаб поручил нам ведение охранной службы.

Мы знали, что дело это нелегкое. Время стояло тревожное. Всякие темные силы старались использовать все пути и средства, чтобы сбросить большевиков.

На улицах, как только скоплялись кучки людей, сейчас же появлялись «агитаторы», призывавшие слушателей к свержению Советской власти, к созыву Учредительного собрания и т. д. Приходилось нам эти собрания разгонять, а злостных «агитаторов» арестовывать.

Мне также пришлось работать по ликвидации уголовного элемента. Надо сказать, что уголовники тогда действовали особенно активно, а это, конечно, вело к недовольству среди населения, рождало всякие слухи, сеяло панику.

Однажды я стоял на посту – угол Смоленского и Прогонной. Подбегает ко мне женщина и говорит:

– У меня были грабители, забрали все – до нитки. Я солдатка, заступиться за меня некому. Помоги, товарищ!

Я спрашиваю:

– А куда пошли грабители?

– А вон туда, к Семянниковскому заводу, к чайной.

Я побежал туда. Смотрю – около чайной сидят трое, делят какие-то вещи. Я их арестовал и отвел в штаб.

Улики имелись налицо, и суд был короткий.

– Что с ними делать?

– Расстрелять!

Вопрос решили общим голосованием. Грабителей отвели вниз и расстреляли.

Да иначе и нельзя было: грабежи в те дни являлись преступлением не только уголовным, но и политическим, и бороться с ними можно и нужно было только самыми решительными мерами.

Во второй половине января тов. Дункен отправил меня в штаб Красной гвардии, в Волкову деревню, инструктором по пулеметному делу. Штаб помещался в продовольственной лавке купца Козлова.

Я получил пулемет и приступил к обучению красногвардейцев. Но почти каждый день приходилось отрываться для борьбы с бандитизмом.

Помню такой случай. Это было примерно 5 февраля. Мы пошли с обыском к фабриканту Алаеву – владельцу бензинных складов – и нашли у него два бака с бензином, зарытые в землю, а на квартире – 12 пудов серебра.

Едва вернулись в штаб – телефонный звонок. Звонят с завода «Салолин».

– В общежитии рабочих грабеж. Приехали люди в черном автомобиле, вооруженные. Забирают пожитки рабочих.

Я схватил две бомбы и наган, скомандовал: «Команда, за мной!» – и мы побежали к заводу «Салолин».

У общежития видим, стоит автомобиль. Когда мы стили приближаться к нему, он двинулся нам навстречу.

Не долго думая, я расставил красногвардейцев на дороге и велел им стрелять. Сам встал таким образом, чтобы, когда автомобиль поровняется, бросить в него бомбу.

Автомобиль шел очень быстро. Бомбу я бросил, но от сильного встречного удара бомба отскочила и взрыв получился сзади. Выстрелы красногвардейцев не попали по той же причине: автомобиль промчался, как вихрь.

Что делать? Я немедленно сообщил об этом в штаб первого района (помещался тогда на Кузнечном), чтобы они выслали к мосту Обводного канала машину с пулеметом. Машину выслали – и «черный автомобиль» был снят. Мы подоспели, задержали нескольких уголовников-бандитов.

А вот другой случай. Сижу я как-то вечером в штабе – мы тогда в штабе все время проводили, – вдруг входит часовой.

– Сейчас мимо прошли семь вооруженных с узлами.

– Почему же ты их не задержал?

– Их было семеро, они вооружены, а я – один.

Через несколько минут вбегает в штаб железнодорожный служащий и рассказывает, что его обобрали семь вооруженных.

– Забрали все вещи, одежду, два ружья центрального боя, – взволнованно сообщил он.

Я взял винтовку, позвал 15 дежурных, бывших тогда в штабе, и побежал на улицу.

Добегаем до моста у Волковки и Расстанной – никого нет. Куда идти? Я послал команду по Волковке, а сам побежал по Расстанной. У кольца трамвая я заметил семерых вооруженных с узлами. «Несомненно, это грабители, которых мы ищем», – подумал я. Но сзади остановить их я не решился – они все равно убежали бы. Тогда я решил взять их в обход. Я спрятал винтовку под шинель, перешел на другую сторону улицы, обогнал грабителей, опять перешел дорогу и пошел им навстречу, взяв винтовку на изготовку.

– Руки вверх! – скомандовал я.

Уголовники бросили узлы и схватились за оружие.

Раздумывать было некогда – я делаю несколько выстрелов. Трое падают. Тем временем один из грабителей подобрался ко мне боком, придерживаясь стенки. В руках у него блеснул револьвер. Однако я опередил его – размахнулся и ударил прикладом. Он упал.

Все это произошло буквально в несколько мгновений. Бандиты, оставшиеся в живых, бросились бежать, отстреливаясь.

Я побежал за ними, но вдруг почувствовал боль в правой руке: один из бандитов ранил меня.

К счастью, из-за угла появились мои красногвардейцы. Они уже обошли весь район, услышали выстрелы и поспешили мне на помощь. Вместе с ними я забрал троих убитых бандитов, подобрал и того, которого ударил прикладом. Погрузили на извозчика вещи и вернулись в штаб.

Допрос учинили сразу. Сперва раненый бандит пытался отпереться, но улики были слишком явны. При нем мы нашли патроны от ружья центрального боя, ружья и т. д.

Утром мы вызвали железнодорожника, который заявлял нам о грабеже, он сразу узнал и бандита и вещи.

В конце концов грабитель признался. Оказалось, что бандиты – «солдаты из батальона смерти». Больше мы его не допрашивали, а отправили на Гороховую к тов. Урицкому. Меня же отправили в Мариинскую больницу лечить руку: пуля засела у меня в руке.

15 февраля меня пригласили на конференцию красногвардейцев. Конференция состоялась на Литейном проспекте в доме №15. Там выступал тов. Володарский. Он говорил уже об организации Красной Армии.

Я отправился в штаб (помещался тогда на Загородном) и заявил, что хочу добровольцем записаться в Красную Армию.

Врачебная комиссия меня не принимала.

– Куда же ты без руки, – уговаривали меня. – Раньше полечись, а потом воюй.

Но я настаивал. Тогда меня отправили на курсы саперных войск. А в октябре, когда рука моя уже зажила, вместе с Петроградским маневренным батальоном я ушел на Кавказский фронт.

В. Васильев, рабочий Путиловского завода
Путь к штурму

К штурму Зимнего дворца меня привел весь мой жизненный путь. Вырос я на Миллионной. Собственно, называлась она Богомоловской, но иначе, как Миллионной, ее за Нарвской заставой не звали. Замощена была эта улица булыгой, освещена керосиновыми фонарями, «благоустроена» дощатыми мостками. Дома стояли на ней все больше деревянные, заселенные котельщиками, формовщиками, кузнецами и прочими «миллионщиками».

Очень запомнилось мне из моего детства Кровавое воскресенье. Морозным солнечным утром взял отец меня за руку, вышел с другими жильцами нашего дома на Миллионную, а оттуда к Путиловскому заводу. Там было уже черным-черно от народа. Весь этот люд двинулся к Нарвским воротам, забирая в церквах хоругви и иконы. Пошли и мы. Отец посадил меня на плечо. Идем. Слышим, запел где-то впереди рожок. Отец встревожился: он, когда был молодым, в армии служил.

– Алексей, – с тревогой обратился он к кузнецу, шагавшему рядом с нами, – а ведь стрелять будут, Я этот рожок знаю.

– Ты что это?.. По иконам, да стрелять?

– А то, думаешь, посовестятся?

Опять запел рожок.

– Ложись! – закричал отец. – Ложись!..

Снял он меня с плеча, лег на мостовую, прикрыл своим телом. В третий раз пропел сигнальный рожок, потом послышался сухой треск. Толпа охнула, подалась назад. Люди, находившиеся вблизи нас, бросились врассыпную, оставляя на грязном снегу хоругви, иконы, царские портреты.

– Василий, – забормотал Леонтьев, лежавший около моего отца на мостовой, – Василий, кажись, я ранен.

Отец оттащил его к деревянному забору, сдал молодым учительницам, подбежавшим к нам, быстро перебросил меня через забор, сам перемахнул через него. Укрылись мы в домике у знакомых, живших в Химическом переулке.

Вернулись домой к вечеру. Мать застали в слезах. Она, оказывается, уже несколько больниц обегала, разыскивая нас среди жертв Кровавого воскресенья.

Этот день навсегда, словно резцом, врезался в мою память.

Пришло время, поступил я в Путиловскую школу, сдружился там с Васей Алексеевым. Мы хоть и ребятами были, а все же Первого мая надевали красные кумачовые рубашки, ходили по другим школам, звали сверстников бросать занятия, играть с нами в лапту, в городки.

Через три года обучения отдал меня отец в столярную мастерскую: становись на собственные ноги. У отца, кроме меня, еще восемь малых ртов просили хлеба.

В столярной мастерской Сахарова, находившейся на Васильевском острове, я прошел свои первые университеты. Спал на верстаке, подложив под голову одежду, носил заказчикам мебель, проходил выучку под тяжелой рукой мастеров.

Когда началась первая мировая война, я ушел из мастерской. Как-то встретив меня, Вася Алексеев посоветовал:

– Поступай к нам на Путиловский. Токарем станешь. Станок – это тебе не рубанок.

Я поступил в башенную мастерскую, работал там на токарном станке, сблизился через Васю Алексеева с революционно настроенными рабочими. Однажды я подошел к Ивану Ивановичу Газа, шедшему с обеда.

– Меня Вася Алексеев прислал к вам.

Газа – высокий, худощавый – поглядел на меня внимательно своими запавшими глазами.

– Ладно. Он мне говорил о тебе. Смотри же, не теряйся!

Стал я выполнять подпольные поручения.

Около завода держал газетный киоск Степан Хабалов, наш человек.

Зимней ночью добирались мы до Галерной, до Лиговки, до Ивановской, получали там в экспедициях газеты, возвращались с ними к Хабалову, а в шесть часов утра у проходных ворот продавали газеты, незаметно вкладывая в них большевистские листовки.

Душой этого дела был Вася Алексеев. Он сплотил вокруг себя кружок рабочей молодежи. Зимой по субботам, бывало, собирались мы в одной избе Вологодско-Ямской слободы, а летом усаживались в рыбачью лодку, уходили по Емельяновке в залив, причаливали к высокой дамбе Морского канала, поросшей кустарником. Там читали вслух «Мать» Горького, басни Демьяна Бедного, марксистские брошюры Либкнехта.

В февральские дни 1917 года питерские заводы охватила забастовка. Возбуждение народа, вышедшего на улицу, все нарастало. Подпольная большевистская организация Путиловского завода поручила Васе Алексееву заявить командиру казачьей сотни, расквартированной возле завода, чтобы он не думал выводить сотню на разгон демонстраций.

Пошел и я с Васей.

Поднялись мы по деревянной лестнице, вошли в комнату, заставленную койками, увидели нескольких казаков.

– Где есаул ваш?

Впустили они нас к своему есаулу. Сидит рыжий бородатый насупленный есаул.

– Ну, чего вам?

Мы сказали, что присланы народом, который поднялся против самодержавия, что воинские части примыкают к народу, что лучше бы казачьей сотне на улице не появляться, а не то придется ее разоружить.

Есаул побагровел, показал нам кулак, погрозил арестом, но мы не очень испугались его:

– Арестовать нас вы, конечно, можете, но только поглядите в окно.

Он покосился на окно и увидел толпу, заполнившую улицу. А мы спокойно прошли под взглядами казаков, игравших плетьми, спустились с лестницы, вышли на улицу.

– Ребята, не бойтесь: не выйдут казаки.

На улицах шли уже митинги. Кое-где обезоруживали городовых. Стало известно, что Иван Газа ведет по Петергофскому шоссе батальон солдат, перешедший на сторону народа.

Мы встретили этот батальон у Шереметевского парка, побратались с восставшими солдатами, получили от них оружие. Мне достался карабин. Двинулись к местному полицейскому участку, заняли его, а под утро пошли к Литовскому замку, освободили из него политических заключенных.

На Путиловском заводе меня скоро избрали представителем молодежи в цеховой комитет.

На всю жизнь в моей памяти сохранился день 3 апреля. За Нарвской заставой пронеслась весть, что вечером приезжает в Питер Владимир Ильич Ленин, вождь рабочего класса. Собрались мы и пошли с песнями через весь город к Финляндскому вокзалу.

Площадь у вокзала уже вся была запружена народом. И вот мы слышим: раздался под сводами вокзала приветственный гул, вырвался на площадь, разнесся по ближайшим улицам.

Ленин на площади поднялся на броневик и произнес свою знаменитую речь, в которой призывал к социалистической – революции. А потом мы взялись крепко за руки, пошли шеренга за шеренгой вслед за машиной Ильича. У особняка Кшесинской мы вновь слушали Владимира Ильича.

А 12 мая Ильич приехал на Путиловский завод. Он поднялся на трибуну, сооруженную возле прокатного цеха. Говорил Ленин сильно, просто, убедительно, временами взмахивал своей кепкой, которую держал в руке.

Он говорил, что мировая война, которая сейчас бушует, – это война грабительская, что трудящиеся должны бороться за власть Советов, – только эта власть трудящихся справедливо разрешит вопросы о мире, хлебе, свободе…

Я слушал Владимира Ильича с восторгом.

Ленин после митинга сел в машину, рабочие его окружили, проводили до самых Нарвских ворот.

Борьба большевиков за власть Советов развивалась.

В Питере организовалась Красная гвардия. На «Путиловце» шел отбор рабочих в красногвардейские отряды. Я записался в пулеметчики. Мы обучались на заводском полигоне, патрулировали днем и ночью район, несли охрану VI съезда партии, нацелившего рабочий класс на вооруженное восстание.

Вечером 24 октября в клуб рабочей молодежи пришел Вася Алексеев, радостный и возбужденный, собрал нас, сказал:

– Завтра выступаем.

Тут же отправились мы на завод, дали знать ребятам, а с завода, не заходя домой, поспешил я в свою пулеметную команду. В ту ночь я не спал, а готовил «Максим» к бою. За окном хлестал осенний дождь. Под утро из районного штаба Красной гвардии прибежали связные:

– Выходи строиться!

Накинул я на себя пальтишко, подпоясался ремнем.

– Ну, Костя, пошли в последний, решительный, – сказал я своему «второму номеру», Константину Васькову.

Снесли мы на руках со второго этажа наш пулемет во двор, пристроились, согласно указанию, позади отряда, направлявшегося к Зимнему дворцу, и пошли через-темный город с песней «Смело, товарищи, в ногу». Достигли 1 Морской. Здесь матрос, распределявший отряды, направил нас к Адмиралтейству. Между Александровским садом и зданием Адмиралтейства уже лежала цепь против узорной ограды Зимнего дворца. Тут-то и установил я свой пулемет.

Занимался день, дождливый, хмурый, осенний. Мы поддерживали пулеметными очередями огонь, который временами вела по юнкерам цепь, ждали часа решительной атаки.

Стемнело. По площади, по дворцу, по поленнице, сложенной юнкерами, шарили лучи прожекторов. Вот послышался громовой удар со стороны Невы… «Аврора»! В ответ орудийному выстрелу грянуло «ура». Оно неслось со всех сторон. Из-под арки Главного штаба, от Адмиралтейства бежали матросы, красногвардейцы, солдаты. Они перебирались через поленницу, раскрывали ворота дворца, влезали в окна, проникали все глубже во дворец.

После штурма я зашел в Иорданский подъезд, подивился его красе, увидел, как по лестнице выводили бывших министров.

А возбуждение наше все не проходило.

– Ребята, давайте к Смольному!

Мы пошли к Смольному. Почти на каждом углу шли митинги. Перед зданием Смольного горели костры. Здесь мы увидели своих путиловцев. Они рассказали нам, что в Смольном сейчас заседает II Всероссийский съезд Советов. Но разве пробьешься туда? Вернулся я под утро домой, расстегнул ремень с кобурой, скинул пальто, устало потянулся.

– Где трое-то суток пропадал? – спросил меня отец.

– Известно, где, – ответил я. – Зимний брал.