Текст книги "Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

Я. Свешников, рабочий завода «Старый Лесснер»
Из эпохи Октября 1917 года

И перед февралем 1917 года и после, вплоть до работы в Красной гвардии в Петрограде, мне пришлось быть в городе членом Выборгского районного комитета партии, так сказать, потомственным его казначеем. Такие изо дня в день необходимые партийные обязанности сделали меня нужным работником в районном комитете. Наша партия большевиков в те времена была на хозяйственном расчете, и мы все сознавали не только идейную сущность распространения литературы, – тут не на последнем месте был и денежный расчет, ибо, как теперь уже и историей подтверждено и доказано, немецкие и прочие миллионы большевикам в руки не попадали, как это утверждала буржуазная пресса.

И я помню, как тов. «Дядя» (Лацис), будучи у нас пропагандистом, бегал по городу за всякой марксистской литературой, чтобы потом ее продавать в районе. Район также продавал и «Правду». И вот вся эта масса рублей и пятачков и даже копеек попадала ко мне для сортировки и подсчета.

Помню, как, бывало, отработав у станка (я работал токарем), наскоро чего-нибудь перекусив, а то и так, бежал я в районный комитет, чтобы продавать литературу, подсчитывать кассу: в этом тогда выражалось наше хозяйство. А районный комитет – это комнатка в доме №62 по Большому Сампсониевскому еще тогда проспекту, которую нам бесплатно давал районной думы голова, тов. Лев Михайлович Михайлов (литературный псевдоним Политикус).

Да, мы жили под покровительством петербургского пролетариата и, в частности, его славного отряда – Выборгской стороны. Сюда была закрыта дорога для всяких юнкерских и прочих официальных соглашательских элементов – как на заводы, так и вообще на территорию района – даже в самые тяжелые дни травли нашей партии – в июле 1917 года.

И вот, будучи такой постоянной спицей в руководящей машине района, будучи сам очевидцем, свидетелем и участником многого, когда хочешь об этом рассказать, то бываешь прямо подавлен той колоссальнейшей лавиной фактов, которые пробегают в памяти.

Возьмите хотя бы только «корниловские дни». Что делалось тогда на заводах? На что уже наш завод «Старый Лесснер» не отличался большевистским засильем, и то нам всегда удавалось на заводе проводить ранее намеченные решения. Это с тех дней, даже на нашем заводе, не говоря о других, более революционных, рабочие оставались после работы на военную учебу, чтобы стать Красной гвардией рождающейся диктатуры пролетариата. Популярность нашей партии росла необычайно, это подтверждали все агитаторы, заглядывавшие в районный комитет после заводских собраний. Теория революционного марксизма, гениально приложенная к текущим событиям и проводимая нашим Центральным Комитетом под руководством тов. Ленина, так необычайно умевшим из подполья учитывать силы революции, – эта теория дала нам то оружие и силу, благодаря которым мы, большевики, стали естественными руководителями этих масс.

Я помню, как перед «корниловскими днями» наш Центральный Комитет и центральный орган партии «Правда» основали свои штабы на Выборгской стороне по Финляндскому проспекту в доме №6, занимая небольшие комнатки за №4 в третьем этаже. В одной из них обретался тов. Вячеслав Молотов (Скрябин), обложенный всякими газетами и вырезками, в другой – Мария Ильинична (Ульянова), собиравшая рабочие письма в «Правду». Я помню, как она, бывало, убеждала нас писать о рабочих настроениях, о всех мелочах и деталях заводской действительности и заставлять писать других. И мы урывали время, строчили часто свои первые неопытные заметки.

В этом же этаже помещался и районный комитет меньшевиков. В дальнейшем с ними вышел курьезный случай. 24 октября 1917 года какой-то ретивый полковник с десятком юнкеров из бывшего Михайловского артиллерийского училища поздно вечером вломился в клуб рабочих завода Нобеля (клуб этот помещался во втором этаже этого же здания). А так как стратегия белогвардейцев в те дни еще не наловчилась делать фронт в домах, то военные налетчики замешкались и тем самым дали возможность (в этот момент в клубе был председатель его – Михаил Плетнев с завода Нобеля, умерший от тифа в 1919 году) узнать, что они ищут, а искали они по собственной (так как никакого официального документа полковник не предъявил) инициативе тов. Ленина, будто бы живущего здесь в комнате такой-то. (Адрес был редакции центрального органа нашей партии). Было и смешно и досадно: перед этим из клуба только что ушли красногвардейцы и не было возможности арестовать пришедших налетчиков. Мы старались выиграть время, немедленно сняли номерок с комнаты «Правды» и сообщили в штаб Красной гвардии и на завод «Старый Лесснер». Когда полковник плутал по третьему этажу, попав даже к меньшевикам, он был арестован вместе с юнкерами подоспевшими красногвардейцами и доставлен в штаб Красной гвардии Выборгского района.

Перед октябрьскими событиями Выборгский районный комитет нашей партии перебрался на Лесной проспект в дом №13 (и тоже обретался в одной комнатке), а в других помещался штаб Красной гвардии, где начальником был тов. Кирилл Орлов; ему помогал во всем районный комитет, осведомленный через «Дядю» и «Женю» (Егорову) о всех деталях конспирации. А конспирация, можно сказать, выпирала наружу: усиленно доставлялось оружие всевозможных видов, обмундирование и всякое снаряжение. По заводам чувствовалось какое-то особенное революционное напряжение, так сказать, затишье перед бурей. Районный комитет, районный Совет и штаб Красной гвардии просиживали буквально целыми ночами. Работа кипела вовсю, заводская публика, не только члены партий, а и масса беспартийных, ходила под руководством инструкторов штаба Красной гвардии на маневры, на учебную стрельбу и т. д. С каждым днем число постов для окарауливания все увеличивалось и увеличивалось. По заводам шли беспрерывные дежурства и военная учеба. События неумолимо назревали. Штаб Красной гвардии не мог ютиться в двух комнатах, он перебрался на Большой Сампсониевский проспект в дом №33 и сразу занял оба этажа, организовав внизу чайную для красногвардейцев.

Оружие выборжцы, можно сказать, – собирали еще с февральских дней постоянно и упорно, пополняя свои запасы через Сестрорецк, Петропавловскую крепость, Кронштадт, а в «корниловские дни», пользуясь бумажкой Церетели, вывезли много огнеприпасов из Шлиссельбурга. Районный комитет и районный Совет были тогда еще на Большом Сампсониевском проспекте в доме №62, и я, как сейчас помню, как однажды, под вечерок, приехала соглашательская воинская часть, на грузовике, чтобы забрать у Совета полученные, в корниловщину пироксилин, порох, бомбы, оружие. Но выборжцы – травленые волки: по бумажкам у нас почти ничего не было, а что было реально – об этом знали районный комитет да президиум районного Совета; и «доблестный» отряд, под насмешки окружающих рабочих, получил ненужные нам пустячки, а все пригодное осталось в верных местах до поры до времени.

А Ильич из подполья писал и писал неустанно, и нам, в районном комитете, Надежда Константиновна (Крупская) очень часто читала эти рукописи. Огненные слова вождя увеличивали нашу силу, вселяли какую-то необычайную ясность в головы. Помню, как сейчас, склонившуюся фигуру Надежды Константиновны в одной из комнат районной думы, где работали машинистки, тщательно сверявшей рукопись с оригиналом, и тут же рядом «Дядя» и «Женя», просящие по копии. Эти строки из первых рук служили как бы вполне заслуженной наградой за революционную четкость района, и члены районного комитета, читавшие эти копии, так это и понимали.

Помню, как однажды «Женя» сказала мне:

– Вам, Николай, нужно будет время от времени передавать записки товарищу Сталину.

И дала мне адрес на Пески. Тов. Сталин, хотя и был легальным большевиком в Петроградском Совете, но для большего удобства не прописывался. Помню, как сейчас, как я получил записки Ильича (об этом я догадывался) от «Жени» и на трамвае или пешком добирался на одну из Рождественских улиц к Сергею Яковлевичу Аллилуеву, у которого жил Сталин.

Однажды Сталин как-то спросил меня, знаю ли я, от кого эти записки; я ответил, что хотя и не говорили от кого, но я догадываюсь, что эти записки от Ильича. Тов. Сталин усмехнулся и, по обыкновению, просил меня подождать. Через 20–30 минут с его запиской я поехал обратно в Выборгский районный комитет и передал все «Жене». За записками приходила хозяйка квартиры, где нелегально жил Владимир Ильич.

А на заводах влияние нашей партии росло все больше и больше; даже и там, где я работал (у «Старого Лесснера»), это бросалось в глаза. Собрание следовало за собранием, возгласы: «Пора бросить канитель, а нужно брать власть в руки рабочих и крестьян, сбросив министров – защитников капиталистов», – становились обычными и популярными. Чтение нашей большевистской прессы, как она ни давилась соглашателями, все увеличивалось и увеличивалось. Наиболее активные революционные элементы рабочих, не слушая никаких соглашательских насмешек, шли в Красную гвардию. И вот, наряду с партийным и советским центром, начал вырастать центр военный – штаб Красной гвардии.

Помещение на Большом Сампсониевском проспекте для районного комитета и районного Совета стало мало, а работа все увеличивалась и увеличивалась, людей становилось все больше и больше. Первым выехал районный Совет, потом районный комитет на Лесной проспект в дом №13; там же с ним поместился и красногвардейский районный штаб.

Питерский пролетариат краснел все больше и больше. В Петроградском Совете большевики имели подавляющее большинство, а когда соглашатели во времена «предбанника»[26]26
  Предпарламента.


[Закрыть] созвали Петроградский Совет, то большевик становится председателем Совета. Созыв Питерского Совета, выборы в «учредилку» показали и нам и соглашателям действительное, реальное соотношение сил революции и контрреволюции в Питере.

Ильич в своих статьях, которые мы, выборжцы, с удовольствием читали в рукописях, настаивал на решительных шагах, на решительных действиях. Собрания Петербургского комитета партии – сокращенно Пека (куда я тоже входил от Выборгского района и состав которого был буквально федерацией районов) – созывались все чаще и чаще. Петербургский комитет большевиков отражал существующее настроение районов и; вполне подтверждал доводы Ильича и стоял за них. Собрания Пека ближе к развязке событий становятся закрытыми. Федерация начинает стеснять, выделяется исполнительная комиссия Пека; как руководящий политический штаб, в нее входят Володарский, Лашевич и другие. Представители Пека начинают дежурить каждый вечер, устанавливается связь с районами.

Пека из Нарвского района переселяется в первый этаж Смольного, но уже почти не собирается. Работает исполнительная комиссия, и не столько она, сколько Цека партии. Представители районов начинают обычно приглашаться на заседания фракции большевиков Петроградского Совета в комнату 18 первого этажа Смольного. Расширенные собрания с районами обсуждают под руководством Цека назревающие события. Эти собрания становятся все более обширными и более бурными. Рязанов, Чудновский высказываются на этих собраниях против взятия власти; Яков Михайлович Свердлов, Сталин, Феликс Дзержинский и многие другие не менее горячо защищают решительные шаги, предлагаемые Владимиром Ильичем.

Практика и действительность требуют не теоретических разглагольствований, но и дела, а большевики этим всегда отличались: возникает Военно-революционный комитет Петроградского Совета. С его возникновением стихия революционной активности пролетариата приобретает руководящий центр.

Я помню, до переезда Пека в Смольный мне ни разу не пришлось бывать в Петроградском Совете. И только дежурства в Смольном для связи с районом членов Пека сделали его для меня почти в продолжение полумесяца постоянным местопребыванием. Вместо работы на заводе я изо дня в день проводил в Смольном, созваниваясь с районным комитетом, чаще же ходил туда пешком, а когда было необходимо, дежурил в Пека, а также и в райкоме.

Помню, как «Женя» 24 октября поздно вечером прислала меня в Военно-революционный комитет к тов. Сталину узнать, где Ильич. Дело в том, что он вечером куда-то ушел, оставив в комнате записку хозяйке, что ушел тогда-то. Узнав об этом, мы в душе испугались за Ильича, но в то же время было и отрадно, что Ильич решил вмешаться сам и положить конец колебаниям в Цека. Помню, как я потом прибежал, к тов. Сталину, еле его вызвал с заседания Военно-революционного комитета и спросил об Ильиче, сказав, что об этом очень просила узнать Надежда Константиновна. Он мне сказал, что Надежда Константиновна уже обо всем извещена. В районе я узнал, что Ильич сам сидел уже в комнате Военно-революционного комитета.

У Смольного и в Смольном была деловая, революционная толчея, то же было в районе. Против штаба Красной гвардии по Большому Сампсониевскому проспекту в доме №33, где в это время помещался районный комитет с районным Советом, стояли и лежали красногвардейцы, запряженные повозки. Немного позже вся эта картина становилась все более привычной и более массовой. Чайная штаба кишела вооруженными рабочими с разных заводов, то же было и в столовке «Зимний сад» у парвиайненцев. Помню, как мы не раз компанией – «Женя», Нарчук, Ефимов, Селицкий, Алексеев Петр, я и другие товарищи – заглядывали поздно вечером в «Зимний сад» и под звуки музыки и шумных разговоров просиживали за товарищеской болтовней по нескольку часов, отдыхая таким образом от той напряженной работы, которую нес каждый из нас.

Чем; ближе было к перевороту, тем чаще бывало соседи по станку спрашивали:

– Ну что, скоро свергнете министров-капиталистов?

А так как завод отличался отсталостью, то часто говорили:

– Вот вы, большевики, испортите поспешностью все дело.

В ходе революции все же многие из этих товарищей по станку выровнялись и вели исправно и безупречно советскую работу.

Перед глазами встает вся та кипучая деятельность, которая проходила на улицах района, в заводских столовых, а главное – на Большом Сампсониевском проспекте в доме №33, где собирался весь лучший революционный элемент района; одни шли в районный комитет, другие – в районный Совет, третьи – в штаб Красной гвардии. Даже поздняя ночь в решительные дни не уменьшала числа посетителей. В районный комитет шли сообщения с заводов и сообщалось о том, что делается в центре, на Гатчинском фронте, в Москве, в провинции. Совет осаждался всякими организациями: завкомами, учреждениями, просто гражданами. Штаб Красной гвардии руководил и охраной и порядком в районе. Это он в свое время не дал изолировать Выборгскую сторону от города и не позволил развести мосты, прилегающие к району. Выборгский штаб Красной гвардии, можно сказать, был филиальным отделением Петроградского Военно-революционного комитета. Во всякую критическую минуту выручал Выборгский штаб. Ведь недаром и Ильич жил перед решительными днями на Выборгской стороне, именно в том районе, куда не особенно любила заглядывать контрразведка Временного правительства, боясь этого района, как огня.

Оттого что я все время служил по стечению обстоятельств какой-то связью между районным комитетом и Пека, мне не пришлось в Октябрьские дни держать в руках винтовку, кроме того револьвера, который выдал мне в те дни секретарь Пека. Про все вооруженные схватки как в Питере, так и в его окрестностях я знал со слов очевидцев-участников, приходивших из-за застав голодными, уставшими, с ногами по колено в грязи (шли отчаянные осенние дожди, и в окрестностях была грязь). Тем не менее товарищи были настроены великолепно, преданность своему родному, рабочему делу была необычайная, все неудобства, заметные в другое время, исчезли, перед глазами стояло лучшее будущее, за которое боролись революционные элементы страны, лучшие силы пролетариата. И преданность делу, классовое чутье взяло верх – пролетариат стал у власти.

В. Малаховский, секретарь штаба Красной гвардии Выборгского района
Красногвардейцы Выборгского района

Я приехал в Петроград в конце августа 1917 года с Западного фронта после ареста и отсидки за агитацию большевистских идей. В волость, к которой я был приписан из полка, где служил солдатом, была прислана бумага, согласно которой, на основании только что после июльских событий изданного Керенским распоряжения, я, наряду с тысячами других, навсегда изгонялся из армии, как «предатель родины и недостойный сын отечества».

Однако это меня ничуть не смущало. Побыв некоторое время на империалистическом фронте в солдатской среде, я не только теоретически, в силу принадлежности к партии большевиков издавна,[27]27
  С лета 1910 года, когда вступил в руководимый П. Ф. Куделли за Невской заставой в Петербурге социал-демократический кружок. (Примеч. автора.)


[Закрыть] но и практически горел желанием поскорее приложить свои силы к делу пролетарской революции и к свержению «достаточно уже выявившего себя и всем ненавистного» правительства Керенского.

Поэтому, не желая ждать и использовать официальный партийный порядок по подысканию работы, я через своих старых друзей решил пойти на рядовую, но обязательно военную работу.

И с сентября я уже стал работать в качестве инструктора Красной гвардии. В старой армии я более не нуждался и с радостью отдавался работе в родной рабочей среде.

Положение революции и Красной гвардии к этому моменту было неблестяще.

После событий 3–5 июля контрреволюция задрала голову и неистовствовала вовсю. Наряду с разгромом большевистских органов печати и организаций, убийством отдельных большевиков, Временное правительство арестовывало вождей пролетариата, объявляло скрывшихся вне закона и т. д.

Одновременно с этим главное внимание Временного правительства, в большей части состоявшего из представителей «революционной демократии», было направлено в сторону разоружения пролетариата, расформирования ненавистной истинным хозяевам (буржуазии и помещикам) этого правительства Красной гвардии.

В это время Красной гвардии пришлось частью замаскироваться в форму заводской милиции. Конечно, число последней было несоразмерно велико для охраны заводов. И так как в заводской милиции служба обыкновенно происходила по очереди, ни для кого не было секретом, что это и есть Красная гвардия. Но уничтожить совсем Красную гвардию буржуазия и Временное правительство не могли. Они поэтому постарались изъять некоторое количество оружия, хотя и эту операцию провести сколько-нибудь удовлетворительно им не удалось.

Однако районные органы Красной гвардии, организованные по заводам, существовавшие в виде троек, комиссий, а кое-где называвшиеся и штабами, рассыпались к сентябрю довольно основательно. Так, когда я пришел инструктором на завод «Новый Лесснер», в Выборгском районе фактически не существовало ни штаба, ни тройки.

В районе, помимо меня, было еще четыре-пять инструкторов военной организации при Петербургском комитете РСДРП(б), и нами, инструкторами, обслуживались заводы «Новый Лесснер», Эриксона и еще несколько ближайших заводов.

Отряды Красной гвардии существовали и на других заводах, можно сказать везде, хотя тогда статистики не велось и анкет также не было заведено. Отряды были не только на крупных заводах, но и на мелких, например, на Оптическом, Струк-Экваля. Отряд последнего завода послужил верой и правдой впоследствии, во время переворота.

Из этого уже видно, насколько незначительно в то время было влияние военной секции при Центральном Комитете партии. За это ее справедливо упрекали на заседании ЦК и собрании активных работников, в октябре, когда подсчитывались силы и решался практически вопрос о выступлении.

Конечно, извинением военной секции служит та колоссальная и незабываемая работа ее, которая была проделана ею в частях гарнизона. На организацию же в военном отношении рабочих и Красной гвардии не хватало времени, силы и не было опыта.

На эту сторону партией, к сожалению, обращалось мало внимания, и мы в значительной степени были предоставлены самим себе.

Между тем в Октябрьском перевороте Красной гвардии было суждено сыграть выдающуюся роль.

Мы решили использовать время на учебу, видя, насколько в этом нуждаются рабочие. Работая на оборону, рабочие не были мобилизованы, поэтому военной службы не проходили и, за малым исключением, не имели никакого знакомства с военным делом.

И вот началась муштровка. Сначала мы не решались злоупотреблять обучением на улицах и занимались в помещениях внутри завода. Так было на «Новом Лесснере», то же происходило и на других заводах.

Но вскоре, как только перешли от одиночного обучения к строю, мы вынуждены были выйти на улицу. Недолги были наши колебания, ибо особенно опасаться в нашем красном и сильном рабочем районе у нас не было оснований.

Таким образом нами быстро были захвачены полянки (свободные от застроек площади земли), которых имелось в Выборгском районе немало вблизи заводов.

На этих полянках мы развертывали свои шеренги, рассыпались строем, делали перебежки, наступления, маршировали, упражнялись во владении оружием. Работа кипела вовсю. Целый день инструктировали мы сменяющиеся рабочие отряды, надрывались до хрипоты, наподобие унтеров в запасных батальонах.

Нужно, впрочем, сказать, что среди нас был лишь один из, так сказать, командного состава, это – подпрапорщик Соколов, кажется, убитый впоследствии. Остальные были исключительно рядовые и потому старались, как умели. Что и не умели, то восполняли усердием и искренним желанием научить тому, что сами знали.

Пожаловаться на своих учеников мы никак не могли. Несмотря на то что в рядах Красной гвардии находились не только молодые ребята, но часто люди весьма зрелого возраста, учение шло на славу.

Будучи развитее и смышленее обычного элемента солдатчины – крестьян, рабочие быстро, с жаром и интересом усваивали воинские премудрости и успевали не по дням, а по часам, затмевая успехи обучения в царских казармах.

Политическое затишье перед корниловщиной отражалось на самочувствии отрядов в том смысле, что некоторые не видели в ближайшем будущем момента, когда потребуется применение результатов этого обучения. Это несомненно охлаждало некоторых рабочих, думавших, что они успеют еще до выступления выучиться военному делу. В общем и целом, отряды не только не рассыпались, но постепенно росли, чему, очевидно, способствовал также метод наглядной агитации – обучение рабочих на улице и сопутствующие ему беседы и разговоры.

Затишье оказалось весьма непродолжительным. Не успели мы еще что-нибудь сделать в смысле восстановления разорванных общерайонных связей, как разразилась гроза корниловского наступления.

«Не краснобаи, а люди дела», генералы не дремали, спеша использовать момент для восстановления ничем не прикрытого полного господства буржуазии и помещиков.

Наступление Корнилова оживило политическую жизнь. Рабочий класс встрепенулся, как потревоженный муравейник. С низов стали раздаваться требования перехода к решительным действиям. Отряды Красной гвардии начали необычайно пополняться, еще усерднее готовиться к борьбе и усиленно искали оружия. Прежде чем можно было решить, что нужно предпринять, начали прибывать отряды из окрестностей. Прибывшими из Шлиссельбурга красногвардейцами, в количестве 600 мужчин и женщин, была доставлена баржа с гранатами и взрывчатыми веществами.

Помню, когда корниловщина была подавлена, пришлось подумать, что делать с этим грузом. Тогда оружие было роздано частями по заводам, главным образом нашего района («Новый Лесснер», Эриксон, Парвиайнен), так как в других районах публика не решалась принимать, ибо чувствовала себя слабее. Военная организация у них была еще мало налажена.

Как известно, Красной гвардии не пришлось в дни корниловщины проявить себя так или иначе. Вооруженные силы контрреволюции, опиравшиеся на темноту и невежество, обречены были на поражение, как только они начали приближаться к сердцу революции – Петрограду. Отряды Корнилова не пошли против революции, и его силы буквально растаяли, как снег под лучами солнца.

В это время мы спешно и лихорадочно работали над сплочением нашей организации. Со стороны исполнительного комитета Выборгского районного Совета Рабочих и Солдатских Депутатов, бывшего всецело в руках большевиков с начала революции, были выделены новые работники. Кажется, что была «тройка». Из этих выделенных приняли горячее участие лишь тов. Михаил Стакун (рабочий завода «Новый Лесснер») и прапорщик Вишневецкий. Не помню точно, но думаю, что вряд ли последний входил в эту «тройку». Вернее, он представлял «военку» и был командирован районным комитетом. Из членов районного исполнительного комитета в «тройку» входили товарищи Василий Каюров и Александр Куклин.

Задачи и необходимость объединения всех этих разбросанных по заводам отрядов были ясны для всех, а для нашего ядра – инструкторов – тем более.

После того как влились товарищи от районного исполнительного комитета, у нас дело пошло быстро.

Красная гвардия существовала тогда на основах добровольчества. Для того чтобы в нее вступить, необходимо было иметь рекомендацию двух товарищей из рядов Красной гвардии или членов социалистической партии или рекомендации фабрично-заводских комитетов и профессиональных союзов. Писаной конституции не существовало, если не считать опубликованного в апреле месяце в «Правде»[28]28
  «Правда» №44 от 29 апреля (12 мая) 1917 г. (Примеч. автора.)


[Закрыть] устава, который касался в общих чертах организационной стороны, предлагая лишь объединяться в десятки, сотни и т. д. Но для всех были ясны задачи Красной гвардии и правила товарищества, – ее этика.

Агитируя в старой армии за демократизацию ее строя, выборность начальников и т. п., мы и к Красной гвардии не могли подходить иначе, и наоборот – старались это проводить наиболее полно и добросовестно.

Для того чтобы создать штаб, мы решили созвать конференцию из выбранных от каждого строя делегатов по норме, которую сейчас не помню. Протоколы этой конференции и выработанный на ней новый устав были опубликованы в №50 «Солдатской Правды» (орган военной организации при ЦК РСДРП(б).

На этой конференции был избран районный штаб в числе, если не ошибаюсь, 11 человек. Туда входили: Вишневецкий, Стакун, Лось (от завода «Новый Лесснер»), я; фамилий других не помню. Решено было добиваться объединения в общегородском масштабе, так как считали, что переворот был неизбежен в ближайшем будущем. Для усиления же состава отрядов и для того, чтобы оповестить о своем существовании, конференция решила обратиться с воззванием.

Важнейшим же решением этой конференции нужно признать принятие нового устава Красной гвардии. Подготовляясь к созыву конференции, я написал новый устав, учитывая почти не применявшийся, напечатанный в апреле, а также практику последних месяцев и принципы организации регулярной армии. Этот проект, после тщательного обсуждения и с целым рядом поправок, был принят конференцией и затем получил широкое распространение.

Апрельский устав не отвечал потребностям всей практики. Новый устав делал большой шаг вперед, уточняя внутреннюю жизнь Красной гвардии и ее организацию.

Главное же в уставе было то, что он предусматривал не партизанскую работу десятков, а построение Красной гвардии по принципу армии: взводы, роты и т. д., сведение их в крупные единицы, придание отдельной части (таковой являлся батальон) вида специальной части оружия. Всеми этими частями должны были руководить районные и главный штабы.

На общегородской конференции Красной гвардии, созванной за несколько дней до переворота, наш устав был взят за основу.

В общем и целом, применение к Красной гвардии армейских принципов было принято, но общегородская конференция, руководимая И. Ю. Юреневым, незначительным большинством, при энергичных возражениях всей выборгской делегации, которая была самой большой на конференции, внесла ряд поправок, которые лишь запутывали ясность и терминологию организации. Не желая предавать забвению старые наименования, Юренев и другие их отстаивали. Так, например, по этому уставу боевой единицей признавался «десяток», но десяток этот состоял из 13 человек. Затем четыре десятка уже составляли армейский взвод. Три взвода составляли не роту, а дружину; три дружины уже назывались по-армейски батальоном. Сам центр Красной гвардии не назывался привычным для солдатского уха – «штаб», а, по дипломатическим соображениям, тягучим и непонятным названием: «Центральная комендатура рабочей Красной гвардии».

Впрочем, эти изменения на практике не привились. Никто их не называл десятками и дружинами. В дальнейшем повсюду применялись военные названия: отделение, взвод, рота и т. п. Несмотря на советы конференции, районные центры Красной гвардии назывались штабами, и сама центральная комендатура через несколько дней после конференции, переименовала себя в Главный штаб Красной гвардии.

К первым же заседаниям районного штаба мною был приготовлен текст воззвания, который был принят штабом, напечатан и распространен в десяти тысячах экземпляров, попав далеко за пределы района.

То обстоятельство, что могли издаваться такие листки, призывающие весьма недвусмысленно к организации для свержения ига капитала и тиранов, делегаты Красной гвардии могли собираться открыто и печатать в газете отчеты о своих конференциях, а Красная гвардия обучаться на улицах города, – все это достаточно убедительно показывало всю слабость и беспочвенность Временного правительства и его движущих сил.

Корниловщина показала многое и заставила немало людей, ранее доверявших Временному правительству, согласиться с большевиками, что без дальнейшего развития и углубления революции она обречена на поражение, а рабочие и крестьяне – на закабаление.

Что могло дать Временное правительство? Сперва диктатуру генералов и усмирение рабочих. Дальше – полное политическое и экономическое господство буржуазии и помещиков и война без конца во славу «Дарданелл» и «союзников».

Подобные перспективы подливали масло в огонь нарастающего движения. Красная гвардия росла не по дням, а по часам. По рассказам и описаниям мне представляется, что часто во многих районах, благодаря слабости и неслаженности аппарата, организующего Красную гвардию, последний не был в состоянии использовать даже примитивно те огромные силы, которые к нему приливали. Это явление имело место даже в нашем районе, где аппарат создался раньше других, а на предприятиях (следовательно, и в отрядах) находились передовые, квалифицированные, толковые рабочие, привычные к организации и солидарным действиям… Движение явно перерастало не успевающую развиваться организацию, захлестывало ее.

После корниловщины в штабе было обращено особенное внимание на усиление вооружения. Сначала было с этим трудно, так как Главный штаб Красной гвардии (Центральная комендатура) организовался лишь в последние дни перед переворотом; тем не менее, кое-где частично добывали оружие через солдат, особенно через тех, которые были членами «военки». Так, очень скоро в помещении отряда на заводе «Новый Лесснер» (помещение конторки одной мастерской) очутился пулемет и несколько лент с патронами.