Текст книги "Поднять на смех!"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

ВИТАЛИЙ ЕНЕШ

УДАЧА

До сих пор не верил я ни в какие случайные удачи: не было оснований. Какие там удачи, когда при всем старании самые житейские мечты и те не сбываются. Разве плохо, к примеру, иметь своего человека в гастрономе? Но не получается. А вот сегодня – прямо чудеса. Шел я мимо гастронома. Смотрю – четверо стоят. Стоят себе и о чем-то шепчутся. «Ну, думаю, не зря перешептываются. – Займу-ка очередь на всякий случай». Подхожу и спрашиваю:

– Кто последний?

Они почему-то посмотрели на меня с удивлением и одного послали куда-то. Кто-то из магазина выглянул и вытаращил на меня глаза. Стоим. Через некоторое время тот, который уходил куда-то, привел целую ватагу и приказал:

– Встаньте вот за ним, – и пальцем указал на меня.

Встали. Стоим. Молчим. Оглянулся я назад через несколько минут и ахнул: за мной – очередища-а!

Полчаса проходит, час…

– А чего мы тут стоим? – не выдержал один за моей спиной. – Зачем, спрашивается? Скажите на милость, что тут будут давать?

Все только пожали плечами.

– Ах, фирменные секреты! – не унимался все тот же голос. – Но учтите, я тоже могу постоять за себя. Вы стоите – и я постою.

Я сам удивляюсь: почему все молчат? Сказали бы, что будут давать, я, может быть, и ушел. А то стоим, волнуемся. Наконец кто-то крикнул:

– Директора сюда!

– Директора! – хором поддержала очередь.

Открывается дверь магазина, появляется женщина в белом халате, в очках.

– А у меня, миленькие, ничегошеньки для вас нету. Не привезли еще!

И скрылась за дверью.

Но не тут-то было. Кто в дверь застучал, кто – в окно, и она появилась снова. Без очков.

– Вы что, хотите довести меня до инфаркта?! – крикнула она. – Нет у меня ничего. Хотите лапшу? Пожалуйста, хоть тонну.

– Думаете, вы умная, а мы – дураки? – заявил мужчина, стоявший в глубине очереди. – Где это видано, чтобы очередь просто так стояла, а?!

Директор посмотрела на нас и сдвинула брови. И спустя пять минут продавцы открыли ящик с апельсинами. Стали продавать по два килограмма на душу.

Вскоре очередь дошла до меня. Директор почему-то велит отвесить мне все четыре. Даю деньги, забираю авоську. А директор дергает меня за рукав пиджака и головой кивает, приглашает в кабинет.

– Так, та-ак, – говорит она, надевая очки. – Как вас величать?

– Алексей Палыч…

– Скажите мне, Алексей Палыч, честно, между нами. Кто у тебя есть в нашем магазине?

– Как кто? Вроде никого.

– Нет, так мы с вами общий язык не найдем. Скажи мне, откуда ты узнал, что в нашем магазине были апельсины? Без своего, так сказать, человека?..

– Я просто стоял в очереди. Без всяких там…

– Понимаю, понимаю, – тяжело вздыхает директор. – Своего, значит, не хотите выдавать? Это, конечно, с одной стороны, хорошо. Но… Вы, зная фирменные секреты, создаете такие очереди. Нельзя так. Впредь вы, Алексей Палыч, заходите вон в ту дверь – и прямехонько ко мне. Поняли? Вот и хорошо!

Вышел я из магазина окрыленный и, весело шагая домой, думал: «Это хорошо, что в гастрономе появился у меня свой человек. Не мешало бы еще познакомиться с кем-нибудь из универмага. Пойду-ка, на всякий случай, в сторону универмага. Очередь создавать…»

КРОССВОРД

Пришел по почте новый журнал. Не зная чем занять себя, сижу, решаю кроссворд. Открывается дверь, в комнату входит сосед. Лицо у него помято, и он тоже, наверное, не знает, чем себя занять. Поздоровался.

– Салам! А-а, кроссворд разгадываешь… Признаться, я и сам люблю иногда повозиться с ним, голову поломать, – говорит он, облизывая пересохшие губы. – Фу, как голова трещит.

– Это хорошо, – говорю я. – Тогда давай вдвоем ломать… Значит, так: английский писатель. Фамилия его кончается на «инг».

– «Рислинг», – говорит сосед, не моргнув глазом. – Эх, вчера…

И я тут же вспомнил: писатель – Киплинг. До этого никак не мог вспомнить. Хорошо, когда рядом умный человек.

– Порода лошадей, – читаю я дальше. – Первые три буквы известны: «Мус…»

– «Мускат», «Мускат»! – быстро подсказал сосед. И я опять вспомнил: «мустанг». Вот ведь что значит подсказка! Не то сидел бы, ломал голову.

Читаю дальше:

– Грузинский поэт. Есть буква «ц»…

И тут же слышу ответ:

– «Ркацители».

«Постой-ка, постой-ка… Знакомые созвучия. Ага, поэт – Церетели».

– Город из восьми букв. Третья буква «р». Кончается на «…унд».

Сосед тут же выпаливает:

– «Вермунд», – потом, что-то вспоминая, морщит лоб. – Постой-ка, разве в этом слове есть буквы «н» и «д»? Ты там что-то не так угадал. «Вермут» – вот как оно правильно произносится.

В общем, прямо в тупик мы зашли с названием этого города. Но потом я все же вспомнил – Дортмунд.

– Странное название, – говорит сосед. – Никогда не пробовал…

– У тебя все впереди, Попробуешь еще…

В общем, таким вот путем и разгадали мы с ним кроссворд.

Что ни говорите, а хорошо, когда рядом окажется человек с широким кругозором.

ИЩУ СВОЮ ДОРОГУ

Окончил я школу и задумался о выборе жизненного пути. Направо пойдешь – заводы и фабрики, налево – вузы да техникумы. Останешься дома – тоже не пропадешь: у нас и на селе много дорог. Одна, смотришь, на ферму ведет, другая – на колхозное поле. Стоял я так на перекрестке, раздумывал, куда бы это мне отправиться, и тут услышал твердый родительский совет: «Электротехникум ждет тебя».

Я начал внутренне сопротивляться: «Куда-куда, думаю, но в электротехникум – категорически нет! В физике я, как говорится, ни в зуб ногой».

– Не разбираюсь я в разных там магнитных полях и сопротивлениях, – ответил я вслух.

И тут же, в один момент, узнал, что такое сопротивление.

– Пойдешь! – отрезал отец сначала на коротких волнах. Потом на средних: «Пой-дешь!!» И, наконец, – на длинных: «П-о-й-д-е-шь!»

Эти волны первым делом уловила мама. Потом подключилась сеть родственников. В общем, пришлось согласиться, так как сгорели мои предохранители.

– Только почему именно в электротехникум? – на всякий случай поинтересовался я.

Все тут же вспомнили, как я когда-то разобрал радиоприемник, чтобы отремонтировать его, а потом долго таскал магнит от него – единственное, что мне не удалось испортить.

В общем, оказалось, люблю я электротехнику с малых лет. Да и родные со временем наэлектризовали меня до последней клетки! До кончиков волос! По вечерам, перед сном, я без страха не мог снимать рубашку: она трещала, сверкала!

А в техникум все-таки поступил. На заочное отделение. Лишь после этого перестал метать гром и молнии отец, только после всего этого исчезли в глазах матери какие-то вспышки душевных замыканий.

В любом деле есть своя система. В учебе тоже. Я сразу же начал учиться по системе… йогов. Сидишь на невидимых иголках: «Для чего все это мне? Ведь ни в зуб ногой. Учился бы на моем месте кто-нибудь другой, был бы ток, то бишь толк. Эх, надо бы на агрономию подаваться все-таки – родная стихия…» И каждый день в таком напряжении. А на зачетных занятиях я шлепал губами так быстро и беззвучно, что преподаватель говорил: «Иванов, при частоте ниже семнадцати и выше двадцати тысяч герц колебания твои уже не воспринимаются моим ухом. Садись. Неуд».

Получал я неуды, но наконец каким-то образом получил и направление. В колхоз направили. Устроили на квартиру. Меня хозяин сразу же попросил утюг отремонтировать. А сам сел рядом и глаз не сводит с меня. Учится, значит. Ну, я недолго копался в утюге. Потом включил его, и он тут же почему-то ударил хозяина. Током. А хозяин меня. Кулаком. Мощный удар! Сразу же короткое замыкание у меня в глазах возникло…

А потом я на свиноферму подался. Тянуть провода в только что построенном свинарнике. Как следует вроде протянул их. А когда включили рубильник, то впервые в жизни понял, что вокруг проводов создается магнитное поле, и что оно двигается довольно быстро. Правда, я тоже умею бегать. Стал убегать от этого поля, но оно каким-то чудом все-таки сумело догнать меня. И мало того что догнало, так еще трясти начало. Хорошо, что кто-то догадался рубильник выключить, иначе всего бы растрясло. А так ничего, руки-ноги целыми остались. И в голове какие-то мысли появились. Что-то наподобие: «А ну ее, эту практику!»

Доволокся до своего колхоза. А тут отец: «Здравствуй, сынок… Посмотри-ка, – пристает, – телевизор. Барахлит что-то».

Неудобно было перед родными показаться неумехой. Полез в цветной телевизор. Отремонтировал. Включил. И что-то грохнуло.

Потом… Потом я достал свое направление на практику, отдал его родителям: «Берите, – говорю, – практикуйтесь сами. А я побежал!»

– Куда? – спросили они недоуменно.

– Пойду свою дорогу искать!..

И пошел. Сейчас учусь на агрономическом факультете сельскохозяйственного института. Прилежно учусь. Без системы йогов. Кажется, свою дорогу все-таки нашел.

МОИСЕЙ ЕФИМОВ

ХАСААСТААХ
(Сатирические сказки)

Хабэння все тащит в дом, все копит, всем запасается впрок, словно жить ей отпущено лет двести, а то и все триста. Ест впроголодь, одевается кое-как. Все, что попадает к ней в руки, расталкивает по шкафам, сундукам, припрятывает в подполье и на чердаке. Если бы это происходило в старину, наверняка из нее получился бы скупой богач, о котором так много написано книг. Нет, она «не собрала полные поля круторогих, не согнала полные долины долгогривых», как писал Екзекюлээх, но ведь недаром же ей дали прозвище Хасаастаах, что значит – скряга. Взятого не упускает, полученного не возвращает, случайно попавшее в руки хватает, что валяется, подбирает; копит одежду и ткани, посуду и домашнюю утварь, но больше всего – деньги. Занимается только тем, что дает возможность сейчас же, немедленно получить рубль.

Особенно здорово пополнилась ее казна с тех пор, как Хабэння освоила процесс подшивки обуви – что ни шов, то денежка, что ни стежок – то рублик. Стала обрывать купюры, точно листья с осенних берез. По сравнению с хлопотливой и убогой торговлей на барахолке, где в летнюю жару потеешь, а лютой якутской зимой леденеешь, новое дело было блаженным раем, давало обильные барыши, огромные деньги. У Хасаастаах бумажники стали полнеть не по дням, а по часам. Суммы, о которых она и мечтать не могла, с легкостью весенних птиц стали слетаться к ней на ладонь.

Вы думаете, что она успокоилась на этом, что душа ее насытилась? Ошибаетесь: насыщение рождало жажду, жажда – насыщение, и так без конца.

И чем богаче становилась Хабэння, тем больше она жаловалась и плакалась:

– О, с чем уйду из этого солнечного мира? Что унесу с собой? О, муки мои беспрестанные! Неужели не знать мне на веку своем счастья? Неужели до старости не увижу ни золотых, ни серебряных кладов, которые откапывает порой то глупый мальчишка, то бестолковый старик.

Так плакала она однажды, стеная и причитая. А мимо случилось проходить Кечену[4]4
  Кечен – персонаж якутского фольклора – весельчак, шутник, да к тому же еще и волшебник.


[Закрыть]. Он и сказал Хабэнне:

– В этом среднем мире нет никого долговечнее ворон и воронов. Кому, как не им, знать о кладах, спрятанных на пепелищах древних жилищ, – ведь человек, зарывая в землю серебро и золото, таится от людей, а ворон не боится.

Глаза Хасаастаах так и загорелись.

– О-о, – простонала она восторженно, – хоть бы ненадолго стать вороной…

– Ну, это очень легко. Скажи несколько раз заклинание: «Даах-даах дарарах, пришла с поклоном я, турулус-ирилис, не медведь и не лис, не человек, а ворона я». Потом помаши руками, они станут крыльями, и лети себе на здоровье.

– Лети – это хорошо. Но кому же охота оставаться навек вороной?

– Зачем навек, однако? Надоест быть вороной – скажи: «Прекратись волшебство, я – ворона не навек, повернусь, обернусь – снова я человек». Запомнила?

После этого разговора Хабэння лишилась сна. Работа валилась у нее из рук, ночью ей виделись горы золота и серебра. Они переливались радужными огнями, они звенели: «Хабэння, Хабэння, откопай поскорее меня!» – и все больше и больше хотелось ей обернуться вороной и отправиться искать клады. Хотя она и не очень доверяла Кечену – может, он решил подшутить над ней, этот весельчак-балагур, – но, впрочем, почему бы не попробовать. Удастся ей обернуться птицей – хорошо, не удастся – все останется по-прежнему.

И вот через несколько дней Хасаастаах перебралась из города в село, где прежде находилась усадьба известного богача Айгылла бая. Ходили слухи, что он припрятал в земле несметные сокровища. Добравшись до места, она, как и посоветовал Кечен, стала громко повторять заклинания, махать руками. Через минуту над деревьями взлетела черная ворона, махая растрепанными крыльями и громко каркая.

А еще через минуту, взъерошив перья, вокруг нее собрались местные вороны.

– Новенькая! Новенькая ворона прилетела! – кричали они.

Не зря баснописцы говорят, что вороны хвастливы. Едва завидев сородичей, Хасаастаах быстро-быстро заморгала, откинула назад голову:

– Даах-дара-раах, я ведь не местная, я городская ворона! – прокаркала она. – Сюда я прилетела собирать материалы для научно-исследовательской работы.

– Ой, а что это такое? – удивленно закаркали вороны.

– Это – диссертация! – важно ответила новенькая.

И хотя вороны так ничего и не поняли, но промолчали: стыдно было признаться перед горожанкой в своем невежестве.

– К-хаарх, к-хаарх, – проговорила совсем одряхлевшим старейшая из ворон, – значит она образованная…

– Даах-дара-раах, имею образование выше высшего. Я прилетела, чтобы проконсультироваться с вашим старейшиной, который прожил здесь дольше всех.

– Вот старик К-хаар – наш старейшина. Он знает эти места более трехсот лет. Он помнит, как строилась усадьба, как жили здесь люди, как умерли, как ушли отсюда их потомки, как разрушились строения и стали прахом.

Хасаастаах охватило нетерпение: сейчас, сейчас она узнает все тайны, сейчас, сейчас она разыщет все клады. И она перелетела на ветку к старому ворону.

– Старина, приглашаю вас в соавторы, мы вдвоем проведем научное обследование местности.

– Деточка, я темный старик, я не все твои слова понимаю. Да и ум стал усыхать у меня, и память укорачиваться. Так что ты выражайся попроще и объясни все толком, – с трудом прокаркал старый ворон.

– Хорошо. Скажи-ка, старина, знал ли ты Айгыллу бая?

– Знал, деточка, знал. В те времена на опушке вон того леса стояло высокое дерево. Оно давно подгнило и упало. А я, бывало, сиживал на нем и наблюдал за каждым движением Айгыллы бая. Он был из тех, что бережливы, не тратятся по-пустому, что не оставляют там, где пройдут, и капли росы.

Обрадовавшись, что все идет удачно, Хасаастаах даже закаркала восторженно:

– Хаах, даах! Дальше, дальше!..

– Айгылла имел привычку прятать от людей все, что он находил.

– А знаешь ли ты, что такое золото, старина?

– Гм, что за вопрос? Сам Айгылла оставил меня стражем своего золота и серебра.

– Как? – загорелись глаза у Хасаастаах.

– Перед тем как его сразила смертельная болезнь, Айгылла сложил все свое золото и серебро в два котла и зарыл их под тем самым деревом, на котором я любил сидеть и думать о жизни. И сказал Айгылла: «Выручавший меня белый мой пот, обогащавший меня мой черный пот, собранные мною в течение всего моего века, ложитесь в землю, ведь и мне в нее ложиться суждено. И пусть это мое золото и серебро будет навек скрыто от человека, пусть его не найдет ни один двуногий. А ты, черный ворон, в течение всей своей жизни охраняй все это от рода человеческого. На тебя можно надеяться – ты не украдешь: к чему тебе сокровища?» Конечно, я понял, что просьба хранить тайну была высказана из чувства презрения, в насмешку надо мной, ибо жизнь ворона намного длиннее человеческой. Он знал об этом и завидовал мне.

– Кар-кар, – заволновалась Хасаастаах, – у нас, городских ворон, есть план, как использовать клады для улучшения жизни всех ворон северной тайги: через людей покупать мясо и подкармливать птиц в студеные зимы. Интересно, где же он зарыл свой клад?

– К-хаарх, к-хаарх! Думаю, что ничего из вашего плана не получится. И золото, и серебро для вороньего племени – бесполезны, – устало и разочарованно прохрипел старый ворон. – Место, где он зарыл свой клад, вон там. Ну, полетим, покажу, так и быть.

От радости, как пишут баснописцы, у Хасаастаах «в зобу дыханье сперло».

У опушки леса, где некогда стояло упавшее, теперь подгнившее дерево, старик К-хаар сказал:

– Здесь лежит.

Хасаастаах, удовлетворенно каркнув, принялась яростно долбить клювом землю, чтобы добраться до клада. Ей казалось уже, что из земли восходит какой-то необыкновенный чудный запах – так пахнет удача.

Старик К-хаар посидел, подивился и рассмеялся:

– А здорово ты взялась! Как будто нашла прокисшую падаль.

Тут Хасаастаах опомнилась. Может ли вороний клюв продолбить крепко утрамбованную, слежавшуюся землю? «Что же делать? – лихорадочно думала она. – Превратиться в человека, что ли? Э, нет: во-первых, нужно убедиться, что ворон не обманывает, увидеть клад своими глазами, во-вторых, и на других заброшенных усадьбах могут быть спрятаны несметные богатства. Зачем же выдавать птицам свою тайну? Ведь вороны разнесут весть об оборотне во все концы. И тогда прощай подземные сокровища! Нет, торопиться не следует, превратиться в человека никогда не поздно».

Внезапно проснулся ее догадливый ум, и она сказала:

– Много подобных кладов в других местах знают такие же старые, мудрые вороны, как ты. Я так обрадовалась, потому что почин положен. И мы, вороны, становимся образованными. Я горда, что мы с тобой, старина, начинаем большое дело, которое поможет и рассчитаться с людским племенем за все наши невзгоды, и принесет пользу роду вороньему.

– Куда уж нам равняться с человеком. Как бы не порвались наши сухожилия от такой заносчивости.

– Не говори так, старина. Просвещение – великая сила.

– Одна ты не сможешь откопать. И не старайся. Позови на помощь наших парней, которые, не зная чем заняться, только зря машут крыльями и только носятся друг за другом, – сказал К-хаар, взлетел на вершину дерева и прокричал оттуда: – Парни, летите-ка сюда, помогите своей приятельнице-горожанке.

– Постарайтесь, ребята! – оглядела ворон Хасаастаах. – Тому, кто будет работать хорошо, наша научная организация выдаст награду. Ну, приступайте к делу.

Вороны, поднимая пыль, принялись копать землю. Какой начался тут шум, какое карканье! Крику много, а толку, однако, мало. Растопырив крылья, горе-землекопы мешают друг другу, на них напала одышка, пот прошиб их. Клюют, клюют, а чуть только взъерошили поверхность.

Видя все это, Хасаастаах уже начала подумывать: «Нет, бесполезная затея. Видать, придется обернуться человеком». А старый ворон и говорит:

– Не воронья это работа – копать землю.

И полетел куда-то. Скоро К-хаар вернулся в сопровождении десятка евражек. Они семенили за быстро шагающим вороном, без конца становились столбиком и оглядывались по сторонам.

– Здесь, да? – спросила, торча столбиком, матка евражек, остановившись у исклеванного клочка земли.

– Да, здесь.

«Чычыт-чечет», – пропищали евражки и принялись разрывать землю так, что пыль столбом поднялась. Вороны с карканьем стали кружить над ними. Вот работа так работа.

Хасаастаах от радости даже запрыгала:

– Даах-даах, молодцы! Ой, молодцы!

Евражки-удальцы недолго возились, вскоре показался котелок, сверкнули на солнце золотые монеты. Хасаастаах с криком кинулась к нему.

– О, счастье мое, о моя удача! – из глаз, на удивление воронам, потекли у нее светлые капельки, изо рта вожжой потянулась слюна. Но затем она опомнилась, отскочила в сторону и скомандовала евражкам, которые, оцепенев от удивления, все до единого стояли торчком:

– Еще, еще! Нажмите сильней, ребятки! Нажмите, за мною не пропадет!

Евражки снова принялись рыть, а вороны поднялись над деревьями и подняли невообразимый гвалт: «Кто пропадет?»; «Отчего пропадет?»; «За чем пропадет?»; «За ней пропадет?»

И вдруг в лесу послышались голоса людей. Вороны опустились на землю и притихли, евражки настороженно замерли. А на поляну вышли мальчишки.

– Гляди-ка, во-он там собрались вороны и евражки. Вместе.

– Ага, что-то раскапывают. Ну и дела!

– Айда, посмотрим?

– Айда!

Увидев, что мальчишки бегут к ним, вороны не на шутку перепугались и с криками «Даах, даах, беда, беда!» беспорядочно разлетелись кто куда. Евражки с криками «Чечет, чечет, беда, беда!» бросились к своим норам.

Хасаастаах опомнилась, лишь очутившись на вершине высокого кедра. Сердце ее билось от страха, крылья дрожали, лапы едва удерживали на ветвях. И только вспомнив о возможности обернуться человеком, она поборола охвативший ее ужас. И даже успокоилась вполне. И услышала, что мальчишки внизу восторженно кричат:

– О-о, да это же клад!

– Золотые монеты!

– А в другом котелке серебряные. Да их тут полным-полно!

Услышав это, успокоившаяся было Хасаастаах снова заволновалась, в глазах у нее потемнело от обиды и злости. С душераздирающим криком бросилась она вниз, села на котелки, которые начали вытаскивать ребятишки из ямы, грозно раскрыла клюв, закричала истошно «Крах! Карах!», взъерошила перья. Мальчишки от неожиданности закричали, кто-то из них с испугу огрел Хасаастаах веткой по спине. Она заорала от боли и взлетела кверху.

– Чудная ворона какая-то, – удивились ребятишки.

Они вытащили котелки и пошли, беседуя меж собой о такой замечательной находке и о том, что с ней делать:

– Отнесем к учителю, он разберется.

– Зачем к учителю? Сдадим в поселковый Совет.

Услышав это, Хасаастаах впала в отчаяние: «О, какое горе! Уже все было в моих руках! Отобрали клад, маленькие негодяи!» И тут она произнесла, слетев на землю:

– Прекратись, волшебство, я – ворона не навек, повернусь, обернусь – снова я человек. – И стала она сама собой. И кинулась к ребятам:

– Отдайте! Отдайте! Это мой клад!

Ребята обернулись и поглядели на нее с невероятным изумлением: из-под земли, что ли, она явилась?

– Не трогайте, отдайте, это мой клад, говорю! – запыхавшись, подбежала она к мальчикам.

Те загородили котелки, один из них вышел вперед:

– Нет, товарищ женщина, это не ваше. Это клад, который спрятал Айгылла бай. – Он – собственность государства. Вот мы и сдадим его в Совет.

– Но клад нашла я! – заорала Хасаастаах.

– И вовсе нет, его евражки выкопали.

– Я заставила их копать. Я! Когда была вороной. – У Хасаастаах даже глаза от злости закатились.

– Когда была вороной, да? – захохотали ребята.: – А ну покаркайте! Кар! Кар! Кар!

– Что бы вы ни говорили, клад мы передадим в Совет, и на этом конец! – сказал тот самый мальчишка, что говорил о сокровищах бая Айгыллы.

Хасаастаах от злости заскрипела зубами, решила было кинуться на ребят, силой вырвать хоть один котелок – с золотом. Но подумала: не отдадут, их много, да и, однако, решительные очень. Вот так ни за что ни про что не только клада лишилась, но даже процентов за находку.

Уныло поплелась она вслед за мальчишками.

А те пришли в сельсовет, поставили на председательский стол котелки – один с чистым золотом, другой – со звонким серебром, стали рассказывать сбежавшимся односельчанам, как они нашли его, а Хасаастаах подняла шум:

– Не они нашли, а я нашла.

– А разве его не евражки выкопали? – спросил председатель Совета Семен Семенович.

– Когда я была вороной, то старый местный ворон показал мне место, где зарыт клад. Он же, старик К-хаар, позвал туда евражек, – с горечью заговорила Хасаастаах, как и подобает человеку, которому не верят, хотя говорит он чистейшую правду. Но люди рассмеялись.

– Зачем ты нам сказки рассказываешь? – отмахнулся Семен Семенович.

– Какие сказки! Какие сказки! – взбеленилась Хасаастаах. – Это чистая правда, так и было на самом деле.

Семен Семенович стал изумленно вглядываться в ее лицо.

– Ты на меня так не зыркай! Я еще не сошла с ума и не набралась рассыпухи. А правду свою буду отстаивать. Была я вороной, была, понимаешь ты или нет? И сейчас снова могу в нее превратиться! – завопила возмущенная Хасаастаах.

Люди расхохотались еще пуще: «Вот веселье-то! Веселье Кечена! Проделка Кечена!»

Семен Семенович пристально посмотрел на женщину. «Вроде бы незаметно, что она умом тронулась», – подумал он и предложил:

– Ну что ж, тогда докажи свою правду, превратись в ворону.

– И превращусь! Еще как превращусь! А как же! – И Хасаастаах вскочила с места, стала посреди комнаты и запричитала: – Даах-даах дарарах, пришла с поклоном я, турулус-ирилис не медведь и не лис, не человек, а ворона я!

Она замахала по-птичьи руками, повторяя и повторяя заклинание.

Хохот усилился.

«Смейтесь, смейтесь, – мелькнуло в голове Хасаастаах, – что потом скажете?»

– Турулус-ирилис не медведь и не лис, не человек, а ворона я!

Что же это? Волшебство больше не действовало.

А люди чуть ли не помирали со смеху: охо-хо, ого-го, хи-ха-ха, ой, силушки нет сдержаться, вот веселье-то! Веселье Кечена!

– Какая жадность должна сжигать человека, – сказал Семен Семенович, – если он может так унизить сам себя?

– Не человек, а ворона я! Не человек, а ворона я! – все тише и тише повторяла Хасаастаах до тех пор, пока не осталась одна в пустой комнате. Люди посмеялись и разошлись, ведь все помнят пословицу: «Делу – время, потехе – час».