Текст книги "Поднять на смех!"

Автор книги: авторов Коллектив

МЕРТВЫЙ ВРАГ

 
Овцу увидев, Волк в ковыль подался
И, притворившись мертвым, распластался…
Овца, отбившись от своей отары,
Наткнулась вдруг на мертвого врага
И стала блеять жалостливо, с жаром,
На мертвого взирая свысока:
«О мой Бурхан![8]8
  Бурхан – бог.


[Закрыть] Кого я вижу мертвым?
Последний волк покинул свет… Беда!
Каким он был душевным, смелым, гордым…
Лишь в сказках он злодеем был всегда.
И каждый обходил его с опаской…
Но вот он тут лежит… Как быть со сказкой?..»
Вскочил «мертвец», схватил Овцу за горло,
Свалил ее на землю лиходей.
«Я умер?.. Я последний?! Я злодей?!»
Все поняла Овца и вот тогда-то
Взмолилась: «О Бурхан! Я ви… но… вата-а…»
 

ТРУБАДУРЫ-ПОЖАРНИКИ

 
В степи заполыхали травы,
И люди бросились тушить,
Но тут над пламенем кровавым
Стал ветер вороном кружить.
 
 
Прикинулся он другом добрым,
От нетерпения дрожал
И горлом стокилометровым
Спешил раздуть степной пожар,
 
 
Чтоб ярче полыхало поле,
Чтоб дым пошел от ковылей…
А сам свистел о доброй воле
И о гуманности своей…
 
 
Но я о ветре – не об этом,
И ни при чем стихия тут —
Иным, заокеанским ветром
Пожар ливанский был раздут!
 

ЛЯГУШКА ПОШЛА ЗА БАРАНОМ…

 
Баран пришел к ручью воды напиться,
Лягушка тут как тут ему навстречу,
Увидела, как шерсть его лоснится,
И повела завистливые речи: —
Скажи, дружок, откуда столько шерсти?
Лишь я под кожей век свой коротаю…
Что сделать, чтоб добиться этой чести,
Чтоб шерсть росла густая-прегустая?..
– Ты посуху ходи, а не по влаге, —
Изрек глубокомысленно рогатый…
– Ты умница, баран, увидит всякий, —
Заквакала лягушка. – Голова ты!..
Теперь я за тобой пойду повсюду,
Я столько лет напрасно потеряла,
Пойду с тобой и шерсть себе добуду… —
Пошла по шерсть лягушка и… пропала…
С тех давних пор ни с шерстью, ни без шерсти
Никто ее не видел… И не странно, —
Сидела бы без шерсти, да на месте!
Нашла кого послушаться… Барана!
 

ВЫДВИЖЕНЕЦ

 
Недавно случай был в хозяйстве:
В воловий гурт к большим волам
Бычок-двухлетка черной масти
Явился и прижился там.
Бараньи рожки, хвост верблюжий,
Кривые ножки тоньше струн, —
Внутри – не знаю, но снаружи
Он был точь-в-точь отец-орун…
Бычка гоняли прочь, однако
К волам он возвращался вновь,
Как преданнейшая собака,
И тем снискал у них любовь.
Его ласкали, словно брата,
Ему стал домом теплый баз.
Он жил, жевал, жирел, не тратя
Своей энергии запас…
Волы с трудом ярмо тащили…
Не помогая никогда,
Бычок, когда еду делили,
Съедал их сено без труда.
Бычок наглел, и в юном хаме
Нередко гнев пылал огнем, —
Тогда бычок бодал рогами
Волов, стоявших под ярмом.
Волы терпели: все же младший,
Хоть невоспитанный, а брат!
Вот повзрослеет, все иначе
Поймет, как люди говорят…
«Бу-бу!» – кричал бычок, бодая,
«Бу-бу!» – стоял он на своем.
А мысль в «бу-бу» была простая:
«Хочу быть бу-бу-бугаем!»
– С его энергией не худо
Быть бугаем, ну что ж, пускай, —
Решили люди… Вот откуда
В хозяйстве новый стал бугай…
Как бугаю бычку недаром, —
Чтоб поддержать здоровый дух! —
Дана отдельная кошара,
Приставлен опытный пастух,
И в личных яслях неизменно
Еда особая, своя,
Волы везут навалом сено
Для выдвиженца-бугая…
А что бугай? Кричит, горланит,
Берет ворота на таран,
Волов и пастухов тиранит,
Как захмелевший хулиган.
Орет волам: «Бу-бу! Скотина!
Пора вас выгнать со двора!
Пусть возит сено мне машина,
А вас на колбасу пора!»
Так расправляется со всеми,
Что мнение одно у всех:
Не оставлять его на племя,
А отправлять в колбасный цех!
Закончилась в цеху колбасном
Карьера глупого быка…
Возиться с дураком опасно:
Терпенье портит дурака!
 

ЗИМНИЕ БЕСЕДЫ-ДОСАДЫ

 
Так вы незнакомы с Хагсу-Хвастуном?
Он правит совхозом. При этом
Он только зимой вспоминает о том,
О чем забывает он летом.
Он знает, что значит в совхозе зима:
Бушует шурган за дворами,
И если зимою пусты закрома,
То поздно бежать за кормами…
Но вы незнакомы еще с Болсуном,
Он фермами правит. При этом
Зимой он заботится лишь об одном,
О чем не заботится летом…
Вот, сытно откушавши, в первом часу
Вдвоем с Болсуном Болтуновым
В брезентовом «газике» едет Хагсу
К овечкам… баранам… коровам…
Их «газик» к ближайшей кошаре довез,
Где блеяли овцы спросонок,
Где больно царапался белый мороз,
Как сытый, игривый котенок.
Кошара казалась невестой с грехом,
Покрытой фатой неуместной
И брошенной солнцем – ее женихом,
Сбежавшим с другою невестой.
Где ветер в загоне-клетушке листал
Вчерашней соломы остатки,
Товарищ Хагсу разговаривать стал
С одной племенной овцематкой.
– Бе-бе, – прохрипела овца по слогам,
Болсун перевел, как по нотам:
– Овца говорит, что готовится к вам
Прийти с небывалым приплодом…
– Ну, что же, – Хагсу Болсуну отвечал, —
Понятно овечье желанье
Дать базу моим прошлогодним речам,
Помочь мне сдержать обещанье.
Что ж дальше она продолжает твердить?
Что значит «ме-ме» в переводе? —
Болсун, ободренный, стал переводить:
– Овца говорит при народе,
Что если ее не накормят зимой,
Напрасно приплода вы ждете:
Не только ягненка, но даже самой
Овцы по весне не найдете! —
И тут же Хагсу изменился в лице:
– Ну, это уж тупость баранья! —
И вышел, спиной повернувшись к овце,
Проститься забыв на прощанье…
Он в «газике» молча сидел с Болсуном.
Они не обмолвились словом.
Беседа с овцою казалась им сном,
А явью – поездка к коровам…
Вот ребра жердей обозначили бок
Стоянки в заснеженном мраке —
Стояла разбитой стоянка-базок,
Точь-в-точь разгильдяй после драки.
Начальство направилось на сеновал,
Но сено здесь не ночевало,
Тут даже камыш не шумел, а шуршал —
Для шума его было мало…
И в этот мороз, в эту стынь, снеговерть,
Просунув рога под жердями,
Стояла корова, худая, как жердь,
И ела начальство глазами.
Корова сказала охрипшее «му»,
Как будто мычать ей мешали,
И тут же язык показала ему,
Изрезанный весь камышами.
Болсун это «му» перевел с языка
Коровьего на человечий:
– Камыш не запарив, не жди молока,
Он только желудки калечит. —
И снова Хагсу изменился в лице:
– Откуда такое нахальство,
Чтоб каждой корове и каждой овце
Позорить прямое начальство?! —
Тем временем «газик» вдали за базком
Простился с брезентовым кровом:
Коровы слизали брезент языком
В буквальном значении слова.
Корову на месте с поличным застав,
Увидев состав преступленья,
Болсун весь наличный пастуший состав
Заставил пойти в наступленье.
Коровы успели сыграть свою роль,
Коров изловили не скоро…
А в «газике» голом, как голый король,
Хагсу удирал от позора!
Кто в деле не смыслит ни «бе» и ни «му»,
Командует им неумело,
И будет спокойней и нам и ему,
Коль он удалится от дела…
 

Перевод с калмыцкого А. Внукова.

МАГОМЕТ ХУБИЕВ

АЛАН-ВЕСЕЛЬЧАК

Знания Мыты

Мыты отличался красноречием и любил учить людей правильно понимать жизнь. Однажды он сказал:

– Человек ежедневно должен обогащаться новыми знаниями. Если же в какой-то день он не пополнил свои знания, значит, в этот день он не жил.

– Правильно, – согласился Алан и добавил: – Судя по твоим знаниям, ты еще не родился.

Плохие директора

– Как там у вас Шамай работает? – спросил Алана Джамног. – Он все жаловался, что директор завода – плохой человек.

– Того директора уже перевели на другой завод, а вместо него теперь новый.

– Вот, наверное, Шамай радуется?

– Нет, не радуется.

– Почему?

– Потому, что прежний директор ограничивался тем, что ругал его за прогулы, а новый директор понял, что ругать бесполезно, и уволил.

– А что теперь делает Шамай?

– Просится к старому директору.

Лучше так

Однажды Бадай подошел к Алану и спросил:

– Ты мне друг?

– Друг.

– Тогда больше не разговаривай с Узеиром.

– Почему?

– Я с ним поругался. Не разговаривай и с Дебошом.

– А с ним почему?

– Он – друг Узеира. Не разговаривай и с Мухтаром – он зять Узеира, с Джанхотом тоже, он брат его снохи…

– Не-ет, – возразил Алан, – чем не разговаривать с половиной аула, лучше перестану разговаривать с одним тобой.

Встреча на улице

Алан и его жена встретили Дауле на улице спустя три дня после его повышения. Они, как и раньше, поздоровались с ним приветливо, а тот только кивнул головой и прошел мимо.

– Что же он своих вчерашних друзей не узнает? – возмутилась жена Алана.

– Он сейчас не только друзей, но и себя не узнал бы, если бы вдруг встретил на улице, – заметил Алан.

Проворный

Бийберт давно решил написать научную работу, но не знал, о чем и с чего начать.

Однажды Алан спросил его о том, как продвигается дело.

– О-о! Теперь хорошо!

– Что, наткнулся на истину?

– Нет, на книгу. Ее автор, кажется, Бекболат. В ней так хорошо изложены все мои мысли, что я сразу понял, о чем должен писать.

– Кто бы мог подумать, что Бекболат такой проворный, – сказал сокрушенно Алан, – сумел украсть твои мысли на десять лет раньше, чем они к тебе пришли.

Оба правы

Зетул начал писать недавно, а Джетул уже имел солидный поэтический стаж. Они часто спорили между собой о том, кто из них талантливей. Зетул считал, что стихи Джетула просто бессмыслица. А Джетул был уверен, что стихи Зетула набор пустых слов.

– Скажи, пожалуйста, – обратились они к Алану. – Кто из нас прав?

– Я совершенно согласен с той оценкой, какую вы даете стихам друг друга, – ответил Алан.

Упрямая лошадь

К Алану в гости приезжал Басул. Побыл три дня и собрался уезжать. За час до отъезда он начал стегать своего коня плеткой.

– За что ты так бьешь беззащитное животное? – подбежал Алан.

– Понимаешь, когда я собирался к тебе, набил полные артмаки[9]9
  Артмак – мешок.


[Закрыть] и хотел привязать их к седлу, но он никак не дал, паршивец, – сказал Расул, не переставая бить коня.

Алан, поняв намек гостя, сказал:

– Тогда бесполезно бить, раз уж он дома не дал привязать артмаки, то в гостях и подавно не даст.

Кого же послать в дом отдыха?

В разгар рабочего дня в цех пришел председатель рабочкома и объявил:

– Имеется одна путевка в дом отдыха. Давайте посоветуемся, кого послать.

– У Джумука самый трудный участок, пусть он едет, – сказал один.

– Разве участок Халима легче? Его тоже можно послать! – сказал другой.

– Если уж кого посылать, – предложил Алан, – то давайте пошлем Мотду.

– За что ему такая честь? – возразили рабочие. – Он и на работе отдыхает. Он ни одного дня не работал до устали!

– Не торопитесь, друзья, – остановил их Алан. – Предлагая поехать Мотду, я думаю не о нем, а о работе.

– Как это так?

– А вот так: если мы пошлем Мотду, наша работа нисколько не пострадает.

После назначения

После назначения Шидака директором совхоза, Теке стал мрачнеть и таять.

– Что с тобой? Что ты нос повесил? – спросил его Алан.

– Если бы с тобой случилось то же, что со мною, ты еще не так повесил бы свой нос, – ответил Теке.

– Скажи, в чем дело-то?

– Понимаешь, Шидак совершенно непонятный человек: сколько раз я его ни приглашал в ресторан, сколько раз ни звал к себе домой, он каждый раз находит какую-нибудь причину увильнуть.

– А ты не переживай: когда станешь директором совхоза, отомсти ему тем же, – посоветовал Алан.

Знакомые Тембота

Тембот был на свадьбе. Увидев чужих парней, решил познакомиться с ними.

– Ты чей сын, джигит? – спросил он одного из них.

– Улута.

– Так чего же ты стоишь? Дай руку! Я с твоим отцом выпил столько шайтанской воды… А ты чей будешь? – обратился он к следующему.

– Бийнегера.

– Вот те на! Дай я тебя обниму: ведь мы с твоим старшим братом…

Так очередь дошла до Алана.

– А вы все равно меня не узнаете, – виновато сказал он.

– Почему же? Разве ты не горец? – усмехнулся Тембот.

– Я – горец, но в нашем доме нет пьяниц, – ответил Алан.

Преждевременная радость

Проходя мимо пьяного Гонача, Алан спросил:

– Что с тобой? Почему ты здесь лежишь?

– У меня большая радость, разве ты не слыхал? – пробормотал пьянчужка.

– Не слыхал. Какая же у тебя радость?

– Сегодня у меня сын родился, сын!

– Рановато радуешься, как бы потом горевать не пришлось.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что и твой отец когда ты родился, так же радовался, – ответил Алан.

Перевод с карачаевского Г. Ладонщикова.

ВАСИЛИЙ ЦАГОЛОВ

ИСПОВЕДЬ АРАКУАРЗАГА [10]10
  Аракуарзаг – любитель араки.


[Закрыть]

Чаба, Чаба! Пока ты соберешься в город, зима придет. Смотри как следует спрячь баллон. Ты же знаешь: закон новый вышел насчет араки. Ох-ох-ох! Ну и времена настали! Да не попадись опять на глаза Дзараху и Кадзаху, как в прошлый раз. Ну иди, иди, пусть тебе удача сопутствует в пути. А я сейчас за твой успех скажу пару тостов. Если я, Аракуарзаг, слово скажу, обязательно сбудется.

Достань, Аракуарзаг, графинчик, кружечку наполни. Так, так, полней, да будет жизнь твоя беззаботна! Ух, хороша арака, да продлит бог жизнь моей Чабе! Сделай милость, Аракуарзаг, пусть не дрожит твоя рука для самого себя – еще кружечку. Ах, ах, до чего же жалко продавать такую араку по полтора рубля за литр. Надо бы цену приподнять. Возьми, друг мой, графинчик, будь мужчиной, еще налей…

Что я сказал? Мужчиной?

Клянусь, Габо, прахом твоим, я, твой сын Аракуарзаг, – мужчина из всех мужчин. Аракуарзаг носит папаху из золотистого каракуля, а не какую-то шапчонку. Пусть, Габо, я не дойду туда, где ты лежишь рядом с дедушкой, если до недавнего времени на кувдах Аракуарзаг не считался самым почетным тамадой. В компаниях его имя произносилось не иначе как с уважением. Кто больше Аракуарзага мог произнести тостов, да таких красивых, что попробуй не выпить!

А теперь для Аракуарзага настала такая жизнь, что он вынужден бросить дом под цинковой крышей и бежать из села. А все из-за Дзараха и Кадзаха, да не видели бы их мои глаза! Когда отец Дзараха под стол пешком ходил, Аракуарзаг уже носил усы и позолоченный кинжал. А это что-нибудь да значило в наше время.

Нет, неспокойно стало в нашем селе. Дзарах и Кадзах – пусть перестанут цвести их деревья! – больше всех мутят воду. Эх, Габо, почему ты оставил мне в наследство дом под цинковой крышей и в придачу таких соседей, как Дзарах и Кадзах? Или Аракуарзаг был тебе плохим сыном? За что ты так наказал его? Днем и ночью окна моего дома закрыты ставнями не для прохлады: когда хочу выпить кружку араки, спускаюсь в холодный подвал, в землю прячусь.

Знал бы ты, Габо, какую шутку выкинули с Афако, в гробу бы перевернулся. Идет он недавно с поминок и песню поет. Ну, кому какое дело, пусть веселится человек, если его душа так хочет! Нет же, пристали к нему Дзарах и Кадзах, взяли под руки и домой притащили. Как будто Афако сам не нашел бы дорогу! Жена Афако (она приходится двоюродной тетей Дзараху) бросилась печь пироги. Тем временем Афако на стол поставил графин с аракой. А как же, если Дзарах – родственник, а Кадзах – гость! Афако хотел тост произнести, а Дзарах с Кадзахом скандал устроили, графин забрали, в сарай пошли искать бочки и котлы. А они у него были новые, медные, специально в городе заказанные. Самого Афако заставили свое же добро в сельсовет отвезти. Говорят, будут народ собирать, об Афако хотят рассказать.

Эх, Габо, Габо, какое время пришло! Моя Чаба (сто лет ей жизни!) не смела в твоем присутствии глаза поднять на Аракуарзага, а он с тобой за один стол никогда не садился. А теперь все пошло наоборот. Помнишь Иласа? Как ты ошибался, когда говорил о нем с уважением! Илас опозорил свою седую бороду. Вчера на свадьбе сына он заставил молодых сидеть рядом с ним.

Нет, Габо, придется продать дом под цинковой крышей, пока не попал в беду, а она придет вместе с Дзарахом и Кадзахом. Сердце мое чувствует это. В прошлом году они заставили меня, Аракуарзага, таскать камни и песок из речки и мостить тротуар. Сто лет ты ходил по земле, Габо, а им захотелось, чтобы было как в городе. Выдумали какой-то субботник и не успокоились, пока не перевернули село вверх дном. Говорят, они еще какое-то дело затевают.

Пусть, Габо, твой сын не дойдет туда, где ты. Пусть мне еще долго жить в доме под цинковой крышей! Эх, Габо, Габо, появился в селе зубастый «Крокодил» с вилами – сильнее на земле зверя нет. Дзахалдзых[11]11
  Дзахалдзых – болтунья.


[Закрыть], дочь Абисала, в немую превратилась, так ее потрепал «Крокодил». Теперь за целый день она говорит только два слова: «Байрай» и «Фандараст»[12]12
  «Байрай», «фандараст» – здравствуй, до свидания.


[Закрыть]. И все из-за Дзараха и Кадзаха. А как же – ведь это они завели «Крокодил», чтобы им никогда не перейти моей дороги!

Нет, Габо, неспокойно стало в нашем селе. По улицам ходить стало страшно одному. Какие-то люди с красными повязками на руках бродят по темным улицам с Дзарахом и Кадзахом. Кажется, и Наурз с ними, и Габиц. А может, и Хасан с Шамилем тоже? Что-то они часто вместе бывают. Кто и разберет! Слава аллаху, ты бездетный Аракуарзаг, а то бы Дзарах и Кадзах совратили и твоих наследников.

Нет, не спокойно стало в нашем селе…

Э-э, Аракуарзаг, стал ты сердцем слаб. Прошу тебя, спустись в подвальчик, новый графинчик прихвати с собой, скажи тост за благополучное возвращение Чабы. Ну, ну, поднимись, вот так, на улицу выгляни, нет ли там возмутителей твоего спокойствия, Дзараха и Кадзаха.

Что-о-о! Чаба вернулись? А где же корзина? Почему рядом с ней Дзарах, Кадзах?! Ма хадзар![13]13
  Ма хадзар! – О, дом мой!


[Закрыть] И сельский председатель с ними!

О-о-о!

ГУНГА ЧИМИТОВ

ЛЕТУЧАЯ МЫШЬ

 
В каком-то птичьем городке,
В леске, что вырос у речных извилин,
Судьей служил мудрейший Филин.
Он честен был и строг,
Пролаз и ловкачей терпеть не мог.
Разбоем благоденственную тишь
В той роще нарушала Мышь.
Не та, живущая в норе под кручею,
Другая Мышь – летучая.
Однако, сколь она ни воровала,
Под суд в конце концов попала.
Суд грозен был и скор:
Воровке крылья под топор.
В усмешке Мышь лишь искривила губы.
– О, Филин, – говорит, – твои законы грубы.
Законом птичьим ты мою вину не мерь.
Не птица я, а настоящий зверь! —
И показала зубы.
Как судьи ни рядили,
А Мышь на волю отпустили.
Мышь прямо с дерева суда
Взвилась и унеслась неведомо куда.
Не знаем, где она носилась,
Но только в городке зверином объявилась.
Исчезли в городке покой и тишь:
Всех перессорила, обворовала Мышь.
И скоро тут
Над нею состоялся суд.
Рычит судья – большой Медведь:
– Доколе будем мы терпеть,
Есть, есть у нас улики!
Ведь от тебя лишь вред великий.
Суд вынес страшный приговор:
Воровке крылья – под топор.
В усмешке Мышь лишь искривила губы.
– Топтыгин, – говорит, – твои законы грубы,
Звериный кодекс не годится,
Ведь я не зверь, я – птица.
Вспорхнула Мышь и… улетела.
На этом и заглохло дело.
 
 
А где она сейчас летает,
Никто не знает.
Но если же она
К тебе вдруг постучится в дверь,
Ты документы у нее проверь.
 

Перевод с бурятского А. Субботина.

СЛУЧАЙ В МУЗЕЕ

 
Ученый Заяц, слыв не ротозеем,
Лесным заведовал музеем.
Сам экспонаты собирал,
Сам диаграммы рисовал.
И за усердное уменье
Снискал себе медвежье одобренье.
Собранья не было такого,
Чтоб не хвалил Медведь Косого.
Все было мило, но потом
Нежданный вдруг ударил гром.
Жил у Медведя гость высокий,
Отважный Тигр, – решил Медведь
Уважить гостя…
Пришел в музей, взглянул, и что ж?
Увидел драгоценный нож.
Он из дамасской сделан стали,
И ручка вся из серебра.
Такого редкого добра
Глаза Медведя не видали.
И он подумал: «Отчего ж
Не подарить бы гостю нож?»
Но тут Косой на стражу встал
И речь сказал
О том, что ляжет он костьми —
Женой клянется и детьми —
Что угождать он не горазд,
И ножик не отдаст.
Сказал он так, чтоб впредь
Не приставал к нему Медведь.
 
 
Вчера я заходил в музей —
Нет Зайца средь моих друзей.
А вот Медведь – и так бывает —
Руководит и процветает.
 

Перевод В. Никонова.

КРОТ

 
В норе глубокой круглый год
Живет ворчливый старый Крот.
Вокруг Крота кипит работа,
Но у него одна забота:
Пусть трудится лесной народ —
Все охает брюзжащий Крот.
Бобер друзьям на удивленье
Построил дом. Чудесный вид!
– До первого землетрясенья, —
Крот усмехнулся, – простоит. —
Высокий мост встал над рекою.
– Теперь нас брод не беспокоит! —
Вскричали звери. Только Крот
Их охладил: – Ваш мост снесет.
– Скот расплодился, – говорят.
– Все волки нынче же съедят…
– Хлеб уродился, лучше не было!
– Сгорит. Останетесь без хлеба…
Везде разруха, недостачи, —
Все в мире ложь и суета,
Вас ждут сплошные неудачи, —
Лишь это слышат от Крота.
 
 
Но хочет иль не хочет Крот,
А жизнь как шла, так и идет.
 

Перевод А. Щитова.

РАМАЗАН ШАГАЛЕЕВ

ЗАБОТА

 
Где только тему не искал,
В такие дали забирался!
От поисков ослаб, устал,
Но был без тем,
С тем и остался.
 
 
Вдруг осенило:
– А Луна?
Мне лунных тем надолго хватит.
Луна увлечь меня должна!
Она едва освещена!
Заботит лишь печаль одна:
Командировку
Кто оплатит?
 

ЖЕРТВА МОДЫ

 
Габбас
По моде
В шляпе щеголял.
Народ Габбаса
Шляпою
Прозвал.
Габбас
Тотчас
Привычке изменил,
На кепку
              шляпу модную сменил.
Не оценил народ
Габбасов труд —
Его и в кепке
Шляпою
Зовут.
 

«АКСАКАЛ»

 
Чтоб среди мудрых
Утвердиться,
Избрал сосед
Кратчайший путь —
Он бородой украсил грудь
И ждет, заметит кто-нибудь
И аксакалу подивится.
 
 
Ему заметили шутя:
– Эй, бородатое дитя!
 

ЧЕРЕПАХА

 
Критиковали черепаху
За неуклюжесть,
Тихий ход.
Хлестали мягко и с размаху,
Видать, ни в чем не дали маху,
Нагнали на беднягу страху —
Прошиб старушку нашу пот.
И та взмолилась:
– Хоть на танцы
Я буду бегать. Прочь, тоска!
Одно условие: мой панцирь
 
 
Кому доверим мы
Таскать?
 
 
И сникли критики тогда,
О, празднословие!
Беда!