Текст книги "Гражданская война в России: Черноморский флот"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц)

Надо отметить что около 12 часов дня был митинг команд оставшихся судов пославших делегацию к командующему с просьбой не идти в Севастополь, но командующим делегация принята не была (к этой делегации присоединились делегация от местного населения с тем же намерением).

Около 7 часов вечера 17 июня прибыла делегация из Екатеринодара и сообщила что за время их пребывания там ЦИК почему то никак не мог собраться и, наконец, 17 [39] утром собравшись вынес резолюцию, что он от центра не откалывается, вполне поддерживает его и готов исполнять все его приказания, флоту же представляет полную свободу действий и никакого давления на его решения оказывать не намеревается.

Около 8 часов вечера пришел председатель судового комитета «Воли» и машинный старшина Гроза и сообщили, что в беседе с глазу на глаз с командующим он убеждал его не уходить в Севастополь, а помочь потоплению кораблей на что командующий сказал, что сделать ничего не может так как находится под давлением команды с «Воли», но что он, Гроза, уверяет что это ложь так как он как председатель судового комитета отлично знает что командующий имел достаточно авторитета дабы убедить команду и что командующий еще ранее вел усиленную агитацию за поход в Севастополь (надо отметить, что Гроза был человек весьма умеренного направления на всех делегатских собраниях своими выступлениями поддерживал командующего и власть его и всегда парировал демагогию).

17 июня поздним вечером стало ясно что «Керчь» будет руководить потоплением, а по сему ввиду большого количества подрывной партии мною было передано на некоторые миноносцы 10 фунтов подрывных патронов и бикфордовы шнуры. Ввиду полного хаоса который творился но кораблях и присутствия на рейде судов решивших идти в Севастополь от которых можно было все ожидать, о выводе судов на глубокую воду раньше утра не могло быть и речи.

Что касается «Свободной России», то ее позиция не была выяснена так как она пыталась все время поднять пары, но безуспешно, дабы присоединиться к уходящему отряду и продолжала стоять в гавани вдоль мола.

Около 11 часов 30 минут ночи корабли стоящие на рейде ушли в море.

Около 12 часов ночи ко мне пришел командир эсминца «Лейтенант Шестаков» мичман Анненский («Лейтенант Шестаков» стоял у пристани ошвартовавшись к эсминцу «Капитан Баранов») и сообщил мне, что с [40] «Капитана Баранова» почти вся команда сбежала, что у него тоже начинается дезертирство и просит указания что предпринимать. Я предложил ему сейчас же собрать с «Капитана Баранов» кого удастся на «Лейтенанта Шестакова», поднять сейчас же пары (мины же у него уже были) взять «Лейтенанта Баранова» на буксир и отойти на середину гавани, где стать на якорь, прекратив сообщения с берегом. Около 1 часа ночи «Лейтенант Шестаков», имея на буксире «Капитана Баранова» отошел от пристани и стал на якорь в гавани, имея 35 человек сборной команды.

Около 1 часа командир «Свободной России» капитан 1 ранга Василий Михайлович Терентьев прислал ко мне мичмана (фамилии не помню) сообщить, что на корабле осталось всего 120 человек команды, что к самостоятельному передвижению корабль не способен и просит оказать помощь в потоплении. Я просил передать ему что окажу всяческое содействие, что предлагаю начать активно действовать с рассветом и что утром выяснится что и как можно будет сделать, что надежда на успех есть так как «Керчь» в полной боевой готовности.

День 17 июня прошел на «Керчи» так: в 8 часов утра я собрал команду и заявил что в Севастополь миноносец не поведу каким бы репрессиям мне бы не грозили, что я считаю необходимым потопить корабль и помочь потоплению других, которые явно не будут в состоянии сами этого сделать, что я знаю среди команды людей которые решили так же как и я лучше погибнуть с кораблем или от рук тех, кто нам в этом будет мешать, чем сдать корабль немцам, которых можно ожидать здесь со дня на день, с другой стороны я призываю команду исполнить свой долг – помочь потоплением кораблей, которые не пожелают идти в Севастополь, после потопления кораблей предлагаю идти в Туапсе, где высадиться на берег (объяснив как и куда можно оттуда проехать по железной дороге), что затоплю миноносец я и несколько человек изъявивших желание это сделать и что я спрашиваю кто останется с теми кто твердо решил исполнить свой долг до конца. [41]

Команда при большом подъеме единогласно решила не покидать корабль и сделать все, что будет в наших силах постановив беспрекословно выполнять все мои единоличные приказания.

Днем шли приготовления к походу, минные машинисты приготовляли мины{9} к боевой стрельбе (из 12 мин в аппаратах приготовлено было только 8 так как 4 прибора Обри были оставлены в Севастополе, сданными на исправление в мастерскую). На ночь приборы Обри и ударники мин были перенесены на всякий случай ко мне в каюту.

С рассветом около 5 часов утра выяснилась вся картина – на «Свободной России» около 100 человек команды, на миноносцах от 3 до 10 человек, на «Лейтенанте Шестакове» около 35 и на «Керчи» полный комплект.

В тоже время мною был послан мичман Н. Деппишь, дабы найти портовые средства для буксировки кораблей на место потопления. Вернувшись мичман Деппишь доложил, что не только со стороны всех портовых средств, но и с коммерческих кораблей и транспортов команда сбежала и что нет никого кто бы мог помочь делу – так велик был страх принимать какое бы то ни было участия в потоплении кораблей.

Положение создавалось почти критическое так как оставались способными к движению только «Керчь» и «Лейтенант Шестаков», а для буксирования только «Лейтенант Шестаков», ввиду того что вследствие трудного выхода из гавани на рейд благодаря боковому заграждению я не считал возможным рисковать при буксировке повредить свой миноносец так как если бы «Керчь» вышла бы из строя, было ясно, что корабли останутся не потоплены в особенности «Свободная Россия», о которой была главная забота, а с другой стороны так как можно было ожидать каждую минуту прихода «Гамидие» и неприятельских миноносцев (которые все время бывали обнаруживаемы недалеко от Новороссийска), подлодок и воздушных атак, время не терпело. [42]

В это время по гавани проходил моторный бот которого я, несмотря на нежелание, под угрозой расстрела заставил принять участие в буксировке.

Принимая во внимание, что буксировка на большие глубины (свыше 15 сажен, то есть до Дообского маяка) при имеемых средствах заняло бы чересчур много времени, глубины же 11-15 сажен начинаются уже в нескольких кабельтовых от мола, что «Свободную Россию» нужно будет отбуксировать на глубину не менее 25-30 сажен (около 8 миль) и что накануне суда ушедшие в Севастополь выходили на рейд в хаотическом состоянии и став на якорь оставались на рейде до ночи и дать неприятельской разведке предположение, что все же быть может суда пойдут в Севастополь, я решил действовать так: при помощи «Лейтенанта Шестакова» и моторного бота вывести миноносцы на рейд, затем самому с «Лейтенантом Шестаковым» вывести «Свободную Россию» к Дообу и уже после этого по моему приказанию начать одновременно топить корабли, самому же идти к «Свободной России» и затопить минами.

Около 5 часов 30 минут утра «Лейтенант Шестаков» снялся с якоря и отбуксировав «Капитана Баранова» на предположенное место потопления вернулся в гавань и начал совместно с моторным ботом буксировать миноносцы на рейд.

Грустная и тяжелая картина – гавань вымерла, пусто и только медленно идущие на буксире миноносцы, беспомощные, без признаков жизни на них с отдельными мрачными фигурами в количестве 5-6 человек на палубе, как зачумленные и обреченные на смерть, с которых все живое сбежало и от которых все сторонятся.

Сильное впечатление производит эсминец «Гаджибей», который будучи взят на буксир поднимает сигнал: «Погибаю, но не сдаюсь» и держит его все время.

Около 9 часов утра на пристани, около которой стояла «Керчь», начала собираться толпа народу среди которой шныряли разные темные личности и на пристани невидимому появилось вино и водка, а посему я отошел от пристани и стал на якорь вблизи «Свободной России». [43]

Став на якорь, я поехал на «Свободную Россию» дабы сговориться с Терентьевым о буксировке «Керчью» и «Лейтенантом Шестаковым» его корабля на глубокую воду и каким образом более рационально подорвать корабль в гавани, если паче чаяния его отбуксировать не удастся.

Терентьев мне сообщил, что все же удалось достать небольшой коммерческий пароход, который выведет из гавани «Свободную Россию», а также парусно-моторную шхуну, которая снимет команду, которой к тому времени осталось около 100 человек.

Около 1 часа дня «Свободная Россия» была выведена на рейд на расстояние около 5 кабельтовых от гавани и команда начала переходить на парусно-моторную шхуну.

Возвращаясь шхуна прошла вдоль борта «Керчи» и я к своему удивлению увидел что командир «Свободной России» Терентьев находился на ней, а не на буксирующем пароходе дабы указать ему место потопления и следить за правильностью курсов так как на Новороссийском рейде, как известно, есть небольшая банка как раз близ фарватера, а также минное заграждение.

Проходя мимо «Керчи» Терентьев крикнул мне: «Вот Вам пустой корабль, ведите его куда хотите, буксир стоит с застопоренной машиной, никаких дальнейших распоряжений ему не дано».

Я сейчас же снялся с якоря, подошел к буксиру, дал ему курс и сообщил, что «Свободная Россия» должна быть отбуксирована на параллель Дообского маяка в 5 кабельтовых от него (мористее начиналось минное заграждение).

То обстоятельство, что он с одной стороны не выкинет корабль на банку, а с другой стороны на минное заграждение благодаря чему корабль мог быть подорван на недостаточной глубине (я все же руководился желанием не повторять Порт-Артура) совершенно связало меня так как приходилось (буксировка шла очень медленно – узла 1-2) неоднократно подходить к буксиру поправлять курсы и проверять их что кроме того ставило меня лишний раз в возможность быть атакованным [44] подлодкой, наличие коих вблизи Новороссийска было несомненно.

Около 3 часов дня ко мне подошел «Лейтенант Шестаков» и командир сообщил, что продолжать буксировку он не может так как команда вследствие отсутствия достаточного числа штатных кочегаров (день был исключительно жаркий) настолько утомлена, что не в состоянии поддерживать в достаточном количестве пары и просит разрешения идти на свое место для потопления.

Разрешение мною было дано. В это же время ко мне подошел моторный бот и доложил что ввиду повреждений в подшипнике он тоже не в состоянии продолжать буксировку.

Мною были посланы машинист и моторист для выяснения действительности повреждения. Осмотр подтвердил полную негодность бота к дальнейшей работе. К счастью к этому времени остался у причала только эскадренный миноносец «Фидониси».

Входя в гавань, дабы взять его на буксир, я увидел что на пристани около миноносца «Фидониси» стояла огромная толпа народу, повидимому выступали какие-то ораторы. Цель этого собрания выяснилась когда я застав в гавани парусно-моторную шхуну приказал ей взять «Фидониси» на буксир – толпа препятствовала завести буксир.

Тогда я, пробив боевую тревогу и наведя орудия на пристань передал туда, что если немедленно «Фидониси» не будет взят на буксир я открою огонь по пристани. Эта угроза магически подействовала и «Фидониси» был взят на буксир. На миноносце «Фидониси» к сожалению не оказалось не только кого бы то ни было из команды, но даже и командира. Поэтому, так как время не терпело, я решил подорвать «Фидониси» миной.

Выйдя из гавани я обошел все миноносцы, приказав начать потопление; к этому времени «Свободная Россия» уже подходила к Дообу.

Когда «Фидониси» был выведен из гавани и отбуксирован на свое место я подошел к нему и с расстояния 4 кабельтовых, с установкой 1,5 метра произвел один минный выстрел. Попадание было повидимому в правую машину. [45] Эффект взрыва был очень большой, стеньги обоих мачт сломались, передний и задний мостики исковерканы и миноносец буквально был разодран пополам, так как корма и нос приподнялись, но несмотря на такие серьезные повреждения, он затонул перевернувшись на правый борт только на 12 минуте.

После минного выстрела, дав полный ход пошел к «Свободной России». На остальных кораблях происходили взрывы, причем эффект их был достаточно большой так как было видно как вырывало машинные люки и части палубы (кроме закладки подрывных патронов, открытия кингстонов и клинкетов, кораблям давался еще предварительный крен и отдраивались все иллюминаторы).

Тяжелую и величественную картину представлял из себя Новороссийский рейд на котором одновременно корабли медленно погружаясь один за другим переворачивались. Корабли тонули от 25 до 45 минут.

Около 4 часов 30 минут я подошел к «Свободной России» и с расстояния 5 кабельтовых произвел залп из двух мин с установкой 3,5 метра. Мины были направлены под носовую 12-дюймовую башню с целью вызвать детонацию погребов. Одна из мин прошла под кораблем, другая же взорвалась в указанном месте. Эффект взрыва был незначителен, столб исключительно черного дыма поднялся не выше рубки и шириной 3-4 сажени.

Около 5 часов произвел одиночный выстрел с наводкой 1-1,5 сажени в сторону кормы от места взрыва (приходилось беречь мины, так как оставалось исправных всего лишь 5 штук, уверенности что для потопления «Свободной России» не потребуется еще несколько мин не было, а с другой стороны, ожидая каждый момент встречи с неприятелем нельзя было оставаться без боевого средства). Попадание было в намеченное место – эффект взрыва тот же что и предыдущий. Корабль после этих двух попаданий нисколько не изменил своего положения: крен и дифферент отсутствовали.

Только произвел одиночный выстрел под кормовую 12-дюймовую башню (установка та же) – эффект взрыва [46] и последствия в смысле дифферента и крена буквально те же, что и при предыдущих. Эти обстоятельства вызвали сильное беспокойство за исход потопления «Свободной России» с помощь имеемого запаса мин.

Тогда я произвел одиночный выстрел (установка 4 метра) в середину корабля. Мина, дойдя до корабля вдруг повернула обратно и пошла прямо по направлению к миноносцу направляясь в носовую часть. Трижды идя к миноносцу мина меняла свое направление и трижды приходилось маневрировать дабы избежать ее и наконец не дойдя около 1 кабельтова до миноносца мина повернула обратно к «Свободной России» вынырнула из воды причем при этом отломилось зарядное отделение и мина затонула.

Сейчас же был произведен еще один выстрел с той же установкой и наводкой. Попадание было в намеченное место. Эффект взрыва был потрясающий: поднялся огромный столб бело-черного дыма (преимущественно белого). Столб дыма был почти выше мачт и основанием закрыл почти весь корабль так что сразу нельзя было судить о последствиях взрыва.

Когда столб дыма несколько рассеялся (1 минута 17 секунд – за все цифровые данные я ручаюсь, так как они были записаны по секундомеру мичманом Подвысоцким) представилась удручающая картина: броня и бортовая обшивка между 2-й и 3-й башнями как с правого (стрельба производилась по правому борту) так и с левого борта отвалилась и эта часть корабля представляла сплошную просвечивающую насквозь брешь; казалось что корабль как бы слегка раскачивается и через 2 минуты 3 секунды после взрыва медленно начал крениться на правый борт, имея дифферент на нос.

Медленно поворачиваясь «Свободная Россия» представляла удручающую картину: лязг и звон (при мертвой тишине кругом падающих и перекатывающихся на палубе и внутри корабля предметов, шлюпок, паровых катеров и т. д.).

Характерно то обстоятельство, что во время переворачивания на глаз не замечалось ускорение и переворачивание [47] казалось плавным и равномерным. Наиболее грандиозное впечатление произвело то обстоятельство, что корабль переворачивался столь медленно, что было видно как все башни целиком, со страшным шумом и лязгом вываливались в воду.

От начала крена до полного переворачивания вверх килем прошло 3 минуты 42 секунды. Вверх килем корабль продержался 37 минут, постепенно погружаясь носовой частью. Из всех клинкетов и кингстонов все время били высокие фонтаны воды.

Картина гибели корабля была столь величественна и тяжела, что почти у всех стояли слезы на глазах, многие сняли фуражки и все мрачно и молча с грустными, сосредоточенными лицами следили за происшедшим.

Около 6 часов вечера дал полный ход, взяв курс на Туапсе.

Итак, потопление «Свободной России» заняло 1 час 25 минут.

В 9 часов вечера рассчитывая прийти в Туапсе не ранее 12 часов ночи вследствие того что у личного состава, в связи со всеми переживаниями не было уже необходимых (в особенности у кочегаров) для больших ходов энергии и внимания и благодаря чему потопление «Керчи» можно было начать не ранее 4 часов утра 19 июня так как своз команды на берег имеемыми средствами (вельбот и два мотора)… при наличии расстояния не менее 1,5 миль от места высадки (ближе глубины малы) заняло бы около 4 часов времени и руководствуясь соображениями: 1) чтобы показать немецкому командованию что «Керчь» уничтожена до срока ультиматума, что он действовал идейно и чтобы ни на минуту не было бы предположения что «Керчь» выйдя из Новороссийска пошла заниматься каперством и хулиганством; 2) дабы суда ушедшие в Севастополь, узнав об участи постигшей корабли, оставшиеся в Новороссийске получили бы еще лишний укор за их позорное поведение и 3) чтобы опять таки населению вообще было бы известно что «Керчь» не пошел каперствовать, а принял ту же участь что и суда погибшие в Новороссийске, я послал радио следующего [48] содержания: «Всем, всем. Погиб уничтожив те корабли Черноморского флота, которые предпочли гибель позорной сдачи Германии – эскадренный миноносец «Керчь». Радио это, вероятно, достигло своей цели так как во всей современной печати юга оно было целиком напечатано в изданиях от 20 июня под рубрикой «Великая трагедия».

В 12 часов 40 минут ночи стал на якорь от Кадошского маяка на глубине 22 сажен. Сейчас же начался своз команды на берег. В 4 часа 15 минут утра 19 июня отбыл с корабля последний эшелон. На корабле остались со мной: мичман Подвысоцкий, минный машинист Кулинич, машинный старшина Бачинский, моторист Басюк и рулевой старшина Коваленко.

Все вспомогательные механизмы были пущены в ход, открыли все кингстоны и клинкеты дав предварительно наибольший возможный крен на правый борт отдраив с этого борта все иллюминаторы. Это было в 4 часа 30 минут утра. Корабль начал медленно тонуть и наконец в 5 часов 10 минут утра перевернувшись через правый борт затонул.

Характерно то обстоятельство, что керосино-динама работала без электрика и моториста 1 час 5 минут, продолжая свое действие вплоть до полного переворачивания. Отрадно отметить то обстоятельство, что ни один миноносец из дивизиона памяти доблестного адмирала Федора Федоровича Ушакова, записавшего одни из лучших страниц в истории Черноморского флота своими победами при Керчи, Гаджибее (Одессе), мысе Калиакрия и острове Фидониси не попал в руки врагу.

Командный состав Новороссийской эскадры

Временно исполнявший обязанности командующего флотом и командир линейного корабля «Воля» – капитан 1 ранга Александр Иванович Тихменев

Командир линейного корабля «Свободная Россия» – капитан 1 ранга Василий Михайлович Терентьев

Командир бригады – капитан 1 ранга Виктор Иванович Лебедев

Командир эсминца «Дерзкий» – лейтенант Леонид Леонидович Житков [49]

Командир эсминца «Беспокойный» – лейтенант Максим Андреевич Лазарев

Командир эсминца «Пронзительный» – лейтенант Борис Сергеевич Бессмертный

Командир эсминца «Громкий» – Николай Александрович Новаковский

Командир эсминца «Пылкий»

Командир эсминца «Поспешный» – капитан 2 ранга Николай Рудольфович Гутан

Командир эсминца «Керчь» – старший лейтенант Владимир Андреевич Кукель

Командир эсминца «Гаджибей» – лейтенант Владимир Александрович Алексеев

Командир эсминца «Фидониси» – старший лейтенант Александр Константинович Миткевич

Командир эсминца «Калиакрия» – капитан 2 ранга Евгений Сергеевич Гернет

Командир эсминца «Капитан Баранов»

Командир эсминца «Лейтенант Шестаков» – мичман Сергей Анненский

Командир эсминца «Живой» – лейтенант Георгий Михайлович Галафре

Командир эсминца «Жаркий» – лейтенант Хрущев

Командир эсминца «Стремительный» – лейтенант Дмитрий Георгиевич Брант

Командир эсминца «Сметливый» – старший лейтенант Сергей Владимирович Панфилов

Подпись: В. А. Кукель.

P.S. (написан и подписан В. А. Кукелем собственноручно) Прилагаю «Южную Газету» от 26 июня 1918 года, которую в 1920 году мне случайно передал при встрече в Каспии бывший машинный унтер-офицер эскадренного миноносца «Гаджибей» Владимир Читколенко и имеющей в своей статье «Гибель Черноморского флота» также исторический интерес также как документ подтверждающий изложенное. Кроме того, мне хотелось бы обратить внимание на то тяжелое положение в котором оказался личный состав «Керчи» как лиц фактически… (неразборчиво, предположительно «оказавшихся») вне закона со [50] стороны всех представителей Советской Власти и с другой стороны также и по отношению к Германии. По имеемым у меня сведениям 20 июня в Новороссийск прибыли «Гебен», «Гамидие» и два миноносца, причем немецкий адмирал требовал у Новороссийского Совета выдачи командира «Керчи» на что было отвечено, что «Керчь» ушла в море и неизвестно где находится. Общая обстановка: Батум, Поти, Сухум в германо-турецких руках, на Тихорецкую наступление Краснова с немецкой ориентацией. Вследствие чего я лично вынужден был сохранять строжайшее инкогнито от всех с рядом соответствующих приключений включительно до путешествия пешком 50 верст по песчаным пустыням Ставропольской губернии.

Подпись: В. А. Кукель. [51]

Правда о гибели Черноморского флота в 1918 году

От редакции издания 1923 года

18 июня 1918 года на рейде Новороссийска потоплена своими командами половина Черноморского флота бывшей императорской России. Это потопление, обстоятельства которого ниже излагаются активным участником его В. А. Кукелем, является одним из наиболее трагических эпизодов в истории военных флотов, эпизодом – не уступающим по трагизму другим историческим «потоплениям»: русского парусного Черноморского флота в Севастопольской бухте в 1854-1855 годах, остатков русской дальневосточной эскадры в Порт-Артуре в 1904 году и самоуничтожению германского Флота Открытого моря, приведенного для сдачи в английскую базу Скапа-Флоу – происшедшего через несколько месяцев после Новороссийской трагедии.

Дело происходило в тс тяжелые месяцы ликвидации империалистической войны, когда германское наступление на Советскую [52] Россию заставило сначала Балтийский флот, а затем и Черноморский, бросив свои базы (Гельсингфорс и Севастополь), искать спасения своих судов уходом в районы, более обеспеченные от противника. Однако судьба обоих этих флотов оказалась различной.

В то время когда Балтийский флот имел возможность, совершив свой исключительный «ледовой» поход из Гельсингфорса в Кронштадт, сохранить себя для Советской Республики, флот Черноморский был этой возможности лишен. Вынужденный искать спасения от захвата неприятелем в спешном уходе из Севастополя в Новороссийск, он все равно делался добычей врага, требовавшего его возвращения и сдачи без какой бы то ни было надежды на свое восстановление в будущем.

Таким образом, и Новороссийск не был выходом из положения. С одной стороны, стремительным наступлением своим немцы докатились уже до Новочеркасска и Ростова-на-Дону и не исключалась возможность занятия ими Новороссийска, с другой стороны, в этом последнем оплоте флота не было ни запасов (угля, снарядов и т.д.) – для его снабжения, ни доков и мастерских – для необходимого ремонта.

Дезорганизованные, без снабжения и запасов, суда Черноморского флота были лишены всякой возможности сопротивления, а следовательно, перед личным составом стояла дилемма – сдаться неприятелю, вернувшись в Севастополь, или уничтожить себя в Новороссийске. После тяжелого анализа и бурных переживаний, передаваемых автором воспоминаний, большинство склонилось к последнему решению, и 18 июня 1918 года многие суда были потоплены своими командами.

Однако не весь флот последовал их примеру. Часть его вернулась в Севастополь, к тому времени уже занятый немцами. Судьба этой части кораблей еще более печальна. Некоторые из них еще плавают на воде, но, оторванные от России, бессмысленно и безжизненно стоят они в далекой Бизерте на северном берегу Африки. Генерал Врангель, как писали о том в прошлом году французские журналы, передал их в залог (remis en gage) французскому правительству. [53]

Правилен ли был поступок той части Черноморского флота, которая покончила «самоубийством» в Новороссийске?

Всякий факт потопления боевого судна, а тем более целой эскадры, собственными командами всегда, естественно, вызывает в душе каждого гражданина, а тем более моряка-профессионала, чувство внутреннего протеста и возмущенного недоумения. Это естественно: боевая сила создается не для самоуничтожения. Но в данном случае вся совокупность наличных фактов и обстоятельств говорит за то, что и с точки зрения «военной этики» (пусть «прежней»), и с точки зрения «государственной целесообразности» решение потопить суда было правильным.

Дезорганизованная часть уже не боевая сила и к ней не применимы основные требования воинской догмы. Как часть вооруженной силы государства она уже не существует. А раз это так, то первоочередным стоит вопрос, целесообразно ли сохранение материальной оболочки этой силы, могущей сделаться опасным фактором в руках противника, которому она достанется.

Вот вопрос, который стоял перед представителями идеи Советской государственности. Действительность показала, что решение было правильным и государственно целесообразным. Как раз в дни потопления Черноморского флота в Новороссийске на Волге выявились первые грозные признаки Гражданской войны – восстание чехословаков, а вслед затем Черное море и его побережье делается ареной упорной трехлетней борьбы, начавшейся с занятия Крыма союзными войсками и кончившейся крушением авантюры Врангеля. Все, что осталось из состава флота Черного моря, приняло участие в борьбе против России, и даже этого немногого было достаточно, чтобы обеспечить владение морем и до чрезвычайности затруднить для Советской Республики борьбу за выходы на Азовское и Черное моря. Можно себе представить, во сколько раз было бы сильнее это сопротивление, если бы состав Врангелевского флота насчитывал в себе и те суда, судьба коих так трагически, но государственно целесообразно была решена у Новороссийска. [54]

И если ко всему этому учесть психологию того момента, всю сложность политической и военной обстановки, всю трудность отделения кажущейся опасности от действительной, все противоречие уже наметившейся в то время «белой» и «красной» идеологии – то, как бы ни объясняли тактические выполнители потопления Черноморских судов того мыслительного процесса, который привел их к трагическому решению, оно было единственным правильным потому, что было государственно целесообразным. [55]

Предисловие автора

В 1922 году, в Мюнхене, вышла в свет книга «На Новике» (Балтийский флот в войну и революцию), автором которой является небезызвестный среди бывших кадровых морских офицеров капитан 2 ранга Г. К. Граф.

Книга представляет из себя искусно подобранный материал по истории русского флота, его боевых действий и деятельности моряков в период европейской войны, составленный как по личным воспоминаниям автора, так и записанный им по воспоминаниям других лиц.

Вместе с тем автор задался целью попутно сделать краткий общий обзор действий вооруженных морских сил на всех театрах европейской войны.

Книга собственно обнимает три периода состояния русского флота: перед самой войной и во время ее, во время февральской революции и после Октябрьского переворота. Первые два периода не подлежат критике с моей стороны, а посему обхожу их молчанием. Что касается третьего, то события, разыгравшиеся на Черном море в период май – середина июня 1918 года, автором освещены столь ложно, несправедливо и пристрастно, что я, как близкий участник их, а [56] также как человек, коему дорога честь родного флота, и по причинам, кои будут изложены ниже, принужден открыто выступить в печати для того, чтобы приподнять завесу над упомянутыми событиями.

Считаю необходимым отметить, что целью настоящей статьи отнюдь не является только ответ на то, что в рассматриваемой книге отведен ряд страниц, которые компрометируют лично меня, с изложением целого ряда неверных сведений, настоящий ответ, кроме вышеизложенного, продиктован еще следующими обстоятельствами:

1. Трагедия гибели Черноморского флота 18 июня 1918 года еще мало освещена, и даже большая часть русских моряков имеет неполные, а подчас и превратные сведения об этом событии; в рассматриваемой же книге, имеющей претензию на исторический документ, они изложены узко-пристрастно, с умышленным замалчиванием тех фактов, которые сколько-нибудь говорят не в пользу лиц, по моему глубокому убеждению, несущих ответственность за сдачу части судов Черноморского флота Германии.

2. Трагедия Черноморского флота, кроме того, имеет в истории флота огромное значение с точки зрения военно-морской этики, так как она закончилась сдачей судов эскадры, объединенных законным командованием флотом, неприятелю. Аналогичный факт в истории русского флота имел место лишь один раз – в 1905 году, когда после боя при Цусиме эскадра адмирала Небогатова позорно сдалась японцам.

3. Необходимость осветить беспринципное поведение части командного состава Новороссийской эскадры, сдавших свои корабли немцам, попутно подчеркнув глубину непонимания разложения среди зарубежных русских эмигрантов типа Г. К. Графа и Н. Р. Гутана, вероятно мечтающих, в случае изменения политической обстановки в России, получить «патент» на «восстановление» мощи русского флота.

Автор рассматриваемой книги указывает фамилии лиц, доставивших ему справочный материал для ее составления. Среди них мы находим и фамилию командира миноносца «Поспешный» (бывшего в составе Новороссийской эскадры в мае – июне 1918 года), бывшего капитана [57] 2 ранга Н. Р. Гутана, по материалам которого и составлена история потопления флота{10}.

Сам автор в Черноморском флоте не служил и в рассматриваемый им период на юге России не находился.

Зато Н. Р. Гутан являлся ближайшим советником слабовольного временно исполнявшего должность командующего флотом бывшего капитана 1 ранга А. И. Тихменева и одним из самых ярых и активных сторонников сдачи Черноморского флота немцам.